Аньян, забившийся вместе со своей рабочей доской в угол прихожей, служившей продолжением кабинета Никола Флорена, сразу все понял, едва взглянув на него. На какое-то мгновение у молодого клирика возникло ощущение, что он видит перед собой самый настоящий меч. Чудо, о котором он молил уже много дней, это невероятное чудо, к которому он взывал ночи напролет, явилось в виде этого человека, стоявшего перед ним и внимательно смотревшего на него голубыми глазами. Эти глаза переливались различными оттенками, от сапфира до цвета холодной морской волны, в зависимости от света, открывавшего в них множество тайн. Аньян мог бы в этом поклясться. Ужасных, но благородных тайн, о которых он ничего не знал, но которые тем не менее взбудоражили его. Его, сидевшего за маленькой доской.

— Прошу вас, не окажете ли вы мне услугу, доложив о моем приходе? Франческо де Леоне, рыцарь по справедливости и по заслугам ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Я приехал, чтобы осведомиться о мадам де Суарси.

Сам того не желая, не понимая, какая сила заставила его совершить такую неосторожность, Аньян прошептал:

— Умоляю, спасите ее.

Рыцарь посмотрел на Аньяна, нахмурив брови:

— Неужели мои мысли написаны у меня на лице? Вы растревожили меня.

— А вы, рыцарь, вы… успокоили меня.

Молодой клирик исчез, а затем вернулся быстротой молнии. Подойдя к Леоне, он прошептал:

— Он намного подлее и опасней, чем самый худший из инкубов.

— Вы так считаете? — улыбаясь, ответил Леоне. — Преимущество заключается в том, что этот инкуб смертен.

После того как Аньян доложил о приходе Леоне, Флорен стал думать, что понадобилось этому чертову госпитальеру в Доме инквизиции. Эта баба Суарси доставляла ему сплошные неприятности. Вскоре начнется допрос с пристрастием. Он очень быстро, по мнению Флорена, закончится окончательным успокоением обвиняемой. Смертью. Несколько часов страданий и воплей все же принесут ему определенное удовлетворение. Разумеется, он мог бы задушить ее в камере и сказать, что она повесилась, чтобы избежать допроса. Такие вещи часто случались. Нет. Она измучила его. И она поплатится за это.

Вслед за Аньяном Леоне вошел в маленький кабинет инквизитора. Молодой клирик сразу же оставил их наедине. Вопреки принятому им решению Флорен, движимый какой-то силой, встал, едва рыцарь переступил порог. Пленительная красота мужчины и очевидная мощь, исходившая от него, ошеломили Флорена. Неуместная, но настойчивая мысль пришла в голову Флорену: ему захотелось соблазнить рыцаря, чтобы унизить того. В конце концов, почему бы и нет? Разумеется, он любил спать с девками, но, если он заставит этого прекрасного госпитальера дрогнуть, он получит великолепное доказательство своей власти. Ведь секс служил ему только для того, чтобы утверждать свою власть.

— Рыцарь, какая честь…

— Честь для меня, господин инквизитор.

Леоне охватило какое-то легкое опьянение, и он почувствовал себя виноватым. Опьянение, которое предшествует самым трудным битвам. Джотто Капелла был слабым противником. А вот человек, стоявший перед ним, принадлежал к числу самых опасных, самых непредсказуемых врагов, с которыми ему когда-либо доводилось встречаться. Джотто Капелла был падшим человеком. Этот же — скопище яда. Леоне упрекнул себя за внезапно возникшее у него своего рода извращенное желание: убить гадину, используя ее же оружие.

— Присаживайтесь, рыцарь, прошу вас. Мой клирик сказал мне, что вас беспокоит судьба мадам де Суарси?

— Речь не идет о ее судьбе, мсье, поскольку я не сомневаюсь, что она находится в лучших руках.

Комплимент польстил Флорену, который одобрил его, изящно кивнув головой.

— Мать мадам де Суарси была близкой подругой моей тетушки. Проезжая по вашему прекрасному краю, чтобы добраться до Парижа, по делам ордена, я подумал, что мог бы помочь ей своей молитвой.

— Гм…

Флорен не сразу смог продолжить разговор. Он лихорадочно искал лучшую стратегию, чтобы соблазнить говорившего с ним красивого мужчину.

— Не окажете ли вы мне милость, брат мой, разрешив встретиться с мадам де Суарси? — продолжал настаивать Леоне спокойным тоном.

