Чувство благодарности и восхищения согрело душу градоправителя Эмхеба.

Восхищался он благородной царицей Яххотеп — как только воины увидели ее на борту передового судна, куда только подевались их усталость и отчаяние? Они вновь обрели отвагу и мужество и готовы были умереть за царицу Свободу. Успокоило Эмхеба обилие привезенного оружия и серьезность оборонительных работ — теперь Пер-Камос превратился в настоящую крепость, способную противостоять натиску гиксосов.

Хонсухотеп, со свойственной ему тщательностью, выстроил в ряд военные суда, создав из них серьезное заграждение. Берега покрылись сетью рвов. Незаметные из-за трав и кустов, они должны были стать опасными ловушками для гиксосских боевых колесниц. За рвами были приготовлены позиции для искусных лучников — градом стрел они встретят тех, кто прорвется через первую цепь заграждений.

Неши тем временем следил за тем, как в тени сикомор и пальм натягивали прочные и надежные шатры — убежище для усталых и раненых. Поодаль работали каменщики, воздвигая прочную казарму.

Усач и Афганец занимались военными учениями, отрабатывая со своими подопечными боевые приемы. Яххотеп следила за земляными работами, задумав выкопать несколько отводных каналов, которые могли сыграть в битве решающую роль.

На знаменах красовался знак, объединяющий всех борцов за свободу: серебряный диск луны, плывущий на серпе-барке, обозначающий первый слог имен Яххотеп — Ях — бог луны, дающий силы сражаться. Вторая часть имени — «хотеп», означающая «мир», была пока только мечтой.

Когда царица подняла меч Амона перед своим сосредоточенным и исполненным веры войском, каждый ратник почувствовал, что непобедим. Первые лучи солнца упали на меч, и клинок запылал огнем. Смотреть на огненное сияние было невозможно, зато яркие языки пламени дотягивались до сердец и зажигали в них огонь мужества и отваги.

Градоправитель Эмхеб не мог не преклоняться перед царицей — он помнил ее юной девушкой, жаждавшей освобождения своей страны, и с тех пор эта жажда с каждым годом только возрастала.

— Фивы надежно защищены, госпожа? — осведомился он.

— Их охраняет один боевой корабль и небольшой отряд дворцовой стражи. Склады оружия там пусты. Главная битва будет здесь, Эмхеб. Ни один гиксос не должен пройти дальше Пер-Камоса.

Быть лазутчиком и соглядатаем в стане противника всегда нелегко, а когда твой противник — хитроумная Яххотеп, трудности возрастают во сто крат.

Мало того, что передать послание в Аварис представляло собой немалую головоломку, еще сложнее было сообразить, что же написать в нем.

Царица умела каждому дать четкое задание, но только она одна знала то целое, что сложится из многих деталей.

Почему она оставила Фивы? Для отвода глаз? Или это приманка? Пер-Камос в самом деле готовят как передовую линию обороны? Или он станет надежным тылом для готовящегося нападения на Дельту? На эти вопросы и на многие другие лазутчик не мог ответить. Он не понимал, почему владыка гиксосов до сих пор не напал на Фивы? Не иначе что-то случилось в Аварисе, и неприятные события удерживают его в столице.

Значит, следовало набраться терпения и дожидаться удачного момента. Следуя этому правилу, лазутчику удалось уничтожить уже двух фараонов — Секненра и Камоса.

Благоразумие подсказывало, что точно так же ему следовало действовать и дальше.

Обреченный — офицер, командовавший отрядом боевых колесниц и посмевший осудить владыку за то, что тот не начинает боевых действий, — сумел пройти через третьи ворота лабиринта.

Воистину подвиг.

Избегая смертельных ловушек, воин обнаруживал удивительную изобретательность и недюжинную быстроту. Глаза Апопи горели неподдельным интересом.

К четвертым воротам — арке из бирючины — вел небольшой проход с полом из красной глины. Обреченный сразу заметил в ней осколки стекла: стоит ему побежать, и они вопьются ему в ноги. Желая избежать очередной ловушки, он решил прыгнуть и уцепиться за ветви бирючины. Он раскачается на них, наберет скорость и выпрыгнет из опасной зоны.

Но на этот раз он ошибся.

