ГВАРДИИ СЕРЖАНТ ВОЛОДЯ ВАЛАХОВ
Дождь, начавшийся с вечера, лил не переставая. В придорожной канаве не то чтобы сидеть, стоять невозможно. Командир группы разведчиков посмотрел на часы со светящимся циферблатом и тяжело вздохнул:
— Ночь кончается, а «языка» нет.
— Они тоже не любят такой «потоп», — забасил Фома, самый громадный солдат не только во взводе разведки, но и, пожалуй, во всем полку, — я так понимаю, товарищ сержант, а потому и дрыхнут.
— Во-первых, не бубни, слышно тебя за версту, — шепотом сказал командир, — а, во-вторых, как я учил обращаться, когда мы в разведке?
— Виноват, товарищ Петя.
— Не товарищ, а вообще — Петя. Давай сигнал.
— Кря! Кря! — по-утиному закрякал Фома, приложив к губам внушительной величины кулак.
В темноте послышались шаги. Подошли еще два разведчика.
— Ну, как? — спросил сержант.
— Плохо, — ответил один из них, — на тот берег уже не перебраться, светает. Придется еще ночь караулить.
— Мы уже и сарай подходящий присмотрели, — добавил ефрейтор Левашев. — Пересидеть бы там, а потом под Васильевку, там штаб…
— Ладно, — решительно сказал командир, — пошли…
Ефрейтору Левашеву очень хотелось добраться до Васильевки, где он учительствовал перед войной. Он был уверен, что в знакомом ему селе разведчикам удастся схватить «языка», тем более, по всем данным— там разместился вражеский штаб.
В темноте разведчики подошли к маленькому, покосившемуся сараю.
— Фома, проверь! — приказал сержант. — Мы побудем тут. Если что — сигнал…
Фома осторожно пробрался в сарай, пошарил по углам лучиком фонаря — ни души. Подошел к куче сена, прислушался, оттуда донесся легкий храп. Свалив сено в сторону, разведчик замер от удивления: перед ним лежал немецкий полковник. Навалившись всем телом на спящего человека и закрывая ему рот, Фома пронзительно свистнул. В сарай мигом ворвались разведчики.
— Полковника поймал, — прерывистым шепотом доложил Фома командиру. — Щуплый, но живой. Ишь, брыкается, комар…
Каково же было удивление разведчиков, когда вместо полковника под мундиром оказался мальчишка.
— Ты кто такой? — строго спросил сержант. — Почему здесь?
— А чего вам надо? — слабым голосом огрызнулся мальчишка, — никто я, пустите… — Глаза его бегали, как у затравленного зверька.
Кто-то из разведчиков словно невзначай направил свет фонарика на красную звездочку на пилотке.
— Дяденька! Вы наши? Наши? Ой, мамочка!.. Я Вовка… Понимаете, я тоже наш…
— А это откуда? — спросил сержант, освещая куртку немецкого полковника.
— Вместе с портфелем прихватил, — сознался Володя. — Украл.
— С каким портфелем? — насторожился сержант. — А ну-ка, покажи.
Мальчик разгреб сено и, вытащив оттуда большой желтый портфель, протянул его сержанту.
— Забрался вчера в хату. Думаю: «Охраняется хата, значит, там офицерье живет». А где офицерье — там и пожрать найдешь. Вот и стащил. А что в нем? Ни крошки хлеба. Какая-то исчерканная карандашом карта да сигареты…
Развернув карту, разведчики так и ахнули: перед ними была схема Мелитопольского укрепленного района.
— В каком селе раздобыл? — спросил сержант, заталкивая карту под гимнастерку. — Вспомни-ка.
— В Воскресенске.
— Верно, так я и предполагал. Там штаб корпуса. Итак, братцы, срочно домой!
— А как же я? — сквозь слезы спросил Вовка. — На съедение им?
— Пойдешь с нами, — ответил сержант.
К вечеру разведчики вернулись в свою часть, и сержант доложил подполковнику Лепешкину о результатах разведки.
Вовка слышал, как он четко рапортовал:
— Товарищ гвардии подполковник, разведка из тыла врага возвратилась. Потерь нет. Привели мальчика Владимира Валахова, у которого обнаружена немецкая оперативная карта.
— Давай его сюда! — громко приказал командир полка. — Ух, какой герой! — сказал он, потрепав Володьку за волосы. — Сколько лет?
— Тринадцать.
— Пионер?
— Так точно!
Подполковник внимательно разглядывал карту, хмурился, изредка косился на Володьку и, как бы между прочим, расспрашивал: где жил, кто отец и мать да почему убежал из Васильевки, как удалось украсть портфель.
Мальчишка охотно отвечал, уплетая за обе щеки вкусную кашу из солдатского котелка.
— Ну, а почему ты именно к этому полковнику забрался?
— А, — безнадежно махнул рукой Вовка, — тетка одна виновата. Я искал того, длинного палача, который друга Мишку подстрелил… А тетка говорит, что рядом живет какой-то офицер, всегда с портфелем ходит. Ну, думаю, пырну в брюхо штыком ночью. Штык я в поле нашел. А заодно и портфель стяну… Там должны быть списки людей, которых (угоняют. Надо узнать, куда угнали мать и брата Витьку. — Володя вздохнул. — Ну, а этот… Тьфу! Спит голый, храпит, как лошадь… Пырнуть не успел. Заворочался он.
Быстро сложив карту и сунув ее в планшетку, подполковник улыбнулся.
— Спасибо, сынок! — сказал он и крепко обнял мальчишку. — Карта свежая. А составил ее полковник Фокман. О! Это известный зверь. Мы ему еще «пырнем». — Подполковник вскочил на коня и крикнул — Зачислить мальчишку на все виды довольствия!
В сентябре 1943 года советские войска на юге, в районе Мелитополя, готовились к решительному наступлению. Но противник, имея много танков, орудий и пулеметов, прочно укрепился на правом берегу реки Молочной и надеялся задержать наступление советского фронта на этом рубеже, а потом возобновить наступление. Предстояли тяжелые бои.
Гвардейский полк, в котором служил маленький солдат Володя Валахов, занял позиции за рекой Молочной, южнее города Мелитополя.
