Глава I

Таинственный корабль

Багрово-красное солнце садилось за мыс Нордкап, и под его огненными лучами сверкали и пламенели голубые ледники Гренландии и необозримые снежные равнины Лапландии.

Сердитый северный ветер гнал из Ледовитого океана огромные волны, которые с шумом и грохотом сталкивались друг с другом, вздымаясь к небесам, так что их седые верхушки, казалось, лизали нависшие над морем тяжелые свинцовые тучи, то расступались, образуя провалы и бездны, а потом налетали на прибрежные скалы и подводные рифы и, разбившись о них, одевали их плащом седой пены и отступали с глухим рокотом, чтобы через минуту вернуться с удесятеренной силой.

Небольшой корабль, судя по оснастке — бриг, делал невероятные усилия, чтобы преодолеть сопротивление ветра и волн и выйти в открытое море.

Все его маневры свидетельствовали об опытности капитана, и все-таки бриг оставался беспомощной игрушкой волн, увлекавших его к возвышавшейся у берега грозной линии скал и утесов, предательски скрытых в кружевах пены.

На капитанском мостике брига стояли два человека. Один из них, высокий и стройный, с открытым, мужественным лицом, на котором нельзя было прочесть ни тени страха или беспокойства, приставив к губам рупор, отдавал команду, стараясь перекричать шум и рев бури.

Шестьдесят человек матросов, обессилев в неравной борьбе и хватаясь за канаты и веревки, чтобы не быть унесенными в море волнами, которые то и дело низвергались на палубу брига, исполняли его приказания.

Товарищ его, закутанный в большой непромокаемый плащ с капюшоном, был далеко не так спокоен.

— Всему виной твоя беспечность, Ингольф, — раздраженно говорил он. — Нам следовало прийти сюда на час раньше, и мы бы еще до бури были в закрытом фиорде.

— Опять упреки! — пробормотал Ингольф. — Жаль только, что этим ты делу не поможешь и не изменишь направления ветра. Это было бы спасением…

— Что ты сказал: спасением?!

— Ну да, если через полчаса ветер не переменится — мы погибли.

— Погибли?!

— Я уже испробовал все средства, и скоро нам останется одно: рубить мачты.

— Но твоя опытность! Неужели она тебе ничего не подскажет?.. Как можешь ты рассуждать так спокойно?.. Твое хладнокровие приводит меня в бешенство!..

— Моя опытность здесь ни при чем. Что я могу сделать против ветра и течения, которые несут нас к берегу?

— Значит, у нас нет никакой надежды на спасение?

— Нет, если только в ближайшее время ничего не случится.

— Неужели ты надеешься на чудо?

— Нет! Но ветер капризен, как женщина. К тому же на море трудно что-нибудь предугадать. Стоит, например, тем тучам на западе пролиться дождем, и море успокоится.

— Не случится ли это слишком поздно?!

— Замолчи, трус! Мне противен твой страх! — воскликнул Ингольф. Помолчав немного, он добавил: — Неужели, Над, ты никогда не сумеешь быть настоящим мужчиной?

При этих словах человек, которого звали Надом, сделал резкое движение, как будто протестуя. Капюшон упал с его головы и открыл копну рыжих волос, из-под которой дико сверкал единственный зрячий глаз. Другой глаз, выбитый из орбиты, мутный и неподвижный, держался каким-то чудом на красных волокнах.

Широкий, с толстыми губами рот, открывающий зубы-клыки, и приплюснутый, с большими ноздрями нос делали это лицо похожим на чудовищную звериную маску.

— О, нет, Ингольф! — проговорил он решительно и твердо. — Никто не скажет, что Надод Красноглазый испугался смерти. Но умереть теперь, когда мы уже почти у цели, когда месть так близка… Ведь я двадцать лет ждал этой минуты!.. О, мне кажется, я начинаю сходить с ума!.. — воскликнул страстно Надод.

— Что касается меня, — возразил Ингольф, — я ничего не имею против такой смерти: погибнуть в борьбе за обладание тридцатью миллионами гораздо почетнее, чем умереть на виселице. И все-таки какой-то тайный голос подсказывает мне, что еще не пробил последний час жизни корсара Ингольфа Проклятого.

И как бы подтверждая его слова, сгустившиеся на горизонте тучи разразились дождем, и ветер стих.

Некоторое время спустя бриг входил в Розольфсский фиорд, где никакая буря ему уже не могла быть опасна.

 

Глава II

Корсар Ингольф

Никто на бриге, не исключая ближайших помощников, не знал прошлого Ингольфа.

Известно было только, что он когда-то служил в датском военном флоте, но потом вышел в отставку.

В 1788 году, когда началась война между Россией и Швецией, Ингольф предложил последней свои услуги.

Король шведский, Густав III, дал под его команду быстроходный, прекрасно вооруженный бриг и крейсерский патент, дающий ему право на ношение капитанского мундира.

Набрав себе команду из самых отчаянных головорезов, Ингольф выказывал чудеса храбрости и в самом непродолжительном времени заслужил славу бесстрашного и грозного корсара.

Но скоро шведы потерпели от русских поражение на суше и принуждены были заключить мир.

С окончанием войны крейсерский патент Ингольфа терял всякое значение. В награду за оказанные услуги король шведский обещал Ингольфу зачислить его в регулярный флот. Но этому воспротивился офицерский корпус, видевший в лице отважного корсара только неизвестного авантюриста.

Тогда, побуждаемый чувством справедливого гнева и жаждой мести, Ингольф попросту отказался вернуть шведскому правительству доверенный ему бриг и, таким образом, сделался обыкновенным пиратом.

С редким упорством и беспощадностью начал он преследовать шведские суда, которыми командовали враждебные ему офицеры, и после жестоких схваток пускал их ко дну.

«Я уничтожу все ваши корабли, один за другим», — писал он Густаву III.

И с необыкновенным усердием он принялся за исполнение своего обещания.

Однако для того, чтобы содержать свой экипаж, ему приходилось нападать и на купеческие суда.

Горе было одинокому кораблю, отважившемуся на дальнее плавание. Сорок пушек и восемь гаубиц, а также абордажные топоры в руках молчаливых демонов делали в ночной тишине свое дело, а наутро не оставалось ни одного живого свидетеля совершенного преступления.

После того как груз перетаскивался на разбойничий бриг, достаточно было одного-двух ядер, чтобы захваченный корабль погрузился в морскую глубину, которая никогда не выдавала своих тайн.

Только долгое отсутствие сведений о каком-либо судне говорило о постигшей его участи.

Удача, которая сопутствовала Ингольфу, и страх, который он внушал всем мореплавателям, создали ему скоро мрачную известность и прозвище Капитана Вельзевула, а впоследствии — Ингольфа Проклятого.

Но эта же известность обратила на него внимание европейских держав, правительства которых, возмущенные беспримерной дерзостью пирата, решили покончить с ним.

Военные суда этих держав получили предписание во что бы то ни стало поймать злодея и повесить со всей командой на реях его собственного судна.

Но издать такой приказ было легче, чем исполнить его. Ингольф сделался положительно неуловим. Когда преследователи начинали его очень беспокоить, он внезапно исчезал на время, но только на время, а потом появлялся там, где его меньше всего ожидали.

Очевидно, у пиратов было какое-то убежище, где они прятали свой груз и время от времени скрывались сами.

Но открыть их логовище никому не удавалось.

Личный состав «Ральфа» — так назывался пиратский бриг, — кроме шестидесяти матросов, состоял из восьми вахмистров, шести старших матросов, боцмана и четырех помощников капитана.

Когда Ингольфу случалось в частых схватках терять нескольких из своих людей, он оставлял в живых такое же количество вражеских моряков. И не было случая, чтобы те предпочли смерть службе под его начальством. Через самое непродолжительное время они делались заправскими пиратами.

Порядку и дисциплине на «Ральфе» могло бы позавидовать любое военное судно. А преданность команды своему капитану и вера в него были безграничны.

Что же заставило капитана Ингольфа направить свое судно к этому опасному побережью, где бриг едва не стал добычей свирепых волн?

Об этом читатель узнает из последующих глав.

 

Глава III

На краю гибели

Сумерки быстро сгущались.

Округлив паруся под напором свежего северо-западного ветра, «Ральф» легко огибал линию береговых скал, служивших продолжением Розольфсского мыса.

Скалы эти тянутся мили на три-четыре и вместе с берегом образуют глубокую бухту.

Буря уже прошла, но океан еще не успокоился и продолжал вздымать пенистые волны; загоняемые ветром в узкий проход, они не разбивались о берег, а скользили вдоль его извилистой линии, представляющей неполную окружность, не образуя нигде прибоя.

Это обстоятельство привлекло внимание Ингольфа.

Рассматривая в подзорную трубу черную линию воды и утесов на горизонте, он неуверенно покачал головой; потом подозвал своего старшего помощника Альтенса.

— Взгляни, — сказал он ему, указывая на быстро приближавшийся берег.

Старший помощник был старый и опытный моряк. Достаточно было одного взгляда, чтобы он верно определил странное явление:

— Прибоя нет.

— Что же это по-твоему значит?

— Мы приближаемся к водовороту.

— Не ошибаешься ли ты, Альтенс?

— Нет! Местные рыбаки говорили мне, что около Розольфсского мыса есть водоворот и что он опаснее мальстрема.

— В таком случае попытаемся избежать его.

— А куда мы идем?

— В Розольфсский фиорд.

— Тогда мы должны пойти против ветра и, миновав центр притяжения, выйти в открытое море. Обогнув мыс миль на шесть…

Но было уже поздно.

Сильный толчок, который испытал «Ральф», прервал собеседников и едва не сбил их с ног.

Судно вступило в водоворот.

— Руль на бакборт! — закричал Ингольф, бросаясь к штурвалу.

Но бриг не повиновался рулю. Подхваченный течением, он повернулся, и паруса его, лишенные ветра, бессильно обвисли и болтались вокруг мачт и рей.

Ингольф побледнел. Он не преувеличивал опасности, угрожавшей бригу.

На всем земном шаре есть только четыре или пять таких водоворотов. Они носят по-норвежски название «мальстрем», что значит «течение, которое мелет», и гибельны для мореплавателей.

— Не надо раньше времени тревожить матросов, — сказал капитан. — Мы всегда успеем предупредить их, Альтенс.

Молча поклонившись, помощник удалился.

В это время на палубе появился Надод. Ничего не подозревая, он спокойно приблизился к Ингольфу.

— Послушай, Над, — обратился к нему тот, — хватит ли у тебя мужества, чтобы выслушать меня?

— К чему такая торжественность? — пошутил Надод. — Опять какая-нибудь неприятность?

— Знаешь ли ты, что такое мальстрем? — продолжал Ингольф, не обращая внимания на его слова.

— Прескверная штучка. На наше счастье, нам не придется познакомиться с ним. Ведь он находится вблизи острова Моске.

— Да, но есть еще один мальстрем, возле Розольфсского мыса. Короче говоря, я имею в виду именно тот, который в настоящий момент увлекает «Ральф» и нас вместе с ним.

Конвульсивная дрожь прошла по телу урода, но он сдержал готовый вырваться крик отчаяния.

— Хорошо, — произнес он. — На земле всегда были жертвы и, видно, мне на роду написано быть одной из них. — Потом, протянув руку к видневшимся невдалеке смутным очертаниям земли, продолжал: — Ты опять торжествуешь, Гаральд Биорн. Твой собранные веками сокровища останутся неприкосновенными. Да, теперь ты сможешь достигнуть своей цели. Но если только значат что-нибудь проклятия человека, у которого ты отнял семью, который обречен тобой на изгнанье и теперь по твоей вине умирает, — будь проклят из рода в род ты, твои дети, внуки, правнуки!..

— Парус с левого борта! — прозвучал в ночи резкий окрик вахтенного.

И при ярком свете вынырнувшего из-за горизонта полярного солнца — оно заходит летом только на один час — все увидели стройную и изящную яхту.

Распустив все паруса, яхта быстро и плавно скользила по волнам по ту сторону Розольфсского мыса; на ее грот-мачте ветер трепал небольшой флаг: золотой крест на белом поле.

Весь экипаж «Ральфа» высыпал на палубу и с любопытством следил за странной яхтой.

— Это увеселительная яхта, — пробормотал Ингольф. — Но что заставило ее прийти сюда? Стоит ей обогнуть эти скалы, и она разделит с нами нашу участь.

И, повернувшись к Альтенсу, он приказал:

— Как только течение приблизит нас к мысу, сигнализируйте яхте опасность.

— Есть, капитан! — ответил старший помощник. Между тем, увлекаемый водоворотом, «Ральф» быстро приближался к прибрежным скалам. Еще несколько минут — и бриг налетит на них и разобьется в щепки.

Гибель, казалось, была неминуема. Несмотря на это, ни один человек из экипажа не роптал — так велики были их преданность и вера в своего капитана.

Вот уже не более двадцати метров осталось до скал. Волны с глухим ревом ударялись о берег и, не задержавшись, бешено мчались дальше.

И вдруг, на расстоянии не более одного метра от алчущих своей добычи черных утесов, бриг, повинуясь силе течения, сделал крутой поворот и продолжал свой путь вдоль берега.

Из десятков грудей вырвался радостный крик. Но сердце Ингольфа сжалось от боли; он знал, что настоящая опасность, которую они не в силах избежать, была впереди. И матросы также скоро поняли это.

Со все возрастающей скоростью мчался «Ральф» по окружности… Описывая все уменьшающиеся концентрические круги, он неминуемо должен был достигнуть центра водоворота. Оттуда уже не могло быть возврата.

Тщетно напрягал Ингольф все свои способности, придумывая средство к спасению. Он распорядился притянуть покрепче руль к бакборту и таким образом сделал шире круг, который описывал «Ральф». И все же это означало только небольшую отсрочку.

Ингольф сознавал свое полное бессилие, а помощи ждать было неоткуда.

 

Глава IV

Неожиданные спасители

Снова, но уже на большем расстоянии от берега, прошел «Ральф» свой второй круг. Теперь его отделяла от яхты только узенькая полоска земли.

Короткая команда старшего помощника — и на грот-мачте брига взвилась коллекция разноцветных флажков. В переводе с морского кода они должны были означать: «Берегитесь этих вод, в них вам грозит смертельная опасность».

Но неизвестная яхта осталась глуха к этому величайшему акту благородства и солидарности. Ни живой души не было видно на ее палубе, и ни одним сигналом не дала она понять, что приняла предупреждение людей, которые, сами погибая, заботились о безопасности яхты.

В следующее мгновение яхта скрылась за извилистой цепью береговых скал. Но взоры всех были обращены ко входу в бухту, ожидая появления таинственного судна.

И оно наконец появилось — стройное, изящное, почти игрушечное. Обогнув линию подводных рифов, яхта смело вошла в бухту и бросила якорь в маленькой природной гавани, совершенно закрытой скалами от ветра.

Ингольф, наблюдавший в подзорную трубу за маневрами яхты, вскрикнул от изумления:

— Глядите, Альтенс, глядите! Никак они собрались рыбу ловить?

Действительно, человек двадцать матросов разворачивали на палубе яхты огромную веревочную сеть.

— Неудачное же время они для этого выбрали, — проворчал помощник капитана.

Между тем люди на яхте продолжали свое дело. Скоро веревочная сеть была переброшена на берег, и на мачтах яхты неожиданно замелькали цветные сигналы: «Внимание! Следуйте нашим указаниям. Мы спасем вас».

Трудно описать безумие, охватившее экипаж «Ральфа». Матросы и офицеры пели, танцевали, смеялись, обнимали друг друга.

«Прицепитесь к большому бую из весел и досок. Поставьте паруса против ветра», — сигнализировала яхта.

Ничего не понимая, Ингольф все-таки слепо повиновался этому приказанию.

Достаточно было одного свистка боцмана, чтобы команда брига пришла в себя и заняла свои места. Через несколько минут все весла, доски и другие деревянные части были связаны все вместе и на крепком канате спущены на воду. Такое курьезное сооружение обладает свойством ослаблять силу течения и задерживать ход корабля.

Тем временем от яхты отчалила небольшая лодочка и бесстрашно направилась к выходу из гавани. Волны подхватили ее там и завертели. На мгновение она скрылась из глаз, потом вынырнула. Два человека, сидевшие в ней, налегли на весла, и лодочка стрелой понеслась к водовороту.

Единодушный крик ужаса раздался на «Ральфе».

— Безумцы! Они погибнут!

— Похоже на то, что эта скорлупка хочет взять нас на буксир, — рассмеялся Надод.

Но никто не обратил внимания на его неуместную веселость. Взоры всех были прикованы к двум отважным морякам, рисковавшим ради их спасения собственной жизнью.

Маленькая лодочка, увлекаемая водоворотом, мчалась с колоссальной быстротой.

В течение десяти минут она прошла путь, пройденный «Ральфом», и быстро приближалась к нему.

Пушечным выстрелом яхта потребовала внимания. На ее мачтах появился новый сигнал: «Готовьте швартовы!».

В мгновение ока все свободные канаты были спущены в море. И вовремя: лодочка поравнялась с бригом, и сидевшие в ней люди схватили концы канатов и быстро привязали их к лодке.

— Тащите! — крикнули они.

Десятки сильных рук схватились за канаты и подняли лодку на палубу.

Ингольф ожидал увидеть двух суровых, закаленных моряков, и был удивлен, когда на палубу вышли двое молодых стройных юношей.

Окинув взглядом весь экипаж, они узнали капитана по шведскому мундиру, с которым тот никогда не расставался, и подошли к нему..

— Капитан, — сказал старший из них, не обнаруживая ни малейшего волнения после только что пережитой опасности, — велите тянуть за эти веревки. — Он указал на свою лодку. — Они доставят вам канат, один конец которого прикреплен к рифам; с помощью него вы выберетесь из водоворота. Только спешите: каждая минута дорога.

Шестьдесят матросов «Ральфа» легко притянули на бриг канат и привязали его к шпилю. Это был тот канат, который Ингольф принял было за рыболовные сети. Едва только успели закрепить канат, как он, дрожа, натянулся.

Наступила томительная пауза. Несколько бесконечно долгих секунд. Затаив дыхание, трепетно ждали люди, выдержит ли канат. От этого зависела сотня человеческих жизней.

Канат выдержал. «Ральф» был спасен.

Тогда начали медленно вращать шпиль, наматывая канат, до тех пор, пока бриг не вышел из водоворота.

Встав под ветер, он обогнул рифы и бросил якорь в маленькой гавани, рядом с «Сусанной» — так называлась таинственная яхта.

 

Глава V

Надод узнает своих врагов

— Ваш подвиг не имеет себе равных, и мы никогда не забудем, что обязаны вам жизнью! — горячо воскликнул Ингольф, пожимая руки молодым людям. — Знайте же, что восемьдесят храбрых моряков никогда этого не забудут, и, если только вам когда-нибудь понадобится их помощь или даже жизнь, вы смело можете на них рассчитывать.

— О, вы преувеличиваете нашу заслугу, капитан, — ответил один из незнакомцев. — Мы с братом выросли в этих местах, и то, что мы сделали сегодня, нам удавалось часто и раньше. Мы очень довольны тем, что нам удалось спасти и сохранить для нашей родины такое прекрасное военное судно.

Эти слова прозвучали укором для всего экипажа, и даже Ингольф не мог скрыть своего замешательства.

Но понимая, что теперь остается только продолжать играть навязанную ему роль до конца, он смело сказал:

— Король узнает о вашем поступке, и я не сомневаюсь, что он пожелает должным образом вознаградить вас.

— Это совершенно лишнее, милостивый государь, — гордо перебил его юноша, молчавший до сего времени. — Если вы считаете себя хоть сколько-нибудь обязанным нам, исполните нашу просьбу и не говорите никому о том, что произошло. Этим вы окажете нам неоценимую услугу.

— Что ж, — произнес Ингольф, — ваше желание будет для меня законом. И все-таки я не могу понять причин, которые заставляют вас поступать таким образом и отказываться от заслуженной награды.

— О, мы вполне довольствуемся сознанием, что оказали помощь своему ближнему, и лучшей награды нам не надо. Оставим этот неприятный для нас разговор, капитан. Но скажите, что заставило вас прийти в эти воды? Обычно военные корабли очень редко посещают их. Вероятно, у вас есть особое задание? Или, быть может, вы ищете дерзкого пирата, Капитана Вельзевула? Говорят, его недавно видели вблизи Эльсинора.

— Нет, нет, — поспешил ответить Ингольф. — Знаменитый корсар меня сейчас нисколько не интересует. У меня только простое поручение, имеющее некоторое гидрографическое значение.

— Знаменитый корсар?! — удивились молодые люди, — Вы делаете слишком много чести этому разбойнику, называя его корсаром. Как жаль, что вам не придется сразиться с ним. Располагая таким прекрасным судном и такой командой, вы без труда избавили бы нас от него.

Это оскорбление из уст человека, которому он был обязан жизнью, заставило Ингольфа позабыть всякую осторожность и благоразумие.

— Вы забываете, — возразил он горячо, — что этот человек обстоятельствами был вынужден стать на скользкий путь пирата. Вспомните, какие услуга оказал он Швеции во время войны, а когда она окончилась, его выбросили, как ненужную ветошь. Он пытался протестовать, а его объявили вне закона. Ему не оставалось больше ничего, как защищаться…

Последние слова Ингольф произнес голосом, дрожащим от волнения.

«Глупец, выдает себя с головой», — подумал Надод, внимательно прислушивавшийся к разговору.

Но Ингольф вовремя спохватился.

— Конечно, я не собираюсь оправдывать его, но все-таки я думаю, что молва была к нему слишком несправедлива.

К счастью, молодые люди не обратили внимания на его волнение, слишком заинтересованные самим рассказом.

— Скажите, капитан, — обратился к Ингольфу старший из них, — правда ли, что этот корсар предательски захватил предоставленный ему во временное пользование бриг?

— Не совсем так, сударь. Ведь Густав III сам выдал ему крейсерский патент, а потом, под влиянием злых наветов, решил поступить с ним, как с пиратом. Тогда он только отказался вернуть свой корабль тому, кто заплатил ему за самоотверженную службу самой черной неблагодарностью.

Молодые люди молча переглянулись.

— В этом поступке легко узнать Густава III… После того, что вы нам рассказали, мы готовы взглянуть другими глазами на этого авантюриста. Будьте спокойны, мы вполне разделяем чувство справедливости, побудившее вас стать на его защиту.

— Подумаешь, какой святоша наш капитан, — мрачно пробормотал Надод. — Жаль только, что он умолчал о своих пиратских подвигах…

В эту минуту на «Сусанне» раздались веселые крики:

— Сюда, Фриц! Сюда! Вот я тебя палкой!

Все оглянулись на яхту. По ее палубе весело прыгал большой белый медведь. За ним с хохотом и шутками гонялись матросы.

— О, медведь вырвался из клетки! — воскликнул Ингольф.

Молодые люди рассмеялись.

— Что вы! Да ведь это ж ручной медведь! Мы его медвежонком подобрали в Лапландии и сами воспитали. С тех пор он бегает за нами, как собака. Когда мы ехали к вам на помощь, он непременно хотел сесть с нами в лодку, и его пришлось запереть. Теперь он вырвался на волю и, услышав наши голоса, хочет пробраться к нам, а матросы его не пускают. Но вы увидите, он скоро будет здесь.

— Вам, вероятно, стоило большого труда его приручить? Ведь эти звери очень дики и злы.

— Совсем нет! Первым долгом мы постарались отучить его от мяса. Для этого мы несколько раз предлагали ему кусок свежего мяса, обернутый раскаленной проволокой. Медведь жадно бросался на мясо и обжигал себе морду, язык и лапы. После этого он болел целый месяц, но зато больше и смотреть не может на мясо.

Тем временем медведь, видя, что матросы закрывают со всех сторон дорогу, полез на грот-мачту и, словно акробат пройдя по грот-рее, спустился по касающимся ее снастям «Ральфа» на палубу брига. С радостным ворчанием огромный зверь улегся у ног своих хозяев.

— Как ты смел сюда прийти без позволения! — прикрикнул один из них, притворяясь сердитым. — Пошел назад!

Медведь сконфуженно встал и, опустив свою тяжелую голову, медленно вернулся на яхту тем же путем, каким и пришел.

— Ну а теперь, капитан, — продолжал старший из незнакомцев, — мы должны вернуться на свое судно, так как нас дома ждет отец. Он в полной уверенности, что мы совершаем небольшую прогулку по Розольфсскому фиорду.

— Розольфсский фиорд! — прошептал Надод. — Неужели Ингольф не спросит, как их зовут?

И, как бы догадываясь о его желании, Ингольф сказал:

— Надеюсь, милостивые государи, что вы, по крайней мере, не оставите нас в неизвестности относительно имен наших спасителей.

И, поклонившись с достоинством, он отрекомендовался:

— Капитан второго ранга шведского королевского флота Эйстен.

Молодые люди ответили изысканно вежливым поклоном.

— Мое имя — Эдмунд, а брата моего зовут Олаф, — сказал старший. — Наш отец — владетельный герцог Норландский. Если время позволит вам, мы будем всегда рады видеть вас у себя.

Дикий крик не то боли, не то радости раздался за ними. Оглянувшись, они увидели Надода, который, покачиваясь на ногах, как будто изнемогая от страданий, спускался в свою каюту.

Тщательно заперев за собой дверь и убедившись, что его никто не слышит, Красноглазый торжествующе поднял свою огромную голову.

— Я не ошибся, — заговорил он дрожащим от возбуждения голосом, — они здесь. Теперь наконец я сумею утолить всю полноту моей мести. Трепещи, Гаральд Биорн! Ты не сжалился над моей матерью, когда она в слезах валялась у твоих ног!.. Не будет и у меня сострадания к тебе.

Несчастный урод скрежетал зубами; на губах у него выступила пена; единственный здоровый глаз его налился кровью.

В эту минуту Надод был страшен.

 

Глава VI

Неприятельская эскадра

Странное, почти необъяснимое влечение испытывал Ингольф к молодым людям. Он бы охотно принял их приглашение, но тайный договор, заключенный им с Надодом, связывал его и лишал возможности располагать своим временем.

Только что собрался он в как можно более мягкой форме ответить отказом, как к нему подбежал Альтенс.

— Капитан, — проговорил старший помощник, — важные новости!..

Извинившись перед новыми друзьями, Ингольф прошел вместе с Альтенсом в свой кабинет.

— Ну, рассказывай скорее, — нетерпеливо попросил он.

— Эскадра на горизонте, командир; семь военных судов. Без сомнения, они ищут нас.

— О, ты по обыкновению преувеличиваешь все, мой милый Альтенс. Почему же непременно нас?

— А что еще могло привести в Ледовитый океан целую эскадру?

— Да, ты прав.

— Они держат курс на запад и еще не заметили нас, потому что тогда повернули бы в нашу сторону.

— Но не пройдет и часа, как они увидят нас, и тогда…

— Мы попали в мышеловку, командир, и нам остается только… Впрочем, не мне вас учить.

— Говори, говори, старый друг; ты знаешь, как я ценю твои советы.

— Мы бы еще успели скрыться, выйдя в открытое море… Ведь «Ральф» — превосходный ходок.

— Да, но наше бегство обнаружило бы, кто мы такие, а это не входит сейчас в мои расчеты.

— Тогда нам остается только разоружить и расснастить бриг и спрятать его корпус за прибрежные скалы.

— Нет, мне пришло в голову кое-что получше. Знаешь ли ты Розольфсский фиорд?

— Еще бы! Юнгой я плавал на небольшой шхуне, которая доставляла в замок разные товары.

— Как называется этот замок?

— Не знаю. Хозяин при мне никогда не произносил его названия.

— Будет ли там «Ральф» в безопасности?

— О да, командир! «Ральф» сидит очень мелко, а ни одно судно с большим водоизмещением не сумеет пройти в фиорд. Но, насколько мне известно, фиорд составляет часть владений герцога Норландского и без его разрешения…

— Знаю, знаю, и об этом я и хотел с тобой поговорить. Молодые люди, спасшие нас, — сыновья герцога Норландского, и они только что пригласили меня к себе в гости.

— Тем лучше, командир, так как это избавит нас от необходимости спасаться бегством, — бесстрастно ответил суровый моряк.

— Не будем же медлить, Альтенс. Вели подымать якорь: мы должны войти в фиорд прежде, чем нас заметит эскадра.

Поднявшись на палубу, Ингольф сообщил молодым людям, что с благодарностью принимает их приглашение.

— Думаю, что потеря нескольких дней не будет в ущерб порученному мне делу, — сказал он.

Следом за яхтой бриг прошел узкий проход, образуемый береговыми утесами, и вступил в Розольфсский фиорд.

В это время Альтенс, наблюдавший с марса за вражеской эскадрой, увидел, что она изменила свое направление и пошла к берегу.

Одновременно на одном из кораблей сверкнул огонь, и чуткое ухо старого моряка уловило эхо далекого выстрела. Несомненно, выстрел относился к ним, и эскадра требовала, чтобы они остановились.

Ингольфа это известие нисколько не смутило.

— Не знаешь ли ты, какой национальности эти корабли? — спокойно осведомился он.

— Трудно сказать определенно: слишком уж велико расстояние, но мне кажется, что это англичане, — ответил Альтенс.

— Англичане! — воскликнул Ингольф. — О, они дорого заплатят мне за свою дерзость. Прикажи бессменно наблюдать за ними и сообщай мне о каждом их движении.

Несмотря на внешнее спокойствие, Ингольф прекрасно понимал, что положение значительно осложнилось.

Удалившись в свою каюту, он позвал к себе Надода. Общность интересов заставляла Ингольфа ничего не предпринимать, не посоветовавшись со своим сообщником.

Странно было видеть этих двух людей, связанных одной целью и таких различных между собой характером и происхождением. Весь внешний вид Ингольфа говорил о его благородстве, а на уродливом лице Надода отражались самые низменные побуждения.

Как-то невольно возникало представление о том, что Ингольф является только слепым орудием в жестоких руках Красноглазого.

 

Глава VII

Биорны

Старинное гнездо Биорнов, Розольфсский замок, был выстроен еще в девятом веке. Окруженный толстыми зубчатыми стенами, на которых высились четыре башни, и глубоким рвом, наполненным водой, он представлял из себя настоящую крепость.

В то время, когда не было еще огнестрельного оружия, замок этот не боялся никаких осад, и за его неприступными стенами Биорны чувствовали себя в полной безопасности.

Миль на сто в окружности простиралась однообразная равнина, густо поросшая мхом и высоким кустарником, делавшим ее почти непроходимой.

Такое расположение их владений благоприятствовало Биорнам, упорно отстаивавшим свою независимость и не пожелавшим подчиниться даже норвежским королям.

Почти все Биорны были отважными и неустрашимыми мореплавателями. Занимаясь сначала морским грабежом, а потом рыбной ловлей, они составили себе огромное состояние.

Погреба Розольфсского замка заключали в себе неисчислимые сокровища, собранные в течение нескольких веков со всех стран света розольфсскими кораблями.

На этом богатстве и основывалось главным образом могущество Биорнов, так как фактически вся власть их простиралась только на окружающие замок бесплодные и необитаемые людьми степи и Розольфсский фиорд, по берегам которого ютилось пять-шесть сотен жалких жилищ. Эта небольшая территория и составляла Норландское герцогство, наследными герцогами которого являлись Биорны.

О богатстве Биорнов ходили настоящие легенды. Случалось нередко, что даже короли, попав в стесненные обстоятельства, обращались к Биорнам за помощью, и те охотно ссужали их деньгами, которых никогда потом обратно не просили.

Во время первого крестового похода Биорны вооружили и содержали за свой счет десять тысяч копейщиков.

Они же предложили калифу выкуп за святого Людовика, составлявший неслыханную по тем временам сумму в сто тысяч золотых экю.

Немудрено поэтому, что таинственный Розольфсский замок всегда привлекал к себе внимание не только всевозможных преступных организаций и шаек, но даже коронованных владетелей.

Но все попытки смирить непокорных викингов, как гордо именовали себя Биорны, и завладеть их сокровищами кончались неудачей.

Вопреки дворянскому обыкновению того времени, все старшие в роде Биорнов занимались торговлей и способствовали обогащению рода, а на долю младших выпадала обязанность поддерживать честь и достоинство фамилии.

Как только какому-нибудь из Биорнов исполнялось шестнадцать лет, глава семьи набирал ему полк и отправлял служить во Францию или Россию.

Согласно старинной привилегии, все Биорны, поступая на военную службу, получали генеральский чин.

Был еще один обычай в роду Биорнов, вокруг которого сложились разные предания и легенды.

Живший в четырнадцатом веке Сигурд Биорн родился на свет уродом, не способным ни к какому физическому труду. Обладая прекрасными способностями, он с детства пристрастился к науке. В одной из башен замка была устроена для него лаборатория, в которой Сигурд проводил дни и ночи. Никто не знал, что он там делал, так как величайшим секретом окружил он свою работу. Отблески красного пламени падали из окон лаборатории, придавая фантастический вид старой башне. Говорили, что урод колдует, и люди старательно обходили башню и избегали даже говорить о ней.

Еще при жизни Сигурд открыл свою тайну одному племяннику. Тот продолжал работу после смерти Сигурда и в свою очередь избрал себе восприемника. С тех пор один из младших в роде Биорнов посвящал себя научной деятельности.

