Павел Игоревич сегодня не завтракал и не обедал. В знак солидарности никто из лаборантов не ушел на перерыв. Время начало обратный отсчет. Важна была каждая минута. Сергей принес профессору чай, но напиток остался нетронутым. Держа скальпель в левой руке, Игоревич копался в мышиных мозгах, правой настраивал фокус в микроскопе. Правым глазом через линзу выискивал аномалии в образцах крови, левым просматривал волокна лобной доли. Сергей каждые пятнадцать минут приносил новые образцы и беспристрастно констатировал: «Еще одна сдохла».

– Новых идей не появилось? – спрашивал профессор и, не дожидаясь ответа, добавлял: – Чего тогда столбишь? Если бы Аристотель был таким ленивым, земля так и осталась бы плоской. Иди ищи, ищи!

Игоревич уснул за столом. Не прошло и пяти минут, как его разбудили, громко крикнув в ухо: «Доброе утро!»

Он вздрогнул и, тараща сонные глаза, удивленно уставился на циферблат. Большая и маленькая стрелки соединились на цифре двенадцать. Полночь.

Кто-то положил ему руку на плечо. Ученый обернулся, но человек, оказывается, стоял с другой стороны. Повернул лицо в другую сторону.

– Не спится, профессор? – глядя в упор и широко улыбаясь, спросил незнакомец.

– Вы?! – вскрикнул ученый и отшатнулся, узнав человека, с чьим появлением его жизнь превратилась в кошмар.

– Угадали, профессор.

– Пришли…

– И тут в точку. Поразительная наблюдательность, – сказал мужчина. Заметив сваленные в кучу трупики препарированных мышей, брезгливо поморщился: – У вас странное хобби, профессор. Плохое настроение?

Ученый стряхнул головой. Сон полностью улетучился.

– Зато у вас, смотрю, хорошее. Убежали, значит?

– Ушел.

Игоревич взглянул на часы.

– Пришел в себя в одиннадцать – так?

– Вот это, я понимаю, проницательность.

– Рита в это же время, так что никакой проницательности.

Кастро сел на край стола.

– Ну, как там старушка? Про меня что-нибудь хорошее говорила?

– Вечером улетела… куда-то в Азию. Что у вас там произошло? Мне надо было поговорить с Ритой, а она улетела… – Ученый вздохнул. – Это очень плохо, что она улетела… Очень плохо.

– В Азию, – усмехнулся Кубинец. – А я проснулся – холодно. Голодный, как сволочь, а он бутылку об стену… В голове как зазвенит…

– Какую бутылку?

– По улице иду, трясет всего, шатаюсь, какие-то куры мерещатся. Руки слабо чувствую, запахи, духи какие-то… С чего бы это, думаю. Вот сейчас – ладони сухие, а будто под краном держу. Знаешь, что это?

– Что?

– Я только теперь понял. Это она руки моет. Чувствую, понимаешь? И его я чувствую. В плохую историю ты меня втянул, волшебный старичок. Что мне сделать, – три добрых дела и стану прежним? Ковыляю, о бордюры запинаюсь и думаю: так дело не пойдет. Загляну, думаю, отвинчу этому Доуэлю голову, о шкаф тяпну, может, обнадежит чем, а?

– Тебя никто не звал, сам влез в эксперимент! – выкрикнул ученый. – Говорил тебе – пожалеешь. А теперь что?! А теперь я не знаю, что! – Профессор поднялся со стула и стал ходить из угла в угол. Кастро взял со стола стакан холодного чаю, отпил половину, скрестил руки на груди и молча стал наблюдать за Павлом Игоревичем.

– Озноб пройдет, и силы вернутся, – задумчиво произнес ученый. – А потом… потом… – он замолчал на несколько секунд. – Мы месяц думаем только о том, как разделить три сознания. Вообще не спим. Соединять научились, а обратно разделять… А тут еще эта молния… Будь проклят Зевс и все его олимпийское отродье! Все это так не ко времени. Как я устал!.. У меня нет идей. Совсем нет! Если бы я мог спать, как Менделеев, может, тоже что-нибудь бы придумал. Но у меня нет времени на сон! Нет времени! На данную минуту провели триста четыре эксперимента… на мышках… – профессор подошел к столу, поднял за хвост изрезанное скальпелем тельце. – Мышки у нас, видишь?