Внезапно просьба вернула Флорена к действительности, и он заставил себя улыбнуться.

— Разумеется, рыцарь, мне было бы очень трудно отказать вам в этой ничтожной милости. Я усматриваю в этом бесконечную щедрость представителей вашего ордена.

Внутри у Никола Флорена все кипело. Почему этот рыцарь вмешивается в самый разгар процесса? Ведь его никто не уполномочил. Флорен бесился от того, что ему приходилось подчиняться. Вне ордена никто никогда не знал, какое положение занимал госпитальер, к тому же рыцарь по справедливости и по заслугам: был ли он Великим магистром или простым воином. Следовательно, приходилось соблюдать осторожность. Флорен преодолел решающий этап в своем восхождении к власти, но прекрасно понимал, что ему оставалось сделать еще много шагов. А затем он возвысится над всем, над людьми и над законами. Сейчас было лучше не перечить этому незнакомцу, притвориться, будто он принял решение непредвзято и смиренно. Флорен заговорил:

— Как вы понимаете, речь идет о нарушении нашей процедуры, поскольку вы не состоите с обвиняемой в прямом родстве. Поэтому я прошу вас заверить меня, что ваш визит будет кратким. Процесс мадам де Суарси продолжается.

Леоне встал и поблагодарил, устремив свой взгляд в темные бархатные глаза инквизитора. Флорен вкрадчиво спросил:

— Зайдете ли вы потом, чтобы попрощаться со мной, рыцарь?

— Вы в этом сомневаетесь, мсье?.. Не могу поверить, — ответил Леоне слащавым голосом.

Аньян бросился вперед, бормоча маловразумительные слова благодарности, спотыкаясь на каждой ступеньке лестницы, ведущей к камерам. Он так сильно дрожал, что Леоне пришлось самому открыть замок.

— А теперь ступайте, да хранит вас Господь, — поблагодарил Аньяна рыцарь. — Я найду дорогу назад. У меня очень мало времени, но мне хватит… Пока…

— Я столько раз звал вас в своих молитвах, — лепетал Аньян. — Я…

— Ступайте, говорю я вам. Поторопитесь. Поднимайтесь, иначе он забеспокоится.

Аньян исчез за пилястром, словно дружественная тень.

Леоне не чувствовал отвратительного зловония, впитавшегося в стены застенков. Он не видел грязи, темных кругов под глазами, болезненную бледность женщины, с трудом стоявшей перед ним. Эти серо-голубые глаза, внимательно смотревшие на рыцаря, были ему наградой за все его страдания и мучения. Леоне казалось, что она была светом и что он всю свою жизнь мечтал прикоснуться к ней своим взглядом. Он упал на колени в вонючий ил, стараясь восстановить дыхание, которого его лишило невыносимое чувство, и прошептал:

— Наконец… Вы, мадам.

— Мсье?

От изнеможения Аньес не могла даже достойно ответить. Она лихорадочно искала причину такой удивительной чести, почему этот госпитальер пришел в ее камеру. Ведь больше ничего не имело смысла.

— Франческо де Леоне, рыцарь по справедливости и по заслугам ордена Святого Иоанна Иерусалимского.

Ничего не понимавшая Аньес изумленно смотрела на него.

— Я пришел издалека, чтобы спасти вас, мадам.

Аньес облизнула пересохшие губы и прокашлялась прежде, чем спросить:

— Сделайте одолжение, встаньте, мсье. Я не понимаю… Граф д’Отон вас…

Значит, Артюс д’Отон был их другом. Это открытие принесло Леоне облегчение.

— Нет, мадам. Я знаю графа лишь по имени и его прекрасной репутации.

— Порой они посылают очаровательных шпионов, чтобы добиться откровенности, — сказала Аньес доверительным тоном, который не обманул Леоне.

— Элевсия де Бофор, мать аббатиса Клэре, приходится мне тетушкой, вернее, должен вам сказать, второй матерью, поскольку она воспитала меня после гибели своей сестры Клэр в Сен-Жан-д’Акр.

Несмотря на изнеможение, в памяти Аньес всплыло смутное воспоминание. Жанна д’Амблен действительно ей говорила, что аббатиса взяла к себе племянника после кровавого поражения, ознаменовавшего собой крах христианского Востока. Наконец она смогла позволить себе сесть на скамью. Рыцарь добавил:

— У нас очень мало времени, мадам.

— Как вам удалось получить от этого злотворного существа разрешение встретиться со мной?

