Свободный стул излучал энергию пустоты.

Ив Перек, с лентой мэра через плечо, предложил объявить минуту молчания, чтобы почтить память покойного Жильдаса. В зале заседаний муниципального совета царила тяжелая, давящая атмосфера. Все сидевшие за круглым столом согласились. Среди депутатов присутствовали Лойк и Милик Кермеры, с осунувшимися от горя лицами, пышнотелая красавица Гвенаэль Ле Биан, тоже взволнованная. Напротив Гвен расположился Пьер-Мари де Керсен, с низко опущенной головой, словно во власти мрачных раздумий. На самом же деле он пытался соскрести с брюк крохотное пятнышко, которое никак не поддавалось.

Слово взял Ив, объявив, что на повестке дня стоит один вопрос: можно ли считать пригодными для застройки некоторые земельные участки острова, в частности те, на которые претендовали Ле Бианы для расширения фаянсовой фабрики? Гвен, в первую очередь заинтересованная в положительном исходе голосования, быстрее остальных открыла свою депутатскую папку.

Из ее груди вырвался крик.

То, что она там обнаружила, привело Гвен в состояние шока. Достав листок, она громко прочитала:

– «Голосование будет фальсифицировано, мэр подкуплен». – Оглядев присутствующих, она помолчала и дрогнувшим голосом добавила: – Подписано Жильдасом!

Неверие депутатов сменилось изумлением: во всех папках лежало такое же послание. Лица присутствующих невольно обратились в сторону Ива Перека, который задыхался от возмущения.

– Надеюсь, вы не думаете, что я… – с трудом выговорил он, заглядывая в глаза каждому. Мэр всеми силами старался придать голосу твердость. – Мне не в чем себя упрекнуть… Это… дурная шутка!

Пьер-Мари, задетый за живое, подхватил:

– Очень дурная! Это обвинение отвратительно пахнет! Оно, наконец, просто глупо…

– Не так уж и глупо! – резко оборвала Гвен, вперив голубые глаза в своего противника. – Никто не удивится, если вдруг выяснится, что у Переков и Керсенов общая кубышка! Вы готовы на любую пакость, лишь бы не допустить перевеса голосов в нашу пользу. А если фабрику не расширять, производство заглохнет, вы все это отлично знаете!

– Пока хоть один из Керсенов останется в живых, мы сделаем все, чтобы не дать вам изуродовать остров!

– Он признался, вы слышали? Признался!

– Вы с матушкой готовы на любые жертвы ради денег! В вашей семье все либо отъявленные мерзавцы, либо сумасшедшие!

– Дрянь! Хочешь, чтобы я начала вытаскивать скелеты из твоих шкафов?

Сильный удар кулаком по столу положил конец перепалке. Вопреки обыкновению голос повысил Милик:

– Замолчите! Из уважения к покойному, замолчите!

Только тогда депутаты увидели, что на пороге зала стоит Мари Кермер. В наступившей мертвой тишине она подошла к столу, взяла один из листков и с изменившимся лицом прочла послание. Не произнеся ни слова, Кермер-старший покинул зал. Когда он поравнялся с Мари, рука его легла на плечо дочери. За ним последовал Лойк, не удостоив сестру даже взглядом.

Заседание муниципального совета было отложено.

* * *

«Он слишком взвинчен», – подумала Мари.

Ив Перек нервно расхаживал взад-вперед по кабинету. Ему не терпелось немедленно открыть собственное судебное дело, чтобы установить, кем послания были написаны и каким образом оказались в папках депутатов. Мари пришлось буквально силой заставить его остановиться и посмотреть на нее.

– Ответь, Ив, где ты находился в ночь убийства Жильдаса?

– Прекрати, Мари. Говорю как человек, желающий тебе добра. Для твоей же безопасности, прекрати!

– Ты хочешь сказать: «Прекрати искать правду»?

– Поиски могут иметь роковые последствия. Не открывай ящик Пандоры, отступись.

Искренность его тона поразила Мари.

Она хотела возразить, но в двери неожиданно показался Ферсен. Сначала на лице парижанина отразилось удивление, затем досада, когда он увидел Мари в обществе мэра.

