Винтообразная лестница, по которой мы пошли, руководимые царским символом и стрелой, привела нас к выемке утеса, через которую воды верхнего озера хлынули на город в долине и затопили его. Здесь мы сделали удивительное открытие – а именно убедились, что большая выемка в скалах, послужившая дорогой наводнению, не была результатом какого-нибудь геологического переворота, как мы предполагали раньше, но оказалась делом человеческих рук. По направлению к отверстию, откуда хлынула вода, скала была выдолблена, что доказывало, что тут провели искусственный канал, простиравшийся от края утеса до озера, которое некогда наполняло долину, лежавшую теперь перед нами обнаженной и пустой. С помощью подзорной трубы мы смогли увидеть, что это искусственное русло тянулось на далекое расстояние. Наши сомнения окончательно рассеялись, когда мы нашли на земле необыкновенно длинный бурав, сделанный из того же блестящего твердого металла, который мы часто теперь встречали, не зная его состава; он лежал возле самого пролома.

– Вот настоящая дьявольская махинация, – сказал Рейбёрн, все внимательно осмотрев. – Тот, кто совершил такое, должен был употребить на это целые месяцы, даже годы, работая подобным орудием. Очевидно, здесь был систематически обдуманный план с явной целью затопить разом всех жителей города. С точки зрения инженерного дела, я должен сознаться, это выполнено чрезвычайно искусно. Посмотрите, например, как умно выбрано здесь место, где скала почти перпендикулярно опускается в озеро; здесь должен был сосредоточиться весь напор воды, когда ей открыли выход. Если не ошибаюсь, тут же была средняя линия отверстий, выдолбленных в каменной массе, которую надо было прорвать. Я сделал бы то же самое. Но надо быть дьяволом во плоти, чтобы устроить подобную штуку!

Действительно, кровь застывала в жилах при мысли о медленном, упорном труде людей, которые работали здесь день за днем, месяц за месяцем, пока не осуществили своего сатанинского плана уничтожить население целого города, не нанеся ни единого удара в честном бою. Такая месть врагу не имела себе подобной по хладнокровному расчету и лукавой жестокости с тех пор, как существует мир. В нижней долине мы видели под невозмутимой поверхностью озера белевшие кости многих тысяч людей, погибших разом, когда это дьявольское сооружение было закончено и воды, хлынувшие в искусственный канал, блестя и сверкая на солнце, ринулись вперед исполнять свое убийственное назначение. А те, кто спустил их, вероятно, стояли на том же месте, где остановились теперь и мы; при виде результата своих упорных трудов они ликовали, наслаждаясь мщением. Право, даже в аду нет достаточного наказания для такой бесчеловечной жестокости!

Нас пробирала нервная дрожь, когда мы повернули в сторону от этого места потрясающей трагедии. Страшная катастрофа скрывалась под завесой глубочайшей тайны; здесь все было безвозвратно погребено, кроме голого факта, что это когда-то случилось.

Еще долго наш путь продолжался по краю обнаженной глубокой долины, некогда служившей бассейном озера, и мысль об ужасном злодействе, орудием которого сделались невинные воды, наводила на нас уныние. Невольно представляли мы себе этих людей давно прошедших времен, совершивших отвратительное массовое убийство в отмщение народу, который мы теперь отыскивали, и нас волновал неопределенный страх за свою жизнь. Что будет с нами, когда мы найдем то, что искали? Можно ли ожидать милосердия от дикой расы, характерными чертами которой, очевидно, были тонкая хитрость и холодная жестокость? Мы продвигались вперед в унылом молчании, погруженные в задумчивость. Наша теперешняя дорога была проложена так же тщательно, как и та, которая спускалась из ущелья в долину к затопленному городу. Ее повороты и подъемы были удивительно ровны и удобны для ходьбы. В открытых местах она была очищена от камней, которые были навалены грудами по обеим ее сторонам. Когда же дорога шла по краю пропасти, здесь были выдолблены утесы, чтобы дать ей больше простора; трещины и расщелины в скалах были заложены каменными глыбами в виде моста. Рейбёрн дивился мастерству, с каким было сделано это сооружение, и сказал, что здесь понадобится немного труда, чтобы проложить рельсовый путь.

Долина, которую мы огибали слева, и где находилось прежде озеро, постепенно сужалась; склон, по которому дорога поднималась в гору, был отлогим и ровным, тогда как дно долины образовало крутой спуск.

