1

Алексея Большакова избрали депутатом Государственной думы во второе воскресенье марта. Причем все это случилось так же буднично, как какая-нибудь свадьба, когда только жениху и невесте кажется, что происходит что-то значительное, а все окружающие от скуки злословят о недостатках молодоженов. Сходство этих двух событий особо усиливал тот факт, что, как и на среднестатистическую свадьбу, на проталкивание предводителя молодых российских буржуев в нижнюю палату парламента было угроблено колоссальное количество времени и денег.

В день выборов, несмотря на законный выходной, с раннего утра на работу вышли не только те, кто непосредственно участвовал в организации предвыборной кампании Большакова, но и все остальные сотрудники Союза молодых российских предпринимателей. Никто не хотел, чтобы его заподозрили в наплевательском отношении к политической карьере шефа.

Источавший энергию Ринат Садиров разослал на все избирательные участки своих людей, каждые полчаса докладывавших о явке желающих выполнить свой гражданский долг, то бишь проголосовать. По закону выборы могли быть признаны состоявшимися лишь в том случае, если в них приняли бы участие не менее половины зарегистрированных в округе избирателей. Поэтому собираемая садировскими лазутчиками информация немедленно докладывалась Большакову словно данные о состоянии тяжело больного человека, за которым ведется неусыпный контроль эскулапов.

Участки были открыты с восьми утра, но число людей, проголосовавших до полудня, можно было сосчитать на пальцах. Избиратель явно не спешил, и здесь в общем-то не было ничего удивительного, так как даже на рынок москвичи приходят не раньше двенадцати часов. Но спокойствия собравшимся в штабе это не добавляло.

Информация с избирательных участков оживленно обсуждалась всеми, кто присутствовал в Союзе молодых российских предпринимателей. Впрочем, часа через два большинство тем, связанных с выборами, было обглодано до косточки, и народ стал придумывать различные поводы, чтобы хотя ненадолго куда-нибудь смыться. Массовому временному дезертирству способствовал в первую очередь сам Большаков.

Он был нервным, раздражительным и цеплял по пустякам всех попадавших ему под руку подчиненных. Досталось даже погоде: Алексей нецензурными словами обругал зарядивший с утра дождь, который мог существенно повлиять на желание людей идти голосовать. К счастью, дождь вскоре прекратился и выглянуло солнце, но, как следовало из поступавших от агентов Садирова сообщений, избирательные участки оставались практически полупустыми.

Тогда самозваный буржуйский вожак стал грязно поносить избирателей и их ни в чем не повинных матерей. Если царь Ирод хотел в свое время уничтожить всех жителей Вифлеема в возрасте до двух лет, то сейчас Большаков, как это следовало из его слов, мечтал переломать руки и ноги гражданам своего округа старше восемнадцати. И в этом кровожадном желании проявлялось не только его эмоциональное начало, но и глубокий практицизм: организовать процедуру голосования в больнице всегда гораздо проще, так как избирательные урны можно приносить непосредственно к постелям покалеченных людей, а не дожидаться, пока они сами придут на участки.

В первой половине дня у Виктора сложилось твердое убеждение, что Большаков уже жалеет, что ввязался в эту избирательную кампанию. Казалось, он подыскивает аргументы и виновных для оправдания своего поражения в глазах коллег, а больше – тех людей, которые давали ему деньги.

Только к обеду ситуация начала меняться. Москвичи отправлялись по своим воскресным делам – в магазин, в гости, а то и просто прогуляться – и по пути заходили на избирательные участки. К семи часам вечера стало ясно, что выборы все-таки состоялись: в голосовании приняло участие более половины избирателей. Но именно к этому моменту глава союза так достал всех, что вряд ли в его команде нашелся хотя бы один человек, не только желавший ему победы, но даже дожить до утра.

В десять вечера избирательные участки закрыли. А в три ночи был закончен подсчет бюллетеней и стало известно, что более половины принявших участие в голосовании людей высказались в пользу Алексея Большакова.

Сразу после этого в ярко освещенных комнатах и коридорах химического института, арендованных Союзом молодых российских предпринимателей, произошло массовое выражение восторга и любви. Все обнимались, хлопали друг друга по плечам и, копируя героев плохих американских боевиков, энергично восклицали: «Мы сделали это!!» Налицо была именно та дурацкая радость единения, которую проявляют футбольные или хоккейные болельщики после победы своей любимой команды – восторг и счастье испытывают все, а деньги и призы получают игроки и тренеры.

