Гигантский букет издавал яркий и мощный запах, немного смущавший Максима. Огромные розовые лилии, вальяжно раскинув лепестки, лежали на подушке из альстромерий и хризантем. Пышный, розовый цвет композиции оттенялся по краям букета листиками салала и серебристым бантом с завитушками, завязанным у основания.

Припарковав "Форд" рядом с Машиным "Ниссаном", Максим осторожно извлёк из салона букет, толкнул дверь и, пискнув сигнализацией, направился в дом. Сердце колотилось, как у подростка, пришлось остановиться, подождать, когда успокоится дыхание.

Она сидела за столом, перед ноутбуком и вдумчиво "настукивала" что-то на клавиатуре. Не настукивала, конечно, потому что клавиатура была проекцией на столе, а звук клавиш симулировала программа. Макс стал в двери, сбоку от Маши. Она обернулась.

Сбивчиво, но искренне Максим рассказал о том, как сильно изменилась его жизнь за последнее время, как он рад, что, наконец, встретил ту самую девушку, с которой готов разделить свою жизнь, о том, что он хочет отправиться с ней в путешествие, объехать весь мир, что деньги не проблема, что главное – она. В конце концов, к своему собственному удивлению, он сказал, что будет счастлив, если она согласится выйти за него замуж. Это было похоже на диковинную дешифровку желаний, которые доходили до адресата без искажений. Ему почему-то вспомнилось, с какой жадностью он набросился на пахучий армянский шашлык, который варганили в пристройке у автосервиса, и то странное чувство предательства, возникшее сразу после того, как живот оказался набит жареным мясом. Из-за непрошенного воспоминания финал признаний вышел несколько смазанным. Его глаза, до этого старательно избегающие любого контакта с Машей, столкнулись с неожиданной влагой. Вместо ответа, она зажала рот рукой и заплакала.

Максим ожидал чего угодно: ледяного безразличия, огненной ненависти, ядовитой насмешки, но никак не слёз и приглушённого рыданья. Он глянул на букет и как-то по-детски протянул его Маше, выставил перед собой, словно парламентёра.

– Это тебе, – сказал он тихо.

Она взяла букет и, продолжая плакать, ушла на кухню, наверное, за вазой. Максим проводил её взглядом и беспомощно уставился на экран. Тот ещё не успел "заснуть". Маша набирала какое-то письмо. Он приблизился, присмотрелся и не поверил своим глазам.

В этот момент экран почернел от "скринсейвера", Максим толкнул мышь, но вместо письма увидел приглашение ввести пароль. Во рту пересохло, он облизал губы, с силой провёл рукой по лицу и направился на кухню.

Она встретила его в дверном проёме, обняла, стиснула и начала исступлённо целовать. Странные, солёные поцелуи сквозь слёзы. Затем она прижалась к нему ещё сильней, словно хотела погрузиться, раствориться в нём:

– Где же ты был раньше? – спросила она шёпотом. – Уже так поздно…

Максим хотел спросить о письме, но вместо этого сжал зубы. Нельзя. Не сейчас. Он уставился в стену – на календарь. Шестнадцатое было обведено жирной красной линией, а сегодня было четырнадцатое, плюс восемнадцать градусов Цельсия за окном, ясное небо и хмурая дождливая тучка в прогнозе на вечер.

– Водку будешь? – спросила Маша.

– Угу, – кивнул Максим.

Пакет с вином, лучшим, что было в винной лавке, а если точно, то просто самым дорогим, остался в машине.

– Сейчас вино принесу, – сказал Максим, и Маша выпустила его.

Вытирая слёзы салфеткой, она села за ноутбук. Максим проводил её взглядом, теребя в кармане брелок от машины. Маша дёрнула мышь и пробежала пальцами по нарисованной клавиатуре. Он внимательно проследил за их движением, повторил в голове и вышел.

***

Дорогое вино оказалось сладковатым и выдержанным, чем-то напоминающим портвейн. Наверное, такое же хмельное – бутылка ещё не кончилась, а они уже валялись на диване, прижавшись друг к другу. Всматриваясь в мельтешащую на экране комедию, пытались рассмотреть что-то внутри себя, найти ответы.