Не теряя времени, солдаты изучали военное дело, тренировались в стрельбе, вели разведку противника. Каждый воин готовился к предстоящим боям. Готовился и Володя.
Его было не узнать в новеньком военном обмундировании. Мальчишка обзавелся шинелью и плащ-накидкой, и своим котелком с ложкой. Словом — солдат, как солдат, только ростом от горшка два вершка.
«Эх, мне бы автомат… Вот показал бы я фашистам, кто такой Володька Валахов», — думал мальчишка. Но оказалось, что не так-то просто получить боевое оружие в таком возрасте.
— Тебе разрешается бывать в трех подразделениях, — сказал командир полка, — в санитарном пункте, в хозроте и возле кухни. Помогай солдатам в тылу.
— А когда я буду фашистов бить? — спросил обиженно Вовка.
— Прежде всего нужно уметь владеть оружием, а потом… посмотрим. Маловат ты еще.
Володька натолкал в сапоги соломы, вытягивался при встрече с Лепешкиным, а тот только улыбался:
— Все равно маловат…
Но маленький солдат все же перехитрил командира. Шел однажды подполковник с наблюдательного пункта в штаб и увидел Володю, который сидел на ящике из-под гранат с завязанными глазами. Вокруг него собралось человек десять разведчиков. Затаив дыхание, смотрели они, как мальчуган орудовал с автоматом, на ощупь собирая его. Залюбовался работой мальчишки и подполковник.
— Это что! Я могу даже пистолет разобрать и собрать, — похвалился Вовка.
— А ну, попробуй, — предложил Лепешкин и протянул Вовке свой пистолет.
На разборку и сборку пистолета потребовалась всего одна минута.
— Молодец! — похвалил командир полка. — Теперь проверим тебя на практике.
Отойдя в лощину, подполковник поставил на немецкую каску спичечный коробок и сказал:
— Вот тебе три патрона и отойди на десять шагов от каски. Собьешь с трех выстрелов коробку — получишь гвардейский значок.
Прищурив левый глаз, Вовка прицелился и плавно нажал на спусковой крючок.
Раздался выстрел. Коробку с каски словно ветром сдуло.
— Отлично. Когда же ты научился стрелять? — удивился командир.
— В осовхиме. Когда в Мелитополе жили, я в осовхим ходил…
— Осоавиахим, — поправил Лепешкин. — Ну, а теперь в каску. Заряжай!
Вовка выстрелил, и в каске появилось сквозное отверстие.
Ни слова не говоря, подполковник снял с груди свой гвардейский значок и прикрепил его к гимнастерке рядового Валахова.
— За овладение оружием, за карту, которую ты добыл для командования… Носи, гвардии рядовой Валахов, этот знак доблести и славы.
В конце лета, когда гвардейский полк Лепешкина стоял в обороне и готовился к штурму Мелитопольских позиций, рядовой Левашев побывал в родном селе.
Нерадостные вести принес бывший учитель, возвратившись в полк. Семья его погибла от рук палачей, мать Володи тяжело больна.
Узнав о том, что мать жива, Володя написал ей письмо:
«Здравствуй, дорогая мамочка! Пишет тебе гвардии рядовой Володька Валахов — твой сын.
Здравствуй, брат Виктор!
Не ругай меня, мама, что я покинул тебя. Это временно. Победим фашистов и я сразу же приеду домой. Может быть, ты думаешь, что меня вместе с Мишей убили немцы? Но я жив и здоров. Убежал я тогда в капусту, а немцы стреляли по всему огороду. Хорошо, что я лежал возле ног офицера под широкими листьями и он не увидал меня.
Ночью я убежал далеко-далеко и заблудился в плавнях реки. Вот где страху было, похлеще, чем дома. Топь такая, даже вылезти трудно. А комары проклятые так искусали, что у меня глаза заплыли. Хуже фашистов! А ночью, как начнут шлепать ногами не то звери, не то люди. Того и гляди на голову наступят. Это немцы, небось, шукали меня. А днем тихо.
Сначала все хорошо было, и я питался корешками камышовыми, а потом как начало тошнить, и я чуть не умер. А тут еще стрелять пушки стали. Лупят по плавням. Может, немцы узнали, что я там прятался, и потому стреляли. Иначе зачем же им снаряды тратить зря?
Кажись, на третий день я нашел штык. Длинный, ржавый, но острый, как моя пика. И подался я искать того фашиста, который угнал вас и убил Мишу. Нашел, да не того самого. Портфель, в котором у фашистов документы, тоже не тот оказался. Иначе я узнал бы, куда вас угнали. Заодно хлеба хотел раздобыть. Словом, забрался я ночью к фашисту, а он оказался не тот. Того я сразу узнаю. Хотел и этого заколоть, да жалко стало хозяйку дома. Ведь убьют ее потом немцы. Но в портфеле-то была карта. И я отдал ее нашему командиру. Похвалил он меня за карту.
Может быть, ты думаешь, мне тут плохо? Нет, мама, все меня любят, и сплю я с солдатами, а ем солдатский харч. Повар наш очень вкусно готовит. Правда, я хотя и настоящий солдат и гвардейский знак имею, но повару помогаю иногда.
Хороший у меня командир Петя. Разведчик он. А подполковник Лепешкин — это командир полка. Строгий, но меня не обижает. Когда бывает свободен, то всегда зовет в свою землянку. И там мы играем в шашки и чай пьем. И жена у него тоже смышленая, не какая-нибудь просто женщина, а врач-капитан. Детей у них нет, и они говорят, чтоб я после войны к ним поехал. Чудаки… Я домой поеду к тебе, дорогая мама. Лишь бы скорее кончилась война.
И еще у нас в полку есть разведчик Левашев. Это наш учитель. Да только мы не враз узнали друг друга. Я подрос и он стал потолще, да медали теперь у него две. Собирается меня учить, но ничего из этого не получится. Скоро в бой пойдем, и мне некогда детскими делами заниматься.
Ты не беспокойся, мама, как победим гитлеризм, так сразу я приеду домой. И врагам я не поддамся, не бойся. Отомщу им за все, пусть знают, как соваться к нам.