Когда мы достигли места, где, по нашему расчету, начиналось озеро, то открыли новое доказательство огромных усилий, потраченных на то, чтобы обратить природные воды в страшное орудие разрушения. Глубоко под нами, по всей ширине долины, которая, впрочем, сужалась здесь до размеров ущелья, мы увидели высокую, широкую каменную стену. Только тут делался вполне понятным дьявольский план палачей и становилось ясным, сколько времени они употребили на его осуществление. Постройка стены повысила уровень озера на целых триста футов и таким образом была собрана масса воды, достаточная для того, чтобы пробить скалу, когда вода хлынет через выдолбленные отверстия в центре и по бокам. Это было возможно также и потому, что скала, в которой хотели сделать пролом, была искусственно утончена при медленном подъеме воды после устройства громадной плотины. (Ясно, что все это предприятие было задумано с хладнокровной сатанинской изобретательностью и полной уверенностью достигнуть ужасной цели. Если б у нас не было такого доказательства перед глазами, мы никогда бы не подумали, что человеческие сердца могли питать столько злобы, что обычные смертные употребили целые годы кропотливого, настойчивого труда на то, чтобы осуществить такое утонченное мщение. Мне это казалось тем более потрясающим, что с момента катастрофы прошло так много времени.) Целые столетия канули в вечность, и убийцы, прожив положенное им число лет, исчезли с лица земли, как и их бесчисленные жертвы, а между тем следы страшного преступления остались на этих камнях, которые, пожалуй, просуществуют до конца мира. Таким образом грешники собственными руками воздвигли себе памятник, он до сих пор служит живой летописью их греха, не оправдываемого даже ослеплением страсти, потому что он был совершен постепенно с детальным и хладнокровным расчетом.

Мы были рады уйти подальше от этого места и вступили в ущелье, которым заканчивалась долина. Здесь царил мрак, гармонировавший с нашим настроением. Утесы вздымались над нами так высоко, что их вершины как будто сходились вместе и между ними виднелась только узкая полоска ясного голубого неба, а под нашими ногами зияла пропасть не менее тысячи футов глубины. В этой бездне царил такой мрак, что мы не могли бы в ней ничего рассмотреть, если бы на самом дне не сверкал пенистый горный ручей. Здесь дорога была почти целиком высечена в скале и мы заметили точно такую же дорогу, вырубленную в скале на противоположной стороне пропасти. Мы недоумевали, к чему было затрачивать напрасно столько труда – и одной тропинки было бы достаточно. Даже Янг не совсем верил в высказанное им предположение, будто бы две доисторических железнодорожных компании выхлопотали концессию на проведение путей по обеим сторонам ущелья и начали постройку, соперничая между собой.

Но эта загадка прояснилась, когда мы убедились, что другая дорога была только раздвоением той, по которой мы шли. Обогнув поворот в ущелье, мы внезапно приблизились к глубокой естественной расщелине скалы, через которую перевешивался большой уступ утеса, закрывший небо. Здесь наш путь поднимался в гору, а его продолжение находилось по другую сторону глубокой пропасти на расстоянии добрых шестидесяти футов.

– Нечего сказать, хорош прыжок! – произнес Рейбёрн, когда мы подошли к краю бездны и в недоумении переглянулись между собой. Однако было очевидно, что люди, затратившие столько времени и труда на постройку этих дорог по обеим сторонам ущелья, каким-то образом преодолевали это препятствие. Оставалось предположить, что через расщелину был устроен висячий мост из лиан, какие до сих пор встречаются в жарких странах Мексики, в тех местах, где нет обычного моста через реку. (Но это относилось уже к прошлому и в позднейшие времена этот способ переправы был совершенно устранен.) Здесь же, если и существовал когда-нибудь такой мост, то от него не осталось никаких следов. И вот мы снова в безвыходном положении. Идти вперед было немыслимо, а возвращаться назад бесполезно. Самое большее, чего мы могли достичь, пустившись в обратный путь, это прийти опять в долину Смерти, откуда только что выбрались с такой радостью. Но каждый из нас был готов скорее прыгнуть в пропасть, зиявшую под ногами, чем вернуться в очаровательный, печальный уголок, чтобы умереть там с голоду.

