Весь день под палящим безжалостным солнцем царица Яххотеп лично разносила еду и питье плотникам, которые трудились на верфях не покладая рук. Северный Ветер, нагруженный тяжелыми кувшинами и корзинами, даже в невыносимую жару безропотно и неторопливо трусил за хозяйкой. Весельчак Младший, насторожив уши, беспокойно принюхиваясь, охранял царицу, не отставая от нее ни на шаг.

Постоянное присутствие Яххотеп, ее горячее участие удерживало жителей Фив от беспросветного отчаяния. Да, они вновь обрели свободу, но надолго ли? Повстанцы еще не одолели чудовища, лишь раздразнили его. Страшно было представить, какой удар рано или поздно обрушат на них гиксосы.

Только лучезарная улыбка Яххотеп, ее красота, ее решимость идти до конца, вопреки любым трудностям, вдохновляли людей на подвиг. Душа фараона Секненра жила в ней и придавала сил.

Одна Тетишери догадывалась, что в действительности дочь терзают сомнения и неуверенность в завтрашнем дне.

Однажды они ужинали вдвоем на террасе дворца. Перед ними простирался военный лагерь.

— Может быть, лучше приостановить наступление войска? Довольно и того, что Фивы свободны, — заговорила Тетишери.

— Благоразумные люди поступили бы именно так.

— Ты хочешь сказать, что мы, неблагоразумные, поступим иначе?

— Во имя Египта мы не имеем права удовлетвориться тремя победами. Оберегая свободу единственного нома, мы обречем его в будущем на еще худшее рабство. Гиксосский правитель с легкостью захватит город если мы укроемся за его стенами и побоимся продолжать войну.

— Мы слишком слабы. Ты не хочешь посмотреть правде в глаза, Яххотеп!

— Я признаю лишь правду Маат, правды гиксосов для меня не существует. Мир, в котором правят жестокость и грубая сила, непригоден для жизни.

— Что ты надумала?

— Гиксосы уничтожили множество статуй богов. Необходимо воздать почести тем, что еще уцелели. Я кляну себя за нерадивость. И намереваюсь десять дней приносить им наилучшие дары, умоляя божественных предков благословить нас на бой. Без их помощи нам не выстоять. Затем стану вопрошать бога луны, Хонсу.

Тетишери взглянула на дочь с уважением.

— Ты стала истинной царицей Египта, Яххотеп!

Мир пришел в равновесие, Полнолуние наступило. Хонсу, отождествлявшийся с Тотом и Хором, полным серебряным диском ярко сиял на небе и просвещал ясновидящих.

— Тебе открыто прошлое, настоящее и будущее. Ты знаешь, я тверда — проговорила Яххотеп. — Моя душа больше не принадлежит мне. Я отдала ее народу Египта. Лучше смерть, чем рабство. С небес укажи мне путь, я последую ему.

На серебряной поверхности проступили иероглифы. Царица прочитала имя.

Отныне она знала волю богов и приготовилась исполнить ее, хотя сердце наполнилось болью.

— Хирей, скажи мне правду без утаек и прикрас, — повелела Яххотеп. — Я хочу знать, готов он или нет.

— Царица, твой сын — превосходный воин. Он не оплошает в бою.

— В чем его недостатки?

— Он стреляет как лучший из наших лучников. Побеждает в любом единоборстве. В совершенстве владеет мечом. Притом, что почти не спит.

— Уважают ли его солдаты?

Хирей ответил не сразу.

— Царица, я не решаюсь сказать тебе…

— Ничего не утаивай!

— За последнее время он так переменился! Твой старший сын стал истинным воплощением фараона Секненра. Я впервые вижу юношу, к чьему мнению все прислушиваются со вниманием и доверием. Он сам не замечает, какое влияние оказывает на других без малейших усилий.

Итак, царица не ошиблась, бог Хонсу действительно указал ей на Камоса.

Пришла пора венчать его на царство.

— Не сочти за грубость, матушка, но нельзя ли нам поговорить позже? Что за срочность? — спросил Камос. — По правде сказать, мне пора поупражняться в стрельбе из лука, а дальше…

— С тобой будет говорить Супруга бога, Камос!