Новоиспеченный депутат Государственной думы устроил в помещении своего избирательного штаба импровизированный митинг. Как и пристало истинному политику, Большаков уже забыл, что говорил всего несколько часов назад о каждом жителе района, достигшем восемнадцатилетнего возраста, и его ближайших родственниках. Теперь он уже всем сердцем любил этих людей. Из его пламенной речи следовало, что у каждого россиянина на генетическом уровне заложено чувство справедливости, что наши соотечественники сердцем и прочими внутренними органами чуют, кто им – друг, а кто – враг, и обмануть их невозможно.

Ребров отметил про себя, что никогда еще в обычно блестящих выступлениях его шефа не содержалось так много глупой патетики и пошлой сентиментальности. Тем не менее Виктор с удивлением чувствовал, как волнение перехватывает ему горло, а глаза застилает постыдная для взрослого мужчины пелена.

После окончания тронной речи Алексея беспризорное дитя войны Левон втащил в комнату ящик шампанского и принялся тут же раскупоривать бутылки и разливать пенящийся напиток по заранее заготовленным пластиковым стаканчикам. Помощник по всем вопросам положительно чувствовал себя одним из главных победителей, поэтому не жалел шампанского, купленного на деньги союза.

Празднование исторической победы продолжалось до утра. Разъезжались по домам уже часов в восемь, когда хмурые, невыспавшиеся москвичи спешили на работу, еще не зная о тех замечательных переменах, которые произошли в составе нижней палаты российского парламента, и открывавшихся в связи с этим блестящих перспективах для всей страны.

Но уже к концу дня никаких следов сентиментальности и расхлябанности в поведении Большакова не осталось и в помине. Он выглядел собранным, энергичным, а поздравления вдруг обнаружившихся у него многочисленных друзей принимал с видом человека, нисколько не сомневавшегося в победе. Он был полностью готов для нового рывка в своей карьере.

 

2

Через неделю, когда результаты довыборов в Госдуму были официально утверждены Центризбиркомом, депутат Большаков устроил небольшой прием в ресторане гостиницы «Савой». Он пригласил старых друзей, нескольких важных и нужных людей, а также тех, кто давал деньги на его предвыборную кампанию. Собственно говоря, и сам прием был организован за счет пожертвований банкиров, вдохновленных победой своего кандидата.

Ресторан в гостинице «Савой» был небольшим, но, возможно, одним из самых роскошных в Москве. Его оформили в стиле барокко, стены и потолок украсили богатыми росписями, а многочисленные рельефные виньетки покрыли настоящим сусальным золотом. И, как отметил про себя Ребров, новоиспеченный слуга народа чувствовал себя в этой обстановке вызывающей роскоши очень естественно.

Большаков вместе с главным идеологом и организатором его избирательной кампании Ринатом Садировым встречал прибывающую на прием публику еще у входа в ресторан. Выслушав обычные в таких случаях поздравления, он направлял всех к находившемуся поблизости официанту с подносом, на котором стояли бокалы с шампанским. И уже вооружившись спиртным, гости продвигались дальше.

Когда в ресторане появился Ребров, Алексей надел дружелюбную улыбку и похлопал его по плечу:

– Проходи-проходи, не мешай приличным людям поздравлять депутата. К тому же ты здесь не гость, а хозяин.

– Слава богу, ты напомнил, что это все мое, – кивнул Виктор в сторону роскошного зала. – А то я все вспоминаю, куда потратил свое наследство.

Он взял бокал шампанского и пошел искать Игоря Стрельника. Еще три дня назад Садиров спросил Реброва, кого он считает нужным пригласить на вечеринку в честь славной победы предводителя всех подрастающих российских буржуев, и Виктор назвал фамилию своего друга.

– Он что, один из наших спонсоров? Или как-то помогал тебе? подозрительно прищурился Ринат, словно работник собеса, распределяющий бесплатные талоны на обед.

– Бери больше. Если бы не его уроки жизни, я бы, возможно, никогда не оказался в команде Большакова. Так что он – практически наша судьба! глубокомысленно заметил тогда Ребров.