Однако пока мы стояли у обрыва в мрачной задумчивости, не зная, что предпринять, неунывающий Янг, по своей привычке, начал зорко вглядываться в ближайшие предметы и, действительно, скоро нашел способ нашего спасения. Он сообщил об этом крайне своеобразно.

– Вот вы думаете небось, что хватаете заезды с неба в инженерном искусстве, не так ли? – крикнул агент, обращаясь к Рейбёрну. – А случалось ли вам слышать о мосте, подвешенном с одного конца, которым пользуются, раскачивая его туда и сюда, как часовой маятник?

– Нет, – отвечал Рейбёрн быстро и решительно, – никогда я не слыхивал ни о чем подобном.

– Я так и думал, – продолжал Янг, – значит, вы допускаете, что человек, зажимавшийся сооружениями по этой части, может поучить вашу милость кое-чему? Вот хоть бы такой качающийся мост представляет для вас новинку. Не могу сказать, чтобы я сам придавал ему большое значение. Для железных дорог, например, он совсем не годится. Но если он выручает людей из такого безвыходного положения, как наше, тогда и ему поневоле будешь рад. Вот мост. Видите вы его?

Мы все взглянули туда, куда указывал Янг – его жестикуляция была до того серьезна, что даже фра-Антонио с Пабло поняли ее значение и увидели едва заметную во мраке длинную цепь, висевшую на выступе скалы над нами. Ее нижний конец был прицеплен на металлическом крюке на передней стороне утеса, на самой крайней точке обрыва, где мы стояли. Что касается меня, то я не понял слов товарища, даже когда увидел цепь, но Рейбёрн сообразил все в одну минуту.

– Клянусь Юпитером, – воскликнул он, – это хороший урок для меня! Надо взять конец цепи, раскачаться на ней и перемахнуть на ту сторону!

Янг уже снял цепь с крюка и пробовал ее на крепость. На ее конце находилась перекладина, достаточно большая, чтобы за нее ухватиться. Как перекладина, так и сама цепь были выкованы из блестящего твердого металла, образцы которого мы встречали теперь так часто. Верхний конец цепи был прикреплен высоко над нами за выступ скалы, почти близ центра ущелья, так что немного требовалось силы, чтобы, ухватившись за перекладину, хорошенько раскачаться и перемахнуть через пропасть к обрыву на другой стороне. Но я должен сознаться, что мысль о такой переправе вызывала у меня дурноту, никогда еще так пламенно не желал я вернуться назад в мой кабинет в Анн-Арбор!

– Ну, кажется, тут все в порядке, – сказал Янг. – Впрочем, я попрошу вас, Рейбёрн, повиснуть на цепи со мной вместе. Ведь это не шутка, если она оборвется, когда человек будет на полдороге. Осторожность не мешает ни в каком деле.

Когда же цепь выдержала и двойную тяжесть, он прибавил:

– Ну, теперь я попробую, – и, говоря, он разбежался, держась за цепь, и прыгнул в бездну.

Сердце у меня замерло, когда он опустился вниз, но в ту же минуту цепь поднялась могучим взмахом и Янг благополучно очутился на другой стороне.

– Отличное изобретение! – крикнул он нам оттуда. – Перемахнуть сюда так же легко, как и катить бревно.

И чтоб доказать легкость переправы он перемахнул к нам обратно.

Пабло сильно беспокоился, присматриваясь ко всему происходившему, и встревоженно спросил:

– Как же нам быть с Мудрецом, сеньор?

– Пустяки, – тут же отозвался Янг, обращаясь по-английски ко мне и Рейбёрну. – Переправить на ту сторону осла будет так же легко, как отворить и затворить дверь. Мы опять обвяжем его веревками, прикрепим к цепи и дадим ему хороший толчок так, что осел и не опомнится, как перелетит на ту сторону.

Но едва мы принялись приводить этот план в исполнение, как нашли, что он очень труден. Когда мы стали обвязывать Эль-Сабио веревками, он начал сопротивляться, вероятно, вспоминая с ужасом свое воздушное путешествие в гроте; упрямство животного еще более возросло, когда мы стали прикреплять веревку к цепи. Рейбёрн переправился на ту сторону заблаговременно и стоял, готовый принять Эль-Сабио, – он перебросил к нам цепь, привязав к ней камень. Тут, пожалуй, по причине нашей неловкости или из упрямства, осел, когда мы толкнули его вперед, вцепился передними ногами в край утеса и сдержал этим размах, так что не долетел до того места, где Рейбёрн мог схватить его руками. Потом Эль-Сабио перекачнулся к нам и опять назад; размахи цепи становились все короче, так что наконец он неподвижно повис над самой серединой пропасти в тысячу футов глубины. От страха бедняга начал корчиться и рваться, заставляя цепь греметь.

