Вся знать египетского царства собралась в зале правосудия. В глубине зала, на возвышении, находилось место Пазаира. На ступенях – сорок обтянутых кожей досок с письменами, символизировавших исполнение Закона. Десяток писцов, в париках и коротких передниках, положив правую руку на левое плечо, охраняли ценные реликвии.

В первом ряду, на позолоченном деревянном троне восседала царица-мать Туя – изящная шестидесятилетняя высокомерная женщина с острым взглядом, в роскошном парике из натуральных волос, в белом льняном платье с вырезом, отделанным золотом.

Рядом с царицей – Нефрет, излечившая ее от тяжелой болезни глаз. Супруга Пазаира была облачена в одеяния, соответствовавшие ее положению: шкуру пантеры поверх льняного платья, струящийся парик, сердоликовое ожерелье, лазуритовые браслеты на запястьях и лодыжках. В правой руке она держала свою печать, в левой – письменный прибор. Обе женщины испытывали уважение друг к другу. Царица-мать умело боролась против недругов Нефрет и способствовала ее продвижению на вершину врачебной иерархии.

За Нефрет расположился верховный страж царства, преданный соратник Пазаира, нубиец Кем. Кему отрезали нос, осудив за воровство, которого он не совершал. Вместо носа у него был деревянный окрашенный протез. Поступив на службу, Кем подружился с молодым судьей, влюбленным в справедливость, в которую Кем больше не верил. После многих испытаний нубиец по просьбе Пазаира встал во главе государственной службы поддержания порядка. Поэтому сейчас он не без гордости сжимал символы своей должности – жезл из слоновой кости с изображением руки и амулет, украшенный широко раскрытым глазом, выслеживающим зло, и мордой льва, напоминавшей о бдительности. Рядом с ним на поводке сидел огромный павиан по кличке Убийца. Крупная обезьяна, наделенная неимоверной силой, только что получила «повышение» за свои подвиги. Ее главная «задача» состояла в охране Пазаира, чья жизнь неоднократно оказывалась под угрозой.

На приличном расстоянии от них стоял бывший визирь Баги. Высокого роста с суровым бледным лицом, большую часть которого занимал внушительных размеров нос, бывший визирь имел репутацию несгибаемого и опасного человека. Теперь он наслаждался заслуженным отдыхом, помогая своему молодому преемнику советами.

За колонной супруга Бел-Трана Силкет расточала улыбки соседям. Одержимая желанием похудеть, она прибегла к услугам хирурга, чтобы продолжать нравиться мужу. Любительница поесть, особенно сладкого, она страдала от частых мигреней, но не решалась обратиться за помощью к Нефрет с тех пор, как Бел-Тран объявил визирю войну. Силкет натерла виски мазью, приготовленной из можжевельника, сосновой смолы и ягод лавра, украсила грудь голубым фаянсовым ожерельем и надела на запястья изящные браслеты в форме распустившихся цветов лотоса.

Бел-Тран, несмотря на то, что одевался у лучшего портного Мемфиса, казалось, всегда был либо затянут в слишком узкие платья, либо облачен в чересчур широкую набедренную повязку. В этот час волнующей строгости он забыл об элегантности и с беспокойством ждал прихода визиря. Никто не знал, по какому поводу Пазаир решил всех собрать и кому собирался вынести торжественный приговор.

Как только вошел визирь, разговоры прекратились. Одежда, сшитая из суровой материи, закрывала все его тело, за исключением плеч. Подчеркивая строгость и простоту одеяния, он надел короткий парик на старинный манер.

Пазаир подвесил фигурку богини Маат на золотую цепочку. Это означало, что процесс начался.

– Отделим истину от лжи и защитим слабых от сильных! – произнес визирь ритуальную фразу, которая для любого судьи являлась правилом всей жизни.

Обычно сорок писцов образовывали живую стену по обе стороны коридора, по которому проводили обвиняемых, истцов и свидетелей. На сей раз перед визирем, сидевшим на стуле с низкой спинкой, были выставлены сорок досок с заветами.

– Египет подвергается страшным опасностям, – провозгласил Пазаир. – Страну пытаются наводнить темные силы. Я должен свершить правосудие, чтобы наказать выявленных преступников.

Силкет сжала руку мужа. Осмелится ли визирь нанести прямой удар всемогущему Бел-Трану, против которого нет ни одной улики?

– Пятеро заслуженных воинов из почетного караула у сфинкса в Гизе были убиты, – продолжал Пазаир. – Это страшное деяние есть результат заговора, в котором участвовали зубной врач Кадаш, химик Чечи и судовладелец Денес. За совершенные ими преступления, доказанные следствием, они приговариваются к смертной казни.

Один из писцов попросил слова и робко произнес:

– Но ведь они... мертвы.

– Разумеется, но они не были осуждены. Участь, постигшая их, не исключает необходимости предстать перед судом. Смерть не может позволить преступнику избежать правосудия.

Несмотря на удивление, присутствующие не могли не признать, что визирь соблюдал закон. Был зачитан обвинительный приговор. В нем перечислялись злодеяния троих сообщников Бел-Трана, чье имя не было упомянуто. Никто не подверг сомнению приведенные факты, ни один голос не возвысился в защиту осужденных.

– В царстве мертвых огонь великой кобры поглотит виновных, – провозгласил визирь. – Они не будут преданы земле в некрополе; они будут лишены погребальных обрядов, жертвоприношений и возлияний; их предадут мечам палачей у врат подземного царства; они вновь умрут там, погибнут от голода и жажды.

Силкет поежилась, Бел-Тран оставался по-прежнему невозмутим. Взволнованной Нефрет казалось, что произнесенные слова обретают силу реальности.

– Всякий фараон, всякий глава страны, осмелившийся помиловать осужденных, утратит корону и власть! – Этими словами, предписанными древним обычаем, Пазаир заключил свою речь.