Ивик!
Как тебе эти картинки нравятся? Изволь мне их привезти лично! Когда приедешь – извести. Будем встречать с музыкой!
Soorts-Hossegor
А я уже написал хо-о-ро-ший рассказ, но… это entre nous!
16 мая 24 г. Ивуну.
Имею честь довести до вашего сведения, уважаемый со брат-писатель, что сегодня я ездил на велосипеде, а переднее местечко было пусто: оно, кажется, для Вас! Потом заходил ко мне ста-а-рый рак, спрашивал, скоро ли ты приедешь. Принес тебе раковинок с океана. Тетушка Крабиха тоже справлялась. Видел сетку для креветок, но не знаю, годится ли для нас, – ты эти дела хорошо знаешь. Потом рабочие спрашивали, скоро ли мужчина-молодчина? И видел Марху Ивановну, живет в Капбретоне, глаз совсем у ней окривел, по тебе плачет. А еще вот что: август и сентябрь будем жить в Капбретоне, в маленьком домике среди луга и пшеницы, и очень близко от океана! И… может быть, даже покатаемся в автомобиле! А будешь баловаться – посажу тебя в сарай, где очень много мышей, которые все становятся на задние лапки и поют: е-хал казак за Ду-на-ай… А вчера у нас были пирожки! А завтра будут блинчики! Мадам Лятьер принесла нам фромаж блан! А хлеб сам приезжает на автомобиле, и ветчина тоже, а капуста на рыжей лошади, и когда подъедут – трубят в рог. А ездить за креветками мы будем на велосипеде: мне его дал на все лето один мой читатель– почитатель. А французы тут уже знают меня, читали Ле Солей де Мор, и… ну, об этом мы с тобой только можем говорить! И уже где-то поставили одному писателю доску на доме (он умер), и кто читал мое Солей – написал: Ле Солей де Мор! Можешь прочитать в Матэн Приезжай!!!!!!
Родителям поклон, а тебе роза на щеки! Твой дядя Ваня – писатель, как и ты.
Ив. Шмелев.
Целую Вас, мои милые, дорогие Юлюша и Ивик-живчик. Ждем. Пиши, когда встречать.
Тетя Олечка. Есть ли деньги – пиши.
13 мая 1928 г.
Capbreton
Ив! Жди особенных марок из Америки – это тебе Господь пошлет, за твои «коленки»!
Новость! Знаю секрет – сразу делать лимонад – даже в лесу, даже на дюнах, на океане!
Все поражены!
А затем – целую друга и брата-писателя, только ты, лентяй, даже и письма сам не напишешь. Стыдно. У нас котенок хвостом пишет!
Помни дядю Ваню и тетю Олю.
Ну, твой Ва (неразб.)
Ив. Шмелев
Поцелуй маму.
Старик наш плох, все кряхтит. A radio кругом, даже у аптекаря.
Капбретон
5. IV. 28 г.
Милый Ивик,
перо плохое, а то бы я тебе много написал. Еще не наняли, но уже нашли дачу в глуши леса; там голубятня на высочен ной сосне, а собака приносит письма (почтальонов нет!) Дача в 2 этажа, сад и лес. Ну, целую тебя, поклон маме и всем «карпам» – малым и большим. Дядя Ваня.
Дорогой Ивушка! Что-то долго нет от тебя весточки?
Как ученье? Старайся, дружок
Мариша принесла письмо.
Просит тебе переслать, она не знает твоего адреса. Ты, мой роднусик, пишешь куда лучше Мариши!
У нас тепло, солнце. Шишки трещат, семена сыплются, но шишки еще не падают. Ждут, когда Ивик приедет и будет подбирать. Вот что, мшусик мой, попроси маму, чтобы она заранее тебе купила эссенции для киселя, клюквенной, бутылочки 2–3 у Ростовцева. Привезешь сюда. Я буду тебе варить. Дядя Ваня чувствует себя гораздо лучше, но рассказы еще не пишет. Очень хорошо у нас пахнет смолой. Марише очень понравились беседки твои.
Жду от тебя весточки. Целую щечки, курку, шейку, душку. Поцелуй мамочку. Как ее дела? Когда увидишь Марусю, поцелуй ее от меня и всем передай привет.
Твоя тетя Оля.
Понедельник.
10 июня 1928 г.
Воскресенье, 12 ч. дня
(жарится курица!)
Дача, где собака носит письма!
Villa «Riant Sejour», Capbreton
(Landes)
Милый Ив, Ивушка и Ивик!
Твои зеленые письма мы получили. Ничего написано, а надо бы получше! Свободней пиши, а то кажется, что ты слов но на фабрике их делаешь, одно на другое похоже. Ты пой в письмах!
Живем в самом лесу, где рыжики. Как сойду с балкона, пройду садом и огородом, где в самом конце живут куры, и – вот, я уже в лесу, а кругом, брат… твои дюны! Наверху дачи есть железный балкон, и видно оттуда: с одной стороны лес дремучий, с другой, за лужком, церковь. А от Мариши будет всего столько же, как от дачи Карповых до мостика через железную дорогу, в Севре, даже ближе! Автомобили мимо не ездят, хоть и есть дорога, так как дальше нашей дороги уж лес. Хозяин у нас старый, старше краба Максим Максимыча, и очень любит сажать всякие цветы. У нас в саду сливы с яйцо ростом, белые! Две собаки ученые, одну зовут «Мьярка», любит царапаться лапой в дверь. Окна у нас такие, что тебя надо поставить, да еще двух таких, как ты, – вот какие высокие. Наверху есть комнатка, куда заглядывает солнце весь день. На океане еще не были, но в ванной купались уже два раза (у моста!) И скажу я тебе по секрету, что весу во мне прибавилось около килограмма! Ходим за шишками, топим плиту углем, и надо его поджигать. Сегодня посажу подсолнушков и укропу. А больше и не буду: вся кие цветы есть, а розы по стене цапаются. Есть большая пальма и два дерева, называются – «катальпа»! Две беседки такие, что дождь не пробивает, и сделаны из живых кустов! Оказывается, Максим Максимыч – краб – жив, а это помер другой Максим Максимыч, лавочник! Я теперь веду святую жизнь и ни разу еще не ел мяса! А ты учись прилежно, а там, Бог даст, приедешь на новоселье, и будем есть пироги. Только скажи маме, чтобы она написала в Прагу, как я говорил.
Мы понемножку отдыхаем. Ложимся в десять, а подымаемся с петухами. В даче у нас есть чудо: бутылка, а в ней… корабль с мачтами! А как он туда влез через горлышко – никто не знает. Мачты во всю толщину бутылки. В комнатах камины, а на каминах часы. А на стене даже ковры! Много интересного.
Ну, не забывай и пиши нам, как ты живешь и сколько «десяток» получил. А письмо мое сам прочитай, со вниманием. А то я и писать не стану.
Ну, крепко тебя целуем, я и тетя Оля, поцелуй маму и всем скажи от нас поклоны и приветы – твоим новым друзьям Эндэн, а также всем Карпам и карпикам, и самому маленькому карпику – Доде А Марусе я пришлю карточку, чтобы она не серчала. И няне и Марфуше поклоны, сам сходи и положи, как делают это умные мальчики. Хотел было я поехать в горы Пиренейские! Да, думаю, лучше уж мы вместе поедем, правда? Ну, вот и все.
Будь здоров!
Твой дядя Ваня и тетя Оля.
(Landes)
«Riant Sejour». Capbreton
Милый Ивик, это хорошо, что тобой довольны твои новые друзья! Да, ты человек, созданный Богом по Его подобию, и потому должен быть хорошим, добрым. Молодец!
А если все будет благополучно, приедешь к нам. Думаю, что тебе на новой даче будет еще лучше, чем у Mr Ducher. Сегодня я уже спрашивал насчет велосипеда, да. Погоди, я тебе завтра напишу про Максим Максимыча. Удивительную вещь я узнал!
И мне, брат, скучно без тебя.
Но, погоди… Бог даст, и радостнее будет! Целую тебя и крещу. Кланяйся маме и всем.
Твой дядя Ваня.
15-го июня
1928 г.
Понедельник 18. VI. 28 г.
Милый Ивик,
сейчас такая жара, что шишки трещат, а одна загорелась да же, как звезда рождественская, – насилу залили! Максим Максимыч помер, увы! Хоронили с музыкой: все крабики стучали клешнями, лягушки печально играли на дудочках, а старик Омар, говорят, сказал такое надгробное слово, что даже Максим Максимыч – вдруг зарыдал и – воскрес! Опять его потащили в Hossegor, – и он снова живет под большим камнем!
Я его навестил. Он подал мне свою честную лапу – клешню и… пожал! Сказал: не хочу умереть, пока не увижу Ивика! Вот!! Я хожу (не езжу на велосипеде) и узнал много таинственных мест. Говорят, что в самой глуши леса есть… но об этом лучше не говорить, а надо пойти и поглядеть! Целую!!
Твой дядя Ваня.
Поклоны маме и всем, а Марусе сам вручи сию карточку!
Твой Ваня.
Христос Воскресе, дорогой Ивик, желаю тебе здоровья, и не забывай дядю Ваню!
Поцелуй и поздравь от меня мамочку.
А погода у нас плохая, холодновато, так что не грусти очень-то, что остался в Севре. А лето еще впереди, дождешься Capbreton’a.
Устал, брат, – напишу еще подробней.
Твой дядя Ваня.
3 мая 1929 г.
Capbreton.
Христос Воскресе!
Милый, дорогой мой мальчик Ивушка. Три раза целую тебя. Приехали хорошо. Виллу нашу выкрасили, совсем новенькая. В доме все тоже как будто не уезжали.
Миярка очень радостно встретила нас, обнюхала, помахала хвостом и пошла домой грустная, потом пришла к нам, осмотрела комнаты, все искала тебя, больше не приходит. Все спрашивают про тебя. В городе тоже о тебе спрашивают. Дедушка зимой очень болел, а теперь здоров, много насадил. Место, которое тебе сдал на 15 лет, свободно.