А если встретишь того деда, скажи, что я помню его и, когда вырасту, долг за ботинки отдам. Только не забудь сказать, что я стал солдатом. До свидания. К сему гвардии рядовой твой сын Володька».
Сержант долго был в штабе. Разведчики догадывались, неспроста вызвали командира. Возвратился Петя в хорошем настроении.
— Ну, хлопцы, задание получил. Идем ночью в тыл врага. Нужно разведать окраину Мелитополя, узнать, где там у него пушки да минометы.
Узнав, что разведчики собираются в тыл врага, гвардии рядовой Валахов начал упрашивать сержанта, чтобы тот взял его с собой в разведку.
— Не могу, — отнекивался сержант.
— Я город хорошо знаю, — доказывал Вовка. — Каждый дом знаком.
Но сержант был неумолим. Разведчики ушли, и Вовка остался в землянке один. С досады он забрался под шинель, лег на нарах и не заметил, как уснул. Разбудил его приглушенный голос.
— Я же говорил, что на бревне плыть надо… Не послушали, вот и потеряли Илюшу.
— Да, скверно дело, — вздохнул сержант. — Товарища потеряли и задание не выполнили…
Вовка сразу понял, о чем речь идет, и чуть не расплакался. Жаль ему было веселого Илью.
— Почему меня не взяли? — сквозь слезы заговорил он. — Я бы вас незаметно в город провел.
На следующую ночь пошли на задание сержант Петя и рядовой Левашев. Никто не заметил, куда исчез Володька. А в плавнях, когда разведчики были уже далеко от своих, вдруг послышался сзади топот, кто-то догонял, пробираясь по тропе в зарослях камыша.
— Чего остановились? — послышался голос Володьки. — Правильно идете…
— Кто тебе позволил? Марш обратно!
— Ну чего кричишь, немцы услышат, — зашептал Володька. — Я уж давно сзади иду. Мешаю, что ли?
— Ладно, леший тебя за ногу, идем, — согласился сержант. — Но смотри!
— Есть, смотреть!
Левашев и Петя оделись в немецкое обмундирование, а Володя в тряпье, раздобытое в покинутой жильцами хате. Решили пробираться по заросшим плавням. Ночь темная, сырая, с камыша словно дождь льет. Сначала под ногами только хлюпало, а потом вода подступила к груди. Вот и лодка. Ее приготовили еще прошлой ночью. Теперь не страшно. Немцы охраняют плавни лишь с одной стороны. Шарахаются разбуженные лещи, где-то в зарослях крякнула утка. Вскоре лодка снова врезалась в камыш, остановилась и ни с места.
— Прыгайте! — шепчет сержант. — Тут мелко.
Во мраке показалась старая избушка рыбака, рядом косматая ива. Все, как до войны. Наконец-то под ногами твердая почва, сплошь усеянная кочками.
— Теперь идите за мной, тут я все знаю, — сказал Володя и оказался впереди. — Не отставайте! — Обогнули какие-то скирды, долго пробирались по кустам, и наконец, огороды. — Окраина Мелитополя, — шепнул юный разведчик, — а потом и город будет.
Внезапно наткнулись на батарею немецких артиллеристов, но, к счастью, незамеченные часовыми обошли ее и оказались в заросшем бурьяном огороде.
— Ну, «Иван Сусанин», — сказал сержант, — ховайся и жди нас. Возвратимся только завтра ночью. Сигнал — кваканье лягушкой.
— А я? Я же…
— Слушай, что говорят, — оборвал сержант. — Разъякался не ко времени…
— Вот тебе хлеб и колбаса, — Левашев передал мешок Володе и добавил — Осторожно, земляк. Ты свое дело сделал. Помни, если сцапают, ты «нищий и бездомный».
Володька и слова сказать не успел. Сержант и Левашев исчезли в темноте…
Володя Валахов.
Долго лежал Володя в огороде, прислушиваясь к грому пушек и перестуку пулеметов, потом встал и пошел по направлению к городу. «Как будто я не могу выявлять, где и что у немцев», — решил мальчишка.
Там, где остались позади камышовые заросли, уже белело небо. Близился рассвет.
Сорвав два кабачка и засунув их в карманы штанов, Вовка пополз через ограду.
Делал он это осторожно. При каждом шорохе замирал, всем телом прижимаясь к земле. Часовые его не замечали, но страшно было оттого, что наша артиллерия стреляла по окраине города и вокруг то и дело свистели осколки.
В одном месте мальчишка чуть не столкнулся с часовым. Чтобы отвлечь его внимание, он бросил камень на крышу дома. Загремело железо. Немец насторожился и пошел за угол. Тем временем маленький разведчик прошмыгнул через двор и оказался на знакомой улице. Прижимаясь к домам, перебегая от угла к углу, он пробирался все дальше.
Начало светать.
С реки Молочной дул прохладный ветер и промокший мальчик дрожал от холода. Город разрушен. Нет ни одного не пострадавшего от войны дома. Кажется, что горожане покинули Мелитополь. Нигде ни души.
С трудом Вовка нашел дом, в котором жил его друг Толя. Мальчишки когда-то вместе ходили на речку, купались, рыбачили.
Постучал. Из-за закрытых ставен донесся старушечий голос:
— Кого надо?
— Где Толька? — спросил тихонько Вовка.
— Спит в погребе… А ты кто будешь?
— Друг Толькин, — снова зашептал Вовка в щелку ставни.
Из дома вышла старушка. Пропуская Вовку в комнату, она ворчала:
— Стреляют и стреляют… Житья никакого нет. Из-за речки наши палят. И немцы своих пушек возле понаставили. На Октябрьской стоит какой-то шестидульный анчихрист, на Сенной площади орудия длинные в небо глядят.
«Зенитки, — сообразил Вовка. — Надо запомнить».
Где-то рядом взорвался снаряд.
— Иди-ка ты к Тольке в погреб, — заволновалась старуха. — Шарахнет, будешь знать.
В погребе было темно.
Минут пять Вовка всматривался в темноту, прежде чем увидел своего друга, который лежал на соломе и сладко спал под одеялом. К нему под бочок прилег и Володя.
— Толька, проснись ты, — начал тормошить он мальчишку, ткнув пальцем в бок.
