Женское аббатство Клерет, ноябрь 1305 года

По другую сторону комнаты монастырского привратника царило похоронное молчание. У монахини, открывшей им калитку и принявшей их, было выражение лица, более приличествующее для конца света. Обладая благодаря своей должности правом говорить с незнакомцами, она ограничилась несколькими скупыми словами:

– Мессир де Тизан, наша возлюбленная матушка ожидает вас в своем дворце.

Ардуин, который ожидал, что помощник бальи представится, немного удивился. Черт возьми, посетители, кроме особо приглашенных аббатисой, не имели права идти дальше приемной или дома для гостей, если они имели право здесь ночевать.

– Мадам сестра, со мною помощник и советчик… мой друг из Мортаня, мессир Венель.

Мэтр Высокое Правосудие склонился перед монахиней, которая ответила ему коротким кивком и торопливо произнесла:

– Прошу вас, следуйте за мной. Наша матушка ждет вас.

Венель-младший пытался справиться с ледяным холодом, царящим в кабинете аббатисы. Она не разрешила зажигать огонь в своем камине оттого, что бедняки в округе умирают от холода. Ардуин ощущал, что все его тело, как и разум, становится неподвижными. Тонкий сухой и монотонный голос аббатисы не давал ему ухватить нить разговора, тем более что сначала она говорила какие-то доброжелательные банальности, без сомнения не желая еще больше опечалить убитого горем отца, который сидел перед ней, смертельно-бледный, изо всех сил вцепившись в подлокотники своего кресла. Подводя итог своего длинного монолога, из которого гости не узнали ничего нового, аббатиса заключила:

– По правде говоря, Анриетта была примером, образцом для подражания для нас всех. Я даже предполагала, что настанет день, и она унаследует от меня эту должность. Она показывала такую силу души, такую набожность, не говоря уже о ее уме… Короче говоря, ее смерть стала невосполнимой потерей для всех нас.

– Я от всего сердца признателен вам за эти похвальные речи. Они служат мне утешением, ведь я был так привязан к своей кровной дочери, мадам матушка, – заверил Арно де Тизан, голос которого так дрожал, что Ардуин уже начал опасаться, что тот сейчас расплачется.

– Прошу меня извинить, мадам матушка, со всем моим почтением, – вмешался он в разговор в первый раз за все время визита.

– Да, прошу вас, монсеньор сын мой.

– Анриетта де Тизан выехала из монастыря, чтобы посетить тех, кто, по решению суда, должен был заплатить штраф в пользу ордена?

– Так или иначе, речь шла о четырехдневной поездке. Мы нашли лошадь неподалеку от покойной после… после того, как ее обнаружили.

– Подобные высказывания чаще всего исходят из уст тех, кто сотворил нечто предосудительное, но вполне простительное.

Она изумленно уставилась на него, не понимая, что он хотел этим сказать, и обеспокоенно переспросила:

– То есть?

– Значит, по вашему мнению, никто из них, даже очень разозлившись, не смог бы оказаться тем гнусным убийцей?

– О, конечно же нет, мессир! Все они состоятельные люди, а многие из них хорошо воспитаны. Такие штрафы назначаются за легкое богохульство, дерзость по отношению к господину или шумную попойку со скандалом. Те, у кого не хватает средств избежать тюрьмы, всего-навсего поспят ночку-другую в камере на соломе.

– Не могли бы вы предоставить нам список? – не унимался исполнитель высоких деяний.

Мадам Констанс де Госбер, выражение лица которой чуть оживилось, авторитетно заявила:

– Монсеньор, я вас уверяю: невозможно даже представить себе, чтобы кто-то из этих господ совершил сие ужасающее убийство. Тем более что они всегда проявляют даже больше великодушия, чем это требуется по решению суда.

– О, я далек от подобных домыслов, мадам матушка. Это всего лишь помогло бы мне проследить за поездкой вашей духовной дочери Анриетты и, может быть, узнать, не было ли у нее какой-нибудь неприятной встречи в дороге.

Тизан бросился на выручку мэтру Правосудие, объяснив:

– И потом, это занятие успокоило бы меня. Я хоть что-то пытался бы сделать, и моя совесть была бы спокойна.

На губах аббатисы появилась тонкая улыбка, первая, с тех пор как они оказались в ее громадном кабинете. После некоторого колебания она наконец сдалась:

– Да, что может быть важнее… Бландин Крезо, моя секретарша, приготовит вам список имен и проступков, числящихся за каждым.