При виде такой неудачи Пабло обезумел от ужаса. Мы также были страшно испуганы не только за несчастное животное, но и за самих себя. Наша компания разделилась и, если цепь порвется от конвульсивных движений Эль-Сабио, мы будем разлучены навсегда. Рейбёрн, конечно, может отправиться дальше и, пожалуй, спасти свою жизнь, но для всех остальных не будет никакого спасения. Позади нам грозит голодная смерть, а впереди преграждает путь непроходимая пропасть.

Ожидая с каждой минутой разрыва цепи и гибели своего друга, Пабло совсем потерял голову, и с его стороны, по-видимому, никто не мог ожидать помощи. А между тем он-то и выручил нас. Быстро сообразив, как нужно поступить, он сделал подвижную петлю на конце длинной, веревки и ловко забросил это импровизированное лассо на шею Эль-Сабио, причем несчастное животное тотчас перестало биться и повисло неподвижно. Тут мы все вместе стали тянуть за веревку и в одну минуту благополучно перетащили Эль-Сабио на свою сторону; он был до того перепуган, что жалко было на него смотреть.

К счастью, его изнеможение облегчило нашу задачу; теперь, когда мы раскачали его, привязав веревку к цепи, ослик разом перемахнул через пропасть и Рейбёрн тотчас подхватил его. Как только цепь была отвязана, Пабло за веревку перетащил ее обратно, чтобы немедленно переправиться самому через ущелье и успокоить измученного Мудреца своими ласками и попечениями. Он так жалобно умолял нас дать Эль-Сабио напиться, что мы переправили ему бочонок с водой и ведро; с нашего дозволения бедный ослик выпил половину всего запаса воды. Никто не стал спорить с этим: бедняжка до того ослабел, что не мог бы продолжать путь, не освежившись прохладной водой.

Пока Эль-Сабио приходил в себя, Янг перебрался на ту сторону, затем мы переправили весь наш багаж, прикрепив веревки к цепи, мы спускали вещи с одной стороны и принимали с другой. Это было нетрудно и мы скоро закончили. Потом настала моя очередь совершить воздушный полет через пропасть. Она была до того глубока, что ее дно терялось во мраке, и сквозь эту дымку слабо виднелся только блеск потока. Сердце у меня страшно билось, когда я схватился за перекладину, сознавая, что, если отпущу ее, меня тотчас постигнет смерть в этой темной глубине, Я задыхался от волнения и ужаса, и в ушах у меня шумело. В сущности, мне следовало меньше бояться, чем другим, потому что к цепи были привязаны веревки и, если бы я не долетел с размаху на ту сторону, меня вытащили бы товарищи. К стыду моему должен признаться, что я охотно привязал бы себя к перекладине и таким образом переправился бы на манер багажного тюка, а не живого человека. Однако стыд за такое малодушие перед товарищами взял верх над страхом, и это было моим спасением. Держась руками за перекладину, я быстро разбежался, сильно оттолкнулся от края утеса и завертелся в воздухе. Сперва меня потянуло к низу, что сопровождалось ужасным ощущением – как при корабельной качке – точно у вас обрывается желудок. И тут, как раз в ту минуту, когда силы, казалось, покидали меня и мои руки чуть не выпустили перекладины, я заметил, что поднимаюсь снова; это несколько вернуло мне бодрость и я стал держаться крепче. Чтобы перелететь это короткое пространство, понадобилось не более десяти секунд, но мне они показались тогда – да кажутся и теперь, когда я о них вспоминаю, – целым десятком лет. До сих пор меня пробирает дрожь, когда я вспомню, как близок был тогда от ужасной смерти. Ведь едва только мне удалось встать на твердую почву на другой стороне обрыва, как перекладина выскользнула из моих рук, послышался лязг металла о камень, и когда я быстро обернулся, то увидел, как блеснула на солнце громадная цепь, падая в черную бездну под моими ногами.