Сердар

Жаколио Луи

Часть седьмая

СМЕРТЬ УОТСОНА

 

 

ГЛАВА I

Встреча падиала – Показания предателя. – След найден. – Декрет о ликвидации общества «Духи вод». – Переодевание. – Старый пандаром.

Продолжая идти к своему дворцу, а древняя столица Декана всегда была резиденцией браматм, Арджуна, вспоминая ночную сцену во дворце, придумывал разные способы мести.

Он хорошо знал вековые обычаи таинственного Совета, чтобы не понять значение презрительных слов: «Вон отсюда, собака!», которые были не чем иным, как кратким приговором к смерти.

– Дней через восемь, быть может, – говорил он себе, – Утсара получит приказ заколоть меня кинжалом. Разве только поручат это сделать кому-нибудь другому. С сегодняшнего дня, во всяком случае, я должен смотреть на себя, как на человека, имеющего законное право принимать все меры для своей защиты.

Браматма и факир подходили уже к концу необитаемой части развалин и приближались к старой пагоде, когда, проходя через высокую рощу тамариндов, куда еле проникал дневной свет, Арджуна вдруг споткнулся о чье-то тело и едва не упал. Он наклонился, ожидая увидеть какого-нибудь нищего, спавшего под открытым небом, и внезапно вскрикнул от удивления.

– Дислад-Хамед, падиал!

– Не случилось ли с ним несчастья? – сказал Утсара, подходя ближе.

– Он не ранен, – отвечал Арджуна, осмотрев падиала. – Странно! Совсем не слышно стука сердца, а между тем он дышит… Нельзя оставлять его здесь без помощи.

Роскошное жилище браматмы находилось всего в нескольких шагах оттуда. Арджуна сделал знак факиру, который взвалил падиала себе на плечи, и оба направились к Джахара-Богху, или дворцу святых, как величалось жилище браматмы.

Вместо того чтобы пройти через главный вход, охраняемый постоянно дюжиной сиркаров, он обошел сад, открыл маленькую дверь и провел Утсару с его ношей в свои личные апартаменты.

Падиала положили на кровать, и, пока факир смачивал ему виски уксусом, Арджуна дал ему несколько капель превосходного сердечного лекарства, рецепт которого известен только брахманам. Прошло несколько минут, и несчастный очнулся от своего продолжительного обморока. Он открыл глаза и, узнав браматму, чуть снова не потерял сознание. Вид верховного вождя общества «Духов вод» подтвердил его уверенность, что его спасли только для того, чтобы подвергнуть ужасным пыткам.

– Пощадите! Пощадите! – воскликнул он, складывая руки. – Клянусь служить отныне с верностью собаки.

«О!.. – подумал Арджуна, – что за преступление он совершил, чтобы так молить о пощаде? Надо быть осторожным, чтобы все узнать… Он, видимо, уверен, что мне известно все».

Затем с необыкновенной проницательностью он продолжил свои логические размышления, и это приоткрыло ему часть истины.

«Не меня он просит о пощаде, а браматму, и, обещая верно служить, он в моем лице обращается к обществу «Духов вод». А обещание, которое он дает на будущее, показывает, что он не был верен в прошлом. Так как я никогда не пользовался услугами этого простого субедара, значит, он имел дело с Советом трех».

Радость осветила лицо Арджуны при мысли, что он, может быть, разгадает важную тайну трибунала. Но для этого ему надо сделать вид, что он все знает. Это заставит падиала признаться во всем, что, по мнению последнего, уже известно браматме.

Одно только смущало его: если Совет трех знал о виновности этого человека, то как он мог не только отпустить его на свободу, но еще и приказать браматме доверить ему важное поручение относительно Наны Сахиба? Он решил вести допрос с большой осторожностью.

– Видишь ли, – сказал он Дислад-Хамеду, с тревогой ждавшему ответа, – я бы пощадил тебя, но кто поручится мне, что ты снова не изменишь своему слову?

– Вы знаете, великий браматма, что это невозможно теперь… Общество предупреждено, и при малейшем проступке наказание будет ужасным.

– Но одного моего согласия мало, – продолжал Арджуна, – я могу действовать только с одобрения Совета трех. А я получил очень строгий приказ и не могу отменить его.

– Увы! Но что же вы делаете со мной? – воскликнул несчастный, который не мог понять, как очутился у браматмы, и подумал, что его арестовали при выходе из собрания. – Зачем надо было внушать мне надежду, чтобы потом лишить ее?

Арджуна молча покачал головой. Он чувствовал, что малейшее неосторожно сказанное слово может подсказать падиалу, что тайна его еще не раскрыта.

– Сжальтесь, владыка! Сжальтесь! Я презренный негодяй, я это знаю, но, когда я услышал, что обвинитель мой убит кинжалом правосудия, мог ли я не подумать, что Совет трех хочет простить меня… А свидание, назначенное мне сегодня вечером у Башни мертвых между одиннадцатью и двенадцатью часами?.. Неужели все это только хитрости?..

Арджуна едва не вскрикнул от радости. Он понял, какую выгоду можно извлечь из этого открытия.

Итак, предатель, имя которого ему хотел открыть англичанин, был Дислад-Хамед, и знаменитый трибунал, такой строгий и суровый, готовый убрать браматму за малейшую ошибку, этот трибунал не останавливается перед убийством, чтобы спасти изменника, из-за доносов которого англичане уничтожили более полутора тысяч друзей общества!..

«Так, мои руководители, – подумал Арджуна, – на этот раз я поймал вас… Вы забыли, что в случае измены устав «Духов вод» дает право браматме созвать четырех членов Совета семи и выдать им весь тайный трибунал… Но что я говорю? – остановил он сам себя. – И наивен же я! Как будто бы «Три» и «Четыре» не составляют одно в Совете семи… Нет, нет! Этих людей я должен передать общему суду джемедаров… И тогда увидим, имеет ли право Совет семи спасать от нашего правосудия поставщика английских виселиц!

Надо только действовать быстро и с величайшей осторожностью, ибо в его положении достаточно малейшего подозрения, чтобы он присоединился к своему предшественнику в Башне мертвых. Но прежде чем начать борьбу, надо узнать все планы своих врагов».

Падиал только и ждал, чтобы ему позволили говорить. На осторожные вопросы Арджуны он рассказал все, что знал, и между прочим то, как во время собрания неизвестный голос обещал спасти его и приказал под угрозой страшной кары явиться вечером к Башне мертвых.

Браматма сразу понял, что разгадка кроется в том, что «древнейшему из Трех» понадобилась очень большая услуга со стороны падиала, если он приказал Утами убить англичанина. В том, какую роль играл факир после своего ухода из зала, Арджуна не сомневался. По слуге он определил господина и увидел во всем руку председателя Совета трех и семи, самого жестокого своего врага.

Необходимо было прежде всего узнать результат предстоящего разговора между членом Совета и падиалом. Для этого он заставил ночного сторожа дать клятву, что он передаст ему все, что произойдет во время этого свидания.

Он потребовал не открывать ни единой душе того, что решено между ними, и пригрозил в противном случае привязать заживо около гнезда красных муравьев, превратив его смерть в пытку, растянутую на несколько дней.

Падиал, счастливый от того, что так дешево отделался, рассыпался перед браматмой в уверениях безграничной преданности. Дислад-Хамед так близко видел смерть, что решил воспользоваться первым благоприятным случаем и бежать в какую-нибудь отдаленную провинцию, где его никто не разыщет.

Он понимал, что, служа англичанам и «Духам вод», он при такой двойной игре рано или поздно кончит веревкой или кинжалом. В надежде на побег он давал все обещания и все клятвы, какие от него требовали. Когда он вышел из дворца браматмы, верховный вождь сказал Утсаре:

– Отправляйся за этим человеком и следи за ним. Мне надо знать все, что он делает. Тебе надо присутствовать сегодня вечером при разговоре падиала с «древнейшим из Трех». Встреча назначена среди развалин: постарайся спрятаться поближе к беседующим, чтобы слышать все, что они будут говорить.

– Повеление твое будет исполнено, господин, – просто сказал факир и поспешил вслед за ночным сторожем.

После ухода факира Арджуна прошел в свой кабинет, чтобы обдумать все случившееся. Совет семи и даже тайный трибунал никогда ничего не предпринимали, не посоветовавшись с ним. Положение изменилось всего несколько месяцев тому назад. Сложилась странная ситуация – несмотря на ежемесячные перевыборы, изменявшие состав Комитета трех и назначавшие нового президента, каждый словно наследовал ту же ненависть к нему и обращался с ним с тем же оскорбительным пренебрежением.

Устав, отстранявший верховного вождя от заседаний тайного совета, в действительности никогда не применялся, служил лишь для того, чтобы Совет мог заседать без браматмы, если последний будет заподозрен в измене. Эта исключительная мера никогда не касалась Арджуны.

Но в один прекрасный день «древнейший из Трех», воспользовавшись очередными выборами, уведомил его, что Совет семи решил по-прежнему строго соблюдать все пункты устава, а поэтому ему не только запрещается присутствовать на совещаниях «Трех» и «Семи», но, кроме того, он не имеет права сам принимать никаких решений, так как верховный Совет берет отныне всю ответственность на себя.

С этого времени Арджуна оказался в роли простого исполнителя приказов этих двух советов, члены которых не вступали с ним в прямые сношения и сообщали ему о своих решениях через находившихся в их распоряжении факиров.

Он думал сначала, что в Совете семи у него появился враг, который мало-помалу передал свою ненависть к нему другим членам Совета. Но Совет этот, выбиравшийся на три года, полностью сменился в предыдущий месяц, – он думал, по крайней мере, что закон соблюдается точно, – а между тем отношение новых членов к нему было точно таким же, как и раньше.

Более того, они еще усилили свое недоброжелательство, которое вылилось наконец в той сцене разрыва, свидетелями которой мы были. Смутные подозрения зародились в его душе, а снисходительность совета к падиалу только увеличила их.