Понимая, что правило святого Бенуа запрещает монахиням говорить с чужаками и побуждает их сводить к минимуму общение между собой, Ардуин лихорадочно искал допустимую формулировку, а потом заговорил:

– Мадам матушка, со всем моим почтением и уверениями в чистоте моих помыслов… и, конечно, с вашего соизволения… будет ли возможно расспросить некоторых из ваших духовных дочерей, с которыми Анриетта де Тизан поддерживала сердечные доверительные отношения?

Изящное лицо матушки снова застыло. Сухим тоном мадам де Госбер напомнила:

– Но Анриетта была любима всеми нами. Более того, мессир, никто из моих духовных дочерей не может говорить с чужаком, за исключением тех, в чьи обязанности входит поддерживать связи с внешним миром.

Затем, выдержав короткую паузу, она продолжила:

– Но из сострадания и уважения к мессиру де Тизану, который помог мне, сам того не зная, так как я была безмерно возмущена убийствами детей из Ножан-ле-Ротру, убийствами, которыми пренебрег этот франт и юбочник. Именно поэтому я могу проявить к вам некоторую терпимость.

Портрет Ги де Тре, который она обрисовала двумя словами, получился весьма нелестный. Гости поспешили рассыпаться в благодарностях за это отступление от правил.

– Посмотрим… Кто не трепещет от ужаса, будто крохотная пташка, и кто лучше всех знал нашу дорогую Анриетту? Мюриетт Летуан, наша сестра-переписчица и архивариус. Очень хороший почерк. Анриетта находила большое удовольствие в чтении… Брюнад де Ливессан, соседка Анриетты по дортуару, моложе ее. Предполагаю, что они хорошо знали друг друга.

С этими словами аббатиса поднялась на ноги, давая понять, что разговор закончен. Двое мужчин последовали ее примеру. Ардуин в который раз удивился, сколько властности буквально излучает женщина, настолько хрупкая с виду, что ее можно было бы принять за ребенка, если не видеть ее лица, на котором годы элегантно оставили свой отпечаток. Неожиданно на ум ему пришла та старая нищенка. В первый раз он увидел ее только со спины и принял за уличную девчонку-сорванца.

– По правде говоря, я не могу назвать вам никого, кроме этих двух девушек. Сейчас я распоряжусь, чтобы за ними послали. Они скоро присоединятся к вам в приемной. До встречи – и надеюсь, она произойдет не при таких печальных обстоятельствах.

И, обращаясь к Тизану, аббатиса добавила более мягким тоном:

– Монсеньор, мои самые искренние соболезнования. В такой момент слова являются очень слабым утешением, но все же я знаю одно: Спаситель с особенной любовью принимает те свои создания, которыми он гордится. Моя… дочь… дочь нас обоих… будет предана земле после полудня и займет место рядом с самыми почитаемыми сестрами. И для меня будет счастьем и удовольствием протянуть вам руку в этот горестный момент.

– Благодарю вас, мадам матушка, – пробормотал смущенный помощник бальи.

* * *

Сестра-посыльная, очаровательная женщина средних лет с розовыми щеками и широкой улыбкой, догнала их, когда они входили в парадный двор, как называлась скромная мощеная площадь, примыкающая к комнате привратника. Она прежде всего давала возможность лошадям и экипажам в дождь как можно скорее добраться до конюшен, не проваливаясь при этом в грязь. Не говоря ни слова, монахиня сделала им знак следовать за ней.

Ардуин Венель-младший восхитился, насколько все хорошо организовано в монастыре. Он не видел никого, кто был бы удивлен их появлением, и в то же время все готовы были выполнять распоряжения мадам де Госбер. Приемная – просторная квадратная комната – была меблирована длинными столами и жесткими шероховатыми скамейками. В знак особой предупредительности перед самым их появлением затопили один из двух громадных каминов, расположенных друг напротив друга.

Сестра-посыльная указала им на одну из скамеек, приглашая присесть, и удалилась, так же молчаливо улыбаясь.

– Могли ли вы когда-нибудь подумать, что матушка аббатиса будет содействовать нашим переговорам с ее духовными дочерьми? – вполголоса осведомился Ардуин.

– Это ее выбор и ее право. Вас это смущает?

– Именно. Чужакам доверяют именно тогда, когда уверены, что их больше не увидят и что те исчезнут со всеми их откровениями.

Ответом ему было одобрительное молчание бальи.

– Мессиры, можно?

