К водной стихии мне не привыкать. Открыв глаза, я подхватил идущий ко дну рюкзак, всплыл на поверхность и, по-чапаевски загребая одной рукой, поплыл к берегу. Рядом со мной Лева и Вольф буксировали туда же разбухший от воды ковер. Впрочем, он распластался по поверхности и, кажется, сохранял плавучесть. Рядом с Лешеком вынырнула чья-то черноволосая головка. Конечно же, это русалка Эльвира, словно протелепала о прилете своего возлюбленного и приплыла на свидание. Сначала они смущенно смотрели друг на друга, потом коротко поцеловались и поплыли вслед за нами. Господи, ну совсем дети, а туда же, любовь-морковь.

— Дяденька, это не ваше? — Эльвира догнала меня и подняла вверх на вытянутой руке гермомешок с видеокамерой.

— Мое. Будь другом, отдай мне это на берегу.

«Тоже мне, «дяденька»! — обиженно подумал я. — Да ты на сто сорок три года меня старше, тетенька! А за камеру, конечно, спасибо».

По забурлившей вокруг воде я понял, что и остальные русалки тут как тут. Ну конечно, после заката русалки обычно выходят на берег, снимают хвосты и устраиваются на ночлег на деревьях.

— Привет, — сказала, проплывая мимо меня, Светка. — Давно не виделись. Давай, помогу.

— Спасибо, сам управлюсь.

— Давай, давай. Я все-таки в ласте, — она отобрала у меня рюкзак, плыть стало легче.

— Ты не бойся, я больше не буду к тебе приставать. Можешь хранить верность своей возлюбленной. И вообще, ты не в моем вкусе.

— Взаимно.

Мы выбрались на ту самую поляну, где несколько дней назад был наш лагерь. Русалки переоделись в балахоны и развесили свои хвосты сушиться на ветвях деревьев, мы же сушили свою одежду на себе, поскольку переодеться было не во что. Вольф очень быстро нашел выход из положения — обернулся волком и носился между деревьев, суша свою шкуру. А я наломал хворосту и запалил пионерский костер. С одной спички. Уж что-что, а спички у туриста всегда сухие.

— Здоровски! — наблюдая за мной, сказала Эльвира. — И кремень не нужен, и трут раздувать не надо!

Все остальные русалки тоже сгрудились у костра. В этот раз среди них была и пожилая русалка, Светкина мамаша, которую мы в прошлую нашу встречу спасали. Сколько же, интересно, ей лет? И сколько лет этому скотине-толмачу, если он Светкин папаша? Может, он тоже какая-нибудь нелюдь? Или просто так хорошо сохранился? Хотя какое мне дело, своих забот хватает!

Вольф притащил с соседнего луга несколько куропаток. Как он их наловил в темноте, одному Богу известно. Русалки их быстро ощипали и насадили на вертелы. После ужина мы с Левой соорудили шалаш (не люблю спать просто так, под открытым небом), настелили лапнику и устроились на ночлег. Вольф с Дашкой и Машкой (или Наташкой, черт их разберет) остались куковать у костра, выудив из недр рюкзака неиссякаемую баклажку, чудесным образом проигнорированную цыганами. Лешек с Эльвирой уединились где-то в ворохе прошлогодней листвы, а остальные русалки залезли спать на деревья.

Я проснулся самым последним. Мне снился сон, что мы с Катькой купаемся в фонтане. А вода теплая-теплая. И колючая. Колючая и пахнет елками — это я уткнулся носом в лапник. Шел уже девятый час, и солнце поднялось довольно высоко. Все, не дожидаясь меня, позавтракали, а мой завтрак ждал меня в еще теплой золе догоревшего костра. Это было традиционное русалочье блюдо — рыба, запеченная в глине. Чертовски вкусная вещь! Достаешь из золы глиняную лепешку, разламываешь — получаются две тарелки, в каждой по полрыбины, нежнейшей и аппетитной. Одно плохо, что без соли. Сами русалки уже надели свои хвосты и шлепали ими по мелководью. Лешек тосковал на берегу, не сводя глаз со своей возлюбленной.

— Так что, господа? — спросил Лева. — Как мы в дальнейшем будем передвигаться?

— На своих двоих, — весело ответил Вольф.

У него с утра было хорошее настроение.

— А кто-то даже на четырех!

