Нотариус бесстрастно продолжал:

— Как только я узнал, какой опасности вы оба подвергаетесь, я уже не мог допустить, чтобы Надод уплыл на «Осе», иначе его бы непременно похитили. Тогда-то я и написал вам наскоро записку, которую вы, милорд, получили с нарочным. Таким образом, я был почти уверен, что Надод не уедет, прежде чем я приду, и это дало мне возможность продолжать свои розыски.

— Неужели вы, только сегодня вечером приехав из Чичестера, успели открыть так много нового?

— Я уже около года живу в Лондоне переодетый и слежу за действиями наших противников. Но это еще не все. Я сообщу вам новость еще интереснее. Результатом моего письма к вам явилась перемена в намерениях наших врагов. Они сказали себе: «Так как в Эксмут-Хауз должен прийти и Пеггам, то мы постараемся убить одним камнем даже не двух зайцев, как говорит пословица, а целых трех».

— Послушайте, Пеггам, — сказал Коллингвуд, — вы нам рассказываете какой-то роман. Откуда могли узнать наши враги о том письме, которое вы мне прислали?

— А между тем они узнали, и я вот именно вас самих хотел спросить, милорд, не предполагаете ли вы, как это могло случиться?

— Я этого положительно не допускаю.

— Пожалуйста, не допускайте, но это факт. Сейчас я вам объясню все… Только вот что, милорд: постарайтесь не вскрикнуть от удивления, а то мне не хочется, чтобы из этой комнаты донеслось эхо нашего разговора.

— Вы, стало быть, подозреваете кого-нибудь из моей прислуги?

— Не совсем так, но в общем вы близки к догадке… Не позовете ли вы сюда Мак-Грегора?

— Уж не на него ли вы думаете? Вот я буду удивлен, если вам удастся доказать его измену!

— Кажется, я вам ничего подобного не говорил. Я только просил вас позвать его сюда, потому что желаю справиться у него об одной вещи. Клянусь вам, что дело очень серьезно. Мы сидим на вулкане, и меня утешает только то, что до сих пор не идет гонец, которого я жду. Если б он пришел, то нам уж некогда было бы разговаривать, а нужно было бы действовать.

Адмирал позвонил в колокольчик, и в библиотеку вошел Мак-Грегор.

— Что делает в настоящее время секретарь его светлости герцога Эксмута?

— А черт его знает, что он делает! — ворчливым тоном отвечал Мак-Грегор. — Весь вечер он ходил взад и вперед по веранде, размахивая руками, бормоча на каком-то непонятном языке и все посматривая на улицу, как будто кого-то ждал… Уж сколько раз говорил я его светлости, что этот молодец мне не нравится и что ему не следует доверять.

— Мак-Грегор, — строго остановил его герцог, — я ведь уже тебе говорил, чтобы ты не смел так непочтительно выражаться о маркизе де Тревьере. Советую тебе этого не забывать… Вы только это желали узнать, Пеггам?

— Только это, милорд.

— Можешь идти, да смотри — хорошенько помни мои приказания.

— Ваша светлость, сердцу нельзя приказать.

— Я не сердцу и приказываю, я требую только, чтобы ты держал за зубами свой язык.

Горец вышел из библиотеки, не скрывая своего неудовольствия.

— Этот Мак-Грегор терпеть не может французов, — заметил Коллингвуд.

Пеггаму был известен весь заговор, составленный розольфцами, и потому он не мог удержаться от смеха, несмотря на серьезность момента.

— Ха-ха-ха!.. — покатился он, откидываясь на спинку кресла. — Так он француз! Так он де Тревьер!.. Xa-xa-xa!.. Вот так история!

— Что вы тут нашли смешного? — холодно спросил адмирал. — Гораздо смешнее ваша неуместная веселость.

— Сейчас я вам объясню, милорд, и тогда вы сами согласитесь, что я далеко не так смешон, как вам кажется, — саркастическим тоном возразил старик. — Скажите, пожалуйста, можно ли у вас с верхнего этажа видеть то, что делается на веранде, но так, чтобы самого наблюдателя при этом не было видно?

— Можно.

— Не будете ли вы так добры, ваша светлость, проводить нас туда?

