Дождь моросил целых три дня подряд. Вода в озере стала свинцово-серой, казалась тяжёлой и холодной. Должно быть, лето уже поворачивало к осени.

На воскресенье был назначен праздник, посвящённый итогам лагерного сбора старших рот. Предстояли шлюпочные соревнования, готовились спортивные игры, ожидали приезда артистов и гостей. В лагере целые дни шли тренировки и репетиции. Офицеры-воспитатели были озабочены и заняты с утра до вечера. Воспитанники, имевшие переэкзаменовки, торопились в последние дни избавиться от «хвостов».

Новичков всё это мало касалось.

Наконец солнце пробилось сквозь тучи. Сосны спокойно красовались неподвижными вершинами; на берёзах, быть может, в последний раз затрепетали нежные, прозрачно-жёлтые листья; лёгкий ветерок срывал их с ветвей и гонял в чистом воздухе.

Под вечер Стрижников разрешил всем, кто хочет, погулять по лагерю.

— Пойдём на озеро! — предложил Дусе Тропиночкин.

После нескольких дней, почти полностью проведённых в помещении на занятиях и в общих беседах, оба с удовольствием сбежали вниз по крутому лесистому склону и пустились вдоль берега.

— Подожди меня здесь, — сказал Тропиночкин, когда они подошли к тростниковым зарослям.

Он исчез, и через несколько минут Дуся увидел его выплывающим из камышей с шестом в руках на маленьком старом плотике, сбитом из досок.

— Вот здорово! Где ты взял? — закричал Дуся с восторгом и едва скрытой завистью.

— Да уж взял, — сказал Тропиночкин. — Я его ещё давно присмотрел. И ты вставай со мной, если хочешь.

Он причалил к берегу и протянул Дусе руку.

Но плот не мог выдержать сразу двоих. Он погружался в воду, и на нём никак нельзя было устоять. Тогда они по одному стали плавать вдоль заводи, отталкиваясь шестом от вязкого дна. Это было очень интересно, но в конце концов Дуся устал. Кроме того, ботинки сильно промокли, брюки до самых колен покрылись тиной и грязью и неприятно холодили ноги.

— Пойдём, уже темнеет, — сказал он.

— Подожди! — возразил Тропиночкин. — Я сейчас на остров сплаваю, и пойдём.

Дуся посмотрел на остров, казавшийся теперь пустынным и мрачным.

— Не надо, — робко сказал он. — Нам пора.

— Я ведь скоро, — настаивал Тропиночкин. — Ты подожди меня здесь.

Он оттолкнулся от берега и поплыл. Дуся следил, как он грёб шестом, когда не стал доставать дна, как наконец причалил к острову и, спрыгнув на берег, помахал рукой и скрылся в кустах.

«Он смелый, — подумал Дуся. — Пусть только скорей возвращается». Было неприятно сидеть одному: уже темнело и, кроме того, он стал опасаться, что кто-нибудь их заметит. Тут Дуся увидел что-то тёмное, колыхающееся в серых волнах у самого острова.

«Что же это такое?» — подумал он. И вдруг понял, что это плот — тот самый, на котором перебирался Тропиночкин. Он, наверное, не прикрепил его у берега, и волны понесли плот в озеро.

Как же теперь быть?

Дуся беспомощно огляделся вокруг. До острова было метров двести. В сумерках тускло светящееся водное пространство казалось бесконечным, а сам остров — маленьким и угрюмым. Тёмная туча, очень похожая на большое ватное пальто, развешенное для просушки, медленно двигалось к озеру. Кусты, в которых скрылся Тропиночкин, сливались в одну тёмную массу, и только узкая багрово-красная полоса на горизонте ещё тлела, словно последний уголь затухающего костра. Но и она скоро потухла. Дуся подошёл к самой воде и крикнул:

— Тропиноч-ки-ин, плот унесло-о!

Но голос был слаб, и поднявшийся стремительный ветер едва ли донёс его и до половины расстояния, отделявшего берег от острова.

А плот уносило всё дальше и дальше в озеро, и теперь уже трудно было различить на серой зыби волн колеблющуюся тёмную точку.

Размахивая какими-то прутьями и подпрыгивая, Тропиночкин появился наконец с другой стороны острова; добежав до места, где был оставлен плот, он остановился. Прутья выпали у него из рук.

Он тоже что-то кричал Дусе, но ничего нельзя было разобрать. Потом Тропиночкин стал почти неразличим в темноте.

