После боя сержанта Иванова вдруг вызвал командир полка.

— Вы, кажется, ленинградец?

— Так точно!

— Придётся вам поехать с артиллерийским мастером в город. Прицел орудийный надо отремонтировать. Поможете ему найти завод.

— Когда прикажете ехать?

— Сегодня же. Машина уже подготовлена, — командир задумался, помолчал, а потом подошёл вплотную к сержанту и сказал: — Я приказал подготовить немного продуктов, возьмите для своей семьи. Там, как я слышал, сын у вас?

— Сынок Витя, — ответил сержант.

— Вот и проведайте сына.

— Спасибо, — обрадовался сержант, — большое вам спасибо, товарищ майор.

— Только не задерживайтесь, прицел очень нужен.

— Есть не задерживаться!

Через несколько часов наводчик орудия сержант Иванов и артиллерийский мастер Никитенко были в Ленинграде. Город не узнать. Кругом разрушенные дома, свежие воронки от бомб и снарядов, стоят засыпанные снегом трамваи, измождённые люди медленно тащат санки с вёдрами…

А вот и дом, в котором остались жена и сын. Дом разрушен. Во дворе ни души. В страшной тревоге сержант спустился в подвал, открыл дверь и видит: лежат на койках жена, сын, соседка. Все настолько слабы от голода, что даже не могут встать навстречу. Отец бросился к Вите, поднял его.

— Папочка… — еле слышно прошептал Витя.

— Проклятые фашисты, вы ещё ответите за всё это, — процедил сквозь зубы Иванов и прижал сына к груди.

Артмастер Никитенко принёс вещмешок с продуктами, а водитель грузовика — охапку дров. Затопили печь, вскипятили чай. Всех накормили, напоили сладким чаем. Еда подняла женщин. А Вите к вечеру, когда фронтовикам пришла пора возвращаться в полк, стало плохо. Подскочила температура. Как быть?

— Знаешь, Иванов, — сказал Никитенко, — бери сына с собой. Попросим полкового врача, пусть выходит хлопчика.

— А что скажет командир? — усомнился Витин отец. — Скажет, не положено малышей на фронт брать.

— А разве положено умирать детям в тылу? Как вы думаете? — обратился Никитенко к Витиной маме.

— Боюсь я отпускать его, — тихо ответила она, — но и здесь очень плохо.

— Решено. Покажем вашего сына полковому врачу. А там видно будет.

Витю укутали в одеяло, посадили в машину, хотели уже трогаться, как вдруг он вспомнил:

— Баян возьмите…

— Видать, настоящий музыкант, — улыбнулся артмастер, — ежели не может расстаться с баяном.

Ехали долго. И хотя злилась метель и ветер свистел за бортом, в фанерной будке, установленной в кузове грузовика, было жарко. Грела железная печурка, раскалённая докрасна.

В дороге Витю поили горячим чаем с сахаром и давали по маленькому кусочку хлеба с маслом. Никитенко всё интересовался, как Витя учился в музыкальном училище играть на баяне…

Витя отвечал с трудом. Болела голова, хотелось спать.

Мысли о матери беспокоили: как она там, продуктов ей оставили немного, а потом что…

Витя незаметно уснул.

Разбудил его громкий весёлый голос Никитенко:

— Станция Березайка, кому надо — вылезай-ка!

Никакой станции, конечно, не было. Вокруг лес и много военных людей. Вьюга уже затихла, и ярко светило солнце.

— Принимайте, ребята, юного батарейца, — сказал артмастер. — С баяном приехал. Видали?

Кто-то взял Витю из рук Никитенко.

— Да, здорово ты истощал, малыш.

Витя видел, как его отец отдал честь командиру и отрапортовал:

— Товарищ майор! Ваш приказ выполнен: прицел отремонтирован!

— И сына привезли? — спросил командир. — Что же мы будем делать с ним? Это же фронт…

— Виноват, товарищ командир. Но там оставить никак не мог… — смущённо ответил Иванов. — Больной он. Разрешите, товарищ майор…

— Ладно, поправится, тогда решим, — сказал командир, — а пока пусть займётся им врач.

В это время раздался громкий орудийный выстрел. Витя даже не вздрогнул. Сколько раз фашисты обстреливали Ленинград! Он лишь спросил:

— Наши или фашисты?

— Салют в честь приезда сына наводчика! — ответил военный. — Не простой, боевой. Залп по фрицам. — И с Витей на руках направился к лесу.

— А куда вы несёте меня? — спросил Витя.

— В полковой лазарет. Лечить будем тебя.