1
От воинской части до жилой зоны, где квартировались служащие и их семьи, было четверть часа ходьбы. Но капитану Луневу понадобилось двадцать пять минут, в течение которых он боролся с ветром. Метель отвешивала пощечины, танцевала, как пьяная невеста, и снежная фата застилала пейзаж. Напряженный взор капитана утопал в белом шуме, в непрерывном движении ледяной крупы, и ему мерещилось, что дальше вытянутой руки ничего нет.
Судьба настроилась испытать Лунева. Второй инцидент за тридцать дней, и в обоих случаях он оказывается старшим по званию. Но в ноябре погода благоволила поискам, а сегодня Бог вздумал ужесточить условия.
Лунев помянул незлым тихим словом своего командира, лечащего спину в городе, греющегося в теплой ванне. Из ревущей пелены выплыли черные силуэты домов, точно фигуры мамонтов, настигнутых ледяным апокалипсисом.
Капитан свернул на пешеходную дорожку и почти вслепую добрел до мини-маркета. Магазин примыкал к хлебопекарне и назойливо жужжащей котельной. Впрочем, сейчас ее шум был подавлен беснующейся метелью.
На ступеньках курили двое солдат. При появлении офицера они выпрямились по стойке смирно, спрятали сигареты в рукавицы. Замерзший Лунев отмахнулся, мол, расслабьтесь, не до формальностей.
– Ну что, пока безрезультатно?
Он намеревался спросить, насколько тщательно ведутся поиски, но передумал. Конечно, тщательно. Во-первых, дети поселка были словно родные для каждого срочника, а во-вторых, что тут искать? Военный городок состоял из шести многоквартирных зданий. Чтобы прочесать прилежащую территорию, даже в такую метель, достаточно часа. А он отправил целый взвод. Но что, если…
– Лейтенант приказал нам дежурить здесь, – объяснил солдат и посмотрел мимо офицера, на темнеющую стену леса.
Всю дорогу от КПП Лунев подсознательно избегал мыслей о тайге, надеялся, что бедняжка отыщется раньше. И теперь мысли пришли, тревожные, дурные, заставили немолодого капитана склонить голову и отвести взгляд.
Лес окольцовывал гарнизон, превращая его в неприступный люнет. От горжи шла магистраль, связующая с областным центром, но в этот вечер ею воспользовался бы лишь безумец. Дорога – сущий каток. Они отрезаны от цивилизации, и решение должен принимать Лунев.
Капитан вообразил продирающихся сквозь бурелом солдат. Бесцельное блуждание во мраке и холоде.
«Рано», – подумал он и сказал патрульным:
– Выполняйте приказ лейтенанта.
Он с трудом отворил дверь, вошел в магазин. После вьюжного воя тишина забила уши ватой. Щеки горели, будто изжаленные пчелами.
– Даша!
Навстречу из подсобного помещения выбежала женщина в униформе продавца. Бросилась к нему на шею.
– Нашли?
– Еще нет.
– Это же Ирочка? Дочь врача…
Слухи разносились со скоростью ветра.
Игорь Виельгорский, начальник ветеринарной службы, вернулся со смены и не обнаружил дочь. Он посчитал, что девочка ночевала у подруг, но через пару часов забил тревогу. К сумеркам подключились военные и добровольцы. Меньше суток – городская милиция не приняла бы заявление о пропаже, другое дело – поселок в тайге.
Лунев вспомнил бледное, исцарапанное лицо сына, как он вытаскивал его из снега, как прижимал к себе, вытирал кровь. Тридцать дней минуло – и это опять случилось. Прорезающие тьму фонари, соседи, сплотившиеся в едином порыве…
Несчастный Игорь! Весной похоронить жену, а теперь искать дочь…
Лунев слишком хорошо понимал, каково приходится родителю.
– Девочка найдется? – Даша сжала руку мужа.
Ей было тридцать девять. Ему – почти шестьдесят. Давным-давно, забирая ее в скитания по гарнизонам России, он поклялся никогда не врать. И он честно промолчал.
– Полагаешь, она пошла в лес?