— Я что хочу сказать, у Ивана же осталось немного денег от его институтской получки. Может зайти в ближайшую деревню и купить там пару кляч?…

— Послушайте, — я развернул карту. — Смотрите сюда. Из озера вытекает река Синява. Нам надо на юго-восток, правильно? А река уходит немного южнее, но это не имеет значения. Может купить в деревне не пару кляч, а топоры и пилу. Тогда мы построим плот и доплывем до того места, где работают шемаханские АГЗУ. Пусть это и крюк, но там мы поднимем в воздух наш ковер и быстро наверстаем упущенное.

— Гениально! — Вольф зааплодировал.

— Эльвира говорит, — сказал подошедший к нам Лешек, — там, возле истока реки, лежит дора.

— Дора? — усмехнулся я. — Это что, еще одна русалка? Ее надо приводить в чувства или она уже дохлая?

— Да нет, дора — это большая такая лодка. Ее немного просмолить, типа проконопатить и можно как бы плыть.

— Серьезно? Это меняет дело. Пошли, посмотрим посудину!

— Но она говорит, что по реке этой плыть как бы стрёмно. Там впереди дури.

— Дури? Что это?

— Ну, пороги. Там немало людей потопло.

— Ерунда, — ответил я и добавил без ложной скромности: — Я лучший в мире специалист по прохождению порогов. Если не считать командора, но он в плену у Кощея.

* * *

Дорой они называли небольшой весельный баркас. Или шестиместный шлюп, даже не знаю с чем правильнее сравнить. В общем, огромная лодка. Мы всеми подручными средствами отчерпали из нее воду и, используя ваги и рычаги, перевернули вверх дном. Да, кое-где были трещины, но в целом можно считать посудину в хорошем состоянии. Я велел Лешеку раздобыть смолы, дегтю и пакли, думаю, он знает как, объяснять не надо. Леву отправили-таки в деревню за топором, а заодно купить какой-нибудь еды, поскольку заниматься рыбалкой и охотой нам было некогда. А мы с Вольфом занялись приведением нашего плавсредства в божеский вид. Труднее всего дело обстояло с веслами, но, думаю, когда Лева принесет топор, мы и с этой проблемой справимся.

Короче, после четырех часов ударного труда мы перевернули лодку обратно на киль и спустили на воду. Лева притащил из деревни еще гвозди и разные дощечки. Мы прибили дощечки к жердям, получились весла. Авось выдержат. До границ Шема Ханства нам плыть, по моим подсчетам, два-три дня, не больше, так что Господь не выдаст, свинья не съест. Разбить о борт нашего корабля бутылку шампанского у нас не получилось, ввиду полного ее отсутствия, но из неиссякаемой баклажки мы, все-таки, наше судно окропили, да и сами сделали по ма-а-аленькому большому глоточку. И тронулись в путь.

Первые километры пути оказались не из легких. Река для такого судна еще не очень полноводна, частенько приходилось прыгать за борт, чтобы не сесть на мель, либо приподнимать нос или корму, когда судно не вписывалось в поворот. Но к вечеру, после впадения нескольких притоков, Синява набрала силу и понесла нас с приличной скоростью, можно даже не грести, только знай себе, подправляй курс рулем.

Мы плыли до темноты и отмахали от русалочьего озера приличное расстояние. На следующий день погода нас не порадовала. Моросил дождь, дул мокрый и колючий ветер и вообще было мерзко и противно. Через час послышался шум порога.

— Это они, — мрачно сказал Лешек. — Дури.

В первый порог мы вломились без просмотра. Я, как наиболее опытный лоцман, занял место у руля, Вольф с Левой сидели на веслах, Лешек стоял на носу и шестом отталкивался от камней. Первый порог был достаточно простого, шиверистого типа, то есть небольшой уклон и хаотически разбросанные валуны, поэтому такая тактика имела смысл. Но дальше, когда перепад высоты стал серьезнее, появились крутые сливы и высокие стоячие валы, один из которых плюнул Лешеку в морду и сбил его с ног, я понял, что стиль прохождения пора срочно менять.