Повернув головы, они оба тотчас же встали. Их взорам предстала Брюнод де Ливессан, соседка Анриетты по дортуару. На губах Ардуина заиграла невольная и совершенно неподобающая улыбка, которую он тут же подавил. Вошедшая была просто очаровательна. Край вуали оттенял высокий выпуклый лоб, чуть вытянутые глаза орехового цвета буквально искрились умом, маленький красный рот казался очаровательным спелым фруктом.

– Мадам сестра, мы крайне польщены и признательны, что вы согласились поговорить с нами, – произнес, кланяясь, мэтр Высокое Правосудие.

– А к этим чувствам присоединяется благодарность убитого горем отца, – добавил помощник бальи.

Как только она заговорила, мэтр де Мортань понял, что его восторги были преждевременными и чересчур поспешными.

– Мой долг подчиняться приказам нашей обожаемой матушки, мессиры. И, насколько это возможно, мне бы хотелось, чтобы наш разговор был как можно короче. Я была знакома с Анриеттой лишь постольку, поскольку наши кровати стояли по соседству, и, кроме этого, мне нужно очень много чего сделать, не говоря уже о моем недельном дежурстве по кухне.

В ее голосе слышалось такое презрение и высокомерие, что Венель-младший тут же понял, что из этой женщины он ничего не сможет вытянуть.

– Ну, неужели у вас с Анриеттой не сложилось сердечных отношений? – все же настаивал он.

– Какая бестолковая мысль, – почти ироничным тоном возразила монахиня. – Я поступила в монастырь не для того, чтобы завязывать дружбу, а чтобы служить Богу всей душою, обучаясь, изучая и работая изо всех сил, чтобы мое служение Ему понравилось и, если это возможно, было бы Им оценено. И мне, чтобы быть счастливой, достаточно одобрения нашей матушки.

Ошеломленный этой тирадой, полной удивительной черствости, и беспокоясь, что мессир де Тизан почувствует себя оскорбленным и не сочтет нужным этого скрывать, Ардуин попытался еще раз:

– Но ведь… вы обе были девушками из высшего общества, сестрами по ордену; наконец, по ночам вы были соседками, и я подумал, что…

Прервав его быстрым нетерпеливым движением, она бросила:

– Ну и что из этого? Думаете, раз мы спим в нескольких ступнях друг от дружки, так мы должны непременно стать кровными сестрами и конфидентками? Что же касается сословия, то это не меняет общей картины. И потом, я, конечно, прошу прощения, что так грубо касаюсь подобных тем, но известно ли вам, кто такие Ливессаны? Наше благородное происхождение и чистота крови могут сравниться разве что с семейством мадам де Госбер!

Мэтр Правосудие Мортаня так и застыл, услышав такое явное оскорбление и опасаясь взрыва возмущения со стороны де Тизана. Но вместо этого помощник бальи, мертвенно-бледный от обиды, поднялся со скамейки, изо всех сил упершись руками в стол, чтобы не было видно, как они дрожат от сдерживаемого гнева, и заговорил ледяным тоном, тщательно выделяя каждое слово:

– Ваш путь к престолу Божию будет очень долгим, мадам. Мы благодарим вас за бесценную помощь, которую я навечно сохраню в своей памяти. До встречи. Не сомневаюсь, что мы с вами еще увидимся.

Еле заметным изящным движением Брюнод чуть наклонила голову и тотчас же вышла. Может быть, Ардуину это показалось в полумраке плохо освещенной приемной, но на мгновение ее взгляд вдруг омрачился, как будто крохотное облачко закрыло солнце.

Едва монахиня вышла, исполнитель Высоких Деяний торжественно произнес:

– Похвальная сдержанность с вашей стороны, сеньор бальи!

– Она мне дорого обошлась! Но гораздо хуже брани, которую изрыгнул этот ротик очаровательной обманщицы, – тот вопрос, который меня мучает: неужели за годы, проведенные здесь, Анриетта не заслужила привязанности сестер?

– В противоположность тому, в чем нас уверяла аббатиса, я склонен придерживаться именно такого предположения, – ответил Ардуин.

В то мгновение, когда мэтр Правосудие произносил эти утешительные слова, у него вдруг возникло смутное воспоминание, в которое он не смог углубиться, прерванный появлением крупной женщины с кожей, светящейся белизной, глазами цвета незабудок и настолько светлыми бровями, что они казались белыми. И вдобавок ко всему от нее распространялась волна всеподавляющего холода.

