До начала учебного года оставалось менее двух недель, и у новичков на это время не было никаких других обязанностей, как только познакомиться друг с другом да привыкнуть к распорядку и новым условиям.

К концу дня Дуся довольно ясно представлял себе расположение лагеря, узнал от других новичков, в какой стороне море и где стоят крейсеры; один мальчик залезал на высокое дерево и сам отлично видел их оттуда.

Этот мальчик сразу понравился Дусе. Он был очень живой, ловкий, на его смуглой весёлой рожице умно и лукаво поблёскивали узенькие чёрные глазки. Все звали его Япончик. Но он сказал Дусе, что на самом деле он совсем русский, и даже офицер-воспитатель капитан-лейтенант Стрижников запретил ребятам так его называть. Правда, они всё равно называют, потому что очень похож, и он вовсе не обижается.

— Вот посмотри: так я ещё похожее, — сказал Япончик.

Он сел на кочку, ловко подобрал под себя ноги и, откинув в сторону локти, пальцами рук оттянул кожу у себя на висках. От этого глаза у него сделались совсем узенькие, и так как он ещё немного покачивался, то стал совершенно похож на игрушечного японского божка.

— Здорово! — изумился Дуся. — Научи меня так.

— У тебя не выйдет, — сказал Япончик, поднимаясь с земли. — У тебя лицо совсем не такое.

Япончик всё знал и охотно делился самыми ценными сведениями. Так, он сообщил, что мичман Гаврюшин, тот самый, с которым Дуся и Тропиночкин прибыли в лагерь, оказывается, был не раз в самых дальних плаваниях и даже обошёл на корабле весь земной шар.

— Он даже был в Сингапуре! — сказал Япончик. — И в Аргентине!

— В той самой? — спросил Тропиночкин. — «Где небо южное так сине…»?

— Конечно! — тотчас подтвердил Япончик. — Он был в Рио-де-Жанейро и в Буэнос-Айресе. А уголь они брали в Порт-Саиде. Это на краю карты, у конца полушария… Не веришь?

Но Дуся ничего не ответил. Он был смущён. Почему-то именно эти географические названия: Порт-Саид, Рио-де-Жанейро, Сингапур — всегда волновали его. Они были такими далёкими и такими заманчивыми, что казалось невероятным увидеть человека, который когда-либо был там. Он был уверен, что такой человек должен и выглядеть по-особенному, не как все люди. А мичман Гаврюшин ехал с ними на грузовике как ни в чём не бывало. Ходит в поношенном кителе, и никто даже не догадывается о том, какой это удивительный человек.

— Это верно, Япончик? — спросил он. — Почему же он… — Дуся невольно замялся, подыскивая слово.

Но Япончик сразу его понял.

— Потому что он скромный, — сказал он. — А вот «папа-мама» — храбрый.

— Это кто «папа-мама»? — не понял Дуся.

— Как, вы разве не знаете? — удивился Япончик. — Это капитан-лейтенант Стрижников наш «папа-мама». Все ребята его так зовут между собой, только он ещё не знает. А может быть, и знает, но всё равно не сердится. Это ведь доброе прозвище, правда? Его все ребята любят — он настоящий моряк, обстрелянный!

По дороге в лагерь в кустах у спортплощадки они случайно заметили ежа. Дуся тронул его палочкой, и ёж сразу свернулся в клубок. Ребята долго возились с ним.

— Отнесите его в живой уголок! — сказал подоспевший Стрижников.

— Разрешите, мы с Парамоновым отнесём, — вызвался Тропиночкин.

— Добро, — сказал «папа-мама».

Живой уголок помещался на террасе маленького домика у озера. Сквозь высокие стёкла окон сюда в обилии проникал дневной свет, но было душно, пахло вялой травой и тиной.

Тропиночкин распахнул окно, извлёк из-под стола пустой фанерный ящик, бросил туда захваченный из лесу мох и, стараясь не уколоться, водворил в ящик ежа. Потом Тропиночкин показал Дусе змею в банке со спиртом, гнездо осы, моллюсков-прудовиков, гусеницу, хромую сороку.

Осмотрев живой уголок, они заперли окно и вышли на берег озера.

— Ты плавать умеешь? — спросил Тропиночкин.

— Ещё не умею, — огорчённо сказал Дуся. — Тётя Лиза говорила: «Надо, говорит, его плавать научить, а то какой из него моряк!» А бабушка говорит: «Чего ты торопишься! Моряк или не моряк, это всё равно скажется. Вот поступит в училище, а там наша парамоновская натура даст себя знать. Её на глаз не увидишь, как соль в морской воде, а хлебнёшь — почувствуешь!»

— Ну, и чего ты чувствуешь теперь? — спросил удивлённо Тропиночкин.

— А я ничего не чувствую, — признался Дуся. — Просто вот как был, так и есть, только мне тут интереснее.