Здесь зимой были сильные морозы, и мимозы погибли. У Кастолетти тоже погибли. Вот тебе все новости пока узнала. Что узнаю, еще напишу. Скучно мне без моего помощника и без звоночка. Хоть, бывало, и покричу: замолчи, – а когда не ту звоночка, скучно. Жду от тебя письма, напиши, как ты устроился и как твое здоровье. Скучно красить без тебя яйца. А ты красил? Хорошо ли вышли? Как сделали пасху, хороша ли? Все напиши. Посылаю тебе ландыш из сада, и Mad. Donne посылает тебе цветочек, называется «перванж» по-французски.
Милая Юличка, Христос Воскресе, целую тебя, поздравляю с праздником. Напиши, как вы там. К заутрене не пойдем. Дядя Ваня очень кашляет. Сегодня опять поставлю komandoy Ночью можно застудиться.
До свидания, мой дорогой Ивунчик Цыпенька. Целую тебя, щечки, курку.
Твоя тетя О.
5 октября, 1929 г.
Капбретон
22 сентября.
Ивик,
скверно, брат, что ты ничего путного о себе не напишешь нам с тетей Олей, – пишешь, как твой кот хвостом, да еще грязным, все буковки как будто пьяные или сонные, и понять ничего нельзя. Помни, что тебе скоро десять лет! Я в твои годы целыми страницами писал, а читал столько, что тебе и не поднять, – такие толстые книги! И на все время было: и с мальчишками играл-дрался, и в училище бегал, и к Троице пешком ходил, и рыбку ловил, и голубей водил: ни минуты без дела! Изволь устыдиться и напиши нам большое письмо, как и где бывал с папой, и понравилось ли тебе это, и почему понравилось, и что не понравилось. Все напиши по правде, как чувствуешь. И мы с тетей Олей тогда будем знать, умеешь ли ты теперь думать и понимать.
А мы живем по-прежнему. Погода похолодала, второй день дождь. Рыбку я больше не ловлю, устал. Да и собираться надо скоро к отъезду. А ты скажи маме, чтобы она побывала у мосье Каплэн и узнала, когда нам можно переезжать и еще чтобы угля нам привезли по десять мешков, как и в прошлом году, и коротких —! – дровишек для ванны, сухих, непременно сухих! А еще вот что: починили ли замки у дверей? Все уст рой, напоминай сто раз в день маме, – а то мы здесь останемся на зиму. Ну, Господь с тобой, учись прилежно и будь здоров. Целую тебя в лобик.
Дядя Ваня.
Получил письмо из Перу (даль страшная, в Южной Америке). Если будешь хорошо учиться, я тебе достану из Перу – целую коллекцию. Попрошу!
6. V. 1931 г.
Милый мой Ивик, как живешь?
Поручение тебе: скажи мамочке, чтобы посылала мне прочитанную газету «Последние новости». Здесь не продают, а подписываться я не хочу. Это просто: оклеить бумажной лен той (ты это можешь!), написать адрес и – марочку за 2 сантима с №, или 2 №№ – 4 сантима (это только до июля). Пусть мама купит в табачной лавке марок по 2 сантима. Очень прошу. Надеюсь на тебя. – У Кастелетги голубки высидели одного голубенка. Рыбки – увы! – с месяц, как уснули. Но будут новые. Невесело, все дожди. Так что ты не скучай: к твоему приезду будут солнышко и теплынь. Старайся работать, не ударь лицом в грязь! Осталось недолго. Ну, целуем тебя, и да хранит тебя Господь. Кланяйся Карповым. Маму поцелуй.
Твои дядя Ваня с тетей Олей.
29 июня 1932 г.
Ланды
Капбретон, дача «Веселое житье»,
а по-французски называется –
Вилла «Риан-Сежур».
Милый мой Ивик,
при отъезде обещал я писать тебе, – вот и пишу: я обещания исполняю всегда. Твой рассказ в письме, как страшный бандит отнял велосипед у твоего приятеля, произвел на меня потрясающее впечатление! Но ты, мошенник, так нам и не до сказал, что было в полиции и как дело кончилось. И как же это вы, два здоровых парня, да еще на машинах, позволили себя ограбить! Вы должны были кричать, как кричат французы, когда их грабят, – «а-ла-арм!.. о-скур!..» Да еще у самого вокзала! Это вы струсили. Вперед наука: не езди на велосипеде без взрослых, если не умеешь орать.
Что же ты в последнем письме ничего не сообщил, как ты проваливаешься на экзаменах? Сообщи.
Ждем тебя на днях. Устали поливать огурцы, – поможешь нам. Скажи маме, чтобы выхлопотала тебе льготный проезд, у ней знакомых много. Мадам Эгрон выезжает в понедельник, 4-го июля. Тетя Оля воюет с лимасонами и эскарго, которые жрали наши огурцы. Страшная война! Помоги ей. У нас здесь много для тебя интересного, много перемен всяких в саду. Да не забудь сказать маме – прошу ее купить для меня пакет в 500 листов бумаги для пишущей машинки, у О-бон-мар-ше, франков за 15–18, непременно, – ибо пишу много, и надо «Няню» переписывать скоро, – да еще почтовой, при личной бумаги – «велюр», кажется, называется, лишь бы толь ко не промокала, франков за 9, что ли. Да еще конвертов, – таких, в каком посылаю письмо, а бумагу эту синюю я видеть не могу – это сущая промокашка! Деньги вышлю, когда получу все, – лень мне сейчас, да и не знаю точно – сколько. А ты все захвати с собой. Мне очень нужно!
Бедняжка наш, замучился ты с экзаменами, надо тебе хорошенечко отдохнуть, подышать лесным и морским воздухом, и отъедаться, и отсыпаться. Пока и пользуйся, а то дальше все трудней будет, – жизнь теперь строгая, надо запасаться для нее здоровьем. Милый мальчик, спасибо тебе за ласковые письма. Эх, надо бы с тобой по русскому языку заняться. Займемся, и будешь ты грамотно писать. Это мы с тобой сделаем, каждый день по часику – и вот как к осени запишешь! – лучше мамы.
Господь с тобой. Поцелуй маму, кланяйся от нас Маргарите Давыдовне и Федору Геннадьевичу, и всем Карповым, и няне от нас дружеский привет и поклон. Поцелуй ее за нас.
А поедешь – из вагона не выходи на станциях и в окошко не высовывайся. Ты теперь сильный мальчик – помоги и мад. Эгрон, если с ней поедешь.
Ну, Христос с тобой, будь здоров. Да, вот еще: попроси маму купить у «О-гурмэ» – только у них и есть! – это у Порт де Сен-Клу в большом доме, хоть один черный круглый хлеб, за 2 франка 60 с. Это будет сущий гостинчик для тети Оли. Если не трудно будет.
Крепко тебя обнимаем и целуем, Ивушка! Отпиши, когда приедешь. Может быть, тетя Оля выедет на Лябен встретить.
Твой дядя-Ва, а для прочих – Ив. Шмелев.
Милый дорогусик мой, я в ужасе. Как же это мама-жаднюха съела курну? Как же так, что же мне-то? Я не претендую на пузик и на булочки, пусть объедает, но курночку мне так жалко. Скажи ей, что я ее курну откушу. Так обиделась.
Передала твой привет всем. Мсье Гаше был очень доволен, что ты его помнишь. Все спрашивают, когда ты приедешь. Я говорю: еще не знаю, приедет ли. Может, поедет с отцом. Все тебя целуют, думаю, и Миарка тоже, она не говорит, но каждый день вбежит, взглянет и убегает. Думаю, что смотрит, не приехал ли. Гуленки часто забираются в коридор. Ну, я их потихоньку выгоняю, а они ворчат. У кошки м-м Гоше уничтожила всех котят. Вот она бегала, кричала. А дядя Ваня ей ласково: мину, мину, – она к нему, дала погладить, потом легла на спину и стала перед ним вертеться. И как дядя Ваня увидит ее и скажет: мину, мину, – так она на спину, валяется. Ей очень приятно было, что ее пожалели. Каждый вечер хожу с твоей лопатой на охоту. Уничтожаю лимасону и эскаро. Такая их сила. На океан ни разу не ходили. Если приедешь, сходим не раз. Вот про экзамены ничего не пишешь.
Деток я знаю, с которыми ты играл. И знаю, что ты ловкий малый и, конечно, будешь победителем. Целую несчетно раз. Будь здоров и напиши, ждать ли тебя. Твоя тетя Оля.
Милая Юличка, прочла дяди Ванино письмо, он просит бумагу. Так если ты купишь у Бон Марше, может, они сами пошлют 100 листов для писем, голубоватую туаль. Вот эту я купила у Саморитен – как промокашка, а у Бон Марше раньше всегда покупала, и были довольны. Все это, если Ивик приедет к нам. Вчера Кастолетги получили письмо от гимнастерки, что она приедет во вторник, 5-го июля. Пишу, если вздумаешь прислать Ивика. Погода жаркая, по ночам перепадают дожди. Если пришлешь, то и пришли вязаные его рубашонки, наверно, все грязные. Уж повыберу время, все перечищу. Хоть я стала что-то копотлива и устаю скоро. Ты пишешь, что мой брат Володя в больнице, не означает ли это, что он под арестом? Если у тебя денег не окажется на бумагу возьми у Ф.Ф.Крячко. Напиши, обжорка курновая, как вы думаете, ждать ли вас и когда. Я выеду в Лябен.
Спешу довязывать голубую безрукавку. Целую, будь здорова.
Твоя тетя Оля.
У тебя 2-е штанов, красные обе пары пришли и белые тоже.
Ура Ивик! Поздравляю, друга, с победой, с переходом в 5-й класс! Заслужил отдых полностью. И – награду! Приезжай.
Целую дядя Ваня.
Воскресенье
3. VII. 1932 г.
Capbreton
Ив. Шмелев.
Поцелуй маму.
27. VII. 1933. Капбретон.
Милый Ивик,
тетя получила твою открытку как раз в день своих именин и была очень рада.