Кастро задумался.

– Не понял.

Профессор вернулся на свой стул, забрал у Кубинца чай, выпил и крякнул.

– Чего непонятного? Пихаем три сознания в одно тело – отлично. Разъединяем – отлично! А через две недели – амба! – профессор хлопнул ладонью по столу. – Дохнут, понимаешь? Дохнут!!!

Кастро как-то по-новому посмотрел на кучу изрезанных грызунов и поморщился.

– Все умерли? Но с людьми ведь не так?

Профессор уронил голову на руки.

– Не все. Если давать препарат, из трех умирает одна. Было хуже. Сто последних экспериментов – девяносто восемь трупов. В двухсотой и двести седьмой тройке выжили все. Почему, а? У меня нет идей! Нет идей… – он захныкал, как ребенок, а затем встрепенулся. – Нужна свежая мысль. – Первое, что приходит в голову! Ну, скажи что-нибудь! Ну!

Кастро растерялся, развел руками и брякнул:

– Адреналин?

– Что? При чем здесь адреналин? Ну, при чем здесь адреналин?! – заорал профессор. – Идиот! Бездарность! Ты хоть как-то представляешь структуру сознания? Адреналин! Дурак ты! Иди отсюда!

Кастро потупил взгляд.

– А как определить, какая из трех умрет?!

– Восприимчивость к препарату у всех разная, – с трудом, словно каждое слово причиняло ему боль, произнес профессор. – У кого лучше, тот и выживает.

– А если один из трех совсем не принимает?

– Обречен, – устало выдохнул ученый.

Молчали минут пять. В комнате горела всего одна лампа и от перепадов напряжения все время мигала. Вдруг вспыхнула неожиданно ярко. Из темного угла вспорхнул мотылек, закружился вокруг светила, то и дело обжигая крылья о горячее стекло. Коснулся еще раз, кажется, замахал сильнее, но это не помогло: закрутился, как осенний лист, упал на пол, задрыгал длинными лапками.

Игоревич вытащил из-под стола табуретку и предложил гостю присесть.

– Я не господь, – сказал профессор, наклонился, потянул за ручку выдвижного ящика. – Не мне решать. Судьба. Шансы равны.

Он достал картонную коробку и высыпал на ладонь горсть красных пилюль. Отсчитал три и положил на ладонь Кастро, пристально посмотрев ему в глаза. – Саня, Рита…Ты ведь найдешь их, правда? Через две недели, семнадцатого, до еды. Лучше, чтоб одновременно.

Кастро сунул пилюли в нагрудный карман.

– Козел ты, дедушка. Экспериментатор хренов. У фашистов тебе работать. Такого видного мужчину, – показал на себя, – чуть не угробил.

Кубинец ушел, но он был не единственным, кто навестил в эту ночь именитого ученого. Профессор только на две минуты сомкнул глаза, как кто-то уже тормошил его за плечо.

– Павел Игоревич! Павел Игоревич, начинаем, – возбужденно шептал помощник.

Оторвав щеку от стола и вытерев с губы слюну, профессор спросил спросонья:

– Начинаем?

– Начинаем, Павел Игоревич. Нагреваем болоны. Через пять минут запускаю.

Профессор что-то вспомнил, и лицо его исказила страдальческая гримаса.

– Цезаря?

– Угу, – подтвердил заместитель. – И две кошки… Ребята притащили. Я проверил, они здоровые… блохастые только.

– Жалко Цезаря, – печально произнес профессор.

Сергей кивнул.

– Жалко.

Ученый опустил взгляд, вытащил из кармана очки, протер рукавом стекла, нацепил на нос и снова поднял глаза.

