Вспарывая темную водную гладь и оставляя за собой серебристую борозду, ясным утром следующего дня в порт вошел паром. На набережной собралось почти все население острова. Семья Кермер, за исключением Лойка, в скорбном молчании, нарушаемом лишь криками чаек, смотрела на спускавшихся по сходням четверых мужчин, которые несли на плечах гроб с телом Жильдаса. Обведя глазами толпу, Мари наклонилась к отцу и с беспокойством спросила:

– Где же Лойк?

Милик не знал. Взяв дочь под руку, он возглавил длинную процессию, потянувшуюся к кладбищу.

Всего в нескольких метрах Ферсен и Морино наблюдали за разгрузкой поддона с ящиками. Внезапно трос подъемного крана со скрежетом лопнул, поддон качнулся, ящики, подняв фонтан брызг, попадали в воду и мгновенно затонули. Люка, не сдержавшись, выругался. Морино заметил с досадой:

– Такая аппаратура накрылась! Немыслимо! У вас что, дурной глаз?

– Заткнитесь, черт бы вас побрал! Пусть поднимут все, что можно! Живей!

– Не имеет смысла: для электроники морская вода – смерть!

Сопротивляясь безумному желанию утопить самого Стефана тут же, в порту, Ферсен быстро зашагал к кладбищу.

Траурная церемония началась. Люка отошел в сторону, собираясь пройти по кладбищу и осмотреть другие могилы. Его внимание привлекло помпезное сооружение в неоготическом стиле – семейный склеп Керсенов, который, судя по всему, не раз перестраивался. Ферсен не без иронии отметил, что с этим горделивым мемориалом тщетно пытался соперничать склеп Ле Бианов – из дорогого мрамора, весь усыпанный искусственными цветами и безделушками. Прочитав на стеле выведенную золотом надпись, он узнал, что, помимо прочих, с 1960 года там покоился прах двух близнецов, всего нескольких дней от роду. Год, отсутствовавший в записях старика Перека! Он обернулся и издалека посмотрел на Мари. В черном она показалась ему особенно беззащитной и трогательной.

Стоя между родителями у гроба Жильдаса, Мари не переставала волноваться из-за отсутствия второго брата. И она не была единственной: Гвен то и дело бросала на нее тревожные взгляды.

Догадавшись о чувствах дочери, Милик шепотом напомнил, что со времени смерти жены Лойк больше не мог выносить похорон. Наверное, сейчас он предавался горю в одиночестве. Жанна неодобрительно посмотрела на них, призывая к молчанию. От ее холодного взгляда Мари стало еще тяжелее, и она покачнулась. Тогда Жанна взяла дочь под руку и слегка погладила ее ладонь. Глубоко тронутая нежностью этого жеста, чего она уж никак не могла ожидать от матери, Мари не сумела сдержать слез, потоками хлынувших по ее щекам. Поддавшись порыву, она обняла мать, прижала к себе, уткнувшись лицом в ее шею, как это часто бывало в детстве па зависть братьям, которые этой привилегией не пользовались.

Во время соболезнований Армель де Керсен, как всегда, оказалась на высоте, приняв скорбно-торжественный вид, тогда как ее супруг едва скрывал на лице выражение смертельной скуки. И только Жюльетта, украдкой обменивавшаяся взглядами с юным Ронаном Ле Бианом, выглядела искренне опечаленной.

Вскоре почтительная тишина сменилась поскрипыванием гальки под ногами: небольшими группками публика двинулась к выходу. Мари заметила, что Гвен отделилась от своего семейства и поджидает ее. Догадавшись, что та не решается заговорить первой, она пошла ей навстречу.

– Ты не видела Лойка сегодня ночью? – Гвен была ошарашена. – Не смотри на меня так: я давно все о вас знаю. И, представь, радуюсь за Лойка – у него, кроме тебя, никого нет.

На краткий миг женщин связало неожиданное и мимолетное чувство сообщничества – их объединила тревога за судьбу Лойка. Они договорились, что будут делиться друг с другом новостями. Мари охотно продолжила бы общение, но ее собеседница поспешила уйти: Гвен увидела, что у кладбищенских ворот к матери приблизился парижский следователь.

Ферсен атаковал Ивонну без всяких церемоний.

– Какая связь между смертью ваших близнецов в 1960 году и вырванными страницами в журнале Перека-старшего?

– Полицию это не касается!

– Ага, вы ее не отрицаете! Это и есть ответ.