– Вы никогда не стучите, прежде чем войти? – ядовито поинтересовалась она.

– Когда рядом вы, такое случается. – Подойдя к Мари, он добавил: – В последний раз предупреждаю, если посмеете мне мешать…

Оборвав его, Мари изобразила оскорбленную невинность:

– Господин мэр должен был проводить брачную церемонию, мы как раз обсуждали, на какой срок ее лучше перенести.

Люка почувствовал, что теряет самообладание, было ясно: над ним издеваются в открытую. Он удовольствовался тем, что резким жестом указал Мари на дверь, и она, притворившись обиженной, удалилась.

Две продырявленные шины… Нет, все четыре.

Автомобиль, на котором приехал Люка, был торпедирован врагом. «Да, чужаков у нас не любят», – сказала себе Мари, и, может быть, впервые за все время, она никого за это не осудила.

Громкий звук хлопнувшей двери заставил ее обернуться. Перек отъехал на полной скорости. К горлу подступил ком: Ферсен не отказал себе в удовольствии сообщить о связи жены Ива с Никола.

Она видела, как парижанин, выйдя из здания мэрии, проследил взглядом за удалявшейся машиной врача. Любопытно, что Ферсен промокал нос платком, и пока он приближался, Мари сообразила, к ее великой радости, что по крайней мере Ив успел слегка отыграться на его физиономии.

Мари ждала Ферсена без боязни, решив не упускать удобного случая и открыть новому следователю глаза на его ущербность: вряд ли он сможет успешно работать в среде, которая скоро станет окончательно ему враждебной.

Демонстрируя полное безразличие к ее присутствию и снисходительной улыбке, Люка небрежным жестом, каким прогоняют надоедливую муху, отодвинул Мари, подошел к автомобилю и… замер, увидев спущенные шины. С непроницаемым лицом он повернулся к ней и произнес:

– Хорошо, что вы остались. Где ваша машина?

Пораженная его бесцеремонностью, она стала протестовать, но тот, не слушая, протянул руку:

– Ключи. Это приказ. В интересах следствия.

По голосу Ферсена она поняла, что выбора нет, хотя внутри у нее все клокотало от ярости. Мари направилась к «мегари», предварительно заявив, что раз уж так, то вести будет она, нравится ему это или нет.

– Помедленнее… Помедленнее! Выполняйте!

Знавшая как свои пять пальцев дороги острова, Мари вихрем мчалась к вилле Переков, находившейся высоко в горах. Люка, пытавшийся разглядеть в переднем зеркале свой нос, никак не мог этого сделать из-за чудовищной тряски. Время от времени он недовольно ворчал:

– Кончится тем, что я упрячу вас за решетку!

– Вряд ли это поможет развязать языки местных жителей. Особенно когда станет известно, что вы прошлись огнем и мечом по семье Перек, не имея ничего, кроме смутных подозрений…

Люка скосил глаза в ее сторону:

– Не таких уж смутных. Я только что говорил по телефону с судмедэкспертом из Бреста, он обнаружил под ногтями Жильдаса Кермера следы крови. Стопроцентная уверенность, что в результате анализов, которые сейчас проводятся, будет идентифицирована кровь Ива Перека.

– Ясновидение?

– Простая логика. Ногти жертвы были тщательно вычищены уже после смерти, однако не настолько, чтобы не оставить никаких следов. Перек – единственный человек, кто мог это сделать в своем кабинете. Царапины же на его шее, по моему мнению, не имеют никакого отношения к зарослям туи.

Заметив, что, слушая, Мари машинально сбавила скорость, Ферсен не преминул ее с этим поздравить. Тогда она достала из кармана анонимное письмо, взятое в мэрии, и протянула ему.

– Без меня вы не продвинетесь ни на йоту.

Бросив взгляд на записку, Люка улыбнулся:

– Предлагаете сотрудничество? Мило с вашей стороны…

– Мне попросту вас жаль. На данный момент, уж точно, только вам неизвестно, что произошло на сегодняшнем заседании муниципального совета.

