1

– Это просто никуда не годится! – театрально воздел руки к небу Игорь Стрельник, с трудом дочитав статью Реброва. – Материал у тебя получился такой же интересный и содержательный, как меню в нашей убогой редакционной столовке.

Рабочий день только начинался, и жара еще не достигла того уровня, когда человеку становится очень трудно быть терпимым к окружающим. Однако Стрельник уже был колючим, как двухдневная щетина, и не желал идти на компромиссы.

– Что конкретно тебе не нравится? – полез в бутылку Виктор, хотя прекрасно понимал, что Игорь прав.

– Все! Мне абсолютно все не нравится в твоей так называемой статье. Это даже показывать кому-то неприлично.

– Ну конечно, гениальные заметки у нас пишешь только ты, – продолжал огрызаться Ребров.

Он прилетел из Сочи вчера после обеда, но не стал заезжать в редакцию, а отправился домой и сразу сел писать о съезде Союза молодых российских предпринимателей. Виктор чувствовал: если отложить это дело хотя бы на день, то он уже никогда не сможет заставить себя взяться за него снова.

Работа шла плохо, Ребров буквально вымучивал каждую строчку, постоянно отвлекался – то заваривал себе чай, то выходил на балкон выкурить сигарету. В какой-то момент он даже решил бросить начатое, но потом подумал, что, не отписавшись за командировку, поставит в трудное положение редактора отдела, который должен был как-то объяснить отсутствие Виктора в течение нескольких дней.

Часов в семь пришла Лиза, что в последнее время случалось с ней нечасто. Она явно была чем-то очень раздражена и весь вечер провоцировала Реброва на скандал, включая на полную громкость телевизор, хлопая дверями, затевая уборку в комнате, где он писал статью.

– Поссорилась со своим новым суженым? – поинтересовался Виктор.

– Не твое дело! – отрубила жена.

А так как он не стал втягиваться в перепалку, это были единственные слова, которыми они обменялись за вечер.

Ребров закончил материал уже поздно ночью. Он страдал от ощущения полной бессмысленности, ненужности проделанной работы. Ему очень хотелось, чтобы он ошибался, и именно поэтому на следующее утро, едва заявившись в редакцию, Виктор дал прочитать свою заметку Стрельнику, хотя отлично знал, что тот не любит дилетантизм и сантименты. Игорь и в самом деле не стал с ним церемониться.

– О чем ты хотел написать? О том, что какой-то доморощенный… – Игорь сверился с текстом, – Союз молодых российских предпринимателей… Господи, так у нас скоро появятся союзы предпринимателей-язвенников или предпринимателей-блондинов… так вот, этот доморощенный союз устроил свой доморощенный и никому не интересный съезд. Причем из твоего текста следует, что на этом мероприятии никого не убили, не изнасиловали в извращенной форме, не спланировали государственный переворот. И ты еще обижаешься, когда я тебе говорю, что статья – скучная и вообще плохая!

– Если хочешь, я выброшу ее в корзину! – психанул Ребров, не желая продолжать эту обидную для себя дискуссию.

– Зачем?! – искренне изумился Стрельник. – Материал нужно всего лишь немного переделать.

– Как?

– Не заставляй меня говорить банальности… Ну хорошо, – очень достоверно изобразил Игорь всех великомучеников одновременно, – судьба свела меня с тобой в одной комнате, и я должен нести этот крест. Понимаешь, если в статье дерьмо называется дерьмом, то это и читать никому не интересно. Законы жанра требуют, чтобы о посредственном ты писал только в превосходных тонах и, наоборот, о хорошем ты должен писать только плохо. Ты должен стукнуть читателя газетой по голове.

– Знаю я твои штучки! – скривился Ребров.

Теперь уже обиделся Стрельник.

– Что ты хочешь этим сказать? – ледяным тоном спросил он.

– Ничего, – попытался отвертеться Виктор.