Игоря в ресторане еще не было. Виктор сделал пару кругов по залу и остановился поболтать с каким-то шапочным знакомым, имя и фамилию которого никак не мог вспомнить. Он столкнулся с ним нос к носу, обходя небольшую группу людей, и, так как деваться уже было некуда, поздоровался с немного преувеличенным радушием. Было видно, что его собеседник также безуспешно ломает голову: где же они могли встречаться? Впрочем, вполне обычная ситуация для подобных приемов.

– Как дела? – бодро взял инициативу на себя Ребров, с одной стороны, пытаясь не показать свою забывчивость, а с другой – все же прояснить, с кем это он беседует.

– Да как они могут быть?! – с наигранным оптимизмом воскликнул знакомый. – Вы же знаете, что сейчас творится с курсом рубля на валютной бирже.

«Если его интересует валютный курс рубля, то, скорее всего, этот парень из какого-то частного банка. Наверное, наш спонсор», – подумал Виктор и задал еще один уточняющий вопрос:

– А вы сейчас активно работаете на валютном рынке?

– Да, валютные интервенции в последнее время мы делаем постоянно.

«Если речь о валютных интервенциях, значит, он из Центробанка!» облегченно вздохнул про себя Ребров и хотел уже спросить, где сейчас обосновался их бывший руководитель пресс-службы, как собеседник произнес:

– Чтобы свести концы с концами в бюджете, мы продаем валюту из последнего кредита МВФ и полученные рубли бросаем на погашение долгов по зарплате учителям, врачам…

«Слава богу, что не успел ничего спросить про Центробанк! обрадовался Виктор. – Раз он говорит о бюджетных долгах, значит, это какой-то чиновник из Министерства финансов. Хотя…»

– А что у вас нового? – перешел в атаку на Реброва не банкир, не чиновник Центробанка и, возможно, не чиновник Минфина.

– Все прекрасно. Как видите, празднуем победу нашего шефа на выборах в Думу.

Теперь уже глазки забегали у этого типа. Видимо, он помнил Виктора как журналиста и теперь мучительно пытался сообразить, с кем все-таки имеет дело.

К счастью обоих, на горизонте обозначилась Маша Момот.

– Простите, – неопределенно кивнул в ее сторону Ребров.

– Конечно, конечно, – обрадовался тот. – Звоните, если что-то будет надо.

– Обязательно! – поклялся Виктор, хотя так и не догадался, кому он может позвонить, куда и по какому телефону.

Ребров не видел Машу уже несколько месяцев, и за это время в ее внешности произошло множество вызывающих вопросы перемен. Она изменила прическу, цвет волос, но главное, на ней был строгий деловой костюм.

– Что с тобой случилось? – спросил Виктор, когда они расцеловались, оба довольные этой неожиданной встречей.

– Что ты имеешь в виду?

– Длину твоей юбки. Ты вступила в монашеский орден?

– Как раз наоборот! – решительно опровергла Маша явно бредовую, по ее мнению, мысль. – Сейчас я работаю на московскую мэрию. Как ты понимаешь, это – далеко не монастырь, но положение обязывает выглядеть синим чулком.

Ребров был искренне поражен.

– Господи, когда же ты успела перейти в мэрию?! – воскликнул он, разводя руками.

– Месяца два назад. Если точно, – помялась она, – я не состою в аппарате мэрии. Я в одной интересной структуре, которая на нее работает.

– А как же газета?

– Как ты мог подумать?! – оскорбилась Маша. – Я ее, конечно, не бросила. Это – святое! Хотя там сейчас на хозяйстве чаще бывает мой заместитель. Ты помнишь его? Такой наглый, но классный мужик. – У Виктора в памяти сразу возник язвительный и плешивый «журналистский волк» в грязных ботинках со стоптанными каблуками. – А я как редактор одной из московских газет, – с удовольствием подчеркнула Маша свой статус, – вошла в комиссию по возвращению исторических названий столичным улицам и площадям, которые были переименованы в годы советской власти.

– И зачем тебе это надо? – Виктор никак не мог прийти в себя.

