Солнце только что взошло над остроконечными вершинами гор, когда мы проснулись на следующее утро. Нас разбудил отчасти этот яркий свет, светивший прямо в лицо, но больше – оглушительный рев осла, раздававшийся среди окрестных скал. Это Эль-Сабио приветствовал восход дневного светила.

– Хороший знак, сеньор, – сказал мне Пабло, – когда Эль-Сабио ревет так громко при восходе солнца. Он редко делает это, но всегда недаром, и тогда я уже заранее знаю, что мне предстоит счастливый день.

– И я должен сознаться, – вмешался Янг, – что у меня сегодня что-то слишком легко на сердце для человека, рискующего через два дня закусывать собственными сапогами. Прежде всего, надо осмотреть еще раз эту идольскую образину. Мне все сдается, что этот гнусный истукан посажен тут неспроста. Верно, под ним устроена какая-нибудь хитрая механика. Пожалуй, вчера мы не положили ему на голову достаточно тяжести или, может быть, он поднимается с другого конца. Пойду-ка я пощупаю его хорошенько после завтрака, тем более, что он займет немного времени. Ведь теперь мы должны довольствоваться самыми малыми порциями.

Действительно, поели мы очень быстро; Янг до того поскупился на еду, что после завтрака мы почувствовали еще больший аппетит. Солнце стояло пока низко, и его яркие лучи падали прямо на статую Чак-Мооля, на большой каменный алтарь и заднюю стену искусственного грота, вырубленного в передней стороне скалы. Фигура идола была поставлена таким образом, чтобы первые лучи солнца, проникнув в выемку между двух высоких пиков с восточной стороны, ярко освещали ее, между тем как остальная часть долины, исключая утес над гротом, оставалась еще в тени.

При сильном дневном свете пространство позади алтаря не было окутано мраком, как вчера вечером; и даже отверстие, куда чуть не провалился Янг, было ясно видно. При дневном свете грузовой агент – вероятно, натренировав наблюдательность и сметку в отделе железнодорожной службы, – произвел более тщательный осмотр в глубине грота и радостно вскрикнул, очевидно, сделав какое-то открытие.

Когда мы собрались вокруг него, он в большом волнении указал на ряд металлических колышков, укрепленных в стене один над другим по диагонали, а потом на свод ниши, куда они вели. Но даже при ярком свете я не сразу рассмотрел во мраке крыши небольшое отверстие; однако чем больше я в него всматривался, тем яснее оно выступало.

– Мы опять нашли выход, – ликовал Янг, – он, наверное, выведет нас отсюда, хотя в это трудно поверить. Но вот посмотрите сюда, на первый колышек. Если это не царский символ, то можете дать мне пинка, чтобы я перелетел через башку истукана, как последний дурак. Ура!

Пабло не мог понять слов агента, но догадался по его жестам о счастливом открытии и тогда сказал мне тоном, в котором слышалась забавная смесь почтительности и торжества:

– Не говорил ли я вам, сеньор, что, когда Эль-Сабио ревет при восходе солнца, это приносит счастье?

Но прежде чем он успел договорить свою восторженную фразу, Янг был уже на половине дороги к своду пещеры, карабкаясь по металлическим болтам и пробуя каждый на крепость, прежде чем поставить на него ногу. Минуты через две он был уже наверху и исчез из виду, потом раздался его голос:

– Э, да тут отлично! Настоящая лестница! Полезайте за мной.

Мы быстро последовали за ним. Наши сердца бились от радости, и нас трясло от волнения при мысли о том, что мы нашли выход оттуда, где нам грозила верная смерть. В маленькой комнате, вырубленной в скале, куда вела винтовая лестница, ожидал нас Янг; отсюда шла другая лестница, освещавшаяся лучами солнца сквозь отверстия, пробитые в передней стороне скалы. Мы поднимались под руководством Янга сначала быстро, потом медленно и с трудом; нам уже казалось, что этим каменным ступеням не будет конца. Однако, несмотря на физическое утомление, на сердце у нас было легко; длина этого подъема ясно доказывала, что он ведет к самой вершине громадных утесов, из-за которых мы были отрезаны от живого мира. Но вот над нами мелькнул свет; он становился все сильнее и сильнее, пока наконец мы с криком радости не очутились на открытом месте и не увидели далеко под собой долину, которая снова показалась нам очаровательной теперь, когда мы не были в ней заперты, как в западне.

Там, глубоко под нами, мы видели Эль-Сабио, казавшегося не более кролика. Он, вероятно, услышал наши радостные крики своими длинными ушами, так как до нас донесся его ответный рев.