Коллингвуд встал довольно неохотно. Он знал, что Пеггам никогда не шутит, а то принял бы все это за мистификацию. Обоих бандитов он провел в угловой кабинет, откуда отлично была видна вся веранда.

Там стоял, облокотясь на перила, секретарь герцога и задумчиво смотрел на Темзу.

Поглядев на него, адмирал вздохнул и сказал:

— Это верный друг, Пеггам, что бы там ни говорил про него Мак-Грегор. Я за него ручаюсь, как за самого себя.

«Неужели этот крокодил способен на искреннее умиление? — подумал Надод. — Нет, это одно притворство. Стоит только вспомнить утопленных им невинных малюток!.. Какие, однако, лицемеры эти англичане! Я, мол, уничтожаю тех, кто мне мешает, но все-таки могу быть чувствительным»…

Старик Пеггам по-прежнему саркастически улыбался.

— Погодите умиляться, милорд, — сказал он, — сперва давайте сделаем опыт.

Он обратился к Надоду и спросил его:

— Ведь ты норландец, следовательно, умеешь подражать крику снеговой совы — не так ли?

— О, еще бы! Сама сова попадается в обман.

— Ну, так вот и крикни, но только потише, чтобы казалось, будто крик донесся издали. Ты понял меня?

— Вполне понял.

Бандит приставил к губам два пальца и свистнул, подражая крику северной птицы.

— Ки-уи-вуи! — пронеслось по воздуху сдержанной нотой.

Едва раздался этот условленный сигнал розольфцев, как адмирал и его собеседники увидали, что адмиральский секретарь принялся наклоняться с веранды во все стороны, вглядываясь в темноту, и затем ответил точно таким же криком.

Впечатление, произведенное этим на Коллингвуда, было так сильно, что он едва не упал на пол. Надод поддержал его, а Пеггам стал мочить ему водой виски, лоб и затылок.

Понемногу кровь отлила от головы адмирала, и он пробормотал несколько слов, доказавших, что он понял смысл опыта, хотя, впрочем, еще не угадал всей истины.

— О Небо! — вскричал он. — Это розольфский шпион!.. Но почему же он не зарезал меня во сне? Ведь ему для этого раз двадцать представлялся удобный случай.

— Эти люди, милорд, не убивают своими руками, как и вы. Да, наконец, я ведь вам уже говорил, что они желают взять нас живыми.

— Кто же этот человек, так ловко вкравшийся ко мне в доверие? Мне хочется знать. По всему видно, что он незаурядный авантюрист: его разговор, манеры, наконец, обширные сведения обнаруживают в нем человека выдающегося.

— Мне, как только я его увидал, показалось, что я его знал где-то прежде, — заметил Надод.

— Как вы оба недогадливы и как бы он обоих вас далеко завел, не случись тут старика Пеггама!.. Только, милорд, вы уж, пожалуйста, будьте тверды… Я знаю, вы человек впечатлительный…

— Не беспокойтесь, главный удар уже нанесен. Теперь меня ничто не удивит… Как прожить полгода под одной кровлей со шпионом!..

— Нет, он не шпион, — возразил Пеггам. — Он трудился для самого себя. Ведь он, вы знаете, кто? Сам Фредерик Бьёрн, герцог Норландский!

Коллингвуд и Надод разом вскрикнули.

Если б весь дом обрушился на них, они были бы удивлены не так сильно.

— Не может быть! — заявил Надод, когда прошла первая, самая тяжелая минута. — Я жил с ним на «Ральфе», я бы непременно узнал его. Бывший капитан Вельзевул был блондин и не носил бороды.

— Как ты наивен, бедный мой Надод! Бывший капитан Вельзевул был блондин и не носил бороды, а новый герцог Норландский выкрасился и отпустил бороду, вот и все. Неужели он, не переменив своей наружности, бросился бы в самую пасть льва? Нет, господа, он не настолько глуп.

— Теперь я понимаю, отчего он произвел на меня такое странное впечатление, когда я увидал его сегодня вечером.

— Я его прежде видел лишь мельком в Розольфсе, — вспомнил Коллингвуд. — Какой, однако, энергичный, решительный человек! И какой храбрец: нисколько не щадит своей жизни… Если бы я узнал его на корабле, его давно бы уже съели акулы.