Арджуна вспомнил, что в прошлом столетии все семь членов Совета, избираемые обычно на три года, сговорились, чтобы власть оставалась за ними в течение пятнадцати лет.

Каждые три года они составляли протокол новых выборов и оставались на прежних местах, но под новыми именами. Неосторожность открыла этот обман на одном из заседаний джемедаров, и все семеро были повешены.

Извлекли ли урок все джемедары после такого страшного наказания? Арджуна подозревал, что происходит то же самое и в настоящее время. И чем больше он присматривался ко всему, что делается в последние пять-шесть месяцев, тем больше убеждался в этом.

Если же это предположение было верно, то тайна, которой эти люди окружали себя, усиливая строгость устава и не разрешая браматме присутствовать на своих собраниях, объяснялась сама собой. Было совершенно ясно, что узурпаторы не могли чувствовать себя в безопасности, пока не поставят на место верховного вождя своего человека.

Среди этих размышлений у Арджуны то и дело возникал вопрос о падиале Дислад-Хамеде. Зачем надо было спасать предателя, заслуживающего смертную казнь, и убивать человека, принесшего доказательства его измены? Он чувствовал инстинктивно, что в этом, собственно, и кроется ключ всей тайны.

В то время как он ломал себе голову над этим, строя гипотезы за гипотезами, на эспланаде раздались звуки трубы. Правительство Индии не имело газет в провинции и потому сообщало таким способом жителям каждого города о распоряжениях вице-короля или приказах губернаторов.

Сэр Джон Лоренс приехал в Биджапур несколько часов назад, и Арджуна, уверенный, что воззвание будет иметь отношение к его приезду, вышел на веранду, тянувшуюся перед домом, напротив сквера.

Притаившись за соломенными жалюзи, он принялся с большим вниманием слушать и скоро понял всю важность этого объявляемого во всеуслышание постановления.

Вот содержание указа, прочитанного глашатаем:

«Всем жителям Бенгалии, Бихора, Бундельканда, Мей-вара, Пенджаба и Декана. Всем жителям по ту и по эту сторону Ганга, которые будут слушать здесь написанное, привет и пожелание благополучия!

Мы, Уильям Эдмунд Джон Лоренс, генерал-губернатор Индии, по воле нашей всемилостивейшей государыни Виктории, королевы Англии и Индии, и по данной ею нам власти

Решили и постановили следующее:

С согласия нашего верховного консультативного совета, ввиду постоянных смут, которые с незапамятных времен производит в этом государстве тайное общество «Духов вод», общество это считается распущенным в течение трех суток со дня обнародования сего.

По прошествии этого срока всякий, считающий себя еще членом общества, будет призван в военный суд и судим по всей строгости законов.

А чтобы никто не смог игнорировать указ, он будет оглашаться в течение трех дней, начиная с сегодняшнего дня».

Затем следовало чтение подписей вице-короля, а также чиновников министерства внутренних дел и полиции, обязанных следить за исполнением этого указа.

По окончании глашатай громко протрубил несколько раз в трубу и продолжал свой путь, чтобы повторить то же самое в других местах.

Индийцы, слушавшие чтение, медленно разошлись по домам, не выражая ни одобрения, ни осуждения и не делая никаких замечаний. Два полка артиллерии и полк шотландцев сопровождали вице-короля.

Военные силы должны были дать понять жителям Биджапура, что в Декане начинается время репрессий. Только сурово нахмуренные брови местных жителей показывали, как они ненавидят своих притеснителей. Но вместо того, чтобы заниматься бесполезными манифестациями, они с терпением, свойственным людям Востока, ждали дня, назначенного для будущего восстания.

– О!.. – воскликнул Арджуна после минутного размышления, – это важное сообщение требует быстрого решения. Долг повелевает мне забыть личные оскорбления и просить встречи с Советом семи, чтобы совместно обсудить, как лучше действовать в. таком случае.

И, не теряя ни минуты, он отправил гонца, назначенного для секретных поручений, и указал ему, как проникнуть во дворец Омра, чтобы его никто не заметил. Гонец скоро вернулся и принес ответ на пальмовом листе:

«Пусть браматма не беспокоится! Верховный Совет бодрствует и уведомит его, когда наступит время действовать».

Та же система! Его держат в стороне от всех дел общества, даже в таких обстоятельствах, когда он с минуты на минуту может поплатиться своей жизнью.

– Нет, это настоящая измена, – прошептал он, – тогда я буду действовать сам.

Вернувшись к себе, он открыл потайную дверь, скрытую за его кроватью, и вошел в комнату, наполненную местными одеждами – от простого костюма судьи до роскошного одеяния раджи.

Он быстро разделся, натер все тело соком индийского ореха, чтобы придать коже коричневый цвет, надел на голову парик из длинных волос, заплетенных шнурочками, и раскрасил лицо белыми и красными полосами.

Надев затем вместо одежды пояс, сделанный из трех полос хлопка, он взял бамбуковую палку с семью узлами, большие связки зерен сандала и бутылочную тыкву, – превратившись таким образом в «пандарома», то есть пилигрима, продающего разные мелкие вещи, смоченные в священных водах Ганга. Выйдя через потайную дверь, он побежал по улицам, громко крича:

– Шивай! Шивайя! Аппа! Аппа! Вот, вот слуга Шивы, сын Шивы!

Потрясая затем связками, он прибавлял гнусавым голосом:

– Кто хочет, кто хочет зерен сандала, омоченных в священных водах Ганга?

И толпа теснилась вокруг него. Одни покупали несколько зерен из связки, другие, более набожные, целовали следы ног пилигрима. Молодые матери приносили ему своих младенцев и просили благословить их.

А он шел все дальше и дальше к семиэтажному дворцу.

 

ГЛАВА II

Сэр Джон Лоренс во дворце Омра. – Джеймс Уотсон и Эдвард Кемпуэл – Рассказ начальника полиции. – Повешенный и воскресший Кшиная. – Договор.

Ночь снова опустила свой покров на древний город, взволнованный ненавистью, злобой и местью.

Сэр Джон Лоренс, проведший весь день в приемах, заявил после обеда, что чувствует себя уставшим. Он отослал всех своих секретарей, адъютантов и посетителей и под предлогом отдыха приказал никого к нему не пускать.

С ним остался один только Уотсон, начальник Полиции, и молодой офицер, говоривший на трех или четырех местных диалектах, Эдвард Кемпуэл. Молодой лейтенант был личным переводчиком губернатора и разбирал все дела сам без участия администрации и официальных переводчиков.

– Так как же, Уотсон, – спросил лорд, – какое действие произвел наш декрет на туземцев?

– Мне кажется, сэр, эта мера должна была прежде внушить им страх…

– Неужели вы сомневались, Уотсон?

– Мы никогда не можем знать настоящих чувств индийцев. Касты, предрассудки, религия так разделяют нас с ними, что они нам более чужды, чем какой бы то ни было народ в мире. Хитрые и лукавые, они способны многие годы хранить в тайне заговор и искусно скрывать свои чувства. Тем скорее нужно ждать взрыва, чем более спокойными они кажутся. По вашему приказу я проехал весь Декан и ужаснулся тишине, встреченной мною повсюду.

– Вы большой пессимист, Уотсон! Мы, напротив, убеждены, что нашего приезда в Биджапур и угрозы действия военного суда достаточно, чтобы внушить им спасительный страх. Наказав несколько безумных голов за преступный нейтралитет во время восстания на Севере, мы надолго установим спокойствие в этой стране.

– Да услышит вас Бог, сэр! Но вы знаете, что я всегда говорю с вами откровенно…

– Продолжайте, Уотсон! Мы потому и расположены так к вам.

– На месте вашей светлости я ограничился бы лишь энергичным преследованием Наны Сахиба. Он мусульманин, то есть принадлежит к роду, который не любят в Индии. Это происхождение вождя восстания помешало всему Декану, – а это более восьмидесяти миллионов человек, – присоединиться к повстанцам Бенгалии. Должен признаться, что только этому мы и обязаны своей победой. Продолжая травить Нану, который не всегда же будет ускользать от нас, ибо мы имеем сведения, что он не покидал Индии, было бы лучше отделить его сторонников от индийцев, поклонников Брахмы, и отнять таким образом у них всякий предлог к новому восстанию.

– У них нет ни вождей, ни оружия.

– Ошибаетесь, сэр! Они в изобилии найдут все это в нужную минуту, и, поверьте, на этот раз Север и Юг, Брахма и Пророк соединятся против нас. Довольствуясь эффектом, произведенным приездом военного суда и декретом об уничтожении общества «Духов вод», я оставил бы эти обе меры в виде угрозы, постоянно висящей над головами индийцев, не прибегая в данный момент ни к каким наказаниям. Но зато я сделал бы все возможное, чтобы захватить Нану. Поймав его, объявите полную амнистию. Затем не принуждайте его унижаться перед вами, чтобы не уронить его авторитет перед своими подданными. Сделайте визит всем четырем раджам Юга. Осчастливленные вашим милосердием, они не захотят больше бунтовать против вас, а, напротив, устроят в вашу честь царское пиршество, и мир водворится в Декане, а следовательно, и во всей Индии.

– Вы, может быть, и правы, но не таково мнение уполномоченного министерства внутренних дел.

– Вполне естественно.

– Что вы хотите сказать?

– Ваше превосходительство будет вторым вице-королем, отозванным за то, что ослушались его советов.

– Вы думаете, Уотсон?

– Разумеется!.. Нам он читает проповеди об энергичных репрессиях, а в тайных корреспонденциях своих в Лондон, которые он посылает поддерживающим его членам парламента и кабинета, восхваляет, напротив, благодеяния политики умиротворения.

– Откуда вы это знаете?

– Это относится к моим служебным обязанностям, сэр!

– А что, если он вас услышит? – сказал, улыбаясь, сэр Джон.

– Ваши уши, сэр, не его уши.

– Но какой ему интерес в этом? – спросил генерал-губернатор с видом полного равнодушия.