— Не коли, — спросонья забормотал тот и открыл глаза.
Узнав Вовку, обрадовался и тут же пояснил:
— А мне приснилось, что меня немцы колют штыком…
— Я тебе кабачков принес, — сообщил Вовка.
— У нас свои есть, — сонно ответил приятель.
Разговор дальше не клеился.
— Давай лучше на улицу пойдем, — предложил Вовка, — там пушки стреляют. Ух, как интересно!
— Пойдем! — живо согласился друг и сбросил с себя одеяло. — Надоели, собаки. Житья нет.
Уже было утро. Солнце светило вовсю. Изредка то там, то здесь рвались снаряды.
— Не боишься? — спросил Вовка.
— Я ничего не боюсь, — хвастливо заявил Толька и выпятил грудь, как петух. — Теперь хана немцам. Наши идут.
— Тогда помоги мне в одном деле, — предложил Вовка.
— В каком?
— Понимаешь, встретил я вчера учителя на улице, а он мне и говорит, что после войны наш город музеем будет, — начал сочинять юный разведчик, — где штаб немецкий был, где пушки у них стояли — везде дощечки потом повесят. Вот нам и нужно эти сведения собрать…
— Музей, это хорошо, — недоверчиво согласился Толька и, немного подумав, добавил — Обманываешь ты, наверное, меня…
— Зачем же мне тебя обманывать… — нарочито обиделся Володя.
— Я сразу догадался, кто ты такой, — вымолвил вдруг Толька. — Партизанишь, да?
Вовка испуганно замахал руками, боясь разгласить военную тайну, он, быстро оглянувшись, слезливо стал убеждать:
— Нет, что ты! Я теперь бродячий… Мать потерял, родных нет…
— Меня не обманешь. Дай честное пионерское, — прошептал Толька.
Вовка промолчал. А Толька уже горячо упрашивал:
— Я никому не скажу. Ты не бойся… И в разведку с тобой пойду. Я храбрый. А в подвал меня бабка загнала…
Вовка молча пожал руку приятелю. Через несколько минут мальчишки уже шныряли по городу, высматривая, где находятся замаскированные батареи врага. Немцы не обращали на маленьких оборвышей никакого внимания. Они не догадывались, зачем один из ребят таскает с собой длинный кабачок. А Вовка делал на нем ногтем отметки, которые мог расшифровать только он один.
К вечеру пошел дождь. Он лил беспрестанно, мелкий, как из сита. Нужные сведения были уже собраны, и юный разведчик решил не сидеть больше ни одной минутки, пробираться к огородам, где в условленном месте должен встретиться с сержантом Левашевым. Простившись с Толькой, он юркнул в дырявый забор и исчез.
— Ква, ква! — тихо подал сигнал Володька. Ответа нет. Присел в высокую лебеду, притаился. Сердце колотится, почему-то радостно и хочется улыбаться. Это от удачной разведки распирает грудь ребячья радость.
— Ква, ква! — послышалось недалеко.
— Ква, ква! — ответил Володька.
Картофельная ботва зашевелилась, и из нее показалась голова сержанта.
— Все в порядке? — тихо спросил Володька.
— Порядочек. Но где ты пропадал?
— Там, где и вы. Разведку делал…
— Идем, голова садовая. Левашев уже у лодки.
— Тогда пошли!
Когда разведчики были уже около плавней, немцы начали стрелять в небо осветительными ракетами. Несколько секунд от них было светло, как днем, а когда они гасли, становилось так темно, что не было видно друг друга.
— Я с закрытыми глазами найду, где наша лодка спрятана, — шепнул Вовка.
…Та-та-та! — заговорил где-то сзади на обрывистом берегу пулемет…
Громовым раскатом ответило с противоположного берега орудие. И снова тишина.
Обратно переправиться было труднее. По плавням стреляла минометная батарея. Осколки шуршали над головой, шлепаясь в воду, шипели, как змеи. Пришлось разведчикам плыть рядом с лодкой, держась рукой за борт. Так менее опасно.
Вдруг откуда-то с окраины города застучал крупнокалиберный пулемет. «Фить, фить», — посвистывали пули над головой. Видимо, гитлеровцы нащупали переправу разведчиков, но темнота не позволяла им вести прицельный огонь.
— Ух ты, перец с чесноком! — выругался Вовка, подражая командиру, — по руке что-то царапнуло…
— Держись, сынок, — ласково проговорил Левашев, — скоро уже…
Подплыли к темной стенке камыша. Наконец-то берег.
— Свои, что ли? — раздался в темноте знакомый голос.
— Свои, — ответил сержант.
Выйдя из воды, он первым делом попросил закурить. В кулаке Фомы вспыхнул огонек зажигалки, и сержант жадно вдохнул махорочный дым.
— Посветите сюда, — попросил Вовка и протянул руку.
Сержант приблизил лицо и увидел темную струйку крови, стекающую с локтя Володи.
— Взял я тебя на свою голову… — сказал он. — Бинт, скорее…
О чем говорили дальше, Вовка не помнит. Очнулся он в деревенской хате, где разместился полковой медпункт. Туго перевязанная рука ныла. У изголовья сидел подполковник Лепешкин. Лоб в испарине, лицо мрачное.
— Ну, рассказывай, — тихо сказал он и погладил рукой по голове маленького гвардейца. — По закону пороть тебя вместе с сержантом надо, но победителей не судят.
— Так мы же выполнили приказ, товарищ подполковник. Разве что не так?
— Так-то оно так, да что бы я делал, если чего посерьезнее случилось… Ладно, докладывай, — подполковник вытер ладонью лоб, закурил.
— У меня все на кабачке отмечено, — сказал Вовка и полез к штанам, в карманах которых хранились драгоценные кабачки, — сейчас я все… — Увы, карманы были пусты. — Где же кабачки? — чуть не плача, спросил маленький разведчик.
— Могу доложить, — шагнул через порог повар, — кабачки на сковородке. Можно подавать?
— Перец с чесноком! — возмутился Вовка. — Удружил!
— Ну, а зачем же расстраиваться? — улыбнулся Лепешкин.
— Могу удружить! — козырнул повар. — Есть и перец и чеснок!