— Да, он человек необыкновенный, и служат ему люди тоже необыкновенные… При этом он еще и деньги огребает лопатой… Ну-с, господа, вы теперь сами видите: что бы вы без меня стали делать?

— Чего же мы ждем? — забеспокоился адмирал, заботившийся прежде всего о своей собственной безопасности. — Надо его поскорее схватить.

— Пока опасности еще нет, — заверил его Пеггам. — Я вам уже сказал, что ничего не предпринимаем до прибытия ко мне гонца, которого я жду.

— А если он скорее даст себя убить? — заметил Надод.

— Ты просто-напросто простой рубака и ничего больше, Надод, — презрительно оборвал его нотариус. — Ты годишься в атаманы вооруженной шайки, но я никогда не поручал тебе обязанности по высшей политике… Впрочем, господа, если у вас есть свой собственный план…

— Ах, нет, нет! — ужаснулся Коллингвуд. — Не слушайте его, Пеггам, пожалуйста, не слушайте!

Странное дело: этот человек был очень храбр на борту корабля, но на земле становился необыкновенно труслив. Оставшись с ним наедине, Фредерик Бьёрн мог бы заставить его на коленях просить прощения.

Происходило это оттого, что адмирал почти постоянно видел перед собой в кровавом облаке семь призраков с Лофоденских островов.

— Да, господа, — повторил нотариус, — что бы вы без меня стали делать?

— Как вам удалось все это открыть? — спросил Коллингвуд.

— Очень просто, — отвечал бандит, любивший поболтать, как все старики. — Я знал, что герцог Норландский ни за что не оставит нас в покое, поэтому отправил дюжину своих лучших шпионов следить за ним, а потом и сам уехал в Лондон, поручив контору своему старшему клерку Олдхэму…

— Он теперь в Лондоне, — перебил Надод.

— Знаю, что в Лондоне. Он заболел бы, если б я не дал ему отпуск и не позволил напечатать его «Путешествие в Океанию» с примечанием от мистера Фортескью, его тестя… Вот два дурака-то! Благодаря своей близорукости и тем фокусам, которые с ним сыграли в Норланде, он воображает, что прожил три месяца в палатке у канаков. Лапландских собак он принял за туземных малорослых лошадей, оленей — за быков, пастухов — за каннибалов. Его заставляли под угрозой смерти есть жареного козленка, уверяя, что это мясо пленного американца, изжаренного на вертеле, и многое другое в этом роде… Да, бишь, на чем я остановился?

— Вы рассказывали, как…

— Да, помню, помню… И зачем это Надод все перебивает меня? Так вот, господа, я приехал в Лондон, где мог жить совершенно незаметно, так как никто из розольфцев меня не знал в лицо. О подробностях я распространяться не буду. Словом, я целый год следил за розольфцами, и ни одно из их действий от меня не укрылось, не исключая самой последней их махинации. Когда я выследил троих розольфцев, явившихся к дому милорда караулить Надода при его выходе оттуда, я спрятался в боковой переулок и вдруг услыхал крик снеговой совы, раздавшийся как раз со стороны отеля. Это был сигнал, на который розольфцы отвечали точно таким же криком. Дверь отеля отворилась, и из нее вышел какой-то молодой человек, которого розольфцы сейчас же узнали. Я затаил дыхание и слушал. Молодой человек был ваш секретарь, иначе герцог Норландский. Он сообщил своим слугам содержание письма, посланного мной лорду Эксмуту, и тут же было решено между ними одним ударом избавить мир от троих зловредных бандитов, то есть от вас, милорд Коллингвуд, от тебя, Надод, и от меня, недостойного. Герцог Норландский послал за своими людьми, которые должны были внезапно войти в эту дверь, и Фредерик Бьёрн сказал бы нам: «Сдавайтесь, иначе вы погибли!»

Коллингвуд невольно вздрогнул, но сейчас же улыбнулся.

— Вам это кажется забавным, милорд? — не мог удержать своего удивления Пеггам.

— Нисколько. Но у меня тоже есть кое-что сообщить вам, когда вы кончите свой рассказ, — отвечал адмирал.