Мужчины поднялись на ноги. Монахиня приблизилась к ним, сложив руки перед собой и обводя их внимательным взглядом. Ардуин тотчас же заметил, что ее указательный и большой пальцы испачканы угольно-черной краской, кобальтово-голубой, заменяющей чрезвычайно дорогую ляпис-лазурь, и сусальным золотом. Ее нарукавники были усыпаны ярко-красными пятнами, которые выглядели совсем свежими. Откашлявшись, чтобы прочистить горло, она заговорила, не выказывая ни малейшего удивления:

– Я Мюриетт Летуан, сестра-копиистка и архивариус. Моя дорогая матушка… Впрочем, вам это и так известно.

Возможно, причина была в глубокой тишине, царящей в аббатстве, но ее голос прозвучал довольно неуверенно, как будто слова не шли у нее из горла. Если только причина не была в стеснительности, скрытой за внешней сдержанностью.

– Надеюсь, мадам сестра, мы не прервали вас, когда вы рисовали какую-нибудь тонкую миниатюру, – заметил мэтр де Мортань, намекая на пятна красной краски.

Монахиня улыбнулась:

– Вовсе нет, я случайно испачкалась чернилами. Эта передышка будет даже полезна, она поможет сохранить сосредоточенность. Рука так быстро устает… Чтобы подчищать пергаменты, требуется осторожность и легкость. А на велене пятно может оказаться еще более гибельным. Несколько дней упорной работы могут пропасть даром. Моя дорогая матушка сказала, что вы желаете поговорить о нашей бедной и оплакиваемой всеми нами Анриетте…

Ардуин украдкой скосил глаза на помощника бальи, ожидая его реакции. Но тот казался совершенно безразличным. Тогда мэтр Высокое Правосудие сам бросился в атаку:

– Прошу вас, мадам сестра, присаживайтесь. Мы ищем… я даже сам толком не знаю, что именно. Разговоры ни о чем и обо всем могли бы направить расследование, которое мы собираемся провести для того, чтобы свершилось правосудие для аббатисы и мессира де Тизана. Что вы могли бы нам сказать об Анриетте де Тизан, как вы к ней относились?

– О, она была хорошей, просто превосходной. Восхитительная женщина, сестра, пример для всех нас.

Судя по всему, заранее подготовленные слова. Впрочем, Ардуин ничего другого и не ожидал. Он и не надеялся услышать от собеседниц что-то существенное. Но, возможно, их выдаст жест или взгляд, по которому можно будет догадаться, что за тайна скрывается в этом замечательном аббатстве…

– Мы ни на мгновение не усомнились в ней. Почему мадам Констанс де Госбер назвала именно вас как сестру, хорошо знавшую Анриетту? Вы были с ней дружны?

Мюриетт Летуан быстро прищурилась, что являло собой контраст с ее улыбкой.

– Анриетта была дружна со всеми нами. Может быть, я знала ее чуть лучше, чем остальные, так как благодаря своей учености она испытывала страсть, совершенно благочестивую, к манускриптам и трудам великих теологов. Она часто приходила в скрипториум… нет, ничего особенного, просто большая комната, где копируют тексты нашей библиотеки, испорченные плесенью или насекомыми, и где новая послушница, у которой ловкие руки, помогает мне клеить страницы и чинить переплеты.

– О да, кстати, мадам Госбер о ней упоминала… Лю… си… э… нет, память меня решительно подводит, – бесстыдно солгал Ардуин, воспользовавшись тем, что де Тизан погрузился в свои переживания.

– Маргарита Фуке, – помогла ему Мюриетт Летуан.

– Верно! Благодарю вас! Пусть долгая дорога и два скорбных дня послужат извинением моим спутанным мыслям. Скажите, а у самой Анриетты был хороший почерк?

Бросив украдкой взгляд на мессира де Тизана, она заговорила так, будто ей зачем-то понадобилось тянуть время:

– О, у нее был просто прекрасный почерк. Восхитительная ротунда и очаровательный курсив. Во всяком случае, в искусстве миниатюриста, в выписывании буквиц, разукрашенных виньетками, что требует кропотливости, сми… Мастера миниатюр трудятся как муравьи, для своего удовольствия выписывая крохотные детали, которые никто, кроме них, и не заметит, – попыталась Мюриетт исправить положение, при этом запутываясь еще больше.