— Заманив его в его же собственную ловушку. У нас очень мало возможностей, мадам. Отвод…

Аньес прервала Леоне:

— Полно, мсье, вы, так же, как и я, знаете, что отвод ничего не даст. Инквизиторы имеют обыкновение ставить даты на своих бумагах задним числом, и поэтому просьба об отводе поступит к епископу уже после завершения процедуры. Но если даже эта просьба повлечет за собой определенные последствия, в чем я сомневаюсь, я умру еще до того, как они назначат нового инквизитора. Добавьте к этому, что новый инквизитор немедленно станет еще сильнее третировать меня, поскольку я посмела выступить против одного из них.

Леоне в этом ничуть не сомневался. Он заговорил об этом мнимом праве лишь для того, чтобы узнать, как она отреагирует. В полумраке он вновь посмотрел на нее, потрясенный до глубины души своим открытием, тем, чего сама Аньес не знала о себе. Он поблагодарил Бога за то, что Он выбрал его жизнь, чтобы спасти эту женщину. Эту женщину, которая оставалась в полнейшем неведении о своей необыкновенно важной роли.

— Скоро начнется допрос с пристрастием, мадам.

— Я знаю. Могу ли я вам признаться, в каком ужасе я пребываю? Целыми днями я слышала их вопли… Этот человек… Полагаю, он умер. Я презираю себя за отсутствие мужества. Я боюсь, что не сумею держаться с достоинством, что превращусь в кричащую марионетку, готовую признаться в худшем, лишь бы мои мучения прекратились…

— Я не сомневаюсь в своем мужестве, но мне тоже было бы страшно. Впрочем, вы плохо знаете себя и меня… Я взял себе за правило ничего не оставлять на волю людей… Их воля — потемки.

Аньес хотела прервать его, вынудить его пуститься в объяснения, растолковать смысл последних слов, но он остановил ее жестом руки:

— Мадам… вам придется претерпеть мучения. Вам нужно продержаться до завтра, ради любви к Богу.

— До завтра? Но почему завтра, а не сейчас?

Аньес разозлилась на себя за эти слова, вызванные страхом перед будущими страданиями. Но, в конце концов, она была всего лишь существом из плоти, крови и нервов.

— Потому что завтра судить будет Он.

Аньес не дала себе труда постараться понять, что означали эти слова. Вот уже несколько минут, как ей все казалось таким странным, таким нереальным.

— Можно прибегнуть к Божьему суду, мадам.

— Вы до сих пор в это верите?

— Разумеется… поскольку я Его рука. Если бы Флорен исчез до начала ваших страданий на допросе с пристрастием, его бы быстро заменили, и процесс бы продолжился. При этом под суд могли попасть те из ваших людей, кто выступил на вашей стороне…

Аньес сразу же поняла намек на Клемана и даже не удивилась, что этот странный рыцарь знал о существовании ребенка. Она отрицательно покачала головой.

— …напротив, если Бог накажет его за ваши несправедливые страдания, никто впоследствии не пожелает поддержать обвинение… даже Рим.

— Рим?

— Время поджимает.

Леоне вытащил из своего сюрко охровый холщовый мешочек и вытряхнул из него себе на ладонь большой темно-коричневый шарик. Затем он протянул шарик Аньес.

— Разжуйте его непосредственно перед пыткой. Разжуйте, умоляю вас. И тогда вы едва будете чувствовать удары кнута. Эту пасту мне привезли из Китая после моих многочисленных злоключений. Это очень горькая смола, но на тех, кто умело ею пользуется, она оказывает волшебное действие.

— Но кто вы? Почему вы рискуете своей жизнью, чтобы помочь мне?

— Сейчас еще слишком рано говорить об этом…

Леоне добавил, чем только усилил замешательство Аньес:

— Чистота немыслима без стойкости, иначе она может привести к жертве, но сейчас еще слишком рано. Вы должны жить. Моя честь, моя вера и мой выбор требуют защищать вас до последнего вздоха.

За зловещей дверью раздался стук. До них донесся приглушенный голос Аньяна:

— Быстрее, умоляю вас! Он начинает нервничать и скоро спустится.

— Живите, мадам. О, Боже мой! Живите, умоляю вас!

Аньес быстро спрятала шарик коричневой пасты у себя на груди. Когда за рыцарем закрылась дверь, она спросила себя, не стала ли жертвой галлюцинации. Ей пришлось дотронуться до шарика, скрытого под платьем, чтобы убедиться в реальности этой встречи.