– Нет, если начал, говори до конца, – настаивал Игорь.

– Я просто читал твой последний материал, опубликованный перед моим отъездом в Сочи.

– И чем он тебе не понравился? Так же как ты в своей нашумевшей статье смешивал с грязью президента компании «Русская нефть», так и я в своем материале раздолбал председателя Внешэкономбанка.

– Весь вопрос в аргументации…

– Ты можешь говорить внятно и по существу? – подстегнул Стрельник Виктора.

Разговор уже шел на повышенных тонах, при этом никто не собирался уступать.

– Например, ты пишешь, – стал пояснять свою позицию Ребров, – что, когда в семидесятых годах нынешний председатель Внешэкономбанка работал в советском посольстве в Бейруте, наша страна поставляла арабам через Ливан горы оружия.

– Ну и что тебя здесь смущает? По-моему, сильная деталь.

– Но ведь ты не приводишь ни одного доказательства тому, что между пребыванием этого человека в Бейруте и поставками советского оружия на Ближний Восток есть хотя бы малейшая связь!

– Не привожу, – подтвердил Стрельник, – потому что у меня таких доказательств нет. И если бы я написал, что этот долбаный банкир, которого ты непонятно почему защищаешь, напрямую участвовал в поставках оружия, он мог бы потащить меня в суд.

Ребров начал выходить из себя.

– Тогда зачем ты вообще упоминаешь эти два факта вместе – работу председателя Внешэкономбанка в Бейруте в семидесятых годах и поставки оружия арабам в то же самое время?! Ты же пытаешься бросить на него тень, не имея на это достаточно оснований.

– А почему журналисты, писатели любят упоминать, скажем, о том, что какой-то великий ученый и кошмарный убийца, кровавый насильник маленьких девочек, ходили в одну школу?! Или что известная актриса родилась в городе, где сто лет назад землетрясение разрушило все дома?! Никто же потом не утверждает, что скандальный характер этой примадонны порожден тем стихийным бедствием! – Игорь наконец заметил, что он слишком горячится, и, откинувшись на спинку стула, продолжил уже более спокойным тоном: – Чем больше подобных фактов в статье, тем интереснее ее читать. И настоящий профессионал всегда может дотянуть до приличного уровня даже самый скучный материал.

– В случае с банкиром ты просто передергиваешь, – упрямо повторил Ребров.

– Я передергиваю?! Неплохо! Сначала ты заставил меня читать свою занудную писанину, а потом начал оскорблять. И поучать, хотя тебя об этом никто не просил.

Выяснение отношений, впрочем, достаточно обыденное в этой комнате, прервал телефонный звонок. По внутреннему звонил Хрусталев. Он опять был не в духе и поэтому, услышав голос Виктора, просто буркнул:

– Зайди.

 

2

Когда Ребров открыл дверь кабинета своего начальника, тот заканчивал правку какого-то материала. Отношение к автору рукописи недвусмысленно отражалось на лице Хрусталева – он хмурил брови, мучительно морщился в поиске нужных слов, яростно черкал ручкой, насквозь прорывая бумагу, и вымарывал целые абзацы. Наконец Роман отложил изуродованную статью и поднял глаза на Виктора.

– С приездом. У меня две новости: плохая и очень плохая. С какой начать? – спросил он.

– Давай с плохой. Может быть, я сумею дожить до очень плохой.

– Хорошо. Вчера звонил твой следователь. Он был в ярости, узнав, что тебя нет в Москве. Требовал, чтобы я тебя срочно разыскал. Я ему пообещал, что как только ты сегодня появишься в редакции, то сразу ему позвонишь. У тебя сохранился его телефон?

– Да, – кивнул Ребров. – Я с ним сейчас свяжусь. А какая новость очень плохая?