По лицу Маши было видно, что ей приходится объяснять элементарные вещи:

– Знаешь, я окончательно поняла, что без власти, без денег хороший издательский дом на ноги не поставишь. Можно, конечно, выпрашивать на какую-нибудь газетку жалкие копейки, как я сейчас делаю. Но это несерьезно… Надо самой пробиваться во властные структуры. Теперь у меня есть цель – попасть в московскую мэрию. Буду врастать туда всеми возможными способами, в том числе и через комиссию по возвращению исконных названий городским улицам… Ну и, конечно, буду развивать свой бизнес…

– А какой у тебя бизнес? – подозрительно спросил окончательно запутавшийся Ребров. – Ты имеешь в виду газету?

– Нет! – решительно замотала она головой. – Теперь я еще – совладелица небольшого предприятия. На паях. Вместе с двумя моими знакомыми из московского правительства, – ну с теми, которые помогли мне с газетой. Мы создали акционерное общество на базе разорившегося заводика по производству металлоизделий. Идея, конечно, была моя. Теперь у него полно заказов, и мы даже начинаем расширять производство.

– И что выпускает твое предприятие?

– Таблички для домов. С новыми названиями улиц…

Момот явно рассчитывала, что ее слова произведут на Виктора впечатление, и не ошиблась.

– И у тебя… как бы это сказать… нет никаких проблем? – осторожно поинтересовался Ребров. – Получается, что ты сама переименовываешь улицы, а потом делаешь себе заказ и изготавливаешь новые таблички…

– Тут, конечно, присутствует деликатный момент, – согласилась она. Но, во-первых, решения о возвращении старых названий принимаю не я лично, а авторитетная комиссия. А, во-вторых, никто не знает, что мы являемся совладельцами завода – наши доли оформлены на других лиц. Моя, например, записана на мою парализованную сестру. Естественно, это – секрет… Могила?

– Ты еще спрашиваешь?! – заверил ее Виктор.

– Кстати, ты даже не подозреваешь, насколько это выгодно! – с такой же горячностью рассказывала Маша о своих новых делах, как когда-то о планах выпуска газеты. – В Москве – тысячи улиц. Некоторые из них тянутся многие километры. Ты представляешь, сколько нужно изготовить таких табличек? А когда уже практически все сделано, улицы или заново переименовывают, или городские дизайнеры разрабатывают какой-нибудь более современный вид указательных знаков, и все начинается сначала.

 

3

Маша еще что-то говорила о своем удивительном бизнесе, но Виктор уже не слышал ее. Его словно ударили по затылку чем-то тяжелым: в ресторан неспешной походкой, с подчеркнутой скромностью, как человек, который не нуждается в дешевых внешних эффектах, вошел президент банка «Московский кредит» Владимир Шелест, пропуская впереди себя Анну Игнатьеву.

Впрочем, не только Ребров, многие обратили внимание на возникшую в дверях пару. Шелеста, как одного из российских «олигархов», знали практически все присутствующие. А Анна была просто потрясающе красивой женщиной. И их появление давало возможность вволю поупражняться в остроумии, обменяться сплетнями – главному занятию на таких приемах.

К новым гостям тут же подлетел Алексей Большаков. Мягким, расслабленным движением Шелест протянул ему ладонь для рукопожатия и, видимо, стал говорить какие-то поздравления, так как Большаков расплылся в улыбке. А потом, вероятно, последовала шутка, потому что новоявленный депутат Государственной думы разразился бодрым смехом. Чтобы показать, как ему смешно, он запрокинул голову и изогнул назад свое толстое туловище, словно собираясь сделать мостик.

– Ты меня не слушаешь?! – дернула Виктора за рукав Маша.

– Что? Да, это очень интересно… – пытаясь собраться с мыслями, сказал он.

– Ну-ну, – недоверчиво пробубнила она и спросила: – А чем ты занимаешься сегодня вечером? Можно было бы смыться с этого приема и наговориться вдоволь, послушать где-нибудь музыку…

– Сегодня? – переспросил Ребров. – Сегодня у меня еще куча дел. С Большаковым не соскучишься.

– Да, кстати, – легонько хлопнула себя по лбу Маша, – я тебя тоже поздравляю. Кто-кто, а я-то знаю, сколько ты сделал, чтобы раскрутить эту тушу. Ну, хорошо, еще поговорим! – Она помахала рукой на прощание.

Оставшись один, Ребров пошарил глазами по залу и увидел, что Анна и Шелест с бокалами шампанского в руках стоят в довольно большой компании у окна. Там же находился и появившийся Стрельник, который что-то оживленно рассказывал, привлекая всеобщее внимание.