Она смешалась, произнося слово «смирение», скорее всего потому, что Анриетта не являла собой образец этой добродетели. Первая зацепка в этом потоке славословия. Крохотная деталь, которая подкрепляла призывавший насторожиться голос интуиции мэтра Высокое Правосудие. Траур, невольным участником которого он оказался, был немного натянутым, и только чтобы сохранить хорошее отношение де Тизана, Ардуин начал думать о чем-то другом, кроме отвратительного преступления, совершенного каким-то ничтожеством при удобном стечении обстоятельств. Понимая, что ставит телегу впереди лошади, он мысленно одернул себя, призывая к осторожности. Согласно обычаям, покойникам принято петь дифирамбы, даже если в глубине души остальные радуются их смерти.

– Я полностью согласен с вами, что скрипториум – прекрасное место, – заговорил Ардуин. – Столько чудес скрыто на страницах, сохранивших гениальные мысли великих мудрецов… И потом, там тепло.

– Конечно. Чернила так быстро замерзают, а от сырости разводится вся эта мерзость – плесень и личинки насекомых.

Внезапно решив, что гость обвиняет Анриетту в изнеженности и любви к удобству, она поспешила добавить:

– И потом, она не только интересовалась чтением трудов, которые я приводила в порядок; Анриетта… работала.

– Над чем?

Монахиня снова заморгала и устремила взгляд куда-то вдаль. Она сжала губы, а затем собрала пальцы правой руки в кулак и испустила долгий вздох. У Ардуина не было никаких сомнений, что его собеседница собирается солгать.

– Над похвальным словом жития святой… – пробормотала она наконец.

– Я уверен, что монсеньору де Тизану было бы приятно узнать, какому благородному и превосходному занятию посвятила себя его дочь, – настаивал Ардуин.

– Это… ну… святая Аполлония, которая после того, как ее жестоко лишили зубов, прыгнула в костер и сгорела заживо, лишь бы не произнести нечестивых слов, которых от нее требовали.

– О, восхитительно… Мадам сестра, какая, по вашему мнению, ничтожная душонка могла ненавидеть Анриетту или затаить на нее злобу?

– Нет, нет, никогда! Уверяю вас, она была светочем, путеводной звездой, примером для всех нас. Какое ужасное несчастье, какая невосполнимая потеря!

При этом взгляд ее незабудково-голубых глаз, покинув горние выси, остановился на Ардуине, но остался таким же ледяным.

– Прошу вас, примите нашу глубочайшую признательность за ваше терпение и вашу искренность, которые нам очень помогли, – торжественно произнес мэтр Высокое Правосудие, заметив румянец, появившийся на бледных щеках монахини.

Она встала и, коротко кивнув, покинула приемную.

* * *

– Благодарю вас, Венель, что не были суровы к моей немоте и сумеречному состоянию рассудка, – внезапно произнес де Тизан. – Я… знаете… Я почувствовал, что если приму участие в этом разговоре… то не смогу удержать слез. Перед служительницей Божьей гораздо легче высказать свое отчаяние, чем перед обычной женщиной. Но я оставил на вас малоприятную обязанность вести эту беседу. Тем более что разговор с этой злобной Брюнод де Ливессан меня еще больше опечалил.

– Малоприятная обязанность? Что вы, вовсе нет! – возразил Ардуин, разворачиваясь к помощнику бальи.

На кирпичной стене за его спиной висело довольно скверно написанное полотно, изображающее коленопреклоненного епископа, окруженного толпой крестьян в лохмотьях, которые копьями и палками отбиваются от угрожающе размахивающих мечами римских солдат в шлемах.

Ардуин встал и подошел к картине, чтобы разглядеть ее как следует. Голос де Тизана сделался громче:

– Святой Дионисий, епископ Александрийский, классическое изображение. Он был спасен, когда солдаты императора Деция собирались взять его в плен.

– Ну, разумеется! – воскликнул мэтр Правосудие Мортаня, удерживаясь от совершенно неподобающего смеха. – Письмо. Письмо Диониса Александрийского Фабию Антиохийскому, в котором он упоминает муки святой Аполлонии и остальных. Пикантное и такое спешное объединение понятий…

– Простите?..

– Когда я спросил Мюриетт Летуан, над чем работала ваша всеми оплакиваемая дочь, она смешалась, затем уставилась на картину и сказала первое, что пришло ей в голову. Посмотрев на святого Дионисия, она вспомнила о святой Аполлонии.

– Но по какой же причине?

– Миловидная копиистка просто-напросто дурачила нас великомученицей Аполлонией. А если лгут, что уже само по себе является серьезным грехом для служительницы Божьей, то чаще всего это делается, дабы скрыть правду. В нашем случае это более чем очевидно.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил немного растерянный помощник бальи.