Максим пропускал шутки мимо ушей, не замечая, что Маша тоже не смеётся. Мысленно, он то и дело возвращался к письму, увиденному на экране ноутбука, а, точнее, к его адресату. Это могла быть ошибка, в Максиме клубилось сомнение, единственное, что сдерживало желание устроить допрос с пристрастием.

Когда в ход пошла вторая бутылка, Маша достала разноцветные свечи и зажгла с десяток крохотных огоньков, распределив их по столу, подоконнику и полкам.

Максим глубоко вдохнул и спросил:

– Я вот подумал, что совершенно ничего о тебе не знаю.

– Правильно, в женщине должна оставаться загадка, – с грустью в голосе парировала Маша.

– Да, но всё же… – Максим провёл рукой по лицу Маши, отодвигая в сторону выпавшие из причёски локоны, и внимательно посмотрел ей в глаза. – Расскажи про себя.

– Что именно тебе интересно?

– Всё.

– Вот прям и всё? – спросила Маша, её губы сжались в полоску.

– Совершенно верно, – сказал Максим серьёзно, – причём с самого начала. Я же следователь, помнишь?… Так что, чистосердечное признание облегчит…

– Так уж и облегчит? – Маша тоже пристально изучала его лицо.

– Ещё как, – кивнул Максим. – Для начала, откуда у тебя кирка?

– Какая ещё кирка? А… это не кирка, – нервно ухмыльнулась Маша, – это ледоруб.

– Хорошо, – спокойно согласился Максим. – Откуда у тебя ледоруб и почему он висит на стене, как ружьё?

– Ну ты скажешь, ружьё… просто повесила на стену, чтобы не потерялся. Это подарок.

– И кто же делает столь необычные подарки?

Маша замолчала на секунду, опустив взгляд:

– Да был один товарищ… глупая история…

Максим решил не мешать. Маша встала, подошла к окну и, глядя в ночной мрак, начала рассказывать. Он видел её отражение – полупрозрачное лицо и грустный взгляд, устремлённый куда-то прочь.

Несколько лет подряд Маша ходила по океанам на судне со странным названием "Rainbow Warrior". Корабль принадлежал организации "Гринпис" и выполнял множество миссий по защите природы, живой или неживой, боролся с вредоносной хозяйственной активностью больших компаний и глобальных корпораций, вроде "Шелла", "Газпрома" и прочих. Уникальный корабль, созданный по специальному заказу "Гринпис" – небольшой плавучий город, с автономным электропитанием, системой очистки сточных вод и собственными лабораториями. Судно было оснащено огромными белыми парусами на двух пятидесятиметровых мачтах. Маша сказала, что они ходили под этими парусами, когда был подходящий ветер, и она, даже будучи занятой на кухне, часто выбиралась на палубу полюбоваться видом летящего по воде корабля, движение которого происходило в совершенной тишине. Лишь иногда над головой шлёпал кливер и доносился нечаянный всплеск рассекаемой форштевнем воды.

Маша протянула вперёд опустевший бокал, и Максим подлил вина, по правилам, до самого широкого места. Правда, играть по правилам уже не очень-то хотелось.

Команда корабля боролась против бурения новых скважин, прокладки ненадёжных трубопроводов. Не единожды ходили на абордаж, крупные и сильные ребята высаживались на китобойное судно и сворачивали всё навигационное оборудование, ломали гарпуны, так что японский корабль, промышлявший до этого убийством полосатиков, превращался в дрейфующий кусок металла, огромный неуправляемый плот, без связи и координат.