– Надо так надо.

Сергей развернулся и пошел к выходу, но вдруг что-то вспомнив, остановился и махнул рукой в сторону двери.

– Забыл сказать, там к вам пришел тот человек…

Дверь скрипнула. От неприятного ощущения ученый зажмурил утомленные бессонницей глаза. Ему показалось, что от усталости он сейчас свалится со стула, и на всякий случай ухватился за крышку стола.

Сначала в дверях показался большой горбатый нос, а затем со словами «Доброй ночи» появился и сам посетитель.

Ученый поправил очки и испуганно вскрикнул:

– Вы!

Человек шагнул внутрь.

– Не ждали, а мы к вам на огонек, – растянул рот в улыбке и, притворив за собой дверь и раскинув руки для объятий, направился к Павлу Игоревичу. Затем действительно обнял и даже поцеловал в висок.

– Кто вас пустил? – захныкал ученый. – Что вам нужно? Зачем опять пришли? Варвары! Инквизиторы! Пришли пытать меня?!

– Ну что ты, это же я, Фил, твой друг, – хлопнул профессора по коленке носатый. – Ты что, забыл меня? Мы чай пили… Вспоминай! Из самовара. А ты мне еще подарил такую блестящую штуку. Помнишь?.. Ну, с кнопочками такими…

– Что вам надо?

– Что надо, что надо… Так ты это… узнал меня, нет?

Ученый поправил очки и испуганно вскрикнул:

– Вы!

Человек шагнул внутрь.

Нет? Да? Слышишь, а этот не появлялся, друг наш? Ну, тот, который… плохой человек. Кастро. Нет? Не приходил? А ты меня так и не вспомнил. Да? Я с товарищем был… Не вспомнил? – Фил посмотрел на Сергея и показал на профессора. – Мы с ним друзья. А ты ведь тоже с нами чай пил. Я тебя еще в коридоре приметил.

– Я пойду, – сказал Сергей. – Можно?

– Куда? – спросил Фил. – А вообще иди, конечно. Да, это, – крикнул вдогонку, – как здоровье, как домашние?

Заместитель оглянулся.

– Спасибо.

– Да? Ну, отлично! Иди, делай там, что тебе надо, – и кому-то громко приказал: – Пропустите его!

Снова глянул на Павла Игоревича.

– А я как зашел, сразу его в коридоре заметил. О, думаю, знакомое лицо!

Профессор отодвинулся вместе со стулом.

– Что?! Чего вам от меня надо?! Зачем вы приходите сюда?! Врываетесь, разрушаете мое детище, колыбель новой неизвестной миру науки. Убиваете моих коллег… А у них семьи…

Фил шмыгнул носом и обиженным голосом произнес:

– А ты злопамятный. Я к тебе как к другу шел. С хорошей новостью. Думал, обрадуешься. У меня, может, тоже есть на тебя обида, но я ее забыл.

– Послушайте…

Профессор не договорил, в кабинет с двумя лаборантами вошел Сергей. Он нес клетку с кроликом, лаборанты держали на руках двух серых болезненно худых кошек.

– О! Пугало красноглазое! Ха-ха! – обрадовался Фил, увидев кроля. – Как он меня за палец цапнул!

Чуть руку не оттяпал. Зверюга!!! Хищная тварь! – похлопал профессора по кисти. – Друг, подари мне его.

Отворив массивную дверь с огромным выпуклым глазком, скорее даже иллюминатором, ученые прошли в соседнюю комнату, и там сразу что-то защелкало, загудело.

– Послушайте, – устало сказал профессор.

– Да ладно, ладно… – остановил его носатый. – Оставь себе. Мы, вообще, вот чего хотим… Хотим, чтоб все это, – поднял руки вверх и покрутил двумя указательными пальцами, – переехало в Канаду. Хорошие, понимающие люди вами заинтересовались. Вот ты сколько получаешь? А хочешь сто пятьдесят, двести тысяч в год? А эти все твои в халатах на что живут? Всех заберем, дома построим. Работайте. Мы хорошие… Мы, как ЮНЕСКО. Ну, или какой-нибудь Гринпис. Только чуть богаче.