И Люка ушел, оставив Ивонну стоять столбом, будто в спину ей всадили топор. По изменившемуся лицу матери Гвен поняла: ей нанесен серьезный удар.

– Чего он от тебя хотел?

– Ничего. Я вернусь пешком – подышу свежим воздухом.

Ивонна стала быстро удаляться, провожаемая изумленным взглядом дочери.

Стефан осторожно заглянул в приоткрытую дверь кабинета Ферсена:

– Можно?

Люка что-то проворчал, не отрывая носа от компьютера. Морино протянул руку с прозрачным пакетом, где находился конверт.

– В лаборатории восстановили печать по обломкам, найденным в камере Перека.

– Держу пари, что это овал с двумя расходящимися черточками. Краб.

Морино положил на стол пакет и сопроводительный документ. Он был разочарован.

– Если вы все знали заранее, не стоило труда… Да, совсем забыл: ДНК в слюне окурка соответствует той, что обнаружена в найденном на спасательном круге волоске.

На этот раз Люка проявил больший интерес. Он схватил экспертное заключение и с отвращением процедил:

– Мерзавец!

– Кто?

– Вы еще здесь? Найти для вас работу?

Подчиненного как ветром сдуло. Люка набрал номер Мари. Уму непостижимо – негодяй Бреа потопил яхту и подбросил круг в бухту Морга, только чтобы заставить невесту поверить в подвиги Никола! Услышав автоответчик, он, не скрывая раздражения, оставил сообщение: «Срочно перезвоните. Мне необходимо иметь с вами постоянную связь». Повернувшись к двери, он позвал:

– Морино!

– Слушаю!

– Не знаете, где Мари?

– По-моему, она занята поисками брата. Лойка видели неподалеку от Разбойничьей бухты. Наверное, Мари отправилась туда.

Люка быстро вышел, небрежно отодвинув в сторону Морино, который попался ему на пути.

– Не стоит благодарности! – прошипел Стефан.

Мари не находила себе места. Она побывала везде, где мог скрываться Лойк, обзвонила общих знакомых – все безрезультатно. Кровать в его спальне даже не была разобрана. Когда Мари прошла в рабочий кабинет брата, от сквозняка раскрылось окно и бумаги, лежавшие на письменном столе, разлетелись. Она не увидела, как конверт с сургучной печатью и клочки разорванного письма скользнули под огромную бретонскую кровать, исполнявшую роль шкафа и занимавшую почти половину комнаты. Ногой Мари поддала пустую бутылку, вздохнув, подобрала ее и тут обратила внимание на выдвинутый ящик, где оказались пустые пузырьки из-под лекарств – снотворного и антидепрессантов. Внутри у нее все сжалось, и уже не от дурного предчувствия, а от страха за жизнь брата, для которого теперь имелись основания. В этот момент снова завибрировал мобильник – ее вызывала Анник. Прослушав сообщение, оставленное секретаршей, она насторожилась. «Мари, если сможете, приходите скорее, это касается майора Ферсена».

Анник, оставшаяся одна в здании жандармерии, была охвачена паникой и с трудом себя контролировала. Она подскочила к Мари, когда та ворвалась в приемную со скоростью ветра.

– Майор Ферсен отправился осматривать Разбойничью бухту, я попробовала с ним связаться, и вот слушайте…

Настроившись на частоту радиостанции, находившейся в автомобиле Ферсена, Мари услышала прерывистое дыхание, чередующееся со стонами, бурчанием и каким-то похрюкиванием.

– Т-24, прием, прием! Отвечайте!

На вызов никто не откликнулся, странный шум не прекращался. Мари так же стремительно выбежала, как и появилась, под укоризненным взглядом Анник, которая опять осталась на боевом посту в одиночестве.

На берегу Мари сразу заметила машину Ферсена. Оставив «мегари» неподалеку, она побежала. Самое удивительное, что его автомобиль двигался, хотя в нем никого не было. Осторожно приблизившись, Мари достала «парабеллум» и рывком открыла дверь. Изумление заставило ее сразу опустить оружие. Забившийся в машину Пьеррик дул в микрофон и трогал все, что ему попадалось под руку, с восхищением и сосредоточенностью ребенка, получившего новую игрушку. У Мари тут же возникло желание сделать из него отбивную. С каким удовольствием отыгралась бы она за пережитую нервотрепку на этой нелепой туше! Но безмятежная улыбка, осветившая лицо немого, не оставила и камня на камне от ее агрессивности.

– Пьеррик! Выбирайся немедленно! Выползай, дружище, давай!