– Эх, сэр!.. В индо-британской империи есть только одна корона вице-короля.

– У вас злой язык, Уотсон, – отвечал сэр Лоренс, закуривая сигару. – Не желаете ли?

– Если позволит ваше превосходительство…

– А вы, мадемуазель Кемпуэл? – продолжал, смеясь, вице-король.

Когда сэр Джон бывал в хорошем настроении, он всегда так называл своего адъютанта, свежее и розовое лицо которого невольно вызывало эту шутку.

Эдвард покраснел при этом фамильярном обращении и отвечал в смущении:

– Я не позволяю себе курить при вашем превосходительстве.

– Полно, Кемпуэл, – продолжал ласково вице-король, – один раз не в счет, как говорят французы. – И он подал ему коробку с сигарами, а затем снова обратился к начальнику полиции.

– Я подумаю о том, что вы мне сказали, Уотсон!.. Я подумаю, будьте уверены… Но не буду больше посылать своих писем по почте, – прибавил он с лукавой улыбкой.

– О, сэр, – отвечал Уотсон с некоторым смущением.

– Выполняйте ваш долг, Уотсон… Выполняйте ваш долг. Мы с удовольствием просматриваем все сведения, которые вы присылаете нам утром…

– И которые известны только вам и мне, сэр!

– Кстати, Уотсон! Сегодня вечером, кажется, должен явиться знаменитый следопыт, который откроет убежище Наны Сахиба?

– Да, сэр, он передал мне, что готов служить вашему превосходительству.

– Неужели же вы думаете, что он преуспеет там, где погиб несчастный Кишная?

– Он очень удачлив, сэр! Вспомните последние его сообщения, полученные нами. Не позволь он так глупо повесить себя, завладев несколькими европейцами…

– В числе которых находился и я вместе с отцом и матерью, – прервал его молодой офицер.

– Ба!.. Я и не знал этого, – удивился вице-король.

– Он не знал, вероятно, какое положение в обществе занимают его пленники, – продолжал Уотсон, – а так как в награду за оказанные услуги мы разрешили ему праздновать тайно великую пуджу тхагов, то он решил, что лучше будет предложить богине Кали кровь людей более высокого происхождения, чем первых встречных бродяг, пойманных в лесу.

– Расскажите мне эту интересную историю, Уотсон. Сейчас всего девять часов, и у нас достаточно времени, чтобы поболтать за сигарой. Эти свободные часы досуга, когда я могу жить, как живут обыкновенные люди, и беседовать с друзьями, не обдумывая каждого слова, бывают так редко…

– Участь всех властителей, сэр!

– К счастью, я буду им всего пять лет…

– Но можно стать вице-королем на новый срок, ваша милость!

– Не хочу, Уотсон! Мое самолюбие пострадает, разумеется, если меня отзовут раньше срока, но, поверьте мне, мой друг, видеть вокруг себя эти пошлые лица, которые стараются проникнуть в ваши мысли, ваши намерения, чтобы сообразовать с ними свои собственные поступки, видеть людей, которые всегда готовы на самый низкий подхалимаж и с утра до вечера курят вам фимиам, а за вашей спиной строят козни, лгут, устраивают заговоры, – все это так грустно и дает вам такое жалкое представление о человечестве, что я решил по истечении пяти лет вернуться в свое родовое поместье в Шотландии и жить вдали от всех этих отвратительных мерзостей. А я еще властитель pro tempore! Какое же зрелище должна представлять наследственная власть?.. Ну так, ваш рассказ, Уотсон! Каким образом стали Кемпуэлы пленниками тхагов?

– Мне, как начальнику полиции, известно многое, сэр, а потому рассказ может быть долгим или коротким, смотря по вашему желанию.

– Пользуйтесь вашей сигарой как хронометром, Уотсон… Курите ее спокойно, не торопясь… Затем пойдут дела серьезные, и мы примем вашего следопыта.

– Ваша милость изволила слышать что-нибудь о Сердаре?

– Как будто… Француз, кажется?

– Да, француз, бывший офицер при посольстве в Лондоне, которого лишили в его отечестве чинов и орденов за то, что будто бы он похитил секретные бумаги из английского адмиралтейства… Кстати! Газеты сообщают о его реабилитации. Обвинение, выдвинутое против него, оказалось ложным, и он представил военному суду подлинное признание одного из воров.

– Ага! Их было несколько.

– Двое, сэр! Один из них сам себя обвинил в своей предсмертной исповеди. Ради его семьи, а также благодаря его запоздалому, но честному раскаянию, военный суд умолчал о его имени. Тем более что в настоящее время он уже дал отчет Верховному Судье.

– А второй?

– Второй, сэр, принадлежит, как я слышал, к самой высокой аристократической фамилии и заседает в Палате лордов. Он не был упомянут в признании, подписанном его сообщником, а француз, которого зовут, кажется, граф Фредерик Де-Монмор-де-Монморен…

– Верно, – прервал его Эдвард.

– Вы знаете его? – удивился сэр Джон.

– Это мой дядя, – отвечал молодой человек.

– Вот как! Ваш рассказ, по-видимому, обещает быть очень интересным, но я не вижу, какое отношение все это имеет к Кишнае, отъявленному негодяю и начальнику тхагов.

– Вы спросили меня, каким образом могли Кемпуэлы сделаться пленниками Кишнаи, поэтому я и начинаю с самого начала.

– Вы правы, не буду больше перебивать вас. Вам предстоит во время рассказа выкурить целую сигару, вот и стройте на этом ваше повествование.

– Француз был настолько великодушен, что не назвал второго виновника, и имя его останется, вероятно, неизвестным. В награду за все перенесенные им страдания граф Де-Монморен назначен своим правительством на пост губернатора Французской Индии.

– Мой коллега, следовательно… И это, вы говорите, бывший Сердар… и дядя Кемпуэла?.. Прекрасно! Однако я вновь перебиваю вас, но все это так странно…

– Возвращаюсь к Сердару. После произнесенного над ним приговора Фредерик Де-Монморен отправился в Индию, где в течение двадцати лет вел жизнь странствующего рыцаря и защитника угнетенных, забытый совершенно своей семьей. Сестра его тем временем вышла замуж за Лионеля Кемпуэла, отца присутствующего здесь молодого Эдварда. Когда разразилось восстание сипаев, Фредерик Де-Монморен, получивший благодаря своим подвигам прозвище Сердара, принял горячо к сердцу дело Наны Сахиба и своей ловкостью и мужеством едва не добился отделения от нас Индии. Тем временем молодой Эдвард, которому тогда было шестнадцать лет, и его сестра Мэри отправились в Индию, получив от лорда Ингрэхема рекомендательное письмо на имя Сердара, чтобы просить его спасти их отца, находившегося в Гаурдвар-Сикри, осажденном войсками Наны. Встреча молодых людей, не знавших, что у них есть дядя в Индии, и Сердара, не знавшего, что у него есть племянники в Европе, была в высшей степени драматична…

– Не шутите этим, сэр Уотсон! – грустно сказал ему Эдвард.

– Да и плакать незачем, мой молодой друг! Вы, впрочем, должны знать, как я люблю вас и совсем не собираюсь огорчать. Сердар спас Лионеля Кемпуэла, который был тогда майором и комендантом Гаурдвара. Во время этой войны Сердар отправился на остров Цейлон с той целью, вероятно, чтобы поднять там бунт, но был схвачен губернатором острова, сэром Уильямом Брауном, благодаря чертовской хитрости Кишнаи, бывшего у того на службе. Приговоренный к смерти вместе со своими товарищами, Сердар бежал с места самой казни. В следующую за этим ночь Уильям Браун был тяжело ранен Фредериком Де-Монмореном, который был настолько смел, что проник во дворец своего врага. С этого момента между ними начинается настоящее состязание, о котором слишком долго рассказывать. Губернатор Цейлона так рьяно принялся преследовать Сердара и назначил такую высокую цену за его поимку, что я всегда думал, – мы, полицейские, по натуре своей всегда несколько подозрительны, – что между этими двумя людьми существовали какие-то другие причины для ненависти, которые не могли быть только следствием борьбы в Индии. Весьма возможно, что сэр Уильям был старым сообщником в знаменитом деле о краже секретных планов, имя которого было скрыто Сердаром.

– О, сэр Уотсон! – воскликнул Эдвард Кемпуэл, – так обвинять неблагородно. Простите, милорд, – продолжал он, почтительно кланяясь вице-королю, – но дело идет о чести моей семьи. Губернатор Цейлона женат на сестре моего отца.

– Успокойтесь, Эдвард! – ласково сказал ему сэр Джон. – Уотсон, вы зашли слишком далеко.

– С вашего позволения, милорд, – продолжал молодой человек, – я попрошу сэра Уотсона взять назад свое несколько смелое обвинение.

– Ну же, Уотсон, не портите мне вечер.

– Если вам угодно, милорд, – холодно отвечал начальник полиции, – предположим, что я ничего не сказал…

– Это не значит взять свое слово назад, – заметил Эдвард.

– Я сокращаю свой рассказ, – продолжал Уотсон, как бы не замечая слов молодого адъютанта. – Падение Дели и окончание восстания, подавленного Гавелоком, не прекратило состязания противников. Им пришлось встретиться при совершенно других обстоятельствах. Нана Сахиб, спасенный Сердаром, скрылся в убежище, давно уже, по-видимому, приготовленном для него обществом «Духов вод», и с тех пор, как это известно вашей милости, он ускользает от всех наших поисков. Кишная, взявшийся доставить нам его, нашел, я уверен, его убежище. Но желание отомстить Сердару внушило ему глупую мысль захватить Кемпуэлов, которые ехали по Малабарскому берегу. Схваченный батальоном 4-го шотландского полка, явившегося на выручку своего полковника, Кишная вместе с товарищами был повешен. Вот и весь мой рассказ, милорд, а сигара моя еще не кончилась… Я не растянул своего повествования, как видите.