Омерзительное чувство дежавю скребнуло по сердцу.
– Зачем ей туда идти?
– Костик ведь пошел. И ты его отыскал.
– Но девочке пятнадцать лет, а Костик…
Он запнулся. Даша глядела на него с упреком.
– Слабоумный? Ты это имел в виду?
Даша отказывалась думать о сыне как о слабоумном, и Лунев поддерживал ее, но иногда…
«Иногда надо признавать факты», – вздохнул он про себя.
– Ты сообщил Требейчику?
Он скривил раздраженную гримасу. Чертов командир части проводил выходные у родителей. И был привычно далек от проблем гарнизона.
– Полковник Требейчик не оторвал бы задницу от стула, даже если бы находился здесь.
Согревая одним своим звуком, засвистел чайник.
– Садись, я принесу чай.
– Только быстро. Кошмар ждет распоряжений. – Он опустился на место кассира. – Косте звонила?
– Да, смотрит мультфильмы. Те, про мамонтов.
– Ну, естественно, – улыбнулся Лунев.
Распахнулась, впуская рев ненастья, дверь. В проходе появился получеловек-полуснеговик. Лейтенант Кошман, по прозвищу Кошмар. Старый приятель Лунева.
– Арсений, мы нашли девочку, она… – Кошман покосился на Дашу и договорил: – Вам лучше пойти со мной.
2
Шесть девятиэтажных зданий выстроились на отвоеванном у тайги квадрате, являя собой символ очередной победы человека над дикой природой. Они стояли обращенные фасадами к градообразующему гарнизону, торцами к лесу – полдюжины одинаковых коробок, облицованных кремовой плиткой. По вечерам, возвращаясь домой из части, Лунев думал, что горящие окна – это глаза городка, и смотрят они с вызовом и храбростью. Но сегодня в электрических глазах он прочитал мольбу и страх.
В последнем здании располагалось общежитие для несемейных служащих, а за ним – детский садик.
Ирочка Виельгорская сидела, прислонившись спиной к забору садика. Она была полуголой, кожа – там, где кожа сохранилась, – посинела. Обе ее руки были оторваны и висели на лоскутьях и сухожилиях. Джинсы пропитались кровью, как и некогда белый бюстгальтер. Живот представлял собой сплошную рану, внутренности вывалились и лежали между раздвинутых ног девушки бурыми гроздьями. Черты лица, до боли знакомые каждому, исказила предсмертная жуть. На подбородке замерзала розовая слюна.
Лунев приблизился к трупу, расталкивая зевак. Соседи жались друг к другу, кто-то крестился, кого-то рвало. Тихонько завывала старушка. Солдаты умывались снегом и пытались унять дрожь. Из окон общежития высовывались служащие.
Самый страшный кошмар сбылся. Образ искалеченного тела, образ, который он гнал прочь, прочесывая лес в поисках Костика, воплотился в реальность месяц спустя. Ему почудилось, что именно Костик сидит у забора, вскрытый, мертвый…
– Уведите людей, – сдавленно сказал Лунев.
Его не услышали. Он повысил голос:
– Лейтенант! Уведите людей!
Кошман встрепенулся, приказал солдатам оттеснить соседей.
«Как же так? – спросил себя капитан. – Не в тайге, а рядом, под носом…»
Он склонился над трупом. Горе стиснуло грудь ледяными клешнями. Ира, милая девчушка, гулявшая с Костиком, научившая его прыгать через резинку, отличница, умница. Мерзлое, раздетое, вспоротое тело… Разве это один и тот же человек?
«Помогите мне, дядя Арсений», – попросили укутанные в иней глаза.
– Я не могу, – прошептал он.
Подошел кусающий губы лейтенант.
– Ты что-то говорил?
– Я спросил, почему ее не нашли сразу?
– Потому что ее здесь не было.
– Уверен?
– Абсолютно. Я сам обходил садик в 17.30, внутри и снаружи.
– Хочешь сказать, зверь принес ее сюда?
– Зверь? – вскинул брови Кошман.
– Ну а кто? Кто, как не зверь?