– Жаль, что придется бросить эту умную скотину тут, – сказал Янг. – Впрочем, он мог остаться в худшем месте.

Я заметил, что Пабло тревожился неприятной мыслью о неизбежной разлуке с дорогим другом. Он задумчиво смотрел на тропинку через горы, ведущую на запад. Она была искусно проложена и выровнена, и казалось, что по ней будет приятно идти. Он, вероятно, размышлял о том, как легко будет Эль-Сабио продолжать с нами дальнейший путь, только бы поднять его на лестницу. Но он ничего не сказал и у меня мелькнула надежда, что мальчик готовится мужественно перенести горькое испытание. Все же мы, остальные, думали об одном: как бы нам поскорее поднять на лестницу наши вещи, хотя эта работа требовала много труда и усилий, а потом опять пуститься в дорогу. Только мы стали приближаться к лестнице, как мимо нас пролетел орел, очевидно, не испугавшись человеческого присутствия, и Рейбёрну посчастливилось застрелить его из револьвера. Мы перебросили свою добычу через край утеса, и когда вернулись в долину, приготовили великолепный завтрак.

Не думаю, чтобы я стал теперь есть мясо этой хищной птицы, но тогда оно, без сомнения, показалось мне самой вкусной пищей.

Перекусив на славу, наш караван подкрепил силы и принялся за дело. Сначала мы с помощью веревок подняли в комнату над нишей разные вещи, составлявшие багаж, затем потащили их с большим трудом по винтовой лестнице на самую вершину утеса. Хотя от этой работы мои руки и не покрылись волдырями, но она оказалась тяжелее постройки плота. И каждый из нас передвигаясь вверх и вниз по лестнице, напрягал мышцы, которые в нормальном состоянии работают редко, и поэтому мы чувствовали такую боль в ногах на следующий день, что едва могли ходить, и это состояние прошло нескоро.

За этой тяжелой работой Пабло сказал мне вкрадчивым тоном:

– По такой лестнице, сеньор, Эль-Сабио прыгал бы, точно олень.

Я не стал спорить с мальчиком, зная, как ему тяжело, и заметил только, с участием положив руку на его плечо:

– Мудрец станет вести счастливую жизнь в этой долине, Пабло, где никто не сделает ему зла и где у него будет в изобилии вода и свежая травка. По лестнице-то он, без сомнения, мог вскарабкаться наверх, – потому что твой ослик удивительно ловко владеет своими тонкими ножками, – но даже и такому умному животному не взобраться по металлическим болтам до потолка пещеры. Поэтому соберись с духом перед неизбежной разлукой с ним. Если бы даже ты решился остаться здесь в долине вместе с Эль-Сабио, то ведь это невозможно: ты ведь не в состоянии довольствоваться, как он, водой и травой.

– Но ведь Эль-Сабио такой крошечный и легкий ослик, сеньор, – возразил Пабло, – что нам непременно удастся поднять его наверх, если мы все сообща станем тянуть за веревки, когда перетаскаем из пещеры все вещи. Право же, сеньор, уверяю вас, это будет вовсе нетрудно для четверых мужчин, да и я сам тоже могу тянуть веревку не хуже взрослого.

Я не разделял убеждения юноши, что мы даже объединенными усилиями могли бы поднять Эль-Сабио на сто футов от земли. Но Пабло упрашивал меня так жалобно и, по-видимому, до того твердо решился в случае неудачи остаться в долине со своим другом, что я переговорил об этом деле с Рейбёрном, присоединив к просьбам мальчика свои. Мне самому хотелось произвести такой любопытный опыт. Впрочем, кроме сентиментальной причины взять с собой осла я представил Рейбёрну чисто практические соображения. Конечно, он и сам понимал, какую громадную пользу приносит Эль-Сабио, помогая нам нести наши тяжелые ноши. Однако мы оба находили невозможным поднять подобную тяжесть на значительную высоту без всяких приспособлений. К счастью, нас выручила находчивость Янга, который взялся устроить самодельный блок, пригодный для нашей цели. Поняв смысл его слов, Пабло, обхватив руками шею Эль-Сабио, расцеловал его и пустился в пляс.

Янг был самым ловким человеком, которого я только знал. Он обладал врожденными способностями к механике, а многолетняя служба на железной дороге научила его в самых затруднительных случаях, когда требовалось применение сложных машин, обходиться, за их неимением, самыми простыми средствами.

