Рита пришла в себя только через семь часов. В глаза светило солнце, в уши врезался неприятный резкий звук, кажется, кто-то играл на расстроенном аккордеоне, над головой качались клетки с попугаями. Она приподняла голову и увидела несколько незнакомых лиц. Напротив сидели два старика, сбоку ее ноги пожимали три пожилые женщины. Они улыбались, хлопали в ладоши и напевали что-то похожее на «Чунга-чангу». По качке и стуку колес Рита догадалась, что едет в поезде. Поднимаясь, ударилась головой о клетку. Никто не обратил на нее внимания. Все смотрели на пляшущую, одетую в розовое платье обезьянку.
– Тюнга-тянга!.. – доносилось с дальних сидений вагона.
– Ой, кто проснулся! – услышала она знакомый голос с верхней полки напротив. Подняла глаза и увидела улыбающегося Кубинца. – В отпуск, или в командировку послали?
– Что?
– Как самочувствие, сударыня? Скотч, бурбон, тульских пряников с тоником не желаете? – произнеся это, Кубинец на самом деле протянул ей что-то похожее на пряник.
– Где я?
– В раю.
– Я не хочу пряников, – ответила Рита, опустила голову и с силой зажмурила веки, а когда открыла глаза, Кубинец уже сидел рядом.
– Кастро, – прошептала она. – Какой мне кошмар снился!
– Плохой сон? Говорил тебе, не ешь на ночь мучного. – Кубинец вдруг наклонился к обезьянке и протянул ей отвергнутый Ритой пряник: – Чика-чика-чи-ка, на!
Обезьянка испуганно завизжала и кинулась прочь. Старик, игравший на аккордеоне, подрываясь с места, прикрикнул на Кастро:
– Зачем вы ее пугаете?! Знаете, как трудно потом ее поймать!
– Да я, наоборот, хотел…
– Она не любит, когда чужие тянут к ней руки. Ее это бесит. Что вы ей давали?
– Не знаю, это на полке валялось. Пряник, кажется. Она так не любит пряники?
С трудом освободив ноги, Рита спустила их с полки.
– Куда мы едем?
– Куда-нибудь подальше.
– Какой реальный был сон… – Она несколько раз кашлянула. – Мне плохо. Все болит. Внутри будто пожар.
Кастро посмотрел на ее ладонь, цыкнул недовольно и скривился.
– Черт! Ваш чокнутый профессор был прав. Четырнадцать дней. Как в воду глядел.
– Какую воду?
Кубинец откашлялся в кулак, потом показал ей свою ладонь.
Рита инстинктивно отстранилась.
– Ты кашляешь кровью, – испуганно констатировала она.
– И ты, – весело, будто объявляет о лотерейном выигрыше, сказал Кастро.
Девушка взглянула на свою руку. Ладонь была забрызгана мелкими алыми пятнами.
– Что с нами? – спросила она шепотом.
– Пройдет. Это пройдет, – поспешил успокоить девушку Кастро. Он улыбался, но девушка чувствовала волнение. Он явно что-то не договаривал.
– Ты когда-нибудь видела разрезанную скальпелем мышь? – ни с того ни с сего спросил Кастро.
– Мышь? А при чем тут мышь? Наверное, ты имел в виду тигра? Меня хотел сожрать безголовый тигр.
– Это так неприятно, скажу я тебе, – думая о чем-то своем, продолжал Кубинец.
Рита вдруг изменилась в лице. Весь ее страх неожиданно улетучился. По всему телу прокатилась волна радости – она увидела Саню. С трудом перешагивая через наваленные на полу сумки, не отрывая от нее взгляда, молодой человек шел навстречу и остановился в метре от нее.
– Ты очнулась, – сказал, улыбнувшись, но тут же придал лицу строгое выражение. – Как ты себя чувствуешь?
Рита ответила не сразу. Какое-то время просто разглядывала его.
– Не подойдешь, не обнимешь меня?
Зависла пауза. Кубинец, явно переигрывая с серьезностью выражения лица, вытягивая шею, заглянул обоим в глаза.
– Думаю, это лишнее, – борясь с собой, выговорил Саня.
