Одновременно с этой беседой, происходившей в кают-компании клипера, на американской яхте велся разговор между двумя эскимосами Пэкингтона.
Густапс и Йорник обсуждали свои злодейские планы.
— Вполне ли надежно устройство твоей машины? — говорил Густапс. — Ты ведь знаешь, что клипер не должен взорваться раньше, чем через десять дней, потому что именно такой срок нужен тебе на уничтожение четырех человек, которых я тебе указал: Грундвига, его товарища и обоих Бьёрнов.
— Это правда, что вы дадите мне двадцать тысяч пиастров за обоих братьев?
— Я дал тебе слово, Йорник.
— Ладно, я их скоро заработаю.
— Затем ты должен сделать так, чтобы остальные норландцы лишились всяких средств для возвращения на родину. Ни один из них не должен вернуться и рассказать о том, что случилось здесь. Если это узнается, вся вина будет приписана мне, и норландцы восстанут, как один человек, под начальством Эрика, чтобы отомстить мне.
Густапс не знал, что против Розольфсе уже предпринята новая экспедиция уцелевшими «Грабителями», которые не сочли нужным посвятить его в эту тайну.
— Не беспокойтесь, господин мой. Я устрою все как следует и в самую надлежащую пору.
— Вот я и спрашиваю тебя, уверен ли ты в успехе?
— Уверен, как в том, что я существую в данную минуту. Видите ли, я устроил фитиль, время горения которого рассчитано в точности. Конец его приведен в кают-компанию яхты. Через две недели яхта взлетит на воздух, а с ней и клипер, который стоит бок о бок.
— А разве не может случиться, что яхта взлетит, а клипер уцелеет?
— Разве вы не помните, что мы уговорили этого дурака Пэкингтона взять с собой десять тысяч килограммов пороха? Тут есть чем взорвать даже целых пять кораблей!
— Твоя правда, Йорник. Взрыв будет ужасный. Можно вполне надеяться, что наши враги погибнут до единого, после чего мы уедем в санях на южный берег, где и будем ждать корабля, который должен за нами прийти. И тогда Йорник будет богат и не вернется на землю своих предков, а станет жить с белыми людьми, есть ростбиф, пить водку, курить глиняную трубку.
Читатель, вероятно, уже понял, что из двух злодеев только Йорник был настоящим эскимосом. Он действительно служил однажды проводником в одной экспедиции, предпринятой компанией молодых англичан с целью поохотиться на белых медведей. Компания осталась очень довольна его услугами и привезла его с собой в Лондон, где он имел большой успех в качестве первого эскимоса, появившегося в Европе. С ним одно время много носились, заставляли его есть сырых, неощипанных кур и тому подобное. Но все на свете надоедает, надоел публике и эскимос. Между тем он успел привыкнуть к европейскому комфорту и полюбил денежки. Тщетно показывался он на подмостках цирков и балаганов в качестве «куроеда великого курфюрста Прусского» — на него перестали смотреть. Бедному эскимосу грозила в Европе голодная смерть. Наконец над ним сжалился капитан одного корабля и отвез его в Исландию. Там его отыскал таинственный незнакомец, которого мы пока знаем лишь под именем Густапса, и нанял его для своих целей. Дикарь, почувствовавший жажду денег, ради них всегда бывает готов на все…
В эту ночь Йорник, докончив устройство своего фитиля, вернулся в каюту, где он помещался со своим товарищем. Густапс крепко спал. Тогда у эскимоса явилась мысль: а что, если враги Густапса богаче его и заплатят Йорнику за смерть Густапса гораздо дороже, чем тот обещал заплатить за убийство их?
Эта мысль быстрее молнии промелькнула в голове дикаря, но он успел ей поддаться. Взяв пистолет, он подкрался к спящему товарищу и прицелился ему в затылок.
Но Густапс никогда спокойно не спал; он постоянно бредил разными ужасами. Так и в этот раз его посетили тревожные сны; он стал метаться и кричать:
— Измена!.. Не смейте!.. Горе тому, кто меня тронет!..
Йорник подумал, что это дух-покровитель предупреждает Густапса о грозящей ему опасности. Дикарь испугался, бросил в сторону пистолет и встал на колени, громко крича:
— Простите!.. Простите!.. Это злой дух меня смутил!.. Никогда больше не буду!.. С этой минуты я буду вам верен, как собака!..
При первых же словах эскимоса Густапс проснулся и понял все.
— А, господин Йорник, — сказал он, — вы хотели продаться тому, кто дороже заплатит? Подойди ближе, — прибавил он повелительно.
Эскимос подошел.
Густапс прицелился в него из своего пистолета.
— Стрелять или нет? — спросил он.
— Как угодно, — смиренно отвечал Йорник, весь трепеща. — Злой дух ввел было меня в искушение, но я удержался.
— Ну, на первый раз я тебя прощаю, — объявил Густапс, — но помни, что если что-нибудь подобное повторится — пощады тебе не будет… Запомни это!
Эскимос отошел прочь, как побитая собака, и лег спать в углу.
Эта ночь была последней перед выступлением в поход. Наутро все норландцы должны были уехать на санях по льду, за исключением десяти человек, которые оставались для охраны клипера.
В эту ночь весь горизонт осветился великолепным северным сиянием, которым норландцы так залюбовались, что долго не ложились спать. Особенно восторгался Пэкингтон, никогда не видавший ничего подобного.
Утром, в назначенный час, состоялось выступление.
Весь караван разделился на три части: норландцы шли под начальством Эдмунда, американцы — под начальством Пэкингтона, а эскимосы — под начальством Готшалька и Рескьявика.
Экспедицию сопровождали пятеро саней, нагруженных вещами и припасами. Предполагалось, что один день сани будут везти олени, на другой день собаки — по очереди, во избежание утомления тех и других. Собаки были эскимосской породы, с превосходным чутьем и замечательно дрессированные.
Йорника и Густапса возвели в сан главных проводников. Фредерик Бьёрн взял на себя главное командование экспедицией.
В первое время после выступления норландцы пели веселые песни, но потом унялись. Экспедиция двигалась среди глубокой тишины, которую нарушал только скрип полозьев по мерзлому снегу да по временам лай собак.