Ученые вышли из смежной комнаты. Сергей закрутил на двери огромный, такой как на подводных лодках, вентиль и, глядя на Павла Игоревича, доложил:

– Заблокирует через три минуты.

Профессор кивнул и сердито буркнул Филу:

– Ни я, ни мои коллеги никуда не поедем.

– Вот это очень нехорошо, – покачал головой Фил. – Я так этого боялся. И как быть дальше? А ведь вроде только что подружились. Думал, в гости будем друг к другу ходить, о науке разговаривать. Боже-боже, как я устал хоронить друзей!

Сергей и лаборанты вышли, скоро из-за двери донесся его приглушенный голос:

– Павел Игоревич, подойдите на секунду. – Не знаю, какую выставлять погрешность.

– Ноль семь, – крикнул ученый.

– Если так, теряем контраст, давайте десятку ставить!

Профессор отодвинул стул, встал и поторопился к заму. У двери задержался, осмотрел комнату, строго бросил, обращаясь к гостю: «Ничего не трогать» и скрылся в коридоре.

Фил подождал минуту, сидя на стуле, а потом от нечего делать принялся ходить по комнате и вдруг остановился у двери с иллюминатором. Его лицо осветилось радостью:

– Ха-ха, – засмеялся раскатисто. – Чучело красноглазое!

Через несколько минут, что-то громко обсуждая, в комнату вернулись ученый и его зам.

– Все правильно, – уверял Павел Игоревич, – дельта остается прежней, диапазон меняем.

– Дельту надо менять, – не соглашался Сергей. – Оставлять опасно.

– Эх ты – вата. Если бы Македонский каждые полчаса долдонил «опасно-опасно»… – он вдруг замолчал и осмотрелся. – Что-то не так. Что-то изменилось?

Сергей посмотрел по сторонам.

– Свет стал ярче?

– Нет.

– А-а-а! Системник у вас шумит. Я вентилятор почищу, как пчелка зажужжит.

– Не в нем дело.

Сергей взглянул на дверь с иллюминатором и изменился в лице.

– Этот где?

– Кто?

Зам дотронулся до носа, показал, будто он у него огромный. Теперь испугался и профессор. Не сговариваясь, оба кинулись к двери. Сергей прильнул к иллюминатору. Возле клетки с Цезарем на корточках сидел носатый, бил по прутьям рукой и что-то кричал.

Профессор вцепился в вентиль.

– Открывай! Открывай ее!

– Заблокирована! Не получится! – дергая дверную ручку, вопил Сергей. – Заблокирована! Не откроется! Новая система! Хотели ведь как лучше!..

– Открой! Открывай чертову дверь! – в панике кричал ученый.

– Ну не могу я! Не могу!!!

Павел Игоревич оторвал руки от вентиля, уперся кулаками в бока, все тело трясло.

– Вырубай! Вырубай все! – прохрипел, тяжело дыша.

Сергей по инерции продолжал дергать за ручку.

– Говорю же, не откроется!

Профессор схватил зама за локоть и как можно спокойнее произнес по слогам:

– Вы-ру-бай.

Зам затряс головой и, наконец, сообразив, что от него требуется, задевая стулья, кинулся прочь из комнаты.

Ученый подышал на стекло и протер его рукавом. Фил все так же продолжал бить по прутьям, Цезарь испуганно метался по клетке. Носатого это жутко забавляло, и он не замечал, что над его головой пульсировала и быстро увеличивалась в размерах золотистая сфера. Фил оглянулся на дверь, увидел растерянное лицо Павла Игоревича и помахал ему рукой. Ученый улыбнулся и помахал в ответ. Затем отошел от двери, сел на стул и раза два ударил лбом о крышку стола.

Через две минуты вернулся Сергей, молча сел. Профессор все так же упирался широким лбом в стол, а руки его безвольно свисали вдоль туловища.