– Все три дня, пока ты отсутствовал, газеты, телевидение раздували эту историю с самоубийством и с удовольствием вытирали о нас ноги. Зарубежные инвесторы, которые собирались вложить серьезные деньги в «Трибуну», официально сообщили, что замораживают переговоры. Понятно, они хотят подождать, пока шум не утихнет, и посмотреть, что будет дальше. Семипалатинский буквально потерял голову и хотел тебя немедленно уволить. Мне с трудом удалось уговорить его немного подождать… Я это говорю для того, чтобы ты четко представлял ситуацию. Один шанс из тысячи, что нам удастся тебя отстоять. Это будет нелегко. Сейчас ты кровь из носа должен выдать несколько по-настоящему классных публикаций. Кстати, – вспомнил Роман, – как съездил в Сочи?

– Ну, так… – неопределенно повел плечами Виктор.

– Что-нибудь напишешь?

Кошки заскребли у Реброва на душе. Он вспомнил, что говорил о его статье Стрельник, но в данной ситуации показалось неудобным сказать «нет».

– Сегодня сдам материал.

– Я сейчас ухожу на планерку, может быть, твою статью сразу и заявить в очередной номер? – спросил Хрусталев.

– Не знаю. Я тебе отдам ее, когда вернешься, а ты уж сам решай, что с ней делать…

До Рукавишникова Виктор дозвонился сразу и, услышав властный голос, еще раз поразился его несоответствию с миниатюрной внешностью старшего следователя по особо важным делам.

– Черт побери! Где вы были?! – рявкнул Рукавишников.

– В командировке.

– Кто вам разрешил уезжать?! Почему меня не предупредили, что куда-то собираетесь?!

– Вы мне об этом ничего не говорили.

Ребров сказал чистую правду, поэтому следователь несколько умерил свой пыл.

– Вы мне срочно нужны, – сказал он, – немедленно приезжайте в следственное управление. И учтите: слово «немедленно» я употребляю в буквальном смысле.

Повесив трубку, Ребров постарался собраться с мыслями. Поездка в Сочи немного расслабила его – он явно не был готов к такому богатому на события утру.

Уже выходя из комнаты, Виктор вспомнил о своем обещании сдать статью о сочинской тусовке и, вернувшись, сказал Игорю:

– Сделай одолжение, отдай мой материала Хрусталеву, когда он придет с планерки. Да, и скажи ему, что меня срочно вызвали в прокуратуру.

Стрельник, который как ни в чем не бывало уже строчил очередную статью, несколько секунд не отрывал глаз от экрана компьютера, словно решая, что ответить, а потом миролюбиво взглянул на Виктора.

– Поверь своему сокамернику, такой материал сдавать нельзя. Мы с тобой сидим друг напротив друга уже полгода, и я вижу, как ты бьешься, чтобы утвердиться в «Трибуне». А ведь это проще простого. Тебе лишь надо начать писать немного иначе, и вся твоя жизнь коренным образом изменится. Разреши мне переделать статью, и ты увидишь, какой будет от этого результат. Ну хотя бы для эксперимента. Согласен?

Было видно, что он искренне желает помочь.

– Делай с ней что хочешь, – обреченно махнул рукой Виктор.

 

3

Следственное управление Генеральной прокуратуры находилось всего в нескольких кварталах от редакции, и Виктор направился туда пешком. По дороге он пытался сообразить: что же так разъярило Рукавишникова? Фактически сразу же после их первой встречи Виктор уехал из Москвы и поэтому никак не мог наделать каких-то новых глупостей – за это время он не опубликовал ни одной строчки и никому ничего не рассказывал.

Самым вероятным казалось предположение, что следователь вышел на Медведева и тот, пытаясь отвести от себя обвинения в распространении ложной информации, в организации давления на Лукина, а может, просто окончательно свихнувшись от страха, наговорил о Реброве немало гадостей. Например, он мог признаться, что рассказывал газетчику о компании «Русская нефть», однако при этом заявить, что в своей статье Виктор многое исказил или вообще выдумал.

