Я знала, что прошло время с тех пор, как Шейн забрал моих детей, но не была уверена сколько. Казалось, будто вечность. Свет за моими веками медленно исчезал, когда солнце ушло с неба, а в этот момент, кто-то включил лампу на тумбочке рядом с моей кроватью, но я не открывала глаза, чтобы узнать, кто это. Мне было все равно.

Я не могла двигаться. Едва могла дышать. Конечности были такими тяжелыми, что я была не в состоянии перевернуться. «Вот так ощущается смерть?» — задавалась вопросом.

Члены семьи заходили и выходили из комнаты, проверяя меня и разговаривая низким шепотом, думая, что я не услышу. Может, они думали, что я сплю, но это не так. Не в этом состоянии. Я не знала, смогу ли снова спать.

Крик Келлера снова и снова проигрывался в моей голове, пока я не прижала плечо к уху. Это не помогло. Я все еще могла его слышать. Видела, как его отчаянный взгляд встретился с моим, когда он отбивался и кричал.

Наконец, к счастью, звуки растаяли, пока не появился просто шум. Все потускнело, как будто я дрейфовала между сном и бодрствованием.

— Я составлю тебе компанию, сис, — сказал голос моего отца, прорываясь в пустоту. Звук чего-то тяжелого, ударившего по ковру, сопровождался шорохом и вздохом облегчения, который мой отец всегда выпускал, садясь.

Затем снова была пустота.

Голоса появлялись и исчезали. Кто-то убрал мои волосы с лица, но я все еще не двигалась.

Айрис беспокойно извивалась, затем, должно быть, уснула. Мой живот напрягался и расслаблялся, но это не было больно, поэтому я игнорировала ощущение.

— Я бы хотела, чтобы Алекс был здесь, — сказала тихо Ани, ложась на кровать рядом со мной.

Я не была уверена, говорила она со мной или нет, но не ответила. Я не хотела Алекса. Я не хотела своего отца, который не покидал комнату, или маму, которая сидела у изножья кровати и потирала мои ступни. Я не хотела Ани или Брама, или дядю с тетей, которые заходили на какое-то время, но не оставались. Должно быть, для них было странно, что мужчина, которого они считали сыном, сделал это со мной.

Наши семейные взаимоотношения были настолько непонятными, что иногда я задавалась вопросом, как нас видят окружающие.

Я, Брам, Алекс, Тревор и еще один сын Элли и Майка, Генри, росли вместе с детства. Мы вели себя, выглядели и чувствовали как кузены, хотя наша внешность очень отличалась. С годами мы даже переняли выражения лиц наших родителей, что укрепило сходство. Шейн и Анита появились, когда большинство из нас уже были взрослыми. Они считались нашими, но не разделяли нашу историю или связь, что, вероятно, было хорошо, учитывая тот факт, что я забеременела от Шейна, а Анита и Брам... я даже не знала, что, черт побери, сказать о них. Что-то происходило между ними, не выходя на всеобщее обозрение, но никто из них об этом не говорил.

Анита заерзала рядом со мной, и я хотела закричать, чтобы она оставила меня в покое. Я не хотела ощущать ее движений или слышать бормотание в сторону Брама. Я хотела быть ничем. Хотела найти свое пустое место и оставаться там, чтобы с каждым вдохом мне не казалось, будто моя грудь разрывается на части. Если бы не ребенок, приютившийся под моим сердцем, я не уверена, на что была бы готова ради поисков этого места.

— Какого хрена тебе надо? — голос Брама донесся откуда-то ниже уровня моей кровати. Должно быть, он сидел на полу, но я не хотела открывать глаза и проверять. Это не имело значения. Ничего не имело значения.

— Пошел ты, мудак, — сказал Брам. Ему нужно было уйти, если он хотел поговорить по телефону. — Не так легко, как ты думал, забрать детей от единственной матери, которую они знали, да? — сказал Брам зло.

— Брам, это Шейн? — спросила мама в замешательстве.

В горле поднималась желчь, и я яростно пыталась ее сглотнуть. О, боже мой, я не могла дышать. Брам кивнул, и в моем горле образовался ком.

— Подожди, — приказал Брам в трубку. — Мишка Кэти, Шейн звонит.

— Что-то случилось? — задыхалась я, высунув голову. Я так долго лежала, что мои руки онемели, и едва могла двигать ими.

— Он говорит, что Ганнер расстроен, и он не может его успокоить, — сказал Брам, вставая с пола.