– Киты – уникальные животные, их осталось совсем немного и у них кроме человека полно врагов и опасностей в жизни, – говорила Маша, – не хватало ещё кормить ими жирных японских школьников. Пусть найдут себе другую еду, станут, наконец, вегетарианцами, хватит убивать животных. Ведь это же дикость, пережиток голодного средневековья…

Они, бывало, ходили по морю очень долго, не заглядывая в порт неделями, а то и месяцами. Многие из их команды уставали от бесконечного однообразия, но не Маша – она радовалась каждому дню, каждому часу, каждой минуте, проведённой на корабле, и парусам, будто наполненным не ветром, а их важной миссией. А ещё ей очень нравился капитан…

Маша пригубила вино, ненадолго задумалась, но затем продолжила. Максима кольнула игла ревности. Ревновать к прошлому было глупо, но откуда черпать здравомыслие?

Однажды, они пытались предотвратить расправу над дельфинами, которую раз в год учиняли ненормальные японцы в бухте Тайдци – загоняли десятки, а бывало, что и сотни дельфинов на мелководье, накрывали брезентом, чтобы скрыть от репортёров и, используя гарпуны, ножи и крюки, жестоко убивали. Когда "Rainbow Warrior" прибыл на место, бойня была в самом разгаре, помешать не удалось, как они ни старались. Маша испытала настоящий шок… эти японцы… эти дикие свирепые лица или, наоборот, спокойные… и эти жуткие розовые волны прибоя, с белыми тушами в багровой пене на берегу…

С похожей картиной они столкнулись на другом краю света, у Фарерских островов, находящихся в юрисдикции вроде бы цивилизованной Дании. Начиная с десятого века здесь практиковалась охота на небольших китов – гринд. Только и эта охота больше походила на бойню. Тем более, еды острову хватало и без неё. Гринд также загоняли на мелководье, в особую бухту с ровным, плавно уходящим на глубину дном, закрывали выход сетью, которую затем метр за метром подтягивали к берегу. Постепенно гринды оказывались на мелководье, где их мог зарезать даже ребёнок. Помимо этого, охотники плавали среди гринд в заливе и тоже резали их, стоя в лодке. Обычно, после такой бойни, вода в заливе оставалась красной целую неделю.

На этот раз "Rainbow Warrior" успел вовремя. Они прибыли к входу в бухту острова Твёройри и, встав на пути загонщиков, принялись распугивать гринд, чтобы те не шли в смертельную ловушку фьорда. Фарерцы остановились и отправили парламентёра, который принялся орать с лодки, чтобы они убирались, что это вековая традиция, что у них есть право, разрешение властей и всё такое… Разумеется, капитан послал его куда подальше. Тогда фарерцы принялись подбираться к паруснику со всех сторон, как идущие на абордаж пираты. Умелые манёвры мешали планам фарерских загонщиков, а заодно отпугивали гринд от залива. Но фарерских лодок было слишком много, и тогда капитан поднял в воздух небольшой вертолёт и приказал спустить на воду надувные лодки. Маша была в одной из них. Лодки отпугивали китов опущенным в воду сонаром, издававшим специальный сигнал китовой тревоги. Фарерцы смекнули, в чём дело, и переключились на "дутики", выловили одну лодку, вторую, добрались до той, в которой была Маша и Питт, радист из Австралии.

Их догнала пара фарерцев, толстяк и тинэйджер с длинным бледным лицом. Завязалась потасовка, Питта сильно приложил толстяк, а Маша в пылу драки ударила тинэйджера по голове попавшейся под руку железкой. Проломила ему череп, как оказалось впоследствии. Парень остался калекой, растением… на шее не очень богатых родителей.

Маша сжала губы, глубоко вздохнула и сделала глоток вина.

Гринд они тогда выручили, но было следствие и суд. Все свидетели обвинения оказались родственниками парня. Жителями большой общины, одной деревни, а раз так, лицами заинтересованными, к тому же Маша оборонялась и до последнего избегала столкновения – не она же первая набросилась на парня… списали на превышение допустимой самообороны, команда её "отмазала", помогла всем, чем могла, подключился центральный штаб "Гринпис", оплатил хорошего адвоката, но по возвращению в Европу её списали на берег.

Во французском Дюнкерке, откуда она добиралась домой автостопом.

