В последнее время Пеггам, этот фантастический старик, чрезвычайно вырос в глазах Коллингвуда. Адмирал начал почти восторгаться этим необыкновенным человеком, который, подобно Магомету, привлекал к себе последователей обещанием им всяческих наслаждений, с той лишь разницей, что арабский пророк сулил наслаждения после смерти, а Пеггам устроил свой рай тут же, на земле.

Адмирал задумался и молчал. Начальник «Грабителей» подождал немного, не скажет ли он что-нибудь, и заговорил опять сам, улыбаясь не без лукавства.

— Ну, милорд, как же вы находите мои маленькие комбинации? Меня обычно называют разбойником — и вы, милорд, в том числе. Это глубокая ошибка. Я же не кто иной, как филантроп, только благодетельствую не всему человечеству, а известной группе людей — само собой разумеется, за счет всех остальных. Я — как добрый король, пекущийся о своих подданных…

Странная идея вдруг промелькнула в голове Коллингвуда, не перестававшего ни на одну минуту терзаться угрызениями совести, но он не успел сообщить ее Пеггаму. В комнату вошел Мак-Грегор и ввел гонца, которого ожидал вождь «Грабителей».

— Что нового, Иоиль? — торопливо спросил нотариус.

— Шестьдесят человек, взятых с трех кораблей, стоящих в Саутварке, беглым шагом идут сюда. Ходоки превосходные: я едва успел обогнать их на четверть часа.

— Кто ими командует?

— Эдмунд Бьёрн, которому хочется поскорее увидеться с братом.

— Не заметил ли ты чего-нибудь особенно интересного?

— Нет, господин мой, ничего не заметил. Как только розольфцы сошли с кораблей на землю, они разделились на два отряда и двинулись вдоль берега Темзы. Я побежал боковыми кварталами, там дорога прямее и потому короче минут на десять, да столько же или около того я выиграл быстрой ходьбой.

— Хорошо. Ты знаешь, что тебе следует делать дальше?

— Знаю, господин.

— Ступай же. Я тебя не задерживаю.

Гонец ушел.

— Господа, надо торопиться! — сказал Пеггам, обращаясь к Коллингвуду и Надоду. — Времени терять нельзя ни одной минуты. Иди за мной, Надод. Адмирал постарается пока задержать здесь своего секретаря, а мы тем временем впустим в дом своих людей.

Десять минут спустя Фредерик Бьёрн был отпущен Коллингвудом, призывавшим его к себе будто бы для того, чтобы посоветоваться с ним об одном деле. Разумеется, в действительности дела никакого не было, и ни в каком совете своего секретаря адмирал не нуждался. Коллингвуд сделал очень большую ошибку, выдумав такой неудачный предлог, но еще большую ошибку совершил Фредерик Бьёрн, не постаравшись хорошенько вдуматься в ложь адмирала. Фредерик Бьёрн знал, что посетители Коллингвуда были Надод и Пеггам, следовательно, он должен был понять, что у адмирала не могло быть тут никакого дела к своему секретарю.

Во все время разговора с адмиралом Фредерик сидел, как на горячих угольях. Сначала он испугался, что посетители ушли, но потом адмирал сообщил ему, что они дожидаются в соседней комнате решительного ответа, которого он, адмирал, не пожелал им дать, не посоветовавшись сначала с секретарем. Фредерик видел, что адмирал что-то путает, но не задумывался над этим, помышляя лишь о том, как бы поскорее вернуться на веранду и посмотреть, не случилось ли что-нибудь новое.

Нового ничего не случилось — кроме того, что в дом герцога Эксмута был введен отряд в двадцать пять вооруженных «Грабителей».

А Фредерик Бьёрн об этом и не догадывался, развлекаемый болтовней адмирала, выдумки которого были так нелепы, что во всякое другое время навели бы Фредерика на подозрения. Но в этот день успех всех принятых им мер вскружил ему голову, и молодой человек утратил свою обычную чуткость и прозорливость.

Впрочем, главной причиной, почему он до некоторой степени лишился присущего ему самообладания, был страх, что бандиты уйдут и что его друзья явятся, прежде чем адмирал его отпустит.

А между тем ему бы стоило только задать себе мысленно вопрос: ради чего адмирал спрятал Пеггама и Надода и пригласил к себе, под самым пустым предлогом, своего секретаря — и в уме его сразу бы просветлело. У него мелькнуло бы подозрение, и тогда, прежде чем действовать, он, разумеется, постарался бы хорошенько расследовать загадочное обстоятельство.

К несчастью, эта мысль не пришла в голову Фредерику, всецело поглощенному заботой о похищении троих злодеев.

* * *

Когда Грундвиг и два его товарища пришли в Саутварк, было уже около полуночи, и на борту всех трех кораблей люди давно спали.

К счастью, в распоряжении капитана Билла, когда он съезжал на берег, оставалась лодка с «Олафа», дежурившая у пристани день и ночь, в противном случае им нелегко было бы добраться до Эдмунда Бьёрна, который тоже уже больше часа тому назад лег спать, не предполагая никакой тревоги.

Узнав о приезде брата и обо всем, происходившем в Лондоне, Эдмунд встревожился. У него явилось предчувствие чего-то дурного, хотя он сам не мог дать себе отчета, почему. Тем не менее он энергично принялся за формирование небольшого отряда, который должен был содействовать аресту бандитов и освобождению Фредерика Бьёрна. Мысль, что старший его брат находится в опасности, засела в голове Эдмунда, и он никак не мог от нее отвязаться. Но когда Гуттор и Билл подтвердили ему рассказ Грундвига, что Фредерик Бьёрн находится в доме Коллингвуда на полной свободе, Эдмунд несколько успокоился, и страх его до некоторой степени рассеялся. Когда же ему сообщили просьбу брата оставаться в Саутварке и командовать эскадрой, он не пожелал даже слушать это и объявил, что лично примет начальство над отрядом, которому поручено выполнить дело, задуманное старшим Бьёрном.