– Пока что ничего или очень немногое. Что ваша дочь скорее всего работала над другими жизнеописаниями святых. Но тогда какую правду от нас пытаются скрыть и почему? Мне бы очень хотелось переговорить с этой новой послушницей, у которой такие ловкие руки, – с Маргаритой Фуке.

– Но аббатиса не упоминала о ней…

– Правильно, – прервал его Ардуин. – Но когда волос щекочет мне язык, я ищу его во рту у себя, а не у кого-то другого.

– Я и не думал, что сегодня что-то сможет вызвать у меня улыбку. Да, необычайно точная народная мудрость, – согласился де Тизан.

Затем, снова обретя строгий вид, он настойчиво переспросил:

– Итак, вы полагаете, что мадам де Госбер пыталась что-то скрыть относительно моей дочери? Что вы об этом думаете? Это уже напоминает богохульство!

– Черт возьми! Наблюдая, как вы общаетесь с широкой публикой, я считал, что вы намного хитрее. Видите ли, человеку свойственна безграничная вера в Бога, но в то же время – святое недоверие к его созданиям, даже к тем, кто Ему служит. Не забывайте, что в своем монастыре мадам де Госбер является таким же полновластным сеньором. Если Господь в своей бесконечной доброте прощает заблуждения, он гораздо строже судит власть имущих и монахинь.

– Не понимаю, к чему сейчас этот тезис.

– Должно быть, это потому, что у меня в голове полнейшая неразбериха. Во всяком случае, мы столкнулись с неким препятствием, и я не могу толком сказать, с чем именно. Мадам де Госбер ведет себя с нами доброжелательно, но в то же время явно что-то недоговаривает, Брюнод де Ливессан настолько надменна, что я спрашиваю себя, не является ли это напускным. И, наконец, явная ложь Мюриетт, копиистки. Мне определенно нужно переговорить с Маргаритой Фуке.

– Но вы не можете настаивать на этом без позволения аббатисы! – возразил помощник бальи.

– Если игра стоит свеч, то отчего бы и нет?

– Вы что, совсем с ума сошли, мой друг?! Аббатиса – двоюродная сестра самого Папы, близкая подруга Катрин де Куртене и родственница короля! Чтобы ослушаться ее, нужно совершенно лишиться рассудка.

– Обойти приказ вовсе не означает его ослушаться. Мы и не беспокоили послушницу Фуке.

– Но я не могу дать согласие на такую непочтительность… на такую дерзость! – рассердился де Тизан.

– Прекрасно, я повидаю ее один.

– Чтобы затем выставить меня презренным трусом?

– Вовсе нет. Сеньор бальи, вы политик и понимаете всю тонкость ситуации. Что вы можете со мной сделать? Отнять у меня мою «завидную» должность? Уж не думаете ли вы, что я сильно огорчусь, перестав быть «заплечных дел мастером»? Мессир, мессир… вы даже не представляете себе, какое это удовольствие – быть ничем, меньше чем ничем, таким же, как все вокруг. В отличие от тягостной и щекотливой должности старшего бальи шпаги, который вынужден, чтобы угодить королю и его брату, похищать, держать в неволе двенадцать детей, а затем убивать их и мучить… Представьте себе гнев жителей Ножана и даже всего графства.

– Черт возьми, вы что, собираетесь меня шантажировать? – произнес порядком уязвленный помощник бальи. – Это недостойно вас!

– Если уж дело до этого дошло, то почему бы и нет? – шутливо заметил Ардуин, с напускной игривостью пожимая плечами. – В любом случае благодарю за вашу высокую оценку. Недостойно меня, это верно, но не их. Достойными методами сражаются только с достойным противником, противоположное было бы просто безумием. По правде говоря, для нас обоих будет лучше, если вы не станете принимать участие в этом разговоре. Знаете ли, это все равно как влажная и сухая кормилица. Сейчас моя цель состоит в том, чтобы помогать вам.

Помощник бальи выслушал эту тираду с еле заметной улыбкой:

– Черт побери, Венель, представить себе вас в роли влажной кормилицы – значит навсегда потерять вкус к молоку.

И, выдержав короткую паузу, он прошептал:

– Какая жалость, что вы не желаете быть моим другом, для этого у вас есть размах и храбрость. Оставляю вас действовать по вашему усмотрению, мессир Высокое Правосудие, а сам пойду немного размять нижние конечности… туда, где я не перепугаю наших добрых монахинь.