— И мне тоже интереснее, — согласился Тропиночкин. — Плавать я тебя быстро научу, не беспокойся. У моряков самое первое — это дружба и помощь.

— Потому что они всегда вместе — на одном корабле. Верно? — сказал Дуся.

— Конечно, — подтвердил Тропиночкин. — Танкисты тоже дружные очень, и лётчики, и всякие солдаты вообще, а моряки всех крепче дружат. Уж если моряк моряка где увидит, так они с первого слова друзья. Правда ведь?

Дуся не ответил. Случайно сунув руку в карман, он обнаружил записную книжку, найденную утром. Он совсем забыл о ней и теперь поспешил показать её Тропиночкину. Тот сказал сначала, что книжку надо отдать дежурному офицеру, который всегда приходит к столовой и в обед и в ужин, — и тогда дежурный офицер громко спросит: «Кто потерял книжку?» — тому и отдаст. Но потом они решили, что потерявшему книжку станет, наверное, неловко перед всеми, потому что терять ничего нельзя.

Сев на траву, они принялись рассматривать книжечку, чтобы установить, кому она принадлежит. Впрочем, Дуся был почти уверен, что книжечку обронил один из тех старшеклассников, что встретились ему утром у озера.

На первой странице было написано: «Никогда не думайте, что вы уже всё знаете. Павлов».

— Кто это Павлов? — спросил Дуся.

— Не знаю, — пожал плечами Тропиночкин. — Может быть, это он самый и есть?

Но на другой странице значилось: «Если человек не привык к дисциплине и порядку, с ним вместе нельзя воевать. Макаров».

— Вот видишь! — сказал Дуся. — Может быть, он вовсе не Павлов, а Макаров.

— Тут ниже ещё что-то написано, — заметил Тропиночкин.

— «Это надо внушить Метелицыну», — прочёл Дуся.

— Метелицыну? — оживился Тропиночкин. — Это знаешь кто — Метелицын?

— Кто?

— Помнишь, в столовой мы двоечника видели, угрюмый такой, позади всех стоял, без погон?

— Помню, — прошептал Дуся, вспомнив печальный взгляд, которым посмотрел на него Метелицын. — Значит, они из одной роты, — догадался он.

Дальше в книжечке был нарисован парусник и большой руль в двух разных поворотах и внизу подписано: «Оверштаг, фордевинд». Но потом на листке шла запись, от которой в груди у Дуси остановилось дыхание.

— Видишь? — сказал он Тропиночкину. — Вот прочитай: «В случае встречи с неприятелем, превосходящим нас в силах, я атакую его. Адмирал Нахимов». И чуть пониже: «Прекрасный вывод! Из наших офицеров ему следовали: «Талалихин — лётчик, Осипов — катерник, Парамонов — подводник и другие». Понял теперь? — В голосе Дуси было такое волнение, что Тропиночкин даже удивился.

— Чего ты? — спросил он. — Что тут такого?

— Чего! Ты разве не видишь? Тут про моего отца написано.

— Где?

— Ну вот же, читай: «…Парамонов — подводник».

Тропиночкин перечитал запись.

— Почему ты думаешь, что это про твоего отца написано?

— Потому что знаю, — убеждённо сказал Дуся.

Он чувствовал, он был глубоко уверен, что тут, в книжке, сказано про отца, но объяснить это Тропиночкину почему-то не мог.

— Пойдём, — сказал он, поднимаясь, — нам уж, наверное, пора.

Тропиночкина, видимо, озадачил вид Дуси, и он молча пошёл рядом с ним по берегу.

— Раутский, куда вы пропали? Вас к дежурному офицеру зовут! — послышался совсем близко чей-то недовольный голос, и Дуся увидел появившегося из-за деревьев нахимовца, одного их тех, что встретились ему здесь утром. — Да я, как вернёмся в город, хоть пять таких книжек тебе достану, — продолжал он.

— Ты не знаешь, в чём дело, — отозвался, выбираясь из кустов, его товарищ, и приятное лицо его с намокшей прядью волос, выбившихся из-под бескозырки, показалось Дусе огорчённым и озабоченным. — В этой книжечке очень важные для меня заметки.

«Это, конечно, он потерял», — понял Дуся и, достав из кармана свою находку, решительно протянул её молодому моряку.

— Это ваша, не правда ли?

— Ну, вот же она! Конечно, моя! — Юноша весь просветлел. — Где вы её нашли?

— Там, на берегу, где вы утром купались, — сказал Дуся.

Ему очень хотелось спросить про своего отца, но тот другой стоял тут же и всё тормошил товарища за рукав.

— Да идёмте же, Раутский, ведь нас ждут!

— Сейчас, сейчас!.. Ну, спасибо тебе большое, — сказал Раутский Дусе и протянул ему руку.

Рука у него была сильная, горячая и сухая.