— Мне осталось досказать немного. О прибытии розольфцев предполагалось известить Фредерика Бьёрна уже известным вам сигналом; тогда ваш секретарь сошел бы вниз, отпер бы дверь и впустил заговорщиков. Кончилось бы тем, что нас схватили бы. Для отклонения этой беды я принял вот какие меры. В Саутварк я отправил нарочного, лучшего скорохода во всей Англии, поручив ему подсмотреть, когда выступят розольфцы, и немедленно бежать ко мне с донесением. Он должен опередить их минут на двадцать. Со своей стороны я собрал двадцать пять самых решительных молодцов и велел им стоять здесь поблизости и быть готовыми явиться по первому вашему требованию. Мак-Грегора нужно обо всем известить, чтобы он покрепче запер входную дверь, как только герцог Норландский введет в дом своих людей. Таким образом они очутятся в мышеловке. Вот все, что я хотел сообщить вам, милорд. Позвольте теперь узнать то, что вы со своей стороны хотели сказать мне. Тогда уж я вам сообщу и дальнейшие свои планы.

— Глядите на дверь, Пеггам, — сказал Коллингвуд.

С этими словами он прижал пуговку механизма.

Раздался металлический стук — и в один миг все окна и двери оказались загороженными железными заслонами.

— Чудесное изобретение! — вскричал Пеггам и встал посмотреть, насколько все это приспособление прочно.

Коллингвуд опять сделал движение рукой — и железные заслоны вернулись на свое место.

— Весь дом можно запереть таким образом, — пояснил Коллингвуд, отвечая на жест изумления Пеггама. — Я не сделал этого сейчас потому, что боялся надоумить герцога Норландского, если б он вдруг ушел с веранды.

— Стало быть, вы ему не говорили об этом приспособлении?

— Нет, не говорил. Меня упросил Мак-Грегор не делать этого.

— Как он хорошо сделал, что убедил вас в этом! Теперь вы можете весь отряд норландцев разрезать на несколько частей, если герцог введет его в дом в целом составе.

— Тем более что я могу открыть каждую комнату порознь, оставляя прочие запертыми.

— У нас теперь все козыри в руках. А, господин северный герцог! Вы задумали тягаться со стариком Пеггамом… Посмотрим, чья возьмет. Думаю, что моя… Думаю, что на этот раз мне удастся осуществить мечту всей моей жизни. С тех пор как я основал товарищество «Грабителей», обладающее в настоящее время шестнадцатью корсарскими кораблями…

— Не пиратскими ли, вернее сказать! — вставил Коллингвуд.

— Неужели вы не можете относиться вежливее к своим друзьям? — возразил циничный старик. — Нет-с, не пиратскими, именно корсарскими. Мы имеем восемьсот прекрасных матросов и тысячу двести сухопутных джентльменов. Мы уничтожили и ограбили несколько сот купеческих кораблей, опустошили множество замков и навели ужас на весь Лондон. Богатые коммерсанты, банкиры и арматоры платят нам правильную дань, лишь бы избежать разорения. Милорду Коллингвуду мы помогли сделаться герцогом Эксмутом, взамен чего он подписал для нас две бумаги…

Помните, милорд, как это было? Вы не хотели подписывать, вы церемонились, но старый Пеггам сумел настоять на своем. Вы написали и расчеркнулись… Теперь мы с вами квиты. Бумаги вам возвращены… Гм! Да… возвращены…

— Охота вам вспоминать о ваших злодействах! — с неудовольствием заметил Коллингвуд.

— Нет, отчего же?.. Они нам много пользы принесли. На острове, который служит нам убежищем, где живут жены и дети наших сочленов, где у нас лечат раненых и больных и призревают слабых, где я полновластный господин, у меня собраны несметные богатства в золоте, серебре, в драгоценных камнях и тканях, в произведениях всевозможных искусств. Я исполнил все, чего желал, одного только мне не удалось еще добиться.

— Чего именно? — спросил Коллингвуд.