Старый Гаральд Биорн, прозванный Черным Герцогом, отец Олафа и Эдмунда, лет двадцать оставался младшим в роде. Все свое детство он провел среди реторт и колб, изучая науку, которую в то время называли алхимией. Внезапная смерть двух его старших братьев, убитых на охоте, возложила на него обязанности главы рода и оторвала от научных занятий. Но ненадолго. Скоро неожиданные события заставили его вернуться к ним.

События эти были настолько значительны, что Гаральд приказал своим сыновьям, которые служили во французском военном флоте, немедленно вернуться на родину.

Напрасно ожидали братья, что отец объяснит им причины, заставившие его пожертвовать их карьерой. Предоставив сыновьям полную свободу в пределах розольфсских владений, он заперся в своей лаборатории и почти не покидал ее.

Обреченные на безделье, молодые люди со страстью предались охоте. В сопровождении неразлучных с ними дядек Гуттора и Грундвига и младшего брата, пятнадцатилетнего Эрика, они нередко целыми неделями пропадали в степи, преследуя медведей и волков. Возвращались они нагруженные трофеями, при виде которых лицо Черного Герцога озарялось гордой и счастливой улыбкой.

— Молодцы, сынки! Молодцы! — шептали его старческие губы. — Недаром в ваших жилах течет королевская кровь.

Старый герцог не ошибался, говоря так. Дважды, в 802 и 935 годах, представители рода Биорнов занимали шведский престол. Покуда на троне восседали потомки древних скандинавских вождей, Биорны заботились лишь о сохранении своей традиционной независимости. Но когда на престол был приглашен голштинский принц Адольф-Фридрих, Биорны заявили громкий протест, и с тех пор герцоги Норландские ждали только удобного случая, Чтобы снова предъявить на него свои права.

 

Глава VIII

Пропавшие без вести

Счастье и удача сопутствовали Биорнам во всех их начинаниях, и все-таки как будто злой рок тяготел над старинным родом.

У Черного Герцога был младший брат, Магнус. Будучи на двадцать лет моложе Тара льда, он никогда не вмешивался в семейные дела. Единственной его страстью были география и мореплавание.

Шестнадцатилетним юношей он совершил свое первое кругосветное путешествие и с тех пор только на короткое время возвращался домой.

Из своих экспедиций Магнус привозил многочисленные коллекции редкостей, вывезенные им из далеких стран, которые он посещал.

Собранные в одной из башен замка, коллекции эти могли бы сделать честь любому европейскому музею.

За несколько лет до описываемых нами событий Магнус уехал в далекую экспедицию, из которой уже не вернулся. Ходили слухи, что он погиб у берегов Азии, но никто ничего достоверно не знал. Старый же герцог запретил всякие разговоры о пропавшем брате.

Немного времени спустя после этого первого несчастья, посетившего Биорнов, случилось второе: пропал пятилетний сын Гаральда, старший брат Эдмунда и Олафа, Фредерик Биорн.

Случилось это при следующих обстоятельствах.

При рождении Фредерика Биорна к нему, согласно старинному обычаю, приставили в качестве дядьки и товарища игр двенадцатилетнего Надода, сына герцогского камердинера.

Мальчик был умен и добронравен и казался преданным. Вскоре маленький Фредерик безгранично привязался к своему пестуну. Но Над, как сокращенно звали Надода, питал к своему барчонку иные чувства. Хитрый и дальновидный, он только прикидывался преданным, а в душе таил слепую, непримиримую ненависть. Его свободолюбивая гордая натура не могла примириться с сознанием, что отныне он всю жизнь будет служить Фредерику, станет его собственностью, его вещью. Еще детское, но преждевременно развитое воображение Нада рисовало ему в самых заманчивых красках картины бегства из замка и полной свободы.

Однажды, катаясь с Фредериком на лодке по заливу, они встретили неизвестное иностранное судно. И тогда в голове Нада родился ужасный план, продиктованный ненавистью, которая переполняла его маленькое сердце.

Подъехав к кораблю, он рассказал тут же выдуманную им историю о том, что они — бедные сироты, которым нечем кормиться, и так разжалобил капитана, что тот согласился взять на воспитание молодого Биорна.

В ту минуту Надоду казалось, что, избавившись от Фредерика, он снимет с себя тяжелое ярмо рабства, так угнетавшее его.

Но когда корабль скрылся из виду, Над опомнился и ужаснулся тому, что сделал.

Три дня плавал он по фиорду, не осмеливаясь вернуться в замок.

Наконец его отыскали и привели к старому герцогу. С горьким плачем и криками отчаяния он рассказал о том, как маленький Фредерик, перегнувшись через борт лодки, упал в воду и утонул.

Горе старого герцога не знало границ, а месть его была беспощадна. Надода приговорили к сотне палочных ударов, а выполнение приговора поручили слугам герцога Грундвигу и Гуттору.

Привязав голого мальчика к скамье, они с таким усердием принялись отсчитывать удары, что, когда окончили свое страшное дело, перед ними лежала только бесформенная окровавленная масса.

Жизнь еле теплилась в ней, но материнская любовь и заботливость сделали чудеса, и после ужасных страданий в течение нескольких месяцев, когда смерть, казалось, была ближе к нему, чем жизнь, Надод начал поправляться.

Увидев себя впервые после болезни в зеркале, он испустил крик злобы и ужаса: лицо его представляло уродливую маску и внушало отвращение.

Он пытался покончить самоубийством, но мать удержала его.

— Ты права, — сказал он, — я должен жить, чтобы отомстить.

И он поклялся, что не успокоится, пока хоть один из Биорнов остается в живых.

Как только силы позволили ему, Надод покинул родину, и никто из жителей замка его больше не видел. Все розыски Фредерика не привели ни к чему, и решено было, что тело его унесено каким-нибудь подводным течением в море.

В часовне замка поставили Фредерику надгробный памятник, и старый герцог часто приходил туда оплакивать своего первенца.

У Гаральда Биорна была еще дочь Елена. Но она жила со своим мужем, графом Горном, командиром дворянского полка, в Стокгольме.

Таковы были последние представители старинного рода Биорнов, герцогов Норландских, дружинников Роллана и Сигурда, давших Швеции двух королей.

 

Глава IX

Крик белой совы

Ураган, захвативший «Ральфа» и едва не потопивший его, пронесся и над сушей, вызвав не в одном сердце смятение.

Старый Гаральд XIV, герцог Норландский, стоял на опущенном подъемном мосту своего замка.

Черный бархатный камзол плотно облегал его прямую еще, несмотря на шестидесятилетний возраст, фигуру. Из-под камзола виднелись короткие бархатные того же цвета панталоны. Тонкие нервные ноги в шелковых чулках табачного цвета были обуты в туфли с большими пряжками. Голову украшала шапочка из меха чернобурой лисицы с большим бриллиантом.

Правая рука его лежала на осыпанной драгоценными камнями рукояти широкого норвежского меча.

Взор его, привыкший повелевать, как будто хотел проникнуть сквозь мрачные тучи, скрывавшие далекий горизонт.

Во всей позе старика чувствовались напряженное ожидание и тревога.

Приложив к губам небольшой свисток, висевший у него на шее на золотой цепочке, он извлек из него резкий и протяжный звук. Не успело еще замолкнуть вдали эхо, как появился Грундвиг.

— Неужели мои сыновья в такую погоду отправились в море? — спросил герцог.

— Ваша светлость, — пролепетал слуга, — я думаю, что они… не извольте беспокоиться… наверное, они на охоте.

— Ты что-то путаешь, Грундвиг, — сердито оборвал его Гаральд, — Говори правду, где твои господа?

— О, ваша светлость, я полагал, что они уехали на охоту, но, видно, они обманули меня: ведь «Сусанны» нет на месте.

— Горячая кровь! Безумные головы! Когда-нибудь их постигнет та же судьба, что и их дядю Магнуса, — прошептал Гаральд.

— Они больше не хотят слушать моих советов, — продолжал с невыразимой горечью старый слуга. — Слишком стар стал для них Грундвиг. А ведь было время, когда они без меня шагу не могли ступить.

Смахнув непрошеную слезу, старик продолжал с мольбой:

— Ваша светлость, освободите меня от надзора за ними. Мне не под силу эта задача. «Ты не годишься больше в мореплаватели», — сказали они мне. И уехали сами в такую погоду… А я не с ними, не могу предостеречь их, помочь им своей опытностью.

Но все жалобы Грундвига не достигали своей цели — герцог не обращал на него внимания.

— Да, да! Кровь древних викингов говорит в них, — бормотал он. — Я не могу запретить им рисковать своей жизнью, потому что, когда я приказываю, всякий должен повиноваться. Все Биорны таковы. Только в борьбе со свирепой стихией можно закалить свое тело и дух. Нет, я не могу запретить им это.

Потом, обращаясь к своему слуге, герцог сказал:

— Хорошо, Грундвиг, я освобождаю тебя от обязанности наблюдать за ними. Оставайся по-прежнему их товарищем, другом. Сопровождай их во всех поездках… Помни только, что я не хотел бы, чтобы они без необходимости рисковали жизнью. Еще до сих пор не перестал я оплакивать своего ребенка…

— Ваша светлость, я никогда не верил в его смерть.

— Ты помешан на своей идее найти его, Грундвиг.

— Нет, нет, ваша светлость… Старый Грундвиг знает, что говорит. Море было в тот день спокойно, а Надод плавал как рыба. Никогда бы не дал он дитяти утонуть. К тому же, если ваша светлость вспомнит, в тот день видели в фиорде чужой корабль.

— Ну конечно, и этого было достаточно, чтобы ты вообразил, что ребенка похитили… Но ведь я сам допрашивал Нада и даже обещал ему полное прощение и большую награду. Но он упорно твердил свое: «Ребенок выпал за борт и пошел ко дну, Я не успел его поймать».

— Зачем ему было врать? — продолжал задумчиво герцог. — После этого Надод исчез бесследно. Его, правда, слишком сурово наказали, но ведь и наше горе было велико.

— И все-таки, ваша светлость, я останусь при своем убеждении. Я уверен, что мальчика украли и воспитали в полном неведении о его высоком происхождении. Но когда-нибудь я найду его. Ведь у каждого Биорна на груди есть знак, выжженный при рождении…

— Но кто мог быть заинтересован в том, чтобы украсть моего сына?

— Ваша светлость забывает, что теперешняя голштинская династия одержала на сейме большинство всего пятью голосами. Они никогда не забудут, что Биорны происходят от древних королей и имеют больше прав на шведский престол. И они боятся, как бы вы не предъявили эти права.

— Но в таком случае почему они не делали попыток украсть других моих сыновей?

— А вы уверены в этом, ваша светлость?

— Стало быть, ты скрыл что-то от меня? — бледнея, с трудом выговорил герцог.

— Никто не знает об этом, кроме меня и Гуттора, а воды фиорда не возвращают шпионов, в них сброшенных.

* * *

Темнело. Порывы ветра доносили глухой шум бушующего моря.

— Ужасная ночь! — вздохнул герцог. — Как только подумаю я, что эта буря могла их захватить, мое сердце сжимается от страха.

— Они слишком опытные моряки, ваша светлость, и, наверное, заблаговременно укрылись в каком-нибудь фиорде.

Вдруг Черный Герцог вздрогнул. Сквозь шум бури до его слуха донесся слабый звук рога. Он прислушался. Звук повторился, но такой слабый, что его можно было принять за вой ветра.

— Это, должно быть, пастух собирает свое стадо, — сказал Грундвиг.

— Нет, — возразил герцог, — это зов о помощи. Какой-нибудь путник заблудился в скоге.

И, как бы подтверждая его слова, вдали раздался выстрел, а вслед за ним второй.

— На коней, Грундвиг! — крикнул герцог. — И пусть Гуттор возьмет с собой четырех вооруженных людей.

Через несколько минут небольшая группа всадников выехала из ворот замка и, пригнувшись к шеям коней, помчалась в ту сторону, откуда раздались сигналы о помощи.

Добрые степные лошадки привычно находили дорогу в темноте.

Не проехали всадники и двух миль, как Гаральд и Грундвиг, ехавшие впереди, внезапно остановились. Перед ними, посреди дороги, черным силуэтом вырисовывались фигуры человека и лошади. Казалось, человек старался успокоить свою лошадь, которая была чем-то испугана и рвалась из его рук.

Грундвиг сейчас же узнал того таинственного незнакомца, который в последнее время несколько раз появлялся на короткое время в Розольфсе.

Увидев прибывших, незнакомец радостно воскликнул, но Гаральд быстрым движением приложил палец к губам.

Обернувшись к своим спутникам, герцог сказал:

— Поезжайте домой. Вы мне больше не нужны.

Четыре всадника пришпорили коней, и скоро топот их копыт растаял в ночной мгле.

Тогда Гаральд приблизился к незнакомцу.

— Что у тебя случилось, Анкарстрем?

— Черт возьми, вы немного опоздали. Я сам справился с ним. Взгляните.

При слабом свете захваченного с собой фонаря Гаральд и Грундвиг увидели тушу пещерного медведя, лежавшего в луже дымящейся крови. В груди медведя по самую рукоятку торчал кинжал.

— Ловкий удар! — воскликнул герцог. — Узнаю руку, нанесшую его. Но все-таки ты счастливо отделался.

— Право же, герцог, я недостоин вашей похвалы. Все это случилось помимо моей воли. Я рассчитывал приехать в замок еще засветло, но меня захватил ураган. В темноте я потерял дорогу и решил, что заблудился. Тогда я стал трубить в свой рог в надежде, что меня услышат в замке. Вдруг моя лошадь взвилась на дыбы и чуть не сбросила меня. В то же время я услыхал свирепое рычание. Раздумывать было некогда. Я соскочил с седла и увидел темную массу прямо перед собой. Отскочив в сторону, я вонзил в медведя свой кинжал, а потом, когда он упал, добил его двумя выстрелами из пистолета.

— И все-таки тебе нельзя отказать в мужестве и хладнокровии. Какие новости ты привез мне, Анкарстрем?

— Чрезвычайно важные, герцог… Могу я говорить?

— О, здесь нас никто не услышит, а от Грундвига у меня нет тайн.

— Решительный час пробил, герцог! Мы должны действовать. Народ недоволен тяжелыми поборами и волнуется. В среде дворянства тоже брожение: Немец, занимающий престол Биорнов и Ваза, распустил дворянский гвардейский полк. Это переполнило чашу терпения и оттолкнуло от короля тех, кто еще колебался. Ваш зять, граф Горн, который командовал дворянским полком, примкнул к национальной лиге.

— Не может быть!

— Я вам представлю доказательства. Армия ждет только сигнала…

— Послушайте, ваша светлость, — перебил его Грундвиг, — есть вещи, которые не следует доверять даже ветру, дующему в степи. Вспомните Сверра и Эйстена, позорно погибших от руки палача. А ваш отец, павший от руки неизвестного убийцы!..

— Твоя осторожность граничит с трусостью, Грундвиг. Ну, скажи, кто осмелится прийти в такую ночь в ског? Слышишь, какой вой подняли волки? Они растерзают всякого, кто рискнет забраться сюда.

— Ах, ваша светлость, я сегодня ночью слышал странные звуки… Да вот, извольте прислушаться сами.

Со стороны моря совершенно явственно донесся крик какой-то птицы.

— Белая сова, — прошептал герцог.

И тотчас же откуда-то слева раздался ответный крик.

— Вы правильно сказали, ваша светлость, это кричит белая сова. Но откуда здесь быть теперь этой птице? Ведь она на лето улетает от нас в Лапландию… Тридцать пять лет тому назад была точно такая же ночь и точно так же у меня было дурное предчувствие. Точно так же кричали зловещие птицы… Ваш родитель, благородный герцог Эрик, не послушал меня тогда и уехал на охоту, а домой его привезли пронзенным семью кинжалами.

— Ваш слуга прав, герцог, — вмешался Анкарстрем. — Немец догадывается о том, что против него что-то готовится, и разослал всюду своих шпионов. Осторожность не будет лишней.

— В таком случае поспешим в замок, — сказал Гаральд. — Мне не терпится поскорее узнать ваши новости, а там, я ручаюсь, нас никто не подслушает.

И вскочив на своих лошадей, три всадника стрелой полетели по дороге в Розольфсский замок.

 

Глава X

Два шпиона

— А ведь знаешь, Анкарстрем, — сказал герцог, не в силах долее сдерживать свое нетерпение по пути в замок, — со времени твоего последнего посещения я возобновил свои старые занятия и мне удалось добиться того, о чем просил меня мой зять, граф Горн.

— Вы изобрели бездымный порох и беззвучный пистолет?

— Да.

— В таком случае дни Немца сочтены.

— Как, разве вы не удовольствуетесь его отречением?

— Никогда. Слишком много крови на его совести.

— Но кто же решится поднять на него руку?

— Жребий выпал мне.

И, склонившись к самому уху Гаральда, ехавшего бок о бок с ним, Анкарстрем прошептал:

— Через две недели Немец дает костюмированный бал, на который приказано явиться всем дворянам. Граф Горн знает костюм, в котором будет король, и даст мне знак, обратившись к нему со словами: «Здравствуй, прекрасная маечка!» После этих слов Немец упадет мертвым.

— Но ведь это будет убийство!

— А разве вашего отца не убили, заманив в западню? Кровь наших лучших людей вопиет о мщении!..

Увлекшись разговором, они придержали лошадей и ехали почти шагом.

— Навряд ли мои сыновья согласятся принять участие в заговоре, имеющем целью…

— Тише, ваша светлость, ради Бога, тише! — перебил герцога Грундвиг, беспокойно оглядываясь вокруг.

И как бы в подтверждение его опасений шагах в двадцати от всадников прозвучал резкий крик белой совы и повторился с другой стороны дороги.

Черный Герцог невольно вздрогнул. Крик этой зловещей птицы показался ему плохим предзнаменованием.

— Проклятая птица! — выругался Анкарстрем. — Попадись только ты мне в руки, я тебе сверну шею.

— Это не птица, — проворчал старый слуга.

И так как до замка было уже недалеко, он приложил к губам рог и протрубил, давая знать о приближении герцога.

Лошади уже не нуждались в поводьях. Почуяв конюшни, они сами перешли на рысь.

Как только всадники скрылись из виду, из кустов, группами разбросанных по долине, выскочили два человека и быстро зашагали по направлению к морю.

— Боюсь, что Сборг тебя не похвалит, — сказал один из них. — Ведь нам строго приказано не вызывать никаких подозрений в жителях замка.

— О, я не мог удержаться, чтобы не подразнить немного этого старого плута Грундвига…

— …И навести его на наш след. Впрочем, это твое дело. Я здесь ни при чем, и если Сборг будет недоволен, то ты разбирайся с ним, как сам знаешь.

— Ты преувеличиваешь, Трумп! Нельзя придавать такое значение простой шутке. Здесь все отлично умеют подражать крику белой совы. В худшем случае, Грундвиг заподозрит, что это перекликалась какая-нибудь запоздавшая пара.

— Ну да, Торнвальд, у тебя на все найдется отговорка. Ты за словом в карман не полезешь.

— Это потому, что я опытнее тебя, дружище. Ты ведь еще только новичок у нас, а я уже травленый волк. Поверь, что тебя недаром прикомандировали ко мне. Следуй только моим советам, и из тебя выйдет отличный «грабитель».

— Послушай, Торнвальд, а кто такой наш Сборг?

— Хорошенько и сам не знаю. Он, как и ты, у нас недавно, но сам Пеггам ему безгранично доверяет. Лучшим доказательством служит то, что он назначил этого Красноглазого начальником нашей экспедиции. Ну и негодяй же этот Пеггам! Шестьдесят лет подряд он душит и грабит людей, а между тем в Англии пользуется безупречной репутацией честного человека.

— Как это странно!..

— Подожди немного, еще не такие странности увидишь. Только держи язык за зубами, если дорожишь своей шкурой. Мы находимся в руках общества, девиз которого: «Повинуйся и молчи». И, главное, помни, что «Грабители морей» никогда не прощают своих изменников.

— Ты пугаешь меня.

— Пока у нас нет оснований бояться. Свое дело мы сделали: ребята наши расставлены в указанных местах и снабжены провиантом на три дня. А, кроме того, мы проследили незнакомца, приехавшего в замок. Полагаю, что на этот раз мы угодим Сборгу.

Так разговаривая, приятели дошли до фиорда и пошли вдоль его извилистого берега.

На одном из поворотов они неожиданно увидели красивую яхту, за которой следовал большой корабль. С этого корабля только пять дней тому назад высадил их Красноглазый вместе с десятком других негодяев.

— Ба! Да ведь это «Ральф»! — изумился Торнвальд.

— Ну и молодец наш Сборг! На этот раз розольфсским миллионам не миновать его рук.

 

Глава XI

История Надода

Когда Ингольф послал за Надодом, желая предупредить его о неожиданных изменениях, внесенных случаем в их планы, Красноглазый просил отложить разговор, ссылаясь на головную боль.

Такой ответ был как нельзя более кстати для Ингольфа, так как давал ему время свободно обдумать создавшееся положение.

В свою очередь, и Надоду предстояло разрешить немаловажные вопросы.

Узнав о том, что их спасители были сыновьями его злейшего врага, он с тревогой спрашивал себя: согласится ли Ингольф дальше помогать ему, если узнает всю правду? Ему пришла в голову мысль устранить Ингольфа и взять в свои руки руководство экспедицией. Но он знал, что ни один из матросов «Ральфа» не пойдет против своего капитана.

Если бы в распоряжении бандита было больше времени, он попробовал бы привлечь на свою сторону команду подкупами и обещаниями. Но времени не было.

С другой стороны, узнай Ингольф о его происках, он не преминет застрелить своего сообщника как бешеную собаку.

Тогда Красноглазый решил предоставить событиям идти своим чередом.

Но прежде чем перейти к дальнейшему рассказу, не лишним будет раскрыть ту тайну, которая связывала Ингольфа с Красноглазым.

В последнем читатель, вероятно, уже узнал бывшего розольфсского крепостного Нада.

Со времени своего бегства из замка Над вел такую жизнь, которая очень скоро довела его до тюрьмы.

По выходе из Эльсингорсксго острога Надод сделался грозой всего Стокгольма.

Но благодаря предательству одного из своих сподвижников он был скоро пойман и приговорен к каторжным работам.

Когда его привели на эшафот и палач собрался приложить к его плечу раскаленное клеймо, он вырвался, и понадобился целый взвод солдат, чтобы его укротить.

Свыше двадцати побегов из острогов и тюрем насчитывал Надод в своем прошлом.

Никакие чрезвычайные меры предосторожности не могли его удержать, и только исключительная наружность помогала его ловить. Но все-таки он каждый раз совершенно непостижимым образом исчезал снова.

Сначала он занимался только грабежами и воровством. Но после своего двадцать первого побега он дал слово отомстить своим судьям.

В одно прекрасное утро все пять разбиравших его дело и вынесших ему каторжный приговор судей были найдены зарезанными в своих постелях.

Это происшествие взволновало общественное мнение. Была поставлена на ноги полиция всех государств Европы.

Надода поймали и приговорили к смерти.

Казалось, на этот раз бегство было невозможно. Но Надод не терял надежды.

Притворившись больным, он целый месяц пролежал, не двигая правой рукой и правой ногой и скривив ужасным образом правую часть лица. Тюремный врач легко поддался обману и констатировал паралич правой половины тела, заявив при этом, что больному остается недолго жить.

В тот день, в который состоялся побег, преступнику стало, по-видимому, гораздо хуже, и тюремное начальство пригласило к нему пастора.

Пришедший пастор попросил, чтобы их оставили наедине.

При виде его Надод еле внятно прошептал:

— Зачем вы смущаете последние минуты моей жизни?

— Раскайся, сын мой, — ласково обратился к нему пастор, — и подумай о том, кто смертью своей искупил наши грехи.

— Убирайтесь вы к черту с вашими грехами! — нашел в себе силы выговорить умирающий.

— Искреннее раскаяние искупает всякий грех, — продолжал увещевать пастор.

— Уберешься ли ты, наконец, отсюда?! — прохрипел закоренелый негодяй, начиная выходить из себя.

— По легче, На душка, по легче! — заговорил, вдруг меняя тон, странный пастор. — Здесь нет шпионов.

— Кто ты такой? — воскликнул преступник.

— Какое тебе дело? Меня послали, чтобы спасти тебя…

— А что, если ты шпион?

— Глупец! Если ты считаешь меня шпионом, зачем же ты шевелишь правой рукой, которая у тебя поражена параличом?

Надод смущенно молчал.

— Скажи, — продолжал пастор, — хочешь ты иметь власть приказывать и быть начальником людей, которые по одному твоему слову пойдут в огонь и воду?

— О, с такими людьми я переверну весь мир!

— Вот, возьми, — сказал ложный пастор, вынимая из-под рясы сверток. — Здесь все необходимое для побега. «Грабителям» нужны люди твоего закала. Как только ты освободишься, приезжай в Чичестер и спроси нотариуса Пеггама. Условным паролем будут служить слова: «Я тот, кого ждут».

И быстро засунув под постель сверток, пастор проговорил смиренно:

— Да будет с тобой мир, сын мой!

Надод слегка повернул голову и понял: дверь в это время отворилась, и посетителю снова пришлось играть роль пастора.

— Ночи не проживет, — сокрушенно прошептал мнимый пастор, выходя из камеры.

 

Глава XII

«Грабители морей»

По старым тюремным правилам, освещать камеры полагалось только с семи и до десяти часов вечера. Вот это-то обстоятельство и было на руку Надоду.

Воспользовавшись минутой, когда оба сторожа, из которых один неотлучно дежурил в его камере, а другой — перед ней, вышли куда-то, он развернул принесенный ему сверток. В нем оказались костюм сестры милосердия и бритва.

Первой мыслью Надода было перерезать горло своим сторожам и, переодевшись, бежать. Но он вовремя вспомнил, что ему придется проходить через гауптвахту, где его одного, конечно, не пропустили бы.

Тогда в его голове быстро созрел другой план.

Быстро выбрившись, он переоделся в платье сестры милосердия, а из своего платья сделал чучело и положил на постель под одеяло. Потом, опустившись на колени, он принялся ждать.

В это время было уже настолько темно, что обман не мог броситься в глаза.

Вернувшийся сторож был поражен, застав в камере преступника благочестивую сестру. Впрочем, ее вид не вызвал у него подозрения. Сестры общины милосердия нередко посещали тюрьму, облегчая последние минуты приговоренных к смерти.

— Кто вас сюда впустил, мать честная? — спросил он.

— Сам господин директор по рекомендации того пастора, который был у узника. Но этот несчастный отвернулся к стене и ругаясь заявил, что он не хочет меня слушать и не нуждается в моих молитвах, — проговорил Надод шепотом, чтобы не выдать своего голоса.

— Будьте уверены, что так оно и есть, матушка, — ответил старик. — Я так думаю, что вы не знаете, к кому вас прислали.

— Нет.

— Это знаменитый разбойник и убийца, Надод Красноглазый. Когда его привели к нам, он сказал: «Менее чем через месяц я убегу отсюда, и это будет мой двадцать второй побег». Он мог бы прибавить «и последний», так как ему поневоле придется скоро выйти отсюда, но только ногами вперед и не иначе, как в деревянном ящике.

— Я полагаю, что мне здесь нечего делать, — прошептала сестра милосердия. — Мое присутствие неприятно ему.

Все нервы Надода были напряжены до крайности. Пот крупными холодными каплями выступил на его лице.

— О, вы не добьетесь от него ни звука, сестра. Ступайте с Богом. Я провожу вас.

Надод облегченно вздохнул.

Не торопясь, сторож выбрал из целой связки нужный ему ключ и открыл дверь камеры.

— Ты подождешь здесь, Иогансон, — сказал он второму сторожу и, равнодушно насвистывая, пошел вперед по коридору, показывая дорогу.

Через каждые десять метров открывалась железная дверь и захлопывалась со зловещим стуком, заставляя трепетно сжиматься сердце Надода.

Каждая такая дверь была новым шагом к его свободе.

— Скажите, сестра, — обратился к нему сторож, — вас господин директор через канцелярию провел?

Бандит похолодел от ужаса. Он вспомнил, что по тюремным правилам все посетители должны были проходить через канцелярию, которая при входе и выходе удостоверяла их личность.

— Нет! — растерянно прошептал он. — Господин директор провел меня прямо в камеру.

— В таком случае и мы сейчас пройдем тем же путем.

Свернув в боковой коридор, сторож открыл дверь на гауптвахту и, пропустив туда сестру, объявил:

— По приказанию господина директора.

— Пароль? — спросил караульный начальник.

— «Бдительность и верность!» — шепнул сторож на ухо солдату.

— Проходите!

Лицо благочестивой сестры было закрыто покрывалом. Сторож проводил ее до самого выхода.

— До свиданья, благочестивая мать! — сказал он, низко кланяясь.

Надод был свободен.

В нескольких шагах от тюрьмы его ожидал экипаж, запряжённый парой быстрых лошадей.

Когда через десять минут было обнаружено исчезновение преступника и со стороны тюрьмы раздался пушечный выстрел, бандит был уже далеко.

Посланная по горячим следам погоня вернулась ни с чем.

Тюремный сторож лишился своего места. Это была еще сравнительно легкая кара, но для него она была ужасна, так как он был единственным кормильцем в семье.

Как-то вечером сидел он, окруженный женой и детьми, и с отчаянием думал о приближающихся голодных днях. Вдруг в дверь постучали, и вошедший незнакомец положил на стол небольшой кожаный мешок и без слов удалился.

В этом мешке оказалось двадцать тысяч золотых талеров и записочка, коротко гласившая: «От сестры милосердия».

Надод исчез бесследно.

В это время только что окончилась Семилетняя война, в которой принимали участие Пруссия, Франция, Австрия и Россия.

Опустошенная и обессиленная Европа представляла благодатные условия для развития всевозможных преступных обществ и организаций, носивших разнообразные названия: «Рыцари Шварцвальда», «Нагреватели», «Вольные товарищи», «Рыцари горных стран» и «Грабители морей».

Самым значительным из этих обществ было «Грабители морей», отличавшееся большим размахом своих операций. Они действовали не только на море, но и на суше. В их распоряжении находились многочисленные корабли, прекрасно вооруженные и снабженные хорошо подобранным экипажем, и сухопутные шайки.

Прежде чем приступить к делу, «грабители» получали самые точные указания от своих агентов, среди которых многие принадлежали к высшему свету и занимали важные государственные посты.

Так, когда шайка «грабителей» собиралась ограбить какой-нибудь дворец, начальник ее получал точный план расположения комнат с подробным описанием их и ключи от всех дверей.

У «грабителей» были могущественные покровители и заступники, и нередко случалось, что, пойманные на месте преступления, они непонятным образом освобождались от наказания.

Это объяснялось тем, что «грабители» часто действовали в интересах отдельных высокопоставленных лиц.

Невольными свидетелями одного из таких преступлений оказались Эдмунд и Олаф Биорны.

Спрятавшись за утесами в бухте одного островка в Северном море, они наблюдали, бессильные что-либо предпринять вдвоем против шестидесяти, как бандиты бросили в море отца, мать и пятерых детей.

Несчастные молили о пощаде.

— Мой брат хочет получить мой титул и мое состояние, — говорил отец. — Я уступлю ему все. Только не губите нас! Составьте протокол о нашей смерти и высадите нас на одном из островов Тихого океана. Никто никогда не узнает о нашем существовании.

Но негодяи были безжалостны.

Убийством руководили два человека, в одном из которых молодые люди впоследствии узнали чичестерского нотариуса Пеггама, а лицо и атлетическая фигура другого были скрыты плащом. Это был Надод.

Вне себя от того, что им пришлось увидеть, братья дали торжественную клятву во что бы то ни стало разыскать убийц и достойно наказать их.

 

Глава XIII

Преступный заговор

Сокровища Розольфсского замка представляли слишком заманчивую добычу, чтобы «Грабители морей» не сделали попытки овладеть ими.

Была организована специальная экспедиция, начальство над которой поручили Надоду; в его же распоряжение были предоставлены все силы и все средства общества.

Однако Красноглазый скоро убедился, что легкие корабли «Грабителей» были бессильны против толстых стен, пушек и эскадры из семи быстроходных и хорошо вооруженных кораблей, составлявших надежную защиту Розольфсского замка.

Тогда Надод решил действовать иным путем.

Он обратился к любимцу шведского короля и первому министру двора Гинго, рекомендуя ему средство для укрепления королевского трона.

Надо сказать, что положение Густава III было в то время довольно шатким. Дворянство ненавидело его, и со всех сторон ему угрожали заговоры. Даже в придворных кругах открыто поговаривали о том, чтобы восстановить на шведском престоле династию Биорнов.

Понятно, министр с радостью ухватился за сделанное ему предложение.

Бандит и королевский любимец встретились на нейтральной территории, в Англии.

Надоду очень легко удалось убедить Гинго в том, что душою всех заговоров против короля являлись Биорны и что в целях водворения в Швеции мира и спокойствия необходимо уничтожить этот мятежный род.

— Какой же поддержки вы ждете от нас и какой награды потребуете себе в случае успеха? — спросил министр.