Мари затратила немало усилий, чтобы вытащить его из автомобиля и убедить вернуться домой. Прижимая к себе тряпичный сверток и явно не понимая, за что Мари лишила его удовольствия, Пьеррик с большой неохотой побрел прочь.

Люка должен был находиться где-то рядом. Мари пересекла Ти Керн и посмотрела с утеса на Разбойничью бухту. Узнав кашемировый пиджак Ферсена, она удивилась, что при его аккуратности он бросил одежду на скале, которую уже лизали волны прилива.

– Люка!.. Люка, отзовитесь!

Самым коротким путем она сбежала вниз, недоумевая, почему ее так волнует судьба этого несносного типа.

Когда Мари добралась до бухты, вода доходила ей уже до середины икр. Едва успев подхватить пиджак Ферсена – еще пара секунд и его унесло бы в море, – она закинула его повыше на скалы, куда не могла подобраться вода.

Повернувшись в сторону грота, уже начавшего заполняться водой, она несколько раз выкрикнула имя Ферсена. Подхваченная устремлявшимся туда потоком, она проникла под свод грота и исчезла в нем. Коридор пещеры делал резкий поворот, и, пройдя его, в глубине Мари увидела Ферсена, который с помощью электрического фонарика рассматривал потолок, не догадываясь об опасности.

– Вода прибывает, нужно выходить! Быстрее! Вы с ума сошли?

Она подошла к нему, вымокшая и рассерженная тем, что Люка по-прежнему оставался невозмутимым.

– Жандармы видели, как ваш брат поднимался на берег со стороны бухты. Я подумал, что, возможно, Никола…

– Он не идиот, чтобы забиваться в ловушку! Убирайтесь! Живее!

Мари потянула его за рубашку. Потеряв равновесие, Люка соскользнул с камня, на котором стоял, и очутился по пояс в воде.

Волны все прибывали, не ослабляя натиска, уровень воды быстро поднимался. Ударяясь о стены пещеры, волны создавали водовороты, которые с каждой минутой все больше затрудняли людям продвижение к выходу. Борясь со стихией, Мари и Люка не разговаривали. Когда они наконец выбрались, огромная волна накрыла Мари, и та потеряла почву под ногами. Увидев, что она исчезла под водой, Люка закричал. Он нырнул с открытыми глазами, но песок и пена не позволяли ничего разглядеть. Когда ему стало не хватать воздуха, он вынырнул, огляделся и, не найдя поблизости Мари, всем сердцем ощутил страшное отчаяние и пустоту.

Заметив неподалеку всплывшие волосы, Люка протянул руку наугад, вцепился в них, и рядом вынырнула Мари, ушедшая под воду, как и он, и у которой тоже кончилось дыхание. Ферсен почувствовал огромное облегчение и возблагодарил Бога, хотя был закоренелым атеистом. Они поплыли рядом, пока не нащупали ногами дно, а когда стали недоступны для волн, в изнеможении повалились на берег.

Ферсен с удовлетворением оглядел выжимавшую волосы Мари.

– Здорово, что я вас все-таки выловил?

Она посмотрела так, словно перед ней был инопланетянин.

– Да без меня бы вас пришлепнуло к потолку, как дохлую рыбу! Захотели утопиться?

– Приятно, что вы так обо мне беспокоитесь! – с издевкой произнес он.

Слишком разозленная, чтобы продолжать перепалку, Мари полезла наверх по скале, Люка – за ней, с удовольствием ее разглядывая. На берегу она, стараясь охладить гнев, разулась и вылила воду из ботинок. Он присел рядом.

– Звали вы меня с берега или нет?

Она сердито на него посмотрела. Если он опять собирается над ней подшучивать, она не должна реагировать. Но Люка настаивал:

– Странно, мне показалось, ваш голос доносился из грота, потому я туда и полез.

– Я и в этом виновата?

– В определенном смысле да. Когда я вас вижу, то теряю голову.

Самодовольная улыбка майора окончательно вывела Мари из себя. Едва сдерживаясь, чтобы не выругаться, она вскочила и побежала к машине.

– Постойте, я все-таки хочу знать, где вы находились, когда окликнули меня по имени. Интересно, нет ли между гротом и берегом подземного сообщения?

Мари махнула рукой в сторону Ти Керна:

– Там? Только ненормальный может предположить…

– Пойдемте посмотрим!

Когда они были уже наверху, Люка подошел к древнему захоронению и коснулся ногой одного из камней.