Маша покачала головой и снова отпила из бокала.

– Мне тогда было очень тяжело, я будто всех их подвела, подставила… а особенно капитана. Его звали Джереми, он подошёл ко мне последним, когда я стояла на пирсе, проверяла рюкзак, подошёл и сказал, что даже в своих грехах люди – это в первую очередь люди, и жестокость недопустима и к ним тоже. И дал мне…

– Ледоруб? – осторожно спросил Максим.

– Да, в лодках мы использовали его как якорь и как крючок.

– Зачем же его на стену? Это же давит…

– Да, именно поэтому.

Максим задумался.

– Был у меня похожий случай, – начал Максим, – тоже висит, тоже давит…

И он рассказал о парне, которого ранил на заправочной станции. О своём ледорубе.

***

Утром его разбудил звонок Машиного мобильного. На пороге пробуждения Максим видел сон: они с Машей сидят в вагончике американских горок, который забирается наверх. Стрекочет цепь, вагончик дёргается, взбирается на металлический холм и когда, наконец, справляется, тут же срывается вниз, в какую-то сизую бездну, с которой видно всю Землю – океаны и материки.

Маша протянула из-под одеяла руку и, приоткрыв один глаз, провела по экрану пальцем:

– Да, слушаю… угу… так же нельзя… а вы?… да, конечно… извините, может, вы ещё один денёк хотя бы… вот как… тогда конечно, через час…

– Что такое? – спросил Максим, когда Маша положила трубку и села на кровать, расправляя волосы.

– Да у тётки одной муж вернулся и грозится выкинуть Борисика в окно.

– Кого?

– Бориса… рыжего…

– А, – понял, наконец, Максим, – кота, что ли?

– Вот незадачка, – вздохнула Маша, – и чего бы ему завтра не приехать…

– А что будет завтра? – прикидываясь сонным и наивным, спросил Максим.

Маша хмуро посмотрела на него:

– Скоро узнаешь.

– Хорошо, – отозвался Максим, – с тобой прокатиться?

Маша встала с кровати и ушла в ванную. Ответила оттуда:

– Не надо.

– Хорошо, – сказал Максим, отмечая взглядом, что ноутбук на журнальном столике, убран в чехольчик, отдыхает рядом с пультом от телевизора.

Провожая Машу, он спросил, когда её ждать, и она ответила, что справится за пару часов, если не будет пробок. Спросила о его планах на сегодня. Максим сказал, что подумывает купить новую машину, но не знает какую, нравится одна, даже "щупал" её, но стоит дороговато, и если всё-таки брать, почти не останется денег на кругосветное путешествие, которое он запланировал. Маша внимательно выслушала.

– Не будет никакого путешествия, – сказала она серьёзно, – лучше купи машину, самую дорогую, самую классную, какую всегда хотел.

Максим не понимал. А потом увидел зреющие слёзы, и в груди защемило. Она развернулась и ушла. Он провожал её взглядом и чувствовал, что это уже было, и её уход, и его непонимание, и что самое страшное впереди. Ноющее болезненное дежавю. Загадочный, неосознанный страх. Словно через миг расставания проходила красная линия выбора, отделяющая хорошее воспоминание от плохого. Максим мотнул головой – вздор.

Через несколько минут он включил Машин ноутбук и со второго раза подобрал пароль. Его встретил рабочий стол с тремя значками: "Компьютер", "Почта", "Интернет". Первое и последнее Максима не интересовало, он открыл почту. Забрался в "Отправленные", писем оказалось немного.

Он нашёл вчерашнее письмо, адресованное "Низаму Булгарину". Открыл. Стал читать, вновь ощущая волны холода, лентами разворачивающиеся в желудке. Это было похоже на чтение некролога, в котором сплошь знакомые, дорогие сердцу фамилии.

Отчёт или, скорее, рапорт Маши о том, где находился и что делал Максим в течение последних суток. "Прошлым вечером был дома, утром, в 11:35 отправился в автосервис".

– Твою мать, – Максим до боли в зубах сжал рукой подбородок.