В первом же удобном месте мы причалили к берегу на отдых. Я собрал все весла, укоротил их топором и привязал к цевьям небольшие перекладинки. Дело в том, что поначалу мы использовали на нашей доре академический, то есть уключенный способ гребли. Это быстрый и энергетически выгодный способ, но на гладкой воде. В пороге он не годится, поскольку гребец сидит спиной вперед и не видит, куда плывет. Недаром же индейцы придумали каноэ. Вот я и переделал наши весла в канойные, показал ребятам как ими работать, то есть прямые и управляющие гребки, после чего мы отправились пешком по тропинке вдоль берега посмотреть, какие сюрпризы река приготовила в этом пороге, нет ли там засад или ловушек. В целом все было чисто, надо только придерживаться основной струи и по возможности уходить от стоячих валов, они здесь высокие и могут залить нашу дору по самые фальшборта.

— У-ух! У-ух! — это мы прыгаем с вала на вал, свергаемся с водопадов, мокрые по самую макушку.

— Давайте, давайте! — кричу я. — Влево, поработаем! Чтобы нашу фелюгу не размолотило в щепки!

Мы оставили по правому борту здоровенный «троллейбус», скатились с водопадика в пенную «бочку».

— Работаем, работаем! Не тормози, сникерсни! — надрываю я голосовые связки, перекрикивая шум порога.

В лодке уже по колено воды, она стала тяжелая и практически неуправляемая, но впереди, за поворотом, блестит зеркальная гладь плеса. Последний прижим к отвесной скале. Пытаемся уйти от валов, это получается плохо, потому что и мы устали, и лодка почти не слушается. Вода, «бочка» за «бочкой» обрушивается в нашу посудину. Еще бы один вал, и мы пошли бы ко дну, но, к счастью, этого вала не было. Расходясь по сторонам водоворотами и воронками, струя выносит нас на спасительный плес.

— Только не раскачивайте лодку! — предупреждаю я. — Если черпанем воды — пойдем кормить рыб.

— Знаем без тебя!

Зачалившись, выходим на твердую землю и просто лежим пластом, отдыхаем. Потом начинаем отчерпывать из доры воду.

— Дальше небольшой тихий кусок, — сказал Лешек, — а потом, через версты три, «Чертовы Дури» — совсем сильный порог! Может, пойдем дальше пешком?

— Ну уж нет! — решительно ответил я. — Или боишься?

— Я нет! — поспешил заверить Лешек.

Молодежь! Самое страшное для них — признаться в собственном страхе. А что тут такого? Я и сам иногда боюсь. Просто верю в свои силы и в то, что кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Так что, все хорошо. Одно плохо, все мы насквозь мокрые. Зря я оставил у бабы Яги в избе свое сплавное снаряжение — гидрокостюм, защиту от камней… А гермомешок пригодился, хоть видеокамера не промокла и продукты. Надо было и гермомешков побольше с собой захватить, да кто же знал, что сухопутное путешествие превратится в водное.

Отчерпав из лодки воду, мы перекусили хлебом, вареными яйцами и вареной картошкой. Интересно, она всегда тут росла или за Сине-морем у них есть своя Америка?

— Этот фрукт всегда здесь был? — спросил я, откусывая от большой желтоватой картофелины.

— Нет, его сотворил Великий Волше…, короче, Бэдбэар, — ответил Лева. — Он так и сказал: «Я дарю вам это чудо — пищу богов. Сей плод станет вашим вторым хлебом!»

— Не плод, а клубень.

— Какая разница! Главное — вкусно.

Следующий порог и в самом деле оказался посерьезней предыдущего. Два раза мы налетали на камни, при этом дора так жалобно трещала, что казалось — это последние секунды ее жизни. Внезапно в окружающем мире мне померещилось что-то до боли знакомое. Черт, это же Пасть Дракона, один в один! Такой же язык на входе, два камня-клыка, моляры, глотка. Только все как бы слегка миниатюрнее, а водопад на выходе чуть меньше и более пологий. В середине порога Лешек сломал весло. Мы свалились с водопада лагом (боком, то есть) и лишь по счастливой случайности не перевернулись. И когда, наконец, последний вал остался за кормой, и мы потихоньку, чтобы не расплескать, направили залитую по самые фальшборта нашу посудину к берегу, я готов был поклясться, что в моей биографии еще не случалось более рискованного прохождения.

Лагерь мы устроили сразу за порогом. Примерно в километре вниз по реке от нашего лагеря виднелся мост. Там проходила та самая дорога, по которой наш, еще конный тогда, отряд, полный великих надежд, спешил в Алмазную долину на встречу с Великим… и так далее. Когда же это было? Целую вечность назад!