– Отойдите!

– Взгляните, камни сдвинуты.

Гнев Мари моментально исчез. Пока Ферсен бесстрастно обследовал камни могильника, она чувствовала, что ее захлестывает волна непередаваемого ужаса, нервы напряглись, дыхание перехватило…

– Не смейте!

Через секунду она оказалась рядом, и Люка был поражен, во-первых, криком Мари, а во-вторых, внезапной бледностью, разлившейся по ее лицу.

– Это древнее захоронение, – произнесла она безжизненным голосом, – его осквернение может навлечь гнев мертвых.

– Только не говорите, что считаете священной груду камней!

Как зачарованная, она не спускала глаз с могильника. Да, камни действительно были кем-то сдвинуты с места.

Печаль Мари становилась все ощутимее, кольцо невыразимой тоски сжималось, но она упорно цеплялась за остатки здравого смысла, который начинал ей изменять: никто в Ландах не осмелился бы прикоснуться к могильнику, за исключением убийцы! Нет, это невозможно, нет…

Она почувствовала приближение кошмара, увлекавшего ее на глубину, перед глазами вновь возникла отвратительная черная тень, и ей захотелось закричать Ферсену, чтобы он не трогал… Но вместо крика тот услышал едва слышный шепот:

– Не надо… Люка…

Ферсен обернулся как раз вовремя: Мари покачнулась, взгляд ее был устремлен внутрь самой себя.

Потрясенный, он не успел ее подхватить до того, как она упала на камни.

– Мари! Откройте глаза! Я здесь!

Она не отвечала. Кровавая волна уже поглотила ее, увлекая в один из самых жутких кошмаров. В висках отдавались глухие удары, ее неудержимо втягивало в воронку головокружения, она чувствовала, что задыхается. Рев волн, душераздирающие вопли людей, рука, выброшенная из воды в тщетной попытке за что-нибудь уцепиться… чудовищные образы и звуки в зловещей пляске неудержимо влекли ее к черной пропасти, где она вскоре должна была исчезнуть…

Люка, осознавший, что неподвижная, скорчившаяся на камнях Мари его не слышит, поднял ее и переложил на траву. Чтобы могильник не разрушился окончательно и камни не придавили ее, он передвинул одну из плит. И тогда, почти коснувшись его лица, из могильника показалась рука. Ферсен догадался, кому она принадлежала. Мари бы этого не пережила, и он был почти рад, что бессознательное состояние помешало ей сделать столь чудовищное открытие: под камнями древнего захоронения лежало бездыханное тело Никола.

Из суеверия никто из жителей острова не захотел помогать жандармам разбирать могильник. Ферсен же не мог заставить себя хоть ненадолго отойти от Мари. Тревожась за ее жизнь, он негодовал: вызванный им вертолет службы спасения до сих пор не прилетел.

– Взгляните, майор!

Жандармы, окружившие захоронение, расступились, давая ему дорогу. Взгляды присутствующих были обращены на почти полностью отрытое тело Никола. Рядом виднелись длинные темные волосы и рука с маникюром красного цвета. Шанталь.

В мертвой тишине раздавалось лишь щелканье фотоаппарата. Кадры еще одной сцены преступления. Ферсен почувствовал усталость. Потом, как это бывало не раз, в нем закипела ярость. Нет, он не сложит оружие, пока не найдет чудовище, которое оборвало эти молодые жизни.

Его внимание привлекла одна деталь. Под телом Никола белел небольшой клочок бумаги. Люка приказал продолжить откапывание тел и обнаружил разрозненные, успевшие пропитаться влагой листки, которые, очевидно, были сброшены в могильник вместе с жертвами. Несмотря на расплывшиеся чернила и почти нечитаемый текст, по оборванным краям он догадался, что это страницы, отсутствовавшие в журнале с личными записями старика Перека.

Мари, которую вертолет должен был доставить на континент, пришли проводить многие из жителей острова. Ветер, поднявшийся от лопастей пропеллера, трепал их волосы и одежду. Она все еще была без сознания. Люка, не столько из профессионального интереса, сколько из желания немного отвлечься, всматривался в лица людей, но они оставались непроницаемыми. Правда, среди присутствующих он заметил Риана, искренне опечаленного. Первыми ушли Гвенаэль и Ивонна Ле Биан. У женщин была одинаковая походка – энергичная и решительная. Кермеры, раздавленные горем, оставались дома: они потеряли сына и внука, второй их сын скрывался неизвестно где, а дочь находилась в коме. Похоже, несчастье сделало их семью своей мишенью. Когда вертолет скрылся за линией горизонта, Люка почувствовал себя очень одиноким. Он был полицейским, а значит, ему приходилось проникать в самые потаенные уголки человеческой души, расшифровывать их, стараться понять, и это всегда захватывало его до страсти. Для такого ремесла не могло быть ничего лучше одиночества, но… этим вечером все складывалось как-то уж очень тяжело.