— Мне необходим военный корабль с тридцатью пятью пушками и шестьюдесятью матросами, — ответил Надод. — И вы должны гарантировать отмену всех вынесенных мне судебных приговоров. Кроме того, мне должно быть пожаловано дворянское достоинство и предоставлено право разделить со своими помощниками все то золото, которое будет найдено в замке.

— Я согласен, — ответил титулованный негодяй. — Только вы сами понимаете, что предоставить в ваше распоряжение военное судно я не могу. Это значило бы скомпрометировать себя окончательно и ускорить свое падение. Постарайтесь обойтись собственными силами.

— Нет, — возразил Надод, — без корабля я ничего не смогу сделать.

Некоторое время министр молчал, погруженный в глубокое раздумье. Потом он радостно воскликнул:

— Постойте! Мне пришла в голову великолепная идея. После войны с Россией мы совершили большую несправедливость, не выдав обещанного патента на звание капитана корсару Ингольфу. С тех пор он пиратствует, мстя нам за нанесенную ему обиду. Вот человек, какого вам надо. Разыщите его и предложите ему от нашего имени прощение и чин капитана первого ранга. Я уверен, что вы сговоритесь с ним, но только помните, что убийство Биорнов должно носить характер случайного преступления.

— Вы думаете, что Ингольф поверит вторично вашему обещанию? — усомнился Надод.

И он поставил условием, чтобы ему были выданы на руки королевская грамота о полной амнистии и о даровании патента капитану Ингольфу.

Положение было настолько серьезное, что Гинго обратился к королю, и тот без колебания поставил свою подпись.

Разыскать Ингольфа не представило для Надода большого труда. Описав ему в ярких красках положение короля, он взывал к его чувству благородства и великодушия.

— В случае нашей удачи и поражения заговорщиков, — закончил хитрый негодяй, — друзья короля сумеют выхлопотать для тебя все, чего ты захочешь. К тому же в замке нас ожидает богатейшая добыча.

Королевские грамоты Надод приберег на тот случай, если бы Ингольф заупрямился.

Но, к его удивлению, пират легко согласился.

Новые сообщники отправились к нотариусу Пеггаму, у которого заключили формальный договор. Но, помимо того, Надод взял с Ингольфа честное слово, что тот ни под каким видом не изменит общему делу.

Так собиралась над головой Гаральда и его сыновей гроза, о которой никто в Розольфсе и не помышлял.

Перед вечером «Сусанна» и «Ральф» вошли в Розольфсскую гавань и бросили якоря рядом.

Эдмунд и Олаф поспешили представить отцу нового друга, и старый герцог гостеприимно пригласил Ингольфа к обеду.

Когда, одетый в парадный мундир, сохранившийся у него еще со времени войны, Ингольф явился в замок, Грундвиг, вышедший встретить гостя, почувствовал внезапное волнение и должен был прислониться к стене, чтобы не упасть.

— Что с тобой, любезный? — ласково спросил Ингольф, подходя к старику и поддерживая его.

— Голос герцогини!.. — бормотал про себя верный слуга. — А сходство какое!.. Неужто я схожу с ума?..

Изумленный капитан стоял в нерешительности, не зная, что ему предпринять.

Появление Эдмунда вывело его из затруднительного положения.

— Что ж ты, Грундвиг, задерживаешь моего друга? — спросил юноша. — Нездоровится тебе, что ли?

И, взяв под руку Ингольфа, он увлек его в глубину старинных сводчатых зал.

— Дай Бог, чтобы это оказался он!.. — пролепетал старый слуга.

 

Глава XIV

Англичане!

В конце обеда, за которым Ингольф успел завоевать симпатии всех присутствующих своей веселостью и умением держать себя, явился матрос одного из розольфсских кораблей и сообщил герцогу, что у входа в фиорд остановилась английская эскадра, а один корабль — с адмиральским флагом — вошел в канал, несмотря на предостережение, поданное ему береговым телеграфом.

Фиорд входил в состав Норландского герцогства, и никто не имел права посещать его без разрешения герцога.

— Какая дерзость! — гневно воскликнул Гаральд. — Почему же в них не стреляли?

— Начальник береговой стражи не осмелился на это, но он протянул цепи у Адских ворот и остановил английский корабль. А когда командир последнего пригрозил, что наведет свои пушки и разобьет цепи, начальник заявил, что не замедлит открыть огонь со всех батарей и потопит его судно.

— Вот это достойный ответ! А что он сделал потом?

— Прислал меня к вашей светлости за приказаниями.

Гаральд тут же продиктовал своему секретарю следующее письмо, адресованное командующему английской эскадрой.

«Гаральд XIV, верховный владетель герцогства Норландского, предписывает командиру английского судна немедленно удалиться из Розольфсского фиорда, входящего в состав территории герцогства, под угрозой насильственного удаления. О том же предупреждается вся эскадра, которой дается срок до солнечного восхода.

Гаральд XIV, герцог Норландский».

Слепому случаю было угодно, чтобы имя Биорнов опять не было упомянуто.

Когда посланный удалился, старый герцог, обращаясь к Ингольфу, возмущенно сказал:

— Подумайте, англичане пользуются слабостью современной Европы и присвоили себе право заходить в любые порты, когда им заблагорассудится. Но, слава Богу, я располагаю достаточными средствами, чтобы заставить всякого уважать мои права. И если бы даже пришлось дать бой англичанам… шесть кораблей…

— Семь, ваша светлость, — перебил его с живостью Ингольф.

— Ошибаетесь, капитан. Седьмое мое судно, «Сусанна» — только увеселительная яхта.

— И все-таки у вас будет семь кораблей, считая мой бриг, потому что я тоже решил принять участие в битве.

— Как! Но ведь вы можете ответить за это перед своим правительством.

«Ваша светлость! — хотелось крикнуть Ингольфу. — Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я — знаменитый пират. Я — Капитан Вельзевул. Прикажите меня арестовать за вашей трапезой, и вы избегнете необходимости проливать кровь из-за меня».

Но он вовремя вспомнил о своей команде, слепо доверявшей ему, и понял, что не имеет права рисковать жизнью этих храбрых людей.

— Не беспокойтесь, ваша светлость, — ответил он. — Я буду сражаться под вашим флагом, и никто никогда не узнает моего настоящего имени.

Последние слова были произнесены с какой-то странной улыбкой, но смысла ее никто не понял.

— Браво, капитан! — с юношеским жаром воскликнул герцог. — Это будет уже третья морская битва за честь герцогства Норландского. Датчане и голландцы кое-что помнят об этом.

Олаф и Эдмунд, радуясь случаю помериться силами с англичанами, горячо пожали Ингольфу руку.

— Если только мы их победим, — прошептал старый герцог на ухо Анкарстрему, — это будет полезно для наших планов.

— Это вызовет всеобщий восторг в Швеции и Норвегии, — отозвался тот, — и тогда не может быть никаких сомнений, что сейм остановит свой выбор на Эдмунде.

Громкий рокот норвежской военной трубы прокатился по окрестностям замка. Это герцог сзывал своих вассалов на защиту замка.

 

Глава XV

Ингольф принимает решение

Стояла прекрасная полярная ночь, полная необычайной тишины и бесчисленных звезд, уронивших свое отражение в темные воды фиорда, когда Ингольф вернулся на палубу своего брига.

Здесь его с нетерпением ждал Надод, решившийся, наконец, открыть сообщнику свои карты.

— Я запоздал, — сказал Ингольф, — Но сейчас произошли события чрезвычайной важности, и я хотел бы с тобой поговорить о них. Мне кажется, что нам придется отказаться от нашей экспедиции.

Лицо Красноглазого перекосилось от бешенства, но он сдержал себя.

— Само собой разумеется, я здесь ни при чем. Вероятно, кто-то пронюхал о наших замыслах… И вот английская эскадра из семи кораблей стоит у входа в фиорд. Конечно, они имеют в виду только нас. Но герцог-то этого не знает, и он решил дать англичанам сражение, чтобы заставить их уйти из его владений. А так как розольфсские корабли численно слабее английских, то я предложил герцогу свой бриг. Не мог же я равнодушно смотреть, как они будут защищать меня!..

Волосатые руки Надода судорожно сжались.

— А потом, — спросил он хриплым голосом, — когда англичане уйдут?..

— Я буду продолжать экспедицию.

Гнев бандита остыл. Значит, Ингольф не собирался изменять ему. И Красноглазый рискнул взять быка за рога.

— Послушай, — обратился он к Ингольфу, — Я тоже хотел сделать тебе одно важное сообщение, но прежде скажи: способен ли ты нарушить свое слово?

— Никогда!

— Даже если б от этого зависела твоя жизнь?

— Да.

— А для спасения жизни своего друга, благодетеля?..

— Разумеется, нет.

— Ты твердо уверен в этом?

— Конечно.

— Знай же, что те люди, которым я собираюсь так жестоко отомстить, не кто иные, как владетели Розольфсского замка, Биорны, герцоги Норландские.

Несколько минут Ингольф стоял совершенно ошеломленный.

— Герцог Норландский… Биорн… — проговорил он наконец, — сыновья которого рисковали жизнью, чтобы спасти нас…

И внезапно вспылив, он выкрикнул:

— Нет! Этого не может быть! Неужели ты считаешь меня подлецом, Надод?!. Чтобы я заплатил такой черной неблагодарностью моим спасителям!..

— А! Так ты отказываешься! — зарычал урод и, выхватив из кармана пистолет, он направил дуло его в грудь собеседника.

Но тот ловким ударом выбил пистолет из его рук.

— Негодяй! — крикнул Ингольф, хватая Надода за горло. — Мне ничего не стоит задушить тебя.

— Пощады, пощады! — взмолился Красноглазый, — Вспомни свое слово.

Это напоминание сразу отрезвило Ингольфа и заставило его выпустить своего противника.

— Счастье твое, что я дал слово, — пробормотал он.

Как только Надод почувствовал себя свободным, он сразу перешел в наступление, не давая опомниться своему врагу.

— Выслушай меня, Ингольф, — вкрадчиво сказал он. — Ты должен простить мне мою вспышку. Я двадцать лет ждал этой минуты и теперь, когда мне показалось, что месть ускользает от меня, я совершенно обезумел. Взгляни на меня! Взгляни на это обезображенное лицо! Разве не вызывает оно у каждого отвращение?.. Да, я урод, жалкий урод!.. А ведь когда-то и я был молод… И всем этим я обязан Биорнам!..

— Но они спасли нас!

— И погубили меня.

— Но ведь Олаф и Эдмунд невиновны!

— А мои родители, умершие от горя, были виновны?

Что было делать Ингольфу? Тщетно напрягал он свои мозги, стараясь найти выход из положения.

Вдруг его внимание привлек какой-то крик, донесшийся с берега.

— Что это такое? — спросил он.

— Ничего, — смущенно ответил Надод. — Это сова. Разве ты никогда не слышал, как она кричит?

— Нет, мне показалось…

Вторично на берегу раздался крик совы.

— Это похоже на сигнал.

— Да, ты прав, — сказал Надод, предпочитая игру в открытую, — Это мои сыщики дают мне знать, что все готово для нападения на замок. Несколько дней назад ты сам высадил пятнадцать человек на берег. Как видишь, я обо всем позаботился, и тебе придется только помочь нам взять замок. Все остальное тебя не касается. Конечно, свою долю в добыче ты получишь.

Ингольф понял, что он не в силах остановить меч, занесенный над головой Гаральда и его сыновей. Тогда он попробовал выиграть время, надеясь придумать какой-нибудь другой способ помешать Красноглазому осуществить свое намерение.

— Хорошо, — сказал он. — Я дал слово и сдержу его. Но как можем мы что-нибудь предпринять в виду английской эскадры? К тому же герцог собрал в замок всех своих вассалов для его защиты.

— О, не беспокойся об этом. У меня есть средство заставить англичан немедленно удалиться. Достаточно будет дать знать командиру эскадры, что перед ними не простой пират, а офицер королевского шведского флота…

И, вынув из-за пазухи королевский указ, восстанавливающий прежнего пирата во всех правах, он торжественно вручил его пораженному Ингольфу.

С некоторого времени Ингольф ловил себя на странных ощущениях. Ему казалось, что замок Розольфс и окружающие его фиорды, берега и степи каким-то непостижимым образом знакомы ему, как будто он уже когда-то видел их, бывал здесь. Какие-то смутные воспоминания, в которых он был пока не в силах разобраться, зарождались в нем.

Огромный ветвистый дуб возле замка вызывал в нем чувство, близкое к волнению.

Точно под таким дубом играл он в своем далеком детстве. Так уютно было под густой сенью столетнего гиганта, а рядом с ним стоял каменный рыцарь и держал в руке копье.

Повернувшись к старому замку, Ингольф отыскал глазами дуб. Что это? Не галлюцинация ли? Статуя стояла там, где он и ожидал ее увидеть.

Прохладный ночной ветерок легко и ласково касался разгоряченного лба…

Вдоль всего берега мелькали маленькие и большие огни. То розольфсцы готовились к защите замка.

Громкие голоса, раздававшиеся на палубе «Сусанны», вывели Ингольфа из задумчивости.

Оба корабля стояли так близко друг от друга, что он ясно различал слова говоривших.

— Какая славная ночь, Анкарстрем! — произнес первый голос. — И все-таки мне хочется, чтобы она поскорее прошла. Я горю нетерпением узнать, что ждет нас с рассветом.

— Позвольте мне, герцог, не разделять ваше чувство, — отвечал второй голос.

— Я бы охотно отдал десять лет своей жизни за то, чтобы помешать тому, что произойдет завтра. Теперь, когда вашему сыну предстоит занять королевский престол, он не имеет права рисковать своей жизнью, — продолжал тот же голос.

Чувство досады, что он подслушал чужой разговор, охватившее вначале Ингольфа, сменилось у него мрачной решимостью.

Из уст самого герцога слышал он об его измене. Мог ли он после этого колебаться? Как офицер королевского флота он должен был исполнить свой долг.

В то же время он успокаивал себя тем, что сделает все возможное для спасения Гаральда и его сыновей.

Он не отдаст их в руки Красноглазого, а отвезет в качестве пленников в Стокгольм.

Там сторонникам Биорнов нетрудно будет предоставить им возможность бежать…

 

Глава XVI

В плену

Этой ночью Ингольф заснул как убитый. Разбудил его страшный шум, крики и топот множества ног над головой.

Чей-то совершенно незнакомый голос кричал по-английски:

— Всех, кто сопротивляется, рубить без сожаления!

Выбежав наверх, Ингольф увидел неожиданное и страшное зрелище: человек пятьсот английских моряков наводнили палубу брига. Вся команда его была обезоружена и жалась в кучку на корме, где дула английских мушкетов удерживали ее в повиновении.

Под покровом темноты англичане на шлюпках неслышно приблизились к «Ральфу» и, прежде чем вахтенный успел что-либо заметить и поднять тревогу, ворвались на корабль.

Сопротивляться было немыслимо, так как экипаж пиратского судна, не подозревавший об опасности, был захвачен во время сна. К тому же англичан приходилось пятеро против одного.

На палубе, освещенной факелами, было светло, как днем.

Рядом с английским офицером стояли Черный Герцог и его сыновья.

— Сдавайтесь, капитан! — обратился офицер к Ингольфу, делая знак своим матросам.

Но старый герцог остановил его.

— Позвольте, сударь! Ведь вам известно мое условие.

И, приблизившись к Ингольфу, он сказал:

— Капитан! Я буду называть вас так, пока мне не докажут, что вы не имеете на это права. В ответ на мой ультиматум английский адмирал Коллингвуд лично явился ко мне и представил несомненные доказательства того, что вы не тот, за кого себя выдаете. Мало того, он обвинил вас в том, что вы член преступного общества «Грабители морей» и явились сюда с целью ограбить Розольфсский замок и посягнуть на жизнь мою и моих сыновей.

— В награду за нашу смерть, — продолжал Черный Герцог, —  недостойный министр Густава III, Гинго, обещал вам патент капитана первого ранга. Все это побудило меня дать адмиралу разрешение временно арестовать ваш корабль, но с тем условием, чтобы без моего разрешения не был тронут ни один волос на вашей голове. Теперь ваша судьба в ваших руках. Я жду от вас ответа. Кто бы вы ни были, вы все-таки джентльмен, и с меня будет достаточно одного вашего слова. Докажите, что адмирал Коллингвуд ошибся, и вы немедленно получите свободу со всеми вашими матросами, а англичане удалятся, сделав вам на прощание, в виде извинения, салют из всех орудий.

Самые разнообразные чувства волновали Ингольфа во время этой полной достоинства речи. Но ни на одну минуту он не задумался над тем, чтобы осквернить ложью свои уста.

— Я тоже вправе ожидать от вас объяснения, — проговорил он твердым, спокойным голосом. — Правда ли, что Геральд Биорн, герцог Норландский, замышляет убийство своего короля Густава III? Правда ли, что он хочет возвести на шведский престол своего сына Эдмунда?… Нет, можете мне не отвечать, — быстро продолжал он, не дав времени герцогу возразить. — Я не умею лгать. Адмирал Коллингвуд прав. Я — Капитан Вельзевул. Но, клянусь честью, я не намеревался грабить ваш замок и убивать вас. Я только вчера узнал о производстве меня в капитаны шведского флота и вместе с тем получил предписание арестовать вас троих за государственную измену…

— Довольно, милостивый государь! — прервал его герцог. — Итак, вы готовились арестовать молодых людей, которые за несколько часов перед тем спасли вам жизнь! Вы забыли долг благодарности, а также то, что Норландское герцогство независимая сарана… В измене можно обвинять только подданного, а я не подданный шведского короля…

— Все это так, — возразил капитан, — но вы составили заговор против короля, и король имел право защищаться.

— Я не оспариваю у него этого права, но оно в такой же мере принадлежит мне. Шведский король поручает свою защиту Капитану Вельзевулу, а я — адмиралу Коллингвуду. Вы — пленник адмирала, сударь, — закончил он повелительным тоном. — И так как вы пират, то ответите за свои поступки перед военным судом.

Четыре матроса подошли к Ингольфу и положили ему свои руки на плечи. Капитан «Ральфа» понимал, что сопротивление бесполезно, и дал себя спокойно арестовать.

Проходя мимо Эдмунда и Олафа, он остановился и сказал, обращаясь к ним:

— Мне очень грустно терять ваше уважение, господа, но поверьте, что за два часа перед этим я не знал, что мне поручено арестовать именно вас, и если я и принял это поручение, то с единственной целью спасти вас. Прощайте, господа! На моей совести много грехов, но я еще никогда не лгал, — закончил он с достоинством.

— Отец! — воскликнули молодые люди.

— Не мешайте! — остановил их Черный Герцог. — Правосудие должно свершиться.

 

Глава XVII

Побег

Военный суд, заседавший под председательством адмирала, приговорил Капитана Вельзевула и всю его команду, за морской разбой и покушение на ограбление Розольфсского замка к смерти через повешение. Исполнение приговора было назначено на утро следующего дня; осужденным дали двадцать четыре часа, чтобы приготовиться к смерти.

Так мстили англичане знаменитому корсару, взявшему с боя и потопившему одиннадцать английских кораблей, из которых каждый был значительно сильнее его брига.

Объявленный матросам «Ральфа» приговор был выслушан ими с мужественным спокойствием, после чего всех, за исключением капитана, переведенного в замок, заперли в трюме собственного корабля и, забив наглухо люки, приставили стражу.

Нечего было опасаться бегства, так как пленники были безоружны, а на палубе брига расположился многочисленный отряд англичан.

День прошел спокойно и, к удивлению англичан, из трюма не доносилось ни малейшего шума. Когда осужденным принесли пищу, их нашли сидящими в порядке, по ранжиру, при унтер-офицерах и офицерах, готовых по команде идти на смерть.

Конечно, у англичан не было повода тревожиться, так как они не знали, что на бриге имелись все приспособления для бегства, на случай захвата его неприятелем.

В конце трюма имелся выдвижной люк, через который можно было бесшумно высадить часть экипажа, причем с борта корабля ничего нельзя было заметить, а под трюмом был спрятан запас оружия, достаточный, чтобы вооружить весь экипаж «Ральфа».

За исключением капитана и старшего помощника капитана Альтенса никто об этом не знал.

Как только пленные остались одни, Альтенс приказал матросам разместиться в обычном порядке и обратился к ним с краткой, но энергичной речью.

— Англичане подлецы и трусы, — сказал он. — Они захватили нас изменническим образом. Но они никогда не решатся сразиться с нами в открытом море, хотя бы их было и пятеро против одного. Они трепетали при одном имени Капитана Вельзевула и им понадобилось семь кораблей и две тысячи человек экипажа, чтобы погнаться за нами. Но мы еще не повешены!..

После этого он раскрыл перед ними свой план побега.

— В крайнем случае, — закончил старый моряк, — нам придется вступить в бой. Англичан пятьсот человек, а нас восемьдесят. Но нам это не впервые.

Переговорив между собою, офицеры и матросы передали Альтенсу единодушный ответ.

— Мы не уйдем без нашего капитана. Мы освободим его или умрем вместе с ним.

— Я с вами вполне согласен, друзья, — взволнованно ответил Альтенс. — Но как осуществить это? Напасть сейчас на замок — значило бы идти на верную гибель.

— Это правда! — послышались голоса.

Тогда поднялся один человек, по имени Иоиль. Это был один из «грабителей», приведенных Надодом.

— Не доверите ли вы мне спасение капитана? — сказал он. — Ручаюсь, что на его голове не тронут ни одного волоска.

В толпе пиратов послышался глухой ропот.

— Ты сам себя не мог спасти, как же ты думаешь спасти капитана?

— Я по доброй воле разделил вашу участь, — возразил Иоиль. — Но скажите мне, верите ли вы Альтенсу?

— Верим, верим! — послышалось со всех сторон.

— Так вот что: я посвящу в свои намерения Альтенса. Пусть он решит.

— Сделаем так, как прикажет Альтенс.

— Правильно, — заявил старший помощник. — Я вам позволил говорить, но решать здесь имею право только я один. Помните, что сейчас дисциплина нам нужнее, чем когда-либо. А поэтому подчиняйтесь беспрекословно, если не хотите болтаться на реях. Офицеры передадут вам мои распоряжения, и первое из них будет — размозжить голову всякому, кто окажет неповиновение. У меня есть свой собственный план спасения капитана, но я выслушаю и план Иоиля и выберу тот, который окажется лучше.

Оба отошли в сторону.

По мере того, как Иоиль говорил, суровое лицо Альтенса прояснялось.

— Хорошо, — сказал он. — Но кто же возьмется передать требование адмиралу?

— Я! — ответил Иоиль.

Альтенс решил привести в исполнение свой замысел с наступлением темноты.

Бесконечно долго потянулись часы. О том, что происходило наверху, пленные догадывались только по доносившимся к ним звукам. Наконец, шум понемногу стал затихать. Раздавались только мерные шаги часовых, но скоро и они смолкли. Утомленные предыдущей ночью, проведенной на ногах, и уверенные в своей безопасности, англичане спали.

Необходимо было решительно действовать. Раздав всем своим матросам по мушкету, кортику и абордажному топору, Альтенс осторожно открыл люк.

То, что он увидел, чуть не заставило его вскрикнуть от радости. Берега фиорда были безлюдны, а возле «Ральфа» стояли десять или двенадцать шлюпок, в которых приехали англичане.

Чтобы неслышно приблизиться к бригу, англичане обернули весла тряпками, и эта предосторожность должна была теперь сыграть на руку пиратам.

Разместившись в двух шлюпках, они неслышно отъехали от «Ральфа», прошли мимо «Сусанны» и скоро затерялись в полосе прибрежных скал.

 

Глава XVIII

Призрак

Отъехав на достаточное расстояние, Альтенс скомандовал звучным голосом:

— Вперед, ребята! Налегай на весла! Мы должны спешить. Пока месяц не взошел, надо успеть все сделать.

Тридцать два гребца налегли на весла, и шлюпки помчались со скоростью двенадцати узлов в час.

План Альтенса был очень прост и заключался в следующем: предположив, что десантный отряд, занимающий «Ральф», взят с того фрегата, который вошел в фиорд, он задумал захватить его врасплох, так же, как и англичане захватили бриг.

Через час обе шлюпки очутились в виду фрегата, грозные очертания которого рельефно выделялись на темном фоне ночи.

— Стой! — тихо скомандовал старший помощник. И шепотом, так как шлюпки ехали рядом, обратился к матросам: — Ребята! На таких кораблях бывает от пятисот до восьмисот человек экипажа. Если предположить, что отсюда взято пятьсот человек, остается еще триста. Согласны ли вы попытать счастья?

— Умереть или отомстить! — ответили матросы.

— Вы правы! Это единственное, что нам остается, потому что мы не можем проскочить мимо английской эскадры на двух шлюпках. Итак, помните: пощады никому!

Тихо приблизились лодки к мирно дремавшему фрегату и скрылись в его тени.

Восемьдесят призраков бесшумно поднялись на палубу английского судна. Минута — и оба вахтенных упали с проломленными черепами. Теперь очередь была за другими. Шестьдесят человек вахты, спавших на палубе, завернувшись в свои плащи, перешли в другой мир, не успев даже проснуться.

Вахтенный офицер, услыхав какую-то возню, вышел на палубу и упал, чтобы больше уже никогда не вставать. Четверо матросов зашли в капитанскую каюту и закололи капитана. Другие перебили всех офицеров. До сих пор раздалось только два или три глухих стона.

Наверху все было кончено.

Тогда пираты ворвались в междупалубное пространство и принялись крошить топорами направо и налево. Это была настоящая бойня, так как спящие раздетые люди и не думали защищаться.

Из трехсот английских моряков не осталось в живых ни одного.

На рассвете шесть остальных судов английской эскадры увидели фрегат «Медею» выходившим на всех парусах из залива.

«Спешное поручение в Англию. Приказ адмирала», — сигнализировал фрегат. И, отсалютовав флагом, исчез в утреннем тумане.

Комната, в которой заперли Ингольфа, помещалась в одной из башен замка, которую некогда занимал Магнус. Она освещалась небольшим квадратным окошечком, и единственная дверь ее была массивная и обитая железом. У человека, попавшего в эту каменную клетку, не могла даже зародиться мысль о возможности побега.

Внизу, под тюрьмой Ингольфа, находились комнаты Магнуса. После его смерти их никто не посещал. Ходил слух, что в тех комнатах повесился когда-то один розольфсский управляющий, и беспокойный дух его продолжает обитать там, появляясь в виде привидения с веревкой на шее. Некоторые даже утверждали, что по ночам из башни доносятся громкие стоны и стук костей.

Никто из слуг не решился бы пройти через апартаменты Магнуса, но к комнате, в которой был заключен капитан пиратов, вел отдельный ход через широкую террасу, окружавшую башню.

Тщательно исследовав свою тюрьму, Ингольф пришел к заключению, что у него нет шансов на спасение.

Мысль о том, что он обречен на позорную смерть, приводила его в бешенство.

В бессильной ярости колотил он кулаками в железную дверь, бросался на глухие и равнодушные к его отчаянию стены. Маленькое, узкое окошечко, казалось, смеялось над ним. Оно представляло из себя единственный путь к свободе, но через него могла пролететь разве только птица.

Наконец, порыв возбуждения прошел и сменился упадком сил. Прислонившись к стене, Ингольф судорожным движением разорвал душивший его воротник мундира.

— Меня зовут Капитаном Вельзевулом! — воскликнул он. — Неужели же даже черт не придет мне на помощь!

И, как бы в ответ на его слова, в стене раздался глухой стук.

Капитан пиратов не был суеверен и все же ощутил невольную дрожь.

Затаив дыхание, Ингольф прислушался. Стук не повторился. Он дважды ударил кулаком в стену. Молчание, Тогда он приник к камню ухом и невольно вздрогнул. За стеной раздавались какие-то странные звуки, похожие на человеческий стон, а потом старческий, дрожащий голос затянул какой-то однообразный, тоскливый мотив, похожий на колыбельные песни гренландцев и лапландцев.

Изумление охватило Ингольфа.

«Кто бы это мог быть?»

Вдруг на террасе раздались шаги. В тюремной двери открылась форточка.

— Капитан! — раздался чей-то голос.

— Что вам нужно? — недовольно ответил пират.

— Я должен исполнить неприятное поручение…

— Говорите.

— До вашей казни остается только десять минут.

— Как! Вы собираетесь казнить меня ночью?!. Варвары!

— Но ведь вы не знаете… — замялся голос.

— Опять какая-нибудь гнусность?..

— Нет. Ваши матросы бежали из трюма «Ральфа».

— И адмирал боится, что мои храбрые моряки попытаются освободить меня. О, ему не избежать битвы с ними! Мои матросы не такие люди, чтобы спокойно смотреть издали, как будут вешать их капитана.

— К сожалению, казнь ваша совершится во внутреннем дворе замка.

— Этого следовало ожидать от таких подлецов и трусов, как вы.

— Я только адъютант адмирала и исполняю то, что мне приказано. Если у вас есть последнее желание…

— Только чтобы вы оставили меня одного.

Форточка захлопнулась. Шаги постепенно замерли вдали. Ингольф остался наедине со своими мыслями.

Нельзя сказать, чтобы он очень спокойно относился к предстоящей смерти. Кто же захочет умирать в двадцать семь лет, в полном расцвете сил? Другое дело пасть в сражении, погибнуть в борьбе со свирепой стихией…

О чем думал Ингольф и думал ли он вообще о чем-нибудь, — этого он, пожалуй, и сам не мог бы сказать.

Какое-то тупое оцепенение охватило его и лишило мыслей, и только время, казавшееся бесконечным, угнетало его.

— Как долго тянутся эти последние в моей жизни десять минут! — проговорил он с тоской и вздрогнул.

Три глухих удара прозвучали в стене.

— Кто ты? — крикнул Ингольф, — Друг или враг? Зачем ты смущаешь мой покои?

Едва он успел проговорить эти слова, до его слуха долетели мерные, тяжелые шаги солдат.

— Значит, десять минут кончились!.. — прошептал он.

— Стой! — раздалась команда офицера. — Становись в две шеренги!

Загремели железные засовы.

Капитан сделал два шага по направлению к двери и гордо выпрямился.

Вдруг одна из боковых стен раздвинулась и открыла узкий проход, в котором показалась похожая на привидение фигура в черном саване с горящим светильником в руке. Привидение медленно подняло руку, как бы приглашая узника следовать за собой.

Тяжелая дверь заскрипела на ржавых петлях. Ингольф без колебания бросился в темное отверстие, и стена за ним бесшумно закрылась.

— Капитан Вельзевул, — раздался за стеной голос офицера, — следуйте за мной.

И вслед за тем прозвучал крик ярости.

 

Глава XIX

Грундвиг действует

Вернемся несколько назад, к событиям, предшествовавшим захвату пиратского брига англичанами.

Пораженный необычайным сходством Ингольфа с покойной герцогиней, Грундвиг твердо решил проверить свои подозрения.

В сопровождении Гуттора, этого северного богатыря, он отправился на берег фиорда, к тому месту, где бок о бок с «Сусанной» стоял «Ральф».

Не имея никакого определенного плана, Грундвиг надеялся, что неожиданный случай придет ему на помощь. Последнее время он испытывал что-то вроде предчувствия надвигавшейся беды.

Появление неизвестного корабля, крик белой совы, бродяги, которых видели в окрестностях Розольфса, — все это нельзя было считать прямым доказательством готовящегося злодейства, но оно сигнализировало об опасности.

Во всяком случае необходимо было действовать, и он предпринял разведку, полагаясь на свою изобретательность и силу Гуттора, о которой ходили целые легенды.

Притаившись в густом кустарнике, в изобилии покрывавшем побережье фиорда, друзья погрузились в терпеливое ожидание.

Долго ночную тишину ничто не нарушало.

Наконец, их слуха коснулся звук шагов.

Два человека шли по тропинке, громко разговаривая, в полной уверенности, что их никто не слышит.

Сначала до розольфсцев, доносились только отдельные слова.

— …Надод не велит близко подходить к кораблю.

— …Он будет доволен нами.

— …Будет чем поживиться в Розольфсском замке. Ему не дают спать миллионы…

Потом, по мере приближения собеседников, разговор становился слышнее.

— Правда, не знаю, что меня удержало в ту ночь от того, чтобы не подстрелить герцога. В решительный день было бы одним врагом меньше.

— Скажи, Торнвальд, а разве их всех перебьют?

— Надод никого не хочет щадить. Говорят, у него есть какие-то старые счеты с герцогом.

Грундвиг и Гуттор напряженно внимали, стараясь не пропустить ни слова.

— Страшный человек наш Сборг.

— Да тебе-то, Трумп, что за дело до этого? Ведь благодаря ему мы станем богаты.

— И тогда, в свою очередь, будем бояться воров.

Эта шутка рассмешила говоривших, и они разразились громким хохотом.

Воспользовавшись этой минутой, Грундвиг шепнул Гуттору:

— Будь готов. Когда они поравняются с нами, я дам знак.

Не доходя двух-трех шагов до засады, бандиты остановились.

— Нам незачем дальше идти, — сказал Торнвальд. — Надод услышит нас и отсюда.

И он издал резкий, протяжный звук, подражая крику снеговой совы.

— Вперед! — едва внятно произнес Грундвиг.

Скользя, как тени, два друга беззвучно поползли в траве.

