СЦЕНА ПЕРВАЯ
Вокруг фонаря фаланга мужчин цвета пожухлой флоры разворачивается с фланга как крылья бабочки-пяденицы. Корифей Вшибород поет
ГИМН
Катись ты в пропасть, трон Силена! Катись ты в пропасть, Бахуса алтарь! Сгинь в пропасти и ты, жилище Диогена! Мы, мастера кощунственные, выбросим туда, где жидко и черно, символику всей философии с античными богами. То жидкое и черное обильно, как если бы из жертвенного кубка, стекает по волшебным нашим пальцам: так удобряется земля. Лишь нам благодаря, пшеница вырастает и отживает в забытьи веков на фараоновых полях.
Искусством нашим несравненным Поганое мы прославляем. Ведь мы несем священные сосуды, черпают из которых наши артистические длани. Итак, давайте по колено окунем себя, отождествляемых с Твореньем нашим. Потоки жидкого и черного по нашим поножам текут. Из пропасти, чертовской черной пасти, густеет, поднимаясь, пар. А сверху слезы льет на нас веселый свет; и нимб на наших небесах.
СЦЕНА I
УБЮ
Совершенная форма — сфера. Совершенное светило — Солнце. В Нас же нет ничего совершеннее головы, к солнцу всегда обращенной и к форме его стремящейся, хотя есть еще глаза-зерцала, светило отражающие и ему подобные.
Сфера — форма ангелов. Человеку дано быть лишь неполным ангелом. Более совершенное, чем цилиндр, менее совершенное, чем сфера, гиперфизическое тело исходит от Бочки. Мы — ей изоморфны, и Мы — прекрасны.
Ослепленный человек склоняется пред Нашей Красотой, каковая есть бессознательное отражение Нашей душевной Мудрости. В знак уважения всем надлежит у Наших ног кадить. А тут какие-то микробы, из глубоких ям, без имени, без звания, вдруг вздумали Наш Образ осквернить, замызгав символ черной жижей. Радея ревностно о Нашей августейшей форме, Мы отомстим мастеровым и не заплатим; на ремесло их впредь никто уже внимания не обратит. Поскольку силою своей Науки Мы их заменим на огромных Медных Змеев, Глотателей Поганого, которых сами же и сотворили.
И кои с дрожью и иканьем хриплым ныряют в узкие каверны, где умирает свет; а, выбираясь снова к свету, как рыбака рабы — бакланы, добычу исторгают из раскрытой пасти.
СЦЕНА III
ВШИБОРОД, Г-ЖА УБЮ
ВШИБОРОД: О, пойдем со мной туда, где на побеленных стенах ладони — чтобы духов отгонять — оставили коричневые пентаграммы; приди в то место, где свое искусство я практиковал; пади к тем плитам над могилой, в которой бедренными сжат костями череп; что обещает нам забвение, забвение и тишину; где пожирающая ржавчина по стенам поползла и замарала неразборчивые буквы!
Без ведома хозяина, столь благодушного Ахраса, сюда, в его старинный дом, чьи стены все еще хранят коричневые пентаграммы, любовь нас привела в надежде на приют. Тебе я предлагаю вместе с сердцем руку, в которую ты вложишь длань свою, а также все Фигнансы, что украла у супруга.
ГОЛОС УБЮ (извне, затерянный вдали): Кто говорит там о Фигнансах? Готовы Мы поклясться Нашею Брюхнею августейшей и трубообразной! Хотя чего Нам? Ведь фигнансы любезного и куртуазного Ахраса Мы вовремя похитили; а самого его Мы посадили на кол, забрали дом его Себе, и в сей обители теперь, обуреваемые угрызениями совести, Мы ищем место, где могли бы вернуть — в слегка вульгаризированном, зато весьма конкретном виде — переработанную часть того, что у него Мы отобрали, то бишь, его последний ужин.
РЕЗКИЕ ГОЛОСА (пока еще отдаленные): Путь осветите, братья, нашему господину, толстому пилигриму! Мы за ним следуем, не скучая ничуть: в коробах жестяных с прошлой недели, лишь в воскресенье мы можем свежим воздухом подышать, да и то еле-еле.