Увидев Реброва, Рукавишников мрачно кивнул на стул и сразу полез в ящик стола. Оттуда он достал уже знакомую Виктору картонную папку с тряпичными завязками и постучал по ней указательным пальцем.

– Вы даже не представляете, как влипли, – веско обронил он.

Ребров мысленно ругнулся. «Ну не томи!» – хотелось крикнуть ему. Однако он дал следователю доиграть спектакль под названием: «Предварительная подготовка свидетеля к допросу», понимая, что если прервет Рукавишникова, то запланированное представление все равно состоится, только займет гораздо больше времени.

Следователь не спеша открыл папку, вытащил оттуда две фотографии и несколько минут внимательно их рассматривал, словно видел в первый раз, и только потом положил перед Ребровым.

На верхнем снимке был запечатлен врезавшийся в дерево громадный черный джип – из тех, что в середине девяностых годов стали очень популярны у «новых русских». Передняя дверца со стороны водителя была распахнута, и рядом с машиной лежал окровавленный мужчина.

Фотография давала общий план места происшествия: были видны кусочек неширокой асфальтированной дороги, пологий, поросший травой откос и густая полоса лесонасаждения, куда, собственно говоря, и улетел джип. Мелкие детали, в том числе лицо убитого, разглядеть было трудно, однако Виктор уже все понял.

Его догадку подтвердил второй, более крупный снимок водителя джипа. Поразили удивленные мертвые глаза Владимира Медведева. По светлой рубашке бывшего вице-президента «Русской нефти» шли характерные, равномерно расположенные темные пятна. И одна пуля была всажена ему прямо в лоб.

– Когда это случилось? – словно заново учась говорить, спросил Ребров.

– Два дня назад, – сказал Рукавишников. – Насколько я понимаю, вы знали этого человека?

– Это – Медведев… Мы познакомились, когда я собирал информацию о «Русской нефти». Он когда-то был ее вице-президентом.

– Это его фамилию вы скрывали от меня?

– Да, – подтвердил Виктор, понимая, что данное Медведеву обещание уже не имеет смысла.

Рукавишников удовлетворенно кивнул и не спеша стал укладывать фотографии в папку, а потом убрал ее в ящик.

– Если бы вы сразу рассказали мне об этом человеке, думаю, он остался бы жив, – сказал наконец следователь, и в этих словах недвусмысленно прозвучало обвинение.

– А какая тут взаимосвязь?! – вскинулся Ребров.

– С вашей помощью мы скорее бы вышли на Медведева, и если у него и в самом деле имелась очень важная информация, опасная для его жизни – а, очевидно, так оно и было, – наши сотрудники смогли бы его защитить. К сожалению, так как он полгода назад ушел из «Русской нефти», то не попал сразу в круг людей, с которыми мы стали работать… Кстати, если вы и дальше будете скрывать что-то от следствия, может пострадать еще кто-нибудь… Вы сами-то не боитесь?

В глазах Рукавишникова промелькнула ирония, но в них не было сочувствия.

– Чего мне бояться? Вы что, пугаете меня?

– Ничуть, – усмехнулся следователь. – Я всего лишь пытаюсь предостеречь вас. Как журналисту, вам может показаться очень соблазнительным покопаться во всей этой грязи. Но поймите, все это – не шутки. Вы столкнулись с очень серьезными людьми… – Он постучал указательным пальцем по той части крышки стола, под которой лежала бумажная папка со страшными фотографиями. – Да-да! Медведева не просто пырнули ножичком в темном углу. Его догнали на машине, когда он ехал к себе на дачу, и обстреляли из двух автоматов. Ну а потом был сделан контрольный выстрел в голову. Ясно, что работали профессионалы.

– Вы кого-нибудь… или что-нибудь уже нашли? – по-прежнему с большим трудом выдавливая слова, спросил Виктор.

