Лорд Коллингвуд вернулся в Англию по вызову тогдашнего премьер-министра Уильяма Питта, который в это время старался провести в Верхней палате свой знаменитый «Индийский билль» и для этой цели собирал все голоса в свою пользу. Адмирал рассчитывал пробыть в Лондоне недолго, самое большее — с месяц, хотя адмиралтейство дало ему гораздо более продолжительный отпуск.

Коллингвуд чувствовал себя на суше скверно. Ему казалось, что он находится в безопасности лишь тогда, когда он в море, среди своей эскадры. Он предвидел, что рано или поздно наступит день, когда сыновья старого герцога Норландского потребуют у него отчета за кровавое дело. Поэтому он распродал все недвижимые имения герцогов Эксмутских, за исключением неотчуждаемого майората, сопряженного с титулом, обратил в деньги акции Ост-Индской компании, которых оказалось на десять миллионов, и взял из Лондонского королевского банка двадцатипятимиллионный капитал, положенный туда прадедом адмирала еще при самом основании банка. Все эти суммы адмирал Коллингвуд перевел в Америку, рассчитывая убежать туда при малейшей тревоге.

Ему хотелось поскорее добыть у Пеггама те два документа, которые нотариус заставил его подписать. С этой целью он удержал при себе сто тысяч фунтов стерлингов, или два с половиной миллиона франков, которые он обязался уплатить «Грабителям», как только займет место в палате лордов. Этот день наступил, и лорда Коллингвуда уже предупредили, что к нему явится поверенный чичестерского нотариуса Надод за получением денег, причем компрометирующие документы будут вручены адмиралу. Коллингвуд рассчитывал вздохнуть наконец свободнее, так как до этих пор он опасался, что бесчестный Пеггам оставит документы у себя и будет при помощи их жестоко его эксплуатировать.

Негодный братоубийца уже нес тяжелую кару. Почти каждую ночь его посещали грозные сновидения. То ему представлялось, будто дверь его спальни отворяется, и перед ним появляются его несчастные жертвы, испуская жалобные стоны; потом они начинают плясать вокруг него, подхватывают его на руки и над грозно гудящим океаном несут к Лофоденским островам, к тому месту, где погибла Элеонора Бьёрн с мужем и детьми… То ему снилось, что заперли его в одно из подземелий Розольфского замка и подвергают самым лютым средневековым пыткам… После каждого такого кошмара несчастный просыпался весь в холодном поту, стуча зубами и не помня себя от ужаса.

Каждый раз он со страхом встречал приближение ночи и зачастую совсем не ложился спать, расхаживая взад и вперед по палубе своего корабля и надеясь, что физическое утомление поможет ему найти душевный покой. В Лондоне он с этой же целью бродил всю ночь по улицам и ложился спать уже на рассвете.

Никакие средства не помогали. Как только Коллингвуд закрывал глаза, так сейчас же ему начинали мерещиться все те же ужасные сцены.

Он решительно не в силах был выносить одиночество. Однажды — это было в Ньюфаундленде — ему пришло в голову, что если при нем будет безотлучно находиться какой-нибудь человек, то ему станет легче.

Воспользоваться для этой цели кем-нибудь из своих адъютантов адмирал не считал удобным, так как ему не хотелось, чтобы этот адъютант слышал его отчаянные крики по ночам. Как же быть в таком случае? Долго думал лорд Коллингвуд и наконец решился взять себе личного секретаря.

В одно прекрасное утро в канадских газетах появилось такого рода объявление:

Герцог Эксмут Коллингвуд, командир английской эскадры в Атлантическом океане, приглашает к себе в частные секретари молодого человека благородного происхождения и хорошего воспитания, свободно говорящего по-английски и по-французски. Национальность безразлична.

Несколько дней спустя в Монреаль прибыл молодой человек, лет тридцати, высокий, стройный и очень представительный. Он отрекомендовался Коллингвуду маркизом Фредериком де Тревьером и пояснил, что его семейство давно поселилось в Канаде и что его отец служил под начальством знаменитого Монкальма, защитника Канады.

Коллингвуд был человек суеверный и легко поддающийся первому впечатлению. Внешность молодого человека ему понравилась. Черные, как смоль, волосы и такая же борода обрамляли тонкие, изящные черты его лица, глаза молодого маркиза, по странной случайности, были светло-голубые. Все его документы были в порядке, и на них значилась виза канадского генерал-губернатора лорда Колсона. Коллингвуд не стал больше ничего спрашивать и тут же условился с маркизом, не скрывая своего полного удовольствия. Легкомысленный! Он не заметил, каким взглядом окинул его украдкой молодой секретарь и как при этом добрые голубые глаза изменили свое выражение, засверкав огнем дикой, неумолимой ненависти.