— Что вы наделали? — сокрушался Вовка. — Ведь на кабачках все было написано. Шпаргалку поджарили… — Володя уткнулся в подушку и разревелся. — Вся разведка пропала даром…
— Это дело поправимое, — успокоил мальчишку командир. — Ты ведь не забыл, где пушки немецкие стоят?
Володя вытер слезы, сел на койке и стал обстоятельно рассказывать командиру о том, что видел в городе, как переправлялись туда и обратно. Подполковник еле успевал делать пометки на топографической карте и повторял лишь одно слово: «молодец».
Сведения оказались ценными и своевременными. Через несколько дней войска армии пошли в наступление. Артиллерия и краснозвездные штурмовики точными ударами сметали с лица земли все огневые точки врага, ловко замаскированные на улицах Мелитополя. В этом им помогли сведения, добытые в тылу фашистов маленьким разведчиком, советским пионером Володей Валаховым.
Левашев оказался настойчивым человеком. Дел у разведчиков по горло, а он свое:
— Пора, Валахов, за учебу. Командир полка требует, чтобы я учил тебя.
— Как же это так? — (удивился мальчишка. — Все воюют, а я задачки решать буду?
— Будешь учиться — останешься в полку. Не будешь — подполковник сам отвезет в детский дом, — припугнул ефрейтор.
Расставаться с полком Вовке не хотелось, и он беспрекословно подчинился приказу командира. В часы затишья усердно решал задачи, учил правила грамматики. Разведчики где-то раздобыли роман Толстого «Война и мир». Вовка прочитал его вслух своим фронтовым друзьям от корки до корки. Французский текст он пропускал.
— Хорошо читаешь, — с завистью говорил ему Фома, — а у меня вот грамоты маловато. Может, и мне с тобой за компанию подучиться, а?
Так у ефрейтора Левашева стало два ученика. Но учиться вместе им долго не пришлось.
Как-то раз во время очередного урока в землянку к разведчикам вбежал сержант и приказал им срочно отправляться на открытое партийное собрание в штаб.
В позолоченном осенью саду выступал гвардии подполковник Лепешкин. Он говорил о том, что скоро полк пойдет в наступление, что коммунисты должны быть впереди. В конце своего выступления командир добавил:
— Среди нас есть пионер Валахов. Этот храбрый юный разведчик сделал большое дело! Он достал карту немецкого укрепленного района, ходил на важное боевое задание. Но в этом наступлении ему надо быть в тылу. Так что учтите это, товарищ Валахов!
Потом выступили коммунисты и комсомольцы. Они говорили о том, как лучше выполнить приказ командования, заверяли, что будут в бою смелыми, и обещали обязательно победить врага.
Хотелось и Володе быть таким, как все коммунисты и комсомольцы, тоже пойти в бой, но он знал: нарушать приказ нельзя.
— Это будет страшный бой, — сказал Левашев. — И командир полка прав, что ты не должен быть на передовой.
На следующий день на рассвете начался такой грохот, что, казалось, сама земля разваливается на части.
Вовка выбежал из землянки. Грохот заглушал все. Стреляли пушки, пулеметы, сотрясали воздух своим гулом гвардейские минометы «катюши», ревели самолеты.
На военном языке это называется артиллерийской и авиационной подготовкой атаки. Наступали по всему фронту.
Вовка взобрался на высоту, хотел посмотреть вокруг, но высотка оказалась уже занятой. Там в неглубоком окопчике стояли генерал и несколько офицеров.
— Рядовой Валахов, разведчик роты из полка Лепешкина, — доложил мальчишка и вытянулся в струнку.
Генерал строго посмотрел на маленького солдата и, обращаясь к одному из офицеров, спросил:
— Что тут Лепешкин детский сад развел, что ли?
Офицер что-то шепнул генералу, и лицо того сразу подобрело.
— Слышал, слышал о таком, — заговорил он. — Хорошую карту раздобыл, но воевать ему все-таки рановато…
— Товарищ генерал, разрешите в стереотрубу посмотреть, — вдруг попросил Вовка.
— Посмотри, — разрешил генерал.
Прильнув к трубе, Вовка увидел идущие в бой танки. Из сада, сверкая клинками, неслись конники. Артиллеристы толкали вперед пушки, останавливались, стреляли и снова толкали. Вовка искал своих. Он водил стереотрубу то вправо, во влево, но знакомых разведчиков так и не увидел. Все пехотинцы казались одинаковыми. Бежали, падали и снова бежали.
— Насмотрелся? — спросил генерал. Он окинул Володю внимательным взглядом и, почему-то тяжело вздыхая, сказал: — А эту записку передай своему командиру полка.
— Есть! — ответил маленький сержант.
Мальчишке хотелось быть там, где идет бой, самому сразиться с врагами и казалось, что это совсем просто: стреляй, догоняй удирающих фашистов…
— Где ты болтаешься? — напустился на Вовку Фома, когда тот вернулся в землянку. — Полк в наступление пошел, а меня нянькой к тебе приставили… Разве это дело?
— А я тебя не держу, — буркнул Вовка. — Без разрешения я не пойду туда. Нельзя, значит, так надо.
— Тогда я пойду, а ты около кухни побудь, — заторопился Фома и, взяв автомат, выскочил из землянки.
На окраине Мелитополя стоял несмолкаемый гул. Стреляли орудия, громыхали танки, пикировали из-за облаков самолеты… Поодиночке и группами шли в тыл раненые. У кого обмотана голова бинтами, у кого рука, нога… То там, то здесь прямо возле хат рвутся снаряды. Огрызаются гитлеровцы.
Розовощекий повар то и дело поглядывал туда, откуда доносился грохот боя, ругался:
— Каша давно готова, а куда ее подавать, черт знает! Солдаты, наверное, проголодались.
Вовка молчал. Какое ему дело до какой-то каши, когда его товарищи сражаются с врагом, когда такое творится…
— Может быть, ты сбегаешь и узнаешь у командира, куда кашу подавать? — не унимался повар. — Вот черти. Гляди, к вечеру не затихнет…
Вовке только того и нужно было. Перепрыгнув через траншею, он, не сгибаясь, побежал в сторону грохота.