– Нет. Все случилось поздно вечером, на тихой дороге, которая ведет к дачному поселку. В будние дни, да еще поздно вечером, машин здесь бывает очень мало. Поэтому никто ничего не видел и не слышал. Труп обнаружил уже утром водитель грузовика… Ну так что, по-прежнему будете темнить и искать, простите, на свою задницу приключения?

Ребров добросовестно попытался вспомнить что-то, что могло бы и в самом деле заинтересовать следователя, но в конце концов лишь сокрушенно развел руками:

– Мне нечего добавить к тому, что я говорил вам раньше и что написано в моей статье. От вас я скрывал только фамилию Медведева. Но сам он не называл мне никаких конкретных имен. Он лишь объяснил схему, как на месте государственной внешнеторговой организации возникла частная, которой вдруг стали перепадать выгодные контракты в рамках различных межправительственных соглашений.

– Тогда почему вы так упорно скрывали его фамилию от меня?

– Потому что он сам просил меня об это. Хм, просил, – скривил губы в горькой усмешке Ребров, – буквально умолял… Он был уверен, что никакого самоубийства не было и в помине, а Лукина просто прикончили. И Медведев сказал мне, что если его фамилия попадет в материалы следствия, то это обязательно станет известно кому-то… ну кто представляет угрозу для него.

– Каким образом? Он допускал вероятность утечки информации из прокуратуры?

– Можно сказать и так, – замялся Ребров. – Я думаю, он считал, что ваша контора вообще подконтрольна этим людям.

– Каким людям?

Рукавишников был методичен и последователен, как говорящая машина.

– Ну не знаю я, честное слово, не знаю, – перешел на повышенные тона Виктор. – Я спрашивал его: кто эти люди? Однако Медведев сказал, что для меня будет лучше ничего не знать. Он боялся, что если на меня все набросятся, то я не выдержу и назову их в очередной статье. Тогда и ему, и мне будет крышка…

– А вы фамилию Медведева называли кому-нибудь?

– Нет! – решительно затряс головой Ребров.

– Вспомните. Может быть, случайно, вскользь? Скажем, когда обсуждали ситуацию вокруг «Русской нефти» с коллегами, с начальством или в каком-то телефонном разговоре? – не отставал Рукавишников.

– Я абсолютно уверен, что нет!

Они помолчали. Чувствовалось, что следователь все равно не доверяет своему собеседнику. Хотя, с другой стороны, это его профессиональная обязанность – не доверять даже своей бабушке.

– Могу я задать один вопрос? – спросил Ребров.

Рукавишников едва заметно кивнул.

– Значит, как и Медведева, Лукина все-таки тоже убили и между этими двумя преступлениями есть прямая связь?

– Я вам уже говорил, что следствие еще не закончено и пока ни о чем нельзя судить определенно.

Виктора разозлило, что Рукавишников не хочет подтвердить очевидную истину. В этом не было никакого смысла, и объяснить такое поведение можно было разве что ослиным упрямством следователя.

– Послушайте, вы ведь неспроста показали фотографии убитого Медведева именно мне. Фактически, вы сами уже объединили эти два преступления, попытался Ребров задавить собеседника логикой.

– Мы не исключаем ни одной версии. Но если вы что-нибудь по этому поводу напишете в своей газете, а тем более сошлетесь на меня, я привлеку вас к уголовной ответственности, – холодно заметил Рукавишников.

– По-моему, вы не в состоянии найти настоящих преступников, поэтому разряжаетесь на мне. Это, по крайней мере, несправедливо. Из-за того, что я не назвал фамилию Медведева, вы набрасываетесь на меня так, будто я главный мафиозо в этой стране. В чем вы меня подозреваете?

Следователь досадливо поморщился, словно он говорил с капризным, избалованным ребенком:

– Погибли уже два человека, на которых вы так или иначе выходили в процессе своей работы. Этого достаточно, чтобы подозревать вас в чем угодно. Именно вы, засовывая свой нос во все дырки, могли спровоцировать кого-то убрать свидетелей. Учтите, – добавил он, – я могу организовать вам большие неприятности. И если вы опять от меня что-то скрыли, они у вас точно будут.