Юноша взглянул в суровое и серьезное лицо матери и смутился. Они шли вдвоем по берегу священного озера в Карнаке. Ярко светило солнце. Кругом стояла тишина.

— Все славословят тебя, царица, — нарушил молчание Камос. — А я решусь упрекнуть. Скажи, отчего ты не фараон, а только Супруга бога?

— Потому что фараоном подобает стать тебе, сын.

— Ты гораздо мудрее, тебя все любят.

— Бог Хонсу сказал, что мне следует передать власть старшему сыну. Тебе всего лишь семнадцать, Камос. Но ты должен стать фараоном, как твой отец.

Юноша помрачнел.

— Отец — само совершенство. Мне ли сравниться с ним?!

— Если чтишь отца, постарайся быть во всем достойным его. Продолжи дело его жизни.

— Могу ли я отклонить эту честь?

— Сам знаешь, что я отвечу.

Старший сын царицы замер, вглядываясь в голубую гладь священного озера.

— Как тихо! Кажется, что война за тридевять земель. Но как только я стану фараоном, мне придется воевать, это мой первый долг. Не отстаивать освобожденные города, а брать новые, продвигаясь все дальше на север. Ты думаешь, я справлюсь?

— Должен справиться, такова воля богов.

— Ты истинная царица, матушка. Я буду лишь твоей правой рукой в сражениях. Быть может, ты сама богиня Мут?

— Это я буду тебе опорой. Ты можешь на меня положиться. Царствуй по своему разумению, прислушиваясь к голосу бога, звучащему в твоем сердце.

— Огонь жжет меня изнутри, матушка, и не дает уснуть. Иногда я страшусь его. Мне нет покоя. Какая-то сила заставляет идти навстречу судьбе. Став фараоном, я одолею все преграды, осуществлю невозможное, повинуясь внутреннему огню.

Яххотеп с нежностью поцеловала Камоса в лоб.

— Ты воистину мой сын, я люблю тебя.

Какая чудесная ночь! Усач желал, чтобы она продлилась вечно. Ведь младшая дочь распорядителя зерновых складов была прекрасна, будто богиня Хатхор. Кого бы не соблазнили ее точеные ножки, высокая полная грудь, плоский живот, осиная талия? Удивительно, что такая красавица согласилась хотя бы на одну ночь принадлежать ему, старому вояке, неуклюжему и неказистому.

Выходит, и война приносит людям не только горе и боль. В мирное время красивые девушки мечтают лишь о замужестве. А сейчас, когда смерть подстерегает всякого, и они ищут наслаждений. Женщины и мужчины легко сходятся, легко расстаются. Блаженство, ликование плоти помогает позабыть страх и тоску.

Усач нежно гладил уснувшую любовницу.

Первый луч солнца скользнул по его лицу, и он вскочил как ошпаренный. Ему поручили обучать новобранцев! Бедняги собрались еще до рассвета и, верно, уже заждались его. А прославленный вояка опаздывал! Хотя отлично знал, что царица не терпит нарушений воинской дисциплины.

Усач поспешно опоясался кожаной набедренной повязкой и бросился вон, даже не побрившись и не умастив себя благовониями.

Прибежал, огляделся: кругом ни души.

Тишина. Лагерь опустел. Только часовые стоят на дозорных башнях.

Усач вернулся и постучал к Афганцу, который на этот раз вел сражение не в поле, а в постели. Он сжимал в объятьях черноволосую красотку с искусно подведенными глазами. Старшая дочь распорядителя зерновых складов оказалась такой же сговорчивой, как ее сестра.

— Прости… Это я, Усач.

— Поверь, я тебя узнал. Ты что, свалился с ложа любви?

— Не знаю, что и думать! Я должен учить новобранцев, а там ни единого человека!

— Здорово ты вчера набрался! Я же тебе говорил, что учения отменяются, воины отдыхают семь дней по случаю празднества — коронации фараона Камоса.

Усач ударил себя кулаком по лбу:

— Ну я и болван! Забыл начисто!

— А теперь, друг, не пора ли тебе уйти?

— Пора, конечно, пора. Мне тоже нужно закончить одно важное дело.