Адмиральские апартаменты на английских кораблях очень просторны: в них смело можно поместить до пятнадцати человек. Адмирал Коллингвуд отвел своему секретарю прехорошенькую спальню, примыкавшую с одной стороны к небольшой гостиной, а с другой — к рабочему кабинету; это помещение отделялось от собственных покоев адмирала лишь небольшой приемной. Вместе с тем Коллингвуд объявил ему, что обедать они будут вместе и что прислуге приказано относиться к нему, маркизу, совершенно так же, как и к хозяину дома, — что, одним словом, маркиз будет жить у адмирала на правах хорошего знакомого.

В первую же ночь молодой человек был разбужен криками и стонами, доносившимися из спальни адмирала, который, впрочем, еще с вечера предупредил своего секретаря, что он, адмирал, подвержен нервной болезни и спит по ночам очень беспокойно. В объяснение этой болезни адмирал сочинил целую историю о том, как он был бессильным очевидцем гибели в морских волнах своего брата с женой и пятерыми детьми.

— С этих пор я волнуюсь и кричу почти каждую ночь, — прибавил Коллингвуд. — Если вы когда-нибудь услышите мой крик, то, пожалуйста, разбудите меня. Этим вы окажете мне огромную услугу, так как избавите от жестоких страданий, вредно отзывающихся на моем здоровье.

Слова эти адмирал произнес тоном глубокой печали, но они не вызвали в Фредерике де Тревьере ни малейшего сочувствия, а только возбудили в нем, по-видимому, сильное любопытство.

Услыхав стоны, молодой человек торопливо набросил на себя халат и побежал к адмиралу.

Несчастный метался по своей постели в страшнейшем нервном припадке. Он не спал, а подвергался самой жестокой галлюцинации. На губах его была пена. Он махал руками, как бы отгоняя от себя грозные призраки.

Злая улыбка пробежала по губам Фредерика де Тревьера, когда он увидал адмирала в этом положении. Глаза его сверкали дикой радостью и, вместо того чтобы оказать несчастному помощь, он остановился в дверях, как бы наслаждаясь зрелищем его ужасных мучений.

Припадок продолжался около часа; наконец адмирал затих и погрузился в тяжелый сон, вызванный полным упадком сил.

Фредерик де Тревьер тихо вышел из комнаты, шепча про себя:

— Час возмездия пробил. Кара уже начинается.

На другой день Коллингвуд спросил его:

— Вы ничего не слыхали ночью?

— Ничего не слыхал, — отвечал Фредерик де Тревьер, с твердостью выдерживая робко-пытливый взгляд адмирала.

Следующие ночи прошли точно так же, как и описанная нами. Лишь только с адмиралом начинался припадок, Фредерик де Тревьер на цыпочках приходил к нему в комнату, словно тигр, подстерегающий добычу, и со злорадной улыбкой любовался ужасной сценой. Взгляд молодого человека по-прежнему сверкал при этом холодной, неумолимой ненавистью. Секретарь адмирала уходил к себе в спальню всякий раз не прежде, чем припадок оканчивался и адмирал засыпал, истощенный и обессиленный.

Кто же был этот загадочный молодой человек, пользовавшийся любезностью и радушием адмирала Коллингвуда, но не только не чувствовавший к нему ни малейшего сострадания, а, напротив, даже наслаждавшийся его муками?

Очевидно, для такой жестокости у него были очень серьезные причины, которые он тщательно скрывал под маской холодного, ничем не возмутимого равнодушия.

Между тем адмирал Коллингвуд всей душой привязался к своему секретарю, который днем являл собой образец благовоспитанности и доброты. В беседе с ним адмирал забывал свои терзания и по вечерам нарочно не уходил спать как можно дольше, чтобы оттянуть тяжелую минуту периодического припадка.

Когда Коллингвуда вызвали в Лондон, он, само собой разумеется, не пожелал расставаться со своим молодым секретарем, который со своей стороны тоже охотно согласился уехать с ним в Европу.

— Я ни разу еще не выезжал из Канады, — сказал он, — и с удовольствием побываю в Англии, а в особенности во Франции.

В первый же день по приезде в Лондон Коллингвуд должен был отправиться с официальными визитами, причем, разумеется, секретаря с собой не взял. Пользуясь этим, Фредерик де Тревьер тоже ушел из дома и с уверенностью, совершенно не свойственной человеку, в первый раз приехавшему в Лондон, углубился в лабиринт его улиц.