— Что за ночь! — продолжал Торнвальд. — Не одна душа совершит сегодня свой последний путь…

Он не успел кончить: железные руки сдавили ему горло, и он, вздрогнув несколько раз, успокоился.

Та же участь постигла его товарища.

— Что нам делать с этой падалью? — спросил Гуттор.

— Оттащи их в сторону, — ответил Грундвиг. — Не надо, чтобы Надод наткнулся на них.

Из разговора бандитов оба друга уже давно поняли, что имеют дело с бывшим розольфсским крепостным Надодом.

— О, на этот раз он не уйдет живым из моих рук, — проворчал богатырь.

— Нет-нет, Гуттор. Не забывай, что в его руках тайна Фредерика Биорна.

— Ты все еще продолжаешь верить в то, что он жив…

— Тсс… Молчи…

Послышался шорох раздвигаемых кустов, и в темноте смутно вырисовался человеческий силуэт.

Он медленно и осторожно продвигался, постоянно оглядываясь, по временам останавливаясь, как бы в нерешительности.

Гуттор быстро присел в траву, а Грундвиг отошел на несколько шагов в сторону и издал неопределенное восклицание, чтобы указать идущему направление.

— Это ты, Торнвальд? — проговорил тот обрадованно. — А где же Трумп?

— Он заснул здесь, в траве, — невнятно пробормотал Грундвиг, стараясь не выдать себя голосом.

— Ты можешь говорить громче, нас никто…

Голос говорившего внезапно оборвался. Гуттор, с которым он поравнялся, вскочил и заключил его в свои могучие объятия.

Через минуту бандит лежал, спутанный веревкой по ногам и рукам, рот его был заткнут тряпкой.

 

Глава XX

Башня Сигурда

— Ну, как ты себя чувствуешь теперь, Надушка? — проговорил насмешливо Гуттор, обращаясь к лежавшему на земле Красноглазому. — Что ж, значит, ты на старости лет не выдержал и вернулся проведать родные места? Будь спокоен, ты останешься доволен нашим приемом. Или, быть может, ты рассчитываешь, что мы не знаем про твои намерения? О, твои люди слишком много болтают. Двое из них уже поплатились за это жизнью. Очередь за тобой, Над. Старые счеты еще не покончены. Ведь герцогиня после пропажи сына умерла с горя. Впрочем, ты еще можешь заслужить прощение. Стоит только тебе во всем чистосердечно признаться, и ты еще получишь вознаграждение, которое поможет тебе начать честную жизнь. Но имей в виду, что ты должен говорить чистую правду, в противном случае, не погневайся!..

Слова эти возымели на Надода обратное действие. Попав в руки к своим злейшим врагам, он уже мысленно простился с жизнью, но теперь им овладела сильнейшая радость.

«Стало быть, еще не все потеряно, — подумал бандит. В его хитром, изворотливом уме быстро составился новый план. — Скоро они сами будут умолять меня на коленях о пощаде».

После краткого совещания решено было отвести Красноглазого в Сигурдову башню. Так называлась она по имени строителя ее, Сигурда Биорна. Башня стояла на расстоянии семи-восьми миль от замка в безлюдном, но изобиловавшем всевозможной дичью скоге. Изредка посещали ее охотники. Высокая, в пять этажей, в каждом из них она имела несколько комнат, а с вершины башни открывался великолепный вид на окрестности. В самом нижнем этаже помещалась столовая с буфетами, наполненными всевозможными яствами и напитками.

При случае можно было провести в башне несколько дней, не терпя лишений.

Смотрителем башни был старый служитель Гленноор, живший в ней безвыходно круглый год.

Эта башня была излюбленным местом Олафа и Эдмунда, охотно посещавших ее во время своих прогулок.

Но Черный Герцог неодобрительно относился к этим посещениям.

В четверти мили от башни находились норы полярных крыс, или, как их называют в Норвегии, леммингов.

Миллионы этих грызунов населяли степи Норландии и Лапландии.

Можно было сколько угодно ходить по их норам, — крысы высовывали головы и с любопытством наблюдали за вами, но не причиняли никакого вреда.

Но стоило только раздразнить их — и против их зубов ничто не могло устоять. Проявляя удивительную солидарность, сотни, тысячи их набрасывались на неосторожного, будь то человек или животное, и загрызали до смерти, а потом начисто обгладывали скелет.

Случалось, что, потревоженные чем-нибудь, бесчисленные массы этих грызунов перекочевывали в другие места, истребляя все по пути. И тогда ни реки, ни заливы, ни горы — ничто, за исключением огня, не могло остановить их.

Таким образом, беспокойство герцога, когда его сыновья отправлялись в Сигурдову башню, имело свои основания.

Достаточно было какому-нибудь злоумышленнику взорвать в скоге одну мину, и потревоженные крысы напали бы на первого попавшегося человека.

Это обстоятельство не было принято во внимание Гуттором и Грундвигом, не знавшими также о том, что Надод высадил на Нордкапе целую шайку негодяев; но в расчеты Красноглазого оно входило.

И поэтому, когда его спросили, согласен ли он идти сам, он кивнул головой.

До старой башни было не более получаса ходьбы. Гуттор и Грундвиг перемолвились за дорогу едва парой слов.

Но Красноглазый дорого бы дал за то, чтобы освободить свой рот. Он не сомневался, что поблизости должна была находиться его шайка, и, с тревогой и надеждой оглядываясь по сторонам, ждал только случая, чтобы дать сигнал своим сообщникам.

Но случая не представлялось.

Уже серел рассвет, когда три пешехода приблизились к Сигурдовой башне.

Вокруг нее царило угрюмое молчание. Двери в башню были закрыты.

Гуттор свистнул три раза. Ответа не было.

«Ладно, — подумал бандит. — Лучше бы я и сам не мог сделать. Теперь мои ребята будут предупреждены».

— Странно, — покачал головой Грундвиг, — я был уверен, что старый Гленноор ждет нас.

Подойдя к двери, он толкнул ее.

Дверь легко отворилась. Глиняная лампа на столе, стоявшем посредине комнаты, слабо освещала ее.

— Гленноор!.. Гленноор!.. — позвал Грундвиг, входя в комнату, служившую столовой.

Следом за ним Гуттор ввел пленника.

Башня казалась мертвой, но тишина ее не успокаивала, а казалась угрожающей.

Случайно заглянув под стол, Грундвиг испустил крик ужаса. Там лежало тело старого Гленноора, и в груди у него торчал кинжал.

Очевидно, преступление было совершено недавно, так как труп еще не успел остыть.

— Он убит! — с горестью констатировал богатырь.

— Право, Гуттор, я начинаю бояться, — прошептал Грундвиг.

На губах Надода играла зловещая улыбка.

 

Глава XXI

Надод заговорил

Заперев Красноглазого в подземелье, Гуттор и Грундвиг исследовали всю башню. Но нигде им не удалось найти следов убийцы.

Тогда друзья устроили военный совет.

— Во всем этом я узнаю руку «Грабителей», — сказал Грундвиг. — Не один замок на берегах Швеции, Норвегии и Англии ограбили и разрушили они за последнее время. Конечно, еще не все потеряно, но положение наше тем серьезнее, что опасность угрожает замку и с суши и с моря.

— Послушай, Грундвиг, неужели же капитан Ингольф заодно с ними?

— Боюсь, что да. Коварный Надод мог воспитать его в ненависти к Биорнам и теперь привел сюда, чтобы сын убил собственного отца.

— Замолчи, Грундвиг! Твои слова приводят меня в ужас!..

— А знаешь ли ты, кто был виновником гибели Магнуса и старшей дочери нашего герцога, прекрасной Леоноры? Все тот же проклятый Надод. А теперь он собирается уничтожить весь род герцогов Норландских.

— К счастью, он находится в наших руках…

— И мы должны выведать у него замыслы бандитов.

— А если он откажется говорить?

— Старый Грундвиг найдет средство развязать ему язык.

— Ну, а если он признается во всем? Отпустим ли мы его?.. Ведь мы дали честное слово.

Старик горько улыбнулся.

— «Честное слово!»… Может ли идти речь о нем, когда от этого зависит безопасность Биорнов!

— Нечего терять время, — продолжал Грундвиг. — Веди сюда пленника, и ты увидишь, что я сумею заставить говорить и немого.

Спустившись в подземелье, Гуттор скоро вернулся, подталкивая впереди себя Надода.

Тем временем Грундвиг достал откуда-то маленькую жаровню и стал разжигать ее.

— Ну что, — обратился он к вошедшему Надоду, — обдумал ли ты мои слова и согласен ли ты отвечать?

Красноглазый молча покачал головой. Он знал, что ему нечего надеяться на прощение от своих заклятых врагов. К тому же он с минуты на минуту ожидал, что бандиты придут к нему на помощь. Об этом свидетельствовало убийство Гленноора.

На условном языке преступников это означало: «Господин, мы еще недостаточно сильны, чтобы напасть на твоих стражей, но скоро мы вернемся с подкреплением и освободим тебя».

Потом, устремив на Грундвига взгляд, исполненный смертельной ненависти, он сказал:

— Вот уже двадцать лет, как мы с вами не виделись, но вы хорошо знаете, что меня нельзя запугать. Я решил молчать. Делайте со мной, что хотите.

— Это твое последнее слово?

— Первое и последнее. Я в ваших руках, но мы еще увидим, чья возьмет.

— Увидим, — со зловещей усмешкой ответил старик и, не говоря ни слова, принялся раздувать жаровню.

Надод почувствовал, как холодные мурашки пробежали по его телу. «Неужели они осмелятся подвергнуть меня пытке?» — подумал он.

Окончив свое занятие, Грундвиг вынул из-за пояса широкий нож и сунул его в жаровню, потом, обернувшись к Гуттору, сказал:

— Свяжи ноги этому негодяю.

Богатырь немедленно исполнил приказание.

— Что значит эта шутка? — спросил Надод, щелкая зубами от страха.

Никто ему не ответил.

Вынув из жаровни нож, Грундвиг подошел к бандиту и поднес к его лицу раскаленное добела лезвие.

— Сжальтесь, сжальтесь!.. — завопил тот, обезумев от ужаса. — Я буду говорить!

— Ага! Ты поумнел наконец, — засмеялся Грундвиг. — Выслушай же меня еще раз. Тебя зовут Красноглазым, но даю слово, что тебя будут называть Безглазым, так как я выжгу твой единственный глаз, если только ты не ответишь без утайки на все мои вопросы…

— Правда ли, что Фредерик Биорн утонул?

— Нет, он жив, но я не знаю, что сталось с ним.

Раскаленное железо снова приблизилось к лицу бандита.

— Клянусь именем матери! — закричал в испуге несчастный. — Я говорю правду.

Грундвиг опустил нож.

— Объяснись, — сказал он.

— Я ненавидел с детства Биорнов за то, что они обладали могуществом, богатством и славой, а я был только жалким рабом. Мне хотелось причинить им какое-нибудь зло. И вот, катаясь с мальчиком на лодке, я встретил однажды незнакомое судно, и капитан его забрал с собой Фредерика.

— Как же ты отдал ребенка?

— Я рассказал, что мы сироты и мне нечем кормить братишку.

— Негодяй!.. А как назывался тот корабль?

— Не заметил.

— А под каким он был флагом?

— Кажется, под датским.

Грундвигу очень хотелось крикнуть в лицо Красноглазому: «Лжешь! Ты отлично знаешь, что капитан Ингольф и есть Фредерик Биорн».

Но он сдержал себя и только спросил:

— И с тех пор ты нигде не встречал Фредерика?

— Где же я мог его встретить? Ведь вы меня так жестоко избили, что я шесть месяцев проболел и только чудом остался жив. А после, когда я выздоровел, я не мог бы его найти, так как сам не знал, кому я его отдал.

— Он прав, — тихо прошептал Гуттор.

— Это так, — подтвердил Грундвиг. — Но какими же судьбами в таком случае встретились они на «Ральфе»?

 

Глава XXII

В осаде

Допрос продолжался.

Надод, не боявшийся смерти, предпочел рассказать всю правду, только бы не лишиться зрения. Убежденный, что его товарищи явятся к нему на выручку, он решил оттянуть время.

Откровенно рассказав все то, что уже знают читатели о подготовке нападения на Розольфсский замок, он не скрыл даже требования Ингольфа пощадить владельцев замка, а в заключение раскрыл тайну гибели Элеоноры Эксмут, ее мужа и детей.

Взволнованные всем, чти им пришлось услышать, Грундвиг и Гуттор угрюмо молчали.

Вдруг Надод, не перестававший прислушиваться, вздрогнул, и на лице его отразилась злобная радость.

— Это они, — беззвучно прошептал он.

Три сильных удара в дверь заставили Грундвига и Гуттора очнуться от задумчивости. Кто бы это мог быть? Не заметил ли герцог отсутствие своих слуг и не послал ли за ними людей?

— Кто там? — спросил Грундвиг, подходя к двери.

— Ваши друзья, — ответил незнакомый голос. — Отворите.

Забыв осторожность и то, что убийцы Гленноора могли каждую минуту вернуться, Грундвиг отодвинул засов, запиравший дверь.

И тотчас же прозвучал его крик:

— Гуттор!.. Ко мне, на помощь!..

Тщетно старался старик закрыть снова дверь, — человек пять уже уперлись в нее, и она медленно открывалась, уступая их усилиям. Вот один из них уже наполовину пролез в комнату. Одним прыжком подскочил Гуттор и, схватив переднего из нападавших, втащил внутрь и, захлопнув дверь, прижал ее спиной.

— Запереть, что ли? — спокойно спросил он.

— Конечно, ведь их там десять на одного!..

— Только десять? — заметил богатырь, с сожалением задвигая засов.

Бандит, которого он втащил в комнату, притаился, не шевелясь, в углу. Это был дюжий, широкоплечий мужчина и, должно быть, силач, опасный для всякого, кроме Гуттора.

— Что нам делать с этой гадиной? — спросил он, встряхивая бандита за ворот.

— Для убийц Гленноора не может быть пощады, — ответил Грундвиг. — Они явились, чтобы покончить с нами и освободить своего атамана.

— Не убить ли одним ударом двух зайцев? — кивнул богатырь в сторону Надода.

— Нет, этот нам еще будет нужен. Пусть сам герцог решит его участь.

Между тем удары градом сыпались в дверь, но крепкое старое дерево, из которого она была сделана, не уступало.

Тогда один из бандитов закричал:

— Наберем валежнику и подожжем их.

— Да, да!.. — подхватило несколько голосов. — Подожжем их!..

— Ладно же! И я вас потешу! — проворчал Гуттор и, схватив своего нового пленника, он потащил его на верх башни.

Войдя на террасу, он взглянул вниз. Человек двадцать пять бандитов копошилось там, складывая у подножия башни большой костер.

— Эй, вы! Псы голодные! — крикнул богатырь. — Ловите вашего товарища!

И, схватив одной рукой несчастного, он покрутил его над головой и швырнул с такой силой, что тот распластался на земле шагах в двадцати от башни.

Яростный крик был ответом на этот поступок, и бандиты подожгли валежник.

Огонь сразу охватил сухие ветки и побежал по ним, треща и разгораясь. Пламя лизнуло серую каменную громаду и потянулось наверх, туда, где на светлом фоне неба стоял, скрестив на груди руки, Гуттор.

С презрительным спокойствием он смотрел на костер, потом произнес:

— Ладно! Мы еще покажем вам!.. Не так-то легко войти сюда!

И, медленно повернувшись, он сошел вниз.

В погребе башни хранились большие поленья, употреблявшиеся для огромных средневековых каминов. Выбрав одно из них, футов десять длиною, Гуттор приладил к нему старую секиру и, вооружившись таким образом, стал у дверей.

При виде этого Надод невольно вздрогнул. С таким оружием богатырь мог перебить половину нападающих прежде, чем они ворвутся в башню.

Торжествующие крики доносились снаружи. Еще несколько минут, и дверь должна была загореться.

Неожиданно разразился сильнейший ливень, и костер потух.

 

Глава XXIII

Герб Биорнов

Идите за мной, — сказал призрак, — вам больше нечего бояться.

Ингольф вздрогнул, почувствовав на своей руке прикосновение костлявых, холодных пальцев, но все же смело пошел за своим неизвестным проводником. Они спустились по узенькой винтовой лестнице, устроенной в толще стены.

На одном из поворотов привидение остановилось и, подняв ночник, осветило им лицо Ингольфа. Бескровные губы зашевелились, и капитан услышал слабый, как Дуновение, голос:

— Вылитая герцогиня. И как это Гаральд не узнал его.

И, тяжело спускаясь по крутым ступеням, старик продолжал бормотать:

— Гаральд! Чего я хочу от него?.. Он занят Эдмундом и Олафом… Бог накажет его за то, что он покинул своего брата. За себя я его прощаю… мне уже недолго осталось жить.

Лестница кончилась.

— Мы пришли, — сказало привидение, и Ингольф увидел, что одна из стен раздвинулась, образуя проход.

Он вошел и остановился в изумлении.

Большая комната была убрана с восточной роскошью. Вдоль стен тянулись мягкие диваны, крытые дамасским штофом; стены и потолок были обиты тисненой кожей; паркетный пол покрывал толстый пушистый ковер; с потолка на серебряной цепи спускалась лампа из богемского хрусталя. По одной стене шли полки красного дерева, уставленные толстыми книгами одинакового формата и в одинаковых переплетах; на корешках каждой из них был обозначен год ее издания. Тут были все года от 1730 до 1776.

Оглядев комнату, Ингольф повернулся к своему проводнику. Перед ним стоял маленький старичок, на ссохшемся и тощем теле которого, как на вешалке, болтался черный кафтан с длинными рукавами, спускавшийся ниже колен. Эту одежду Ингольф принял было за саван. Кожа на лице старичка сморщилась и своим цветом напоминала слоновую кость. Потухшие глаза его сидели глубоко в орбитах, придавая ему сходство с мертвецом. И даже голос звучал глухо, как будто шел издалека.

Ингольф низко поклонился старичку.

— Кто бы вы ни были, — сказал он, — вы спасли меня, и я благодарю вас от всей души. Вы меня не знаете, но если только мне представится случай доказать…

— Я вас не знаю? — перебил старичок. — Я вас не знаю? — повторил он своим замогильным голосом, от которого невольно бросало в дрожь. — Как вы можете знать, знаю ли я вас?

— Откуда же вы меня знаете? — изумился Ингольф.

— Мне ли его не знать, когда он при мне родился! — бормотал старик.

Ингольфу показалось, что его собеседник впал в детство.

— Кто же я такой, по-вашему? — спросил он с ласковой улыбкой.

— Твое теперешнее имя я забыл, хотя Грундвиг и говорил мне его. Память у меня становится слаба. Я — как законченная книга, к которой нельзя прибавить больше ни одной страницы. Но при рождении ты получил имя Фредерика Биорна и титул принца Розольфсского, потому что все старшие сыновья герцога — принцы.

Ингольфу слова эти показались забавными.

— И, значит, отец хотел повесить собственного сына, а вы спасли герцога от такого страшного преступления? — сказал он.

Старик понял насмешку.

Ты тоже принимаешь меня за сумасшедшего… Нет, нет, — заторопился он, заметив, что Ингольф собирается протестовать. — Я не сержусь на тебя нисколько…

Уверенность, с какой говорил старик, произвела на капитана сильное впечатление.

— Грундвиг рассердится, что я украл у него радость, — продолжал старик. — Этот счастливый миг принадлежит ему по праву. В продолжение двадцати лет он ищет тебя… Я тоже имею право на это счастье, но мне осталось жить всего несколько часов.

Достав из выдвинутого в столе ящика изящный медальон, старик протянул его Ингольфу.

— Тебе знаком этот портрет?

Из овала медальона глянула на капитана прелестная женская головка. Необъяснимое волнение охватило Ингольфа.

— Моя мать! — воскликнул он и в порыве чувств прижал портрет к губам. А между тем он не знал своей матери. Ему говорили, что она умерла во время родов.

Легкое прикосновение вывело Ингольфа из раздумья.

— А взгляни на эту вещь, — проговорил старик и протянул ему небольшую печатку с яшмовой ручкой.

На печатке был выгравирован летящий орел с сердцем в когтях. Внизу стояло: Sursum corda — горе сердца.

Это был герб Биорнов и их девиз.

— Покажи свою грудь, Фредерик Биорн, — произнес замогильный голос.

Изумлению капитана не было границ. Откуда мог этот старик знать его тайну, о которой он никогда никому не говорил?

Быстрым движением открыл он грудь. На ней был вытатуирован тот же рисунок, что и на яшмовой печати.

Старик поднял голову. Казалось, он помолодел лет на двадцать, и, когда он заговорил, голос его звучал почти твердо.

— Мы с Грундвигом никогда не верили в то, что ты утонул, и не отчаивались отыскать тебя.

— Как? Разве здесь думали…

— Слушай меня. Мы обыскали все дно фиорда в том месте, где предполагали, что ты упал в воду. Мы шесть часов искали по всем направлениям, куда мог тебя отнести отлив, и ничего не нашли. Это убедило нас в том, что ты жив и что тебя украли или продали кому-нибудь. Мы надеялись отыскать тебя по этому знаку на груди. Знаешь ли ты, кто наложил его на тебя? Я, старый Розевель, сделал это.

— Вы! — вскричал Ингольф, бросаясь ему на шею. — Вы спасли меня и теперь возвращаете моим родным!.. Как мне благодарить вас!

И он запечатлел поцелуй на холодном лбу старика.

 

Глава XXIV

О дяде Магнусе

В памяти Ингольфа всплыли картины детства.

Вспомнил он, как отец прогнал слугу, который сказал при нем, что у него нет отца. При поступлении в кадетский корпус вместо метрических бумаг было представлено какое-то нотариальное свидетельство.

Значит, его отец — датский арматор — не был его отцом.

Ингольф больше не сомневался в этом.

Теперь он понял, почему все в Розольфсе казалось ему таким знакомым.

Он хотел знать все подробности своего похищения и с жадным вниманием выслушал рассказ старого Розевеля.

Да, поистине Надод был злым гением всего рода Биорнов.

И какое странное совпадение: его вернул на родину тот же человек, который оторвал его от родного дома.

При одной мысли о том, что могло произойти, если бы не эта неожиданная развязка, Ингольф чувствовал, что волосы у него становятся дыбом. Правда, он не собирался убивать отца и братьев, но смог ли бы он удержать от этого своих разъяренных матросов? А Надод?

— О, как жаль, что этот негодяй не в моей власти! — воскликнул Фредерик. — Он, вероятно, убежал вместе с моими матросами…

— Нет, — ответил старик, — он еще до этого скрылся с корабля. Это говорили англичане. Отсюда слышно все, что говорится во внутреннем дворе… Много лет у меня не было другого развлечения, так как мне запрещено выходить из этих комнат. Видишь решетки на окнах?.. Я не могу даже выглянуть наружу. Единственный человек, который навещает меня, — Грундвиг. Он мне приносит пищу и беседует со мной о старине. Кроме него и твоего отца никто в замке не знает, что я здесь живу. Эта башня считается необитаемой. Люди говорят, что в ней иногда появляется привидение. Это правда… ведь я так похож на привидение. Такова воля Гаральда. Он боится за Эдмунда и Олафа… Но тот, там, среди вечных льдов… Как должен был он проклинать его, умирая, если только действительно умер…

Капитан слушал старика, не перебивая.

— Что же здесь происходит? — бормотал он в недоумении. — Расскажите мне толком, и если вам нужен защитник…

— Это очень печальная история, — сказал после некоторого колебания Розевель, — но тебе следует все-таки узнать ее. Быть может, еще не слишком поздно, и тебе удастся спасти его.

— Кого?

— Твоего дядю Магнуса… Выслушай меня спокойно, — продолжал старик. — Тебе нечего опасаться: никто, кроме меня и Грундвига, не знает о существовании потайной лестницы, и нас здесь никто не потревожит. Впрочем, при первом подозрительном шуме я сумею надежно спрятать тебя.

— Хорошо, Розевель, я слушаю тебя.

— Узнай, во-первых, что я на два года моложе твоего отца, хотя по виду намного старше. Не удивляйся этому. Я перенес столько страданий, что силы мои надломились… Масло в лампе выгорело почти до последней капли, и в один прекрасный день я угасну незаметно для самого себя. Но довольно обо мне. Тебе известно, что Биорны владели огромным рыболовным флотом и занимались более семи веков ловлей рыбы и охотой на китов? Видишь эти книги в шкафах? — спросил Розевель. — Это все корабельные журналы. Так вот, когда твоему дяде, Магнусу Биорну, исполнилось четырнадцать лет, у него в голове прочно засела одна идея. Просматривая корабельные журналы наших капитанов, собранные здесь, он заметил во всех одну любопытную подробность. При наступлении холодов, когда корабли возвращались в Розольфс, чтобы не застрять во льдах, со всех концов Европы тянулись птицы, направляясь к Северному полюсу. Пролетали они в таком количестве, что застилали небо. С наступлением весны птицы возвращались обратно. Очевидно, что они летели на север не за льдом, если убегали от сравнительно легкой европейской зимы. И, следовательно, там, на севере, около полюса, должна была быть страна, изобилующая болотами, реками, быть может, даже свободное ото льда море, берега которого покрыты густой растительностью, в которой мириады птиц могли найти себе пропитание. Об обширности этой земли можно было судить уже по количеству улетающих туда птиц. Эта-то неизвестная обетованная земля и была причиной гибели моего господина. Он задался целью открыть ее… «Розевель, — твердил он мне постоянно, — мы с тобой прославимся открытием шестой части света». Пять лёт плавали мы с ним по Северному морю, зимовали на Шпицбергене, на Новой Земле, побывали на берегах Лены и достигли восемьдесят шестой параллели. Все приготовления к будущей экспедиции держались в строгой тайне, так как Магнус не хотел огорчать своего брата Гаральда, а с другой стороны, не хотел, чтобы его секрет был разглашен заранее: он надеялся преподнести всему миру сюрприз.

Помолчав, старик продолжал:

— Семь лет прошло с того дня, когда мы выступили в нашу экспедицию из Сибири, взяв с собой нескольких слуг и наняв отряд эскимосов с собаками и санями. Впереди мы гнали стадо оленей, которые должны были служить пищей нам и собакам. С большими трудностями достигли мы восемьдесят седьмой параллели. Там нас застала третья зима. Медленно продвигались мы дальше… Однажды мы взошли на ледяную гору, высотою около трех тысяч футов. К большому удивлению заметили мы, что наверху мороз был меньше. Вдруг Магнус закричал от радости. Мы взглянули в направлении, в котором он указывал. Далеко на горизонте узкая голубая полоска отражала, как в зеркале, лучи заходящего солнца. Это было море, свободное ото льда. Мы достигли нашей цели. Но радость наша была преждевременна. Нам предстояло пройти еще около двадцати миль по ледникам. Шаг за шагом прорубали мы себе топорами во льду дорогу, и с каждым пройденным шагом уходили наши силы… К довершению всех бед, выяснилось, что на третью зимовку у нас не хватит провианта. Я стал советовать вернуться назад. Но Магнус предпочитал скорее погибнуть, чем вернуться назад накануне успеха.

Старик помолчал, потом вздохнул и продолжал слабым голосом:

— Он решил во что бы то ни стало провести во льдах третью зиму. Эскимосы вырубили нам во льду пещеры, и мы остались… Что было дальше — я не помню. Очнулся я уже в Розольфсе, куда меня без сознания привезли эскимосы. Благодаря заботливому уходу Грундвига я поправился. Гаральд, узнавший обо всем от привезших меня эскимосов, испугался, как бы Эдмунд и Олаф не вздумали отправиться за дядей… Ведь они оба отличались пылкостью и благородством характера!.. Тогда распустили слух, что иностранец, которого привезли в замок, умер. И так как меня по приезде никто не узнал, — настолько я изменился и постарел, — то слуху поверили. Я же был осужден на вечное заточение в этой башне. Вот уже три года прошло с тех пор, и я жду не дождусь, когда смерть соединит меня с моим господином.

— Ты думаешь, он уже умер?

— Как знать?.. Но если даже он жив, помощи ждать неоткуда.

— Ты ошибаешься, старик, — с живостью перебил его Ингольф. — Фредерик Биорн отправится на поиски своего дяди.

— Ты! Ты! — крикнул вне себя от охватившего его возбуждения Розевель. — Ты хочешь сделать это?

— Клянусь, что я разыщу его живым или мертвым и этим искуплю свои прегрешения!

 

Глава XXV

«Друг Пеггама»

Узник бежал!

Это известие поразило всех. Суеверные розольфсцы были недалеки от истины, предполагая, что дело не обошлось без участия призрака. Но скептически настроенный адмирал Коллингвуд думал иначе и предложил произвести строжайший обыск во всем замке. К его удивлению, предложение его встретило единодушный отказ. Олаф и Эдмунд не могли отрешиться от симпатии к человеку, которого они спасли от гибели в мальстреме, и даже сам Гаральд решительно восстал против обыска.

— Как вам угодно, любезный герцог, — сказал задетый за живое Коллингвуд. — В сущности, речь идет о вашей безопасности, и поэтому вы вольны распорядиться, как вам заблагорассудится. Но я не могу понять вашей слабости к этому негодяю, замышлявшему ограбление замка и вашу смерть.

— Нельзя ему отказать в справедливости, — отвечал Черный Герцог. — Капитан Ингольф теперь уже не простой пират, а офицер регулярного флота, исполнявший приказ своего начальства. Поэтому он не несет ответственности за свои действия. К тому же, обедая за моим столом, он не знал, что приказ касается меня: он дал в этом честное слово.

— Я все равно не допустил бы, чтобы его повесили, — продолжал герцог. — Биорны сражаются с врагами лицом к лицу, они честные воины, а не поставщики сырого материала для виселиц.

— В таком случае, герцог, я вижу, что мне здесь нечего делать…

Адмирал не договорил.

Толпа английских матросов втащила в залу какого-то человека со связанными руками.

— Оставьте меня, скоты этакие! Пустите, вам говорят! — кричал человек, отбиваясь от матросов. — Ведь я же вам повторяю, что я хочу видеть вашего адмирала!

— Господин адмирал, — сказал один из матросов, — это пират, бежавший с «Ральфа». Нам удалось изловить его.

— Сам ты пират, бочка английская! — огрызнулся Иоиль. — Нашел, чем хвалиться: поймали! Это когда я сам пришел к вам… Победители тоже! Двадцать на одного…

— Ну этот от меня не уйдет! — воскликнул Коллингвуд. — Этого я непременно велю повесить.

— Во-первых, не забывайте, что здесь вы не на английской земле, — смело возразил Иоиль, и этот ответ сразу завоевал ему расположение всех норландцев. — А во-вторых, через пять минут вы будете меня сами защищать. А пока извольте приказать, чтобы мне развязали руки.

— Молчи, дерзкий!

— Берегитесь, адмирал Коллингвуд! Как бы вам не пришлось потом раскаяться.

— Негодяй! Ты смеешь мне угрожать!..

— Я имею к вам поручение от мистера Пеггама, — торопливо проговорил Иоиль.

— От Пеггама!

Кровь отхлынула от лица адмирала.

— Как ты сказал: Пеггам? — переспросил Олаф, не в силах больше скрывать свое изумление.

Но Эдмунд вовремя остановил брата.

— Молчи! — прошептал он. — Давай лучше слушать.

— Да, от лучшего друга их милости, Пеггама, — громко подтвердил Иоиль.

— Развязать его! — неожиданно приказал адмирал, и на его бледном лице появилась натянутая улыбка. — Я ни в чем не могу отказать посланцу моего приятеля Пеггама.

Иоиль с торжествующим видом оглядел всех присутствующих.

— Я так и знал! — заявил он.

— Пеггам ваш друг? — спросил Эдмунд, впиваясь взглядом в лицо адмирала.

— Ну да, разумеется, — ответил тот. — Что ж тут особенного? Он мой нотариус и поверенный.

Конечно, в этом не было ничего особенного, а между тем что-то угрожающее носилось в воздухе. Что это было, знали только Иоиль и Коллингвуд.

Чувствуя себя крайне неловко, адмирал первый заговорил.

— Так как поручение Пеггама не имеет отношения к этим господам, — обратился он к Иоилю, — то не лучше ли будет, если мы пойдем ко мне на корабль и там ты передашь мне, в чем оно заключается.

— Для этого не стоит так далеко ходить, — дерзко отвечал посланец. — Поручение несложное. Я требую именем Пеггама, чтобы вы освободили капитана Ингольфа.

— Это уже не в моей власти: пленник убежал час тому назад.

— Вы лжете! — крикнул, краснея от гнева, Иоиль.

— Спроси у них! — возразил Коллингвуд, делая вид, что не расслышал оскорбления.

— Это правда, — сказал кто-то. — Его не нашли в темнице, хотя за десять минут перед тем он был там.

— Значит, этот человек убил его. — Иоиль протянул руку, указывая на адмирала. — Как раньше убил…

— Молчи, негодяй! — простонал, задыхаясь, Коллингвуд.

— Говори! — приказал Эдмунд.

Иоиль стоял в нерешительности.

Он знал, что одного его слова будет достаточно, чтобы началось кровопролитие, и его пугали последствия.

Пятьсот англичан находились поблизости, готовые прийти на помощь адмиралу, а в замке было слишком мало народа, чтобы противостоять им.