— Ты куда? — окликнул его из окопчика солдат.
— Командира ищу! — второпях ответил Вовка и побежал дальше. Над головой просвистел снаряд. Мальчишка скатился в воронку и, к своему удивлению, увидел там Левашева.
— Ты как сюда попал?
— Капитана ищу. Спросить надо, куда обед подавать…
— Да разве до обеда сейчас? — проворчал ефрейтор. Он сказал еще что-то, но Вовка не расслышал его слов. Со стороны противника ударили сразу несколько орудий и пулеметов. Левашев чуть пригнулся, а потом, выглянув из воронки, начал строчить из автомата.
— Сиди тут! — крикнул он Вовке и куда-то побежал.
Терпкий запах пороховой гари ударил в нос. Мальчишка тоже выглянул из воронки. Совсем рядом лежали два убитых немца. А чуть подальше — перевернутый вверх колесами пулемет. И еще увидел Вовка, как с автоматом наперевес бежит его командир — разведчик Петя. Неожиданно он взмахнул руками и, выронив автомат, упал.
— Петю убили! — не своим голосом закричал Вовка. — Убили!
Вдруг, откуда ни возьмись, рядом появился капитан.
— Левашев! — крикнул капитан. — Возьми группу солдат, ударь с тыла!
— Куда кашу нести? — спросил Вовка, но командир роты не расслышал его. Кругом стояла оглушительная трескотня. Наши бойцы залегли. С серого курганчика продолжал громко стучать вражеский пулемет.
Он строчил без передышки, не давая поднять головы советским солдатам. Капитан, пригнувшись, побежал по траншее и откуда-то издалека послышался его голос: «Уходи! Немедленно!»
Справа к домам подходили танки. Большим пламенем пылала крыша. А пулемет все стрелял и стрелял. Рядом в окопе стонал раненый пожилой солдат.
— Да нешто на него управы нету! — ворчал он. — Подползти незаметно и…
Вовка посмотрел вокруг. На глаза попалась тяжелая противотанковая граната, видимо, кем-то забытая в окопе. Мальчишка несказанно обрадовался находке. Такой штукой не только пулемет, а самую большую пушку можно заставить замолчать.
Не сознавая смертельной опасности, он выбрался из окопчика и пополз к курганчику, с которого строчил вражеский пулемет. Пули свистели над головой. За ворот гимнастерки сыпалась сухая картофельная ботва. На зубах хрустел песок. Курганчик все ближе и ближе.
Вовка решил зайти в тыл фашистским пулеметчикам. Обогнув курганчик, он начал потихоньку карабкаться по его противоположному склону. Вот уже до пулеметного гнезда рукой подать.
— Ага! Попались! — закричал Вовка и, взмахнув гранатой, застыл над фашистскими вояками. Немцы оторопели. Пулемет сразу замолчал.
Могли бы фашисты убить Володьку, но в руках у него противотанковая граната. Упади маленький солдат, скошенный вражеской пулей, граната мгновенно взорвется со страшной силой и тогда всем «капут».
Воспользовавшись замешательством противника, наши бойцы ринулись в атаку.
— Руки вверх! — услышал Вовка за своей спиной знакомый голос и, повернувшись, увидел капитана.
В его руке поблескивал автомат.
Подоспевшие разведчики разворачивали захваченный пулемет в сторону врага.
Немцы, задрав руки, злобно смотрели на маленького советского солдата, который заставил их сложить оружие.
— Отвести пленных в тыл! — приказал капитан и кивнул на противотанковую гранату в руках Володи: — Ты знаешь, что этой штукой танк разбить можно? Схватил… После боя я тебе устрою «баню».
— А я что, дурак? — простодушно ответил Вовка. — Я же вытащил из нее запал.
Стоявшие рядом солдаты засмеялись.
Капитан сначала улыбнулся, потом насупил брови.
— Ладно, веди их Левашеву. А это тебе. — Командир подарил маленькому разведчику новенький парабеллум, отнятый у немецкого офицера.
…Через пять дней, когда уже был освобожден Мелитополь, Лепешкин навестил Вовку.
— Приехал пороть тебя за непослушание, — шутил он. — Вот в записке, которую ты передал мне, командующий так и пишет: «пороть». Не тебя, а меня хочет генерал «пороть».
«Я больше не буду», — хотел сказать мальчишка, но промолчал.
А подполковник, вынув из кармана медаль «За отвагу», уже серьезным голосом произнес:
— От имени Президиума Верховного Совета СССР вручаю награду.
Потом, прикрепляя медаль к гимнастерке маленького солдата, добавил:
— Кроме того, тебе присвоено звание сержанта.
— Служу Советскому Союзу! — отчеканил Вовка.
Командир был весел. Полк отлично выполнил боевую задачу. Многие гвардейцы и сам командир были награждены боевыми орденами.
В тот же день полк двинулся вперед. Маленький сержант ехал на вороном коне рядом с подполковником Лепешкиным. Медаль он прикрепил на борт шинели. Через плечо на ремне висел немецкий пистолет.
Когда полк проходил по улицам Мелитополя, Володя вдруг увидел Толю. Мальчишка стоял с лопатой возле дома и смотрел на солдат-освободителей.
— Толька! — крикнул Володя и помахал рукой.
Толя узнал приятеля, но нисколько не удивился, увидев его на коне и в военной форме.
— Уходишь? — спросил он.
— Победим гитлеризм, приеду! А что ты делаешь?
— Закапываю воронки. Приезжай, Вовка!
Володя повернулся к приятелю так, чтобы тот увидел медаль на отвороте шинели. Но Толя медали не заметил. Он помахал над головой старой шапкой и крикнул вдогонку:
— А еще потребуется что-нибудь, приходи!
— Ладно, увидимся! — ответил Володя, и ему почему-то стало немного грустно.
Советские войска с боями освобождали деревни и села и шли на запад. Вскоре немецко-фашистские захватчики были отброшены за Днепр.
В боях и походах маленький гвардии сержант закалялся, приобретал боевой опыт, не по годам взрослел, но по матери скучал, думал о ней часто. И вдруг радость! На Днепре во время небольшого затишья Володя впервые за свою жизнь получил письмо. Конверт из старой пожелтевшей обложки ученической тетради. Володя сразу догадался — это от матери. Не дочитав его, он на радостях побежал к разведчикам.