Виктору очень захотелось сказать Анне пару слов. Но было бы глупо присоединиться к этой компании сейчас. Стоило, конечно, немного подождать. Чтобы не торчать столбом посреди ресторана, он решил взять себе чего-нибудь поесть.

Но, видимо, в этот вечер ему судьбой было начертано если и не исповедовать всех своих знакомых, то хотя бы переброситься парой слов с каждым из них. У стола с рыбными закусками он увидел Хрусталева, державшего в одной руке тарелку с водруженной на нее рюмкой водки, а в другой – вилку.

В глубокой задумчивости Роман изучал палитру разложенных перед ним блюд и в этот момент был похож на художника, выбирающего краску для последнего мазка, которым он должен был обозначить на облаке луч закатного солнца. Мучения творца, видимо, продолжались уже давно, и было ясно, что выбор будет сделан между насыщенным розовым цветом слабосоленой семги или совсем уже бледно-розовыми, но с красной искоркой оттенками раковых шеек.

Наблюдая за своим бывшим начальником, Виктор решил, что раковые шейки точнее соответствуют цвету прощального отблеска солнца, и именно на них остановится Роман. Но тот все же выбрал семгу.

– Привет! Не ожидал меня увидеть здесь?! – как всегда на полтона выше, чем следовало бы, воскликнул Хрусталев, заметив Реброва. – Твой новый начальник, Большаков, конечно, чистоплюй. Боялся замараться на нашем съезде, прислал тебя. Думаешь, я тогда ничего не понял?! А вчера он сам позвонил мне и пригласил на этот прием. Понимает, что генерал Гнедаго величина! Такими связями не бросаются. Так что, как я тебе и говорил, сотрудничества нам не избежать. И не мы будем вас о чем-то просить. Не-е-ет! – замахал он вилкой, с куском истекающей жиром рыбины. – Большаков сам приползет в наше национально-патриотическое движение на коленях.

Хрусталев, как всегда, не щадил ни себя, ни других и сплеча рубил правду-матку.

– Вам придется немного подождать, пока приползет Большаков. После выборов он чувствует себя наместником Бога на земле и не ползает, а летает, – засмеялся Ребров.

– Кстати, – деловито заметил Роман, – у нас уже есть свои люди в парламенте. И сейчас, когда туда попал твой шеф, появляются новые перспективы для сотрудничества. Если подобрать в Думе еще несколько наших сторонников, то можно будет организовать там патриотическую фракцию, группу… В любом случае, – отреагировал он на неопределенное движение Виктора головой, – есть масса других возможностей для объединения усилий вашего союза и нашего движения.

– Существует одна серьезная проблема.

– Какая?

– Ни твой генерал, ни Большаков не согласятся на объединение, если им предложат вторые роли. Они оба хотят быть первыми.

– Ну-у-у… – раздул щеки Хрусталев. – Начать можно с создания коалиции самого общего характера, а потом видно будет. Цель-то у нас одна. Так? Главное, чтобы эта свора псевдодемократов не заморочила людям голову перед следующими парламентскими и президентскими выборами. Знаешь что, генерал Гнедаго скоро начнет ездить по регионам. Будем объединять наших сторонников на периферии. Было бы полезно и для вас, и для нас, если бы кто-нибудь от вашего Союза поехал с нами, повстречался с людьми. А?

– Идея очень неплохая, – подтвердил Виктор, соображая, ссылка на какую болезнь даст ему возможность отказаться от поездки, если вопрос о ней реально встанет на повестку дня.

 

4

Болтая в ресторане с многочисленными знакомыми, Ребров все время наблюдал за Анной, в надежде что она останется одна. Но вокруг нее постоянно крутились мужчины. Особенно злило Виктора то, что она явно заметила его, но не давала ни малейшего шанса спокойно поговорить.

В конце концов Виктор уже почти созрел, чтобы решить проблему радикально, а именно: напившись, отправиться домой. Но от этого слабовольного, постыдного поступка его спас пресс-атташе итальянского посольства Энрико Берлуччи.

Итальянец появился на приеме с большим опозданием, и его абсолютно лысая голова, отражавшая, как хрустальная люстра, все источники света в радиусе двадцати метров, сразу же стала заметной частью интерьера. Попетляв среди уже порядком разгоряченных гостей, Берлуччи вышел на Реброва, словно заяц на охотника.