– Когда вам приходится, – сказал он, – грузить товар на промежуточной станции и вы знаете, что не найдете себе помощников на расстоянии сорока миль, а экспресс налетит на вас через два часа, вы поневоле приметесь за дело, есть ли у вас под рукой все нужное или нет. Будь у меня теперь необходимого снаряжения, я бы в двадцать минут поднял осла на нашу вышку, при настоящих же условиях, если я не исполню этого каким-нибудь другим способом в течение двух часов, то берусь съесть вислоухую скотину живьем.

Я остерегся переводить целиком эту речь моему Пабло, так как даже шуточный намек на съедение Эль-Сабио чувствительно затронул бы его, тем более что угроза агента чуть-чуть не осуществилась на деле. Я только сказал индейцу, что, по словам сеньора Янга, нам удастся поднять бедного ослика до того места, откуда начинается лестница. Таким образом при посредстве самого Пабло, помогавшего с большим рвением, Янг в поразительно короткое время ухитрился устроить подъемный ворот, совершенно подходящий для нашей цели. Он был перенесен частями в комнату в скале, собран и укреплен над отверстием. Эль-Сабио привели на пустую площадку позади идола. Он посматривал на нас с явным недоверием и все доводы Пабло, что мы не хотим ему зла, не изменили его тревожного настроения. Пабло уверял однако, будто бы в глубине сердца Мудрец считает нас друзьями, и даже если мы причиним ему боль, он поймет, что все это делается для его же пользы. Поведение осла в течение получаса, крайне неприятного для него, как будто подтверждало слова мальчика. Мы обмотали его маленькое тело веревками, закрепили их за подпругу, связали вместе посредине спины и соединили с канатом, спускавшимся сверху от подъемного ворота. Во время этой процедуры Эль-Сабио оглядывался назад то через одно плечо, то через другое и внимательно смотрел на наши действия, причем его большие уши печально опускались после каждого такого наблюдения. Очевидно, ослик дивился, думая про себя: к чему же наконец все это приведет? Исход нашей затеи казался ему как будто сомнительным.

К счастью, едва Мудрец почувствовал, что твердая почва ускользает у него из под ног, – когда все было готово и Рейбёрн с Янгом принялись крутить ворот – он замер от ужаса. Его мордочка выражала полное отчаяние, пока его тащили кверху. Пабло стоял со мной внизу; мы держали другой конец веревки, чтобы помешать ослику биться во время подъема и раскачиваться в стороны. Мальчик нежно ободрял его и успокаивал, но бедняга Мудрец первый раз в жизни остался глух к голосу хозяина. Он не отвечал ему ни взглядами, ни движением ушей, и его можно было бы принять за мертвого, если бы не усиленное размахивание хвостом. А когда наконец его благополучно подняли в комнату наверху, Эль-Сабио свалился на каменный пол, обессилев от испуга. Только выпив до последней капельки поданное ему ведро воды, несчастный ослик понемногу пришел в себя под успокоительные ласковые речи Пабло. Но он был так слаб, что прошло немало времени, пока у нас хватило духу заставить его подняться на лестницу. Когда же наконец Эль-Сабио начал подниматься по ступеням, он далеко не выказал той прыти, какую приписывал ему чересчур пристрастный Пабло. Впрочем, ослик хотя и медленно, но добрался-таки до верху – а это было все, что от него требовалось, – и тут принялся с наслаждением пить воду, принесенную для него снизу заботливым хозяином. Пабло не поленился втащить ведро на такую высоту, чтобы вознаградить своего друга за утомительный подъем, и сбегал в долину еще раз в тот вечер за свежей травой ему на ужин.

Пока мы все таким образом трудились и хлопотали в поте лица, день почти подошел к концу. И хотя было еще светло, мы не собирались в дорогу по причине сильнейшего изнеможения. У нас мучительно ныли все кости и мышцы. Поэтому мы расположились на ночлег на плоской вершине скалы, где кончалась лестница; мяса орла хватило нам на ужин и даже осталось на завтрак на следующий день – застреленная Рейбёрном птица была необыкновенной величины. В тот вечер мы закутались в одеяла и улеглись спать на этой открытой горной вершине, имея перед собой ясно видимый путь, совершенно с иными чувствами, чем накануне. Нас убаюкивала приятная надежда, что в окрестных горах найдется много дичи для нашего пропитания. Накануне нам грозила голодная смерть, и мы заснули в мрачном унынии; теперь же у нас было легко на сердце и мы были благодарны силам провидения, вызванным молитвой фра-Антонио перед отходом ко сну. Избавление пришло так неожиданно, и долина Смерти не грозила больше сделаться для нас безвременной могилой.