Конюшие Медных Змеев, мы — ко-, мы — ко-, мы — колошматы!
Г-жа УБЮ: Это г-н Убю! Я пропала!
ВШИБОРОД: Сквозь окошечко в форме бубнового туза я вижу, как вдалеке сверкают его рога. Куда же мне деться?
ГОЛОС УБЮ: О, Херубы Великой Бочки! Иллюминацию сделайте Нам, когда Мы направимся к тем местам, в которых не восседали пока. Дерьмоваз, Сопель-Гог, Квадрух, посветите здесь!
ВШИБОРОД: Придется окунуться в эту мерзкую яму!
Г-жа УБЮ: Ты шутишь, мой нежный малыш?! Ты же там умрешь!
ВШИБОРОД: Я? Умру?! Клянусь Гогом и Магогом, раз там можно дышать, значит можно и жить. Это ведь моя работа. Раз, два… Хоп!
СЦЕНА IV
В тот самый момент, когда Вшибород ныряет, ему навстречу, извиваясь как червь, выплывает какое-то длинное тощее Существо.
— Ух! Какой удар! У меня даже в черепе что-то загудело!
ВШИБОРОД: Как в пустой бочке.
СУЩЕСТВО: А у вас в черепе не гудит?
ВШИБОРОД: Нисколько.
СУЩЕСТВО: Значит, как в треснутом горшке. У меня глаз — алмаз.
ВШИБОРОД: Скорее страз, иначе вы бы не оказались на самом дне.
СУЩЕСТВО: И действительно, я имею честь быть Совестью г-на Убю.
ВШИБОРОД: Так это он кинул в эту яму вашу нематериальную персону?
СУЩЕСТВО: Я это заслужил: я его терзал, и он меня наказал.
Г-жа УБЮ: Бедный юноша…
ГОЛОСА КОЛОШМАТОВ (приближаются): Ухо по ветру, сомкнутый ряд по-боевому шагает, и каждый встречный нас принимает за настоящий военный отряд…
ВШИБОРОД: O-о, кажется, тебе пора лезть обратно, да и мы с г-жой Убю, пожалуй, там укроемся!
Ныряет.
КОЛОШМАТЫ (за дверью): Это мы, Колошматы! Мы любой стык распихаем, и в любой кран мы нассым; атмосферу мы вдыхаем через трубки с загибом косым! Мы — колошматы!
УБЮ: Открывайте, рог вам в брюхо!
СЦЕНА V
КОЛОШМАТЫ (с зелеными факелами в руках); УБЮ
УБЮ (молча, усаживается; все рушится; его выталкивает на поверхность согласно правилу Архимеда; он произносит с простотой и достоинством):
А что, Медные Змеи совсем не действуют? Отвечайте или я вас сейчас обезмозжу.
СЦЕНА VI
ТЕ ЖЕ, ВШИБОРОД (высовывая из ямы голову)
ВШИБОРОД: Они совсем не действуют. Они остановились. Совсем как ваша машина для обезмозживания: еще та гнусь, но меня она не пугает. Вы же сами видите, что от традиционных бочек куда больше пользы, чем от всей вашей ахинейской герпетологии. Вы провалились и выплыли: вот уже полдела и сделано.
УБЮ: Клянусь своей зеленой свечкой! Я сейчас тебе глаза выдавлю, бочка ты навозная, тыквища, отброс человечества. Обезмозжить его! Отрезать ему уши!
Он его топит.
СЦЕНА VII
Апофеоз.
УБЮ (водворившись на своем основании).
КОЛОШМАТЫ (ему светят).
ГИМН КОЛОШМАТОВ
Горите факелы смерти! Пусть плачут ваши зеленые очи! Что человек пожирает, то он и порождает и с телом своим роднит. Что отдает он земле, то отдает он ночи. Плачьте факелы смерти!
То, что он в глубь устремляет, в какие-то тартарары, внутри него выбирает извилистый путь, где любой неожиданный срыв вызывает громоподобный взрыв. О падение в ночь, погружение в черную жидкую жуть! Нимб света, который сверкал среди ночи, как экраном закрыт телом убийцы. Плачьте, факелы смерти, пусть плачут ваши зеленые очи!