– Напротив, Уотсон, вы с некоторого времени чересчур спешили закончить его.

– Последние факты почти известны вашей милости… Вы же дали Кишнае поручение найти убежище Наны Сахиба.

– Это чрезвычайно ловкий и хитрый человек… Уверены вы в том, что он повешен?

– Настолько, по крайней мере, насколько можно верить официальному донесению.

– Я могу подтвердить, сэр, что негодяй не избежал участи остальных, хотя и был повешен последним. Я сам присутствовал при этом акте правосудия. Мы возвращались из Англии после отпуска моего отца и сопровождали мою мать, ехавшую на поиски брата, которого она не видела с самого детства.

– Почему же начальник тхагов не обратился к офицеру, командовавшему отрядом? Он мог показать ему мандат, написанный моей рукой, и это спасло бы его.

– Сколько мне помнится, он о чем-то очень долго разговаривал с капитаном шотландского полка, и тем не менее его повесили.

– Это крайне неприятное дело для меня, господа! Не хочу скрывать, я несколько раз уже докладывал королевскому правительству о неминуемой поимке Наны Сахиба, и теперь рискую быть отозванным обратно, если в течение месяца бывший вождь восстания не будет в моих руках.

– Мы потому терпим неудачу, милорд, что нет ни одного индийца, согласившегося бы открыть убежище, где скрывается Нана.

– Странно, Уотсон, очень странно! В Европе мы с несколькими фунтами стерлингов давно бы добились успеха.

– Не тот народ, милорд! Вспомните, что за два года до восстания все знали о заговоре, кроме нас, и что среди двухсот миллионов жителей не нашлось ни одного изменника, чтобы предупредить об этом. С тех пор, несмотря на все наши старания, мы смогли найти только двух человек, которые согласились служить нам и пойти против своего народа. Кишная согласился на это из религиозных соображений, чтобы мы не мешали тхагам совершать их кровавые мистерии. А Дислад-Хамеда, ночного сторожа Биджапура, я убедил, что он делает этим приятное Брахме, так как восстание задумано мусульманами.

– Не этого ли человека вы хотите представить мне, Уотсон?

– Да, милорд!

В то время как в одной стороне большого зала дворца Омра мирно текла эта беседа, в другой стороне его часть стены слегка отодвинулась и пропустила в зал человека, закутанного с головы до ног в белую кисею, как драпируются обычно члены Совета трех. Стена бесшумно закрылась за незнакомцем, который остановился неподвижно и слушал.

– Так вот, – сказал сэр Джон, – вы можете распорядиться, Уотсон, чтобы его привели сюда, и дай Бог, чтобы он заменил нам бедного Кишнаю.

– Я сейчас распоряжусь, – отвечал начальник полиции.

– Нет необходимости, сэр Уотсон, – прервал его незнакомец, быстро выходя на освещенное место.

Все вскрикнули от удивления и схватились за револьверы.

– Что это за человек?.. Откуда он? – воскликнул вице-король.

– Откуда я? Это моя тайна, – отвечал призрак. – Кто я?.. Вы узнаете это сейчас! – и с этими словами он откинул часть кисеи, скрывавшей лицо.

– Кишная?! – вырвалось одновременно у всех троих.

– Да! Повешенный Кишная, – отвечал начальник тхагов, – Кишная, воскресший к вашим услугам, милорд!

– Я так и знал, что он не допустит повесить себя, – сказал вице-король, прежде других пришедший в себя от удивления.

– Простите меня, милорд, – отвечал, смеясь, мошенник, – я был повешен… повешен без дальних слов, как говорится в отчетах вашего правосудия. Дело в том, что можно дать себя повесить, а затем самому вылезти из петли, – вот и все!

– Полно, не шути и объясни, в чем дело.

– Охотно, милорд… Когда нас взяли шотландцы, мне объявили, что мое звание начальника дает мне право быть повешенным последним. Я попросил тогда разрешения поговорить с командиром и показал ему мандат, дающий мне право требовать помощи этого офицера и всего отряда, если сочту это необходимым. У меня мелькнула мысль воспользоваться этим, но солдаты были так раздражены, что я нашел более благоразумным не подвергать их этому испытанию. После довольно длительного чтения моей бумаги командир сказал мне: «Ты свободен, – и прибавил затем: – Не попадайся мне больше никогда на дороге, не то даю тебе слово шотландца, я заставлю тебя вздернуть, несмотря на все твои бумаги». Тогда я попросил его, если ему так уж хочется этого, повесить меня сейчас же и тем избавить себя от этого труда в будущем. Он вообразил, что я смеюсь над ним, а потому не желая, чтобы он слишком серьезно отнесся к моей просьбе, я познакомил его с данным мне поручением и объяснил ему, что мне гораздо легче будет выполнить его, если распространится слух о моей смерти. Ведь тогда Нана Сахиб и его друзья будут менее осторожны, а из всех индийцев только я знаю его тайное убежище.

– Ты хочешь сказать, – прервал его Уотсон с презрением, – что один только ты согласился выдать его.

– Если вы этого хотите, господа, – отвечал наглец. – Офицер очень неохотно согласился на мою просьбу, но я все же добился желаемого результата, и меня повесили, причем я сам приладил веревку как нужно, чтобы она не представляла никакой опасности. Меня повесили за левое плечо и голову, наклоненную набок. Не успели меня вздернуть на дерево, которое я выбрал сам, тамаринд с густой листвой, хорошо скрывавшей обман, как офицер по нашему уговору отдал приказ отряду двинуться в путь. Спрыгнув с тамаринда, броситься к брату, перерезать веревку и привести его в чувство – было делом одной минуты. Мы попробовали спасти еще одного-двух, но это оказалось невозможным. Вот вам и вся моя история. Для всех я умер, и это дало мне возможность, как вы сами видите, нанести сильный удар.

– Прежде чем продолжать свой рассказ, – сказал сэр Джон Лоренс, – не можешь ли ты удовлетворить наше любопытство и сказать, каким образом ты вошел сюда, несмотря на то, что у каждого входа столько охраны?

– Не спрашивайте меня об этом, клянусь, я не могу вам ответить!

– Хорошо, я не настаиваю.

– Теперь, – продолжал негодяй, – я должен сообщить вам нечто до того важное…

– Продолжай!

– Я не хочу никого оскорблять, – отвечал негодяй, бросив взгляд на Эдварда Кемпуэла, – но есть тайны…

– Ты хочешь, чтобы мой адъютант вышел? – спросил вице-король.

– Да, милорд! Я не могу говорить при нем, вы сами согласитесь со мной.

Эдвард встал при этих словах, но сэр Лоренс попросил его снова сесть на свое место.

– Не бойся, – сказал он Кишнае, – у меня нет тайн от него.

– Понимаю, – отвечал Кишная, – у вас нет тайн от него, я согласен, но у меня есть тайны, которые я не хочу открывать в его присутствии.

– Что это значит, Кишная?

– Милорд, – отвечал начальник тхагов с такой твердостью, которая совершенно исключала возможность притворства, – тайны мои принадлежат мне, и, если вы не согласитесь на то, о чем я прошу, я не буду говорить ни при нем, ни при ком другом.

– Негодяй! – воскликнул сэр Джон, – как ты смеешь так говорить? Не знаю, что удерживает меня от того, чтобы для укрощения твоего характера не приказать дать тебе хороших двадцать ударов по спине.

Глаза Кишнаи загорелись огнем. Он быстро отскочил шага на три назад и, держась рукой за стену, крикнул дрожащим от волнения голосом:

– Ни слова больше, сэр Лоренс, я пришел вам помочь, а вы обращаетесь со мной, как с низким парией… Людей моей касты не бьют палками, сэр Джон… Ни слова больше, или я уйду, и вы за всю свою жизнь не увидите меня больше…

Вице-король сделал знак Эдварду Кемпуэлу, и тот немедленно вышел.

– В добрый час, – сказал Кишная, подходя ближе, – не сердитесь на меня за это, милорд… Хотя не я виноват в этом случае… Спросите сэра Уотсона.

– Довольно, вопрос исчерпан, – сухо отвечал ему Лоренс. – Мы слушаем тебя.

– Минут через пять плохое настроение вашей милости улетучится, и вы скажете, что я прав. Я хочу дать вам возможность одним ударом овладеть не только Наной Сахибом, но и семью членами верховного Совета общества «Духов вод».

– Быть не может! Ты шутишь?

– Нет ничего более серьезного, милорд, и я сейчас объясню вам, что я сделал для этого… Позвольте мне только задать вам один вопрос, касающийся того, что сейчас произошло… Мог ли я говорить о таких вещах перед племянником Сердара, друга и защитника Наны Сахиба, до сих пор еще поддерживающего самые близкие отношения с обществом «Духов вод»?.. Ведь он скоро нагрянет сюда, милорд, а мы не настолько быстро действуем, чтобы покончить с набобом и обществом до его приезда в Индию.

– Неужели ты думаешь, что мой адъютант способен нас выдать?

– Нет, милорд, но его не следует ставить между долгом и привязанностью. К тому же у меня старые счеты с Сердаром, и я не хочу, чтобы моего противника предупредили о моих планах.

– Кишная прав, милорд, – сказал сэр Уотсон, – дела такого рода слишком важны и должны оставаться между нами… Что касается возвращения графа Де-Монморена, я могу успокоить тебя на этот счет.

– Он должен был сесть на последний пакетбот и дней через двадцать будет здесь, – прервал его начальник тхагов.

– Сведения твои неверны, – отвечал начальник полиции.

– Я прочел об этом в газете «Индиан Стар».

– Но вот последний номер французской официальной газеты: здесь пишут, что граф Де-Монморен получил отпуск по семейным обстоятельствам месяцев на шесть, а потому назначается исполняющий его обязанности в Пондишери по всем делам французских колоний в Индии.