Когда Ребров уже подошел к двери, следователь спохватился:

– Да, не смейте никуда уезжать, не предупредив меня, и ни в коем случае не выясняйте самостоятельно детали этих двух дел. Я вам это запрещаю! Вы поняли?!

 

4

Несмотря на предупреждение Рукавишникова, Ребров, выйдя из прокуратуры, сразу стал размышлять, кому можно позвонить, чтобы хоть что-то прояснить для себя. Вариантов было не так уж много, и в конце концов он решил поговорить с начальником управления общественных связей «Русской нефти» Анной Игнатьевой.

На следующий день после сообщения о самоубийстве Андрея Лукина Ребров так и не смог заставить себя позвонить ей. Честно говоря, ему просто не хотелось нарываться на откровенную враждебность. Еще собирая информацию для своей статьи, он чувствовал, что не вызывает у Игнатьевой особых симпатий. И вряд ли все, что случилось позднее, изменило ее отношение к нему в лучшую сторону.

Виктор убеждал себя, что ему на это наплевать, что его мало интересуют капризы заносчивых сучек. Однако даже по прошествии многих дней, вспоминая ледяную вежливость Анны Игнатьевой, он почему-то начинал раздражаться, терять над собой контроль, словно его мужское самолюбие было чем-то уязвлено. Он не понимал, что его злит, но точно знал: прежде ни одна женщина не действовала на него так, как она.

И в этот раз, еще роясь в записной книжке в поисках телефонного номера, а затем слушая длинные гудки в трубке в ближайшем телефоне-автомате, Ребров заранее весь внутренне ощетинился. Он словно готовился к выходу на ринг.

– Алло! Я вас слушаю! – раздался грудной, загадочный голос Игнатьевой.

После того как Виктор поздоровался и назвал себя, она замолчала, явно раздумывая: сразу прервать разговор или прежде сказать пару крепких слов.

– Анна Ивановна, пожалуйста, не кладите трубку, – торопливо попросил он. – Мне очень нужно с вами поговорить. Поверьте, это крайне важно.

– Вам мало того, что вы уже написали о нашей компании? – наконец обозначилась она на другом конце. – Или хотите, чтобы еще кто-нибудь застрелился?

Виктор подумал, что всегда очень трудно оправдываться в том, в чем ты не виноват.

– Я даже не знаю, что вам ответить… – Он старался не делать длинных пауз, чтобы не спровоцировать Игнатьеву бросить трубку. – Вы умная женщина и прекрасно понимаете, что я не имею к случившемуся с Лукиным никакого отношения. Моя статья и его смерть – всего лишь кошмарное совпадение. Те же, кто действительно виноват в гибели вашего шефа, скорее всего, использовали мою статью с целью отвести от себя подозрение. Для них она оказалась отличным подарком. И сейчас эти люди смеются над всеми, кто попался на их удочку. Мы в их глазах просто идиоты!

– Спасибо за комплимент, – сразу стала обострять разговор Игнатьева.

– Да подождите! И не кладите трубку, – Ребров сердился и одновременно пытался придумать что-нибудь такое, что могло бы ее заинтересовать. – Вы знаете, что случилось с Медведевым – вашим бывшим вице-президентом?

– Да.

– И вы не видите связи между его убийством и смертью Лукина?

– Нет, – с небольшим усилием произнесла она.

– Анна Ивановна, вы можете обманывать меня, но себя-то вам обмануть не удастся… Я встречался с Медведевым незадолго до его смерти. И он поведал мне в буквальном смысле убийственные вещи о вашей конторе, которые затрагивают в том числе и вас.

– Бред какой-то, – хмыкнула Игнатьева, но в ее голосе уже не было прежней уверенности.