— Мне нечего больше говорить, — громко ответил он и прибавил шепотом так, что его расслышал только один Эдмунд: — Не спрашивайте сейчас ни о чем… Скоро вы все узнаете…

Единственным желанием Коллингвуда было теперь очутиться как можно скорее на палубе собственного корабля.

— Очевидно, мы имеем дело просто с помешанным, — сказал он. — А засим, господин герцог, разрешите с вами проститься, а также обратить ваше внимание на то, что вчера наша помощь была, очевидно, более желательна, чем сегодня.

Гаральд молча поклонился.

Взбешенный Коллингвуд в сопровождении свиты покинул замок.

— Объясни же нам, что означают твои слова, — обратился к Иоилю Эдмунд, как только адмирал вышел.

— Я буду говорить только при герцоге и его сыновьях, — ответил Иоиль.

Повелительным жестом герцог отослал своих людей.

— Мы слушаем, — произнесли в один голос Эдмунд и Олаф.

— Прикажите вашим кораблям пустить ко дну шлюпки адмирала, когда те будут проходить мимо них.

— Что это значит?

— Знаете ли вы, кто такой Коллингвуд?

— Ну конечно.

— Я спрашиваю, знаете ли вы его титул?

— Нет.

— Он числится в списках верхней палаты английского парламента под именем Чарльза VI, герцога Эксмута.

— Бог мой! — воскликнул Гаральд. — Так он брат моего несчастного зятя?.. Отчего же он мне ничего не сказал?

— Потому что он сам, с помощью нотариуса Пеггама и Надода Красноглазого, утопил своего брата в море вместе со всей его семьей, чтобы завладеть его титулами и богатством…

— Так это наша сестра была!..

— И мы не могли спасти ее!

Олаф и Эдмунд в отчаянии ломали себе руки.

— Да что ж вы медлите! Бегите скорей! — кричал старый герцог, вне себя от горя и гнева. — Велите палить картечью в этих разбойников!

Олаф и Иоиль бросились, чтобы исполнить его приказание, но Эдмунд жестом остановил их.

— Что ты делаешь? Ведь они уйдут от нас! — бросил ему с упреком старый герцог.

— Отец, — возразил почтительно, но твердо Эдмунд, — с ним находится пятьсот ни в чем не повинных людей, которых не должна коснуться наша месть.

— О, я прекрасно помню его!.. — воскликнул Олаф. — Он стоял поодаль с закрытым лицом, не так ли, Иоиль?.. А бедная Леонора на коленях умоляла пощадить ее детей… Ах, когда я вспоминаю об этом, кровь начинает во мне кипеть!.. Нет, не от картечи должен умереть этот негодяй! Он должен умереть медленной, жестокой смертью… Боже мой! Что со мной делается… Я начинаю сходить с ума!..

— Успокойся, брат, — проговорил Эдмунд, кладя ему на плечо руку. — Отец, доверишь ли ты своим сыновьям дело мести?

Старый герцог гордо поднял свою голову.

— Дети мои, — сказал он торжественно. — Вам поручаю я отомстить за вашу несчастную сестру. Помните, что это ваш первый и священный долг!..

— И мой также! — произнес молодой звонкий голос.

— Капитан Ингольф! — воскликнули в один голос герцог и его сыновья.

— Нет, теперь я Фредерик Биорн, — возразил капитан, бросаясь к ногам старого герцога. — Отец мой, узнайте своего сына!

И, проворно расстегнув кафтан, он обнажил свою грудь, показав вытатуированный на ней герб Биорнов.

 

Глава XXVI

Лемминги

Плохо бы пришлось осажденным в Сигурдовой башне, если бы один розольфсский псарь не забрел случайно к ней, выслеживая дичь.

Заметив около башни вооруженных людей, он поспешил в замок и сообщил об этом герцогу.

Фредерик, вспомнив о том, что Надод высадил на берег шайку «грабителей», предположил, что Гуттор и Грундвиг в погоне за Красноглазым наткнулись на бандитов и принуждены были, спасаясь от них, запереться в башне.

Необходимо было как можно скорее спешить к ним на выручку.

Уже все было готово к выступлению, когда к Фредерику подошел Иоиль и спросил:

— А ваши матросы, капитан? Что прикажете им передать?

— Ах, да! — воскликнул Фредерик. — Я чуть было не забыл о них!.. Что с ними?.. Где они?

Иоиль описал капитану бегство пиратов с брига и взятие английского фрегата. Беспримерное мужество матросов «Ральфа» вызвало всеобщий восторг.

Даже Черный Герцог не удержал своего восхищения.

— Молодцы! — похвалил он, — Право, молодцы!

— Да, отец, экипаж у меня был отборный, — сказал Фредерик с глубоким вздохом.

Герцог понял его и с улыбкой заметил сыну:

— Разве ты думаешь, что те, которые верой и правдой служили капитану Ингольфу, потеряют все свои хорошие качества на службе у Фредерика Биорна?

— Отец! — не помня себя от радости, воскликнул Фредерик.

— Ты сам знаешь, что у нас довольно сильные враги, и потому нам не приходится пренебрегать такими храбрыми защитниками.

Получив возможность говорить, Иоиль докончил свой рассказ:

— Захватив фрегат, Альтенс взял курс на юг, чтобы сбить англичан с толку, а потом должен был крейсировать у берегов и выслать в фиорд лодку за капитаном.

— Поезжай к ним, сын мой, — сказал старый герцог. — Негодяй Коллингвуд, наверное, поторопится уйти, и ты сумеешь сегодня же вечером вернуться в Розольфс.

— Но разве я могу покинуть вас в такую минуту, отец мой?

— Не бойся за меня. Нас много, и мы хорошо вооружены. Спеши к своим товарищам, ты не должен покидать их в опасности.

Несколько минут спустя Фредерик и Иоиль мчались на отличных конях по направлению к фиорду, а Гаральд в сопровождении сыновей и отряда из тридцати всадников спешил к Сигурдовой башне. Не проехал отряд и четверти мили, как Олаф и Эдмунд услыхали позади себя знакомое рычание. Это был друг Фриц. Убедившись, что о нем все забыли, медведь сорвался с цепи и догнал своих хозяев.

Прислушиваясь к тому, что происходило снаружи, Надод мало-помалу терял всю свою самоуверенность. Он понимал, что каждая лишняя минута увеличивала шансы его противников, и он досадовал на своих сообщников, что они не сообразили дать ему как-нибудь знать, исполнены ли его приказания.

Вдруг до него донесся обрывок разговора двух бандитов.

— И чего ждут? — говорил один. — Несколько фунтов пороха, и дверь разлетится вдребезги.

— А ты разве забыл, что весь порох израсходовали по приказанию Торнвальда на другое дело?

— Почему же не взять его оттуда обратно? Ведь он там больше не нужен?

— Это еще неизвестно. Седжвик уверен в успехе. Он приказал не собирать больше хвороста для костра. Нам остается только сторожить башню. И если к вечеру розольфсцы сюда не соберутся, то это будет доподлинно несчастьем.

Разговаривающие удалились.

«Мои планы сбываются!» — торжествующе прошептал Надод.

— Не видать помощи, — сказал Гуттор. — По правде говоря, я надеялся, что о нас скорее вспомнят. Костер больше не горит, но негодяи держат совет. Боюсь, что они замышляют что-то скверное. Если так будет продолжаться, то я даю тебе слово, что сверну Красноглазому шею и сделаю вылазку.

— Превосходно! — засмеялся Грундвиг. — Ты будешь в авангарде, я в арьергарде, а в центре будет то расстояние, — какое окажется между нами.

— Смейся, смейся… А по-моему, это просто унизительно подвергаться осаде со стороны такого сброда, у которого нет даже огнестрельного оружия.

Действительно, все бандиты были вооружены только холодным оружием, так как Надод строжайше запретил им брать с собой огнестрельное оружие, боясь, что нечаянным выстрелом они могут выдать свое присутствие.

— А у нас разве есть оно, Гуттор?.. Но это еще ничего; ты забываешь, что я не такой силач, как ты, и тебе придется одному бороться против всех…

— Поверь, я этой дубиной уложу на месте одним ударом человек шесть…

Гуттор замолчал. Вдали послышался звук рога.

— Это они! — обрадовался богатырь. — Я узнаю рог Гуттора.

Он бросился наверх и сейчас же спустился.

— Это герцог и с ним целый отряд, настоящее войско… Бандиты попрятались все до одного.

— Они не трусы, — с сомнением покачал головой Грундвиг. — Здесь кроется что-то другое.

Надод, казалось, разделял радость двух друзей, и она выражалась у него отчаянными гримасами, от которых становилось еще безобразнее его уродливое лицо.

Десять минут спустя дверь башни отворилась. Вошел герцог и с ним два его сына, Олаф и Эдмунд.

Смерть Гленноора опечалила герцога.

В глубоком раздумье стоял он над трупом старика, как вдруг его позвал чей-то голос. Обернувшись, он увидал Надода.

— Герцог Норландский, — говорил Красноглазый, — взгляни на дело твоих рук. Тот человек умер и больше не страдает, а я, по твоей милости, терплю ужасные мучения.

— Кто ты такой? — смущенно спросил Гаральд.

— Я — Надод, твой бывший крепостной. Теперь меня зовут Красноглазым. Узнаешь ли ты меня?

Все бросились к бандиту, чтобы заставить его замолчать, но Черный Герцог повелительным жестом остановил их.

— Назад, холопы! — крикнул Надод. — Не мешайте осужденному на смерть говорить со своим палачом.

— Кто тебе сказал, что ты осужден на смерть?

— Посмотри, как меня связали: веревки впились в тело.

— Развяжите его! — приказал герцог.

— Ваша светлость, не делайте этого! Остерегитесь… — умоляюще произнес Грундвиг.

Но герцог был занят собственными мыслями.

— Довольно крови… сегодняшний день должен быть днем прощения… Сегодня мне возвратили сына… — шептали его губы.

Видя, что никто не торопится исполнить его приказание, он подошел и сам развязал веревки, которыми был связан пленник.

Это неожиданное великодушие тронуло Надода, но только на минуту: злоба вспыхнула в нем с новой силой.

Вырвав листок из записной книжки, Гаральд что-то написал и отдал Красноглазому.

— Возьми это и уходи, а то я не ручаюсь за своих людей. И постарайся сделаться честным человеком.

На бумажке стояло:

«Банкирскому дому Рост и Мейер, во Франкфурте.

Предъявителю сего выплатите сто тысяч ливров.

Гаральд Биорн».

Порвав на мелкие клочки бумажку, Надод бросил ее к ногам герцога и выбежал вон.

 

Глава XXVII

Месть Красноглазого

Стоя на террасе башни, Эдмунд любовался открывавшимся оттуда пейзажем. Озаренное заходящим солнцем, налево сверкало темно-зеленое море, а направо погружалась в сумерки зеленеющая степь. Один за другим присоединились к нему другие розольфсцы. Только Гаральд и Олаф оставались внизу. Расположившись в удобных старинных креслах, предавались они своим мечтам.

Можно ли было быть такими беспечными в виду коварного и хитрого врага?

Вот в открытых дверях мелькнула тень.

Отец и сын, занятые своими мыслями, не заметили ее. Чья-то темная фигура, согнувшись, прокралась вдоль стен. Потом одним прыжком очутилась возле герцога.

Один взмах топором — и герцог упал, даже не крикнув.

Не успел Олаф очнуться, как второй удар обрушился на его голову.

— Двое! — прорычал Надод и, бросив окровавленный топор, выскочил из башни, отвязал коня Гаральда и, вскочив на него, ускакал.

С вершины башни раздался страшный крик.

В тот же момент из всех окрестных кустов выбежали бандиты и, отвязав розольфсских лошадей, умчались на них вслед за своим атаманом.

Сбежавшие вниз остановились, пораженные ужасом, но предаваться отчаянию было некогда. Надвигалась новая опасность.

Грундвиг первый заметил ее.

Еще раньше обратил он внимание на легкие взрывы, донесшиеся из степи. Теперь оттуда надвигался неясный гул, все приближаясь и нарастая, как шум прибоя.

— Это лемминги! — воскликнул он. — Мы погибли!

— Запирайте двери!.. Запирайте двери!.. — раздались крики.

Столпившись на вышке башни, наблюдали розольфсцы приближение леммингов.

Они двигались сплошной темной массой, захватив, насколько хватал глаз, всю степь.

Это было настоящее наводнение, еще более опасное потому, что его нельзя было остановить ничем, кроме огня.

Но для этого нужно было зажечь со всех четырех сторон ског, а этого запертые в башне розольфсцы не могли сделать.

Двадцать лет уже жили спокойно лемминги в своих норах под мхом и землей, не предприняв за это время, несмотря на сильное размножение, ни одного переселения. Но достаточно было малейшего толчка, чтобы потревожить их. Таким толчком оказались мины, которые, по приказанию Надода, взорвали в степи бандиты.

Красноглазый правильно рассчитал свою месть. На этот раз розольфсцам не избегать было ее.

Заперев дверь и заткнув чем попало бойницы, они вооружились длинными шестами и приготовились отражать неприятеля.

Скоро первый живой вал докатился до башни, и маленькие зверьки сплошь покрыли стены нижнего этажа.

Их крошечные глазки блистали, как миллионы искр, и угрожающе доносилось щелканье множества маленьких челюстей.

Миновав первый и второй этажи, они добрались до третьего, и борьба началась.

Каждый удар шестом сбрасывал вниз целые ряды хищников, но их место занимали сейчас же тысячи других.

Лемминги видели перед собой упорных противников, и это ожесточало их.

Час проходил за часом, не принося никакого изменения, если не считать того, что люди окончательно выбились из сил.

Надежда на то, что друг Фриц, убежавший в замок при появлении леммингов, поднимет тревогу, была довольно слаба, и осажденные с тоской переглядывались между собой.

Отекшие, онемевшие руки отказывались повиноваться… Так продолжалось весь день.

А к вечеру маленькие злобные создания ворвались в башню…

Когда на следующий день явился Фредерик Биорн во главе своих моряков и с помощью вассалов замка зажег степь и прогнал леммингов, ему представилось страшное зрелище.

На самой вершине башни, на флагштоке, висели тела трех человек, напоминая казненных.

Это оказались Эдмунд, Грундвиг и Гуттор.

Когда богатырь увидел, что спасенья нет, он взял на свои могучие плечи Эдмунда и, взобравшись на флагшток, привязал его там. Проделав то же с Грундвигом, он сам повис рядом с ними, держась на руках.

В таком положении пробыл он до утра, показав пример необычайной силы.

Анкарстрем уехал из замка накануне этих событий, а через две недели шведский король Густав III пал от его руки на маскараде.

Сейм по первому голосованию предложил корону старшему сыну герцога Норландского.

Но Фредерик Биорн ответил послам сейма:

— Моя жизнь больше не принадлежит мне. Я дал клятву отыскать в полярных льдах моего дядю Магнуса и отомстить за моих родственников и должен сдержать ее.

 

Глава I

«Дядя Магнус»

Горячее июньское солнце лило с голубого небесного купола потоки ослепительных золотых лучей. Они падали почти отвесно на плодородные зеленые равнины Шотландии и отражались в прозрачных водах реки Клайд, сверкая на ее поверхности миллионами золотистых искр.

Минуя город Глазго, исстари соперничающий с Эдинбургом, река Клайд впадает в Атлантический океан.

Спокойная в своем верхнем течении, ниже Глазго, этого промышленного центра Шотландии, она оживленна и кишит большими и малыми коммерческими судами.

Несмотря на воскресный день, улицы Глазго были переполнены оживленным людом. Любопытство всех было крайне возбуждено. Местная кораблестроительная фирма «Самуил Бартон и К°» готовилась к спуску огромного трехмачтового брига в две тысячи пятьсот тонн.

В прошлом веке, когда еще не научились управлять силой пара и когда не была известна гидравлика, спуск большого корабля представлял невероятные трудности и являлся настоящим событием.

Нередко случалось, что корабль сворачивал с назначенного ему пути или совсем останавливался. Тогда уже никакая сила не могла сдвинуть его с места и приходилось разбирать его по частям и заново перестраивать.

Немудрено поэтому, что горожане, волнуясь, спешили к той верфи, с которой должен был произойти спуск «Дяди Магнуса». Так назывался новый корабль.

Два раза уже делались попытки спустить его на воду, и оба раза они кончились неудачей.

Первый раз «Дядю Магнуса» строила кораблестроительная фирма «Прескот», второй раз — «Братья Бернс» и, наконец, это дело поручено было фирме «Самуил Бартон и К°».

Когда в первый раз корабль застрял на верфи, Прескот страшно рассердился на своих инженеров, заведовавших спуском.

— Вы позорите мою фирму! — кричал он.

Но произведенное расследование доказало, что несчастье случилось не по их вине: чья-то преступная рука, по всей вероятности, ночью, накануне спуска подпилила подпорки мостика.

Успокоившись, что честь его фирмы не пострадала, Прескот списал со своих счетов миллионные убытки, но, не желая подвергать новому риску свою репутацию, категорически отказался перестраивать корабль.

Тщетно уговаривал его уполномоченный заказчика, по имени Грундвиг.

Прескот был неумолим.

— Нет, нет, мистер Грундвиг, — отвечал он на все доводы последнего. — Я не соглашусь на это, хотя бы вы предложили мне золотые горы.

— Подумайте только, — продолжал отказываться Прескот, — если это несчастье повторится еще раз, наша фирма потеряет всякое доверие. Ведь публика-то не станет разбираться в причинах нашей неудачи. Тогда нам грозит полное разорение.

— Послушайте, любезный сэр, — настаивал Грундвиг, — я уполномочен не только заплатить вам полтора миллиона франков за понесенные вами убытки, но и выдать вам вперед три миллиона франков на перестройку «Дяди Магнуса».

— Ваше предложение очень выгодное, — упорно стоял на своем Прескот, — но я не могу принять его. В настоящее время наша фирма имеет заказов более чем на сто миллионов франков, и мы не можем рисковать ими.

Грундвигу не оставалось больше ничего, как обратиться к другой фирме, что он и сделал.

Спустя полгода «Дядя Магнус» был перестроен фирмой «Братья Бернс».

Все уже было готово к спуску, верфь была окружена усиленной охраной, когда внезапно раздался крик: «Огонь! Огонь!»

Сухой лес, из которого был построен корабль, вспыхнул как костер, и прежде чем успели принять какие-нибудь меры, «Дядя Магнус» был весь охвачен пламенем.

На этот раз «Братья Бернс» предусмотрительно оговорили в контракте, что, если несчастье произойдет не по вино фирмы, ей должна быть выплачена сполна вся сумма. Таким образом, убыток пришелся на долю заказчика.

Убедившись, что во всем этом деле замешана чья-то упорная ненависть, Грундвиг стал советовать молодому герцогу отказаться от постройки «Дяди Магнуса».

Но Фредерик Биорн, задумавший экспедицию к Северному полюсу, считал, что она будет иметь успех только в том случае, если будет предпринята на специально построенном для этой цели корабле.

Все усилия Грундвига, Гуттора и братьев герцога отговорить его от задуманной экспедиции не привели ни к чему.

— Я дал клятву, — отвечал Фредерик, — и скорее умру, чем стану клятвопреступником.

— Клятва, данная сумасшедшему, не может иметь силы, — возражал Эдмунд. — Ведь старый Розевель давным-давно впал в детство.

— Какое мне дело до того, был ли в своем уме человек, которому я дал клятву? Ведь я-то сам был в здравом уме. А трудность предприятия не может меня остановить. Наконец, неужели наш дядя Магнус был тоже не в своем уме, когда сказал Розевелю: «Поезжай за помощью, у меня вся надежда на тебя!»?

— Правда, — волнуясь, доказывал Фредерик, — с тех пор прошло уже восемь лет, но это не значит, что мы должны оставить дядю без помощи и на девятый год… Вы говорите, что мы рискуем жизнью ради мертвеца. Ну что ж! Мы привезем на родину его останки и похороним в фамильном склепе. У меня есть предчувствие, что мы найдем его. А если нет, если даже мне суждено погибнуть в снегах, я все-таки пойду до конца и умру спокойно, с сознанием, что исполнил свой долг, — закончил герцог.

В словах Фредерика звучала такая решимость, что братья принуждены были уступить.

— Ну хорошо, — согласились, наконец, братья, — но в таком случае наше место рядом с тобой.

И немедленно же начались все необходимые приготовления.

Грундвиг был послан в Глазго с поручением выстроить и снарядить там корабль. Размеры корабля, прочность и все детали были заранее обдуманы и строго рассчитаны. Ведь ему предстояло бороться с плавучими льдами и выдержать страшное давление Ледовитого океана, волны которого, замерзая, разбивают самые крепкие китобойные корабли.

Никто лучше Грундвига не смог бы справиться с этой задачей; он и при покойном герцоге Гаральде заведовал починкой кораблей розольфсского флота.

Тем временем Фредерик и его братья не сидели сложа руки.

Для каждого нашлось занятие, сообразное его силам и способностям. С помощью эскимосов они дрессировали собак, делали сани из оленьих шкур, вымоченных в различных жидких жирах, заготовляли провизию. Фредерик Биорн предполагал обеспечить себя всем необходимым на пять лет.

Все было уже почти готово, как вдруг пришло известие о вторичной катастрофе, постигшей «Дядю Магнуса». Теперь уже не могло быть сомнения, что неизвестный злоумышленник мстил Биорнам.

Но герцог не хотел сдаваться.

Он послал Грундвигу приказ заключить во что бы то ни стало договор с третьей фирмой, не стесняясь никакими средствами, и сообщить о дне спуска, так как он хотел лично присутствовать при этой церемонии.

Однако это оказалось далеко не легким делом. Грундвиг натолкнулся на всеобщее предубеждение. Никто не хотел принимать заказа, опасаясь той участи, которая уже постигла фирмы «Прескот» и «Братья Бернс».

Не помогла ни двойная, ни тройная цена, которую в отчаянии предлагал Грундвиг. Оставалось обратиться к одной из мелких, а следовательно, и менее надежных фирм, когда Грундвиг получил извещение от Самуила Бартона, что его фирма согласна взяться за перестройку «Дяди Магнуса» по цене три тысячи франков за каждую тонну. Это составляло значительную сумму в семь с половиной миллионов франков.

Но Грундвиг поспешил согласиться на эти условия, боясь только одного: чтобы Самуил Бартон не раздумал и не взял обратно своего слова. А герцог Норландский обещал фирме миллион франков премии, если спуск «Дяди Магнуса» закончится благополучно.

 

Глава II

Таинственная угроза

Оснащенный и совершенно готовый к спуску стоял «Дядя Магнус», гордо высясь своими мачтами.

К чести Самуила Бартона, нужно сказать, что хотя он и взял тройную цену, зато корабль получился отличный. При всем желании нельзя было ни к чему придраться. Необыкновенно прочный и изящный, отделанный внутри со всем возможным комфортом, «Дядя Магнус» представлял, по тому времени, последнее слово корабельной техники.

Но удивительнее всего было то, что, несмотря на несчастный пример Прескота и Бернсов, Бартоны не приняли никаких исключительных мер предосторожности, за исключением одной, и даже не усилили охрану верфи.

Единственная принятая ими предосторожность заключалась в особом приспособлении для спуска на воду больших кораблей.

Изобретенное главным инженером фирмы приспособление это должно было быть впервые испробовано на «Дяде Магнусе».

Не сомневаясь в благополучном исходе, Бартоны захотели обставить спуск «Дяди Магнуса» со всей торжественностью.

Лорд-мэру, ольдерменам и всем именитым горожанам были посланы приглашения прибыть на торжество спуска, после которого должен был состояться банкет.

Однако никто в Глазго не разделял уверенности Бартонов. Слишком живо было еще в памяти впечатление о неудачах, постигших фирмы «Прескот» и «Братья Бернс».

Самые разнообразные слухи и толки ходили по городу: люди недоумевали, что заставило Самуила Бартона принять заказ. Не тройная ли плата?

Но об истинных причинах никто не догадывался.

Все были твердо убеждены, что таинственная дуэль между заказчиками и их невидимыми врагами еще не кончилась, и с нетерпением ждали ее продолжения.

Берега реки Клайд около верфи, насколько хватало глаз, были покрыты густой толпой любопытных. Со всех сторон доносились громкие голоса людей, обсуждавших шансы за и против успеха. Составлялись пари, как на скачках, которые неизвестно откуда вынырнувшие букмекеры тут же записывали. Большинство ставок оказывалось против благополучного спуска.

Особенно азартные пари заключались около самой верфи, где стоял «Дядя Магнус».

Здесь собрались наиболее состоятельные горожане, приехавшие в своих колясках и каретах. Среди них стояло ландо, в котором, возвышаясь над толпой, сидел высокий мулат. Грубое, неприятное лицо его было почти сплошь закрыто черной курчавой бородой.

— Сто соверенов за успех! — раздался возглас мулата.

Эти слова заставили всех обернуться на него.

Грундвиг, беседовавший с главным инженером, невольно вздрогнул.

— Что с вами? — спросил его собеседник. — Почему вы так побледнели?

— Мне показался знакомым этот голос, — ответил Грундвиг, внимательно разглядывая мулата.

И потом прибавил про себя:

— Нет, слава Богу. Мертвые не могут говорить!

Наконец пробило одиннадцать часов — время, назначенное для спуска.

Море человеческих голов заволновалось. Все теснились вперед, каждый хотел не пропустить ни одной подробности.

Заведующий оснасткой отдавал последние распоряжения. Одетый в парадный костюм — в треуголку, кафтан с золотым шитьем и ботфорты, — этот почтенный человек волновался больше всех. Он следил за постройкой корабля от киля до верхушки мачт и должен был покинуть его последним, вручив его заказчику.

Ежеминутно обращался он с вопросами к главному инженеру, который, улыбаясь, советовал ему успокоиться.

Но вот последние подпорки были сняты.

Послышался протяжный звук трубы.

Толпа замерла, как один человек. Десятки тысяч сердец тревожно забились.

— Смирно!.. Готовься!.. — раздалась звучная команда заведующего оснасткой.

Двадцать четыре топора поднялись над головами. Бее затаили дыхание. Напряжение достигло высшей точки.

Что будет?

Неужели таинственные враги опять помешают спуску?

Только один мулат не обнаруживал признаков беспокойства. Он стоял, скрестив на груди руки, с презрением глядя на окружающих.

В мертвой тишине отчетливо прозвучал голос заведующего оснасткой:

— Канаты прочь!

Толпа заволновалась. Сдержанный гул пронесся по ней.

Двадцать четыре топора опустились с механической точностью. Громадный корпус «Дяди Магнуса» вздрогнул, освободившись от сдерживающих его пут, и корабль плавно опустился на воду, которая под его давлением всколыхнулась и разошлась волнами.

Успех был несомненный.

Восторженным криком толпа приветствовала самый большой корабль, когда-либо построенный в Глазго. Бартонов поздравляли все, даже конкуренты. Тут уже не могло быть места зависти. Каждый житель Глазго считал, что успех местной фирмы делает честь всему городу.

Грундвиг, стоявший на носу корабля, увидел отряд матросов во главе с герцогом и его братом, приближавшийся к кораблю, чтобы вступить во владение им.

Он поспешил им навстречу.

— Я ждал вас, ваша светлость, и, не видя вас, начал опасаться, что вы не прибудете! — воскликнул он.

— Вот видишь, Грундвиг, все окончилось как нельзя лучше. Я знал, что золото открывает все двери и что с его помощью мы добьемся всего, чего захотим. Доказательством этому может служить то, что я привез с собой не только матросов, которые составят экипаж «Дяди Магнуса», но и запасы провизии, эскимосов, оленей и собак.

— Мы приехали на нашем лучшем корабле, «Леоноре», — заявил герцог, — и стоит только сделать перегрузку — и мы сможем немедленно начать нашу экспедицию.

— Из которой никто из вас не вернется, — произнес чей-то тихий и слабый, как дуновение ветра, голос.

Напрасно вглядывались собеседники в окружающую их густую толпу. Трудно было заподозрить кого бы то ни было. Находившийся поблизости мулат был занят расчетами с теми, кто принял его пари. Не было ни малейшего основания думать, что угроза произнесена именно им.

— Не к добру все это! — молвил старый слуга, печально качая головой.

— Опять предчувствия, дорогой Грундвиг, — сказал укоризненно герцог. — Стоит ли принимать это всерьез? Верно, какой-нибудь шутник подслушал наш разговор и захотел напугать нас.

— Боюсь, что за этим кроется что-то, ваша светлость.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Неужели, ваша светлость, вы не придаете значения двум катастрофам, постигшим «Дядю Магнуса»?

— Конечно, нет! Я убежден, что месть злоумышленников была направлена против фирм, а не против нас. Ведь Бартоны не принимали никаких особых мер предосторожности, и корабль легко было бы уничтожить в третий раз.

— Вы правы, ваша светлость.

— Да и откуда бы у нас взяться новым врагам? Разве не видал ты своими глазами смерть Пеггама, Коллингвуда и Надо да? Знаешь, Грундвиг, я отношу все твои страхи за счет твоих нервов…

— Ах, если бы это было так!

— Так что же ты боишься? Уж не думаешь ли ты, что нам станут мстить мертвые?

— Мщение мертвых бывает ужаснее мести живых, — прошептал за их спиной глухой голос.

Герцог и Грундвиг быстро обернулись, но заметить говорившего им не удалось.

— Кто бы это ни был, — сказал герцог нарочно громко, чтобы неизвестный шутник или враг услыхал его, — нам нечего бояться и никакие угрозы не запугают нас.

— А все-таки, ваша светлость, — тихо произнес Грундвиг, — все это более чем странно.

— Ну вот еще! — сказал герцог. — Ничего нет в этом странного. Просто кто-нибудь из «Грабителей» затесался в толпе и хочет омрачить нашу радость. Но от этой угрозы до действительной опасности еще очень далеко. Навряд ли они осмелятся что-нибудь предпринять против нас.

Впрочем, герцог и сам не был уверен в том, что говорил, но он чувствовал, что необходимо как-нибудь рассеять зарождавшиеся у его друзей сомнения.

Грундвиг молчал.

«Неужели, — думал он, — исполнится старинное пророчество о гибели рода Биорнов?»

В это время к норландцам подошел Самуил Бартон. Не помня себя от радости, что спуск окончился благополучно и фирма получит миллион франков премии, он торопился передать корабль заказчику и сложить с себя тяжелую ответственность.

Час спустя «Дядя Магнус» благополучно вышел из бассейна и поплыл по реке Клайд в Глазговскую гавань, где его ожидала «Леонора».

 

Глава III

Выстрел ночью

Прежде чем перейти к дальнейшему, необходимо познакомить читателя с событиями, последовавшими вскоре после смерти старого герцога Гаральда.

Поклявшись отомстить «Грабителям», Фредерик Биорн в течение двух лет упорно выслеживал их.

Счастливей случай помог ему узнать тайну нотариуса Пеггама, фактически бывшего главой преступного общества.

Союзник и любимец Пеггама, клерк Джошуа, изменяет своему покровителю и передает в руки герцога карту Безымянного острова, таинственного убежища бандитов.

Герцог снаряжает карательную экспедицию и с помощью одного капитана, бывшего на службе у «Грабителей» и прогнанного за пьянство, прибывает на остров.

Все бандиты, не ожидавшие нападения, погибают, и в числе их Пеггам, Надод Красноглазый и Коллингвуд.

* * *

Старый Грундвиг не мог отделаться от своих подозрений. Ему невольно чудилась какая-то связь между странным мулатом и таинственными угрозами. Разве не подозрительна была уверенность мулата, с какой он держал пари за успешный спуск корабля? И Грундвиг решил вместе с Гуттором выследить мулата и попытаться узнать у него что-нибудь.

Переодевшись и изменив насколько возможно свою наружность, они весь вечер провели в поисках по тавернам, посещаемым иностранцами.

А в это время таинственный мулат сидел на банкете у Бартонов по правую руку герцога Норландского, занимавшего почетное место.

На следующее утро «Дядя Магнус» вышел из Глазго и взял курс на Шпицберген. Его сопровождала «Леонора», которая должна была остаться в Исландии и в задачу которой входило четыре раза в год возобновлять припасы для «Дяди Магнуса» в течение всего времени, покуда будет продолжаться экспедиция.

Провожать «Дядю Магнуса» собралась на пристани большая толпа народа.

В воздухе мелькали сотни шляп и платков, люди восторженно кричали, желая успеха смелым мореплавателям.

Герцог нарочно выбрал для отплытия весеннее время, чтобы за лето успеть добраться до ближайшей к полюсу территории.

Стоя у борта, Фредерик и Эдмунд задумчиво глядели на постепенно исчезавшие вдали берега Шотландии.

— Доволен ли ты, брат? — спросил Эдмунд, беря Фредерика за обе руки.

— Очень доволен, Эдмунд, — ответил молодой человек со счастливой улыбкой. — Ты знаешь, эта клятва камнем лежала у меня на сердце. Мне постоянно грезился наш дядя Магнус, больной, голодный, среди вечных льдов, с надеждой протягивающий к нам руки… О, уверяю тебя, я с радостью пожертвую своей жизнью, но меня смущает только одно: имею ли я право рисковать твоей жизнью и жизнью наших товарищей?