Высушив у костра одежду и, чем Бог послал, отужинав, мы устроились на ночлег под перевернутой лодкой, поскольку дождь все продолжал моросить. Мне снился сон, что мы никак не можем причалить к берегу. Лодку залило, мы сидим в воде по уши, гребем изо всех сил, но как ни стараемся, до берега достать не можем. Мы и на самом деле лежали в воде. За ночь река разлилась и затопила наш бивак.

— Мужики, а давайте испытаем как бы в действии прибор, — предложил Лешек. — Ну, который мы из этого НИИ типа сперли? Достал этот дождь совсем!

— Перебьешься! — отрезал я. — Еще катаклизм какой устроим, только этого не хватало!

— Да какой катаклизм, блин, солнышко только вызовем!

— Лешек! — строго произнес Вольф. — Уймись!

Чтобы согреться, мы скорее перевернули лодку на киль и поплыли. Лешек вместо сломанного весла греб рогатиной с привязанным к ней платком. Сзади остались бушевать «Чертовы Дури». Хорошо, что мы прошли их вчера, сегодня, по высокой воде, попытка была бы не для слабонервных. Правда, себя я к слабонервным не отношу, но и к самоубийцам тоже.

Тряпица на рогатине Лешека, которую он использовал в качестве весла, совсем размочалилась и оторвалась. Лешек бросил рогатину на дно лодки и сердито смотрел на воду. Мы, хотя уже и согрелись, продолжали лениво грести, в чем особой нужды, собственно, не было. Река Синява несла нас сама и с приличной скоростью, нужно только подруливать, чтоб лодку не крутило и чтобы не впилиться носом в берег. Дождь перестал, но погода по-прежнему стояла пасмурная и гнусная. Гнусная в переносном и прямом смысле слова — комары просто озверели и атаковали нас даже на воде.

— Долго нам еще плыть? — спросил Лева, похоже, чисто риторически.

Я достал карту.

— До границ Шема Ханства верст тридцать-тридцать пять. По реке, учитывая меандры, может, и полста. Завтра, наверное, можно будет пытаться взлететь.

— Андреич, — сказал Лешек. — В твоей коробке со снадобьями есть такой… этот…

Он все никак не мог сформулировать мысль. Чего ему нужно в моей аптечке? Пантокрин? У них что, с Эльвирой проблемы? В таком нежном возрасте?

— …такой, такая кругленькая, маленькая, прозрачная с желтыми шариками.

— Покажи, — я достал банку из-под кинопленки, исполняющую роль аптечки и открыл крышку.

Он указал пальцем на пробирку с таблетками но-шпы.

— Можешь мне ее дать?

— Таблетку? Заболел, что ли?

— Да нет. Эту, прозрачную.

Понятно, ему нужна пробирка. Я пересыпал таблетки в пустой спичечный коробок и отдал освободившийся пузырек Лешеку. Лешек вытащил из рюкзака краешек ковра-самолета, срезал ножом немного ворса, сунул в пробирку и закрыл крышечку.

— И что получилось? — съехидничал Лева. — Талисман воздухоплавателя?

— Ета… Индикатор.

— Индикатор чего?

— Полета. Как ворсинки поднимутся вверх, значит АГЗУшки действуют, можно лететь.

— Мокрый ковер не полетит, — сказал Вольф. — Надо бы его вечером высушить. Как ты говоришь, Вань, у пионерского костра. Кстати, почему он пионерский?

— Долго рассказывать. Короче, пионеры, ну в смысле первопроходцы, всегда грелись у огромных таких костров.

Вечером мы натянули между деревьев веревку, развесили на ней ковер и развели костер.

— Смотрите! — сказал Лешек.

В пробирке ворсинки ковра сгрудились вверху у пробки, словно прилипли к ней. Лешек перевернул пробирку кверху дном, и все ворсинки, словно намагниченные, перекочевали к донышку.

— Завтра можно лететь.

* * *

Хмурое утро, хоть и без дождя, все равно оказывало действие гнетущее и невеселое. Над лесом висел туман, прелый воздух отдавал плесенью, даже птицы чирикали как-то тоскливо и раздраженно. Разве что комарам было наплевать на погоду, они нападали на нас бодро и самозабвенно.

— Туман, — безрадостно произнес я, — погода нелетная…

— Почему? — возразил Вольф. — Если невысоко и на небольшой скорости, да по приборам… Главное, чтобы дождя не было.