Из-за стеклянной перегородки Ферсен смотрел на Мари, привязанную ремнями безопасности к больничной койке. Глаза ее были закрыты. Врач уверял, что она не испытывала страданий, но не мог с определенностью высказаться насчет ее состояния: она находилась в коме уже более суток, и это могло длиться не только дни, но и месяцы.

– К такому результату обычно приводит эмоциональное потрясение, слишком сильное, чтобы вынести его в сознательном состоянии. Теперь от нее зависит, когда она захочет из него выйти.

– Ремни обязательны?

– Иногда она бывает возбуждена и может себя поранить.

Люка отвернулся. Ему трудно было видеть Мари неподвижной. Он любил ее живость, даже вспыльчивость и гневливость. Как это на нее не похоже – спрятаться, как в кокон, в бессознательное состояние, отказаться от поисков истины! Еще немного, и он бы на нее накричал, давая выход своему отчаянию.

Его размышления прервал врач:

– Она, кажется, собиралась выйти замуж за Кристиана Бреа, я не ошибаюсь? Может, стоило бы его предупредить?

«Куда лезет этот кретин?» – подумал Люка в раздражении. Он сухо ответил:

– Семья Кермер отправила ему сообщение на бортовой компьютер.

В это время Кристиан Бреа находился в Плимуте, где шли последние приготовления к началу гонки. Несмотря на официальное распоряжение не касаться происходящего в Ландах, средства массовой информации не скупились на похвалы своему герою, чья свадьба расстроилась из-за траура в семье невесты, воспевая его исключительное мужество.

Твердым шагом Кристиан направился к яхте, не обращая внимания на толпу журналистов, не замечая вспышек фотоаппаратов, отсеивая на ходу лишь ту информацию, которая была полезна для его гонки. Как это с ним происходило перед началом каждых состязаний, он был полностью поглощен своим делом. Однако за внешней сосредоточенностью скрывалась внутренняя борьба: Кристиан всеми силами старался не думать о Мари, сопротивлялся соблазну услышать ее голос, позвонить ей или хотя бы послать сообщение. Ему оставалось продержаться всего несколько минут до старта. Скоро море завладеет им целиком, и он забудет обо всем на свете.

До финиша. До победы.

На этот раз победа необходима, иначе ему не вернуть Мари. Но последней мыслью шкипера перед тем, как забыть обо всем, не имеющем отношения к гонке, была мысль об Анне. Кристиан представил, как сестра, окруженная завсегдатаями и случайными посетителями, стоит в зале кафе перед большим экраном, взятым напрокат специально по такому случаю. Как только прозвучит выстрел стартового пистолета, возвещающий о начале гонки, все радостно воскликнут и чокнутся за его победу. Образ, родившийся в голове Кристиана, почти не отличался от того, что происходило в действительности. Но шкипер не мог знать, что в разгар веселой суеты, которой сопровождалось его отплытие, дверь резко распахнулась и в кафе вбежала растрепанная, запыхавшаяся женщина. Обведя безумными глазами собравшихся, она диким криком оборвала их веселье:

– Кровь пролилась еще на одном менгире!

С первыми лучами солнца из-под знака в виде рыбы третьего менгира, словно выступивший на граните пот, медленно сползли две кровавые слезы. Оба жандарма, охранявшие Ти Керн, лежали у его подножия без чувств. Позже они так и не сумели объяснить, как это могло произойти.

Так и не пришедшая в сознание Мари металась по кровати, натягивая ремни безопасности. На ее лбу выступили капли пота, глаза были приоткрыты, голова перекатывалась справа налево по подушке, с губ срывались бессвязные слова. Изо всех сил старалась она выбраться из пелены помрачения. Ее будто звал какой-то едва различимый голос. Мари долго пыталась разжать свинцовые веки, и через секунду ей показалось, что она видит чье-то лицо. Лойк? Действительно он находился рядом или присутствовал лишь в ее бреду? Перед ней как в тумане возникало лицо брата и звучал его голос, который то и дело прерывался, болезненно отзываясь в висках. «Знать правду… хотел… во что бы то ни стало… раскрыть тайну… страшную тайну…»

На исходе этой борьбы Мари уже не удалось зацепиться сознанием за таинственный шепот, все менее разборчивый, за смутный и волнообразный образ, напоминавший Лойка, и она снова провалилась во тьму.