– Вот, – прошептал зам и поставил перед собой наполовину выпитую бутылку коньяку.

Павел Игоревич, чуть повернув голову, посмотрел на этикетку.

– Яда нет?

Сергей поставил рядом с бутылкой две рюмки, не спеша наполнил.

– И что это будет? – спросил профессор.

– Павел Игоревич, не знаю… Все, что смог.

– И что ты смог?

– Кошек отделил, – прошептал заместитель. – Две в одной… побегают.

– А с «этим» что?

– Цезарь, – Сергей запнулся, поднял рюмку, выпил, причмокнул и закончил фразу: – Цезарь в нем.

Профессор приподнялся, взял свою рюмку, глянул на коллегу.

– Скажи, Сережа, может, мы с тобой дураки?

Сергей снова потянулся за бутылкой и наполнил опустевшие рюмки.

– Пейте, Павел Игоревич. Пейте. Я что думаю: сейчас мы их рассоединим. Цезарю давать препарат не будем. Человек выживет, кролик умрет.

Профессор выпил свой коньяк, занюхал воротом халата.

– Препарат уже в Цезаре, я сам ему давал, – сказал без всяких эмоций.

– Из двух один выживет. Сами убьем Цезаря.

Игоревич вяло улыбнулся.

– Ты не понял принципа. Они вытягивают жизнь один из другого, как вампиры. Убей кроля, и человек не выживет. Он сильный, но он же и слабый. Не сможет забрать жизнь у другого, сам себя убьет. Битва иммунитетов. Несколько сознаний в одном – явление противоестественное. Природу не обманешь, не нравится ей, когда пренебрегают ее законами. Она не церемонится.

Сергей покачал головой, цыкнул.

– Получается, нельзя их сейчас разъединять?

Профессор не ответил. В двери щелкнул замок.

Ученый, слегка приподнимаясь на стуле, озабоченно обернулся в ту сторону.

Зам бросил взгляд на часы.

– Ровно пять минут. Блокировка отключилась.

– Что-то жамок у ваш жаклинило, – чуть шепелявя сказал Фил, высовываясь из-за двери. – Дергаю, дергаю, – для убедительности он повертел ручку двери, – ни туда, ни шюда.

Дверь подалась, петли скрипнули, и человек, вместо того чтоб спокойно переступить порог и выйти, неестественно резко и высоко отпрыгнул назад.

Профессор, прикрыв глаза ладонью, пальцами размял кожу на лбу.

– Ну вот, начинается.

Фил снова появился в дверях.

– Как шкрипит, а! Кто-то жарычал, да? У ваш там нет шобаки?

– Тут только мы.

Сергей поднялся и на всякий случай встал за стулом. Фил, оглядываясь, не торопясь прошел в комнату.

– Присаживайтесь, – предложил Сергей, отпустил спинку стула и сделал шаг назад.

Фил забрался на предложенный стул с ногами и сел на корточки.

– А кролик ваш ждох, кажетша. Прыгал, прыгал, а потом – хлоп! Эх, думаю… – вдруг осекся, обратил внимание на свою странную позу. Усмехнулся самому себе и сел по-человечески.

У Сергея немного отлегло от сердца.

– Особо каких-то изменений я не наблюдаю, – обратился он к профессору. – Может, мы рано испугались?..

– Што? – спросил Фил, поджал руки к груди и потянул носом воздух. У него немного припухла верхняя губа, заметно стали выдаваться два верхних передних зуба.

– Вы как себя чувствуете? – обратился к нему профессор.

– Ой! – поморщился Фил. – Чего так орешь? – Уши у него неестественно зашевелились, причем одно пошло вверх, а другое подалось вниз, левый глаз начал моргать, кожа под ним задергалась, будто нерв защемило.

Ученые переглянулись. Профессор потупил взгляд, а затем и вовсе отвел его в сторону.

– Вы чего? – спросил Фил, снова с ногами взбираясь на стул.