– Вот как?
Саня сел на свободное место возле окна.
– Зачем ты встала? Тебе надо лежать. – Он откашлялся, посмотрел на ладонь и спрятал руку в карман. – Скоро все закончится. Приедем в город и положим тебя в больницу. А потом домой. Никто больше за нами гнаться не будет.
– И тебе надо в больницу.
– Со мной все в порядке.
Кубинец выглянул в окно, устремил взгляд в небо.
– Время, – сухо сказал он, поднялся и достал с верхней полки кейс. – Моей маме, а позднее надзирателям в камере пыток врачи рекомендовали давать мне химические препараты строго по времени, указанному в рецепте.
Он снова сел, открыл кейс, достал бутылку минералки, а через секунду положил на крышку кейса три большие красные пилюли. Одну из них он пальцем пододвинул в сторону Риты.
– Пей, – протянул ей воду.
– Что это? – спросила девушка.
– Извинительный жест профессора Ширяева. Я так полагаю, это конец эксперимента. Эпилог. Пей. Кони не двинешь, тогда и мы рискнем.
Рита глянула в глаза Кубинцу, потом на Саню и медленно потянулась за пилюлей. С трудом проглотила и запила водой.
Кубинец, будто еще не решив, что делать с пилюлями дальше, легкими щелчками стал подкатывать одну к другой. Наигравшись, подтянул одну из них к Сане.
– Ваш выход, маэстро.
Глотать ее было больно. Запив пилюлю минералкой, Саня потрогал рукой горло.
– Действует, – вдруг обрадовано сказала Рита. – Помогает. Жжение проходит. И это ощущение, будто потроха свинцом залили, – его нет.
– Ты откашливаться перестала, – заметил Кубинец. – И тут не соврал, черт. Ну, хоть это хорошо.
– Чего тянешь, пей свою. Дядя доктор себя забыл вылечить.
Одну из них он пальцем пододвинул в сторону Риты.
– Пей, – протянул ей воду.
– Что это? – спросила девушка.
Кубинец положил свою пилюлю в карман и посмотрел на Саню.
– Телефон купил?
– Да, – ответил тот, – но здесь не возьмет.
– Позже наберем. Все получилось? Оставил?
Молодой человек кивнул.
– Помнишь номер профессора? Позвонишь, передашь привет Рэму, скажешь код и номер ящика камеры хранения, где оставил флэшку.
– А зачем это Павлу Игоревичу?
– Это не ему, это тем, кто его прослушивает. Через полчаса флэшка будет у Рэма, и вас оставят в покое.
– Понятно. Почему пилюлю не проглотил?
– Сильный препарат, – ответил Кубинец и, закашлявшись, заляпал кровью рукав рубашки. – В моем возрасте это вредно для сердца.
– Не дури, нам помогло. Тебе же все хуже и хуже. – Саня взял его за руку. – У тебя пульс сумасшедший.
Показалась станция. Подходя к перрону, старые вагоны заскрипели. Кубинец сжал челюсти и прикрыл глаза ладонью. Со лба на руку стекал пот, тело стало вздрагивать, как при лихорадке.
– Больно? – удивляясь тому, как быстро ухудшается его самочувствие, спросила Рита.
Кубинец не то улыбнулся, не то оскалился.
– Очень.
– Ты дурень, тебе что, силой ее запихнуть?
Кастро не отреагировал, с трудом сохраняя самообладание, положил руки на колени, подмигнул Сане.
– Есть связь?
Молодой человек вытащил телефон, посмотрел на дисплей.
– Звони, – сказал Кастро и отвернулся к окну. – Моя станция, – добавил он, косясь на Риту. – Пора.
– Куда пора? – удивилась девушка. – Ты что, не с нами?
– Вызов пошел, – сказал Саня, удивленно поглядывая то на Риту, то на Кубинца. – Куда ты собрался? Куда он собрался? Не пускай его. Подожди, слышишь?!
– Не забудь потом отключить телефон, – сказал Кубинец. – Прощай, Маруська, – выдохнул, поднимаясь, и похлопал Саню по плечу.
Рита схватила его за ремень брюк.