Да только ты, братец, написать-то ей написал, а со днем Ангела-то и забыл поздравить! Как же это ты так проморгал, а?! Другой раз помни: раз ко дню Ангела пишешь, надо об этом и вспомнить. А вот тебе наши новости. Приехали скауты,60 человек. Надин по тебе скучает. Пополь пропадает целыми днями на пляже. Ходим с тетей гулять и берем с собой Миарку. У Поповых – тысяча цыплят, а индюшата превращаются в индей-индеичей. Попов собирает для тебя марки. И у меня есть маленько, больше немецкие.
Много подарков и писем получила тетя Оля, а главного, говорит, подарка – не получила: от Ивика. Очень хорошо, что занимаешься латинским языком. И как это ты ухитрился – заслабел по-латыни? Ведь так любил заниматься латынью, сколько я от тебя слыхал об этом!
У нас все по-старому, тетя Оля начала получать огурчики с нашей грядки. Воевала с лимасонами.
Ну, целуем тебя, милый мальчик. Да хранит тебя Господь! Когда приедешь, – точно, – извести заблаговременно. И книжек для тебя здесь найдется, – у Надин.
Целую. Твой дядя Ваня.
Корова поправляется. Гаше, Костолетти тебя целуют. Целую и крепко обнимаю. Твоя тетя Оля. Ждем письмо.
18 августа 1935 г.
La Perniere, Cne d’Allemont
(Zsere)
Милый Ивушка,
я уже написал полковнику П.Н.Богдановичу, что ты 23 или 24 августа приедешь в лагерь. А если еще поспеешь – поезжай с группой желающих в Испанию на экскурсию. И об этом я писал П.Николаевичу. Ну, с Богом, выезжай в срок В дороге будь осторожен и осмотрителен, не зевай, береги себя и багаж
Ходил, брат, я на Котейсар и приволок 12 кило (!) черники, чуть не издох, – не рассчитал своих сил.
Целую тебя. Господь с тобой.
Твой дядя Ваня.
Сейчас пришла твоя открытка с памятником и храмом. На посланной тебе тетей Олей открытке – по рассеянности марка не была приклеена, – с тебя взяли, должно быть, вдвое?
Есть кой-какие марки для тебя. Это хорошо, что прибавил в весе – догнал меня.
29 августа,
четверг.
Сейчас же ответь, Ивик, насчет денег, – я должен послать полковнику, если отец тебе не дал. Целую тебя.
Дядя Ваня.
Милый Ивунок!
Что ты не пишешь, дал тебе отец заплатить за лагерь? Ответь скорей. Надо посылать деньги за лагерь. Дядя Ваня толь ко что приехал из Бурдоарана. Ездил на велосипеде. Дядя Ваня ходил на Котоссар и сразу принес 3 ведерка черники. Сушим. У нас 4 дня лил дождь, и горы засыпаны снегом. Сего дня солнце, но ветер холодный. Доволен пищей, доволен ли обиходом? Напиши скорей о деньгах. Дядя Ваня работает, и прогулок не делаем. Ксения Васильевна и другие ходят в горы за сборами. Передам им твой привет. Целуем тебя крепко. Будь здоров.
Малины сварила много, купила у пьяницы.
Твои тетя и дядя.
Ива, если тебе будет невозможно жить на Chevert, живи у нас в Boulogne ключи Вадим Николаевич отдаст М-те Mazet, concierge. Всегда ключи оставляй у ней, не бери с собой, потеряешь.
Дядя Ваня.
Милый Ивунок. Сегодня получили твою открытку. Радуемся за тебя, что ты сделал хорошую прогулку. Думаем, что ты доволен лагерем. Теперь скоро и в Париж Не хочется, верно? Но, дорогой мой, тебе надо до занятий постараться больше прочитать книг. Наверно, читать тебе не пришлось. Надо нагнать. Если тебе будет неудобно на Chevert, то можешь пожить без нас в квартире. Спать можешь на моей постели. Простыню возьмешь в шкафу в спальне, а наволоку на подушку в нижнем ящике комода, там же и полотенце. Только подмети и вытри пыль. И помыться можешь. Лохматое полотенце в шкафу в ванной. На комоде найдешь дяди Ванину рубашку полосатенькую, надевать на ночь. Обед можешь брать внизу в столовой, узнай, сколько стоит, а вечером сам себе сваришь яичко, молоко. Придумаешь что. Сюда к нам ехать не стоит. Мы приедем в Париж не позднее 25-го сентября. Думаю, что раньше. Очень надоело здесь, да и холодно, туманы. Можешь ездить в Севр, Медон. А главное – надо читать.
Прогулки здесь уже закончены, и Поль Крячко тоже рвется в Париж Деньги в лагерь посланы за тебя, мама прислала 100 франков, да дядя Ваня прибавил 150 франков.
Только, родной, если будешь жить в нашей квартире, пожалуйста, чтобы <зачеркн.> не вздумал придти к тебе. Ключи у Вадима Николаевича, адрес его тебе пришлю. Он меняет комнату на этих днях.
Дядя Ваня завел знакомство с муравейником. Каждое утро, когда ходит за молоком, носит им хлеба, косточку, подкладывает палочки, и долго пропадает с ними. Нынешний год много здесь грибов. Дядя Ваня недалеко от нас набрал немного, но хороших, белых. Сушу. Что же ты, родной, не благодаришь за поздравление тебя с Ангелом? Надо, милый, написать, что благодаришь за поздравление и за подарки. Мои ты 5 франков еще не получил, но они уже приготовлены, а дядя Ваня уже истратил на поездку. Надо, так уж полагается. Думаю, что ты будешь в Париже 15-го. Ты напиши, как приедешь в Париж. По лучил ли марки? Дядя Ваня приложил тебе.
Хорошо ли разбираешь мой почерк?
Целую тебя, мой дружок, крепко-крепко. Дядя Ваня тоже.
Скоро увидимся, и ты много расскажешь. Твоя те<тя> Оля и дядя.
Среда 11-го сентября.
Не забывай запирать газ и осторожней с ключами от двери, не забудь брать, когда будешь выходить. А то ломать придется. И аккуратней запирай.
9.8.36. Berlin.
Ивик, дорогой мой!
Два твоих письма получил. Пиши чаще, я посылаю тебе адрес из Латвии где буду завтра. Здесь Олимпийские празднества, – со всего света съезд, блеск.
Помни» тетю Олечку, молись за нее. Она тебя не оставит. Она тебя воспитала, помни! Меня здесь, у писателя Горного, обласкали.
Христос с тобой. Твой дядя Ваня.
Тоскую по нашей родной Олечке.
17.9.36.
Дорогой мой Ивик,
спасибо за твои письма.
Из Риги собираюсь выехать 3-го X. Предполагаю остановиться в Берлине на 7 дней, – если будет мое чтение. В Париж надеюсь приехать в таком случае 11-го или 12-го октября. В Риге мой литературный вечер назначен на 29 сентября – вторник. Вот старинный «Дом Черноголовых», – открытка эта, – где буду выступать. Целую. Господь с тобой. Твой дядя Ваня.
Понедельник, 15 марта, 1937 г.
Булонь.
Милый мой Ивушка!
Жалею тебя, что заболел ты. Помни самое главное: необходимо мерить температуру. Если это грипп, особенно важно быть в постели, пока есть жар. Ни в каком случае нельзя выходить наружу раньше 2–3 дней, считая с того дня, когда температура станет нормальной, то есть утром будет 36,7–8 десятых, а вечером 36, 9. Помни, что можно простудиться и заболеть плевритом или даже пневмонией, т. е. воспалением легких. А тогда болезнь может тянуться неделями и даже месяцами, и ты, если и одолеешь ее, все же потеряешь целый год лицея. Вспомни, как долго болел, – и даже летом, – мальчик Тесленко в Капбретоне! А потому надо быть крайне осторожным. Непременно измерять температуру. Принимай «салипирин» три раза в день; при кашле, т. е. при бронхите, надо ставить горчичники «риголо» на спину под лопатки, на бока, чуть пониже подмышки, и на грудь, повыше сосков. Может быть, лучше даже поставить банки, тогда надо обратиться к м-м Геран, попросить ее. На ночь надо – лежа в постели, пить сколь можно горячей отвар липового цвета, – «тиель», с куском лимона, тремя-четырьмя кусками сахара и две ложечки рома, – я тебе послал его с Иваном Ивановичем и если вспотеешь – перемени рубашку. Был ли доктор? Я боюсь осложнений, и если температура держится, надо позвать доктора, – после заплатим ему. Помни, это необходимо. Изволь на писать мне, как идет болезнь, какая температура, нет ли залежей мокроты. Надо, чтобы было отхаркиванье. Горчичники или банки-вантузы надо ставить каждый день, пока не пройдет бронхит, помни. И главное, опять повторю, ни в каком случае нельзя выходить на воздух раньше трех дней после прекратившегося жара, хотя бы и маленького. Так, напри мер: если было даже 37 и одна десятая в последний раз, а потом стало – 37 или 36,8 вечером, то надо продержаться дома три дня с нормальной температурой и непременно все дни ставить градусник, иначе грипп не отвяжется, и ты будешь хиреть, слабеть, и может быть хуже. Помни, как тебя лечила наша тетя Олечка! Молись о ней, думай всегда и проси ее за тебя помолиться там. Она услышит и тебе поможет.
Изволь мне писать каждый день, хоть две-три строчки. Сегодня понедельник, 12 ч. дня, а последние вести о тебе я получил в субботу вечером от Ивана Ивановича. Беспокоюсь, так как матери при тебе нет.
Целую тебя, милый, и жалею. Да хранит тебя Господь. Твой дядя Ваничка.
Если нужно, – ты изволь сообщить мне все, – я попрошу Сергея Михеевича посмотреть тебя. И.Ш.
Ordonnance’ Смазывание горла: tincture d’iode 2 части glycerine 1 часть.
Смазыв. 1 раз в день, на ночь в течение 2-х недель, потом передышка на 2 недели и повторить, и довольно пока.
Капли: (неразб.) 1 % (однопроцентный) Protargol 0,30 gr.