Он сел на корточки и кивком предложил лейтенанту следовать его примеру. Кошман нехотя подчинился. У общежития, вторя вьюге, плакали женщины. Капитан указал на оторванные руки жертвы:
– Их жевали. А нога…
– О, господи! – Кошман закашлял в кулак.
Часть бедра Иры была выгрызена, снежинки падали в рану нежно-перламутрового цвета, похожую на морскую раковину. Капитан снял перчатки и провел пальцами по голому плечу девочки. На ощупь она не отличалась от манекена, зачем-то помещенного в морозильник.
– Судя по трупному окоченению, смерть наступила около десяти – двенадцати часов назад.
– Откуда ты знаешь?
«Триллеры в мягких обложках», – подумал Лунев. Он почувствовал себя книжным сыщиком, горбящимся в свете фонаря над мертвой девушкой. Но смерть была настоящей, а не литературной. Настоящей и уродливой.
– Крови на снегу нет, – вслух размышлял капитан, – значит, труп действительно приволокли недавно.
– Звери так делают? – спросил Кошман.
– Сейчас узнаем.
Лунев выпрямился и крикнул в толпу у общежития:
– Позовите деда Егора! Егора Приступу! Пятый дом, девятнадцатая, кажется, квартира.
– Я тут! – раздался голос.
К военным подошел старик в очках и с жидкой восточной бородкой. Егор Корнеевич Приступа до выхода на пенсию работал в пожарной части гарнизона, а еще раньше был егерем. Его историями о диких животных заслушивались все, в том числе и Костик, обожавший волков.
Приступа посмотрел на тело тяжелым взглядом из-под седых бровей. Осенил себя крестом.
– Можете определить, какое животное ее убило?
Старик несколько минут изучал раны, затем прогулялся вокруг, вперив глаза в землю. Лунев успел бегло обследовать участок, но не обнаружил среди отпечатков подошв звериных следов. Не нашел их и бывший егерь. Однако вердикт его был готов:
– Волк это.
Ветер, переменивший направление, донес фразу до испуганных жителей городка.
– Волк, – отозвались они эхом.
– Я читал, волки на людей не нападают, – заметил Кошман.
– Еще как нападают, – возразил старик. – Нечасто, но бывает. После войны людоедов много развелось. Привыкли трупами питаться, к человечине пристрастились. Страх потеряли. Я в пятьдесят первом видел, волк парнишку тринадцатилетнего загрыз на пастбище. По кусочкам сшивали. Обычно летом такое происходит, когда волкам детенышей кормить надо, или во второй половине зимы, на бескормицу.
– Но зима только началась, – вклинился Лунев.
– Странный это волк, – помедлив, произнес Приступа. – Волки добычу в лес тащат. А наш из лесу притащил. Полоса вот на снегу. Тело оттуда волокли.
«Чтоб на видном месте оставить», – пронеслось в голове капитана.
– Зверь-то дефективный, – уверенно заявил старик, – бешеный. И это, Арсений Петрович, здоровый он. Шибко здоровый.
– Час от часу не легче, – застонал Кошман.
А Лунев вспомнил о своем сыне, защищенном, сидящем в теплой квартире. О сыне, который месяц тому пошел в лес на поиски мамонтов и чудом не разделил участи Иры…
– Спасибо, дед Егор, – сказал капитан. – Вы, пожалуйста, не уходите пока. Помощь ваша понадобится.
Он потер лоб, собираясь с мыслями. Подозвал солдат.
– Тело отвезите на склад, в холодильную камеру. Милиции звонили?
– Никто не приедет, по крайней мере, до завтра. Дорога перекрыта.
– Ну ясно.
Он опять помянул полковника Требейчика и его маму и сжал кулаки.
– Вы, обойдите территорию от электростанции до ворот части. Ищите клочки верхней одежды. Фиолетовой куртки, так? Кстати, кто-нибудь в курсе, где доктор Виельгорский?
– Был в казарме.
– Хорошо.