Ферсен постарался скрыть раздражение, не без скепсиса заметив:

– Отошлю ее в лабораторию, хотя уверен, что они ничего не найдут. Записка не связана ни с убийством, ни с менгиром. Кто-то воспользовался ситуацией, чтобы обделать свои делишки, не более. – И, помедлив, добавил: – Не думайте, что, бросая мне жалкие крохи, вы добьетесь участия в расследовании. Вы упрямая, наглая и, вне всяких сомнений, по самые уши замешаны в этой истории…

Вместо ответа Мари прибавила скорость.

– И к тому же опасная! – огрызнулась она, вжимаясь в сиденье.

* * *

Заскрипели тормоза. Машина остановилась возле виллы Переков. Приближаясь ко входу, они услышали доносившиеся оттуда громкие крики. Мари бросила на Ферсена гневный взгляд:

– Что, довольны своей работой?

Не дожидаясь его реакции, она бросилась в дом.

Ив, окончательно потеряв контроль над собой, крыл последними словами супругу, которая, свернувшись клубком в углу комнаты, не успевала уворачиваться от его ударов.

Измена Шанталь была для него не в новинку, но здесь, в Ландах, притом с шестнадцатилетним мальчишкой, – это уж слишком! Ферсену понадобились вся его энергия и умение, чтобы обхватить мэра поперек тела, положив конец дикому приступу насилия. Пока Мари поднимала с пола Шанталь с кровоподтеками на лице, Люка бросил Перека на диван, где тот сразу затих, внезапно погрузившись в апатию. «Поведение, свидетельствующее о мягком характере, – отметил про себя Ферсен, – или притворяется, чтобы я в это поверил». Рука его легла на плечо Ива.

– Следуйте за мной, господин Перек, вы задержаны.

Мари почувствовала, как Шанталь вздрогнула, хотя на красивом лице, с которым так безобразно обошлись, не отразилось ни удивления, ни негодования. Мэр поднялся с дивана, протестуя:

– У вас против меня ничего нет!

– Перечислить? Обвинение в послании, подписанном рукой Жильдаса, отсутствие алиби, царапины на шее…

– Это ветки…

– Или результат драки, закончившейся убийством!

– Я не убивал Жильдаса, он был моим другом, – простонал Перек, обращаясь к Мари. – Скажи ему, поддержи меня…

Ускользая от сверлящего взгляда Ферсена, Мари отвернулась, снова сосредоточив внимание на Шанталь, у которой кровоточила губа. Люка надел Иву наручники и сказал его супруге:

– Жду вас в участке. Чем скорее вы явитесь, тем лучше. – Затем властным жестом приказал Мари: – Пошли!

– С какой стати? – возмутилась она. – Шанталь нуждается в помощи.

Ферсен, не настаивая, увел Ива, который даже не посмотрел в сторону жены.

Не задавая вопросов, Мари протерла лицо Шанталь лосьоном и наложила пластырь, вспомнив вдруг, как, еще подростком, на фоне благоухающей красоты мадам Перек она казалась себе грубой и неухоженной. И внезапно Мари поняла, какое неотразимое очарование таилось для Никола в этой изысканности. Устроившись на корточках у ног Шанталь, которую она усадила в кресло, несколько минут Мари молча на нее смотрела. Потом мягко, почти нежно, спросила, где сейчас находится ее дочь Од.

– У подруги, Жюльетты де Керсен.

– Не лучше ли ей погостить некоторое время у ваших родственников на континенте?

Шанталь с этим согласилась. И тогда Мари устремилась в атаку:

– Ведь вы видели Ива на берегу, когда были там с Никола?

Супруга мэра не шевельнулась.

– Будь вы уверены в невиновности мужа, вы бы его защитили.

Она сразу вся как-то съежилась, на элегантный костюм, пострадавший от драки, упала слеза. Мари молчала, не отрывая глаз от расплывавшейся на шелковой юбке крохотной лужицы, давая время жене Ива осмыслить неопровержимость этих доводов. Еще две слезинки упали вслед за первой, и раздался голос Шанталь – глубокий, монотонный, без малейшей искусственности:

– Когда мы их увидели, было около трех ночи. Они прошли в нескольких метрах, не заметив нас… Ив отчитывал Жильдаса…

– Угрожал?