Serum phisiologique – 30 gr (это раствор поваренной со ли) l.no 5 капель в каждую ноздрю, в течение двух недель под ряд, 1 раз в день; затем передышка на 2 недели – и повторить в течение 2-х недель. И пока довольно. Думаю, что и вливание тоже на ночь, а можно и утром.
22. V. 1937 г.
Обитель пр. Иова.
Милый мой Ивушка,
добрался я до тихой обители (приехал еще 17-го вече ром), отдыхаю в полном покое. В Праге все мои выступления прошли при переполненных залах, в громе аплодисментов. Слушали меня 1800 человек. На «Пушкинском» собрании (13-го) весь зал поднялся, – было до 900 человек, – и приветствовал меня. Как была бы счастлива Олечка, если бы видела. Да она все равно все знает. Так вот, милый. Не думал я, что Прага так восторженно будет принимать меня. Получил и подношения. На вокзал – когда ехал я в монастырь – приехал проводить меня епископ Сергий и одарил куличами и конфетами. Словом – русская победа, полная!
Здесь живу в покоях о. настоятеля. (У меня две комнаты, на солнце.) Все время слышу, как поют Пасху, – двери храма открыты (и за стеной еще церковка), носятся вокруг коло кольни ласточки. Совсем – Россия. Слышно кукушку. Пчелы здесь и пасека. Жарко, тихо. Все иноки на послушаниях, каждый делает свое дело. Тут и печатают св. книги и «Православную Русь». И огородничают, и плотничают, и иконы пишут. Большинство иноков прошли через войну, офицеры и солдаты. Один – кадровый офицер, гусар лейб-гвардеец, с университетским образованием (мой Вагаев из «Путей Небесных») – все ласковы. Девки в деревне – и бабы – как балерины, голоногие или в чулках, юбки короткие, пышные, по 8–10 юбок одна на другой. Говор – почти русский. Это – карпоруссы. Здесь мне очень хорошо. Побуду дней 10, потом на 1–2 в Прагу.
В Париже надеюсь быть 6–7 июня. Удивительные полу чаю письма. Одна 16-тилетняя гимназистка прислала сумасшедшее письмо, как Татьяна – Онегину.
Целую тебя, милый. Как твои экзамены? Изволь написать открытку (это – 90 сантимов). Поцелуй маму.
Твой дядя Ваня.
Ив. Шмелев.
27. VII-7 ч. веч.
Милый Ивик,
не можешь ли приходить ночевать ко мне, мне эти три дня было плохо, легкие припадки сердца, был Сергей Михеевич. Я совсем один и боюсь остаться без помощи ночью.
Твой дядя Ваня.
Привет маме.
23. IX. 1937.
Маравилья, Ментона.
Ивику.
Очень рад, милый мой Ивушка, что тебе весело в Ляфавьер у друзей Серовых, хоть несколько дней поживешь в под ходящих для тебя, юного, условиях. Видеть юные, радостные лица и самому радоваться – то же лечение. Я, к сожалению, попал в иную обстановку, в богадельню, и на днях думаю пере двинуться к морю, в русский пансион «Баластрон», который содержат некие армяно-руссы, жена-то русская и моя читательница. Знакомых теперь тоже – хоть отбавляй, теребят, но я ухожу к морю. Но и там встречи и разговоры. Читал по просьбе Вел. Кн. Ксении Александровны, сестры нашего убитого царя, она была очень любезна, – читательница, тоже! – и вся «знать», понятно, расшаркивалась. Но эта «знать» тут довольно плачевна и охоча до дрязг. Теперь мне приходится читать еще, сегодня, в Русском доме, который был очень удручен, что меня перехватил, для Вел. Княгини, «Русский очаг», – здесь ведь борьба «мышей и лягушек», антониевцев и евлогианцев, как и в Париже. Мне это все очертело, и я скоро двинусь, надеюсь, в Италию, пока в Леванто, к Александру Валентиновичу Амфитеатрову, до Милана.
Будь осторожен в странствиях – лодка в мистраль! – отдыхай вовсю, лежи больше у моря, а не тормошись. С Ирины не бери пример, она вон все мотается, то на виноградники, то рыбу ловить, – в папашу-вертуна! – и в мамашу-стрекозку; а ты эти дни поленись на солнышке, под плеск моря: тебе скоро работа большая предстоит. Поцелуй их всех за меня – можешь и Ирину поцеловать, вы ведь давние друзья, – и постарайся уехать с автокаром. На всякий случай я сегодня пере веду на имя Сергея Михеевича сто франков. С теми 300 франками, какие дал тебе при отъезде твоем, должны бы хватить: за дорогу заплатил ты 42 франка. Ну, за 8 дней жития, с 20 по 28 – ну хоть по 12 считать – 96 франков. Итого – 140. Остается 250–260. Должно бы хватить. А не хватит чего – займешь у Сергея Михеевича, мы сосчитаемся. У меня сейчас очень негусто. Сообщи точно, устроился ли с отъездом. Если с какой-нибудь группой поедешь – постарайся, – тебе дешевле выйдет. Тогда, понятно, лучше – скорей! – поездом.
Ну, целую тебя, будь здоров, осторожен, – особливо в пути. Сколько я пробуду здесь и в Италии – не знаю. Если найду себе гнездо по душе, где смогу писать, – только не в «богадельне», у скучных старушек! – побуду еще на тепле. Сейчас получил большую немецкую статью журнала «Эвропеише Ревю», о немецкой «Няне». Скажи Сергею Михеевичу, что от этой статьи Бунин распалился, ибо так она начинается: «Может быть, лауреата нобелевского приза Бунина иные неосведомленные и сочтут первым из современных русских писателей, но мы полагаем, что после Достоевского в русской – и мировой литературе не было произведения такой силы, глубины и красоты, как «Няня из Москвы» Шмелева»… и так далее… Это только для тебя говорю и для друзей, которые меня любят, а не для самовеличания. Им это может быть приятно, а мне теперь все равно: той, единственной, кого это могло бы порадовать… нет со мной. Потому мне и безразлично. Да, мне здесь томительно-скучно, но ехать в Ляфавьер не решаюсь: хлопотно и неуютно, без электричества, и холодней там, ветры. И нет минимального удобства, конечно. Это – для крепкой юности и для тех, кому не надо даже писем писать, как Сергею Михеевичу. Приехал бы посмотреть только, но это трудно, да и денег требует: вон, оказывается, надо от Ляванду платить 250 франков за автомобиль. Вот если Сергей Михеевич приедет сюда, я буду очень рад: мы съездим в Монте-Карло и поставим, чтобы окупить его дорогу. Я уверен, что он выиграет.
Ну, целую и крещу тебя, милый. Пиши. Кланяйся маме и поцелуй ее.
Твой дядя Ваничка.
Ив. Шмелев.
14.1.38 г., пятница, 5 ч. веч.
Милые мои
Юля и Ивунок,
я уезжаю в воскресенье, послезавтра, в 7 ч. 10 м. утра, Gare de l’Est. Так все сложилось. Очень прошу, – я уже взял билет и place reserve. Пожалуйста, приезжайте в субботу вечером, чтобы мне помочь уложиться. Ивик меня проводит на вокзал. Я оставлю деньги для перевозки вещей к Серовым. Его tel (неразб.) 54–55. Я с ним договорился о помещении вещей. После моего отъезда выберите день удобный, а возчики – тот же «Вар» (который перевозили). Мне необходимо по известным соображениям выехать, и я ускорил отъезд. Мои чемоданы я уложу сам. Только надо сделать некоторые указания. Очень прошу, милые. Я очень устал. Все меня нервит. Так живя здесь, при неустойчивом положении, я не могу работать.
Целую.
Дядя Ваня.
И проститься надо. Когда-то увидимся?
Милый Ивик, приезжай, прошу!
Беспокоюсь за автомобиль – найду ли.
18.1.38 г.
Милый мой Ивушка
и Юля,
доехал вполне благополучно и удобно, один в купе до Базеля. В 5.40 вечера был в Coire. Встретили друзья и повезли на автомобиле в замок. Здесь – рай Господень, ни звука! Спал – давно так не спал. Снег тает. Горы, елки. Комната моя – 14x8 шагов, 2 окна на юг. Тепло (22°), уютно. Люди добрые, плата пансиона 4 франка (28) – но это только по-дружески. В городе – 6–8. А здесь – сельская тишина. Позванивают на церквушке. Очень похоже на Allemont.
Я очень доволен, на сердце – тишь. Думаю, что могу много писать: все время – мое. Вполне сыт, стол самый режимный благодаря заботам милой хозяйки Р.Б. – Слушаю radio, много книг. Сейчас солнце над горами, бьет в окна. На лугах и в садах – уже проталины. Я просто не верю глазам, – где я! Воздух – снеговой, чистый-чистый. После моего парижского «ада» – сон чудесный. Вчера лег в 10 ч. – жизнь здесь правильная: в 12.30 – завтрак, в 7 ч. – ужин, в 4 ч. – молоко с сухарями. Не надо бегать по лавкам, стряпать и крутиться в норе. Милые мои, еще прошу: уж сволоките мой горевой, покинутый скарб – к добрым друзьям Серовым и помните о дяде Ване – пиши, Ивик, о себе и что у вас, как. По-мните! Серовым я написал. Словом – даже не верится, что я так – пока – устроен. Со мной – Олечка смотрит на меня, и Ивкина рожица. Вид в окно чудесный, долина между горами. Ну, совсем Allemont, где река. А главное – покойно на душе, не хочется думать о будущем. Будто – тихо дремлю. Но о вас, милые, думаю всегда. Помни, Юля, что я тебе говорил.
Ну, милые, до следующего письма. Целую. Поклон Ивану Ивановичу. – Ну, Ивушка, пиши, обнимаю тебя и благословляю.
Твой любящий дядя Ваня (Ив. Шмелев).
23.1.1938. Воскресенье, 2 ч. дня.