Я даже не осознавала, что плачу, пока не кивнула, и воздух ударил по мокрым местам на моих щеках.

— Эй, пап, — сказала я хрипло. — Можешь подать мне гитару?

Я неуклюже приподнялась на матрасе и села с помощью Ани, когда мой отец открыл чехол с гитарой в углу. Я знала только один способ, чтобы утихомирить Ганнера так поздно ночью. Резко вдохнув, я нажала кончиками пальцев на глаза, пытаясь контролировать ощущение беспомощности. Мой малыш плакал без меня, и я не могла обнять его или потереть спинку, но могла сделать это.

— Попроси его поставить телефон на громкую связь, — сказала я Браму, мой голос затих на последнем слове. Мой живот был твердым, как скала, и боль ударила меня будто кувалдой, когда я забрала гитару у отца и расположила на своих бедрах. Я дышала через нос в течение минуты, притворяясь, что настраиваю гитару. Я едва могла дотянуться до струн с такой болью. — Поставь свой тоже на громкую связь, братишка, — сказала я, наблюдая, как Брам кивнул и нажал «громкая связь», прежде чем положил телефон на кровати.

Невольный хнык покинул мое горло, когда комнату заполнил звук, плачущих мальчишек, плакал не только Ганнер, но и Гевин.

— Привет, мартышки, — перекрикивая шум, мой голос сломался. — Ганнер? Гевин? Где мои мартышки?

Медленно шум уменьшился в динамике.

— Сеся? — закричал Ганнер. Боже, он звучал напуганным.

— Привет, малыш, — сказала я, поднимая руку и прикрывая глаза. Если не буду видеть обстановку вокруг, возможно, смогу притвориться, что они здесь со мной. — Почему вы плачете?

— Сеся, — хныкал Ганнер.

— Ты должен сесть, хорошо? — крикнула я, мои руки дрожали. — Гевин, ты готов?

— Да, — прозвучал пронзительный голос Гевина.

— Келлер и Сейдж с вами?

— Да.

Я начала наигрывать любимую песню Ганнера и задрожала, когда дети затихли. Я почти остановилась снова, чтобы слышать их. Закрыв глаза, начала петь. Мой голос был глубже, чем обычно, хриплый и надломленный, но это не имело значения. Мой желудок сжался, а дыхание перехватило, когда резкая боль запульсировала между бедрами, отчего плечи сгорбились, а тело начало дрожать, но я не переставала петь.

«Это схватки», — подумала я, когда боль начала угасать. Я рожаю.

Внезапно голос Сейдж донесся через динамик, высокий и чистый, подпевая припев. Я опустила подбородок, стараясь не разрыдаться. Роды подождут.

Я дрожала от боли, когда еще одна схватка ударила по мне, прилив жидкости ощущался между моих ног, когда песня закончилась, но пальцы не переставали играть, и я перешла на новую. Я не была готова остановиться, хотя, казалось, дети утихомирились. Я не смела повесить трубку и прервать единственную связь с ними.

Брам оттолкнулся от стены, когда мой голос надломился, но я проигнорировала его. Просто продолжала играть, пока внезапно не раздался голос Шейна.

Я стиснула челюсти, а мои пальцы внезапно онемели.

— Они уснули, — сказал он тихо, — спасибо, Кэ...

Брам схватил телефон с кровати и кинул в стену, обрывая слова Шейна, и телефон разлетелся на куски.

— Вероятно, тебе он понадобится, — сказала я, позволяя гитаре упасть, когда потянулась к руке Брама.

— Куплю новый, — ответил он.

— Хорошо, потому что воды только что отошли, и кто-то должен позвонить Алексу, — сказала я тихо, мои губы дрожали, когда смесь волнения и ужаса соперничали с моим опустошением. Я не смогла попрощаться.

— Ты идиотка, — сказал он с улыбкой, покачав головой, когда наш отец обошел кровать и поднял меня.

— Ты идиот, — я слабо спорила, оперевшись на плечо отца, когда мама сказала что-то о том, что мне нужно принять душ.

Мой желудок снова сжался, и руки моего отца напряглись вокруг меня, когда все мое тело замерло в агонии.

— С тобой все хорошо, мишка Кэти, — сказал он нежно, ставя меня на пол ванной. — Она придет на свет немного раньше, но все будет хорошо.

Он ошибался. Я не думала, что все когда-нибудь снова встанет на свои места.