– Да, – выдохнула она, с трудом вырываясь из плена воспоминаний. – Кричал, что заставит его молчать любыми средствами… Мы с Никола бросились бежать, и каждый вернулся к себе…

– А потом, узнав о смерти Жильдаса, вы подумали, что убийца – Ив, и попросили Никола сохранить все в тайне?

Шанталь кивнула. Слезы лились теперь рекой.

– Заговори мы об этом, пришлось бы раскрыть нашу связь. И потом, не могла же я разоблачать собственного мужа…

Она медленно провела пальцем по пятну на шелковой юбке и достала из сумочки сигарету. Руки ее не дрожали.

Допрос был в самом разгаре. Ив даже не посмотрел на супругу, когда та, сопровождаемая Мари, появилась в кабинете Ферсена. Люка почувствовал раздражение – они вошли как раз в тот момент, когда ему удалось-таки припереть мэра к стенке: Перек признался, что получил взятку от Керсенов.

И тут как снег на голову свалилась Шанталь.

– Зачем ты это сделал?

Перек нехотя повернулся в сторону жены и, окинув ее равнодушным взглядом, заговорил глухим, безжизненным голосом, призывая двух полицейских в свидетели:

– Красива она, не правда ли? Красота – дорогая штука… С тех пор как мы познакомились, я ни разу ей ни в чем не отказал, уступал всем капризам, потакал ее привычке к роскоши. Дом, драгоценности, меха, путешествия – все со временем теряло для нее цену. Ей требовалось все больше и больше… Для нее я и пахал как вол, занимаясь и частной практикой, и научной работой… Но дела у меня идут все хуже и хуже… Долги растут, лаборатории заложены…

Шанталь побледнела.

– Почему ты молчал? – Голос ее дрожал то ли от волнения за мужа, то ли от перспективы разорения.

– Хотел оградить тебя от всего, любовь моя, – процедил Ив. – Боялся потерять. Забавно? Теперь можно сказать правду: вилла заложена, у нас больше ничего нет, на счету пусто… Керсены хотели, чтобы голосование было проведено в их пользу, предложив мне кругленькую сумму. Как ты думаешь, почему я согласился? Чтобы ты была счастлива, дорогая, и ни в чем не нуждалась! – Из груди Перека вырвался горький смешок: – Все впустую! Ты предала меня, как предавала раньше, а на этот раз – особенно подло и унизительно… Попадись мне твое сопливое дерьмо – этот Никола, – я убью его, убью!

– Не осложняйте ваше положение, Перек, – посоветовал Люка.

– Достану из-под земли, и он за все заплатит… А тебя я никогда не прощу!

– Довольно! – Ферсен протянул руку в сторону Мари: – Не опасайтесь за жизнь племянника, он…

Но той в кабинете уже не было.

«Мегари» мчался к замку Керсенов. Играя на опережение, Мари собиралась узнать, подтвердят ли Артюс и Пи Эм показания Ива. Ее мучил вопрос, как далеко могли зайти Керсены, добиваясь желаемого. К горлу вновь подступила тошнота, как тогда, в полицейском участке, и она до конца открыла окна в машине, чтобы глотнуть свежего воздуха. Вся эта история до крайности возмущала Мари, хотя ей не раз приходилось сталкиваться с подобными фактами, работая в Бресте. Но могла ли она смириться с тем, что с каждой минутой ей открывалось все больше темных сторон жизни то одного, то другого обитателя Ланд? Как она была слепа, веря, что ее остров – это идеальный мирок, которого не коснулись ни коррупция, ни махинации, распространенные повсеместно!

За поворотом внезапно выросла мрачная громада замка, и Мари прервала свои размышления, въезжая на территорию частного владения Керсенов. На сером фоне реки, огибавшей парк, показалась фигура Жанны с корзиной белья. Мари удивилась, что мать на работе, и впервые с печалью заметила, что ее неуверенная медленная походка была походкой старой женщины. Из-за тяжести, конечно, которую ей приходилось нести. Не только белья, но и глубокого горя. Ни разу Мари не слышала, чтобы мать пожаловалась на судьбу, хотя всю жизнь трудилась не покладая рук, разрываясь между торговлей рыбой, воспитанием троих детей и службой в замке. Она вспомнила: Жанна никогда не обсуждала с домашними того, что происходило в замке, ни словечка, ни намека, ни малейшей нескромности.