Ни у кого не спрашивая дороги, прошел он через Вест-Энд, вошел в Сити, миновал улицы Пэлл-Мэлл, Пиккадилли, Оксфорд, Риджент-стрит, Стрэнд и спустился в Саутварк, ни разу не запутавшись. До сих пор он шел очень быстро, но здесь замедлил шаг и направился вдоль берега Темзы, внимательно присматриваясь к кораблям, стоявшим на якоре в устье реки.

Долго, по-видимому, он не находил того, чего искал, потому что временами у него вырывались жесты нетерпения.

— Неужели мне придется спуститься до самого Грейвзенда? — бормотал он про себя.

Поравнявшись с Ламбетом, он вдруг остановился и, приставив ладони к глазам, стал смотреть вдаль.

У него вырвалось радостное восклицание.

— Наконец-то!.. Это они. А я уж думал, что они забыли мой приказ.

Взгляд его не мог оторваться от большого трехмачтового корабля, окрашенного в зеленый цвет — любимый цвет жителей Севера.

Своей массивностью корабль резко выделялся среди прочих судов.

В ту же минуту молодой человек обратил внимание на другой корабль, точь-в-точь такой же, как и первый: та же осанка, тот же размер, та же зеленая окраска, напоминающая отблеск Норландских глетчеров.

Корабль этот, распустив паруса, шел вверх по Темзе. Приблизившись к своему двойнику, он ловко повернулся и встал на якорь рядом с ним. Маневр исполнен был так ловко, что матросы с соседних кораблей прервали на миг свои занятия и похлопали капитану и экипажу неизвестного зеленого корабля.

Сам Фредерик де Тревьер, хотя с корабля его нельзя было видеть, не мог удержаться от аплодисментов.

С новоприбывшего корабля на прежний перекинули мост, и матросы обоих экипажей радостно стали пожимать друг другу руки. В самый разгар этой сцены молодой человек вдруг услыхал удивленное восклицание таможенного надзирателя, который, скрестив руки на груди, расхаживал по набережной.

— Еще один!.. Да это целая эскадра.

Третий корабль, как две капли воды похожий на первые два, подходил со стороны Ламбета, идя с еще большей скоростью, так как ветер успел посвежеть.

— Странно! — пробормотал задумчивый наблюдатель. — В один час, почти в одну минуту… Чего не сделаешь с такими моряками!

Новый корабль совершил так же ловко тот же маневр и встал рядом с прежними двумя кораблями, приветствуемый дружными аплодисментами матросов-товарищей.

— «Три брата!» — воскликнул таможенный надзиратель, не перестававший наблюдать это любопытное зрелище.

Действительно, сходство между кораблями было поразительное — как в общем, так и в частностях. Очевидно было, что их строили по одному плану и на одной верфи.

Таможенные досмотрщики, немедленно отправившиеся на борт двух новоприбывших кораблей, вернулись обратно с одинаковой отметкой для обоих: «Без груза». Такая же отметка была сделана и десять месяцев тому назад относительно первого корабля. Об этом обстоятельстве уже много было толков в трактирах Ламбета и Саутварка.

Молодой человек, постояв некоторое время в задумчивости, вдруг направился к тому месту, где стояли лодки, и уже хотел окликнуть одну из них, но вслед за тем сейчас же передумал и прошептал про себя:

— Нет, лучше подожду до вечера. Не надо, чтобы кто-нибудь меня видел среди белого дня. Как знать?.. Осторожность никогда не мешает. Ведь тут дело идет о жизни и смерти.

Он задумчиво пошел в дом герцогов Эксмутских.

Когда он вернулся домой, время обеда давно уже прошло. Лорд Коллингвуд, долго прождав своего секретаря, отобедал без него и уехал в парламент, который в то время уже заседал по ночам. Он очень досадовал, что не успел перед отъездом поговорить с Фредериком, и оставил ему следующую записку карандашом на клочке бумаги:

Сегодня, между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи, ко мне явится один человек. Если заседание затянется и я к тому времени не вернусь, то попросите этого человека подождать, причем для меня очень важно, чтобы вы не спускали с него глаз до моего возвращения. Если вам необходимо будет зачем-нибудь выйти, то передайте надзор Мак-Грегору. Это единственный из моих слуг, которому вы можете безусловно доверять.