Он обратился к гражданским:
– Товарищи! У нас завелся волк. Немедленно возвращайтесь в свои квартиры и проследите, чтоб ваши родные были рядом с вами. Кто живет в дальних домах, держитесь группами. Учреждения вне воинской части закрываются. Не беспокойтесь, ночью усиленный патруль будет дежурить на улицах.
Он ожидал препираний, вопросов, но люди, услышав команду, быстро рассосались, и метель поглотила их.
– Что теперь? – сипло спросил Кошман.
– Распорядись насчет ночных дежурств. Выставь десять человек внутри жилой зоны. Двадцать по периметру леса. Чтоб и заяц не пробежал. Выдай автоматы. И пусть заберут людей из магазина и пекарни.
– А как же протокол?
– Что?
– Протокол, – потупился лейтенант, – понятые и все такое.
– Я тебе что, мент? – обозлился Лунев. – Или ты прикажешь оставить девочку на ночь, чтобы ее оте…
Он осекся. Прямо перед ними стоял Виельгорский, начальник ветеринарной службы. Доктор вцепился руками в щеки и, не мигая, смотрел на дочь.
– Игорь…
Виельгорский резко убрал руки. На щеках наливались кровью вмятины от ногтей. Он сказал неожиданно чистым и спокойным голосом:
– Это не Ира. Конечно, не Ира. Продолжайте поиски, капитан.
На последнем слоге доктор пошатнулся и мешком рухнул в сугроб.
3
Даша встретила мужа в коридоре. Уткнулась в грудь заплаканным лицом.
– Слава Богу, пришел.
– Ненадолго, – он погладил жену по волосам. – Перекушу и обратно в часть.
– Они не справятся без тебя?
– Ты же понимаешь, почти весь офицерский состав в отпуске.
На период школьных каникул офицеры, за исключением нескольких лейтенантов, уехали с семьями в город. Лунев был и за начальника части, и за коменданта, и за дирижера военного оркестра. Он отдал бы палец на отсечение, лишь бы вернуть Требейчика и снять с себя тяжесть ответственности.
– Ну прекрати, – он помассировал плечо жены. Пальцы вспомнили холодную плоть Иры, и комок тошноты подкрался к горлу. – Обычный волк. И он уже далеко.
– Что с отцом девочки?
– Отвезли в лазарет. Он, кажется, не осознает, что произошло.
– И я тоже не осознаю.
Она взяла у него куртку, смахнула снежинки.
– Загляни к Костику, а я разогрею суп.
Свет в спальне был потушен. На экране беззвучно работающего телевизора белка носилась за орехом. Костя сидел у окна, прижав ладони к стеклу.
– Привет, сынок.
Прошлым летом мальчику исполнилось шестнадцать. Он был высоким и стройным, со светлыми завивающимися волосами. С широкими от природы плечами. Сложись все иначе, и он мог бы покорить самое капризное девичье сердце. Но, словно насмехаясь над родительскими чаяниями, природа поместила в тело юноши-красавца разум пятилетнего ребенка.
– Дядя с автоматом, – сказал Костя своим отрывистым шершавым голосом.
Луневы жили на первом этаже, и, посмотрев поверх сыновьей головы, капитан увидел фигуру солдата во дворе, приплясывающего и уклоняющегося от ветра.
– Да, он нас охраняет.
Костя повернулся к отцу. Гладкая кожа, мягкий пушок на скулах. Безоблачное небо в глазах. И на лбу, рядом с бьющейся голубоватой жилкой, затянувшийся шрам.
Всплыла в памяти ночь, когда Лунев вытаскивал мальчика из снега, отогревал его дрожащие руки, вытирал кровь. А Костик вырывался при этом, и тянулся к лесу, и улыбался рассеянно, и рычал….
Лунев прикоснулся к Костиному шраму, откинул со лба пшеничный завиток.
– Ира кричала.
Он решил, что сын задает вопрос, и поспешно ответил:
– Нет! Она быстро… Быстро улетела. Теперь она вместе с Боженькой.
Год назад Костик побывал в церкви, и рассказ мамы о правящем на небесах старике привел его в восторг. С тех пор он обязательно крестился, ложась в постель. Искренне и неловко.