– В таком случае, – сказал Кишная, – мы можем быть уверены в успехе. Лишенный поддержки Сердара, Нана скоро попадет в наши руки. Теперь я объясню вам намеченный мною план, часть которого уже исполнил. Я давно открыл убежище Наны Сахиба. Оно находится в неприступном месте, среди гор и лесов Малабарского побережья. Пришлось бы пожертвовать жизнью нескольких тысяч людей, но успех мог быть и не достигнут. Той горстке храбрецов, которые остались верны принцу, оружия и патронов хватит надолго. Ими командует соотечественник Сердара Барбассон, который поклялся скорее взорвать всех, чем сдаться. Я думаю, поэтому лучше не проливать напрасно крови, а выдать его со всеми его товарищами и с членами Совета семи здесь, в Биджапуре, во дворце Омра, где вы живете.

– Что означает эта шутка? – воскликнул сэр Лоренс.

Уотсон слушал с напряженным вниманием, никак не показывая своих чувств.

– Достаточно одного слова, чтобы вы убедились в этом, милорд!

И Кишная, встав в гордую позу перед слушателями, сказал напыщенным тоном:

– Вы видите перед собой «древнейшего из Трех», то есть председателя тайного трибунала, который управляет обществом «Духов вод»!

Нельзя описать удивления двух англичан. Они понимали, что Кишная не способен разыграть их, но известие было так невероятно, так поразительно, что они спрашивали себя, не помешался ли тхаг? Проходимец увидел, какое впечатление он произвел, и поспешил дать объяснение.

– После событий, только что рассказанных мною, – сказал он, – я остался один с братом, а потому нечего было и думать о данном мне поручении. Мы решили с ним отправиться в Биджапур, чтобы набрать новых людей и снова начать дело… Проходя ночью мимо одного из заброшенных домиков, которые строятся в лесу для отдыха путешественников, мы увидели, что он освещен. Подобравшись ползком среди высокой травы поближе, мы увидели там трех человек в масках, спокойно разговаривающих между собой. Из их слов мы узнали, что это три члена тайного трибунала. Их только что выбрали по жребию в связи с окончанием трехлетней службы семи членов верховного Совета общества «Духов вод». Они были одни, так как лица, предназначенные им служить, находились еще с их предшественниками… Счастливая мысль мелькнула у меня в голове! Новые члены неизвестны прежним. Обязательство носить маску постоянно до конца своего трехлетия благоприятствовало моим планам! Почему не занять их места? С нами была веревка, какую настоящие тхаги всегда носят при себе. С ее помощью мы задушили их ночью. Затем, взяв их одежду и маски и пригласив одного нашего родственника уже по приезде в Биджапур, мы явились с визитом к браматме. К счастью, мы нашли у наших жертв золотые листья лотоса, знак их достоинства, на которых были начертаны пароль и шифр. В тот же день браматма Арджуна приказал факиру, назначенному специально для этого, отвести нас к тем, кого мы должны были заменить собой. Они тотчас же объединили нас вместе с другими четырьмя членами, также вновь избранными и не подозревавшими никакого обмана.

– Это изумительно по своему замыслу и смелости! – прошептал вице-король.

– Я не закончил еще, милорд, – с гордостью сказал тхаг. – Мы сделались властителями, но ежемесячные выборы должны были нас, одного за другим, переместить в менее деятельных членов Совета семи. Надо было устроить так, чтобы факиры не успели узнать наших четырех коллег, и в первую же ночь пребывания во дворце четыре наших родственника заменили собой тех, кто нам мешал. Таким образом, я очутился во главе «Трех» и «Семи» и мог распоряжаться советом по своему усмотрению… Понимаете теперь, как мне легко выдать вам весь верховный Совет, если только мы придем к соглашению? Вы сделаете вид, что захватили нас врасплох, разыграете величие души, дав нам амнистию с условием уничтожить общество, повесив предварительно браматму, если только он еще существует, и таким образом прославитесь тем, что уничтожили знаменитое общество «Духов вод»! А ведь этого не могли сделать никакие власти в мире… Без Совета семи и браматмы ничто больше не сможет восстановить его.

– С каким удовольствием повесил бы я, с разрешения вашей милости, такого негодяя! – не то серьезно, не то шутя заметил Уотсон.

– Полно вам, сэр Уотсон, – отвечал дерзкий мошенник, – не будьте смешным! Посчитайте-ка число людей, которых вы, англичане, расстреляли или повесили… Два миллиона человек по вашим спискам исчезли во время этих жестоких преследований и все по вашему распоряжению, сэр Джон Лоренс, и по вашему, сэр Джеймс Уотсон. И без всякого успеха! Вы и до сих пор продолжаете еще преследовать Нану Сахиба и общество «Духов вод», которые не сегодня завтра подадут новый сигнал к восстанию, и на этот раз, могу заверить, вся Индия ответит на призыв своих вождей, от Кумари и до Гималаев… Когда же я, чтобы предупредить катастрофу, которая ближе, чем вы полагаете, жертвуя семью людьми, мешающими планам, вы не прочь обращаться со мной, как с обыкновенным убийцей… Вы смешите меня, сэр Уотсон, своей британской совестью… Знайте, что сегодня ночью в самом Биджапуре состоялось собрание пятисот джемедаров общества, которым поручено проповедовать священную войну во всех провинциях, и даже назначен день начала восстания. Дней через двадцать, сэр Джон Лоренс, двести пятьдесят миллионов индийцев восстанут за свою независимость под предводительством Наны Сахиба, четырех раджей Юга и браматмы Арджуны – и молите тогда своего бога, чтобы Сердар не присоединился к ним! Вы смеетесь, сэр Джеймс Уотсон?

– Мы пошлем на них Гавелока, – отвечал начальник полиции. – Хоть вы и превосходные заговорщики, но и нам вот уже несколько месяцев известно, что Индия готовится возобновить борьбу.

– Гавелок! – воскликнул тхаг. – Что может сделать ваш лучший генерал против тысяч фанатиков, которые надеются достигнуть сварги, защищая веру своих предков?

– Этот человек прав, Уотсон, – заметил вице-король. – Если бы я в течение шести месяцев не слушался ваших советов о милосердии, то Декан, где военные суды наказывали бы каждого десятого, был бы терроризирован казнями и не думал бы о восстании… Теперь поздно и нам ничего не остается, как следовать советам Кишнаи. Только арест Наны Сахиба и полное уничтожение общества «Духов вод» могут спасти индо-британскую империю.

– В добрый час, милорд! Вы верно поняли ситуацию: голова прочь, и члены теряют управление.

– Каким образом ты доставишь нам Нану Сахиба?

– Дислад-Хамед, ваш шпион…

– Как! Ты знаешь?

– Нет ничего неизвестного «Духам вод»… Вашему шпиону, которого я прошлую ночь спас от наказания, как предателя, поручено передать о результатах совещания джемедаров потомку набобов Дели и привести его с собой. Он сегодня же ночью отправляется на Малабарское побережье с моими инструкциями, и дней через десять Нана Сахиб прибудет тайно в Биджапур… Как видите, план настолько искусно придуман, что обязательно приведет к успеху.

– А какую цену ты назначаешь за это? – спросил сэр Лоренс.

– За поимку Наны Сахиба – награду тростью с золотым набалдашником, какая дается раджам, а за выдачу семи членов верховного Совета – титул мирасдара с придачей в десять тысяч райотов и мне, и всем моим потомкам мужского пола. Все «Семь», в числе которых нахожусь и я, должны, разумеется, получить прощение в награду за согласие на уничтожение общества, и эта амнистия должна быть дарована всей Индии, включая сюда Нану Сахиба и четырех раджей Юга.

– Мы согласны, – отвечал сэр Джон Лоренс после нескольких минут размышления.

Вся земля Индии принадлежит властителю, который дает ее в пользование райотам, то есть земледельцам, за определенную годовую плату.

Когда раджи желали вознаградить своих любимцев, они давали им титул мирасдара и какое-то количество райотов – двадцать, сто, тысячу.

Мирасдар платил за землю определенную сумму радже, а все, что оставалось сверх этой суммы, принадлежало ему. Райоты не были рабами, прикрепленными к земле, и если находили требования мирасдара слишком тяжелыми, то могли отказаться от уплаты и идти жить в другое место.

Но несчастным так трудно бывало отказаться от земли, которую с незапамятных времен обрабатывали их предки, и от дома, где сами родились и где родились их дети, что в большинстве случаев они выполняли все требования мирасдаров.

Вот такого высокого положения мирасдара, или землевладельца, добивался Кишная в награду за свою измену. Сэр Джон Лоренс дал ему свое слово вице-короля, что выполнит в точности все его условия, и тогда тхаг дал страшную клятву сдержать свои обещания.

– А браматма, – спросил сэр Джон, – почему ты не распространяешь амнистию на него?

– Браматма?! – отвечал душитель со зверской улыбкой. – Я сам его пристрою.

В эту минуту одна из тяжелых портьер, сделанных из непальских ковров и скрывавших глубокие амбразуры окон зала, слегка отодвинулась, и оттуда выглянуло испещренное кабалистическими знаками лицо пандарома, который некоторое время до этого продавал на улице зерна сандала.

Он окинул собеседников быстрым взглядом, сверкавшим мстительным огнем, и так же быстро исчез, как и появился, не обратив на себя внимания присутствующих. Сэр Джон Лоренс не подозревал, что, заключая постыдный договор с душителем, он тем самым подписал свой смертный приговор.

 

ГЛАВА III

Падиал и вице-король. – Лев и лисица. – Зловещие предчувствия. – Старый, пандаром. – Гадание. – Хорошее предсказание. – Крик рохиты. – Посланец смерти. – Не более трех часов жизни.

Когда Кишная собирался проститься с вице-королем, тот обратился к Уотсону и сказал:

– Теперь мне кажется бесполезным принимать падиала, нам не нужны больше его услуги.

– Я прошу вашу милость не менять прежних решений, – сказал тхаг, – мне важно знать, насколько я могу доверять этому человеку, скроет ли он от меня это посещение и сообщит ли о поручении, данном ему.

– Хорошо! Стань за портьеру одного из окон. Ты все услышишь.