«Гвен неважно выглядит, и на то есть причина», – думал Филипп, украдкой поглядывая на жену. Он не без тайного злорадства размышлял о бедолаге Лойке, который где-то скрывался, заливая горе алкоголем. Но стоило ему заговорить об этом с Ронаном, как тот сухо его оборвал:

– Переключись на что-нибудь другое. Никола – мой друг, и мне жаль, что на его семью свалилось столько неприятностей.

Ивонна тоже не упустила случая уколоть зятя:

– Он прав, лучше помолчите. Такое ничтожество, как вы, не вправе критиковать других!

Истерзанная неизвестностью Гвенаэль, выйдя на кухню, еще раз позвонила Лойку и наконец с облегчением услышала его голос.

– Ты где?

– У Мари. Я собираюсь ей рассказать…

– Только попробуй! Тогда нам конец! – взорвалась Гвен.

– Раскрой глаза, и так все уже кончено!

Ей показалось, что Лойк на грани срыва, и она сама запаниковала.

– Не хватает только твоих признаний! Подумай о последствиях, умоляю!

– Да, слишком много смертей.

– Алло! Алло!

Но Лойк уже отключился. Гвен побледнела. На ее плечо легла тяжелая рука Ивонны, сморщенная, изуродованная ревматизмом, огромная когтистая птичья лапа.

– Воистину твои мужчины все как один – тряпки…

– Он боится.

– О том и речь.

– Я велела ему молчать, подумать о последствиях, но он…

– Идиот!

Гвенаэль смотрела на мать, которая медленно натянула кофту, взяла сумку, ключи, телефон и взглянула на часы.

– Ты куда?

Вместо ответа Ивонна просверлила ее глазами-буравчиками.

– Займись им, если он вернется, помешай ему болтать.

– А Мари? – прошептала Гвен.

Та сморгнула и, четко выговаривая каждое слово, произнесла:

– Я сумею заткнуть ей рот!

Дочь отвела взгляд, и Ивонна вышла.

Принимая факс, Морино с отчаянием посмотрел на жалкий бутерброд, который только что подала ему Анник. Он впился зубами в резиновый хлеб, из которого на почти вылезший из аппарата листок упала жирная капля майонеза. Стефан испуганно осмотрелся. К счастью, никто ничего не заметил. Ферсен у себя в кабинете просматривал записи видеокамер, разговаривая с Анник, которая казалась успокоенной тем, что теперь в Ти Керне установлена сложная аппаратура.

Стефан промокнул лужицу майонеза бумажной салфеткой. Досадно, пропала лучшая часть бутерброда.

Когда он прочел текст в жирном ореоле, его рука замерла.

– Невероятно! Кровь на менгире оказалась вовсе не кровью Никола.

Люка вздрогнул.

– Что?

– Обнаружена кровь группы ноль, отрицательный резус.

Морино вновь уставился на бутерброд, его замутило, и он выбросил его в мусорную корзину.

– Анник, ведь у Мари, кажется, нулевая группа, отрицательный резус?

Люка замер. Секретарша наморщила лоб, припоминая.

– По-моему, да.

Послышался звук хлопнувшей двери – Люка вышел, он явно куда-то спешил. Стефан и Анник едва успели обменяться недоуменными взглядами, как зазвонил телефон.

– Жандармерия Ланд! Секретарь у телефона! Слушаю! Нет! Господи, этого не может быть…

Потрясенная Анник положила трубку. Стефан нетерпеливо стал выведывать у нее подробности:

– Что? Да говори же!

– Звонили из лаборатории судебной полиции… Восстановлены страницы из журнала старика Перека… Ивонна Ле Биан убила двух своих близнецов спустя неделю после их рождения… задушила… Господи Иисусе!

Когда Ферсен, так же как и Анник, получивший звонок по телефону, примчался в порт, он чуть не сшиб с ног дежурного офицера, который обходил его территорию со своими подчиненными.

– Да что вы все, с ума сегодня посходили?

Извинившись, Ферсен бросился было к сторожевому катеру, но вдруг его встревожила фраза, произнесенная патрульным.

– А в чем дело? Возникли проблемы?