– Ира кричала, – негромко подтвердил мальчик, – я был там.
– Был где? – вздрогнул отец.
Лицо Костика оставалось безмятежным.
– Вы с мамой уснули. Мне не спалось. Я побежал за Ирой. Мы весело играли.
Он натужно улыбнулся, обнажив зубы. Блеск белых крепких зубов странным образом загипнотизировал Лунева, на миг старый капитан исчез из времени и пространства: он погрузился в туман, и услышал зловещий вой, и почувствовал, как пульсирует в венах кипяток.
Он тряхнул головой, отгоняя наваждение. Проверил окно. После ноябрьского инцидента он заколотил раму гвоздями, чтобы Костя не вздумал искать мамонтов. От сердца отлегло. Гвозди были на месте.
– Играли, играли, играли, пока Ира не стала липкой и красной.
Костя улыбался, но небо в глазах заслонила пелена. В них отразились скорбь и ужас.
Капитан обнял сына:
– Тебе приснилось. Ты никуда не ходил. Ты был дома, это сон, сон…
Мальчик созерцал свои запястья. Признак того, что разговор ему наскучил.
– Я скоро вернусь, – пообещал Лунев.
Он выходил из комнаты, когда сын произнес:
– Боженьки нет. Есть лес, и лес не кончается. И там мы бежим, голодные, по снегу. Все время. – Костик зажмурился и повторил: – Все время…
4
Капитан сидел в кабинете, снова и снова перечитывал собственный отчет. И с каждым разом ему казалось, что недостает чего-то важного, ключевого. Что побег сына имеет прямое отношение к сегодняшней трагедии.
Что ему тогда не почудился острый звериный запах, витавший над лесной поляной.
«И луна, – размышлял капитан, – она была красной. Не чуть розоватой, а багровой, как Костина рана. И Костя в крови, он поцарапался о сук, должно быть, так…»
Он напряг мозг, стараясь воскресить происшествие месячной давности. Кривые ветви деревьев, неправильное ночное светило, улыбающийся рот живого, слава Всевышнему, живого Костика. Его шепот.
– Папа… там… там…
И потом… что за слово было потом?
Капитан прислушался к голосу из прошлого.
– Арсений! – хлопнул дверями Кошман. – Одиннадцать часов. Иди домой, я подежурю.
Лунев собирался отвергнуть предложение, но гортанное «папа», продолжающее звучать в ушах, остановило его. Пожалуй, следует быть с семьей в эту ночь.
– Никаких новостей? – поинтересовался он, надевая куртку.
– Тишина. Убег волчара.
– А Виельгорский?
– Я запер его в лазарете. Сказал, что оттуда ему будет удобнее руководить поисковыми группами.
Капитан с благодарностью похлопал товарища по спине.
– Надеюсь, завтра погода улучшится, и заработает магистраль. Если что-то случится, хоть что-то, звони.
Он открыл дверь.
– Хороший ты командир, Арсений, – сказал Кошман вслед. – Будь осторожен.
– Буду, – Лунев поправил кобуру с табельным пистолетом Макарова и покинул кабинет.
Метель рисовала на плацу загадочные иероглифы, напоминающие круги на полях. Те – якобы внеземного происхождения. Луну скрыли тучи, однако капитан знал: она круглая, как бубен. У стрельбища к нему присоединилась сутулая тень.
– Домой идете? Не против, если я вас проведу?
– Пошли, Егор Корнеевич, какой разговор.
Старый егерь вытащил из пачки папиросу, предложил Луневу.
– Я бросил. Как сын родился.
– Славный парень, – Приступа выпустил густой дым. – Не сбегает больше?
– Нет, – с излишним напором сказал Лунев, – мы с Дашей ему объяснили, что в тайге опасно.
Они вышли на пешеходную дорогу. Справа скрипел деревянными зубами лес. Добрый зеленогривый старик, дарующий местным ягоды и грибы, превратился в древнее зло, готовое выпустить кровожадных хищников из своих берлог.