Письмо пойдет только завтра. Хальденстейн, бай Кур. (А без тебя мне скучновато!) Милый мой, дорогой мой Ивушка, большое тебе спасибо за скорую перевозку моего скарба, за твои заботы-труды. И молодчина ты: письмо твое написано превосходно, кратко и точно, и совсем по-русски, свободно: значит, ты и думаешь по-русски, «перевода» из мысли в слово не слышится. Это меня очень порадовало. (И ошибок на 13 строк – 6.) Можно поставить 4.
Пока, кажется, здоров, написал статью. Сегодня много солнца, сильно тает, с крыш валится сверкающая капель, как у нас в России. Пойду сейчас (после завтрака) прогуляться, на полчасика. День мой проходит так встаю в 8–8 с половиной, ем свою кашу и яйцо в 9 с половиной, потом работаю, комната уже убрана; в 12 с половиною – завтрак-обед, с супом. Хлеба здесь почему-то за завтраком не едят, а я-то, понятно, ем. В 2 ч. иду на прогулку, в 4 ч. – молоко. Потом снова пишу. В 6 три четверти – ужин-обед; еда хорошая, очень сытная, 3 перемены. Вчера курицу ел (грудку), сегодня телятина. Ел здесь местное – вяленую говядину, тончайшими ломтиками, – прозрачная, вишневого цвета, похожа на наш балык или ветчинную колбасу. Она без соли, очень вкусно. И еще одно – швейцарское: хлеб тонкой корочкой, а внутри фрукты, как начинка, вроде пастилы – тут и виноград, и груши и прочее фруктовое, не разберешь. Ничего… Яйца – свежие, сыр, творог, сметана, мед. Вчера ел и форельку. Спички здесь вдвое дешевле парижских, зато лекарства… салипирин что в Париже – 3 франка 50 сантимов, здесь 1 франк 20 сантимов швейцарских, что составит около 8 франков французских. За немецкий рассказ мне переведут сюда 60 р<ейхс>м<арок>, что на французские франки около 700. Рассказ – «Свет вечный», – помнишь, как парень крался ночью за колбасой с ножом? – вот этот самый, очень захватил немцев, пишет редактор, что «все, с кем ни говоришь о рассказе – захвачены его глубиной» и «многое им теперь открылось о России». Ну, и дай Бог. Спать ложусь в 10, полчасика читаю. С постели моей – уж и постель! – в окно видно снеговые горы. Очень похоже на Аллемон, – деревня. Старинный замок с 4-мя башнями, своды, над входом герб-дракон, 1546 г. Но, конечно, внутри все переделано. В моей комнате могло бы вместиться 8–10 комнат карташевских. Ставни и снаружи – не закрываю, и снутри. Все стены отделаны под дерево (лепное), кремовое, с розовыми сучками. Из мебели у меня – кровать белая, деревянная, тяжелая, столик постельный, стол письменный – поменьше немного моего, над ним большой пор трет тети Олечки, умывальный столик железный с фаянсовой чашей и кувшином, кушетка, этажерка для полотенец, два стула дубовых с кожаными сиденьями. Портреты музыкантов, дрезденская мадонна Рафаэля. С потолка лампа, затянутая розовой материей, огромный круг, висит низко посреди комнаты. На столе маленькая переносная лампочка, она же и для ночного сто лика. Пол паркетный. Но что удивительное самое – так это изразцовая кафельная печь. Это целая часовня. Она заняла бы всю мою комнату у Карташевых. Топят из коридора, печь накаляется, в нее изразцовый дымоход, и от стены печь стоит на полметра. Откроешь дверку в ней – пышет жаром, но угара быть не может, потому что нет сообщения с топкой, а просто воздух нагревается от камней внутри. На верху печки – как башенки, всякие штучки фигурные, из фаянса, кремового тона. Окна огромные, и весь день солнце, с 10 утра до 4 с половиной вечера, теперь. Летом – дольше, солнце ходит высоко.
Милый мальчик, посылаю тебе билет лотерейный конч. на 2. Он выиграл, можешь его обменять на 12 франков. Не стоит тебе ездить на Бют-Шом, я его покупал около почты в будочке, идти по Симон-Бульвар. Мимо нашей аптеки, к рю Пирене. Но легче обменять в главном отделе «Голь Касэ», см. на обороте адрес и часы. И другой билет, сперва там справься, не выиграли они в «утешительном», от Голь Касэ. Там и справься. Второй не выиграл, оканчивается на 56. И еще приложу марочки для тебя, швейцарские. Пошлю завтра, сегодня здесь почта не работает, воскресение, и газеты не выходят.
Пиши мне, не забывай. Целую тебя, милый Ивунок, будь здоров. Поцелуй маму. Привет Ивану Ивановичу. Живите мир но. А я буду тебе пописывать. Серовых расцелуй, спасибо им за дружбу, за одолжение. 50 франков оставшихся – твои. Взял ли серебряные деньги в гардеробе? Все ли забрал? А деревянную кругл. коробку с посудой, в кухне, а протиралку?
Твой любящий, дядя Ваничка.
Ив. Шмелев.
Пробую хлопотать в Германии о «Няне», да вряд ли что выйдет из сего.
1. II. 1938
Милый мой Ивик,
что же ты не написал мне, получил ли в моем письме марки и две десятых билетов французской национальной лотереи? 1 билет кончается на 2, он даст тебе – 12 франков, другой может выиграть в «утешительный» тираж, так как выпущен обществом «Gueles Cassees». Сходи, получи деньги и справься о другом билете, который кончается на 56. Адрес найдешь на оборотной стороне билетов. – Все ли забрали у Карташевых? Я тебя спрашивал в письме, а ты не отвечаешь. Надо взять у Серовых из моих книг 3 или 4 пачки не развязанных книг «Старый Валаам», присланных из монастыря (чешские марки), и отнести их в «Возрождение» Джуджиеву, книжный магазин (73, Av. des Champs Elysees), это в четверг или субботу, часа в 4. Или ты эти пачки оставил Стиве? Напиши обо всем подробно. Здоров ли? Я, слава Богу, чувствую себя хорошо, много пишу, написал «Ледяной дом». Здесь зима, была 2 дня метель, – Россия! Будем живы, я тебя устрою в будущем году – на зимний спорт. Взял ли желтую деревянную круглую коробку с посудой? а протиралку? цело ли у тебя все? Все подробно напиши, жду большого письма. Как ученье? Целую тебя, милый. Привет всем.
Твой дядя Ваничка. И. Ш.
6. II. 38 г.
Милый Ив,
очень прошу, возьми у Ставы пакеты со «Старым Валаамом» и отвези непременно в книжный склад «Возрождения», 73, авеню Шан Элизэ, в четверг, передай г. Джуцжиеву, я ему пишу. Непременно! Забыл ты у Карташевых круглую желтую коробку, чайники, протаралку? – все захвата. Става пишет, что в перевозке по ошибке увезли ихние два чемодана! Надо их найти у Серовых и вернуть. Прошу, сделай это, – что будет стоить – заплачу, напиши. И еще: попроси Ирину найти в моих книгах толстую книгу в переплете, самую толстую из всех; это профессора Светлова, – кажется, называется «Апологетика христианства», – ее отвезешь к Ставе, это чужая книга, и за ней приходил Б. И. Сове. Будь добр, все это устрой, я уж на тебя надеюсь. У тебя найдутся деньги на переезд-доставку, я отдам, – увижусь с тобой. Может быть, уж и мама до четверга вернется, тогда и она поможет.
Я пока здоров, работаю, отдыхаю. Еще лежит снег, была метель два дня. Но солнце горячее, тут в пиджаках ходят, но я – в пальто, каждый день по часу гуляю. Напиши, получил ли две десятых доли билетов национальной лотереи и марки. За один билет, оканчивается на 2 – тебе дадут 12 франков. О другом, – на 56, справься в «Гэль Касэ», не выиграл ли в «утешительный тираж»? Ну, Господь с тобой. Как учишься, здоров ли, – все на пиши! Жду, очень. Особенно мне важно, чтобы ты отвез паке ты в «Возрождение». Нет ли таких пакетов у Серовых? Их должно быть 4–5. А я напишу Джуджиеву. Ну, целую тебя, милый, и крещу.
Твой любящий дядя Ваничка, Ив. Шмелев.
25. II. 38
Дорогой Ивик,
меня очень тревожит, что нет от тебя письма почти месяц. Боюсь, не заболел ли ты.
Сейчас же мне напиши!! Отправлены ли книги «Старый Валаам» (в пачках с зелеными ярлыками) в книжный магазин – Джуджиеву («Возрождение», 73, av. des Champs Elysees). У Серова должны быть 4 пачки, а может быть, и 5, да у Стивы осталось еще. Мне это очень нужно. Почему ты мне не пишешь? Я очень тревожусь, и если ты мне не ответишь сейчас же и не напишешь все подробно (я тебе писал 4 раза! – а по лучил всего две открытки, давно-давно), – я не пошлю тебе марок и не стану писать. Может быть, ты болен? Пусть мама напишет. Не знаю, что у вас, и это меня волнует. Я работаю, пока ничего, здоров. Здесь еще снег, а по ночам морозы, 6–7°. Но солнце горячее, тает. Ну, целую тебя, милый, и благословляю. Уж хотел телеграмму посылать. И никто мне не пишет из Парижа.
Твой дядя Ваня.
5. III. 38.
Дорогой Ивик,
непременно побывай у Ирины в воскресенье и разыщи с ней в пакетах, не книжных, а больших, или в салфетке может быть завязано (помню, я увязал в газету), – мои фотографии. Мне нужна та, где я сижу en face, Ирина знает, важно так. И, дорогой, – еще, может быть, найдешь пачки с зелеными ярлыка ми, из обители, с «Валаамом» – завези в «Возрождение». Ириночка пошлет фотографии сама. Скажи мне, не нуждаетесь ли в обуви, в белье, что нужно – напиши прямо. Я вышлю тебе – изволь точно написать, и – сколько. Немедленно напиши.
Целую. Привет. Твой дядя Ваня.
Господь с тобой. Помни тетю Олечку. Молись.
14. III. 1938.
Шлосс Хальденштейн.