– Проблем-то никаких. Но Ивонна, то есть мадам Ле Биан, закатила целый скандал по телефону, чтобы ее подождал последний паром. У нее, видите ли, открылись срочные дела на континенте, она уверяла…

Дежурный закончил объяснение в одиночестве. Люка уже бежал со всех ног к катеру, чтобы взять курс на Брест.

На третьем менгире пролилась кровь Мари. Логически рассуждая, она была третьей намеченной жертвой. Ферсен запустил мотор на полную мощность. Катер понесся, почти не касаясь волн, хотя и не мог лететь с такой стремительностью, как мысли Ферсена.

Ивонна Ле Биан вошла в палату, где лежала Мари. Под взглядом наблюдавшей за ней через круглое окошко медсестры она спокойно уселась у ее изголовья.

Как только пронзительный глаз Ивонны увидел, что сиделка исчезла, она не спеша встала, взяла подушку, находившуюся рядом на стуле, и приблизилась к больной, оглядев ее без малейших эмоций. Веки Мари задрожали, словно она пыталась их открыть и не могла, дыхание участилось.

Почувствовав чужое присутствие, Мари снова сделала попытку выплыть из бездны, в которой роился водоворот призраков, жаждущих вновь ею завладеть. На краткие мгновения ее сознание прояснялось, и она видела на светло-зеленом потолке желтую электрическую лампочку. Мари упорно старалась зацепиться за этот образ, когда внезапно из смутной пелены выплыло лицо Ивонны.

– Тебя предупреждали – не смей совать нос в наши дела!

Обожженная ее ледяным взглядом и решимостью, которая в нем читалась, Мари испугалась, что Ивонна сейчас окончательно столкнет ее в порожденный кошмаром ад, из которого она с таким трудом выбралась. С подушкой в руке старая женщина уже наклонилась над ней, но тут в палату вошла медсестра.

– Вам придется выйти, – сказала она. – Мне только что позвонили из судебной полиции, – сухо уточнила она.

Узнав Ивонну, медсестра смягчилась:

– Ах, это вы, мадам Ле Биан! Все в порядке? Скоро я выключу свет.

– Я… ненадолго.

Мари захотелось крикнуть, она сделала нечеловеческое усилие, чтобы поднять тревогу, вытянулась на кровати, ее руки, стянутые ремнями, беспокойно задвигались, но Ивонна встала между ней и дверью, за которой скрылся белый халат.

Ивонна тихонько похлопала ладонями по подушке.

– Вижу, тебе стало лучше. Ты, похоже, собираешься встать?

Мари широко открыла глаза, с ее губ сорвался тихий стон, на который Ивонна сочла нужным ответить, словно оправдывалась:

– Твоему брату не следовало сюда являться. Интересно, что он тебе рассказал?

Она поднесла подушку к лицу Мари, но неожиданно ее остановил усилившийся звук мониторинга.

– Вот черт! Да не волнуйся ты так, милочка.

Не сводя глаз с аппарата, она протянула руку к пульту управления мониторингом.

Когда Ферсен вихрем ворвался в палату, он увидел Ивонну, стоявшую рядом с Мари с подушкой в руке.

– Не двигайтесь!

Набросившись на старую женщину, он мгновенно надел на нее наручники. Мать Гвен взглянула на майора с притворным удивлением:

– Что это на вас нашло? В своем ли вы уме, почтенный?

Люка, проигнорировав это замечание, поручил Ивонну заботам двух сопровождавших его полицейских. Он наклонился к Мари, отвязал ей руки и с нежностью проговорил:

– Все в порядке. Я здесь.

Еще не оправившись от испуга, Мари слабо улыбнулась.

– Вам больше нечего бояться, – прошептал он.

Неожиданно голос подала Ивонна:

– Намекаете, что я хотела причинить ей зло? Как вам могло такое прийти в голову?

– Уведите ее! – приказал Ферсен двум своим помощникам.

Больная слегка приподнялась. Люка догадался: она хочет что-то сказать, и помог ей сесть. Мари еле слышно обратилась к Ивонне:

– Почему Лойку не следовало сюда приходить? Что он мог мне рассказать?

– О чем ты? – Ивонна тряхнула головой, в ее голосе слышалось сострадание. – Тебе нужно отдохнуть, Мари. Бедняжка, после всего, что ты выдержала… сначала Жильдас, потом Никола…

Ивонна повернула нож в ране с продуманной жестокостью: чтобы избежать ответа на вопрос Мари, лучшей стратегии изобрести было невозможно.