— Три экспедиции предпринимал я против Розольфского замка — и ни одна из них не удалась. Мечта овладеть старым поместьем Бьёрнов не дает мне спокойно спать, отравляет мне всякое удовольствие… Сорок поколений Бьёрнов, дружинников Роллона, скандинавских викингов, в течение десяти веков накопили в этом замке все, что только произвел человеческий гений чудесного и изящного за все то время, как существует мир. Не пренебрегая и современными произведениями искусства, Бьёрны главным образом были антиквариями; их корабли, бороздившие все моря, привозили в Розольфсе китайские вазы и дорогие статуи времен династии Цинь, превосходные японские бронзовые вещи, сделанные три тысячи лет назад, многовековую слоновую кость, почерневшую от времени, как русская кожа, индийских идолов из чистого золота… Я там видел…

— Да разве вы там были?

— Был, к своему несчастью, и пришел в неистовый восторг. Я там видел огромный бриллиант, который вдвое больше всех известных бриллиантов мира и изображает, понимаете ли, Афродиту под видом молодой и прекрасной девушки, лежащей на лотосовом листе. Индийское предание гласит, что эту фигурку гранили четыре поколения художников в течение двух веков. Это чудо искусства лежит на золотом блюде с изображением морских волн, из которых выходит Афродита. Такой шедевр дороже миллиардов… Да что! Разве можно описать словами всю эту роскошь? Представьте себе рубиновых погребальных жуков времен Сезостриса, скипетры и короны эфиопских царей первой расы, греческие статуи неподражаемой свежести, серебряные амфоры, блюда, золотые кубки ассирийских царей равнины Халдейской… Нет, уж лучше не буду говорить, а то только себя раздражаешь понапрасну. Одним словом, в громадных залах Розольфского замка собраны все богатства древности, средних веков и новейшей эпохи до конца XVII века. Прежние Бьёрны хвастались всем этим; драгоценная коллекция показывалась князьям, магнатам и ученым. Мне удалось проникнуть туда в свите одного пэра, у которого я служил секретарем. Но с тех пор как из музея пропало несколько вещей, двери его безжалостно закрылись. Нарочно распространен был слух, что все эти богатства распроданы и развезены по разным местам. Но это неправда; Харальд с умыслом скрыл их от любопытных глаз. Теперь вы понимаете мою радость, милорд? Фредерик Бьёрн находится в моей власти, и я могу быть уверен в удачном исходе новой экспедиции против Розольфского замка, сокровища которого я все перевезу на свой остров.

— О каком же это острове вы все говорите? — спросил Коллингвуд, любопытство которого было задето.

— Это для вас все едино, потому что вы все равно его никогда не узнаете. Его не открыл еще ни один географ, ни один мореплаватель. Он лежит в стороне от известных дорог… Впрочем, если вам непременно хочется знать, как он называется, то извольте: «Безымянный остров». Это название я сам ему выдумал. Нужно три года беспорочно прослужить «Товариществу», чтобы быть допущенным туда, обзавестись там семьей и пользоваться всеми правами и преимуществами, соединенными со званием гражданина острова. Получивший эти права работает год на суше и на море, а год отдыхает и наслаждается жизнью, потом опять год работает и год отдыхает — и так далее. Все, что только выдумано для счастья и наслаждения, собрано на острове в изобилии и дается всем, сколько кому угодно. Единственное условие ставится для принятого на остров — это обзавестись там семьей. Таким путем мы ограждаем себя от измены, так как за изменников отвечают их семьи. Надод, например, не может быть допущен на остров, потому что служит всего только два года, хотя и в важной должности предводителя лондонского отряда. Впрочем, я могу положительно сказать, что он никогда и не будет допущен, потому что «Товарищество» не прощает ни малейшей погрешности, а ведь он собирался от нас убежать с нашими же деньгами.

— О, я вовсе не добиваюсь чести прожить с вами всю жизнь, мистер Пеггам, — заявил бандит.

— Знаю, — возразил удивительный старик. — И ты бы гораздо лучше сделал, если бы сказал мне это прямо. Ту сумму, которую ты собирался похитить, я бы отдал тебе в награду за твою службу добровольно. Я и теперь готов отдать тебе ее с условием, что ты уйдешь от нас не прежде окончания новой экспедиции против Розольфсе, каков бы ни был ее исход.

— От всего сердца принимаю это условие! — произнес удивленный такой непонятной щедростью Надод.

Старик-нотариус в этот вечер то и дело ставил бандита в тупик.