В зелени бирючины был спрятан обоюдоострый клинок, за который он и схватился обеими руками. Почувствовав острую боль, несчастный разжал руки, повалился спиной на острые осколки, разбил голову и теперь лежал, истекая кровью.

— Еще одна бестолочь, — равнодушно произнес Апопи. — Ты хоть немного повеселилась, Ветреница?

Красавица-азиатка сидела по правую руку Апопи и весьма рассеянно смотрела на кровавое зрелище. Офицер, которого она обрекла на смерть, был не слишком хорошим любовником.

— Я не могу забыть о своих бедах.

— Что за беды?

— Минос сделал все, что ты пожелал. Почему не позволить ему вернуться на Крит?

— Потому что мне нужен его талант.

— Но у его товарищей не меньше таланта.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так.

— А что, если я буду молить верховного владыку оказать мне эту милость?

— Возлюбленный твоего сердца никогда не покинет Египет.

Создали ли боги что-нибудь прекраснее Кошечки? Усач забывал с ней о войне, той самой войне, что привела его на юг, где он повстречал свою любимую жену, смуглую длинноногую, благоухающую амброй нубийку.

Кошечка знала толк в целебных растениях и спасла своим искусством немало раненых. Теперь она возглавляла отряд лекарей, оказывавших немедленную помощь пострадавшим. Ее считали героиней. Воины не могли не засматриваться на нее, но ни один из них, зная характер ее мужа, не позволял себе неуместного жеста или шутки.

Когда-то, вступив в отряд освободителей. Усач дал обет, что никогда не привяжется к женщине. Он всегда сражался в первых рядах, у него было мало шансов остаться в живых, поэтому было разумнее обходиться, как Афганец, временными любовницами.

Но кто мог устоять перед чарами и упорством Кошечки? Она выбрала себе Усача и обвилась вокруг него, как лиана. И как же сладостен был этот плен!

Кошечка чуть отодвинулась от мужа и насмешливо на него поглядела.

— О чем ты сейчас думаешь?

— Я?.. О тебе!

— Не только. Ну-ка говори быстро!

Усач поднял глаза к потолку деревянной сени, в которой страстные любовники провели немало сладких часов.

— Решающий час приближается.

Кошечка сразу перестала улыбаться.

— Тебе страшно?

— Конечно. Когда идешь один против десяти, дело, можно сказать, проиграно заранее.

— Ты забыл о царице Яххотеп!

— Кто может забыть о ней? Не будь ее, Апопи давно бы уже растоптал весь Египет. Мы все отдадим жизнь за царицу Свободу и не пожалеем об этом.

В дверь постучали.

— Это я, Афганец.

Кошечка завернулась в большое льняное покрывало.

— Входи, — пригласил Усач.

— Не хотел вас тревожить, но ничего не могу поделать. Яннас со своими войсками покинул Аварис и направился на юг. В предместьях Мемфиса флотоводца подстерегала неприятная неожиданность: борцы за свободу сумели уничтожить сторожевые посты гиксосов.

— Теперь тамошним жителям несдобровать!

— Само собой, но им удалось остановить на время Яннаса и предупредить нас об опасности.

— Царица собирается отправить в Мемфис подкрепление?

— Только два отряда — твой и мой.

— Ну что ж, значит, погибнем вместе с жителями Мемфиса.

— Или не погибнем — зависит от нашей ловкости. Наша задача — увести гиксосов к Пер-Камосу. Ведь всегда радостно гнаться за бегущими трусами, чтобы добить их? Но если наша хитрость не удастся, мы все до единого сложим там головы.

Усач медленно одевался.

— Раздай нашим воинам крепкое ячменное пиво.

— Они его уже выпили, — отозвался Афганец. — Теперь мы объясним им…

— Ничего не надо объяснять, пустая трата времени. Они умрут героями, а мы покажем им пример.

— Не поддавайся унынию, Усач.

— Неужели я от тебя услышу, что мы пережили и худшее?

— Нет, худшего мы не переживали.

— Я иду с вами! — объявила Кошечка.

— Ты остаешься здесь, — сказал Усач. — Это приказ, он не обсуждается.

Он притянул ее к себе и крепко поцеловал. Поцелуй был последним, его стоило запомнить.