Дорогой мой Ивик,
вот какое дело. Ты съезди получить деньги, и вот как. Помни, я уже написал Фаине Осиповне Ельяшевич что ты зайдешь в четверг, 17 марта, в 2–2 с половиной часа к ней на квартиру. Она живет – 5 минут ходу от Серовых, бульв. Босежур, 51, во внутреннем дворе, прямо парадное, по ассансэру 2 этаж, выйдя из подъемника, сейчас налево дверь. Спросишь Фаину Осиповну, или тебе отдаст деньги – 300 франков – ее служитель. Ты скажешь, что я написал тебе зайти и получить эти деньги, – она их хотела мне перевести, но я просил м-м Ельяшевич вручить тебе, чтобы уплатить мой долг по квартирному налогу. Ты же эти деньги возьмешь себе, на покупку белья и чего нужно, а мой долг по налогу – 360 франков – ты уплатишь недели через две, когда получишь из «Возрождения» 450 франков за мой рассказ, который я на днях посылаю, он будет напечатан, должно быть, 25 марта в пятницу, а деньги за него ты получишь у Джуджиева, в книжном магазине, 1,2,3 апреля, как тебе будет удобней. Из этих денег ты оставь себе 90 франков на праздник Пасхи, мой тебе подарочек, из них отдашь маме, что она истратила на поездку на кладбище и уплату за могилку. Таким образом, у тебя от этих 450 франков останется только франков 60, да еще 300 франков – теперь, которые получишь от Ельяшевич. Пожалуйста, все исполни. А вот как уплатить 360 франков налогу, это может сделать и мама, чтобы тебе не ездить в налоговое присутствие: в почтовом бюро спросить переводной бланк «по налогам», тогда плата за перевод очень маленькая, около 75 сантимов, и написать, как надо: адрес – 6, Бульвар Жан Жорес, Булонь-Бийянкур, Сэн, А мосье Ресевер-Персептер, от Жан Шмелефф по «артикль» № 65975 дю роль женерал, du role general, – там уж знают, в какой книге отметить получение 360 франков налога «пур контрибюсь мобильер». Всего налога было 560, из которых я еще в Париже уплатил 200 франков. Это дело займет минут 10–15, и не надо ездить туда. На получение 450 франков из «Возрождения» я тебе прилагаю записочку для конторы. Может получить и мама. Очерк должен быть напечатан 25 марта, а гонорар выдается с 1 апреля.
Ивик, помни и напомни маме: ты должен поговеть в пост, к Пасхе: это нужно и для телесного здоровья.
Значит, у тебя останется приблизительно – 300 франков от Ельяшевич, и из гонорара 90 франков, – из коих, как я писал, ты отдашь маме франков 30–35. Мама купит, что надо, остаток – как хочешь употреби.
С неделю я чувствовал себя слабым, переработал, но зато написал кое-что. «Иностранец» начнет печататься в «Русских Записках» с апрельской книжки.
Побуду здесь, может быть, до 12–15 апреля, а после уеду в Прагу и на Карпаты, тогда напишу еще.
Рад, что ты, милый, хорошо учишься. Дай тебе Господь здоровья, и всем вам благополучия, здоровья и мирного жития. Очень мне нужен мой портрет, до сего дня не получил еще. Серовы ничего не пишут, вот какие письмо-трусы. Попеняй доктору от меня. Жду его письма, про которое ты написал, что, по словам Сергея Михеевича, я «ахну». Пока все еще не ахаю, а ахаю, что не пишут.
Изволь мне написать о себе подробней, как успехи, как здоровье. Бог даст, ты ко мне приедешь на Карпаты летом, я очень жду (напишешь мне, деньги вышлю). Оденься спортивно, красиво, я пришлю, чтобы у тебя все было, – вышлю! Очень я по всех соскучился, редко-редко получаю письма от друзей.
Целую тебя, мой дорогой Ивик, всей душой. Очень люблю тебя, голубчик. Будь хорошим, чистым, любящим, умным. Благословляю тебя. Помни всегда светлую тетю Олечку. Она всегда с тобой и молится за тебя, и оберегает всех нас. Да, милый, помни это. Такие светлые души – вечны. Они живут. Помни: всегда, всегда, особенно в трудные ми нуты, взывай сердцем: «Милая, светлая тетя Олечка… родная моя… помолись за меня, будь со мной, вразуми меня, помоги мне!» И всегда она с тобой будет, и ты это будешь чувствовать. И будет тебе легко и благополучно. Молись Богу, это для души нужно, а она – только близкая молитвенница наша, твоя… Я чувствую это, милый. Помни: духовные связи с близкими не порываются с уходом из жизни. Наша жизнь только бледная оболочка Вечной Жизни. Жизнь не умирает: это знает религия, но к этому придет и наука. И потому наша земная жизнь, полная случайностей, в сущности – не случайна, а лишь некая ступень, переход к непостижимому для нас теперь, но – верному. И конечно, не бессмыслица, как иногда кажется. Это дает нашему деланию на земле прочность и смысл. Целую тебя. Поцелуй маму, спасибо ей, что посетила тетю Олечку. Привет Ивану Иванычу. Твой дядя Ваня.
18. IV. 38.
Дорогой мой Ивик,
что же ты меня забыл? А дни у тебя свободные. Плохо это, брат. Значит, – нет чувства. Ну, что поделаешь, – не ждал. Будь здоров. Я уезжаю послезавтра, совсем, в Цюрих, хлопотать о визе и паспорте. Если удастся – дальше в Прагу, а нет, – по верну в Париж В Праге остановка дней на 5–6. А там в обитель преп. Иова (адрес в журнале).
Адреса не могу дать, если будете мне писать – пока на прежний адрес, мне перешлют. Привет маме и Ивану Ивановичу.
Да, плохо это: я о тебе думаю, а ты и думать забыл.
Дядя Ваня.
На всякий случай дам адрес: Mr S. Varsavsky (для меня), Slezska, 114. Praha XII, Tche…
Нехорошо, Юля, что Ивик давно ни слова мне. Или вы не чувствуете, как я одинок.
22. IV. 38. Цюрих.
Милые мои Ивушка и Юля,
завтра – в Прагу, куда должен быть в 9-35 вечера, за 1 1/2 часа до Св. Заутрени. Пока пишите мне по адресу: S. W. Varsavsky, Slezska, 114. Praha XII.
Ивик, все о себе напиши.
Ну, Господь с вами. А вчера, устав от борьбы с консулами – вот племя-то поганое! – думал было в Париж. Ох, эти нансеновские волчьи билеты. Каково же рядовым русским людям! У меня хоть заручки, и мои слова действуют! Привет Ивану Иванычу. Пока ничего, только за эти 3 дня хлопот устал. Дядя Ваня. Хочу писать в тишине.
3. V.38.
Hotel «Ametiste»
(Вот какой «драгоценный»!)
Прага XII, Polska, 9.
Милый мой Ивунок,
спасибо за хорошее письмо, – написано свободно, лег ко, совсем по-русски. Умница ты! Рад, что отдохнул. – Действуй дальше, заканчивай год. Знай, что ждет тебя летний отдых. Придет срок – подумай, где тебе лучше будет. Тебе надо – общение с молодежью, по твоему выбору. Хочешь на юг – поезжай, может быть, Серовы поедут. Но не одного лишнего дня после экзаменов не торчи в Париже. Напиши мне, что надо тебе справить, чтобы одеться прилично, и как тебе лучше подходит. Я постараюсь прислать. Пиши мне ВСЕ откровенно, посоветуйся с мамой. – Я здесь с 23 апреля, приехал истомленным, читал публично 29-го, с температурой, т. к. не хотел срывать вечера. После – слег, 4-й день не выхожу. Сегодня 1-й день температура нормальна. Придется еще 2 дня посидеть. Скучно. Трогательны заботы епископа Сергия и всего духовенства, прихода. Все визиты и посещения – отклонил, – к себе не пускаю, – утомляют. Вечер прошел – полным-полно, слава Богу, голос выдержал. Но чего мне это стоило! Довольно. Бог даст, 5-го в четверг утром выеду в обитель: pocta Zadomirova u V.Svichika– Monastere de St.Job. Tehec… мне. Жду покоя в обители, отдохнуть и – писать. Скучаю по могилке. Это – последнее мое странствие. Бог даст, вернусь в Париж – найму небольшую квартиру, возьму услужницу, русскую старушку, может быть, ты ко мне переберешься, – увидим. Христос с тобой. Хорошо, что поговел. Так и поступай. Хор. – тет. Олечку навестил. Целую тебя, милый. Поцелуй маму. Привет Ивану Иванычу. Твой всегда дядя Ваничка.
Письмо твое – интересное, умное. Что нужно – напиши.
7. VIII. 38. Paris.
Здравствуй, дорогой мой Ивик, болезнь и жара мешали на писать тебе, а потом мучился я, отыскивая квартиру. Квартиру нашел я сам и снял с 15.Х. А пока на этих днях уеду с Сергеем Михеевичем на юг около Ментоны. Головокружение кончилось через неделю после твоего отъезда. Но работать в этой ужасной комнате не могу. На юге, если здоровье позволит, пробуду до октября, т. к. некуда мне выехать. Квартира моя – на rue Bouleau, около Зеелера, № 91, совсем близко от marche рк st Claud, 2-й этаж, на солнце, полный комфорт, 2 комнаты и ниша для спанья. Дом очень чистый, новый, улица тихая. Но цена… 7600 франков, да горячая 12 франков в м. и холодная 12.50 вода платная, да налог. Но мне уже трудно ночевать по чужим углам, довольно. Хочу быть у себя. Изволька сейчас же написать мне, на какие три № поставить мне в рулетке? Та-ак… Задумайся – и назначь, и напиши мне я поставлю на твое счастье. Всего № в рулетке от zero до 36:0,1,2,3 36. Если доберусь туда, непременно сыграю. Тебе напишу с моря. Едем, должно быть, числа 15–16 августа, в такси клиента Серова, по 150 франков с человека, только за бензин. Целую тебя, милый, и благословляю. Твой крестный отец и дядя Ваня. Пиши!