— От мамы!.. — только и мог выпалить он, протягивая письмо Левашеву.
— Читай вслух, — предложил ефрейтору Фома. А тут и другие разведчики стали просить почитать письмо. Левашев кашлянул и, разгладив на ладони листок, начал громко:
«Здравствуй мой сынок, Володя! Вчера зашел председатель колхоза и говорит: „Мария, радуйся! Письмо тебе от Володи“, — и дает голубой конверт. Я так и обомлела. Значит, жив ты, мой родной! А мы думали, что тебя немцы проклятые замучили. Где же ты теперь? Неужели правда, воюешь как настоящий солдат? Ведь тебе…»
Левашев поперхнулся и хотел пропустить, что было написано дальше, но Фома протрубил:
— Читай подряд…
«Ведь тебе только тринадцать годков, — продолжал ефрейтор. — Поди, страху натерпелся… Ты уж попроси командира, чтобы отпустил он тебя домой. Я рубаху тебе сшила.
А мне, родной, тоже досталось от фашистов. Проклятые собрали в селе баб и погнали, словно скот, в Германию. Кормили в дороге жмыхом да сырой свеклой. А били они нас шомполами да плетками. Может быть, и в живых бы мы не остались, если бы не наши солдаты. Спасли нас, родимые, от смерти. Машинами в село привезли.
Колхоз наш пока бедный. Мужиков нет, коней в армию отдали. В поле работают одни бабы да малыши.
Я не работаю. Лежу пластом и кровью харкаю. Это они — изверги, довели меня до могилы. Уж не знаю, выживу ли? Пропиши, сыночек, долго ли еще воевать будешь? А если не пустит тебя командир домой, то служи усердно, начальства слушайся и фашистов бей нещадно. Отомсти им за все наши страдания.
Кончится война — учись на командира. Это тебе завет материнский. Может, и я доживу до тех лет, чтобы на тебя полюбоваться.
Пропиши мне, сынок, сыт ли ты, одет ли, не обижают ли тебя. Под пули не лезь.
Целую тебя крепко. Твоя мама».
— Тут есть приписка, — добавил Левашев и прочел:
«Вовка, это я писал. Мама диктовала. Совсем худо маманьке, сильно хворает. Ну, бывай. Твой брат Виктор».
Фома молча подошел к Левашеву и, взяв у него письмо, гневно сказал:
— Вы слыхали, братцы? Да разве после всего этого можно щадить фашистов? Гнать их и бить беспощадно!
— Правильно! — хором ответили разведчики. — Бить врагов беспощадно!
В тот же день в полку было общее собрание. Гвардии подполковник Лепешкин сам читал для всех письмо Вовкиной матери. Выступили офицеры и солдаты. Все они клялись беспощадно бить фашистов. Тут же коллективно был написан ответ. В письме командир хвалил Володю, рассказывал о его подвигах. Но заканчивалось оно неожиданно для маленького сержанта Валахова: «Будьте спокойны за судьбу вашего сына. Завтра он едет в Москву. Посылаем его учиться в Суворовское училище. Через год приедет к вам на каникулы».
Вовка не знал, радоваться ему или огорчаться. Как поступить в этом случае, подсказал Левашев:
— Приказ есть приказ. Выполняй.
Проводы были сердечными. Солдаты обнимали и целовали своего маленького друга. Подарили ему новенькую шинель с погонами сержанта, сапоги, полевую сумку и компас, трофейные часы, снабдили деньгами на дорогу. До штаба армии, где Володя должен был получить документы, его провожали Фома и Левашев. Всю дорогу вспоминали о минувших боях, говорили о счастливой жизни, которая наступит после войны.
— Мне бы сейчас за плугом походить, — вздыхал Фома и с грустью смотрел на свои большие руки, тоскующие по мирному труду.
— А я по ребятишкам соскучился. В школу хочется, — поддакивал Фоме бывший учитель Левашев.
За разговорами не заметили, как подъехали к штабу. Кругом ходило много офицеров. Маленький сержант еле успевал приветствовать их. Мимо прошел генерал. Володя вытянулся в струнку, поприветствовал его. А генерал прошел мимо и внимания не обратил.
— Не порядок, — пошутил Фома, — Все же ты гвардии сержант, а генерал тебя не заметил.
Расстегнув шинель так, чтобы была видна медаль, Володя юркнул в генеральскую землянку.
— Товарищ генерал! Гвардии сержант Валахов! — представился он генералу. — Разрешите обратиться?
— Обращайтесь, — ответил генерал, не поднимая головы. Он рассматривал какую-то карту.
— Когда вы шли, я отдал вам честь, но вы почему-то не ответили.
Генерал бросил карандаш на стол и, сняв очки, с удивлением посмотрел на мальчишку.
— Дорогой мой сержантик, — заговорил он. — Устал я. Понимаешь, устал, потому и не заметил. Ты уж извини меня.
Вовка улыбнулся и не знал, что ответить.
— Вот и встретились мы еще раз, — сказал генерал. — Звонил ваш командир. Одобряю. Я еще тогда в записке писал Лепешкину: «Пришли его мне, определю». Жаль было расстаться. Ну ладно. Значит, учиться хочешь? — спросил генерал.
— Хочу!
— Вот и прекрасно! В Москву в Суворовское училище поедешь.
Вовка хотел уже выйти из землянки, но, вспомнив своих друзей, замешкался у порога.
— Ну, что еще у тебя? — спросил генерал. — Выкладывай.
Немного смущаясь, маленький сержант рассказал о Фоме и Левашеве и попросил генерала отпустить их домой к мирному труду.
— Не могу, товарищ сержант! Нам предстоят еще тяжелые бои. Пусть уж потерпят твои друзья еще немного.
— Они не просили. Это я сам…
— Это хорошо, что ты о людях заботишься, — похвалил Володю генерал, — хороший командир из тебя получится. Ну, а сейчас иди, поезд через час отходит.
Около землянки Володю ждали Левашев с Фомой. Тут же стояла грузовая машина, на которой ему предстояло ехать на прифронтовую железнодорожную станцию.