— Перестань, брат! Я не хочу слышать ничего подобного. Мы идем за тобой по доброй воле, и ни у кого из нас нет ни жен, ни детей, которые бы стали нас оплакивать. Мы все с радостью готовы пожертвовать своей жизнью для такого дела… Подумай, быть может, тебе суждено открыть шестую часть света; тогда и на нас тоже падет частичка твоей громкой славы, — закончил Эдмунд.

Не отвечая ни слова, Фредерик благодарно пожал руку брата.

Уже давно наступила ночь, когда зазвонил колокол, призывая к ужину.

Едва успели братья усесться за стол в кают-компании, как вдруг Фредерик привстал от удивления: беря салфетку, он стряхнул с нее себе на колени маленький кусочек бумаги, сложенный вчетверо. Быстро развернув и пробежав его глазами, он побледнел и откинулся на спинку кресла.

Присутствующие в изумлении глядели на него, не решаясь обратиться с вопросом. Но Фредерик скоро пришел в себя.

— Господа! — сказал он, бросая на стол записку и обращаясь к присутствующим офицерам своего экипажа. — Между нами есть изменник. Надо открыть его и наказать достойным образом. Прочтите сами!..

Эдмунд взял записку и прочел вслух:

«Фредерик Биорн! Я тебя ненавижу с детства. Всю жизнь ты стоял на моей дороге, и я поклялся в непримиримой ненависти к тебе. Наконец, ты пролил мою кровь. Трепещи, ибо час мести пробил.

Призрак Красноглазого».

Эдмунд замолчал среди всеобщего смущения.

Никто не мог объяснить, каким путем попала сюда записка, и всех охватил страх перед неведомой опасностью. Из всего экипажа только герцог и брат его не способны были верить, что эта записка написана покойником.

— Наша экспедиция проклята Богом, Гуттор, — прошептал Грундвиг. — С мертвыми нельзя бороться…

— Да, — мрачно повторил Фредерик. — Негодяя надо поймать во что бы то ни стало, и предупреждаю, что я буду к нему беспощаден.

Вдруг дверь с силой распахнулась, и ворвавшийся порыв ветра заколебал пламя висевшей над столом лампы.

Все в испуге вскочили, ожидая появления неизвестного врага, но в это время в каюту вбежал друг Фриц, подпрыгивая и мотая вправо и влево своей громадной головой. Появление медведя встретили громким смехом, разрядившим напряженную атмосферу. Друг Фриц подошел к Эдмунду и положил ему свою голову на колени, как бы напоминая, что без него не принято садиться за стол.

По окончании ужина Фредерик жестом велел присутствующим остаться и сказал:

— Господа, прошу вас зорко наблюдать за матросами. Нет сомнения, что в их среду затесался предатель. Но помните: никому ни слова о том, что здесь произошло.

Офицеры молча поклонились в знак того, что они поняли, и вышли.

— Скажи, брат, — проговорил задумчиво Фредерик, — вполне ли ты уверен в этом французе, который находится у нас на борту?

— Ты говоришь о нашем марсовом, бретонце Ле-Галле?

— Да, о нем.

— О, в этом человеке я уверен, как в самом себе. Когда мы оставили службу во французском флоте, он не захотел расстаться с нами. Ты еще не знаешь его, брат. Это неоценимый человек. Превосходный моряк, он храбр, как лев, честен и неподкупен и не заражен суеверием, как наши матросы.

— Хорошо. Пришли ко мне его завтра утром, я поговорю с ним.

Становилось поздно.

Эдмунд отправился отдыхать в свою каюту, так как ему предстояла вахта, а Фредерик вышел на палубу, чтобы подышать свежим воздухом.

Держа компас на Полярную звезду, «Дядя Магнус» быстро бороздил воды океана. Ночная тишина нарушалась только голосами перекликавшихся вахтенных.

Луна еще не взошла, и было так темно, что в пяти шагах ничего нельзя было разглядеть.

Перегнувшись через перила, Фредерик смотрел на светлую борозду, бежавшую за кормой корабля.

Внезапно ему показалось, что вдоль наружного борта скользнула какая-то тень.

Подозвав к себе знаком вестового, который всегда неотступно следовал за ним, когда он выходил на палубу, Фредерик приказал ему позвать Эдмунда, а сам вынул из-за пояса пистолет, взвел курок и принялся ждать.

Узнав от брата о случившемся, Эдмунд спустился в матросскую спальню и убедился, что все свободные от вахты матросы спали. Потом, вернувшись на палубу, он запер за собой дверь, чтобы никто не мог оттуда выйти, и произвел поверку вахтенных. Все они оказались налицо.

Эдмунд сообщил об этом брату.

— Хорошо, — сказал тот. — Возможно, что это мне померещилось. Хотя…

Он оборвал фразу, схватив брата за руку и призывая к молчанию.

Тень снова появилась, но уже с противоположной стороны, и беззвучно двигалась по карнизу, шедшему вдоль наружной обшивки корабля.

Притаившись на палубе, братья наблюдали за ней.

Дважды поднимал герцог пистолет, порываясь выстрелить, и дважды удерживал его Эдмунд.

— Подождем. Он все равно не уйдет от нас.

Между тем таинственная тень прошла почти вдоль всего борта и достигла основания бушприта.

Тогда Фредерик, не в силах более сдерживаться, прицелился и выстрелил.

Сливаясь с треском выстрела, раздался пронзительный человеческий крик, потом послышался глухой звук падения в воду какого-то тела, и злобный голос прокричал!

— Будь проклят, Капитан Вельзевул!

И все стихло.

— Что ты сделал? — спросил Эдмунд, дрожа от волнения.

— То, что и следовало, — ответил герцог. — Теперь мы, по крайней мере, узнаем, кто нам изменил.

В это время прибежали разбуженные выстрелом Гуттор и Грундвиг, и Эдмунд в нескольких словах сообщил им, в чем дело.

— Все наверх! — лаконично отдал команду Фредерик Биорн.

Раздался резкий свисток боцмана, и через несколько минут все матросы были на палубе.

Гуттор приступил к перекличке.

— Здесь!.. Здесь!.. — раздавался всякий раз ответ, как произносилось чье-нибудь имя.

— Попробуем иначе, — сказал герцог, желая убедиться, что никто не отвечает за отсутствующего. — Пусть каждый вызванный, откликнувшись, перейдет со штирборта на бакборт.

Произведенный при таких условиях опыт дал те же результаты.

Матросы совершенно не понимали всего происходящего, так как ничего не знали о замеченной герцогом таинственной тени. И это было к лучшему, потому что иначе бравые моряки оскорбились бы незаслуженным подозрением.

Распространился слух, что герцогу показалось, будто в море упал человек, и он выстрелом дал знать «Леоноре», чтобы она подобрала утопающего.

 

Глава IV

Тайна мулата

Возвратившись в гостиную в сопровождении своего брата, Гуттора и Грундвига, Фредерик обратился к ним со следующей речью:

— Я очень рад, что между нашими людьми не оказалось изменника. Но зато я, к своему огорчению, убедился, что на корабле совершенно нет надзора за его безопасностью. Это меня тем больше возмущает, что я привык командовать военным судном, где все делалось с механической аккуратностью. Надеюсь, что больше мне не придется об этом говорить.

Эти слова, произнесенные холодным тоном, относились непосредственно к Гуттору и Грундвигу, которым была вверена охрана корабля.

Верные слуги были обижены до слез незаслуженным упреком.

Эдмунд не побоялся открыто вступиться за них.

— Послушай, брат, ты несправедлив, — сказал он. — Наш корабль не военный, а потому здесь и не может быть разговора о дисциплине, а только о преданности тебе. В этом отношении ты и сам прекрасно знаешь, что можешь, безусловно, положиться на них. Что же касается охраны корабля, то я могу засвидетельствовать, что она производится самым тщательным образом…

— Прости меня, брат, — перебил его Фредерик. — Я не хотел обидеть ни тебя, ни Гуттора с Грундвигом, но, право же, меня слишком рассердило, что мы не можем разобраться во всей этой чертовщине.

— О, дело тут простое, брат. Вероятно, кто-нибудь из «грабителей» пробрался на корабль и спрятался на нем с целью посеять панику. Но теперь он уже понес заслуженную кару, и труп его сделался добычей хищных рыб.

— Ты прав, не стоит больше об этом говорить, — сказал герцог. — Но, главное, нужно постараться скрыть все это от матросов, чтобы не давать пищи их суеверию.

— Послушай, Гуттор, — сказал Грундвиг своему товарищу, когда они остались одни. — Допускаешь ли ты мысль, чтобы кто-нибудь мог спрятаться на корабле?

— Нет, не допускаю. Ведь мы сами обшарили все уголки. Я думаю, что на корабле появился призрак.

— Вот что, Гуттор, я доверяю тебе тайну, которой не открыл еще ни одному человеку. Уже давным-давно Биорны знают о существовании на севере моря, свободного ото льда. Многие из них изучали старинные книги, покрытые какими-то письменами, и занимались тайными науками. И в роду их из поколения в поколение живет предание, что один из Биорнов непременно откроет такое море; но он же будет последним в роду и умрет, не успев поведать миру о своем открытии.

— Несчастный герцог, — вздохнул Гуттор. — Он идет с закрытыми глазами к своей гибели!

— Я слыхал еще от деда, — продолжал Грундвиг, — что в той стране, окруженной недоступными ледниками, живут души преступников, осужденных на вечное блуждание по земле под видом оборотней, вампиров и призраков. Они носятся вместе с метелями и поют вместе с бурей ее страшную песнь. Всякого, кто осмелится проникнуть в их страну, они убивают. Четверо или пятеро Биорнов погибли там еще до Магнуса…

Проснувшись на следующее утро, Фредерик Биорн нашел у себя на одеяле траурный конверт, в котором лежала записка следующего содержания:

«Проклятый Капитан Вельзевул!

В эту ночь переполнилась чаша моего терпения. Ты выстрелил в меня, забыв, что призрак неуязвим. Даю тебе одну неделю срока, чтобы приготовиться в дальний путь, из которого никто не возвращается. По истечении его я взорву пороховую камеру.

Ничего не забывающий и ничего не прощающий

Призрак Надода».

Положение становилось серьезным.

На корабле происходило что-то непонятное.

Наскоро одевшись, Фредерик позвал брата и, посоветовавшись с ним, решил произвести повальный обыск всего корабля от трюма до палубы.

Когда они собирались подняться наверх, пришел лейтенант Людвиг и заявил, что хочет сделать герцогу важное сообщение. Вместе с офицером пришел марсовый Иоганн.

— Я вас слушаю, Людвиг, — сказал герцог. — Говорите!

— Нет, ваша светлость, пусть расскажет все сам Иоганн, так как он видел это своими глазами.

— Говори ты, Иоганн!

— Дело было так, ваша светлость, — начал смущенно матрос, вертя в руках шапку. — Я был свободен от вахты и проходил но палубе… Наклонившись так просто, из любопытства, через борт, я увидел какого-то человека. Он висел под бушпритом, как будто делал гимнастику… Я подумал, что это бретонец Ле-Галль, — он любит этим заниматься, — и окликнул его, но человек этот ударил меня снизу чем-то по голове, и я потерял сознание… Когда я пришел в себя и взглянул вниз, там уже никого не было. Я побежал разыскивать Ле-Галля и нашел его крепко спящим на своей койке.

— Кто же это, по-твоему, был, если не Ле-Галль? — спросил герцог.

— О, ваша светлость, — ответил смущенно матрос, — это был, наверное, кто-нибудь из призраков… Они ведь часто шалят на кораблях.

Фредерик и Эдмунд невольно улыбнулись этому наивному суеверию и отпустили матроса.

Оставшись одни, братья молча переглянулись. Было ясно, что кто-то скрывался на их корабле. Но где? Это надо было разузнать во что бы то ни стало, а пока на корабле усилить охрану. Перед пороховой камерой день и ночь стояли трое часовых, сменявшихся каждый час.

Вечером герцог устроил небольшое совещание, на котором, кроме его брата, Гуттора и Грундвига, присутствовали еще несколько офицеров.

О принятом решении никто ничего не узнал, оно сохранялось в строгой тайне.

Когда после катастрофы у Прескота и братьев Бернс Грундвиг обратился к Самуилу Бартону с предложением взять на себя постройку корабля, тот сначала наотрез отказался.

Прошло несколько дней, и однажды главе фирмы доложили, что его спрашивает какой-то иностранец.

Самуил Бартон велел просить его в кабинет.

Иностранец оказался высоким, представительным мулатом, с густой черной бородой. Поклонившись, он произнес обычную в таких случаях фразу:

— Имею ли я честь говорить с мистером Самуилом Бартоном?

— Вы не ошиблись, сэр. Чем могу быть вам полезен?

— Моя имя — дон Рамон Маркез Валомброза. Я родился в Гаване. Мой отец был испанцем, а мать туземкой. Сейчас я объясню вам цель моего визита.

Пока мулат говорил, Самуил Бартон внимательно рассматривал его.

Это был широкоплечий мужчина лет сорока пяти. В наружности его было что-то свирепое и хищное.

— Однажды вечером, — рассказывал дон Рамон, — мой отец, возвращаясь из клуба, подвергся нападению своих врагов и был смертельно ранен. Он умер, завещав мне отомстить убийцам. Я вижу, вы удивлены тем, какое это имеет отношение к вам… Немного терпения.

— Прежде всего, — продолжал мулат после паузы, — разрешите познакомить вас с этой бумагой. Она — неограниченный аккредитив, выданный мне на вашу фирму торговым домом Мартинец и Перейра.

— Бумага в порядке, — согласился Самуил Бартон, взглянув на документ, — и мы можем вас кредитовать на сумму в двадцать пять миллионов франков.

— О, так много мне не понадобится… Благодарю вас. Теперь разрешите перейти к делу. Скажите, вы отказались взять на себя постройку корабля для герцога Норландского?

— Совершенно верно, сэр.

— Не можете ли вы мне сообщить, почему?

— Мы не хотим подрывать репутацию нашей фирмы, так как ничем не гарантированы, что покушение не повторится.

— А если у вас будут эти гарантии?

— А кто же мне даст их?

— Я!

— Вы?.. Вы не шутите?

— Нисколько. Это я уничтожил оба раза корабли. Но я дам вам возможность выстроить его, если вы согласитесь на мои условия.

— Какие же ваши условия?

— В носовой части корабля должна быть сделана двойная стена и в ней потайная комната; при простукивании стена должна казаться глухой. Вход в тайник лучше всего будет устроить под бушпритом через люк, открывающийся при помощи пружины. Оттуда в пороховой погреб должен быть протянут фитиль, натертый серой и просмоленный для предохранения от сырости.

— Значит, вы все-таки хотите уничтожить корабль, но только тогда, когда вам это покажется более выгодным?

— Вы угадали. Я взорву его в открытом море, и никто из тех, кто будет на нем, не спасется.

— В том числе и вы, конечно. И вы пожертвуете собой, чтобы отомстить убийцам вашего отца?

— О, нет!.. Напротив, я буду единственным из всех, который останется в живых. Как только я подожгу фитиль, я брошусь в воду и доплыву до своей шхуны, которая будет следовать на небольшом расстоянии от «Дяди Магнуса».

— Ваша шхуна называется «Красный Глаз»?

— Откуда вы знаете это?

— О, мы имеем самые точные сведения о всех приходящих кораблях. Этого требуют дела фирмы… Итак, сэр, вы рассчитываете на наше содействие?

— Несомненно, мистер Бартон. Мне вас рекомендовали с лучшей стороны мои друзья Мартинец и Перейра… Я говорю о тех, которым вы строите превосходные корабли. Насколько я знаю, эти корабли отличаются одним ценным свойством: они благополучно выходят из гавани, но дальше морского дна никуда не доходят.

— Дон Аланцо Мартинец очень умный человек.

— Да, действительно, вы правы.

— И если он рекомендовал меня вам, — сказал мистер Бартон, — то он не ошибся: мы с вами сговоримся, если только…

— Что?

— Вы будете поступать так же, как он.

— Я вас не понимаю.

— Аланцо Мартинец никогда не спорит с нами о цене.

— Я последую его примеру.

— Великолепно. Я вижу, он сказал правду о вас.

— Кто? О ком вы говорите?

— О вашем друге… Неужели вы полагали, что, открывая вам такой широкий кредит, дон Рамон не сообщил мне в то же время самых подробных сведений о вас?

— Стало быть, вы знаете…

— Что ваш отец, убитый врагами, никогда не существовал, что вы отлично умеете гримироваться мулатом… Впрочем, меня это совершенно не касается… Перейдем ближе к вашему делу. Мои условия таковы: полтора миллиона за тайник и полтора за фитиль.

— Я согласен, — сказал Надод, ибо это был он.

Полгода спустя «Дядя Магнус» вышел в океан, увозя с собой злейшего врага Биорнов, замышлявшего их гибель.

Во время всеобщего избиения «грабителей» на Безымянном острове Красноглазый спасся лишь чудом. Весь покрытый кровью и ранами, лежал он рядом с Пеггамом и Коллингвудом, и его сочли мертвым. Он выздоровел только благодаря крепости своего организма.

Вернувшись в Лондон, он собрал уцелевших «грабителей» и поделил с ними все богатства Пеггама. При этом, конечно, ему пришлась львиная доля.

Сделавшись обладателем огромного состояния, он захотел обеспечить свою будущность.

Но прежде он решил покончить с герцогом Норландским.

Один знаменитый врач сделал ему операцию лица и вставил искусственный глаз. После этого Надод стал неузнаваем.

Загримировавшись мулатом, он приехал в Глазго и стал строить свои козни. В чем они заключались, мы уже знаем.

Когда герцог выстрелил в него, он не был ранен, но от испуга потерял равновесие и упал в воду, ему удалось ухватиться за канат, и он с большим трудом взобрался на борт.

Этот случай послужил Надоду хорошим уроком, и он стал осторожнее. Несмотря на всю свою бдительность, норландцы больше не видели его.

Свою угрозу взорвать корабль Надод не приводил в исполнение.

Он знал, что после того, как назначенный им срок пройдет, норландцы перестанут остерегаться.

Он решил привести в исполнение свой замысел, как только «Дядя Магнус» выйдет из Исландии и расстанется с «Леонорой».

 

Глава V

Человек за бортом

На совете, состоявшемся накануне, решено было перебраться всем на «Леонору» и выждать, пока пройдет роковой день.

Но за ночь у Эдмунда явились новые соображения, и рано утром он поспешил поделиться ими с братом.

— Знаешь, брат, — сказал он, — я много думал этой ночью и пришел к заключению, что все эти таинственные проделки, которые совершаются на нашем корабле, следует приписать «грабителям». Нет ничего удивительного в том, что кто-нибудь из главарей этого преступного общества вздумал отомстить нам за смерть своих товарищей.

— Возможно. Ну и что же?

— Разве не мог Самуил Бартон принадлежать к этому обществу? Для него это представляло прямую выгоду: его кораблям нечего было бы бояться «Грабителей»… Допустим, что Бартон устроил на нашем корабле какой-то тайник и в него посадил своего уполномоченного.

— Ты фантазируешь.

— Выслушай меня до конца. Если бы спрятанный на нашем корабле человек хотел взорвать пороховую камеру, — он не стал бы предупреждать нас. Ведь нам достаточно было бы убрать весь порох, чтобы обезопасить себя. Поэтому я полагаю, что на корабле где-то должна быть заложена мина, о которой мы не имеем ни малейшего понятия. И вот ее-то мы должны найти…

— Прекрасно. Но какой же смельчак решится взорвать себя вместе с нами?

— Ты прав, брат; вот почему он и откладывает со дня на день исполнение своей угрозы.

Герцог с удивлением взглянул на брата.

— Ты говоришь, как будто сообщаешь достоверные факты, а не делаешь предположения.

Прежде чем Эдмунд успел ответить, раздался громкий голос вахтенного:

— Корабль слева!

— Вот и ответ, — сказал Эдмунд.

— Ты смеешься…

— И не думаю… Рулевой! Подать сюда журнал.

Матрос немедленно исполнил приказание.

— Обрати внимание, — продолжал Эдмунд, перелистывая корабельный журнал, — начиная с момента нашего отплытия по сей день ежедневно утром и вечером в одни и те же часы делается одна и та же отметка: «…двенадцатого мая в шесть часов вечера шхуна приближается к «Дяде Магнусу», потом поворачивает и уходит». То же самое занесено тринадцатого, четырнадцатого, пятнадцатого и так далее. Смотри, рулевой, когда я его позвал, уже начал записывать: «Двадцатого мая в шесть часов утра неизвестная шхуна…»

— Захвати с собой подзорную трубу и поднимемся на мостик, — предложил Эдмунд.

Последовав за братом на палубу, Фредерик навел на горизонт подзорную трубу и увидал издали небольшую шхуну.

— Что это значит?

— Это значит, что шхуна идет следом за нами и аккуратно в известные часы приближается к нашему кораблю. Очевидно, она должна быть у кого-то под рукой и ждет только сигнала… Я думаю, брат, что этот сигнал даст ей человек, спрятавшийся у нас на корабле, как только он решится взорвать нас. Сделав это, он бросится в воду, а шхуна подберет его.

— Ты прав, брат! — воскликнул герцог. — Прости меня, что я усомнился в твоих словах. Мы немедленно же приступим к исследованию крюйт-камеры.

Порох из камеры был, на всякий случай, убран уже давно. Теперь, по приказанию герцога, туда спустились корабельный мастер и заведующий арсеналом со своими помощниками и приступили к отдиранию железной обшивки стен. Энергично застучали топоры, но только через четыре часа утомительного труда одна из железных досок наконец поддалась. Присутствовавшие при этом герцог и его брат одновременно вскрикнули. Под обшивкой оказалось углубление, в котором стоял цинковый ящик, и из него выходила просмоленная веревка.

Эдмунд бросил на брата торжествующий взгляд и, схватив из груды инструментов, принесенных оружейным мастером, большие ножницы, приготовился перерезать веревку.

Оружейник вовремя успел схватить его за руку.

— Берегитесь, дорогой господин! — крикнул он. — Этак вы нас всех взорвете. Достаточно было бы малейшего сотрясения, чтобы последовал взрыв.

— Спасибо, Георген, — ответил, вздрогнув, Эдмунд. — Я чуть было не наделал беды. Но что же нам сделать, чтобы обезвредить эту штуку?

— Если его светлость уполномочит меня… — И оружейник вопрошающе взглянул на герцога.

— Я вполне полагаюсь на твою опытность, — сказал Фредерик.

Взяв широкое металлическое сверло, Георген осторожно просверлил в боковой стенке цинкового ящика небольшое отверстие. Потом, приставив к нему конец пожарного рукава, приказал своим помощникам качать.

В несколько минут порох, находившийся в ящике, был залит водой и обезврежен.

Теперь, следя за фитилем, легко было добраться до тайника, в котором прятался злоумышленник.

Тогда корабельный мастер подал дельный совет.

— Ваша светлость, — сказал он, — нет необходимости отдирать обшивку по всему борту. Направление фитиля указывает, что тайник устроен в носовой части, поэтому оттуда следует начать поиски. Это займет не более двух часов времени. Велите только поставить часовых, чтобы птица не упорхнула.

Проект этот заслужил всеобщее одобрение и был принят.

На «Дяде Магнусе» убрали все паруса, чтобы движение не мешало работе.

«Леонора», получив сигнал, проделала то же самое, и оба судна легли в дрейф в пяти кабельтовых друг от друга.

Как только стали отдирать обшивку на носу, сейчас же обнаружился просмоленный фитиль.

Весь экипаж уже знал, что на корабле спрятался один из «грабителей», и матросы, столпившись, с тревогой наблюдали за работой плотников.

В это же время мнимый мулат, сидя в своем тайнике, скоро догадался, что означает частый стук в борт корабля. Сначала он предположил, что это производится простое исследование прочности обшивки, и успокоился, зная, что при помощи простукивания его тайник нельзя обнаружить. Свинец, подложенный под дерево обшивки, давал глухой звук. Но удары, следуя в одном направлении, приближались… Приложив ухо к стене, Надод отчетливо услыхал голоса работающих и понял, что это производится облава на него.

— Скажите-ка, мастер, — говорил один из рабочих, — а что сделают с тем молодцом, которого найдут тут?

— Не наше с тобой это дело, — ответил корабельный мастер. — Но если бы меня спросили, я приказал бы, не задумываясь, повесить его на рее.

Надод понял, что он открыт, и затрепетал при одной мысли, что попадет живым в руки Биорнов. Несмотря на свой грим, он не был уверен в том, что его не узнают, и этот человек дрожал, как ребенок…

Если бы он не обагрил своих рук кровью Гаральда и Олафа, он мог бы еще надеяться на прощение. Теперь же, он знал, возмездие свершится, и даже великодушные Фредерик и Эдмунд не дрогнут, вынося ему приговор.

В отчаянии Надод ломал руки, мечась, как загнанный зверь, по своей тесной клетке.

Что ему делать? Не открыть ли люк и не выброситься ли в море?.. Нет, это было бы бесполезно. Шхуна далеко, и его выловят при громком хохоте матросов, а Фредерик Биорн равнодушным тоном прикажет:

— Вздернуть этого молодца повыше!

Все огромное тело Надода подергивалось от конвульсивных рыданий. Как избежать позора?.. Ах, если б только работа протянулась до заката, тогда успеет подойти шхуна и он будет спасен… Но нет, работа шла усиленным темпом, и самое большее через полчаса его должны были захватить, как зверя в норе.

В безграничном отчаянии проклинал Надод свою нерешительность. Чего он ждал?.. Почему уже давно не взорвал корабль?.. Теперь те, с кем он собирался играть, как кошка с мышью, держали его в своих руках.

Вдруг стук прекратился. Что бы это могло означать?

Сильное покачивание объяснило ему все: налетел шквал и отдалил час возмездия.

С палубы донеслась команда вахтенного офицера:

— Все наверх!

Для борьбы с ураганом понадобились все свободные руки.

— Руль к ветру! — крикнул офицер.

Совершив ловкий поворот, корабль стал к ветру. Громадные волны теснились вокруг него и вздымались, угрожая ему своей яростью.

Вдруг одна волна обрушилась на палубу и прокатилась по ней от кормы до носа.

— Человек за бортом! — раздался крик.

Волна подхватила бретонца Ле-Галля и унесла его в море.

Немыслимо было даже думать о его спасении. Всякая попытка угрожала гибелью тем, кто бы ее предпринял.

В течение нескольких минут видно было, как он барахтался в волнах, затем он исчез.

Потеря этого храброго и преданного человека была тяжелым ударом для Эдмунда.

Все остальные матросы успели схватиться за поручни или броситься ничком и уцелели.

Около четверти часа боролся бриг с ветром и волнами, причем его крепкий корпус трещал и вздрагивал. Вой и рев ветра заглушали слова команды и свистки боцманов.

Совершенно неожиданно хлынул проливной дождь. Потом сразу все стихло. Бури как не бывало. Показалось солнце, и успокоившееся море тихо плескалось…

Подобные шквалы именно тем и опасны, что они налетают неожиданно и почти всегда застают корабли врасплох. «Дядя Магнус» вышел из этого испытания с честью. Но где была «Леонора»? Насколько хватало глаз, ее не было видно. По всей вероятности, буря далеко отнесла легкий кораблик.

Работа на носу возобновилась. Надод, которому буря принесла некоторую надежду, понял, что на этот раз его игра окончательно проиграна.

Но счастье вторично улыбнулось ему.

Когда корабельный мастер отдирал уже последнюю доску обшивки, скрывавшей тайник, на горизонте показался парус.

Все были уверены, что это приближается «Леонора», и не обратили на него большого внимания, продолжая с нетерпением следить за работой плотников.

Опять корабельный мастер выказал большую проницательность.

— Ваша светлость, — шепотом обратился он к герцогу, — так как неизвестного злоумышленника видели под бушпритом, то прикажите спустить лодку и пусть она наблюдает за этим местом.

— К чему это? — так же тихо спросил Фредерик.

— Надо полагать, что из тайника есть люк наружу…

— Ну и что ж из того?

— А то, что если бы я попал в подобное положение, я не задумываясь бросился бы очертя голову в воду.

— Разумное предложение, — сказал герцог и приказал спустить лодку.

Приближалась развязка.

 

Глава VI

Двойная мина

Почувствовав, что последняя доска обшивки, скрывающая его от врагов, отделяется, Надод открыл люк и без колебания прыгнул в море.

Попал он прямо в подстерегавшую его лодку и, прежде чем успел опомниться, был связан по рукам и ногам.

— Попался, дружок! — сказал боцман. — Теперь держись! Бьюсь об заклад, что тебе здорово влетит.

Свисток дал знать на корабль о поимке гнусного злоумышленника.

Со свойственной ему сообразительностью, Надод понял, что у него остается только один-единственный шанс на спасение. Он был искусно загримирован и до такой степени походил на настоящего мулата, что трудно было заподозрить обман.

Во время спуска «Дяди Магнуса» Надод был все время на виду у Грундвига, но тот не обратил на него ни малейшего внимания. Только когда мулат заговорил, звук его голоса вызвал у старого слуги смутное подозрение.

Надод решил выдать себя за агента Бартонов и не признаваться ни в чем, хотя бы его подвергли пыткам.

Вся команда брига, вместе с Фредериком, Эдмундом, Гуттором и Грундвигом, собралась встречать пленника.

— Мулат!.. Это мулат!#.— повторил несколько раз в изумлении Грундвиг, когда Надода подняли на палубу.

— Разве ты знаешь этого человека, Грундвиг? — спросил герцог.

— Нет, не знаю, ваша светлость. Но он присутствовал при спуске «Дяди Магнуса» и держал крупное пари…

— За или против успеха?

— За, ваша светлость.

— Странно, — пробормотал герцог и подошел к пленнику, которого поставили под грот-мачтой.

Странное впечатление производил Надод. Съежившись и сгорбившись, он с ловкостью профессионального актера сумел в одну минуту изменить свой наружный вид.

Все ожидали увидеть бравого, энергичного молодца, а вместо него стоял жалкий, запуганный человечишко с глупым и растерянным лицом.

Фредерик и Эдмунд также попались на обман.

«Нет, — подумал решительно герцог, — этот ничтожный человек не может быть ни в коем случае душой заговора, а разве только послушным орудием в чьих-то опытных руках».

Зато Грундвигу показалось, что в наружности мулата произошли какие-то изменения, но он не решился утверждать это, не полагаясь на свою память.

— Приготовить все для виселицы! — распорядился герцог. — Чтобы через десять минут негодяй висел!

— Так точно, ваша светлость, — ответил боцман.

Кажущееся безразличие пленника поразило герцога.

— Ты слышал? — спросил он его.

Пленник ответил равнодушным жестом. Черная борода, закрывавшая его лицо, помогала ему скрывать свое волнение.

— И ты не боишься нисколько? — продолжал допрашивать герцог.

— Нет, — как бы нехотя бросил мулат.

— Почему?

— Я знал, на что иду. Меня предупреждали.

— Кто предупреждал?

— Старый Сам.

— Кого ты так называешь?

— Кого же, как не Самуила Бартона…

Заинтересованный этими ответами, Фредерик сказал:

— Послушай! Вместо того чтобы отвечать на мои вопросы, не расскажешь ли ты сам, какую роль ты играл во всей этой истории?

— Нет, я не стану рассказывать… Какой мне интерес изменять тем, которым я служу?.. Ведь вы все равно меня повесите.

— Ну, а если тебя подвергнут до казни жестокой пытке?

— Что ж, сила на вашей стороне, делайте, что хотите!.. — отозвался пленник.

Надод знал благородство Биорнов и то, что они никогда не решатся на такую меру.

— Ты напрасно испытываешь свою судьбу.

— Так ведь я только отвечаю вам. Вы собираетесь меня повесить, и я не могу помешать вам. Вы хотите пытать меня. Опять-таки я не могу ничего сделать.

— Расскажи все откровенно. Возможно, что мы найдем в твоем поведении смягчающие обстоятельства и заменим смерть другим наказанием.

— Что ж я вам могу сказать? Я не питаю к вам никакой ненависти и, в сущности, даже не знаю вас… Я заведовал у Бартонов их конторой в Гаване, — продолжал рассказывать пленник, — как вдруг был спешно вызван в Глазго. Как только я приехал, Самуил Бартон потребовал у меня клятву, что я сохраню в строжайшей тайне все, что увижу. Потом он показал мне тайник, устроенный на вашем корабле, и заявил, что мне поручается взорвать корабль, как только он выйдет в море. Тогда же он передал мне несколько записок, которые я должен был подбрасывать вам, чтобы держать вас в постоянном страхе.

— Какая гнусная жестокость!

— Да, это было ужасно… И я сначала решительно отказался… Но Самуил Бартон напомнил мне, что моя семья находится в его руках… «Следующий же корабль возьмет на борт твое семейство, — сказал он, — под предлогом, что ты вызываешь его в Европу, и выбросит по дороге, в открытом море. А чтобы ты не болтал, мы и тебя сумеем устранить». Долго я колебался, но чувство привязанности к семье взяло в конце концов верх. Я принял его предложение, но все-таки никак не мог решиться взорвать людей, которые никогда не причинили мне зла, и поэтому со дня на день откладывал приведение в исполнение своей угрозы. Вот и все, что я могу вам сообщить, — закончил мулат.