Ив. Шмелев.
А если вернешься в Париж – поживи в Берже де Женес.
Невероятно длинны чешские адреса!
1.9.38
Дорогой мой Ивик,
я здесь с 26 августа, живем с Сергеем Михеевичем Серовым в огромном парке, одни, очень тихо. Измучился я в Париже, в грохоте – теперь отдыхаю. Открытку твою получил, рады, что тебе живется нескучно. Когда ты собираешься в Париж? Напиши мне. Помни, что в Европе положение довольно напряженное, – многое может случиться, – как бы не при велось тебе задержаться вне Франции! Не лучше ли будет, если ты не станешь откладывать отъезд до конца сентября? Я предполагаю вернуться в Париж числа 24–26 сентября, и мне надо устраиваться на новой квартире. Вот кстати ты мне и по можешь, пока не начнутся уроки в лицее. Помни, – еще раз, – что политическое положение очень обостренное, – сужу по газетам. Не задерживайся.
Благословляю тебя, мой мальчик, и целую. Доктор шлет привет. Здоровье мое пока лучше, здесь полный покой.
Твой дядя Ваничка – Ив. Шмелев.
29.9.39
en russe
Милый Ивик,
я вернулся совсем из Ste Genevieve, сегодня утром. Пища в Maison-Asile не по мне, стали появляться желудочные боли. Жду, что навестишь. Целую.
Твой дядя Ваничка.
Привет!
9. Х. 39.
ecriten russe
Желаю тебе, милый мой мальчик, здоровья, душевной бодрости и удачи в занятиях. Твою открытку получил сегодня, в день моего Ангела, и это было мне в радость.
Извещай о себе. Живу одиноко, хочу приняться за работу – писать, забыться в эти суровые дни.
Господь сохранит тебя!
Целую.
Твой дядя Ваничка.
Что тебе нужно будет, – напиши. Пиши ясный адрес, может быть, неверно пишу – Carre Prime? (и. ф. хозяина).
7. XI. 1939.
ecrit en russe
Милый мой мальчик,
целую тебя и благословляю. Скучаю без тебя. Уверен, что работаешь ты молодцом, – математика для тебя в радость. Хворать я – пока – не хвораю, начинаю писать. Нет, пока ты недалеко от меня, я не одинок, – а вот напиши-ка мне, когда тебе нужно послать денег? – и сколько. Да, «щедро» тебя наградил Mr Gent.! Ну, Бог с ним. А я тебе советую написать ему – «ты, папа, должно быть, полагаешь, что я, как воробей, живу на всем готовом, ни сею, ни жну, а Господь питает с неба манной».
Приехал бы я тебя повидать, да это трудно, в другом ты departament, и надо вьдирать кучу бумаг, да и времени у тебя свободного мало. Слыхал я, что тебя одновременно и в армию готовят (prep, milit. super). Очевидно, как математика, – для соответствующей работы. Это хорошо. Ну, дай Бог тебе здоровья и успехов. Друзья меня не забывают. Всегда думаю о тебе. Помни: что нужно тебе – пиши, постараюсь послать. Ну, крепко обнимаю, мой милый Ивик, Господь с тобой. Не забывай тетю Олечку. Твой дядя Ваничка. И.Ш. Напиши мне.
17. XI. 39.
Милый мой Ивик,
рад твоему письму, пиши еще, как живется и работается, мне все интересно о тебе. На этих днях получу денег и дам маме купить тебе книг. Хороша ли у тебя комната, и кто такая твоя хозяйка? Разные бывают бабы, бывают и «зловредные». Но ты парень с выдержкой. А все-таки напиши. Почему ты не устроился с товарищем Шуйским или еще с кем?
Как с бурсой? Надежда есть? Напиши. Какие планы, и если призовут, – пошлют ли в школу – на специалиста-офицера? В пехоту или в артиллерию? Ведь ты великий математик, – как полагаешь? А ценного человека надо и дня войны использовать наиболее соответствующе. Великолепный инженер был бы из тебя, и химик, и механик, и все такое.
Все узнай, и знания свои цени и умей показать, чтобы знали, – что ты из себя представляешь. Когда думаешь приехать на вакации? Обнимаю, целую, благословляю. Твой дядя Ваничка.
Ивик, деньги я получил и пишу маме о книгах.
17.1.1940.
en russe
Милый мой Ивик,
получил две твои открытки. Слава Богу, я не лежу, гриппа, слава Богу, не было, а лишь бронхит. Напечатал рассказ «Рождество». Пишу еще. У меня тепло. Бывают друзья. Вадима Николаевича мобилизовали было на казенный завод, как безработного, но завод его, по слабости здоровья, забраковал. А то было далеко уехал, к Лиону. Теперь опять заходит. Мариша Деникина работает в Тулузе бухгалтером, получает 1.100 франков, а работы – от 7 часов утра до 7 часов вечера. И будто еще родителям присылает. Бросил читать газеты, доктор не велит, и я доволен, меньше мусору в голове. Дни прибывают, весна ближе, да веселого так мало. Ну, работай, пиши мне. Не замучивай себя, не стоит. Покупай апельсины каждый день. Изволь съедать 1–2 штуки. Целую. Твой Ив. Шмелев.
Дядя Ваничка.
Изволь купить Thioco. Ешь масло!! и сахару. Купи хорошего.
6. И. 1940. en russe
91, рю Буало, Париж, 16.
Сегодня получил твою открытку – и сейчас же пишу.
Дорогой мой, славный Ивик,
очень меня встревожило твое письмо: уж если ты говоришь – «совсем разболелся», то, зная, как ты вообще легко от носился к недомоганиям раньше, чувствую, что это не пустяк, твоя затянувшаяся болезнь. На днях я увижусь с Серовым, спрошу его, не лучше ли тебе приехать в Париж, показаться ему. А пока не только полощи горло, но, может быть, надо смазывать его, – помнишь, тетя Оля всегда мазала тебе, по указанию доктора, – не знаю только, чем: кажется, йод с глицерином?.. Я тебе, узнав, пошлю рецепт. Прошу тебя, не выходи, если жар – что делать, ну, пропустишь несколько дней, дома позаймешься, товарищи, может быть, дадут тебе запись лекций, хоть бы Шуйский… – Но надо беречься во избежание осложнения, можно схватить воспаление легких, помни! А главное, питайся лучше, не жалей денег, если надо – напиши, вышлю. Может быть, апельсины сейчас раздражают горло кислотой? Хоть они и дезинфицируют. Есть у тебя деньги-то? Тиокол принимай, не забывай. И немедленно напиши мне, как твое состояние, не ухудшается ли? И еще – взвешивался ли ты? Надо следить, не худеешь ли, не теряешь ли в весе? Очень прошу, напиши.
Ты мне не сообщал – ах ты, скромнюга! – что тебе назначена государственная стипендия. Я узнал от доктора. Поздравляю тебя, дорогой мой мальчик, горжусь тобой, молодчина! – Ведь это ты сам завоевал, своим трудом, волею, упорством, сознательностью. Дар, способности, – все так, это дар природный, незаработанный, от Бога, от случая… но одного дара мало: без труда, без воли, без усилий, т. е. без жертвенности… дар – то сокровище, которое не хранят, которое дымом разойдется, пропадает. Ты, милый, этот дар пустил в работу, и слава тебе. Это для меня – редкая радость за эти последние годы моего сиротства. Обнимаю тебя, дорогой мой, да хранит тебя Господь! Что тебе нужно – напиши, я сделаю.
Все говорят о тебе – да, молодец!
Я скриплю помаленьку, пока еще гриппа не было, редко вы вожу, по необходимости только. Морозы стояли, у меня было два дня холодно, жег керосиновую печку: не привезли вовремя мазута. Напечатал в здешней газете, и в «Сегодня» – рассказ «Рождество». Послал для перевода Кандрейе, для швейцарской большой газеты – один рассказ, нужный в наши дни, чтобы постигали смысл и важность преодоления чумы – большевизма. Много непонимания, много «маски», и так мало верности идеалу, культуре подлинной, смысл которой затемнен болтовней газетчиков. Если напечатают, – буду рад, а, может быть, и убоятся. Дело в том, что «чума» – не наше изобретение: на ней красуется европейский штемпель. Подумай, что было бы теперь в Испании, если бы в гражданской войне она не получила по мощи! Пожар полыхал бы и угрожал. Вдумайся, если помнишь, в те события, и ты увидишь, как далеки были иные страны от подлинного понимания… да что же это такое – культура, духовная культура? Ведь в большевизме гибнет, стирается человеческая личность с ей присущим – духовной свободой, материальная – это менее важно. Трагедии русской – не придавали и не придают значения, мало того: кому не лень только – пинают и унижают мою родину, – газетчики, конечно, не знающие и азбуки и истории, а ведь должны же знать, откуда это величие культуры великой Империи, которой восхищался и восхищается весь мир: и нашей литературой, и музыкой, и живописью, кто понимает, и вообще, искусством. А нашу философию лишь теперь начинают узнавать. Да и вообще, русский человек – (про себя-то) – в мире оценен, это мы знаем на многих примерах. Великий вклад сделала Россия и в науку, но об этом знают лишь люди науки, а не болтуны-газетчики. Ну, придет время… – узнают. Один из признаков доброй культуры – благодарность… и это заслужила святая Россия, не большевики, понятно; второй признак – душевная чуткость: постыдно плевать в того, кого постигло горе, страдание, который закован в цепи. Ну, поговорим при свидании. А вот я, я горжусь, что русский. Когда-то наш Пушкин, много страдавший от «общества» и непорядков, заявил и, несмотря на все это, горжусь, что я русский, и горжусь, какая бы ни была она, нашей историей, от Бога данной. И прав: если бы борзые писаки знали, хотя бы по Ключевскому нашему историю России и ее культуры и при каких условиях Россия добилась великолепия и силы, они не позволили бы себе так легкодушно и безответственно говорить. Помни мои слова: придет время, и все станут на место, которое им свойственно. Обнимаю, благословляю тебя, милый Ивик. Спасибо за ласковое письмо. Твой дядя Ваничка – Ив. Шмелев.