Услышав шум подъехавшего автомобиля, Жанна обернулась, остановилась и без всякого выражения на лице смотрела на приближавшуюся к ней дочь. Как хотелось Мари обнять мать, расцеловать ее, но суровый взгляд Жанны воздвигал между ними невидимую стену, и она лишь с нежностью произнесла:

– Зачем же ты, мама, вышла на работу?

– Теперь мне не о ком заботиться, вот и вышла. А ты, как я посмотрю, тоже не прекратила работать!

Сухой, бесстрастный голос матери ранил Мари в самое сердце, у нее на глазах выступили слезы.

– Мамочка, не ссорься со мной, очень тебя прошу!

Застывшее лицо Жанны смягчилось грустью, она поняла, что обидела дочь. Быстро поцеловав ее в щеку, старая женщина заспешила к массивной входной двери. Мари взяла из ее рук корзину, отметив, что мать даже не поинтересовалась, зачем она здесь.

Едва Мари переступила порог прихожей, как навстречу ей вышла Армель де Керсен. Худая, плоская, в бежевой кофточке и туфлях без каблуков, которые совсем ее не украшали, она удивленно вытянула остренькое личико без малейших следов косметики, чью непривлекательность лишь подчеркивал ряд жемчужин на шикарном платке «Гермес». Бросив на гостью прицельный, как рентгеновский луч, холодный взгляд и не дав ей раскрыть рта, сноха Артюса пронзительным тоном спросила Мари о цели визита. Почти сразу его сменил другой – мягкий и вкрадчивый, принадлежавший ее супругу:

– Мари Кермер! Не беспокойтесь, Армель, это ко мне…

Подняв голову, Мари увидела Керсена-младшего на верху каменной лестницы, ведущей из огромной прихожей в жилые помещения. Армель переключилась на Жанну:

– Не теряйте времени: вас ждут на кухне! Нужно как следует принять нашего дорогого Риана, сделайте все, на что вы способны! Ступайте!

Мари вздрогнула. Прихожая старинного замка всегда казалась ей зловещей. Вход на гранитную лестницу охраняли фигуры рыцарей, а древнее оружие и военные трофеи, развешанные по стенам, внушали мысль, что время здесь остановилось несколько веков назад. Внезапное вторжение Жюльетты де Керсен было как глоток свежего воздуха. Хрупкая, пленительная, одетая во все розовое девушка звучно расцеловала Мари и принялась рассказывать, что она только что проводила Од Перек, которая уехала погостить к бабушке в Рен.

– О чем это вы там шепчетесь? – Пи Эм бесшумно спустился с лестницы. Жюльетта одарила его улыбкой примерной дочери и вспорхнула на второй этаж. – Итак, кому обязан честью? Дочери нашей экономки или бывшему офицеру полиции?

«Не может избавиться от дурацкой спеси», – пришло ей на ум. Мари знала его с незапамятных времен, но из-за разницы то ли в социальном положении, то ли в возрасте – Пи Эм был на десяток лет старше – при встречах они ограничивались банальными приветствиями или пустыми репликами. Сообщив, что он будет счастлив ответить на ее вопросы, Керсен-младший повел Мари в библиотеку.

– Не откажу себе в удовольствии и вам задать парочку – хочу, так сказать, из первых уст услышать, что правда, а что ложь во всех этих сплетнях, – слащаво протянул он. – Как романтично! В нашей дыре давненько такого не случалось!

– Уверяю вас, убийство моего брата – отнюдь не сплетни, – резко произнесла Мари, чтобы положить конец его намекам.

Приняв обиженный вид, Пи Эм открыл перед ней дверь библиотеки, пропуская ее вперед.

Если большая часть замка и напоминала средневековый склеп, то библиотека производила великолепное впечатление. Деревянные стеллажи ломились от книг, в воздухе витал аромат пчелиного воска и старой бумаги.

Керсен-младший, не умолкая ни на секунду, продолжал распространяться, что, дескать, если верить слухам, столичный сыщик отстранил Мари от дела, и, следовательно, он может предположить, что визит носит частный характер… Она, прервав его, произнесла:

– Ив Перек утверждает, что подкуплен вами с целью повлиять на результаты голосования в муниципальном совете.