Уотсон приказал ввести Дислад-Хамеда.

Негодяй стал осторожнее за последние двадцать четыре часа. Страх убил в нем честолюбие, и он думал только о том, как бы спасти свою жизнь. Все свои старания он употребил поэтому на то, чтобы не скомпрометировать себя.

Узнав, что вице-король хочет отправить его по следам Наны Сахиба, он прикинулся робким и униженным, удивляясь, что его признали годным для такого дела, которое требовало человека более способного, чем он. Он согласился на это поручение только после категорического приказа вице-короля, не проронив ни единого слова, что ему уже поручено передать принцу результат совещания джемедаров. Он дал слово приложить все усилия, чтобы разыскать убежище Наны, не рассчитывая, однако, на успех. Вице-король, принявший его только для проформы, остался доволен этим ответом и отпустил его.

Уотсон совершенно не узнавал человека, которому он столько лет давал самые опасные поручения.

– Вот, – сказал он сэру Лоренсу, – как терроризирует человека это мрачное общество «Духов вод».

Повернувшись затем в сторону портьеры, за которой скрывался Кишная, он спросил с некоторым разочарованием:

– Ты, надеюсь, доволен испытанием?

Слова его остались без ответа.

Начальник полиции бросился к окну и поднял портьеру. Кишная исчез.

– Удивительно! – воскликнул вице-король. – Можно подумать, что это средневековый замок с потайными ходами, подвальными колодцами, ложными окнами, проходами внутри стен!

– Все древние замки Индии таковы, милорд. Древние раджи заботились о таком жилище, где в каждой комнате можно было бы спрятаться, выйти и войти так, чтобы никто этого не видел. Ведя постоянную борьбу с конкурентами из своей собственной семьи, которые не останавливались ни перед ядом, ни перед кинжалом, они, как, например, Дара-Адил-шах, ели пищу, приготовленную их любимой женой, заставив ее попробовать вначале, и никогда не спали две ночи подряд в одной и той же комнате. Вот почему Адил-шах, предок Дара, приказал выстроить это таинственное сооружение, называемое Семиэтажным дворцом. Это не обычные этажи, а скорее семь отдельных, независимых друг от друга дворцов… Говорят, будто даже самые близкие друзья шаха не знали, в каком дворце-этаже находится властитель, и он переходил из одного в другой по никому не известным коридорам, до сих пор еще не обнаруженным. Заметьте, что, кроме того этажа, где мы находимся, ни в одном не видно наружного входа, и, чтобы проникнуть туда, нам пришлось бы разрушить стену десятиметровой толщины! Можно судить по этому, какое количество потайных ходов и убежищ находится внутри. Нет ничего удивительного, если такой хитрый и ловкий человек, как Кишная, открыл один из потайных коридоров, ведущих в апартаменты вашей милости.

– Знаете ли, Уотсон, мы здесь далеко не в безопасности, особенно при нынешнем состоянии умов. Достаточно кинжала фанатика…

– Кто же осмелится посягнуть на вашу жизнь, милорд? Одна вещь должна вас успокоить: как ни богата история Индии рассказами о борьбе претендентов за престол, в ней не упоминается ни об одном случае цареубийства, совершенного подданными. Властители ее, погибшие насильственной смертью, все пали от руки членов собственной семьи. Ни один не был убит своим подданным.

– Признаюсь вам, Уотсон, с некоторого времени меня волнуют мрачные предчувствия. Я не могу прогнать мысли, что Индия будет роковой для меня страной и что я поплачусь жизнью за старания сохранить ее англичанам.

Взрыв хохота прервал печальные слова короля. Он донесся к ним со двора.

– Там люди забавляются, – сказал сэр Джон с растерянной улыбкой, – они, надо думать, вполне счастливы!..

Один из слуг объяснил, что это пришел пандаром и гадает шотландским стражникам.

– Не позвать ли его сюда? – сказал сэр Уотсон, у которого мелькнула мысль развлечь вице-короля.

Сэр Джон улыбнулся в знак согласия, и спустя несколько минут пандарома ввели в гостиную. Войдя, он сделал «шактангу», то есть прикоснулся к полу шестью частями своего тела перед сэром Лоренсом. Встав затем, он только почтительно поклонился Уотсону, подчеркнув таким образом разницу, которая, по его мнению, существовала между этими двумя лицами.

– Чем ты занимаешься? – спросил его начальник полиции.

Пандаромы, как и факиры, подвизаются в разных областях. Одни из них, простые акробаты, показывают разные фокусы с помощью кинжалов или, чего не сделает ни один из наших циркачей, с помощью железных, раскаленных докрасна шаров.

Другие гипнотизируют и обладают удивительной силой внушения. Третьи вызывают души умерших. Некоторые заклинают змей и хищных животных или гадают. Но каждый из них твердо придерживается традиций своего сословия.

– Я предсказываю будущее, господин, – отвечал пандаром.

Молодой Эдвард Кемпуэл к этому времени уже вернулся после ухода Кишнаи и также сидел в зале.

– Узнайте свое будущее, Кемпуэл, – сказал ему вице-король. – Перед вами еще долгие годы жизни, и нам будет приятно знать, что с вами случится.

– Я не любопытен, милорд! Но, желая доставить вам удовольствие, охотно дам свою руку этому колдуну.

И Эдвард, улыбаясь, подошел к пандарому. С самого начала старый пандаром смотрел на него с невыразимым волнением.

Он взял его руку и долго рассматривал ее линии. Медленно подняв затем глаза на молодого человека, он сказал, отчеканивая каждое слово, тем гортанным и странным тоном, который придает таинственность сообщаемому.

– Ишана, ведающий рождениями, щедро осыпал тебя своими милостями. Ни одна твоя линия не перекрещивается судьбой. Ни одно облако не затемняет горизонта твоих дней. Ты достигнешь крайней границы, определенной богами для человека, и будешь окружен сыновьями твоих сыновей.

– Принимаю твое предсказание! – засмеялся Эдвард.

– Вот счастливое предзнаменование, – прибавил сэр Лоренс. С этими словами он бросил соверен, который покатился к ногам пандарома.

Глаза старика блеснули мрачным огнем, молнией по лицу пробежала ненависть, и руки поднялись к поясу, как бы отыскивая кинжал.

Но, прежде чем присутствующие заметили это, он снова принял почтительный и скромный вид. Поклонившись вице-королю, чтобы лучше скрыть свои чувства, он поднял золотую монету и положил ее в бутылочную тыкву, висевшую у пояса.

– Вот предсказание, – сказал Уотсон, смеясь, – которое можно применить ко всем. Всякому приятно слышать, что он долго будет жить и что у него будет много детей.

– Вы ужасный скептик, Уотсон, – отвечал сэр Лоренс. – Хотелось бы услышать, что он скажет вам.

– Если ваша милость желает…

– Вы ведь сами приказали привести этого человека, Уотсон, и не можете лишить его еще одного соверена.

– Пожалуй, милорд! Могу вас заверить, что мне совершенно безразлично, что он скажет.

Разговор этот происходил на английском языке, и все трое были уверены, что туземец не понимает их. Пандаром стоял неподвижно, и ни один мускул на лице не выдавал его чувств.

Повинуясь желанию вице-короля, начальник полиции х насмешливым видом протянул руку старику. Туземец мрачно взглянул на него исподлобья и, окинув быстрым взглядом линии жизни, сказал:

– Чаша дней полна. Джуна, Верховный Судья, пустил уже послов смерти. Прежде чем Сома – луна – закончит свой обход, сахиб отправится в страну питаров. Нет для него больше места на земле, глаза его не откроются при свете восходящего солнца. Мрачная Рохита считает, сколько часов ему осталось жить…

В эту минуту, как бы подытоживая слова пандарома, среди ночной тишины раздался троекратный крик совы, сидевшей за окном на соседнем дереве.

Зловещее пророчество, сопровождаемое криком птицы, которая, по народным повериям, предсказывает смерть, произвело на всех сильное впечатление. Невольная дрожь пробежала по телам присутствующих.

Насмешливая улыбка Уотсона исчезла, и лицо его покрылось смертельной бледностью. Вице-король, еще раньше находившийся под влиянием грустных предчувствий, не мог сдержать лихорадочной дрожи. Даже молодой Кемпуэл, не поддающийся суевериям, ощутил, как сжимается его сердце от мрачного предчувствия. Уотсон сделал невероятное усилие, чтобы овладеть собой.

– Это сумасшедший, – засмеялся он, стараясь придать своему смеху саркастический тон.

– Птица Ёнер пропела три раза, – продолжал пандаром, – вам осталось, сахиб, жить три часа.

– Шутки в сторону, старик, – сказал начальник полиции, застыдившийся вдруг своей слабости, – ступай и показывай свои фокусы в другом месте. Нам не нужны больше твои услуги…

В ответ на эти слова мнимый нищий, в котором читатель узнал, конечно, браматму, поспешно направился к выходу, поднял портьеру и скрылся за ней.

– Ну, мой бедный Уотсон, – сказал вице-король, – несчастная мысль пришла вам в голову: желая отвлечь меня от тяжелых предчувствий, вы навлекли на себя довольно странное предсказание…

– Негодяй хотел посмеяться надо мной, а главное, напугать. Моя служба обрекает меня на постоянную ненависть всех этих бродяг, против которых я всегда принимаю самые строгие меры… Он, вероятно, узнал меня, а может быть, ему приходилось уже сталкиваться с моими полицейскими. И вот ему захотелось сыграть со мной злую шутку. Этим меня не возьмешь, нужно что-нибудь посильнее. Я уже три раза получал предупреждение от тайного трибунала, приговорившего меня к смерти за то, что я не обращал внимания на его угрозы. Но, как видите, со мной ничего не случилось.

– Вы были осуждены тайным трибуналом? – спросил озабоченным голосом сэр Лоренс.

– Да, ваша милость, но это было еще до того, как управление обществом перешло в руки Кишнаи.

– И вам сообщили о приговоре?