Когда маленький сержант был уже в кузове, Фома, подозрительно потерев кулаком глаза, попросил:
— Генералом станешь — нас не забывай… и застегнись, простынешь.
— Смотри, учись хорошенько! — крикнул вслед отходящей машине Левашев и помахал рукой.
На железнодорожной станции было многолюдно. Все куда-то спешили, суетились. Слышались шутки, а на душе у Володи стало тоскливо. Никак он не мог забыть друзей-однополчан.
В комендатуре его покормили. Потом какой-то майор положил ему в кожаную сумку документы и проводил до вагона.
Пассажиры с удивлением и уважением рассматривали маленького сержанта, расспрашивали, за какой подвиг получил он медаль. Сначала сержант охотно отвечал, а потом ему все это надоело и он, забравшись на верхнюю полку, заснул.
Через трое суток сержант Владимир Валахов прибыл в Москву в Управление суворовскими училищами и предстал перед генералом.
— Гвардии сержант Валахов прибыл на учебу! — доложил он.
— Фронтовик? — спросил генерал.
— Так точно! — Володя то и дело козырял и стучал каблуками, думая, что этим самым выражает свою дисциплинированность и готовность выполнить приказ генерала.
— Ну ладно… козырять ты умеешь, а учиться как будешь, хорошо?
— Так точно. Хорошо буду учиться. Даже отлично, — заверил маленький сержант генерала.
Но своего слова Володя не сдержал. Трижды убегал он из Суворовского училища, и каждый раз его ловили. Дальше Курского вокзала убежать не удавалось.
— И не стыдно тебе? — говорил генерал. — Товарищи на фронте думают, что ты учишься, а ты…
— Учиться никогда не поздно. Я фашистам хочу мстить, — твердил Володя. — Нечего мне с «малышней» за партой сидеть…
— Приказываю учиться, гвардеец! — сердился генерал.
Приказы и уговоры не помогали. Учился Володя плохо.
Однажды после очередного побега, когда офицер-воспитатель привел Володю в Суворовское училище, он увидал на своей койке письмо. Маленькое, треугольное. Письмо было печальное. Брат Виктор писал:
«Вчера умерла мама… Телеграмму хотел послать тебе, да денег не было. О тебе вспоминала. Наказывала, чтобы ты учился. Очень она хотела, чтобы ты стал офицером».
Никто не видал, куда исчез суворовец Валахов. Шинель и шапка на месте, на койке разорванный конверт, все цело, а мальчишки нет.
Все училище было поднято на ноги. Казалось, что нет такого уголка, куда бы ни заглянули офицеры. Известили милицию. И лишь ночью дежурный по училищу, забравшись на самую верхнюю лестничную площадку, услышал: кто-то на чердаке плачет… Это был Володя. Прижавшись к трубе, он сидел на пыльной балке и, закрыв лицо руками, плакал.
Командиры и товарищи как могли приласкали осиротевшего мальчика. Помогли пересилить горе, подсказали, как поскорее избавиться от печали. В труде, учебе любое горе переживается легче. Володя полностью подчинил себя главному делу — занятиям.
А вскоре произошло другое событие. Уже радостное. В гости к Вовке приехал ефрейтор Левашев.
Мальчишка вбежал в вестибюль и увидел своего фронтового друга. Он стоял около стенда и рассматривал фотографии суворовцев-отличников учебы. Стоял на одной ноге. Сердце у Вовки замерло от испуга. А Левашев, шагнув к нему на костылях, заговорил:
— Здравствуй, суворовец! Я тут вот фотографии разглядываю, а твоей почему-то не нахожу среди отличников учебы?
— Как же это, а? — кивнул Вовка на единственную ногу ефрейтора, словно не расслышав вопроса.
— Как видишь… Отвоевался я…
— А как остальные?
— Фома погиб, — глухо сказал Левашев и опустился на стул, стоявший около стенда. — Остальные пока живы, о тебе спрашивают, беспокоятся, почему не пишешь, как учишься. Всем хочется, чтобы ты не терял гвардейскую честь, честь фронтовика.
Суворовец промолчал.
Долго говорили фронтовые друзья: ученик и учитель. Посочувствовал Левашев и несчастью Володи, сказал, что только фашисты виновны в смерти Володиной матери.
— А помнишь наказ матери? — спросил Левашев.
— Помню, — потупился Володя и мысленно давал клятву: «Я буду офицером. Буду учиться только на отлично. А если потребуется еще раз защищать Родину, то не пожалею жизни».
Многое понял в часы беседы с Левашевым маленький сержант. Расстались, как сын с отцом. Даже прослезились оба.
…И в болезни бывает перелом, и в ходе войны, когда силы противника почти равные. Бывает переломный период и в характере человека. Наступил он и у Володи.
Суворовское училище Владимир Валахов закончил с золотой медалью.
Аттестат Володи Валахова.
Он был одним из лучших физкультурников роты, имел три разряда по разным видам спорта.
После окончания Суворовского училища Володя поступил в Ленинградское военное училище и закончил его по первому разряду. Это значит с круглыми пятерками.
Стал командовать ротой.
Вскоре слава о роте Валахова гремела по всему Военному округу.
Нашлось место и подвигу. Целый год рота Владимира Валахова занималась разминированием под Новгородом тех мест, где шли когда-то бои с врагами. Тысячи мин, десятки сотен забытых и брошенных снарядов обезвредили валаховцы. За выполнение этого задания командир роты был награжден командующим ценным подарком.
Теперь ребята Новгородской области могут спокойно бегать по лугам и лесам. Там уже нет мин и снарядов.
Затем офицер Владимир Валахов закончил инженерный факультет одной из военных академий в Москве.
Сейчас он служит в Советской Армии и водит большую дружбу с пионерами и школьниками.
Как-то в тире части появилась ватага ребят.
— Это что за гвардия? — спросил командир полка.
— Понимаете, товарищ полковник, все они члены ДОСААФ, а тира у них нет, — сказал майор Валахов. — Разрешите, я с ними займусь?
— Не разрешил бы, тир сегодня нужен, но, учитывая… — полковник улыбнулся, — словом, вы расскажите ребятам о себе…