— Первую часть твоих показаний, — проговорил недоверчиво герцог, — мы не можем проверить. Что же касается второй, то ты что-то скрываешь от нас. Если ты и откладывал взрыв, то только потому, что боялся сам погибнуть вместе с нами.

— Вы заблуждаетесь, командир, — перебил его мулат. — Я медлил, не желая брать греха на душу.

— Чем же ты это докажешь?

— Если вашей милости угодно…

— Честным людям верят на слово, но тебе… ты сам понимаешь…

— Я и не прошу, чтобы мне верили на слово, но я вам могу показать, как бы я поступил, чтобы спастись после взрыва.

— Ближе к делу. Мы ждем.

Взглянув на горизонт, Надод увидел свою шхуну, которая лавировала издали, как бы не решаясь приблизиться, и которую на бриге принимали за «Леонору».

В голове бандита зародился смелый план. Он задумал использовать доверчивость герцога, чтобы спастись и отомстить.

— Видите ли вы тот корабль? — начал он, указывая на шхуну.

— Да, ведь это наше вспомогательное судно, «Леонора».

— Нет, командир, вы ошибаетесь, — смело возразил бандит. — Это шхуна старого Сама, и она предоставлена в мое распоряжение. Она все время следует за вами, и я переговариваюсь с ней сигналами. Если вы разрешите, я сейчас проделаю опыт…

Эдмунд был в восторге от того, что все его предположения оправдываются.

— Послушай, брат, — прошептал он, наклоняясь к Фредерику, — мне не хотелось бы вешать этого беднягу. Почему не дать ему возможность привести в свою пользу смягчающие обстоятельства…

— Ты знаешь, — ответил герцог, — что я всегда стою за милосердие. — И, обращаясь к мулату, он сказал: — Позволяю тебе проделать опыт.

— Благодарю вас, командир, — воскликнул тот, с трудом сдерживая охватившую его радость. — Но только необходимо, чтобы наружно на бриге все сохраняло свой обычный вид, а то на шхуне могут заподозрить обман… Как видите, я ничего не скрываю от вас…

— Хорошо, я распоряжусь, но не злоупотребляй нашим терпением.

— О, я прошу у вас только полчаса времени, и тогда вы сами убедитесь, что я был прав.

С этими словами Надод спустился в свой тайник и, выставив из люка руку с белым платком, стал махать им, давая шхуне сигналы.

Сердце его так сильно билось, что он явственно различал его удары. Ведь это была его последняя ставка… Заметят ли на шхуне его сигналы?.. Не догадается ли кто-нибудь на бриге о его хитрости?..

Вдруг Над од вскрикнул от радости: его план удался — шхуна шла прямо на «Дядю Магнуса».

Тем временем на палубе брига все с интересом следили за маневрами шхуны.

Еще несколько минут, и она столкнется с бригом, если не изменит свой курс.

Но она и не думала его менять. Быстро и уверенно приближалась она к «Дяде Магнусу».

Фредерик и Эдмунд перешли на нос брига.

Теперь оба корабля находились почти рядом.

На палубе шхуны видны были только четыре матроса и капитан на мостике.

— Good morning, gentlemen! — приветствовал он Фредерика и Эдмунда, слегка прикоснувшись пальцами к фуражке.

— Good morning, captain! — отвечали братья.

— Very splendid weather and very good wind! — продолжал капитан, ловко пытаясь привлечь на несколько минут внимание собеседников.

— Very good wind indied! — счел своим долгом ответить Фредерик и прибавил: — Aye you going around the ship?

Но капитану шхуны уже не было необходимости продолжать разговор.

— Ставь паруса! — зычно скомандовал он.

И как будто шхуна только ждала этой команды. Сразу вся она покрылась парусами и, рванувшись вперед от напора ветра, скользнула мимо брига, почти коснувшись его бортом.

В тот же момент люк тайника раскрылся, и оттуда на палубу шхуны вылетел мнимый мулат. Команда шхуны встретила его восторженными восклицаниями, а капитан, сняв фуражку и помахав ею на прощанье, насмешливо прокричал:

— Farewell, commodore, farewell! Splendid weather, good wind!

Одновременно с этим с кормы шхуны спрыгнул какой-то человек и, схватившись за бушприт «Дяди Магнуса», перекинулся на его палубу.

Это был бретонец Ле-Галль.

У норландцев не хватило времени даже на изумление.

Едва очутившись на палубе, Ле-Галль закричал, как сумасшедший:

— Скорее! Скорее!.. Еще одна мина в правом борту!.. Через пять минут будет поздно… Негодяй, наверно, успел поджечь фитиль.

Когда бретонца смыло с палубы и все думали, что он погиб, его подобрала разбойничья шхуна. Долго находился он без чувств, а когда пришел в сознание, притворился слабым, чтобы избежать расспросов и прежде узнать, в чьи руки он попал. Полагая, что он спит, бандиты разговаривали вокруг него не стесняясь.

Из их разговоров он узнал, что шхуна шла к «Дяде Магнусу», чтобы забрать с него человека, который должен был его взорвать.

Это не удивило Ле-Галля, так как поиски неизвестного злоумышленника начались еще при нем, но то, что он услышал дальше, повергло его в ужас.

Один из бандитов выразил опасение, что фитиль может потухнуть, не дойдя до мины.

— Этого нечего бояться, любезный, — сказал капитан. — Мины заложены с двух сторон. Если потухнет фитиль с левого борта, то взорвется мина в правом борту.

Ле-Галль знал, что на «Дяде Магнусе» не предполагали о существовании второй мины, и он решил предупредить бриг об опасности. Это ему блестяще удалось.

В сопровождении растерявшихся матросов он бросился к трапу вниз.

Один только Фредерик сохранил полное присутствие духа. Сообразив, что каждый лишний человек будет только помехой, он крикнул:

— Стой!

И, когда все послушно остановились, он вызвал корабельного и оружейного мастеров и их помощников и с ними спустился в междупалубное пространство.

Там, в каюте лейтенанта, уже работал топором бретонец, отдирая обшивку стены. Корабельный мастер поспешил прийти ему на помощь.

— Скорее, господин мастер, скорее! — торопил Ле-Галль. — Если через три минуты фитиль не будет обнаружен, все мы взлетим на воздух!

Корабельный мастер старался изо всех сил, но обшивка, сделанная из крепкого норвежского дуба, с трудом поддавалась.

С ожесточением рубил он топором и вдруг вонзил его с такой силой, что не в состоянии был вытащить.

— Мы погибли! — воскликнул Ле-Галль.

— Гуттор! Гуттор! — завопил не своим голосом мастер.

В один прыжок богатырь был около них и выдернул топор вместе с доской обшивки, ярдов до трех в длину.

Вздох облегчения вырвался из груди присутствовавших. За обшивкой находился цинковый ящик, совершенно сходный с тем, который уже был найден, и с таким же точно просмоленным канатом, выходившим из него.

Оружейный мастер немедленно повторил операцию заливания водой. Только что он кончил, как фитиль вспыхнул у самого его лица и опалил ему бороду.

Одна минута промедления могла стоить жизни всему экипажу брига.

Бледный, как мертвец, Фредерик прислонился к стене, чтобы не упасть. Но эта «минутная слабость скоро прошла, уступив место вспышке гнева, и он взбежал на палубу, чтобы отдать приказание преследовать бандитов.

Теперь шхуна оказалась среди двух огней, так как вдали появилась, наконец, «Леонора», спешившая присоединиться к «Дяде Магнусу».

Погоня началась.

Предупрежденная сигналом, «Леонора» начала маневрировать, стараясь пересечь дорогу шхуне. Но та не обратила внимания на эту угрозу. Очевидно, бандиты с минуты на минуту ожидали взрыва на бриге и только по истечении времени поняли, что вторую мину тоже постигла неудача.

Тогда шхуна быстро оделась парусами и понеслась наперерез «Леоноре», намереваясь проскользнуть между ней и бригом. Ни у кого больше не оставалось сомнений, что в этой борьбе на скорость победа останется за легоньким судном. На маленькой шхуне все нарочно было приспособлено так, чтобы сообщить ей наибольшую скорость. Она делала семнадцать узлов в час, а «Дядя Магнус» только десять или двенадцать; «Леонора» делала до четырнадцати узлов в час. При таком соотношении сил, конечно, нечего было и рассчитывать на успех погони.

Посоветовавшись с братом, герцог приказал обоим кораблям продолжать путь к северу.

Но шхуна совершенно не собиралась спасаться бегством. Выказав свою быстроту, она повернулась и с той же скоростью стала приближаться к бригу.

Уж не собиралась ли она уничтожить каждого из своих врагов порознь? Такое предположение было бы смешно. Она была слишком мала даже для того, чтобы сразиться с «Леонорой».

Вероятнее всего шхуна просто собиралась посмеяться над бригом, пользуясь превосходной быстротой своего хода.

И она тем легче могла это сделать, что пушки «Дяди Магнуса» были рассчитаны только на пробивание льда и могли стрелять на расстояние всего лишь в пятнадцать локтей вокруг корабля.

Приближение шхуны и ее дерзость вызвали глухой ропот среди экипажа брига.

Еще при первой встрече со шхуной, так предательски обманувшей их, Фредерик шутя спросил ее капитана, не собирается ли он обойти их кругом. По морским понятиям такой поступок считается оскорблением, которое никогда не прощается. И часто случалось, что корабли обменивались пушечными выстрелами из-за этой, с виду такой невинной, шутки.

— Ребята, — сказал Фредерик матросам, — стоит ли обращать внимание на моську, которая лает на слона? Будь этот корабль достойным противником, я бы, не задумываясь, принял бой, но при данных обстоятельствах самое лучшее, что мы можем сделать, это не обращать внимания на бессильную злобу ничтожного врага.

Голос герцога успокоил матросов, и шхуна обошла вокруг брига при гробовом молчании.

Ободренная успехом, она так рассчитала свой ход, чтобы пройти под ветром у брига в двух кабельтовых. В это время трое из матросов махали на палубе шапками, а двое, стоя на реях, кричали:

— Ура, «Дядя Магнус»!

Вдруг на корме шхуны показался человек с черным знаменем в руках. Потрясая им, он воскликнул дважды:

— Мщение! Мщение!

— Надод! Красноглазый! — В ужасе заметались норландцы.

 

Глава VII

Бухта надежды

То обстоятельство, что их смертельный враг жив, не очень обеспокоило Фредерика и Эдмунда.

—. Когда мы разыщем дядю Магнуса или, по крайней мере, узнаем, какая судьба его постигла, — сказал Фредерик, — мы вернемся и постараемся уничтожить Надода. До тех же пор нам поневоле придется оставить его в покое.

Братья были уверены, что Красноглазый не рискнет преследовать их среди полярных льдов.

Простояв несколько дней в Исландии и взяв на борт медика-француза по имени Леблон, который присоединился к их экспедиции, оба корабля пошли в Гренландию.

«Леонора» должна была сопровождать «Дядю Магнуса» до его зимней стоянки, чтобы ознакомиться с ней и в дальнейшем служить связующим звеном между бригом и остальным миром.

Весь план экспедиции был превосходно продуман и давал все основания надеяться, что предпринятая на этот раз попытка достичь Северного полюса не кончится неудачей, как все предшествовавшие.

Не знакомый с теми средствами, которыми располагал дядя Магнус, Фредерик Биорн был уверен, что они были вполне достаточны; Магнус Биорн почти достиг успеха и отправил Розевеля за помощью, в которой покойный герцог Гаральд ему отказал.

Эту вину Черного Герцога и хотел загладить Фредерик.

После зрелого обсуждения он пришел к заключению, что для успеха предприятия необходимо, продвигаясь вперед, оставлять позади себя пункты, снабженные жизненно необходимыми припасами: одеждой, топливом, пищей.

Таким образом, встретив на пути какое-нибудь непреодолимое препятствие, экспедиция получала возможность отступить для того, чтобы переждать неблагоприятное время или подготовить соответствующие условия.

Еще до постройки «Дяди Магнуса» «Леонора» приходила в Гренландию, и ее капитан уговорился с одним эскимосским племенем об оказании помощи экспедиции. Можно было вполне положиться на этих людей, на их выносливость и знание местности.

Вождями эскимосов были два молодых человека. Одного звали Готшальк, а другого — Рескиавик. А весь отряд эскимосов должен был состоять из пятидесяти человек.

Часть эскимосов, во главе с обоими вождями, была заранее привезена в Глазго и теперь совершала путь на «Дяде Магнусе». Остальные эскимосы встретили их по прибытии экспедиции в Гренландию.

Радости этих северных жителей не было границ, когда они увидели, в каких шубах щеголяют их приехавшие на бриге товарищи; они надеялись, что им тоже дадут такие роскошные подарки, и не уставали выражать свой восторг.

Через несколько дней, приняв на борт эскимосов, оба корабля вышли в море, держа курс на север. Они прошли мимо Шпицбергена, Земли Мельвиля и так называемых Ледяных берегов, потому что они освобождаются ото льда и снега только на коротких пять недель в году.

Исследовав до реки Меккензиевой все верхние берега, омываемые Ледовитым океаном, экспедиция вернулась назад, обогнув мыс Ледяной, Шпицберген и северные берега Гренландии.

Наконец, Фредерик выбрал для стоянки небольшую бухту. Она лежала на восемьдесят втором градусе семидесятой минуте северной широты и шестом градусе двадцать второй минуте восточной долготы и была окружена высокими утесами, которые защищали ее от ветра.

Фредерик назвал ее Бухтой Надежды.

Сутки простояли корабли рядом, а на следующее утро герцог отослал «Леонору» назад, приказав вернуться только следующей весной с надлежащим количеством припасов.

Прощание матросов двух экипажей вышло очень трогательным: матросы «Леоноры» плакали, не скрывая своей жалости к товарищам, едущим на гибель, как они думали, а те крепились, не желая показаться слабодушными.

 

Глава VIII

Эдуард Пакингтон

Только что успели закончить приготовления к зимней стоянке, как появились первые льдины.

Матросы «Дяди Магнуса» радостно приветствовали их, так как с их помощью могли двинуться дальше.

По другую сторону равнины, вплотную подходившей к бухте, снова простирался Ледовитый океан, по льдинам которого можно было проехать на санях пространство в два градуса.

Бухта, избранная Фредериком Биорном для зимовки, отнюдь не была лишена оживления. Морские птицы в большом количестве носились в воздухе и реяли над самым кораблем с такой беззаботностью, которая указывала на то, что они еще не познакомились с человеком. Моржи и тюлени подплывали к корме брига, как будто хотели ознакомиться с этой невиданной громадой.

Однажды друг Фриц порядком позабавил моряков.

Вместе с ними он смотрел на птиц, которые ловили почти на лету куски вяленой рыбы. Вдруг в бухте появилось стадо моржей с длинными, изогнутыми клыками. Моржи резвились, ныряя и кувыркаясь в воде. При виде их друг Фриц завизжал, совсем как щенок, и начал вздрагивать и трясти своей огромной головой.

Что с ним происходило? Захотелось ли ему порезвиться с моржами или проснулись в нем кровожадные инстинкты, которых он до этих пор не знал, так как был взят от матери сосунком?

Возможно, и то и другое.

Как бы то ни было, он неожиданно спрыгнул с корабля, и, как бомба, упал среди морских животных. Сперва медведь погрузился в воду, но потом выплыл с громким фырканьем. Он был сыт и, по-видимому, не питал злых намерений, но моржи приняли его появление по-своему, не делая разницы между цивилизованным и диким зверем. Поэтому, как только друг Фриц вынырнул, он получил жестокий удар клыком, сразу ошеломивший его. Моржи угрожающе обступили его, ожидая нападения и готовясь отразить его.

Но бедный ручной медведь совсем растерялся от оказанного ему неласкового приема и, вероятно, ему пришлось бы плохо, если бы матросы не пришли к нему на помощь.

Столпившись у кормы, они подняли крик, и испуганные моржи обратились в бегство.

Взобравшись на палубу, медведь казался очень сконфуженным и ходил, низко опустив голову.

Шел густой снег, и бывалые люди говорили, что это означает приближение больших холодов, хотя еще стоял конец сентября.

Показались первые небольшие стаи перелетных птиц. Все они тянулись на север, к тому свободному ото льда морю, в существовании которого нельзя было сомневаться.

Стаи птиц все увеличивались и, наконец, стали заслонять небо, как тучи. Они летели двумя большими летными дорогами, из которых одна проходит между Гренландией и Шпицбергеном, другая — между Алеутскими островами и Беринговым проливом. И все эти бесчисленные стаи стремились к какому-то месту, где, несомненно, был умеренный климат.

Страна с умеренным климатом! Свободное ото льда море!

Вот загадка, которая давно смущала умы величайших людей науки и бесстрашных исследователей. Франклины, Ламберы, Белло и Норденшельды рисковали жизнью, чтобы разрешить ее. Правда, они не добились своей цели, но это еще не значило, что цель эта была недостижима.

Когда пролетели последние стаи, начались холода. Термометр резко упал до восемнадцати градусов ниже нуля. Начался ледостав. Со дня на день лед должен был окрепнуть и отрезать «Дядю Магнуса» от остального мира.

Но вдруг, совершенно неожиданно, бриг получил товарища в лице маленькой, хорошенькой яхты. Она пришла однажды вечером, перед солнечным закатом, и была с энтузиазмом встречена норландцами.

Хозяином яхты оказался чистокровный янки из Нью-Йорка. Звали его Эдуард Пакингтон. От всей его крупной, сильной фигуры веяло добродушием и вместе с тем энергией и настойчивостью. Красный, мясистый нос обнаруживал не совсем умеренное пристрастие к спиртным напиткам. Волосы на голове и бороде были ярко-рыжие. Одним словом, это был представитель англо-саксонской расы. Он первый нанес визит хозяевам бухты, как он любезно назвал Фредерика и Эдмунда.

Страстный мореплаватель, Пакингтон давно знал о существовании за магнитным полюсом (который произвольно предполагается на семидесятом градусе, но в действительности находится гораздо выше) земли с умеренным климатом. На эту мысль его впервые натолкнули осенние перелеты птиц с юга на север.

— И тогда, — закончил Пакингтон свой рассказ, — я снарядил экспедицию, запасся всем необходимым и отправился к Северному полюсу. В Исландии я нанял двух эскимосов, которые уже служили проводниками какой-то полярной экспедиции, погибшей от голода и холода. И вот, джентльмены, я здесь.

Откровенность американца побудила Фредерика Биорна ответить ему тем же. Почтенный янки был чрезвычайно поражен, узнав, что видит перед собой владетельного герцога. В те времена звания и титулы производили на американцев такое же действие, как и в наши дни.

— Конечно, — сказал Фредерик, — мы не можем относиться безразлично к тому, что вы оспариваете у нас славу открытия, но мы все-таки охотно уступим вам всю честь его, потому что вы преследуете исключительно научную цель, а нами руководят личные мотивы.

— О, я не согласен! — запротестовал янки. — Это будет несправедливо. Мы разделим пополам честь открытия.

Он так твердо стоял на своем, что пришлось согласиться с ним.

Узнав план герцога, Пакингтон пришел в восторг.

— Нет, подумать только, как это просто! Признаюсь, мне бы никогда не пришло в голову устроить вспомогательные пункты… Какая великолепная идея!.. О, соединившись вместе, мы добьемся своего!..

Молодые люди молча улыбались возбуждению, охватившему почтенного янки. Они чувствовали, что обрели в его лице нового друга.

Когда первый пыл восторга немного прошел, Пакингтон поинтересовался, каким образом предполагает Фредерик устраивать эти пункты.

— Мы не будем пользоваться палатками, — сказал герцог, — а поступим по примеру эскимосов: будем вырубать пещеры во льдах и на каждом таком пункте оставлять гарнизон из нескольких эскимосов и европейцев.

— Браво, герцог! — воскликнул Пакингтон. — Да это будет у нас с вами не экспедиция, а увеселительная прогулка.

В эту минуту на палубе яхты появились два эскимоса, нанятые американцем. Они с любопытством разглядывали огромный бриг и, казалось, были удивлены его размерами.

Оба эскимоса были закутаны с ног до головы в меха, оставлявшие отверстия для зрения и дыхания. Издали их неуклюжие фигуры мало чем отличались по виду от друга Фрица.

Один из эскимосов был высок, другой — приземист. Фредерик и Эдмунд удивились тому, что они уже одеты по-зимнему, но не придали этому обстоятельству большого значения.

Однако на борту «Дяди Магнуса» находился человек, которого поразила подробность, оставленная без внимания герцогом и его братом. Это был Грундвиг, питавший недоверие положительно ко всему на свете.

Поделившись, по обыкновению, своими мыслями с Гуттором, он в один прекрасный день попросил у Пакингтона разрешения осмотреть его яхту. Тот охотно дал свое согласие. Главной целью Грундвига и Гуттора было увидеть поближе эскимосов, но те помещались отдельно от американских матросов, и друзья, при всем желании, не могли найти ничего подозрительного.

И все-таки Грундвиг решил продолжать наблюдать за эскимосами.

Как только посетители удалились, в помещении эскимосов произошел следующий разговор:

— Иорник, ты видел двух людей, которые приходили сюда?

— Да, господин.

— Ты должен избавить меня от них. Даю тебе неделю срока.

— Хорошо, господин.

— За смерть каждого из них ты получишь по пять тысяч пиастров.

— Скоро Иорник будет богат, господин.

— Смотри же!

— Еще одно слово скажет Иорник.

— Говори.

— Господин! Иорник убьет всех, кого ты велишь, но он не хочет висеть на рее.

— Ну да, разумеется же.

— Он убьет их в пути. На суше легче спрятать трупы.

— Делай как знаешь, но помни: если ты попадешься, я тут ни при чем. Я не желаю поплатиться за твою неловкость. Уговор дороже денег.

— Иорник знает это, господин. Иорник принял уговор.

 

Глава IX

Густапс и Иорник

Ночью разразилась буря. Она свирепствовала три дня подряд, и Эдуард Пакингтон, нанесший со своими двумя эскимосами визит Фредерику, принужден был все это время оставаться на бриге.

Несмотря на то, что термометр упал до тридцати шести градусов ниже нуля, океан не замерзал: ему мешала буря.

Северо-американский гражданин по-своему боролся с ветром и холодом: он непрерывно тянул стаканами то виски, то джин, то бренди, то херес. И он делал это очень добросовестно и серьезно, не умея, как и все американцы, ни на что больше употребить свой досуг.

На все вопросы Фредерика один из эскимосов, Иорник, отвечал, что несколько лет тому назад они провожали одного европейца со слугами до самой ледяной стены, через которую еще не переступал ни один человек. Потом эскимосы отправились к своему племени за помощью, так как у европейцев кончились припасы. Но когда они вернулись, не было уже никого в живых: все европейцы погибли от холода и голода.

Правда, впоследствии распространился слух, что двое или трое из членов экспедиции перебрались через ледяную стену, за которой лежит земля, свободная ото льда, куда улетают на зиму птицы; но и эта земля так же холодна, как и соседние страны, и поэтому те двое или трое европейцев, вероятно, тоже погибли.

Ответы эскимосов не дали герцогу ничего нового.

В течение трех дней, которые эскимосы пробыли на «Дяде Магнусе», они ничем не возбудили против себя подозрений. Напротив, Иорник выказал себя крайне услужливым и предупредительным. Он одобрил мысль Фредерика устраивать по дороге вспомогательные пункты и этим завоевал его симпатии.

Обычно Иорник говорил за себя и за своего товарища, Густапса, своего родственника, который, по его словам, был немой.

И эта услужливость, и немой родственник заставляли старого Грундвига с сомнением качать головой.

— Что-то не нравится мне вся эта история, — говорил он.

Когда буря стихла, льдины быстро смерзлись и образовали сплошное ледяное поле. Солнце появлялось на горизонте только на самое короткое время. Пора уже было оставить корабли и двинуться в дальнейший путь.

Однажды, после обеда, за столом остались только Биорны, Пакингтон и Гуттор с Грундвигом.

Беседа шла, разумеется, о предстоящей экспедиции.

— Скоро, — сказал Пакингтон, — солнце скроется на целых полгода.

— Вы ошибаетесь, — возразил ему герцог. — В этой части Гренландии полярная ночь продолжается только три месяца, и то все время с неба не сходит северное сияние.

— А не скажете ли вы, почему вы избрали для начала экспедиции именно такое время?

— Мы сделали это со специальным расчетом. Все прежние полярные исследователи делали иначе. Они начинали свое путешествие летом, что было, конечно, значительно легче вначале. Но зато потом, когда наступала суровая зима, у них уже не хватало сил, чтобы бороться с нею, и они погибали или отступали. Мы же надеемся преодолеть зиму со свежими силами, а к тому времени, когда появится усталость, подойдет лето, и это значительно облегчит нашу работу. А на крайний случай у нас есть вспомогательные пункты, которые обеспечат нам свободное отступление.

— Но нам не придется прибегнуть к их помощи, потому что я твердо верю, что мы добьемся своей цели! — воскликнул Пакингтон.

 

Глава X

Ночное покушение

Если бы кто-нибудь заглянул в помещение эскимосов на яхте американца в эту ночь, он бы застал Иорника и Густапса бодрствующими.

— Вполне ли ты уверен, Иорник, что взрыв произойдет вовремя? — спрашивал Густапс. — Ты сам назначил срок в десять дней… Помни, что я хочу, чтобы гибель «Дяди Магнуса» и смерть Биорнов и их слуг последовали одновременно.

— А господин даст Иорнику обещанные двадцать пять тысяч пиастров?

— Ты их получишь, Иорник. Но помни, что ни один норландец не должен вернуться. Никто не узнает о том, что случится здесь!

— Не беспокойтесь, господин. Иорник дал слово, и он сделает свое дело.

— И ты не сомневаешься в успехе?

— Нет, господин. Я уверен в нем так же, как в том, что я существую. Я провел фитиль в крюйт-камеру яхты и точно рассчитал время его горения. Через десять дней яхта взлетит на воздух, а с нею и бриг, который стоит рядом.

— А разве не может случиться так, что бриг уцелеет?

— Как это может быть, господин? На яхте десять тысяч килограммов пороха. Этого хватит, чтобы взорвать целую эскадру!

— Да, да! Ты прав, Иорник. На этот раз все наши враги будут уничтожены, и мы сумеем спокойно вернуться на южный берег и будем ждать корабль, который должен прийти за нами.

— И Иорник будет богат и не вернется больше на землю своих предков, а поедет с белыми людьми и будет есть ростбиф, пить водку, курить глиняную трубку.

Густапс заснул. Читатели, вероятно, догадались без труда, что мнимо немой эскимос был не кто иной, как один из «грабителей».

Проверив еще раз устройство своего фитиля, Иорник тоже собрался было идти спать. Вдруг неожиданная мысль привела его в глубокое смущение. «А что, если враги Густапса богаче и заплатят дороже за его смерть? — подумал эскимос. — Не стоит ли изменить своему жестокому господину?»

Сердце эскимоса, когда мысли его заполнены золотом и водкой, мягче воска.

Взяв пистолет, Иорник подполз к спящему товарищу и прицелился ему в затылок. Он уже готов был спустить курок, когда Густапс тревожно заметался во сне и забормотал:

— Измена!.. Измена!.. Горе тому, кто меня тронет!..

Иорник, не знавший совести белых людей, знал зато о существовании духов-покровителей. Невежественный дикарь решил, что дух Густапса предупреждает его во сне об опасности, и испугался. Отбросив пистолет, Иорник упал на колени, громко крича:

— Пощадите!.. Пощадите!.. Злой дух смутил меня, но я больше не поддамся ему!.. Я буду верен вам, как собака!.

Проснувшийся Густапс сразу понял, в чем дело.

— Ага! — воскликнул он. — Ты хотел продать меня, Иорник?.. Подойди ко мне!..

Эскимос, дрожа, приблизился. Густапс вынул свой пистолет и поднял дуло его вровень с головой Иорника.

— Стрелять или нет?

— Как угодно господину, — смиренно отвечал тот. — Злой дух ввел меня в искушение, но я удержался.

— Ну на первый раз я тебя прощаю. Но если что-нибудь подобное повторится еще раз, помни: пощады не будет!

Эта ночь, озаренная великолепным северным сиянием, была последней перед выступлением в поход. Наутро все норландцы и эскимосы должны были уехать на санях, за исключением десяти человек, которых оставили для охраны брига.

В назначенный час экспедиция выступила в путь. Норландцы шли под командой Эдмунда, американцы — во главе с Пакингтоном, а эскимосы со своими вождями Готшальком и Рескиавиком шли впереди.

За экспедицией следовало пять саней, нагруженных вещами и припасами. Предполагалось, что один день сани будут везти собаки, другой — олени. Таким образом удалось бы сохранить на возможно большее время силы тех и других.

Иорник и Густапс были возведены в звание главных проводников, а общее начальство и руководство экспедицией взял на себя Фредерик Биорн.

Первые несколько миль были пройдены бодро, с веселыми песнями. Но потом песни умолкли, и экспедиция продолжала продвигаться среди глубокой тишины, нарушаемой только скрипом полозьев по мерзлому снегу и лаем собак.

 

Глава XI

Немой говорит

Ровно неделю продолжался переезд через мыс Парри, имеющий около сорока миль в ширину. За ним снова простирается Ледовитый океан, вплоть до земли, покрытой вечным снегом и известной под именем Ледяных берегов.

Там Фредерик Биорн решил устроить первую промежуточную станцию.

По приказанию герцога матросы отыскали удобное место и принялись вырубать топорами пещеру в массе льда и снега.

Работа спорилась в могучих руках норландцев. В несколько часов было готово углубление, настолько значительное, что снаружи не было видно работавших в нем.

Вдруг один из них выбежал оттуда с криком:

— Ваша светлость, идите скорее!.. Там, во льду, какой-то огромный зверь…

Фредерик в сопровождении Эдмунда и Пакингтона вошел в наполовину вырубленную пещеру и остолбенел от изумления. Во всю прозрачную ледяную стену чернела какая-то масса. Можно было различить только ноги и часть туловища. Это было животное, почти вдвое больше современного индийского слона.

— Это, как будто, слон, — заметил американец.

— Не совсем так. Это доисторический слон, или так называемый мамонт. Эти животные давно исчезли с лица земли и превратились теперь в ископаемых.

— Но как же он мог сохраниться, если он доисторический?

— Лед сохранил его в целости. Возможно, что он пробыл в нем тысячи лет, — сказал Фредерик.

— Я никогда не слыхал об этом.

— Это уже давно известно, и не мы первые делаем такое открытие.

Фредерик велел вырубить мамонта изо льда. Животное великолепно сохранилось, и когда тушу разрубили на части, мясо оказалось совсем розовым и свежим. Его отдали собакам, которые с жадностью на него набросились.

Устройство станции заняло два дня.

Ледяные стены пещеры закрыли звериными шкурами, на пол также постлали шкуры. Когда все было готово, встал вопрос о том, кому оставаться для охраны станции.

Не желая брать это на себя, Фредерик предложил матросам сговориться между собой и самим выделить желающих остаться.

Ночевали люди в новой пещере, и ночь прошла неспокойно. Среди сна их тревожил какой-то шум и возня, как будто зверь рычал и царапался в массивную, сработанную из толстых досок дверь станции.

Когда утром один из норландцев открыл дверь, чтобы выйти наружу, он увидел лежащего у порога огромного белого медведя и в испуге бросился назад.

Но Эдмунд сразу догадался, кто был их неожиданный гость, и воскликнул:

— Друг Фриц!.. Друг Фриц!..

Медведь сейчас же бросился к своему господину и начал ласкаться.

Верное животное, по совету эскимосов, боявшихся, что медведь привлечет к ним других хищников, оставили на корабле. Гаттору, начальнику охраны брига, было поручено следить, чтобы он не удрал. Шесть дней медведя держали на цепи, а на седьмой, видя, что он тих и смирен, спустили. Хитрый друг Фриц только этого и ждал и сейчас же побежал разыскивать своих хозяев, руководствуясь чутьем.

Конечно, отправить назад зверя было нельзя, и волей-неволей пришлось примириться с его присутствием и включить его в число членов полярной экспедиции.

Поняв, что его оставляют, медведь весело запрыгал вокруг Эдмунда, потом стал обходить всех присутствующих, обнюхивая их и как бы отдавая долг вежливости при встрече. Когда очередь дошла до Густапса и Иорника, медведь угрожающе зарычал, и его с трудом удалось успокоить.

Эта необъяснимая антипатия медведя к двум эскимосам показалась подозрительному Грундвигу заслуживающей внимания, и он удвоил свою бдительность.

На общем совете матросы предложили оставить для охраны станции Грундвига и Гуттора, но оба друга запротестовали.

— Мы с Гуттором офицеры, — сказал Грундвиг, — и простые матросы не могут нами распоряжаться. Надо было спросить нашего согласия.

— Ты должен согласиться, что они правы, — сказал Эдмунд. — Ты уже стар и тебе не под силу будет путешествие к полюсу, а здесь ты бы мог принести нам гораздо больше пользы…

И, видя, что старик пытается все-таки протестовать, он добавил:

— Если с тобой что-нибудь случится в дороге, это будет для меня большим горем: ведь я смотрю на тебя теперь как на своего второго отца.

Крупные слезы показались на глазах стариками медленно поползли по морщинистым щекам.