– Думаю, нам с вами есть о чем поговорить. И лучше не по телефону, попытался дожать ее Ребров. – Давайте встретимся.

Она некоторое время раздумывала, а потом раздраженно сказала:

– Ну хорошо… У меня сейчас дела в центре, но это ненадолго. Если хотите, можем встретиться через час на Тверском бульваре, ближе к Пушкинской площади.

– Буду ждать вас.

Возвращаться в редакцию смысла не имело, тем более что Виктору хотелось собраться с мыслями, обдумать предстоящий разговор. В ожидании встречи он побродил немного по старым переулкам, примыкавшим к Тверскому бульвару.

Реброва очень занимал вопрос: какую роль играет Игнатьева в компании «Русская нефть»? Во всяком случае, она была больше, чем просто начальник управления. Когда Виктор в первый раз позвонил в приемную Лукина, секретарь отослала его к Игнатьевой, отрекомендовав ее «референтом по всем вопросам». Такая должность предполагала наличие тесных контактов с руководством, и занимающая ее женщина должна была быть или любовницей самого президента, или просто очень большой умницей. Из этих двух вариантов Виктор так и не выбрал какой-либо один – Игнатьева была и умна, и красива.

 

5

К Тверскому бульвару Ребров подошел минут за пятнадцать до назначенного времени. Первые две скамейки со стороны Пушкинской площади были заняты, и он сел на третью, так что у него было достаточно времени, чтобы рассмотреть Анну Игнатьеву, пока она шла к нему по аллее.

На Игнатьевой был строгий темный костюм и черные туфли. Ее подчеркнуто деловой стиль нарушали, пожалуй, только дорогие солнцезащитные очки от Версаче, с крупными золотыми украшениями на дужках. Свои темно-каштановые волосы она собрала на затылке в строгий пучок и, очевидно, сделала это не только потому, что так комфортнее в жару. Прическа подчеркивала правильную форму ее головы и открывала длинную шею.

Как и любая другая красивая женщина, Игнатьева, конечно, знала, что нравится мужчинам. И Виктор вдруг подумал, что она не только хорошо знает себе цену, но и вряд ли уступит хоть копейку потенциальным покупателям.

Ребров встал навстречу и поздоровался. В ответ Игнатьева невнятно кивнула.

– Может быть, присядем? – сказал он.

– Что вы хотели мне сообщить? – никак не отреагировала она на его предложение.

– Допускаю, что я не самый замечательный и достойный человек, который встречался на вашем пути, и что журналистика – не самая благородная профессия, – вскипел Виктор, – но, насколько я знаю, ваша компания тоже занимается вовсе не выращиванием одуванчиков. Поэтому, может быть, не стоит общаться со мной с таким явным пренебрежением?

– Давайте перейдем к делу, – нетерпеливо перебила его Игнатьева. – Так какие же… как вы сказали?.. убийственные вещи сообщил вам обо мне Медведев?

Пикировка была не самым лучшим началом для серьезного разговора, поэтому Ребров немного помедлил, пытаясь снизить накал, а потом негромко, но твердо заметил:

– Простите, но вы искажаете смысл того, что я сказал вам по телефону. Медведев говорил не о вас конкретно, однако сказанное им затрагивает в том числе и вас.

– Ну хорошо, – усмехнулась она, – так о чем же он вам говорил, что касается в том числе и меня?

– Последний раз я его видел на следующий день после убийства Лукина…

– Вы хотите сказать, самоубийства? – мгновенно отреагировала Игнатьева.

– В том-то и дело, Медведев был абсолютно уверен, что вашего шефа именно убили… Он даже утверждал, что знает, кто это сделал, и страшно боялся этих людей.

– Он был трезв?

По тому, как был задан этот вопрос, чувствовалось, что Игнатьева не очень хорошо относилась к бывшему вице-президенту, даже когда тот не брал в рот ни капли.