В этой записке Коллингвуд говорил о посланце Пеггама, но молодой человек нисколько не догадывался об истине, так как адмирал, разумеется, не посвятил его в свои слишком интимные дела. Ниже, однако, мы увидим, что Фредерик де Тревьер знал об отношениях Коллингвуда к «Грабителям» гораздо больше, чем адмирал мог предполагать.

Молодой человек наскоро пообедал и ушел опять, дав Мак-Грегору соответствующие приказания. Вернулся он в одиннадцать часов очень озабоченный, нахмуренный и даже как будто раздосадованный. Очевидно, он испытал какую-нибудь серьезную неудачу.

Нетерпеливо снимая перчатки, он разорвал их, бросил на стол и тихо проговорил:

— Все трое ушли с утра, и никто не знает, куда именно… Какая небрежность!.. Не сообщить мне ни слова!.. По их милости я теперь лишен возможности воспользоваться удобным случаем.

Он закурил сигару и вышел на веранду, окруженную мраморными колоннами. Она шла вдоль всего первого этажа, придавая Эксмут-Хаузу наружность греческой постройки. Прямо перед домом катила свои черные глубокие воды Темза, а на противоположном левом берегу смутно выделялись на темном фоне звездного неба контуры домов Сити.

Городской шум затихал. Деятельность мало-помалу замирала в этом большом человеческом улье, обитатели которого собирались ложиться спать, утомленные дневной суетой и борьбой за существование.

Фредерик де Тревьер был лихорадочно взволнован. Ему казалось, что наступают решительные события, и смутно мерещилась какая-то неопределенная опасность.

Он стоял, задумчиво облокотясь на перила, и вздрогнул, когда часы стали бить полночь. Вслед за тем на веранде послышались шаги. Фредерик де Тревьер быстро обернулся. К нему подходил Мак-Грегор.

— Извините меня, сэр, что я нарушаю ваше задумчивое уединение, — сказал, низко кланяясь, верный шотландец. — Но вот письмо, присланное с нарочным из Виллиса. Я бы не стал вас беспокоить, если бы посланный не спрашивал, не опоздал ли он, и не требовал скорого ответа, чтобы сейчас ехать обратно.

Коллингвуд питал к своему секретарю такое доверие, что уполномочил его распечатывать всякие письма, приходившие на имя адмирала.

Молодой человек вошел в гостиную, распечатал конверт и прочитал:

Лорда Коллингвуда покорнейше просят повременить с выдачей ста тысяч фунтов стерлингов, которые он должен вручить сегодня уполномоченному для того лицу. Причины очень важные.

Пеггам

Внизу стоял угрожающий постскриптум:

Вы погибнете, если заплатите деньги. Час спустя после приезда моего гонца я буду сам в Эксмут-Хаузе.

По прочтении этого таинственного письма Фредериком де Тревьером овладело необычайное волнение. По-видимому, он понял сокровенный смысл записки, потому что вся кровь бросилась ему в голову, и рука, державшая письмо, задрожала.

— Что прикажете отвечать, сэр? — спросил Мак-Грегор.

Молодому человеку удалось овладеть собой. Он понимал, что при этом шотландце, всей душой преданном своему господину, ни в коем случае нельзя выказывать своих чувств. Но какой мог он дать ответ, не возбудив подозрений в самом лорде Коллингвуде? Откуда мог он знать, устранена ли от его патрона та опасность, на которую намекали в письме? Ведь адмирал, быть может, еще до отъезда в парламент уплатил ту сумму, о которой шла речь. Но нет, вернее, что предстоящий визит неизвестного лица, о котором предупреждал Фредерика адмирал, именно относился к уплате ста тысяч фунтов стерлингов.

Остановившись на этом соображении, он перестал колебаться и поручил Мак-Грегору:

— Скажи гонцу, что он приехал вовремя.

Затем он поспешил вернуться на веранду, так как желал остаться один и собраться с мыслями.

Затворив за собой дверь, молодой человек пробормотал с дрожью в голосе:

— Сто тысяч фунтов стерлингов!.. Негодяй!.. Это плата за пролитую кровь!.. Гнусный Пеггам! Он будет сейчас здесь, а я не имею возможности дать им знать… Когда-то еще представится такой удобный случай!.. Не съездить ли в Саутварк?.. В экипаже я, быть может, успею вернуться сюда вовремя… Но вот вопрос — встречу ли я их там?.. Ах, зачем они не оставили мне даже своего адреса!.. Нет, отсюда уходить нельзя. Даже если я отыщу их, нужно будет сперва сговориться, составить план, а на это опять-таки нужно время. Лучше уж я останусь здесь. У меня есть предчувствие, что сегодня ночью я получу самые решительные сведения.