– Дней восемь тому назад. Простая формальность, исполненная каким-нибудь низшим членом общества, минуя новый трибунал.

– Будьте осторожны, Уотсон, – сказал вице-король, – вам известно, что приговор исполняется браматмой, а он не сообщник Кишнаи.

– О, я не боюсь, милорд! Они могли, конечно, захватить врасплох нескольких бедняг, которых и убили с целью поддержать ужас, внушаемый этим таинственным обществом. Но никогда они не трогали тех, кто способен защищаться, или за смерть которых им могли отомстить. Разве осмелились они тронуть генерала Гавелока, победителя Наны Сахиба, или сэра Уильяма Брауна, губернатора Цейлона, который на каждом шагу преследует членов их общества, и которого они еще несколько месяцев тому назад приговорили к смерти? На всякий случай я ношу тонкую кольчугу, предохраняющую от кинжала, а ночью все выходы из моих апартаментов охраняются стражей… Впрочем, я намерен предупредить начальника тхагов об этом предсказании…

– Только бы Кишная сдержал свое слово, – и мы избавимся от этих людей.

– Он сдержит его, милорд, и дней через десять вы дадите знать в Лондон об уничтожении общества «Духов вод», об аресте Наны Сахиба и об окончательном умиротворении Индии.

– Готов верить вашему предсказанию… Пора, однако, господа, на покой. Мы, я думаю, долго будем помнить наш первый вечер в Биджапуре… Пришлите мне ночного дежурного, Кемпуэл, и я не удерживаю никого больше. Спокойной ночи, господа, – приветливо сказал на прощание вице-король.

Не успел начальник полиции переступить порог зала, как сэр Джон знаком подозвал к себе адъютанта.

– Удвойте число охраны вокруг замка, – приказал он, – поставьте часовых у всех дверей, ведущих в комнаты Уотсона, и возвращайтесь с дежурным адъютантом Пири… Проведете эту ночь со мной. Я предчувствую, что здесь произойдут странные вещи…

Минут через десять все приказания вице-короля были исполнены. Шум в древнем дворце Омра мало-помалу стихал, и ночная тишина не нарушалась ничем, кроме возгласов часовых, перекликавшихся через равномерные промежутки.

Как при осаде неприятелем, они получили строгий приказ: «Часовым нести охрану только стоя!» И эти крики, не позволяющие им заснуть, удалялись все дальше и дальше по мере того, как переходили от ближних часовых к более отдаленным. Это производило странное впечатление среди таинственной и зловещей тишины ночи.

 

ГЛАВА IV

Путешествие пандарома. – Тайное посещение дворца Омра. – Поразительное открытие. – Кинжал правосудия вручен Судазе. – Быстрые приготовления. – План Арджуны. – Разоблачение Дислад-Хамеда.

Место пребывания браматмы постоянно находилось в Биджапуре. Он прекрасно знал все потайные коридоры, проходившие внутри стен и соединявшие все помещения огромного здания.

Копия плана этих ходов досталась ему от предшественника вместе с другими секретными бумагами. Как это делалось и ранее, он знакомил вновь избранных членов Совета семи с главной артерией этих сообщений, устроенных Адил-шахом, чтобы незаметно ходить по всему дворцу.

Благодаря этой предосторожности он смог в тот день, когда у него появились подозрения, присутствовать на совещании членов Совета семи и «древнейшего из Трех». Там он убедился, что опасения его не напрасны.

Прежде всего он переоделся пандаромом и смешался с толпой, чтобы определить, насколько искусно он загримировался. Мы оставили его раздающим зерна сандала, омоченные в священных водах Ганга.

Когда наступил нужный час, он медленно направился к дворцу, незаметно пробираясь среди развалин и стараясь не попадаться никому на глаза. Попав во дворец, он без труда, пользуясь одним только ему известным проходом, пробрался на верхний этаж, где жили члены Совета семи. Через потайное окошко, скрытое между балками потолка, которое он мог открывать и закрывать по своему желанию, он заглянул внутрь комнаты и едва не вскрикнул от удивления.

Вокруг стола, на котором стояла амфора из черной глины, наполненная древним напитком «аррек-патей», сидели все «Семь» и спокойно пили, разговаривая о событиях предыдущей ночи. Ни на одном из них не было традиционной маски, что вызвало наибольшее удивление у браматмы, так как нарушение этого пункта устава карается обычно смертью. Но, когда, всмотревшись в каждого из членов совета, он узнал Кишнаю-душителя в лице «древнейшего из Трех», он, забыв всякую осторожность, едва не позвал факиров, чтобы схватить негодяя.

К счастью, он вовремя опомнился. При малейшем шуме все «Семь» немедленно надели бы свои маски, и Арджуна был бы убит на месте факирами, которые не посмели бы поднять руку на «древнейшего из Трех» и на других членов Совета семи.

Тогда он решил отложить месть, чтобы лучше обдумать, каким образом захватить эту шайку разбойников. Прежде всего надо было узнать их планы. Прижавшись ухом к потайному окошку, он принялся слушать и с первых же слов понял, что пришел слишком поздно. Кишная говорил своим сообщникам:

– Пусть будет по-вашему, миллион рупий за поимку Наны принадлежит вам. Я отдаю даже свою часть. Варуна только что доложил мне, что вице-король с одним из офицеров и Уртсоном находится сейчас в большом зале, я сейчас же договорюсь с ним… Подождите меня здесь, я скоро вернусь и передам вам его ответ.

Догадавшись, что негодяй отправился к сэру Лоренсу по внутреннему коридору, Арджуна стал пробираться по известным лишь ему одному ходам, соединявшимся с этим коридором. Он выбрал самый короткий путь, чтобы опередить Кишнаю, и, спрятавшись за подвижной стеной, принялся ждать предателя…

Несколько минут спустя он по легкому шороху понял, что тхаг прошел мимо. Медленно, стараясь не производить ни малейшего шума, браматма повернул пружину и пошел за ним следом… Когда Кишная вошел к вице-королю, Арджуна, воспользовавшись одним из разветвлений ходов, подошел как можно ближе к тому месту, где сидел сэр Лоренс. Отсюда он мог следить за их разговором. В тот момент, когда тхаг произнес зловещие слова: «Браматма?! Я сам пристрою его!», Арджуна не устоял против желания взглянуть на это странное собрание – и вот тогда-то его негодующее лицо и показалось из-за кашемировой портьеры, закрывающей окно.

Из длинного рассказа душителя Арджуна узнал все, что ему было нужно. Негодяй не скрыл ни одного из своих чудовищных планов. Он решил не ждать, когда приведут падиала, и поспешил скрыться.

Предстоящий разговор с ночным сторожем Биджапура не мог сообщить ему ничего нового. Между тем необходимо было как можно скорее собрать нескольких субедаров, которым он верил, и обсудить с ними, что лучше сделать. Но, проходя мимо дворца, он попал в толпу шотландских солдат. По случаю хорошей выпивки они были в веселом настроении и, приняв его за настоящего пандарома, потащили его к служебным пристройкам дворца с просьбой погадать им.

Отказать этой развеселившейся солдатне, для которой жизнь индийца в те смутные времена не стоила больше жизни собаки, было бы безумием, и браматма решил покорно следовать за ними.

Однако добродушие его сменилось бешенством, когда он вынужден был, по капризу Уотсона, повторить ту же комедию перед вице-королем. Мы присутствовали при этом и слышали то зловещее предсказание, брошенное им в раздражении в лицо начальника полиции.

Несколько лет подряд этот взяточник, который всеми способами обогащался за счет подвластных ему людей, получал предостережения. Наконец, когда его бесчеловечность и жестокость перешла все границы, он был приговорен к смерти предшественниками нынешнего Совета трех.

Приказ о приведении приговора в исполнение должен был отдать браматма, но среди тяжелых забот последних месяцев Арджуна совершенно забыл о нем. Несчастная звезда Уотсона напомнила ему о приговоре. Когда браматма наконец вырвался на свободу из дворца Омра, он остановился среди развалин и, грозя рукой на окна вице-короля, произнес:

– А, господа!.. Доносы, измены, подлые договоры с разбойниками, подкупы – все кажется вам достойным средством, когда дело идет о нас! Я покажу вам, что древнее общество «Духов вод», заставившее отступить самого Аурангзеба, еще сохраняет независимость от горстки воров!

И он пошел по направлению к Джахара-Богху. Незаметно пройдя к себе, он тотчас занялся уничтожением следов своего переодевания. С некоторым беспокойством он заметил, что не принес с собой ни связок из зерен сандала, ни палки пандарома с семью узлами…

Забыл ли он их в тайных переходах дворца или в гостиной вице-короля? Вспомнить он не мог и, не теряя времени, надел свой официальный костюм и прошел в кабинет. Там он, не теряя ни минуты, дернул за веревочку звонка, ведущего к факирам.

Один из них тотчас же появился.

– Утсара вернулся? – спросил браматма.

– Нет, сахиб!

– Скажи ему, когда вернется, чтобы немедленно пришел ко мне… Да пришли сюда Судазу.

Факир, совершив перед браматмой «шактангу», вышел из комнаты, пятясь назад.

Как только появился Судаза, браматма передал ему пальмовый лист, на котором предварительно начертал несколько строк.

– Умеешь читать? – спросил он.

– Да, сахиб!

Факир бросил быстрый взгляд на «олли» и спрятал его, причем ни один мускул его лица не дрогнул.

– Понял? – продолжал Арджуна.

– Да, сахиб!

– Приказание это должно быть исполнено до восхода солнца.

– Хорошо, сахиб!

Арджуна встал и, подойдя к стене, увешенной кинжалами в форме языков пламени, известных под названием «ятаганы», взял один из них и протянул Судазе, говоря:

– Вот кинжал правосудия. Будь тверд, рази смело и не бойся ничего.

– Приказание браматмы, – отвечал Судаза, – воля Неба.

