Боевики Бладреда в бордовых плащах стояли посреди взорванной комнаты и трясли головами, пытаясь прийти в себя после внезапного помутнения в мозгах. Их командир, Скрипучий, тяжело дыша, скомандовал:
– Прервать операцию!
Один из боевиков, тот, что застрелил Тома Грина, оправился от замешательства быстрее других и вскрикнул:
– Но почему, сэр? Мы еще успеем, сэр, мальчишка не мог далеко уйти!
– Заткнись, ублюдок! Нам не нужен шум в городе.
– Но, сэр, – поддержал первого его товарищ, – какой шум? Просто догнать его да скрутить.
– Операцию прекратить! И всем заткнуть свои мерзкие пасти! – Он едва стоял на ногах, жадно хватая ртом воздух.
– Добить этого щенка, сэр? – предложил первый боевик, указав на лежавшего без сознания Арсена.
– Сам сдохнет, – отозвался Скрипучий. – Убираемся отсюда.
Запахнувшись в длинные плащи, они бегом спустились по давно не мытой лестнице. Неподалеку раздался вой полицейской сирены.
– Сэр, кто-то из жильцов вызвал полицию. Наверное, взрывы услышали.
– Молодец, догадался! Понял теперь, почему я велел убираться, идиот?
Боевики прибавили шагу, их пыльные плащи развевались на ветру. Через три квартала Скрипучий вдруг остановился как вкопанный, с силой обхватил голову руками, согнулся пополам, потом, резко выпрямившись, завопил на свой отряд:
– Ублюдки! Козлиное отродье! Где мы?!
– Сэр, что с вами? Мы на улице Эйфеля, направляемся в штаб… – растерялся убийца Тома.
– Упустили! Мы его упустили… уэм-м-м… – Скрипучий завыл, как шакал. – Неужто не видели, что я не в себе, идиоты? Приказ был схватить Орлова, а всех остальных уничтожить.
– Никак нет, сэр, вы приказали операцию прекратить, – напомнил боевик.
– Я?! Да не я это был! Во мне сидел кто-то, – Скрипучий грязно выругался. – Мною кто-то управлял.
– Так точно, сэр, с нами было то же самое! – подхватил боевик. – Как будто газа галлюциногенного вдохнули. Но потом все быстро встало на свои места.
– Газ, думаешь? – Скрипучий недоуменно посмотрел на своего боевика.
– Не могу знать, сэр. Но похоже, сэр.
Перестав контролировать действия Скрипучего, Арсен последним усилием воли вернул свое сознание в тело биотвинера Артура, лежавшего на полу в квартире на площади Рузвельта, и медленно открыл слезящиеся глаза. Обвел взглядом комнату: окна и двери разбиты, мебель поломана, на ковре бездыханный Том Грин… Сил не было не только на то, чтобы подняться, – Арсен не мог даже пальцем пошевелить. Из коридора послышались торопливые шаги и крики. Потом в дверном проеме нарисовалась фигура толстого полицейского в голубой рубашке с короткими рукавами, мокрой от пота, по его круглым щекам тоже струился пот. За ним в комнату ввалилось еще несколько полицейских.
– Ричи, посмотри, кажется, парень живой, – сказал толстяк.
Ричи, долговязый молодой полицейский с тоненькой щеточкой усов, склонился над Арсеном.
– Все будет хорошо, парень, – сказал он, осматривая мальчика. – Где болит?
Арсен не мог вымолвить ни слова. Он почувствовал, как сознание его затуманивается, и мгновенно провалился в глубокий сон.
– Похоже, сознание потерял, – сообщил своему боссу Ричи.
– «Скорую» вызвали? – обратился толстяк ко второму помощнику, топтавшемуся в дверях. Тот утвердительно кивнул. – Отлично, пусть увозят мальчишку, а мы тут осмотримся.
– Шеф, похоже, взорвали одновременно все окна и двери, – сказал второй помощник, в то время как приехавшие врачи уже укладывали Арсена на носилки.
– Да, Шон, так и есть, – подтвердил толстяк. – Попробуем найти хоть какие-нибудь улики.
В проеме двери, разделявшей комнату и кухню, показался еще один полицейский. В руках он держал блюдо с разрезанным черничным пирогом.
– Шеф, кажется, тут был праздник, – сказал он. – Смотрите, пирог еще теплый. А на кухне, видимо, хозяйка квартиры… но она мертва.
– М-да, кому-то этот праздник, похоже, мешал. Может быть, парнишка, когда придет в себя, что-нибудь расскажет…
На следующее утро из дома на далекой окраине города Сиэтла-241 вышла молодая женщина с маленькой девочкой. Вьющиеся черные волосы женщины трепал горячий ветер, ее легкий сарафан давно выцвел, но все равно был ей к лицу. Девочка, одетая в маечку и короткую юбку, крепко держалась за мамину руку. Пройдя несколько шагов, они увидели мальчика, лежащего прямо на земле.