– Зачем ты это делаешь?
– У меня тут встреча, – тяжело дыша и с трудом выговаривая слова, ответил он. – Надо идти. Отпусти, Рита. У меня нет сил бороться с тобой.
– Павел Игоревич, это Саня. Слышите меня? Связь пропадает!.. Узнали? Да я… Тоже здесь… Живы!.. Живы, говорю!..
– Какая встреча? С кем у тебя может быть встреча? – выпытывала девушка у Кубинца.
– Да увязалась тут одна… приставучая. Прям как ты. Все бегал от нее, а теперь, гляжу, не – пора объясниться.
– У меня есть информация для Рэма, – говорил Саня в трубку, заткнув одно ухо пальцем. – Я оставил посылку на вокзале…
– Я пойду с тобой! – решительно сказала Рита, поднимаясь следом за Кубинцем, но он остановил ее жестом.
– Мне трудно дышать, не то что говорить. Не спорь со мной. Такое поведение не к лицу девушке твоего воспитания.
– Мы с тобой.
– Нет, – качая головой, настаивал Кастро. – Там, в кейсе…
– Ну и проваливай! Забирай свой кейс! Он нам не нужен!..
– Там в кейсе письмо, – борясь с приступами боли, сердито перебил Кубинец.
Рита насупилась и замолчала, а Кастро снова попытался улыбнуться.
– На конверте адрес. Отнесете.
– Кому?
– Моей матери.
Прощаясь, он кивнул и, держась за поручни, двинулся к выходу. У тамбура остановился, вытащил из кармана пилюлю и с силой швырнул ее в грязный, заставленный сумками вагонный коридор.
Саня опустил телефон.
– Куда он пошел?
По щекам Риты покатились слезы.
– Он умирает. Он пошел… умирать.
– Почему? Почему он не принял препарат?
Из трубки послышался голос профессора, и Саня снова приложил ее к уху.
– Шурик! Шурик! – кричал в трубку ученый.
– Павел Игоревич, что будет, если не принять препарат?
– Летальный исход будет. Но вы же приняли? Ты сказал, что вы приняли, – обеспокоенно произнес профессор.
– Я и Рита… Кастро не стал. Сказал что-то про старое сердце и положил пилюлю в карман.
– Благородно.
– Почему благородно?.. – не понял Саня. – Почему благородно?..
– Потому что один из вас все равно бы погиб. Мы помещали три сознания в одно тело, разделяли обратно, и через две недели один из троих умирал. Резко, без каких бы то ни было причин. Даже препарат не помогал. Что-то отключается в организме. Какие-то внутренние часы останавливаются, понимаешь? Миллион гипотез – ничего не подтвердилось. Долго шли по ложному пути. Были две группы, в которых выжили все трое. Только вчера догадались поднять документацию. В обеих группах двое из трех мышей были из одного помета. Схожий генотип блокирует болезнь. Тут препарат срабатывает на сто. Механизма мы пока не знаем.
– То есть?
– То есть, если бы Рита была твоей сестрой, то вы втроем могли бы принять препарат и выжить.
– Это очень странно, – сказал Саня. – Это не логично.
– Если бы решение было простым, мы бы давно его нашли.
Саня опустил трубку, подошел к окну. По перрону, натыкаясь на прохожих и вглядываясь слепнущими глазами в их лица, шел Кубинец.
– Сейчас я его верну, – воскликнул Саня. – Ты езжай. Я найду тебя в аэропорту. Держись у входа.
Рита плакала, опустив голову на руки. На ее коленях лежал конверт. Всхлипывая, она подняла на молодого человека заплаканные глаза.
– У него мать живет в нашем городе, представляешь? Он просил передать ей письмо. А что я ей скажу?
Бездумно Саня взял в руки конверт, вытирая влажные ресницы, прочитал адрес. Поднес письмо к свету и прочел еще раз. От удивления широко раскрыл рот и взглянул на Риту.
– Что еще? – готовая разрыдаться спросила девушка.
– Это мой адрес, – прошептал Саня. – Ты не отдашь это письмо его матери.
– Почему?
– Потому что моя бабушка, Анна Васильевна, умерла.