* * *

Ардуин же вернулся в здание для гостей. Там он нашел любезную сестру, которая встретила их немногим раньше. Подойдя к ней, он заговорил с недовольным и немного лукавым видом:

– Мадам сестра… Со всем моим почтением, я удивлен… Впрочем, помощник бальи устал ждать и отправился немного размять ноги…

Монахиня непонимающе подняла брови.

– Я полагал, что понимаю… Мне казалось, что мы должны встретиться с послушницей по имени Маргарита Фуке, которая помогает сестре-копиисту и архивариусу. Может быть, ее задержали какие-то важные дела? Дело в том, что время идет и наша всеми оплакиваемая Анриетта будет предана земле в положенный срок. Поистине бесчеловечно сейчас собирать свидетельства после того, что мы все пережили… Каждый из нас желает лишь одного: молиться в тишине и спокойствии.

Гостиничная сестра колебалась, размышляя, насколько необходимо ей сейчас прервать молчание. Ответ ее был предельно кратким:

– Мессир, это я, в свою очередь, удивлена… Бландин Крезо, секретарша аббатисы, назвала мне только два имени. Я сейчас спрошу ее. Прошу вас, проследуйте в приемную.

Ардуин повиновался, в глубине души радуясь, что все так удачно прошло, и одновременно чувствуя себя виновным в мошенничестве. Ему совсем не пришлось ждать. Прошло всего несколько минут, и в большой зал, переводя дыхание, вбежала молодая женщина. На ней была короткая вуаль послушницы, не скрывающая копну кудрявых волос восхитительного каштанового цвета. Наскоро сделав реверанс, она уставилась на посетителя. Исходящая от нее жизненная сила очаровала Ардуина.

– Мадам, надеюсь, я не прервал ваших занятий…

– О, послушницу постоянно прерывают, мессир, – ответила она.

Это была всего лишь шутка, и Ардуин именно так и принял эти слова.

– Прошу прощения, я не знал, что дни в монастыре настолько заполнены, и тем более благодарен вам за те несколько минут, которые вы согласились мне уделить.

Она еле заметно подмигнула, явно забавляясь ситуацией.

– Я также благодарна вам. Так как я еще не приняла обета молчания, то имею право иногда поболтать.

– Польщен и счастлив предоставить вам эту возможность, – улыбнулся мэтр Высокое Правосудие, настолько уютно он чувствовал себя рядом с этой молодой женщиной.

– Полагаю, речь пойдет об ужасной кончине Анриетты де Тизан? – с любопытством спросила она.

– Верно. Ваша сестра-копиист сообщила мне, что покойная посещала скрипториум, который многим обязан вашей верной руке.

Внезапно приветливое лицо послушницы сморщилось. Она тихо произнесла:

– Мессир…

– Венель. Ардуин Венель.

– Мессир Венель, могу ли я быть уверенной, что мои слова останутся между нами?

– Согласно обязательствам, которые накладывает на меня расследование, я передам их только мессиру де Тизану, ее отцу, взяв с него слово сохранить в секрете, от кого я это узнал. Даю вам слово, сестра, и пусть я буду проклят, если нарушу его.

– Хорошо.

– Что вы на самом деле думаете об Анриетте де Тизан? И, прошу вас, присаживайтесь.

Она уселась напротив него.

– Трудно выносить какие-либо суждения… тем более что я видела ее только в скрипториуме. Скажем так… пылкая набожность Анриетты побуждала ее немного забывать о живых созданиях. Но разве наше старание имеет своей целью помогать Божьим созданиям?

– Сердечная черствость?

– Это ваши слова, – тихо произнесла молодая послушница.

– И она проводила изыскания на предмет жизнеописания святой девы великомученицы?

– В самом деле?

По ее голосу Ардуин понял, что она хочет подтолкнуть его к какому-то выводу, который толком не оформился в ее сознании.

– А, я…

– Она много писала – вот главная причина ее посещений скрипториума, так как бумага, перья и чернильницы находятся там. И, конечно, в кабинете аббатисы. У меня не сложилось впечатления, чтобы она часто просматривала труды, посвященные житию великомученицы. Какой же?

– Кажется, мне называли имя святой Аполлонии.

– В самом деле? – повторила она. – Мессир Венель, здесь происходит не особенно много событий, которые отступали бы от правил этого места. Наша святая матушка следит за этим, подобно ястребу. Поэтому все… необычное тут же возбуждает у всех интерес. В то же время обет молчания – это так жестоко… Это обоюдоострое оружие, можете мне поверить. Не становится ли оно иногда своего рода сообщничеством? Нашей матушке, которую я глубоко чту, чьи неустанные усилия вызывают у меня благоговение, добротой и самоотверженностью которой я восхищаюсь, стоило бы обратить на это внимание.