А Дуся всё стоял на берегу, не зная, на что же решиться. Над темнеющим озером, над глухо шумящим лесом прозвучал и затих сигнал вечернего отбоя. Сейчас все в лагере, должно быть, ложились спать, и Дуся с тоской представил себе, как волнуется и недоумевает вице-старшина Колкин, а старшина второй статьи, молодой и добрый моряк Алексеев, постоянно находившийся вместе с ними в домике, уже, наверное, пошёл докладывать «папе-маме».

Надо было на что-то решиться.

Дуся выбрался из кустов и торопливо пошёл по берегу к морской базе.

Морская база была едва ли не самым примечательным местом в лагере. В сущности, это был простой деревянный сарай, стоящий на самом берегу озера, близ пирса, но нахимовцы прозвали его «морской базой». Тут снаружи висели по стенам багры и вёсла, спасательные пояса, сигнальные флаги и фонари, таблицы семафоров, а внутри стояли на стеллажах модели парусных яхт, бригов, фрегатов, а также современного крейсера и линкора. В углу, на специальной подставке под стеклянным колпаком, хранился большой корабельный компас; рядом, на стене, висел металлический барометр. Небольшие круглые окна, похожие на иллюминаторы, были расположены высоко, почти под самым потолком, и не давали много света. На базе было установлено постоянное дежурство дневальных, назначавшихся из воспитанников старших рот.

У деревянной будки близ базы качался подвешенный на проволоке фонарь, и всклокоченные тени деревьев метались по берегу.

Дуся прибавил шаг.

Подойдя поближе, он увидел на крыльце, под фонарём, стройную юношескую фигуру в коротком бушлате. И сразу узнал Раутского.

— Кто там? — громко спросил Раутский, вглядываясь в темноту.

— Это я, Парамонов. — Дуся вышел на свет.

— Ах, вот это кто! — удивился Раутский, тотчас узнав Дусю. — Ты чего же тут ходишь? Разве вам сегодня разрешено ещё не ложиться?

— У Тропиночкина плот унесло, — сказал Дуся.

Из будки между тем доносились голоса — должно быть, там были ещё нахимовцы.

— Какой плот? Мы тут базу убираем, уже заканчиваем. Тебя что, к нам прислали?

— Я сам пришёл.

— Не понимаю! Кто ж этот Тропиночкин?

— Мой товарищ.

— Ах, вот что! Тот самый?

— Тот самый, — сказал Дуся. — Он там один сейчас. Он, может, думает, что я просто ушёл, и всё.

— Да где он? — всё ещё недоумевал Раутский.

— Я же говорю — у него плот унесло, теперь он один на острове.

— На острове? — Раутский ещё более удивился. — Кто же его туда послал теперь?

— Никто, — еле слышно признался Дуся. — Мы сами. Только у него плот унесло, а я на этом берегу сидел.

Старший нахимовец, раздумывая, покачал головой и присвистнул.

— Ну, заварили кашу! — сказал он. — Теперь, пожалуй, не порадуетесь. — И, помолчав, спросил: — Кто-нибудь видел вас?

— Нет, никто ещё не видел. Если бы плот не унесло…

— Подожди! — вдруг остановил Дусю Раутский и, приоткрыв дверь будки, крикнул: — Метелицын, на минутку!

На крыльце появился плечистый, немного нескладный нахимовец, и Дуся при свете фонаря тотчас узнал в нём нарушителя дисциплины, что ходил без погон позади строя.

— Что ты хочешь? — обратился он к Раутскому.

Он был по-прежнему без погон, и его тёмные большие глаза светились мягко на грубом, большом лице.

— Видишь ли, — сказал деловито и доверительно Раутский, — надо выручить вот этих малышей.

— Но тут только один малыш, — простодушно заметил Метелицын, — а где остальные?

— Их всего двое, но в том-то и дело, что один сидит теперь на острове. Заплыл туда на плоту, а плот унесло волнами.

— Придётся сходить на шлюпке, — просто сказал Метелицын. — Им же, наверное, отбой был?

— Кажется, был, но, может быть, обойдётся. Ты возьми четвёрку и не шуми вёслами. Лучше, если бы не заметили, — добавил он. — Я бы сам пошёл, да меня каждую минуту спросить могут.

— Понятно, — сказал Метелицын и шагнул в темноту к причалу.

— Ты бы шёл к себе, — сказал Раутский Дусе. — Там же, может быть, вас ищут.