– Мне жаль, а при чем тут?..
– При том, что наши бабушки, иногда, по совместительству могут оказаться чьими-то матерями.
– Какой ужас! У него никого не осталось.
– Ну как сказать, – чему-то улыбнувшись, произнес Саня, обернулся и, крикнув Рите короткое: «Жди здесь!» – кинулся к выходу.
Спускаясь со ступеней вокзала, Кастро махнул таксисту. Темнокожий парень с красными то ли от бессонницы, то ли от наркотиков глазами и кучей разноцветных косичек, не мешкая, прыгнул за руль и подогнал авто к пассажиру.
Кубинец медлительно сел на заднее сиденье.
– Далеко море? – спросил он, с трудом закрывая за собой дверцу.
– Десять километров, – ответил водитель, разглядывая пассажира в зеркало заднего вида.
– Хочу к морю. Мне нужен пляж, где можно спокойно умереть.
– Может, не стоит с этим торопиться?! Знаю пару мест – убийственные девочки. И есть чем заправиться – травка, кокс, можно и посерьезней чем отравиться.
– Смотрю, ты и сам любитель. Давно подсел? – раздражаясь, спросил Кастро и тут же внутренне упрекнул самого себя: «Нет, нет, не правильно. К единению с вечным, к покою в душе этим путем мне не добраться. Обыкновенный слабый человек – что он мне сделал?»
– Пока есть здоровье, надо брать от жизни все, – подмигивая, сказал водитель.
Мимика таксиста, неприятный запах его немытого тела, блестящие булавки в носу не нравились Кастро, но ему не хотелось тратить последний час своей жизни на подсознательное поощрение навязанных обществом стереотипов о гигиене, жизни без наркотиков и искусственных прыщей, так называемого пирсинга. Хотелось мира. Он чувствовал: надо многое понять.
Надо научиться принимать мир таким, каков он есть. Может, не полюбить, но хотя бы смириться со всем, что отличает его от других. Надо пустить добро в сердце. Он решил: теперь будет говорить людям только приятное.
– А ты мировой парень, – сказал таксисту, надеясь обмануть нарастающую боль умиротворенной улыбкой.
Внезапно дверца открылась, в кабину заглянуло добродушное, но взволнованное Санино лицо.
– Я же тебе сказал, подожди! Выползай отсюда. Давай, я помогу вылезти.
– Теперь этот прицепился, – прошептал Кубинец. – Прощай, Саня. Уходи, дай покоя.
– Глотай свою пилюлю. Сегодня у вас второй день рождения, мистер Грин, Кастро, или можно как-нибудь еще? Может, дядя Миша? А? Сегодня ты не умрешь. Павел Игоревич объявил тебе амнистию. У нас схожий генотип. Пляши! Ну, давай, доставай! Где она!
– Ты это серьезно?
– Абсолютно! Так что радуйся, мой блудный старичок! Ну?! У тебя осталось полчаса, не больше.
В глазах Кубинца на мгновенье заискрилась надежда, но тут же погасла.
– У меня нет пилюли, – растерянно произнес он. – Я ее выбросил. Она там, где-то в коридоре… в нашем вагоне. Чего уставился на меня? Не стой как вкопанный! В вагоне, говорю, на полу где-то…Обморок ты колумбийский! Беги, тащи ее сюда! Живо! – прохрипел требовательно.
Выругавшись, Саня помчался к поезду.
– Зачем?! Зачем ты ее выбросил?! – кричал он, оглядываясь на Кубинца.
– Ты еще здесь?! Туда и обратно! Шевели задницей! Черепаха ты безногая!
Когда молодой человек скрылся, Кастро откинулся на сиденье и облегченно выдохнул.
– Кажется, будем жить, – сказал он, задумавшись, потом вдохнул носом воздух и поморщился.
– Так что, чувачек, едем, нет? – оглядываясь, спросил таксист.
– Помойся, придурок, – наклоняясь вперед, сказал пассажир. – Пугало обдолбанное! Кончай нюхать всякую дрянь, сними это дерьмо с лица, натягивай галстук, поступай в Кембридж и покупай замок у моря, как все нормальные люди.