– Ну… я бы сказал, что он не был пьян. Из его слов можно было сделать вывод, что вашу компанию контролирует чуть ли не мафия, которая сейчас прячет концы в воду, то есть убирает свидетелей. А как бывший вице-президент «Русской нефти», Медведев, безусловно, знал очень много. Кстати, именно он дал мне часть информации для статьи, которую потом назойливо стали выдавать за причину якобы самоубийства Лукина. Медведев считал такую версию чистым бредом. Более того, он боялся, что ему тоже не поздоровится, если кто-то узнает о его помощи мне. И я никому о нем не говорил, даже когда меня вызывали в прокуратуру, к следователю. Но ему это все равно не помогло.

Игнатьева на некоторое время погрузилась в раздумье.

– Допустим, все это – правда, – наконец сказала она. – Однако при чем тут я?!

– Что значит допустим?! – возмутился Ребров. – Смерть Медведева лучшее доказательство справедливости его слов о том, что вашу компанию контролировали какие-то бандиты. А вы, насколько я знаю, занимаете в «Русской нефти» не самое последнее место. Я не собираюсь вас ни в чем обвинять, но мне трудно поверить, что вы не догадываетесь, на кого намекал Медведев.

– Понятия не имею. А вам он никого не называл?

– Точно такой же вопрос мне сегодня задавал следователь. Придется повториться: нет, никаких фамилий в наших беседах не звучало.

У нее были большие карие глаза, и сейчас в них недвусмысленно читалась насмешка.

– Может быть, вы так хотели встретиться со мной именно для того, чтобы сказать об этом? Мол, вы никаких имен и фамилий не слышали. Вы что, тоже боитесь? И меня в том числе?

– Милая Анна Ивановна…

– Я вам не милая! – оборвала она его.

– Хорошо, просто Анна Ивановна. На мне уже так потоптались за последние несколько дней, что ваши попытки унизить меня вряд ли могут быть очень эффективными. К тому же ваш выпад я тоже могу расценить как довольно неуклюжую попытку уйти от ответа на вопрос: кто стоит за всеми этими убийствами?

– Вы уже нагородили здесь столько, что… я не вижу смысла продолжать этот разговор, – заявила она.

– Конечно, лучше выбросить весь этот бред из головы и продолжать спокойно работать в вашей почтенной конторе. – Ребров пытался быть ироничным. – Кстати, кто ею сейчас руководит? Медведев сказал мне, что после смерти Лукина ваш новый вице-президент Георгий Дзгоев куда-то исчез. Он еще не объявился?

– Нет, не объявился. Да и нашей, как вы говорите, конторы теперь уже не будет. Мы закрываемся. И вы к этому тоже приложили руку.

Она повернулась и, не прощаясь, пошла в сторону Тверской. Провожая Игнатьеву взглядом, Ребров вдруг вспомнил, чту ему напоминают ее густые темно-каштановые волосы, собранные на затылке. Года два назад он был в короткой и от этого суматошной туристической поездке в Лондон. Там в Национальной галерее, вместо того чтобы пробежаться по залам и получить хотя бы общее представление об экспозиции, Виктор целый час просидел перед картиной Веласкеса «Утро Венеры».

На полотне была изображена лежавшая на боку, спиной к зрителю, обнаженная молодая женщина, любовавшаяся собой в зеркале, которое держал перед ней амур. Виктор не мог оторвать взгляд от крутого, завораживающего изгиба ее бедра, от тончайшей талии и гибкой, девичьей спины. Лица Венеры не было видно – оно неясно отражалось в зеркале. Зато собранные на затылке густые, полные здоровья каштановые волосы открывали нежную шею и часть щеки.

Такие же волосы были у Анны Игнатьевой. И Реброва вдруг посетила забавная мысль: позировавшая великому художнику молодая женщина, несмотря на свою неземную красоту, также могла быть та еще штучка. Не исключено, что старик Веласкес натерпелся от нее с избытком.