Столько. Всего. Сразу. Он попытался посмотреть на информацию глазами следователя.

Во-первых, Булгарин жив.

Во-вторых, Маша с ним знакома.

В-третьих, какого-то чёрта она отправляет ему письма?! "Она следит за мной? Зачем? Почему?"

Это совершенно не укладывалось в голове: Булгарин и Маша казались настолько далёкими друг от друга, будто людьми из разных миров, из разных времён.

Максим ткнул пальцем во "Входящие". Здесь было значительно больше писем, но все от неизвестных ему людей. Он проверил первые двадцать, ничего интересного не нашёл, и принялся отматывать длиннющий список вниз, в надежде, что снова встретит "Низама Булгарина". Но нет – пусто.

Максим открыл список папок и выбрал "Архив". Здесь было всего два письма и оба от Булгарина. Он открыл первое, в нём обнаружилась долгая переписка, которая заканчивалась словами профессора: "Запись со спутника, о котором я говорил. Наше единственное доказательство. Обошлась дорого". К письму прилагалось два файла: "video-file-1" и "video-file-2". Максим ткнул первый и стал смотреть.

Экран померк и разделился на три неравные части. В первой, она занимала две трети по ширине, было изображение Земли, скорее всего, настоящее: не графика, а съёмка из космоса. В верхней половине оставшейся трети на чёрном фоне мерцала яркая точка, внизу значилось: "99942 Apophis". В нижней половине висело изображение спутника, поверх которого в трёх строках менялись какие-то цифры. В первой, как понял Максим, отражалось время, отсчёт вёлся с какой-то немыслимой точностью до миллионных долей секунды 17-го июня 2036 года. Цифра во второй строке содержала шесть знаков до и после запятой и оканчивалась буквами "km", она уменьшалась с безумной скоростью. В третьей строке был записан какой-то шифр – набор букв и цифр.

"Послезавтра…"

Максим проверил, сколько длится видео. Всего 57 секунд.

Постепенно и без того яркая точка становилась всё ярче, а счёт километров пошёл на сотни тысяч, десятки тысяч, тысячи; во втором окне что-то вспыхнуло, на мгновение закрыв обзор, а в Землю ударил астероид. Максим понял это сразу, будто ждал или уже видел…

…как на небе рождается новый свет и умирает ночь.

На планете медленно вспучился и неторопливо погас огромный огненный шар. Он оставил после себя белёсую кляксу и расходящуюся во все стороны волну. Словно смотришь в замедленной съёмке на воздушный шарик, пробитый пулей. Затем картинка моргнула, заснежила, и все три экрана слились в белом шуме.

Максим отмотал назад, сделал паузу и завороженно уставился на Землю. Планета была повёрнута Африкой. Очертания сизого континента на фоне глубокой синевы прибрежных океанов. Белые пятна облаков сверху и снизу.

Максим хотел скопировать видео, но мобильный был выключен. Даже без "симки" он мог выдать положение владельца активированным агент-ресивером. Теоретически, конечно, но проверять не хотелось. Максим решил сохранить видео в "облаке". Открыл "Интернет", но вспомнил, что все его действия отразятся в "истории" браузера, или где-нибудь ещё, в компьютерных делах он был несилён. Он встал из-за стола и принялся шарить по шкафчикам и полочкам в поиске ручки, карандаша или чего-нибудь, чем можно было бы записать цифры. Возможно, этот код поможет что-нибудь раскопать в Интернете. Ничего похожего на карандаш не попадалось. Тут он вспомнил об электронной читалке Казанцева, порылся в кармане пиджака, что висел в прихожей и, потыкав, нашёл там блокнот. Точнее, записную книжку с тактильным вводом. Максим вернулся к ноутбуку, разложил на столе лист и принялся выводить пальцем значащиеся на экране цифры: 99942…

В этот момент за окном послышался металлической удар. Кто-то зашёл на участок.

АПОФИС

Ты узнаешь правду, и правда сведёт тебя с ума.

Олдос Леонард Хаксли