– Ваши слова вызывают у меня тревогу, мадам. Что вы хотите этим сказать?

– О, я и так уже сказала слишком много и сожалею об этом, – улыбнулась она. – Если б вы знали, как это место дорого мне… Я без колебаний отдам за него жизнь, до самого своего последнего дыхания. Моя духовная матушка никогда не упоминала моего имени, как вы сказали нашей доброй гостиничной сестре, и я готова поклясться, что вы вышли за пределы дозволенного. Очень смело с вашей стороны. Я догадалась об этом до того, как прийти сюда. Анриетта де Тизан не была настолько святой, как ее вам описали. Или скорее всего я сильно заблуждаюсь насчет послания, оставленного Агнцем Божьим. Прощайте, мессир. Желаю вам счастливо завершить ваше расследование.

Она уже собралась покинуть приемную, когда он остановил ее:

– Прошу вас, мадам, еще один вопрос.

Отрицательно покачав головой, послушница вышла.

Ардуин снова уселся на место. Его сомнения подтверждались: от него скрывали правду о покойной Анриетте. Во всяком случае, все это доказывало лишь одно: с ее убийством, совершенным в поздний час за стенами аббатства Клерет, связана какая-то тайна.

* * *

Мэтр Правосудие Мортаня нашел сеньора бальи и, выполняя обещание, данное молодой послушнице, очень уклончиво ответил на вопрос, что поведала ему Маргарита Фуке. Ардуин составил ему компанию до самых похорон Анриетты. Он не был приглашен, но к его присутствию при мессире де Тизане отнеслись достаточно терпимо и уважительно.

Анриетта де Тизан была предана земле при полном молчании своих сестер. Когда часом позже помощник бальи подошел к своему спутнику, Венель старался избегать взгляда его еще полных слезами глаз. Не обменявшись ни словом, они шагали по парадному двору. Тизан громко дышал с открытым ртом, как будто хотел выдохнуть все горе наружу. Наконец он произнес с глубокой печалью:

– Что же такое происходит, Ардуин? Я не… Эта вереница монахинь и послушниц, окруживших матушку и священника… Добрая сотня…

Удивленный и немного смущенный, что помощник бальи назвал его по имени, тот переспросил:

– И что же?

– Как что? Мадам де Госбер и я были единственными, кто оплакивал мою покойную дочь. Кто-нибудь наконец сжалится надо мной и объяснит мне, что же здесь происходит?

– Я ничего точно не знаю. Клянусь честью. У меня сложилось впечатление, что, несмотря на свои молитвенные добродетели и острый ум, мадемуазель Анриетта вовсе не вызывала нежности и привязанности.

– Разве непременно нужно быть любимой, чтобы быть хорошей? – набычившись, возразил мессир де Тизан.

– Нет, но когда ты хороший, то чаще всего окружен всеобщей любовью.

Чувствуя, что вышел за пределы дозволенного и сказал то, что может показаться оскорбительным его убитому горем собеседнику, Ардуин поспешно добавил:

– Прошу прощения, я сам сержусь на себя за эти необдуманные слова. Я ни за что не стал бы торопить вас в такой момент, но дорога в Ножан-ле-Ротру довольно длинная. Нам нужно выехать поскорее, если мы хотим вернуться до того, как окончательно стемнеет.

– Мессир Венель, скажите, вы не будете оскорблены, если я не буду вас сопровождать? Я… я хотел бы воспользоваться гостеприимством аббатства еще на ночь и утром в одиночестве побыть на могиле Анриетты. Я больше не могу видеть эти лица – почтительные, но лишенные всяких человеческих чувств. Как бы я хотел стереть эти воспоминания из своего разума…

– Ну да, я поступаю точно так же, хотя убежден, что плохие воспоминания самые цепкие. Знайте, сеньор бальи, что я соболезную вам от всего сердца. Более того, кто знает, может быть, наши дороги все же пересекутся, связав нас узами дружбы? Разве не странно, что зачастую в самых печальных обстоятельствах люди лучше узнают друг друга?

– Это прекрасная и суровая правда. В любом случае будьте уверены, что числить вас среди своих редких друзей будет для меня честью и счастьем. Вне зависимости от обстоятельств.

Арно де Тизан протянул руку Ардуину и пожал ее без всяких задних мыслей.

– Храни вас Бог и счастливой дороги.