– Что? Это гнусная ложь!

Глухой голос заставил их вздрогнуть.

– Напротив, это чистая правда.

Мари и Пи Эм не заметили, что в библиотеке находился еще и Артюс, спрятанный в тени огромного кресла. Из полутьмы выплыл орлиный профиль, и Мари невольно вздрогнула. Каждый раз, когда она видела внушительную фигуру и необычное лицо владельца замка, ей становилось не по себе. Он продолжил важным и невозмутимым тоном:

– Я предложил Иву Переку двести пятьдесят тысяч евро, зная, что он испытывает денежные затруднения. – Старик остановил на Мари непроницаемый взгляд, его тонкие губы дернулись, что, по-видимому, означало улыбку. – Разумеется, это было исполнено по всем правилам высокого искусства, чтобы сделка выглядела вполне законной, если захотите ознакомиться со счетами…

– Благодарю за доверие, отец!

Возмущение и разочарование Перека-младшего не вызывали сомнений.

– Двести пятьдесят тысяч евро – огромная сумма, слишком большая, чтобы просто помешать Ле Бианам расширить фабрику, – заключила Мари.

Артюс поднялся, опираясь на трость с серебряным набалдашником, величественный, высокомерный. Его позиция ясна: в отличие от Лойка, который не от большого ума мечтал о модернизации, и Ле Бианов, чьи невежество и алчность могли толкнуть их на любое преступление, он хотел любой ценой сохранить остров нетронутым, сберечь то, что еще оставалось от его дикой и самобытной природы. Сделав усилие, Мари посмотрела ему прямо в глаза:

– Как вы объясните, что эта история всплыла в мэрии, да еще в столь одиозном виде?

На лице старика промелькнула досада.

– Понятия не имею. О сделке знали только двое. Если, разумеется, он сдуру не посвятил в нее свою жену. Не мне вам объяснять, какой легкомысленностью она отличается, верно?

Последние слова были произнесены с таким презрением, что Мари задохнулась от обиды. Значит, слухи о связи ее племянника и Шанталь дошли и до старика. Меняя тему, она непроизвольно повысила голос.

– Отлучался ли кто-нибудь из замка в ночь убийства моего брата?

Пи Эм, который не мог усидеть на месте от возмущения, взвизгнул:

– Куда она лезет? Она окончательно сошла с ума! Скоро нам предъявят обвинение в убийстве!

Повелительным жестом Артюс прервал истерику сына и, загородив его спиной от Мари, произнес медоточивым голосом, от которого ее передернуло:

– Дитя мое, увы, я уже давно страдаю бессонницей и слышу малейший шорох. Выйди кто-либо той ночью из замка, уверяю, это не осталось бы мной не замеченным.

Керсен-младший тут же подхватил, пустившись в разглагольствования, словно желая оправдаться:

– Ни единой души! Впрочем, я даже проигнорировал мальчишник, устроенный вашим женихом. Нет, в заслугу я это себе не ставлю, просто не люблю обильных возлияний, да еще плохим вином…

– Пьер-Мари, проводите мадемуазель!

Приказ упал как нож гильотины. Перед уходом Мари бросила наглому старику:

– Уверяю, от майора Ферсена вы так легко не отделаетесь!

Дверь за ней закрылась. Артюс взмахом трости заставил сына обернуться и прогремел, зло сверля его глазами:

– У тебя не только нервы, но и мозги ни к черту! Не принимай ее за дурочку! А теперь я требую, чтобы ты немедленно рассказал, чем занимался в ночь смерти Жильдаса.

Пи Эм покосился на него, не отвечая.

– Я слышал, как ты вернулся в три часа ночи. Не тяни! Выдержав паузу, Пи Эм со снисходительной улыбкой заметил:

– Я вышел из того возраста, когда отчитываются перед родителями!

– Говори! Или что, возникли проблемы?

– Никаких проблем, отец. Все проблемы решены. – Он снова растянул губы в улыбке, которая плохо вязалась с его тревожным взглядом, резко повернулся и вышел.