– Эй, мальчик! Ты жив? – Женщина, склонившись над Ником, потрясла его за плечо. – Как тебя зовут?
– П-пить… – Это все, что он смог вымолвить, еле шевеля потрескавшимися губами.
– Эмма, принеси воды, – сказала женщина девочке, которая пряталась за маминой спиной.
Эмма быстро побежала через двор.
– И давно ты тут лежишь? – Женщина провела рукой по волосам Ника. – Чумазый весь… Откуда ты? Ладно, молчи. Сейчас напьешься, тогда поговорим. – Она села на корточки и положила его голову себе на колени.
Обратно Эмма шла тихонько, боясь расплескать воду.
Женщина помогла Нику приподняться и поддерживала кружку, пока он пил.
– Спасибо, – сказал он, допив все до капли.
– Не за что, – отозвалась женщина, улыбаясь. – Может, скажешь, как тебя зовут и где ты так измазался?
– Меня зовут Никита. А грязь – это, наверное, от взрыва.
– От взрыва?! – Глаза женщины округлились. – Уж не хочешь ли ты сказать, что был на площади Рузвельта, когда там прогремел взрыв?
– А… вы откуда про это знаете?
– Да по радио еще вчера вечером передавали. Так ты оттуда прибежал? Ничего себе! Километров двадцать, а то и все двадцать пять будет!
– Где я?
– На восточной окраине Сиэтла-241.
Ник осмотрелся и увидел, что стены домов облуплены, стекла есть лишь в нескольких окнах, да и они мутные от пыли и копоти.
– Так что же, кроме вас с дочкой тут никого нет?
– В нашем доме – нет. В соседнем живут еще две семьи и через улицу несколько человек.
– Как же вы тут живете? – Мальчик привстал, потирая затекшие плечи.
– Да вот так и живем. – Она вздохнула. – У нас даже электричества нет.
– А как же тут радио работает?
– А как рация работает? – Женщина усмехнулась.
– Понятно. Но почему вы живете именно тут?
– Эмма, пойди разогрей кукурузные лепешки, – сказала женщина все так же безмолвно стоящей за ее спиной девочке. Когда малышка ушла, она продолжила: – Меня зовут Мелинда. Моего мужа, Арнольда Дуайта, завербовала служба боевиков Бладреда. – Ее глаза потемнели и наполнились печалью. – Это было два года назад. Сначала мы жили прекрасно: деньги рекой, Эмму отдали в лучшую детскую студию…
А потом муж стал возвращаться домой мрачным и все время молчал. Я пыталась спросить, что происходит, но он только больше замыкался. А однажды заявил: «Во имя правого дела генерала Бладреда я должен пожертвовать жизнью Эммы. Завтра она пойдет со мной. Будет проводиться важный эксперимент». Ночью мы с дочкой сбежали. Шли и шли по городу, как ты вчера. Потом нас остановили какие-то вооруженные люди. Я увидела у них на рукавах нашивки Отряда сопротивления, поэтому все им честно рассказала. Они и переправили нас сюда. Тут, конечно, ужасно, зато мы в безопасности. В этот район боевики не суются… Кстати, разве тебя никто не остановил по дороге сюда?
– Нет, похоже, меня никто не заметил.
Ник наконец выпрямился в полный рост, при этом у него предательски забурчало в животе.
– По-моему, тебе надо перекусить. А чтобы тебя никто не заметил – этого не может быть, – усомнилась Мелинда. – Граница этого района контролируется специальными приборами, они отслеживают каждое живое существо.
– А-а-а, наверное, сканеры сознания.
– Что-что?!
– Ну, в общем, я знаю эти приборы, и у меня от них есть защита. – Ник понял, что ему повезло. Он попал если и не на территорию трансреалов, то уж точно на территорию врагов генерала Бладреда. Поэтому он спросил: – Мелинда, а вы не скажете, где эта граница и как можно поговорить с теми, кто ее контролирует?
– Скажу и даже провожу. Но сначала тебе нужно как следует отдохнуть. Пойдем, я дам тебе поесть. И тебе срочно надо помыться.
Ник кивнул в знак согласия и сделал несколько шагов вслед за Мелиндой, но снова почувствовал жуткую слабость во всем теле и чуть не упал. Сказывались бессонные ночи биотвинера и перемещения сознания, происходившие несколько раз подряд. Он подумал, что ему понадобится время, чтобы набраться сил.
Увидев, что Ник отстал, Мелинда протянула ему руку. Они вошли в темный сырой подъезд, поднялись на третий этаж и оказались в тесной квартирке. Эмма сидела за столом, на котором стояло блюдо с теплыми кукурузными лепешками.