Как обычно, Энрико производил очень приятное впечатление, которое не могла испортить существенная нехватка растительности на его голове. Тонкое, умное лицо, открытая улыбка и потрясающее умение подбирать рубашки и галстуки.

– Гора с горой не сходятся, а человек с человеком всегда сойдутся, расплылся в дружелюбной улыбке Энрико, показывая, что он продолжает изучение идиом русского языка.

– Добрый вечер! – поздоровался Ребров. – Я видел вас в списке приглашенных, но думал, что вы уже не придете.

– К сожалению, не мог вырваться раньше. Но мне хотелось поздравить господина Большакова с успехом. Кстати, где он?

– Вон там, в углу, – кивнул Виктор.

Большаков опять стоял с Шелестом и Игнатьевой.

– Подожду, пока он освободится, – сказал вежливый итальянец и огляделся. – Как много незнакомых лиц. Это все друзья господина Большакова? Вы, наверное, всех здесь знаете?

– Не всех, но многих.

– А вы могли бы назвать мне хотя бы некоторых?

– Нет вопросов, – согласился Ребров. – Трое мужчин в смокингах справа от нас, похожие на веселящихся работников ритуальных услуг, – это банкиры. Они приехали еще раз посмотреть на Большакова и убедиться, что деньги вложили правильно… А видите вон того светловолосого, курчавого человека, который размахивает вилкой? Это мой бывший редактор в газете «Народная трибуна» Роман Хрусталев. Вначале он не любил коммунистов, потом демократов и поэтому сейчас перешел в национально-патриотическое движение «Святая Русь», которое возглавляет генерал Гнедаго. Симпатичный парень рядом с ним – это новый редактор отдела экономики «Трибуны» Игорь Стрельник. На заре перестройки он писал блестящие статьи о том, как остро Россия нуждается в рыночных реформах, а теперь с болью рассказывает о социальных проблемах, появившихся в связи с переходом к рынку. Так, кто еще… Вон ту сексуальную даму зовут Маша Момот. Еще совсем недавно она редактировала газету, а теперь с головой ушла в бизнес. Купила фабрику, изготавливающую таблички с названиями улиц, которые демократы переименовывают после коммунистов.

– И это хороший бизнес? – ошарашенно спросил Берлуччи.

– В России – очень! – решительно подтвердил Ребров.

– Господи, я в вашей стране уже четыре года, – вздохнул итальянец, – и никак не могу привыкнуть к ее специфике, к этим бесконечным переменам… А этот господин рядом с Большаковым? Очень знакомое лицо.

– Это бывший вице-премьер Владимир Шелест. На государственные деньги создал для себя частный банк.

– Ах, да-да, я его узнал. А эта красивая дама рядом с ним? – не отставал итальянец.

– Она раньше работала в подконтрольной Шелесту компании «Русская нефть», а сейчас перешла в его банк.

– Наконец-то хоть что-то мне понятно, – засмеялся Берлуччи. – Я бы такую женщину тоже не бросил на произвол судьбы.

Кровь залила глаза Реброву. Теперь-то уж он точно знал, что обязательно найдет способ переговорить с Анной, но вряд ли после этого их отношения станут лучше. И очень скоро – быстрее, чем он думал – возможность пообщаться ему представилась.

Анна вдруг что-то сказала Большакову и Шелесту и направилась в сторону Виктора.

– Добрый вечер, – сказала она, подходя.

На лице ее была дежурная улыбка, которую надевают хорошо воспитанные люди, передавая трамвайный билет на компостер.

– Добрый вечер! – с такой же казенной бодростью откликнулся Ребров. Позволь представить тебе господина Энрико Берлуччи. Помимо того, что господин Берлуччи является моим старым знакомым, он еще работает пресс-атташе итальянского посольства. – Виктор позволил себе развязный тон, уже морально полностью готовый к скандалу. – А это – Анна Игнатьева.

– Добрый вечер!! Очень рад познакомиться! – воскликнул Энрико, одарив Игнатьеву такой широкой улыбкой, что если бы она поместилась в конверт, ее стоило бы сразу отправить по почте в Книгу рекордов Гиннесса.

Он подхватил протянутую Анной руку и, наклонившись, поднес ее к губам. Но так и не коснулся, а только изобразил поцелуй.