— Нет, — сказал Дуся, — я один не могу, мы лучше вместе с Тропиночкиным.

В это время в темноте со стороны лагеря мелькнул свет и раздались голоса.

— Начальник училища идёт! — тревожно прошептал Раутский. — Давайте-ка в сторонку.

Стоя за будкой в темноте, Дуся слышал, как Раутский громко скомандовал:

— Смирно-о!

Потом по деревянному настилу отчётливо прозвучали его шаги, затем послышался рапорт:

— Товарищ капитан первого ранга, группа воспитанников третьей роты заканчивает праздничную уборку. Дежурный по пирсу, воспитанник первой роты Раутский.

— Вольно, — сказал начальник и в сопровождении нескольких офицеров (о чём Дуся мог судить по шуму шагов на крыльце) прошёл к будке.

«Только бы поскорее они ушли, только бы поскорее!» — думал Дуся. Но, как нарочно, начальник задержался на крыльце. Он спрашивал, готовы ли машины к встрече гостей и не отсырела ли площадка, на которой будет происходить перетягивание каната. Ему отвечали незнакомые Дусе голоса офицеров. Потом Стрижников сказал, что заплывы на большие дистанции врач советует отменить, так как вода в озере стала холодной.

— Посмотрим! — сказал начальник.

И все медленно пошли от будки.

Дуся вздохнул с облегчением.

Вдруг явственно послышался всплеск у самого пирса.

— Кто это там? — сердито спросил начальник.

Один из его спутников подошёл к берегу и зажужжал ручным фонариком.

«Попались!» — пронеслось в голове у Дуси.

— Никого нет, это волна! — раздалось в темноте.

И Дуся узнал голос мичмана Гаврюшина.

Офицеры двинулись дальше. А через минуту на деревянных мостках пирса появился Метелицын.

— Всё из-за цепи, — хмурясь, сообщил он, — пока я с ней возился, они и услышали.

— Ничего, всё обошлось! — успокоил Раутский. — Только давайте поживее!

Он озабоченно посмотрел на фонарь, который качнуло порывом ветра так, что проволока заскрипела.

А Дуся уже шагал вслед за Метелицыным, с уважением поглядывая на его широкую спину.

Спустившись на пирс, они отвязали четвёрку. Волны, казавшиеся чёрными, как смола, плескались о широкое днище.

— Держись! — шепнул Метелицын и сильными взмахами вёсел вывел шлюпку на озеро.

Дуся сидел на корме, вцепившись руками в борта. Озеро грозно колыхалось вокруг. Туча — та самая, что походила на ватное пальто, — медленно наплывала сбоку, всё больше закрывая небо над озером. Тёмные плотные полы пальто как бы растрепались; седые, почти белёсые лохмотья расползлись по сторонам. И вдруг тонкий огненный вьюн вильнул и исчез в туче, осветив на мгновение противоположный берег и синий, далёкий лес.

Ударил гром, и порывы ветра погнали по озеру мелкую быструю рябь.

— Даёт! — сказал Метелицын и ещё энергичнее заработал вёслами.

Дуся теперь не видел вокруг себя ничего, кроме волн, упругих и гладких, в оловянных отблесках побелевшего неба. Садясь в лодку, он думал, что легко найдёт место, куда надо причалить, а теперь, пожалуй, не мог бы даже сказать, где находится и самый остров.

Метелицын грёб, казалось, на самую середину озера. Но вот он уверенно повернул шлюпку так, что ветер стал дуть Дусе в спину. При свете новой зарницы Дуся увидел впереди согнутые ветром кусты тальника. «Где-то там Тропиночкин», — подумал он. Шлюпка стала огибать остров с подветренной стороны. Теперь ветер чувствовался меньше.

— Ну, где он тут? — спросил Метелицын, опустив вёсла.

Дуся молчал, не зная, что сказать, и с удивлением и невольной робостью разглядывал незнакомый тёмный берег.

— Тропиночкин! — позвал он еле слышно.

Никто не откликался.

— Ты громче зови, — посоветовал Метелицын.

Дуся стал кричать громко, как только мог. Он уже решил, что Тропиночкин ушёл зачем-нибудь на другую сторону острова. Вдруг около них, в кустах, что-то зашевелилось, и из зарослей возникла маленькая взъерошенная фигура Тропиночкина.

— Ты чего же не откликаешься? — обиделся Дуся. — Мы за тобой пришли, а тебя нет.