23. II. 1940.
91, rue Boileau
Paris, 16-е
Милый мой Ивик,
вот, во-первых, тебе лечение от Сергея Михеевича, тебе приготовят в аптеке, по указанию (рецепт прилагаю). Сергей Михеевич говорит: отнюдь не делать операции, т. к. твое горло можно лечить. Операция дает часто плохие последствия (катар горла!), у него много случаев было, приходили лечиться после такой операции, а лечение очень трудное, – помни это! Он еще сказал, что, может быть, впоследствии и нужно будет снять часть гланд, но пока не надо: можно лечить и – вылечить: твои гланды не в критическом положении. Операция же гланд у взрослых – очень тяжелая вещь, и часто, не давая излечения, дает новые болезни. Он – знаток, и теперь чуть ли не все серьезные врачи Парижа его знают, посылают к нему в госпиталь Ляэнок.
Посылаю тебе № «Возрождения». Прочти внимательно «открытое письмо» Шарлю Моррасу (известному писателю – католик, монархист, редактор Action Francaise) – о России – это ответ Л Любимова на клевету о России. Дай почитать кой-кому, если услышишь, что говорят о России дурное. Может быть, и твоему капитану. (Вряд ли он знает правду о ней.) Я напишу этому писателю закрытое письмо, т. к. то, что я хочу сказать о «позоре земного шара» – не могло бы по явиться теперь, по известной причине (censure). Призывают ныне родившихся 1 июля по 1 сентября 1919 г. Значит – еще не весь 1919 г. Напиши о своем здоровье. Старший Пастак (химик) повышен, оценен, переведен в Париж в Центральную лабораторию и произведен в су-лейтенанты! Явился ко мне франтом, в форме, с золотой нашивкой на рукавах. Будет получать хорошее жалование. Высокого Пастака тоже представляют в офицеры.
Мне говорили, что будто бы военное командование приняло меры против злостных писаний некоторых журналистов о национальной России. В последнее время много дурного – лживого написано в иностранной печати. Тысячи русских молодых людей – на фронте, а их мать, связанную, плененную и терзаемую большевиками – позорят в тылу безответственные болтуны-клеветники. Большая часть их – ты, конечно, предполагаешь, какого роду-племени. Тем странней, что позволил себе гадкую выходку талантливый писатель Morras. Ну, и получил отповедь: увидишь – какую, прочти.
Говорят, он, прочтя «письмо» – очень невразумительно оправдывался: говорил-де он о Советах. Нет, он писал вообще о России.
Тебе будет важно прочесть, чтобы иметь понятие, как на до аргументировать против клеветы на родину твоей матери – следовательно, и на твою вторую родину. Придет срок – и Россия получит полное удовлетворение, присущее ей место и уважение в мире, – будет увенчана. Без нее миру – не жить в мире. Тебе необходимо знать истинную правду о России – ее историю, ее дело в человечестве.
Напиши о себе, о занятиях, о планах. Когда предполагается конкурс в ecole polytechnique, как экзамены? Я рад, что тебе разрешили жить отдельно.
Целую тебя, мой милый Ивик, благословляю. Да сохранит тебя Господь. Твой дядя Ваничка –
Ив. Шмелев.
28. IV. 40.
Христос Воскресе!
Дорогой мой Ивик, целую тебя трижды. А ты меня поздравил с Праздником… Рождества Христова (!?) и добавил Х.В. Друг мой, – смеялся я! – как же ты рассеян, математик! А болезнь моя – старая, боли желудка, может быть, и пройдет. Жду тебя на западную Св. Троицу (к 12 мая). Господь с тобой.
Твой дядя Ваня. И.Ш.
Я причащался в Вел. Субботу и был у заутрени. Мне прислали друзья-читатели много пасхальных даров.
16. VII. 40
en russe
Милый мой Ивик, узнал, где ты, а письма от тебя нет. Я все время в Париже. Живу спокойно, все есть. Никаких никому неприятностей. Все очень корректно. Ни единого даже стекла не разбито! Отлично, попал ты как бы в санаторий, в горы, отдыхай – и хлопочи, чтобы продолжить прерванную ученую работу. Я думаю, что тебя демобилизуют как студента. Может быть, тебе нужны деньги – пока еще не наладилось с посылкою денег – напиши Севастьяну Абрамовичу Пастаку, он близко: S.Pastak: 9e Cie Radio 8e Genie a Geaune (Landes). – там и Кукловский, я получил от Pastak письмо от 8.VII.
Еще лучше, съезди по-соседски: St Arroman, par La Barthe De Neste (H.P.), к Неонилле Ивановне Dorozinska (Дорожинская) – это около Tarbes; если по железной дороге, то надо сойти на станции Lanneman. Покажи ей письмо мое, она добрая моя читательница, у ней именьице «Vega» (Demain «Vega»). Это тебе – как прогулка, начальство отпустит, возьми велосипед. Она, конечно, не откажет тебе дать – я ей вышлю – 100 франков. Поклон от меня. Мама здорова. Обнимаю и крещу. Твой дядя Ваничка.
18. VII. 40.
Милый Ивик, это 2-ю открытку шлю, 1-ая от 16-го. Напиши мне, я в Париже, как и был. Все слава Богу. Продукты в до статочном количестве, и молоко, и масло, и мясо. Спокойно. Многих из беженцев (я знаю некоторых лично) спасли в пути немцы. Правда есть правда, прятать ее нельзя. Ведут себя исключительно благородно. Я, русский писатель, всегда говорил – писал так, как велит сердце и совесть. И если Бог даст жизни и сил – я напишу всю правду, что видели глаза мои. Спишись с Севастьяном Абрамовичем Пастаком (S.Pastac, 9е Се Radio 8 Genie, a Geaune Landes) и побывай у Неониллы Ивановны Дорожинской, у ней имение в St Arromand, par La Barthe le Neste, это около Tarbes, Demain «Vega», м-ме Dorozinska. Я ей написал. Обнимаю. Есть ли у тебя деньги? Не знаю, можно ли теперь посылать. Справлюсь. Твой дядя Ваничка –
Ив. Шмелев.
26. VII. 1940.
Милый мой Ивик, только что получил твою заклейку от 22-го VII. Напиши мне подробно о путешествии, и как проводишь время. Не сокрушайся, что теряешь дни: нет, ты на воздухе в горах оздоровеешь, а это выигрыш, который скажется после. Хлопочи о льготе – для продолжения образования: ты имеешь право на это, и национ. bourse за тобой остается, надо только послать прошение. Узнай – когда, снесись с директором, узнай через Шуйского (они, должно быть, в Париже). Если нужно какую книгу – напиши мне. Есть ли у тебя деньги? Благодари Господа за дарование жизни: многие пали. Вот, у присяжного поверенного Трахтерова (был у меня) убит сын – артиллерист, 31 года, под Бельфором, 16–17. VI. Известил через мэра монах наш, только по записной книжке на убитом узнали адрес отца. О Стиве нет у меня известий, страшно поехать к Карташевым. Горя много кругом. Помни тетю Олечку! В минуты горькие мыслями призывай ее: она укрепит тебя. Помни: у тебя – будущее, большое, – увидишь и Россию (у тебя две родины!) Если что тебе нужно – пиши, постараюсь сделать, что тебе нужно. Подумай: может быть, надо послать прошение о разрешении продолжить образование: ведь ты из лучших. Думай о прерванных экзаменах. Ты должен получить право на продолжение учения. Подай рапорт по начальству, ведь ты «конкурсант». Обнимаю и благословляю. Изволь все написать подробно. Твой дядя Ваня.6. XI. 1940.
Мой маленький Ив, 6 ноября 1940 г. я был немного усталый. Я не работаю. Твою открытку я получил. Твой дядя Иван Шмелев.
Париж, 4 декабря 1940 г.
Мой дорогой маленький Ив. Я в добром здравии и не усталый. Получил твои открытки, спасибо. Я начал работать над моим романом, я слушаю по вечерам московскую оперу и наши арии и песни, я надеюсь, что у тебя все хорошо, мой бедный Bucheron и великий математик!
Спасай падающие деревья <неразб.>. Я все-таки надеюсь, что ты можешь, хотя и с большими усилиями, продолжить твои математические занятия для того, чтобы поступить в высшую школу. Ты бравый малый (gaillard), и я тебя ценю, мой маленький Ивик, я тебя благословляю.
Твой дядя и parrain Иван.
Ivan Chmelev.
Париж, 5 декабря, 1940 г.
Мой дорогуша Ивик, я здоров, я послал тебе вчера семейную открытку, это четвертая открытка. Нуждаешься ли ты в провизии или деньгах? Я могу послать тебе немного денег, скажи мне откровенно. 3 января ты будешь майором! Я тебя ожидаю к 15 января. Благословения. Твой дядя Иван Шмелев.
Париж, 6 декабря 1940 г.
Мой маленький Ив, я в добром здравии. Когда ты вернешься домой? Я работаю над моим романом. Все мои друзья тебя обнимают. Твоя открытка от 23. XI мной получена, и я тебя жду через несколько недель. Я тебе желаю хорошего здоровья.
Благословения.
Твой дядя Ив. Шмелев.
14 января 1941 г.
Мой дорогуша Ив,
я здоров, у меня все хорошо.
Не нуждаюсь ни в продуктах, ни в деньгах.
Я жду твоего возвращения в Париж вскоре. Я работаю дома.
Твой дядя J.Chmelef.
16 января 1941 г.
Дорогой Ив,
я здоров, в семье все в порядке.
Когда ты вернешься в Париж?
Chmelef.
17. III. 42.
Милый Ивик, у меня есть для тебя 2 штуки Sanoqyl Вот что, зайди к консьержке Титова,14, г. Perignon, – и возьми у ней оставленные тобой для меня cellucrine, занеси ко мне и получишь Sanoqyl.
Будь добр. Привет Лючи, маме.
Твой дядя Ваня.