— А как вообще управлять этой штуковиной?

— А ты что, ни разу не пробовал?

— Нет.

— Ах, ну да. На самом деле очень легко. Если хочешь, научу за шесть секунд. Садись!

Вольф расстелил на поляне ковер, мы надули подушки, подогнали под себя лямки.

— Тянешь на себя вожжи — летишь вверх, упираешься сильнее левой коленкой и тянешь левую вожжу — вираж влево, соответственно правая коленка и правая вожжа — вираж вправо. Ослабляешь обе вожжи — опускаешься. Скорость устанавливается поворотом стержня. Ясно?

— Вроде бы да.

— Действуй!

Я повернул немного стержень по часовой стрелке. Ковер стал жестким и слегка задрожал. Теперь вожжи на себя. Мы поднялись над землей и помчались навстречу кронам деревьев. Чтобы не врезаться в них, я резче потянул на себя вожжи, и ковер взмыл почти вертикально.

— Но, но, не так резко, — Вольф чуть не свалился с ковра.

— Понял. Больше не буду.

Сначала управлять ковром было страшновато. Да еще туман. Я старался не подниматься высоко, иначе земля совсем скрывалась в молочной дымке, все вокруг становилось белесо, а поскольку внимание свое я полностью сосредотачивал на управлении, то наблюдать за показаниями приборов не успевал. Но, сделав три-четыре круга над нашей поляной, я уже мог следить за высотомером и горизонтом, понемногу освоился с управлением и даже заложил пару довольно крутых виражей. После шестого круга мы пошли на посадку. Ковер-самолет, это не самолет, в смысле не аэроплан, он может снижаться на малой скорости, а может и вообще остановиться и зависнуть над землей. Но это и не вертолет, опускается и взлетает он не строго вертикально, а по глиссаде, то есть по наклонной кривой. Поэтому, чтобы опуститься на нашу небольшую полянку и не повторять ошибки, допущенной при взлете, пришлось снижаться кругами, в смысле по спирали.

— Молодец, — похвалил меня Вольф. — Ас! Ты прирожденный летчик!

Уж и не знаю, сказал ли он это всерьез или иронизировал, на всякий случай я отшутился:

— Да что ты, Вольф, я еще чайник! До такого аса как ты мне еще расти и расти!

* * *

Мы летели на высоте сто саженей со скоростью пятьдесят верст в час. Вполне нормальная скорость, когда по прямой и без остановок. Летая с такой скоростью из дома на работу, я бы тратил на дорогу каких-нибудь двадцать минут. А по пробкам даже на любом супергоночном «Феррари» будешь тащиться час с гаком. Зато на такой скорости встречный ветер не обжигал лицо, можно было спокойно любоваться окрестностями и разговаривать. Мы подлетали к отрогам какой-то горной системы. Туман рассеялся, но не совсем, видимость пока еще была не больше двух километров, и едва различимые хребты таяли впереди в белесой дымке. На карте в этом месте красовалось огромное белое пятно, такое же, как и туманная даль перед нами.

— Это горы Злых Духов, — прокомментировал Лева. — Каждые два-три года здесь перманентно гибнет какая-нибудь топографическая экспедиция.

— Почему нельзя снять карту с ковра-самолета?

— Можно. Такие карты есть, но на них в Алмазной долине наложен гриф «Совершенно секретно». Считается, что простому человеку нечего делать в этих краях. А место очень примечательное, я бы даже сказал заманчиво-привлекательное. Я давно мечтал попасть сюда. Вон за тем хребтом долина, там водятся безвздоховые одноруки.

— Уф! — сказал Вольф. — Давайте сядем, соорудим перекус, что ли. Потом ты, Вань, меня сменишь. А то притомился я чегой-то.

Мы опустились на небольшое, покрытое кедровым стлаником, плато среди отрогов горной системы Злых Духов. Вольф, посадив аппарат, вскочил на ноги и начал делать наклоны, приседания и прочие гимнастические упражнения. Управлять ковром-самолетом и в самом деле, хоть и легко с одной стороны, с другой стороны весьма утомительно. Оттого, что постоянно упираешься коленками в ковер и держишь натянутыми вожжи начинает болеть спина, затекают ноги и руки — такая вот конструктивная недоработочка. Поэтому пилоту периодически необходима разминка.