Фредерик требовал пятьдесят человек, а Эдмунд собрал шестьдесят и разделил их на два отряда: один под начальством его самого и капитана Билла, а другой — под командой Грундвига и Гуттора. Это были самые сильные и храбрые из розольфцев, еще недавно имевшие случай доказать свои боевые качества. Когда они шли на своем корабле в Англию, то подверглись нападению пиратов и после отчаянного абордажного боя истребили их всех, а корабль их пустили ко дну.

Был на исходе второй час ночи, когда отряд выступил из Саутварка по направлению к Эксмут-Хаузу.

Над огромным спящим городом царило глубокое молчание. Густой туман увеличивал ночную темноту, так что в двух шагах впереди не было ничего видно. На темном фоне ночного города выступала еще более темная полоса Темзы, похожая на чернильную реку, по краям которой там и сям мелькали красные и зеленые фонари кораблей, зажженные в соответствии с правилами о морском и речном судоходстве.

Навстречу отряду попадались собаки, с ворчанием убегавшие прочь; изможденные голодом нищие, грязные бродяги и жулики, поспешно прятавшиеся где-нибудь в стороне, думая, что идет патруль. Погода была сырая, пасмурная. Идя рядом с Грундвигом и Гуттором, Эдмунд чувствовал, что в нем снова начинают оживать утихшие было опасения; однако он ничего не сказал своим спутникам, не желая ослаблять их энергию и уверенность. Тщетно старался он подавить в себе страх и ободриться; он никак не мог себе представить, что можно было так легко захватить троих опасных злодеев, по всей вероятности, принявших надежные меры для своей безопасности. План старшего брата казался Эдмунду фантастичным, несбыточным; он боялся неудачи и даже почти предвидел ее.

Ему был известен смелый и предприимчивый характер Фредерика, редко задумывавшегося над опасностью. Эдмунду казалось просто невероятным это ночное вступление в отель герцога Эксмута и беспрепятственное им овладение.

Хотя Эдмунд Бьёрн с детства привык смотреть на себя как на главу своей фамилии, тем не менее в сердце его не было ни малейшей досады на Фредерика, отнявшего у него право старшинства. Благородный и великодушный, он искренне, всем сердцем полюбил старшего брата и готов был с радостью отдать за него свою жизнь. Пускаясь в это опасное предприятие, он прежде всего думал не о себе, а о Фредерике.

Однако не время было поддаваться слабости. Послышался голос Грундвига, указавшего на блестевший вдали фонарь Эксмут-Хауза. Это значило, что розольфцы уже приближались к цели. Сделав над собой усилие, Эдмунд отогнал от себя черные мысли и приготовился к самой упорной борьбе.

— Господин мой, — сказал Грундвиг, — я полагал, что вам теперь следует идти тише, чтобы не дать заметить своего приближения. Ведь с освещенной стороны нам к отелю подходить нельзя.

— Хорошо, — отвечал молодой человек. — Веди нас, как знаешь, добрый мой Грундвиг.

Верный слуга приказал повернуть налево, и вся колонна, стараясь ступать как можно тише, направилась в тот переулок, где у Грундвига и Гуттора было свидание с Фредериком Бьёрном. Дойдя до отеля, розольфцы разместились вдоль стены, стараясь спрятаться как можно лучше, а Грундвиг подошел к тому углу, где был балкон, и подал условленный сигнал, на который сейчас же послышался ответ. Вслед за тем бесшумно отворилась дверь бокового подъезда, и на крыльце показался Фредерик Бьёрн.

Братья крепко обнялись, и Фредерик тихо прошептал на ухо Эдмунду:

— Скорее, скорее. Мне нужно человек двадцать. Злодеи ничего не подозревают. Через пять минут дело будет сделано.

— Я иду с тобой.

— Нет, милый Эдмунд, не ходи, — возразил Фредерик. — Если, паче чаяния, они будут защищаться и главному отряду придется войти в дом, то я рассчитываю именно на тебя, как на командира.

— Как хочешь, брат, но я пойду. Я желаю делить с тобой опасность. Гуттор и Грундвиг могут командовать не хуже меня.

— Пожалуй, — неохотно согласился Фредерик и вздохнул, видя, что Эдмунда ничем не убедишь. — Однако нам пора, пора… Дверь открыта, кто-нибудь может выйти и увидеть.

Он торопливо выбрал десять человек из стоявших ближе, так как на всех розольфцев одинаково можно было положиться. Эдмунд и сам он были одиннадцатым и двенадцатым. Подозвав Гуттора и Грундвига, он объяснил им вполголоса:

— Если мы благополучно доберемся до библиотеки, то дело будет сделано, и вы нам не понадобитесь. Если же кто-нибудь из слуг поднимет тревогу и нам придется вступить в борьбу, то вы немедленно вторгайтесь в отель, не опасаясь наделать шума. Главное — нужно действовать быстро и решительно и покончить со всем, прежде чем сюда прибегут солдаты с поста, находящегося отсюда на расстоянии ружейного выстрела. Вы поняли меня? При малейшем подозрительном шуме — вперед.

— Поняли, ваша светлость! — шепотом заверили его преданные слуги.

— Ну, друзья, — обратился к выбранным людям герцог Норландский, — с Богом, за мной!

Они скрылись в темноте подъезда. Гуттор и Грундвиг, стоя по обеим сторонам двери, вытянули шеи и навострили уши.

Но им ничего не было слышно: мягкие ковры, которыми были устланы все полы в доме, совершенно заглушали шаги нападающих.