Всех этих галантных штучек Ребров досыта насмотрелся на приеме в итальянском посольстве. Он знал, что ничего подобного не вытворяли, скажем, ни немецкие, ни американские дипломаты, но, впрочем, они и не были способны с таким же вкусом, как итальянцы, подбирать себе костюмы и галстуки.

– Мне тоже очень приятно. Вы давно в России? – спросила Анна у Энрико и, не дождавшись ответа, обратилась к Виктору: – Ты мне не звонил? – Потом, вспомнив об итальянце, добавила: – С господином Ребровым мы работаем над совместными проектами Союза молодых российских предпринимателей и банка «Московский кредит».

– Да, мы иногда вместе работаем, – подтвердил Виктор этот факт для Берлуччи и ответил уже Анне: – Нет, не звонил. Было много дел. А ты звонила?

– Нет, у меня тоже было много работы.

– У Анны очень строгий начальник. Все время требует ее к себе, объяснил Ребров итальянцу.

– Да, знаете, я просто не вылезаю из кабинета моего шефа, – тоже обратилась к Энрико Анна.

– Из-за этого у нее иногда даже не бывает времени по вечерам, переключил Виктор на себя внимание Берлуччи.

Они еще некоторое время общались через итальянца, который крутил головой из стороны в сторону, вникая в суть разговора. Вдруг он поднял вверх указательный палец, как дорожный инспектор свой жезл, призывая всех остановиться.

– Прошу прощения, – сказал Энрико, – мне было очень интересно участвовать в вашей дискуссии, но чувствую, я здесь лишний. К тому же мне хочется все-таки поздравить господина Большакова. Боюсь, как бы он куда-нибудь не ушел…

Оставшись одни, Анна и Виктор некоторое время молчали. Она не выдержала первой:

– Можешь мне ничего не говорить, не надо! Все твои отвратительные мысли написаны у тебя на лбу. Я их прекрасно читала с расстояния десяти метров. Поэтому и не хотела подходить. Я тебе говорила раньше и повторяю сейчас: мне не в чем перед тобой оправдываться!

– И чтобы это доказать, ты пришла вместе с Шелестом, – тут же вставил он. – Кстати, я вынужден признать, вы – прекрасная пара.

– От вашего союза передали приглашения на этот прием только Шелесту и мне, – терпеливо стала объяснять Анна, словно понимая, что болезненное самолюбие мешает Виктору воспринимать вещи объективно. – Он предложил поехать в ресторан вместе, так что я могла прийти сюда или с ним, или вообще не прийти.

– Прекрасное объяснение вашего совместного появления, – с преувеличенной серьезностью закивал Ребров.

– А ты не допускаешь, что я воспользовалась предложением Шелеста и приплелась в этот проклятый ресторан для того, чтобы увидеть тебя?! – пошла вразнос Анна. – Я ведь знала, что ты будешь сидеть над телефоном, ждать моего звонка, злиться, но сам – лопнешь, а не позвонишь!

– Зачем же я тебе понадобился? Чтобы еще немного подзадорить твоего шефа? Заставить его поревновать, помучиться?

Он окончательно завел ее.

– Ты – невыносим! Но твоя гордыня тебя погубит. Я не собираюсь оправдываться. Скажу только одно, – в этот момент ее тонкие черные брови были похожи на два изогнутых янычарских клинка, – у меня нет никаких личных отношений с Шелестом! А вот где я работаю и с кем – это уже мое личное дело! Кстати, твой Большаков ничем не лучше моего начальника. Но ты же от него не уходишь?! Более того, именно ты помогал надувать этот мыльный пузырь, который будет теперь сидеть в Государственной думе. И именно благодаря тебе Большаков и Шелест сейчас вместе. А с чего у тебя все это начиналось? Защищал свое достоинство?! Боролся за справедливость?! Хотел разобраться, что же все-таки произошло с компанией «Русская нефть»?! Между прочим, как там идет твое расследование – что-то я давно о нем ничего не слышала?! – с издевкой поинтересовалась она. – Молодец! Продолжай в том же духе. Как говорится: благими намерениями выстлана дорога в ад! Успехов тебе!

Анна круто развернулась и ушла. Первой мыслью Реброва было, что таким образом они расстаются уже в девятый или десятый раз. Второй – что она абсолютно права: Большаков вполне стоит Шелеста и Виктору в этой ситуации нечего строить из себя святошу.