Ферсена охватила ненависть к старухе, но куда пронзительнее оказалось чувство сострадания при виде помертвевшего лица Мари.

– Никола? О нет, только не он!

Ему показалось, что она вот-вот лишится чувств: тело Марк обмякло в его руках.

– Уведите задержанную! – взревел Люка.

Ивонна с презрением смерила его взглядом.

– Вам не удается сохранить хладнокровие. Для полицейского это серьезный недостаток, – произнесла она, поворачиваясь к двум представителям закона, которые уставились на нее как завороженные. – Вы что, не получили приказ? Чего вы ждете?

– И правда, чего вы ждете? – прорычал Люка, действительно потерявший самообладание.

При других обстоятельствах он бы сам вытолкнул эту чертовку из палаты, но… на его плече покоилась голова Мари, по шее текли ее слезы. Прижавшись к нему, она зарыдала, нисколько не сдерживаясь, словно наконец получила возможность выплакать свое горе.

Стараясь быть как можно деликатнее, Люка рассказал ей о страшной находке тел Никола и Шанталь, о листках, которые уже успели расшифровать, об убийстве Ивонной детей, появившихся на свет с врожденным дефектом. Потом он осторожно вернулся к расследованию, чтобы немного отвлечь Мари. Она подняла на него глаза:

– Значит… угнанная яхта, компас и спасательный круг, найденный в бухте Морга… Кто же это чудовище, заставившее нас поверить, что Никола жив?

Попавший в ловушку Ферсен вместо ответа крепче обнял ее и стал легонько укачивать, как ребенка. Не произнося никаких слов, они почувствовали, что составляют единое целое, словно заключены в оболочку эфемерного, готового разбиться в любую минуту, хрустального шара.

Утомленная своими страданиями Мари уснула под бдительным оком Ферсена, который был просто счастлив, наслаждаясь ее молчаливым присутствием. Впервые за много лет ему захотелось, чтобы стрелки часов остановились.

Когда Мари проснулась, она уже не смогла оставаться в палате. Ферсену с трудом удалось ее остановить в коридоре, возле кофейного автомата. Она тут же принялась анализировать факты:

– Дети Ивонны были инвалидами от рождения, и происходило это сорок лет назад, то есть срок давности преступления истек. Следовательно, Ивонна не могла убить Никола и Шанталь из-за того, что они обнаружили записи Перека.

– Мари, вы должны обязательно сделать заявление о покушении на убийство.

– Я до конца в этом не уверена… А как вы догадались, что я в опасности? Шестое чувство?

– Из третьего менгира потекла кровь нулевой группы отрицательного резуса, как у вас…

– Ошибаетесь: у меня группа ноль, но резус – положительный.

На лице Мари отразилась тревога, словно ей в голову пришла странная мысль. Люка испугался, что сейчас ей снова станет плохо, но тут она воскликнула:

– Лойк! У него группа ноль, отрицательный резус! Опасность угрожает ему! Его нужно поскорее найти!

Теперь Люка уже был не в силах сдержать Мари: она бегом вернулась в палату и быстро оделась. Им пришлось выдержать сражение с медсестрой, чтобы та разрешила Мари выйти из больницы под подписку.

– Для моего брата Лойка это вопрос жизни и смерти, – привела Мари неоспоримый аргумент.

– Но у вашего брата все в порядке! Он приходил в больницу незадолго до визита мадам Ле Биан…

– Это был он? Вы уверены?

– Конечно, мы с ним даже поговорили. Он попросил конверт для письма, которое вам написал.

– Письмо?

– Из нескольких страниц, это все, что я могу вам сказать. Пришлось дать ему и бумагу, и конверт с изображением больницы. Ваш брат оставил его вон там…

Медсестра показала на столик у изголовья, на котором ничего не было.

– Письмо лежало там, когда он ушел, я точно помню, – удивленно сказала она.

Мари и Люка молчали. Медсестра в недоумении пожала плечами и вышла. Мари, казалось, была так глубоко погружена в свои мысли, что Ферсен заволновался:

– Как вы себя чувствуете?

Она ответила не сразу.

– Я думала, что вижу сон, – медленно проговорила Мари. – А Лойк, оказывается, был здесь, наяву. Он пытался сообщить мне что-то очень важное, какую-то страшную тайну…

– Ивонна испугалась, что эта тайна будет раскрыта, потому она и захотела от вас избавиться. Только как она об этом узнала?

Мари сразу подумала о Гвенаэль.