— Я грозы испугался, — сказал Тропиночкин, — в блиндаж залез — тут в песке настоящий блиндаж вырыт.

— «Блиндаж, блиндаж»! — заворчал Метелицын. — Ты прыгай скорей в шлюпку: нам спешить надо.

Тропиночкин покорно забрался в шлюпку — её Метелицын подвёл к самому берегу — и пристроился вместе с Дусей на корме.

— Ровнее сидите, — сказал им Метелицын, — а то опрокинемся.

Он развернул шлюпку и повёл её обратно. Опять несколько раз ударил и прокатился по воде громовой раскат.

Как только они отошли от острова, ветер подул навстречу с такой силой, что шлюпка почти не двигалась вперёд. Несмотря на все усилия Метелицына, её начало сносить. Порывы ветра срывали с вёсел струи воды и обдавали Дусю и Тропиночкина холодными брызгами.

В белёсой мгле над озером то и дело вспыхивали зигзаги молний. Хлынул дождь, поверхность воды сделалась пятнистой. Ветер налетал теперь вихрями и гнал шлюпку боком. С трудом удалось Метелицыну поставить её по ветру. Ветер поволок её по воде наискосок к берегу, в сторону от пирса. Теперь все усилия Метелицына сводились к тому, чтобы шлюпку не опрокинуло. Он яростно работал вёслами. При вспышках молнии лицо его казалось бледным, напряжённым, решительная складка выступила на лбу.

Он приказал им сесть на дно лодки и держаться за банку.

Хорошо, что Дуся уже знал, что банка — это скамья. Он уцепился за неё обеими руками и прижался к Тропиночкину, тоже мокрому до нитки. Были минуты, когда Дусе казалось, что Метелицын вот-вот выбьется из сил и тогда их шлюпку опрокинет.

Но Метелицын был неутомим. Только раз ему не удалось вовремя поставить шлюпку поперёк волны, и вода хлестнула через борт и залила днище. Дуся привстал было, но Метелицын грозно крикнул: «Сесть!» И им снова пришлось покориться.

Наконец шлюпка прошуршала днищем по песку и остановилась, ткнувшись носом в край берега.

— Ну, ваше счастье, что не опрокинуло, — сказал Метелицын. — Выбирайтесь поскорее да идите к себе.

Дуся и Тропиночкин, порядком промёрзшие, мокрые, напуганные бурей, мгновенно выбрались на сушу.

— Спасибо вам, — еле выговорил Тропиночкин, вздрагивая от холода.

— А как же шлюпка? — спросил Дуся.

— Это уж моя забота, — сказал Метелицын. — Вот утихнет немного, отведу к пирсу. А вы, в случае чего, держите язык за зубами. Понятно?

— Понятно, — пролепетали Дуся и Тропиночкин и побежали по скользкому берегу.

Дождь ещё шёл, но ветер стихал, и небо стало светлее, так что вечер уже не казался ночью.

Пробежав метров полтораста по берегу, мальчики очутились на дорожке, ведущей к пирсу.

— Ого, куда нас отнесло! — изумился Тропиночкин.

— Тише, — остановил его Дуся, — кто-то идёт.

Они замерли под деревом. По тропинке спускались к пирсу два офицера в дождевых плащах.

— Вы ясно видели шлюпку? — услышали они, когда офицеры проходили мимо.

— Просто как на ладони. Молния осветила всё озеро, и я увидел, как ветер сносит её к берегу.

— Да, за такой беспорядок на пирсе придётся взыскивать самым строгим образом. Это совершенно нетерпимо, — проговорил опять первый офицер.

Шаги на тропинке замолкли.

— Кто это? — прошептал Дуся.

— Начальник училища капитан первого ранга Бахрушев. Разве ты не узнал? А с ним, должно быть, дежурный офицер. Видно, они нас заметили на озере.

— Что же теперь будет?

— Может быть, ещё не узнают, кто виноват, — сказал Тропиночкин. — Нам с тобой надо молчать.

Они вновь пустились бежать к лагерю.

Гроза помешала обычному для этого времени распорядку: у домика и у забора мелькали в темноте фигуры нахимовцев. Оказалось, что ветром сорвало покров одной из палаток; палатку укрепляли вновь. Дуся и Тропиночкин, воспользовавшись происшествием, незаметно пробрались на свои места и, сняв мокрую одежду, заснули как убитые.