— Эдмунд! — сказал он, с трудом удерживая рыданья. — Зачем говоришь ты мне все это?.. Ты заставил меня плакать, как малого ребенка… Я сделаю все, что ты захочешь! Если ты прикажешь — я останусь.

С этими словами слуга и господин бросились друг другу в объятия.

— Ну а ты, Гуттор, — спросил Фредерик, — согласен ли остаться?

— Я сделаю так, как скажет Грундвиг, — отвечал гигант. — Но раньше дайте нам посоветоваться.

Поднявшаяся снежная буря заставила герцога отложить свой отъезд до следующего дня, и в распоряжении Грундвига и Гуттора была еще целая ночь. Они решили использовать ее для своих планов.

Узнав, что отъезд отложен, Иорник явился к герцогу и попросил разрешения отлучиться.

— Я хочу, — сказал он, — отправиться к ледникам, которые возвышаются в двух милях от нас и через которые нам придется перебираться, чтобы посмотреть, нельзя ли их обойти. Это бы значительно облегчило нам продвижение вперед.

— Хорошо, Иорник. Ты молодец! — похвалил его Фредерик. — Я чрезвычайно доволен тобой и твоим товарищем и по окончании экспедиции щедро вознагражу обоих.

— Спасибо, господин. Вы очень добры к Иорнику.

— Поезжай и возьми мои легкие сани и моих собак; они гораздо быстрее твоих.

— Да, господин.

— А когда вернешься, не забудь сейчас же доложить мне обо всем.

Спустя несколько минут лучшая упряжка герцога Норландского стояла перед палаткой эскимосов.

Внутри палатки Густапс и Иорник готовились в дорогу.

Иорник был обыкновенный эскимос с кожей темно-коричневого цвета, с широкими ноздрями приплюснутого носа и узкими щелочками глаз.

Товарищ его натирал себе лицо медвежьим салом для предохранения от мороза. Но даже за этим занятием он не снял с головы мехового капюшона, и разглядеть его лицо было трудно. Зато руки без перчаток поражали белизной, так характерной для всех рыжих людей.

— Ну теперь мы можем ехать, — сказал немой.

— Тише, тише! — предостерегающе зашептал Иорник. — Нас могут услышать.

— С каких пор стал ты таким трусом? — продолжал Густапс. — Кому бы пришло в голову подслушивать нас?

— Вы смеетесь, — возразил с упреком эскимос, — а Иорник боится. Тот большой человек, которого зовут Гуттором, постоянно следит за нами. Быть может, он и сейчас проник сюда…

Иорник оглянулся с крайне испуганным видом, вызвавшим улыбку на губах Густапса. В самом деле, палатка была так мала, что Гуттор при своем гигантском росте не только не мог бы в ней спрятаться, но и вообще с трудом поместился бы в ней.

После этого разговора два эскимоса вышли из палатки и сели на сани. Шесть лапландских собак, понукаемые бичом, дружно взяли с места и потянули. Скоро они скрылись вдали.

Из снежного сугроба, окружающего палатку, выползла человеческая фигура.

Это был Гуттор.

Два часа тому назад забрался он в свое снежное убежище и, таким образом, был свидетелем разговора, происходившего между Густапсом и Иорником. Прорезав ножом парусину, богатырь разглядел обоих проводников.

Не было сомнения, угроза опять нависла над экспедицией.

«Надо пойти предупредить Грундвига», — подумал он и попробовал подняться на ноги, но ему удалось только сесть. Ноги не слушались его.

Долгое лежание в снегу, на льду, не прошло для него даром. Все тело закоченело, и он с трудом мог владеть только своими руками.

Богатырь чувствовал, что замерзает.

Лагерь был всего в пятнадцати шагах. Он стал звать на помощь, но буря заглушала его крики.

— О, Боже! — стонал несчастный. — Как это ужасно!.. Умереть здесь и не быть в состоянии предупредить герцога.

Он опять попробовал кричать, напрягая всю силу своих легких, но сам почти не различал своего голоса.

Убедившись в бесполезности своих усилий, он опустился на снег и закрыл глаза, чувствуя, что засыпает, и будучи не в состоянии противиться сну.

В это время дверь станции распахнулась и кто-то позвал:

— Гуттор!.. Гуттор!..

Но Гуттор не слышал.

Метель засыпала снегом его бесчувственное тело.

 

Глава XII

Гуттор воскресает

— Скажите, доктор, он умер? — встревоженно спрашивали Фредерик и Эдмунд.

Доктор Леблон не отвечал. Стоя на коленях перед распростертым на полу телом Гуттора, он внимательно выслушивал его. Старый Грундвиг рыдал, не скрывая своего отчаяния.

Наконец доктор поднял голову.

— Боюсь, что да! — сказал он. — Пульс не слышен, сердце не работает, и стекло, которое я поднес к его губам, даже не запотело. Но есть еще слабая надежда…

— Какая?.. Не мучьте нас, доктор…

— Состояние его очень похоже на смерть, но возможно, что органы еще функционируют, но так слабо, что их деятельность нельзя заметить. Во всяком случае, времени терять нельзя.

— Что же нужно делать? Говорите!..

— Надо растирать все тело снегом, и как можно сильнее, а потом увидим.

Грундвиг и еще несколько норландцев выбежали из помещения и, вернувшись со снегом, принялись с таким усердием растирать богатыря, что через несколько минут от его тела начал подыматься густой пар.

— Это хороший признак, — проговорил доктор, от удовольствия потирая руки.

— Еще немножечко!.. Хорошенько!.. Вот так!.. — приговаривал он и вдруг, скинув сюртук и засучив рукава, стал сам помогать матросам.

Через несколько минут Леблон достал из своего ящика с медикаментами серебряную трубочку и попробовал вставить ее в рот Гуттора, но челюсти его до того были крепко сжаты, что попытка эта не удалась.

Тогда доктор взял ножичек и, просунув лезвие между зубами пациента, слегка раздвинул их и вставил в рот трубочку. Затем он начал вдувать через нее воздух в легкие богатыря.

Прошло четверть часа. Никто не произнес ни одного слова, а Грундвиг за эти немногие минуты осунулся и постарел на несколько лет.

Выбившись из сил, доктор попросил Фредерика Биорна сменить его у трубки, а сам приложил ухо к груди Гуттора.

— Почти никакой надежды, — объявил он. — Я испробую последнее средство. Если и оно не окажет никакого действия, значит вашему другу уже ничто не поможет.

Взяв стакан, Леблон вложил в него кусок ваты, пропитанной спиртом, зажег его и приставил стакан к груди Гуттора.

Банка подействовала. На груди вздулась опухоль, почти заполнившая стакан. Еще несколько раз повторил доктор свой опыт, а потом надрезал опухоли. Кровь, показавшаяся из них, доказала, что больной жив.

Тогда Леблон влил в рот Гуттору ложку какого-то лекарства и сделал кровопускание из руки. Выпустив полстакана крови, доктор наложил на руку повязку.

Гуттор слабо вздохнул и открыл глаза. Ему дали немного вина, после чего его щеки окрасились слабым румянцем. Он пришел в себя и узнал окружающих.

Попытка приподняться ему не удалась: он был слишком слаб.

— Доктор, — проговорил он еле слышно. — Вы мне спасли жизнь! Как мне благодарить вас?

— Ладно! Ладно! — перебил его Леблон. — Не говорите слишком много, это вам вредно.

Некоторое время больной лежал молча и не двигаясь. Потом на его лице отразились тревога и волнение, и он стал озираться, как бы ища кого-то.

Грундвиг подошел к нему. При виде старика больной обрадовался. Слабым и дрожащим голосом он в нескольких словах рассказал Грундвигу о своем опасном приключении.

— Послушай, — спросил тот, — а зачем же ему было притворяться немым?

— Ты положительно стареешь, Грундвиг. Конечно же, для того, чтобы скрыть свой голос.

— Ну, а кого мы могли бы узнать по голосу?

— Только один человек мог бы этого бояться.

— Кто?

— Красноглазый.

— Я думаю то же самое. Меня радует твоя проницательность, Гуттор. С какой же целью пристал он к нашей экспедиции?

— Цель его мне ясна: убить при первом удобном случае герцога и бежать. Нельзя ни на минуту спускать с него глаз.

— Как же нам это сделать, когда мы дали слово, что останемся? Не лучше ли рассказать все герцогу?

— Если ты можешь доказать, что Густапс и Надод одно и то же лицо, говори; но если ты этого не докажешь, на нас посмотрят как на сумасшедших и не будут верить больше ни одному нашему слову.

— Ты прав, — согласился Гуттор. — Будем следить за ним.

Благодаря исключительно крепкому и здоровому организму, он через несколько часов был уже почти здоров. Только небольшая боль в тех местах, где ставили банки, давала о себе знать, и слабость мешала ему стать на ноги. Во всяком случае, он рассчитывал на следующий день отправиться с экспедицией, а Грундвиг, чтобы не возбуждать подозрений, должен был остаться на станции.

Иорник и Густапс вернулись очень поздно и не спешили сообщить герцогу о результатах своей поездки. Узнав, что эскимосы приехали, и видя, что они не приходят, герцог велел позвать их. Они сейчас же пришли и были, казалось, изумлены при виде больного Гуттора.

В то время как Иорник говорил с герцогом, Густапс жестами старался обратить на себя внимание.

— Что он хочет сказать? — спросил герцог.

— Он просит разрешения снять капюшон, — ответил Иорник, — так как находит, что здесь слишком жарко.

Герцог позволил, улыбаясь дикости эскимоса с черным скуластым лицом.

Грундвиг и Гуттор были поражены.

«Не во сне же я видел все это!» — думал растерявшийся богатырь.

Когда после ухода проводников он обратился к Грундвигу, тот только руками развел:

— Возможно, что твои глаза были воспалены от холода и… в темноте тебе могло показаться…

Что бы сказал старик, если бы знал, что на станцию с Иорником приходил настоящий эскимос, выданный за Густапса, а мнимо немой родственник преспокойно сидел в своей палатке.

Вернувшись из своей поездки, Иорник и Густапс узнали, что богатыря подняли у их палатки замерзающим. Осмотрев палатку, они нашли разрез, сделанный Гуттором, и это окончательно подтвердило их подозрения. Тогда они решили проделать маленькую мистификацию, и она им удалась как нельзя лучше.

Эскимос, сыгравший роль Густапса, получил в награду за оказанную услугу две пачки табаку, и на его молчание можно было положиться.

Фредерик Биорн имел обыкновение приглашать к своему обеду и ужину каждый раз двух моряков и двух эскимосов. На этот раз очередь выпала на долю Иорника и Густапса. За столом они сидели между Гуттором и Грундвигом. Ужин прошел весело. Пили за здоровье воскресшего из мертвых богатыря и за успех предстоящего выступления.

Между прочим, все обратили внимание на то, что Грундвиг был какой-то сонный в этот вечер и едва ворочал языком.

— Слабеет ваш старик, — шепнул мистер Пакингтон на ухо герцогу.

— Ему уже много лет, — так же тихо ответил герцог. — А сколько он перенес за свою жизнь! Другой бы не выдержал и десятой доли того.

Спать все разошлись очень поздно.

На другое утро Грундвиг проснулся со страшной головной болью и с трудом, шатаясь, встал на ноги.

Кругом все было тихо. Гуттор спал, ослабев от потери крови.

Старик громко крикнул. Никто ему не ответил.

— Странно! Что это значит? — пробормотал он и направился к двери, но на пороге столкнулся с молодым моряком Эриксоном.

— Ух, как у вас здесь жарко, — воскликнул тот, сияя круглым добродушным лицом. — Снаружи адский холод! Здравствуйте, Грундвиг! Как поживает ваш друг Гуттор?

Молодой человек говорил как-то особенно бойко и развязно. Видно было, что ему хотелось оттянуть минуту объяснения.

— Где герцог? — резко перебил его Грундвиг.

— Он, вероятно, не успел далеко отъехать, — пролепетал юноша. — Впрочем, все зависит от езды и… от препятствий…

Старику показалось, что все завертелось у него в глазах.

— Они уехали… Они бросили нас… — невнятно произнесли его губы.

Опустившись на шкуры, покрывавшие пол, он горько заплакал.

Эриксону стало жаль старика.

— Полноте, чего же вы плачете? — уговаривал он, чувствуя, как у самого на глазах выступают слезы. — Разве они бросили вас?.. Ведь при вас остались я, Рескиавик и еще один наш матрос. Он сейчас привязывает собак…

— Каких собак?..

— Господин Эдмунд оставил вам сани и своих лучших собак и сказал, что если вам здесь очень не понравится, чтобы вы догоняли его.

— О, мой дорогой мальчик!.. Он подумал обо мне!..

В это время проснулся Гуттор.

— Грундвиг! — позвал он слабым голосом. — Я не знаю, что такое со мной… Как будто дурманом опоили…

— И со мной то же самое. Я вчера был слаб и сегодня утром… Кто же это мог сделать?

Грундвиг, помоги мне подняться! — воскликнул Гуттор. — Мы должны ехать… Нашим господам грозит беда!..

— Беда?!.

— Вспомни все, что было вчера. Эти негодяи, должно быть, подсыпали лам чего-нибудь в вино… А говорящий немой?.. Неужели ты ничего не соображаешь?..

При этих словах Грундвиг вспомнил все и, вскрикнув, без чувств упал на пол.

Гуттор быстро приподнялся, но не рассчитал своих сил, и, застонав от боли, откинулся на подушки.

Эриксон и Рескиавик бросились к Грундвигу.

 

Глава XIII

Ледяная стена

Прошло пять месяцев. Путешественники настойчиво продвигались вперед, руководствуясь компасом и ориентируясь по звездам, которые были отчетливо видны на совершенно чистом небе.

После невероятных трудностей и целого ряда препятствий экспедиция наконец благополучно достигла знаменитой ледяной стены. Она возвышалась на тысячу двести ярдов над землей и закрывала доступ к обетованной стране, лишенной льда.

Вычисления показывали восемьдесят девять градусов тридцать три минуты северной широты. Следовательно, до географического полюса было около двенадцати миль. Но этот полюс не вполне совпадает с полюсом холода.

Восхищенные, стояли путешественники перед невиданным зрелищем. Высота ледяной стены была такова, что, казалось, она подпирает небо. Необыкновенно прозрачная, она отражала, как в стоячей воде, синее звездное небо.

Фредерик первый опомнился.

— О чем задумался? — спросил он брата.

— Не находишь ли ты, брат, — ответил Эдмунд, — что перед лицом такого величия невольно сознаешь свое ничтожество?

— Да, ты прав. Но меня больше занимает сейчас вопрос, как мы перейдем через это препятствие.

— Придется вырубить во льду ступени и строить лестницы.

— Я тоже так думаю. Интересно, что скажут наши проводники. Их мнением нельзя пренебрегать. За эти полгода они вполне доказали свою преданность.

В нескольких шагах от братьев стоял Густапс. Скрестив на груди руки, он также наблюдал величественную картину. Последние слова Фредерика Биорна долетели до его слуха и вызвали у него на губах злобную улыбку.

— Час моей мести близок! — прошептал Густапс.

В течение пяти месяцев он со дня на день откладывал исполнение своего замысла.

До сих пор он находил удовлетворение только в преступлениях, которые совершал, но эта экспедиция, в которой он поневоле принял участие, и своеобразная жизнь, которую вели путешественники, увлекли его, и он решил подождать до открытия полюса.

«Я убью их, когда они достигнут своей цели, и тогда моя месть будет еще полнее», — думал он.

У основания стены построили последнюю, одиннадцатую, станцию и назвали ее именем Гаральда.

Потом герцог разрешил людям недельный отдых, чтобы собраться с силами для последнего и решительного усилия.

В составе экспедиции теперь оставалось пятнадцать эскимосов и сорок европейцев и американцев. Больных не было ни одного, если не считать умерших в пути двух матросов Пакингтона. Они сами были виноваты в своей смерти, так как не хотели разнообразить свою пищу и питались почти исключительно солониной и консервами. В конце концов они схватили скорбут и умерли.

На общем совете было решено тщательно осмотреть основание стены, прежде чем начать восхождение. Для этого экспедиция разбилась на два отряда, которые должны были отправиться в противоположные стороны и сойтись снова на станции.

Начальство над одним отрядом приняли Фредерик и Эдмунд, над другим — Густапс и Иорник. Каждый отряд захватил с собой по топору, лому, на три дня провизии и по дюжине ракет, чтобы в случае успеха дать знать об этом своим товарищам.

Выступили в восемь часов утра, при пятидесяти двух градусах мороза. Погода была ясная и сухая.

Фредерик и Эдмунд волновались, а Пакингтон смеялся и шутил.

Герцог вспоминал слова старого Розевеля:

«Идите прямо на север, не отклоняясь от стрелки компаса! Вы придете к высокой стене, на которую мы вместе с Магнусом Биорном взобрались. Оттуда видели мы свободное море и землю с тропической растительностью… По дороге вы найдете наши следы и разные сделанные нами отметки».

Путешественники шли уже несколько часов, а между тем до сих пор они не заметили ничего такого, что можно было бы принять за знак, оставленный проходившими здесь людьми. По той ли дороге они шли?

Норландские матросы пели песни своей родины, но звук их голосов раздавался странно: воздух не отражал его, точно так же, как гладкое тонкое стекло не отражает солнечных лучей.

Стрелка компаса как будто потеряла направление и дрожа вертелась на своем острие…

Люди чувствовали необыкновенную легкость во всех движениях и какой-то прилив жизненных сил. Не было ли здесь каких-нибудь неизвестных токов, повышавших жизнедеятельность организма?..

Путешественниками начал овладевать страх.

Вдруг два матроса, шедшие впереди, стали криками звать остальных.

Фредерик и Эдмунд поспешили вперед.

— Извольте взглянуть, ваша светлость, — сказал один из матросов.

Братья взглянули и, задыхаясь от охвативших их волнения и радости, бросились в объятия друг другу.

В сплошной ледяной массе были вырублены топором ступени. Они вели от основания до вершины ледяной стены. Завиваясь наподобие винта, они были достаточно широки, чтобы два человека могли разойтись на них.

Когда первое изумление прошло, Фредерик ракетами дал знать второму отряду и, приказав людям оставить лишнюю тяжесть внизу, начал восхождение.

Несмотря на то, что была полярная ночь, благодаря безоблачному небу и ярким звездам казалось светло, как утром.

Поднявшись на первые двести ярдов, путешественники встретились с новой опасностью, к которой они не были подготовлены.

У многих закружилась голова. Между тем, идти с закрытыми глазами было нельзя, так как каждый неловкий шаг грозил гибелью.

Первым почувствовал себя плохо Эдмунд.

— Брат, — сказал он Фредерику, внезапно останавливаясь, — поддержи меня. У меня голова кружится… Это невыносимое чувство… Я готов броситься головой вниз, только бы избавиться от него…

— Остановитесь! — крикнул Фредерик своим спутникам и, обращаясь к брату, прибавил:

— Обопрись на меня, Эдмунд, и закрой глаза.

В эту минуту один из матросов, охваченный головокружением, зашатался и упал бы вниз, если бы его не подхватил Ле-Галль.

— Ваша светлость, у нас головокружение… Что нам делать? — послышались снизу полные отчаяния голоса.

Герцог молчал, не зная, что предпринять. Тогда бравый бретонец, у которого были крепкая голова и железные нервы, видя, что губительная паника овладевает всеми, крикнул, обращаясь к матросам:

— Ах, вы, мокрые курицы! Ну, у кого там голова кружится?.. Стыдитесь!..

Эти энергичные слова ободрили всех и успокоили. Самолюбие матросов было задето, но они все еще стояли в нерешительности.

Вдруг герцогу пришла в голову великолепная мысль.

— Ребята, — крикнул он, — зажгите фонари!

Фредерик зажег свой, и Эдмунд с радостью убедился, что свет фонаря разгоняет головокружение.

Восхождение продолжалось. На половине пути встретилась широкая площадка. На ней передохнули десять минут. Потом двинулись дальше.

После пяти часов утомительного подъема отряд достиг вершины ледяной стены. Теперь путешественники находились на круглой площадке. С другой стороны стена снижалась отлогими террасами.

Взяв подзорную трубу, Фредерик Биорн осмотрел окружающую землю. Нигде не было видно льда или снега.

— Ребята! — закричал герцог радостно. — Перед нами свободная земля! Конец нашим испытаниям! Скоро взойдет солнце, и при свете его вы увидите то, что с избытком вознаградит вас за перенесенные страдания.

— Только найдем ли мы то, что ищем, — с грустью заметил Эдмунд.

В эту минуту к нему подошел друг Фриц и начал тереться о его плечо мордой, напрашиваясь на ласку.

Эдмунд приласкал его, но медведь не уходил. Схватив зубами полу шубы молодого человека, он тащил его за собой. Эдмунд попробовал прогнать его, но зверь не унимался.

— Постой, брат, — сказал Фредерик, — я думаю, что друг Фриц нашел что-то и хочет нам показать. Пойдем за ним.

Видя, что за ним готовы следовать, медведь выпустил из пасти полу и, радостно ворча, побежал к краю площадки.

Фредерик и Эдмунд пошли за ним.

Медведь быстро начал спускаться по склону.

Когда братья приблизились к краю площадки, друга Фрица уже нигде не было видно.

 

Глава XIV

Дядя Магнус найден

— Фриц! Фриц! — окликнул Эдмунд повелительным тоном.

Где-то рядом послышалось знакомое ворчание, и друг Фриц выбежал из углубления, находившегося под их ногами. Маленькая тропинка, очевидно, проложенная человеком, вела к этой пещере.

— Что это может быть? — проговорил дрожащим голосом Эдмунд. — Что еще суждено нам увидеть?

— Пойдем, пойдем, — сказал Фредерик, волнуясь не меньше брата.

До пещеры было всего несколько шагов, но какой-то безотчетный страх заставлял их замедлять шаги…

Еще издали заметили они, что пещера эта искусственная и вырублена топором человека.

Герцог Норландский повернулся к брату и молча взглянул на него. Оба были необыкновенно бледны.

— Что же ты не входишь? — спросил Эдмунд, в свою очередь останавливаясь перед входом в пещеру.

Фредерик Биорн нерешительно сделал еще один шаг и остановился.

Бывший капитан «Ральфа», получивший за свою храбрость прозвище Вельзевул, дрожал от страха.

— Пропусти меня вперед, брат, — нетерпеливо произнес Эдмунд.

В этих словах Фредерику почудился упрек. Он быстро и решительно вошел в пещеру.

Глухой крик вырвался у него, и он прислонился к стене, чтобы не упасть. Вошедший за ним Эдмунд сложил руки и склонился на колени.

В пещере, недалеко от входа, на грубо обделанном табурете сидел старик с длинной седой бородой и такими же волосами. Глаза его были открыты, а голова наклонена вниз, как будто он читал рукопись, лежавшую у него на коленях.

Старик не пошевельнулся даже при входе молодых людей. Он был мертв.

Фредерик и Эдмунд догадались, что перед ними Магнус Биорн.

Так, тщетно ожидая помощи, уснул он незаметно для себя вечным сном от холода в пещере, которую вырубил во льду собственными руками.

Несколько успокоившись, братья взяли из рук мертвеца рукопись и боязливо заглянули в нее.

«Восемь лет в свободной области Северного полюса», — прочли они заголовок.

— Когда же он умер? — спросил Эдмунд.

Фредерик заглянул в конец рукописи.

Она кончалась так:

«8 февраля 1819 года. Все еще ничего!»

Значит, восьмого февраля 1819 года он еще был жив! А теперь было десятое марта того же года…

Магнус Биорн умер всего лишь месяц с лишним тому назад. Умер, полный здоровья и жизни, по неосторожности поддавшись сну на холоде.

Отчаяние братьев было безгранично. Если бы они ехали скорее и тратили меньше времени на всякие предосторожности и постройку станций, они бы поспели вовремя и спасли дядю Магнуса.

Несколько часов провели они в слезах возле мертвеца. Холод вернул их к действительности.

С помощью людей тело дяди Магнуса вынесли из пещеры и на веревках спустили вниз. Когда его спускали, вдруг вспыхнуло ослепительное сиянье. Это был магнитный свет.

Свободная земля лежала в центре магнитного полюса. Через каждые тридцать шесть часов оттуда выделялся магнитный ток и в течение восемнадцати часов освещал землю.

По временам магнитный ток достигал необыкновенной силы, и тогда его видели почти во всех странах северного полушария. Этот свет называется северным сиянием.

Когда эскимосы под начальством Густапса и Иорника вернулись на станцию, они застали странную картину. Вокруг сидящего в той же позе, в какой его нашли, Магнуса Биорн а стояли на коленях все европейцы и американцы. Это была вечерняя молитва, которую благословлял мертвый Магнус Биорн.

В сердце закоренелого бандита что-то дрогнуло. Густапс невольно преклонил колена и присоединился к молящимся. Несчастный раскаивался и уже готов был отказаться от всех своих преступных замыслов и чистосердечно признаться во всем Фредерику.

Но сама судьба была против Надода.

В ночной тишине послышались скрип полозьев по снегу и голос человека, покрикивавшего на собак.

Кто бы это мог быть?

Фредерик и Эдмунд пошли к двери, чтобы встретить прибывших, и на пороге столкнулись с Гуттором. За ним вошли на станцию Грундвиг, лейтенант Лютвиг и Гаттор.

— Слава Богу! Они живы! — воскликнул Грундвиг и бросился в объятия своего друга.

— Ура! Ура! — закричали четыре американских матроса, оставленные для охраны яхты и приехавшие вместе с матросами брига.

Все присутствующие стояли в изумлении, ничего не понимая в происходящем.

Только Густапс и Иорник догадались, в чем дело, и попытались благоразумно скрыться.

Осторожно пятясь задом, они добрались до двери и только собирались юркнуть в нее и бежать, воспользовавшись санями Грундвига и Гуттора, как богатырь, бывший настороже, схватил их за воротники.

— Стойте, канальи! — крикнул он. — Теперь уж вы не уйдете от меня!

Прибывшие с ним люди стали у двери и загородили ее.

— Гуттор, что ты делаешь? — крикнул нетерпеливо герцог.

— Сейчас, ваша светлость, я вам все объясню, — заговорил Грундвиг. — Я просто обезумел от радости, увидев вас невредимыми… Знаете ли вы, кто эти люди?.. Гуттор, стащи с него маску!..

— Я и сам сниму! — зарычал Густапс и сорвал с себя капюшон и маску.

— Красноглазый! — раздался дружный крик изумления.

Да, это был Красноглазый.

Он стоял с искаженным от бешенства лицом и сверкающим глазом и дерзко смотрел на своих врагов.

— Это я, — сказал бандит, — при одном имени которого вы трепещете. Я имел глупость дважды пощадить вас… Не бойтесь, Красноглазый не будет просить пощады, он сохранит ненависть к вам даже после смерти.

— Свяжите этого человека и заткните ему рот! — приказал герцог.

 

Глава XV

Последний в роду

Узнав, что Эдмунд оставил ему сани и собак, Грундвиг сейчас же хотел ехать по следам экспедиции, оставив больного Гуттора на станции. Но Эриксон решительно воспротивился этому, говоря, что Грундвига без Гуттора ему запрещено отпускать.

— Можете спросить Рескиавика, он вам то же самое скажет, — настаивал он.

— Если с нашими господами что-нибудь случится, будете виноваты вы, — пригрозил им Грундвиг.

— Что же им грозит? — спросил встревоженный лейтенант.

— Проводники — эскимосы Густапс и Иорник — хотят убить герцога и его брата.

— Но ведь в этом нет ни капли здравого смысла, — возразил Эриксон.

Грундвиг понимал, что спорить с ним бесполезно, и, скрепя сердце, согласился ждать выздоровления Гуттора.

Прошло две недели, прежде чем богатырь поправился настолько, что был в состоянии отправиться в путь.

На этот раз ни Эриксон, ни Рескиавик не препятствовали Грундвигу.

Сани уже были запряжены и все готово к отъезду, когда неожиданно приехали Гаттор и Лютвиг с десятью норландцами и четырьмя американцами, оставленными в бухте Надежды для охраны кораблей.

Что же их побудило приехать с такой поспешностью?

В нескольких словах Гаттор передал все Грундвигу.

Оружейный мастер брига частенько захаживал к своему приятелю, плотнику яхты, распить бутылочку-другую пива и раскурить за беседой пару трубок.

— Знаешь, Джемс, — сказал однажды оружейный мастер, — у тебя здесь сильно попахивает порохом, и не простым, а фейерверочным.

— У нас и в помине такого нет, — возразил плотник.

На этом в тот день и покончили.

Но в следующий раз оружейник опять заявил:

— Бьюсь об заклад, Джемс, что у тебя где-то горит фейерверочный порох.

— Да уверяю тебя, что у нас его нет.

— Ты вполне уверен в этом?

— Так ведь ключи от пороховой камеры постоянно находятся у меня. Неужто бы я не знал…

— Ну, ну, ладно!.. Не будем ссориться.

На третий день оружейный мастер, полагаясь на свое чутье, никогда его не обманывавшее, уверенно заговорил:

— Ставлю бочонок рома за то, что у тебя горит порох!

Плотник был большой любитель рома.

— Идет! — сказал он.

Приятели вместе спустились в крюйт-камеру.

Там запах горящего пороха был настолько ощутимым, что и плотник не на шутку встревожился.

Осматривая бочонок с порохом, оружейник вдруг воскликнул:

— Эге! А почему он такой легкий? И что это за штука выпущена из него?.. Ба! Да ведь это просмоленный фитиль…

Сбегав за ножницами, мастер осторожно перерезал фитиль и обезвредил опасное приспособление.

Весть о том, что кто-то подготовлял взрыв на яхте, скоро стала известна матросам обоих кораблей и возбудила самые оживленные толки.

Единственными виновниками, по общему мнению, могли быть только Иорник и Густапс.

— Если бы здесь не были замешаны эскимосы, — сказал Гуттор, — то я предположил бы во всем этом руку «Грабителей», так как от взрыва должен был пострадать также и бриг.

И он рассказал американцам о двукратной катастрофе, постигшей «Дядю Магнуса» при спуске, и о попытке Надода взорвать его в открытом море.

— Но ведь Густапс не эскимос, — заявил плотник. — Я его видел однажды без зимней одежды: он европеец.

— О, тогда нам нельзя терять ни минуты, — заявил Гаттор. — Мы должны догнать экспедицию, так как злодеи, наверное, замышляют что-нибудь против наших господ.

Оставив для охраны брига и яхты всего четырех человек и запасшись провизией на год, оба экипажа отправились в путь.

Рассказ этот еще больше увеличил тревогу Грундвига, и оба отряда, соединившись, поспешили вперед.

На последней станции им удалось догнать экспедицию.

Надод едва не задохнулся от злости, услышав, что все его планы рухнули.

Герцогу стало жаль его.

— Негодяй нам больше не опасен, — сказал он и велел развязать Надода.

Ослепленный бешенством, бандит забыл, что жизнь его висит на волоске.

— Глупцы! — кричал он. — Вы торжествуете, что я в ваших руках!.. Но наше товарищество еще живо. Вы целых полгода потратили на поиски, а тем временем «Грабители» взяли и разрушили Розольфсский замок. Ваш брат Эрик и все, кто был с ним, убиты.

Из груди Эдмунда вырвался гневный стон:

— Ты лжешь, негодяй!

И, бросившись на бандита, он схватил его за горло. Красноглазый воспользовался этим моментом. Быстрее мысли выхватил он из-за пояса Эдмунда кинжал и вонзил его по самую рукоятку в грудь молодого человека. Эдмунд вскрикнул и упал мертвый.

Фредерик лишился чувств.

Присутствующие стояли, онемев от ужаса.

Только Гуттор не растерялся. Подскочив одним прыжком к Надоду, он вырвал у него кинжал и далеко отбросил от себя.

Потом, зажав голову Красноглазого между своими могучими ладонями, богатырь, с рассчитанной медленностью, стал сжимать ее.

— Помнишь старого Гаральда, которому ты разрубил топором череп? — приговаривал он. — А Олафа, убитого тобой?..

— О, сжалься!.. Убей меня сразу! — молил Надод.

— Не торопись! — зловеще улыбался Гуттор. — Смерть — это избавление от всех страданий. Надо сперва заслужить ее.

— О! Прости меня! Прости! — стонал Красноглазый. — Я не в силах больше терпеть этих мучений! Убей меня!

Даже норландцы, ненавидевшие Надода, не в состоянии были смотреть на эту сцену.

В последний раз сжались ладони гиганта, и череп злодея треснул. Кровь и мозг брызнули во все стороны…

Гуттор выпустил из рук безжизненное тело и, опустившись на пол, зарыдал, как ребенок.

Когда герцога удалось привести в чувство, оказалось, что он сошел с ума.

Много лет прошло с тех пор.

Туристы, посещавшие развалины старого Розольфсского замка, встречали возле них молодого человека, которого всегда сопровождал столетний старик.

Молодой человек занимался тем, что срывал цветы и мох, росшие среди развалин. Иногда он останавливался, и в его безумных глазах появлялся проблеск сознания.

— Надод! Красноглазый! — шептал он тогда.

Но вслед за этим взор его опять тускнел, и, опустив голову, он продолжал забавляться цветами.

Этот безумный был Фредерик Биорн, последний из славного рода владетельных герцогов Норландских.