– И помни, – прибавил браматма, – тот, кто гибнет при исполнении долга, избавляется навсегда от перерождений низшего порядка и получает в сварге вечную награду… Иди же, и пусть Шива направляет твою руку, достойный сын земли лотоса!

Факир вышел тем же образом, что и предыдущий. Рука его не дрожала, и сердце билось спокойно.

Тогда браматма позвонил снова, но несколько иначе. На зов его явился факир Суакапа. Это был несравненный скороход, который обгонял даже лошадь.

– Суакапа, – сказал ему Арджуна, – ты знаешь, что Анандраену из Велура и четырем субедарам было приказано вчера отправиться к новому губернатору Французской Индии. Беги к дому, где он живет в Биджапуре, и, если он не отправился еще, приведи его сюда. Я должен видеть его сегодня же ночью.

– А если он покинул город, сахиб?

– Ты догонишь его по дороге в Пондишери, он не мог далеко уйти. В сумерки он еще не начал готовиться к отъезду.

Суакапа повиновался.

Арджуна отправил еще нескольких гонцов к разным членам общества, которые по возрасту и заслугам могли помочь ему. В ожидании прихода Утсары он сел к столу. Вынув из ящика шкатулочку, он достал оттуда семь золотых листьев лотоса и начертал на них семь имен.

План, составленный Арджуной, был самым простым и общеупотребительным в случае неожиданной измены членов Совета семи. Не имея времени созвать собрание джемедаров, браматма имел право, записанное в уставе, заменить их семью членами общества, самыми старыми и самыми почетными, какие только будут в этот момент поблизости.

Действуя таким образом на основании данной ему власти, Арджуна начертал на листьях лотоса имена избранных им семи человек, начиная с Анандраена. Это был тот самый Анандраен из Велура, который приходил в Нухурмур, чтобы предупредить Сердара и Нану Сахиба об опасности. Ему предназначал Арджуна титул «древнейшего из Трех» и председательское место в Совете.

При таком восстановлении общества уничтожение его становилось невозможным. Кишнае была хорошо известна такая возможность, и негодяй, собираясь помешать ее осуществлению, сказал сэру Лоренсу: «Браматма?! Я сам его пристрою!» Раз не было верховного вождя, никто больше не имел права созывать собрание джемедаров и выбирать новый Совет семи.

В ту минуту, когда Арджуна заканчивал надписи, сзади послышался шорох. Он быстро обернулся и увидел в дверях кабинета Утсару и Дислад-Хамеда.

Падиал держал в одной руке пальмовый лист, похожий на тот, который браматма передал Судазе, а в другой кинжал правосудия.

– Что означает это? – спросил Арджуна, понявший все с первого взгляда.

– Господин, – отвечал Утсара, – падиал получил от «древнейшего из Трех» приказание убить тебя.

– Ну? – хладнокровно спросил браматма, – почему он не исполняет его?

Дислад-Хамед вместо ответа бросил «олли» и кинжал под ноги вождю и распростерся ниц перед ним.

– Хорошо! Очень хорошо! – сказал Арджуна. – Ты спас свою жизнь, Дислад-Хамед, и искупил все свои предательства.

– Неужели вы думаете, господин, что без этого он переступил бы порог Джахара-Богха? – спросил факир.

– Спасибо, мой честный Утсара, я знаю твою преданность, – сказал Арджуна и затем обратился к падиалу: – «Древнейший из Трех», или, вернее, душитель Кишная, собираясь дать тебе это поручение, спас тебя от заслуженного наказания и назначил тебе свидание сегодня вечером?

– Как, вы знаете? – спросил падиал.

– Я все знаю. От браматмы ничего нельзя скрыть. Я знаю, что Кишная и его сообщники убили семь членов верховного Совета и заменили их собою.

– О, Шива! Неужели это все правда? – прервал его Утсара, забывая даже, что не имеет права выражать свое удивление.

– Спроси своего спутника, – отвечал Арджуна, не обращая внимания на ошибку, совершенную факиром.

– Правда, – пробормотал падиал, начиная дрожать под бешеным взглядом Утсары.

– Я знаю также, что семь негодяев поклялись выдать англичанам Нану Сахиба и общество «Духов вод».

– Клянусь тремя судьями ада, проклятый падиал, ты заслуживаешь смерти, – воскликнул Утсара, не сдерживаясь от гнева.

– Господин, клянусь тебе, – взмолился несчастный падиал, которому, казалось, суждено было дрожать до конца жизни, – я узнал обо всем только сегодня вечером во время свидания, и если я ничего не сказал Утсаре, то лишь потому, что считал эти сведения слишком важными, чтобы говорить о них кому-нибудь раньше, чем тебе.

– И ты был прав… Я оставляю за тобой дарованное мною прощение за все прошлое, потому что поставленный между обещаниями вице-короля, страхом, который тебе внушал Кишная, и словом, данным мне, ты предпочел держаться последнего.

Падиал действительно инстинктивно почувствовал, что ни вице-король, ни начальник тхагов не спасут его от мести Арджуны, и потому решил изменить двум первым в пользу последнего.

С Кишнаей он разговаривал на одном из дравидских языков, которого Утсара не понимал, и, хотя факир, исполняя приказ, спрятался очень близко и мог слышать каждое слово, он остался бы ни с чем, если бы падиал сам после ухода тхага не показал ему «олли» и кинжал правосудия, данные ему Кишнаей.

– А теперь, – спросил падиал, радуясь тому обороту, который принимали события, – что мне делать? Должен ли я ехать на Малабарское побережье к Нане Сахибу?

– Я не знаю еще, что будет решено, – отвечал браматма, – иди домой и никуда не выходи ни сегодня ночью, ни завтра, пока не придет Утсара и не передаст моего приказа.

Падиал не заставил два раза повторять разрешение вернуться домой. После тех ужасных испытаний, какие ему пришлось перенести со времени своего ухода оттуда, он ничего не желал больше, как спокойной и уединенной жизни. Больше всего он хотел, чтобы о нем совсем забыли и оставили спокойно исполнять службу ночного сторожа, как и раньше. Он клялся, что никакая честолюбивая мысль не закрадется больше в его голову. Он думал о том, чтобы совсем улизнуть из этих мест, если ему удастся отделаться от требований трех противников, из которых он не мог удовлетворить одного, не разгневав других.

Но судьба решила, что несчастный пока что не заслуживает спокойствия… На повороте узенькой тропинки, ведшей к его дому, на него набросились сразу четыре человека. Они скрутили его руки так крепко, что он не мог пошевелить ни одним пальцем, и бегом понесли его среди развалин.

Он успел, однако, пронзительно крикнуть, и крик этот улышали в Джахара-Богхе.

– Бегите! – сказал Арджуна двум своим факирам. – Кто-то напал на падиала, я узнал его голос… Негодяй Кишная, наверное, заставил кого-нибудь следить за ним… Бегите же к нему в дом и посмотрите, вернулся ли он…

Отдавая это распоряжение, браматма не мог видеть, как чья-то тень скользнула среди кустов в сторону более близкого пути к жилью Дислад-Хамеда, чтобы опередить факиров.

Спустя несколько минут факиры вернулись и доложили, что падиал уже лег спать и на вопрос их отвечал, что благодарит браматму за заботу. Браматма облегченно вздохнул.

– Похищение этого человека и в такой момент, – сказал он Утсаре, – должно было иметь страшные последствия. Негодяи не остановятся перед пыткой, чтобы заставить его говорить, а Кишная, узнав о том, что нам все известно, заключил бы союз с вице-королем и стал бы для нас непобедимым врагом.

Издали донесся едва слышный звук трубы – сигнал, которым Суакапа возвещал, что он встретил Анандраена.

Прошло не так много времени, и друг Сердара входил в кабинет браматмы. Верховный вождь встретил его с золотым листком лотоса и маской в руках, знаками его нового достоинства, и приветствовал его следующими словами:

– Салам «древнейшему из Трех»! Да пошлет тебе Индра могущество, Ишана – мудрость в советах и Шива – твердость в действиях!

– Почему ты встречаешь меня этим приветствием? – спросил Анандраен. – Этот титул не принадлежит мне.

– Ты все узнаешь сейчас, – отвечал браматма.

Остальные шесть вошли друг за другом, и Арджуна встретил всех тем же приветствием.

Все были взволнованы, потому что за долгие годы они достигли только первой степени посвящения. Они прекрасно понимали, что браматма пользовался данной ему властью, чтобы заменить действующих членов Совета семи новыми, и ждали очень важных сообщений.

Окончив все предписанные уставом формальности, Арджуна низко поклонился всем тем, кого он возвел выше себя, и сказал:

– Приветствую вас, «Три» и «Семь»! Пусть Брахма, который держит в своих руках судьбы мира, ниспошлет вам помощь в делах ваших, ибо речь идет о спасении общества «Духов вод». Позвольте проводить вас в зал Джахара-Богха, предназначенный для совещаний.

Молча последовали «Семь» за Арджуной.

Дверь закрылась за ними, и два факира с кинжалами в руках легли перед ней, охраняя вход… Неподвижные и молчаливые, они походили на бронзовых сфинксов, стоящих у входа в подземные храмы фараонов.

Утсара тем временем с самого ухода падиала ломал себе голову над тем, как лучше исполнить задуманный план. Рассчитывая на то, что совещание продлится долго, он направился к маленькому домику в глубине сада, где жил.

Сняв с себя одежду, он старательно натер все тело кокосовым маслом, взял в зубы кинжал и перелез через стену, минуя стражу, день и ночь охраняющую главный вход. Затем он бросился в сторону Старого Биджапура со всей скоростью, на какую был способен, бормоча про себя:

– Только бы я поспел вовремя!

Проходя мимо хижины Дислад-Хамеда, он остановился в нерешительности, не зная, вызвать ли его или самому войти в дом. Опасаясь, что его услышит какой-нибудь шпион тхагов, он осторожно сам проскользнул в хижину и скоро вышел оттуда, чтобы продолжить путь с еще большим рвением.

Он нашел хижину пустой…