– Опасно, опасно, – пробурчал старик. – Я ведь родился здесь, Арсений Петрович. Слыхал про тайгу кой-чего.
– Где, здесь?
– Да в часе ходьбы. Там моя деревня была, Лыковка. А из Лыковки уж по всему Союзу меня жизнь повела.
Дед Егор кашлянул и покосился на собеседника нерешительно. Мужчины замедлили шаг.
– Капитан, – Приступа потупился, – наш волк умный. Как человек. Я такого встречал. Десять годков мне было. Объявился у нас в Лыковке зверь. Коров драл, лошадей. Близко к избам подходил, никого не боялся. Моя прабабушка, ей, считай, сто пять лет стукнуло, следы посмотрела, говорит, нечисть это. Никто не поверил, конечно. А зверь к тете Тамаре в избу залез и младшего ребенка утащил. А старший все видел и рассказал, что зверь на двух лапах ходит, что тело у него людское, а голова волчья.
Он прервался, перевел дыхание. Капитан ждал, изучая морщинистое лицо старика.
– Мужики наши подметили, зверь появляется в полнолуние. Подстерегли. Стали из ружей палить, он наутек. За ним побежали в лес, видят, лежит на земле животное, покрытое серой шерстью, в крови от огнестрельных ран. И шерсть с него спадает клочьями, а под ней – голое человеческое тело. Тело умирающего конюха Гаврилы. Люди его окружили, а он посмотрел с ненавистью и издох.
Непроизвольный смешок сорвался с губ Лунева.
– Оборотень?
Красные от мороза щеки старика покраснели еще сильнее.
– Оборотни, волкодлаки… Прабабка, царствие ей небесное, говорила, существуют три способа стать оборотнем. Либо родиться, либо заразиться от укуса или царапины. Либо с помощью колдовства. Попить в полночь дождевой воды из волчьего следа или перепрыгнуть через волчий пень.
– Пень?
Не уловив издевки в голосе военного, старик утвердительно закивал:
– Встречаются в тайге такие деревья, молнией срезанные, о которые волки любят чесать бока. И пни эти все в шерсти и называются «волчьи». Если перепрыгнешь через них, излечишь болезни, станешь сильным, умным, быстрым, как хищник. И, как хищник, будешь крови жаждать и в полную луну обращаться в чудовище. Но действует это лишь в том случае, ежели человек не крещен, или крещение с него снято.
– Зачем вы мне это рассказываете? – не выдержал капитан. – Байки эти? Мне что, прикажете, оборотня ловить? Пули из серебра отлить? Всех некрещеных на гауптвахту отправить? Я, между прочим, тоже некрещеный.
– А Костя? Костя крещеный?
От вопроса, произнесенного ровным, слегка лукавым тоном, у Лунева зашевелились волосы на затылке. Но вместе с ответом пришло странное облегчение, будто это правда имело значение:
– Крещеный. Мы его в прошлом году крестили, полковник с супругой были крестными. Есть у вас другие подозреваемые, товарищ Приступа?
– Не злись, капитан…
– А я не злюсь, – Лунев щелкнул зубами, – но вы мне сказки травите, а на складе Ира Вильегорская лежит, настоящая, мертвая. Так что мне не до сказок нынче.
И, крутнувшись, капитан пошел к огонькам высоток. Словно дамбы, отражали они волны метели.
– Спокойной ночи, Егор Корнеевич.
– Ну да, ну да, – старик задрал голову к небу. В этот момент тучи разорвались, как мешок из-под углей, и в прорехе возникла наливающаяся багрянцем луна.
5
Костя лежал в кровати, укрывшись одеялом до подбородка. Лампа с фигурным абажуром разбросала по стенам тени животных, звезд и цветов. Исламский полумесяц упал точно на бледный лоб мальчика, и отец повернул лампу, чтобы метка исчезла.
Лицо сына, такое родное и знакомое, белело в полутьме гипсовой маской.
– Где Ира? – спросил Костик.
«В морозилке», – едва не вырвалось у Лунева.
– На небе.
– На небе сегодня плохо, – философски рассудил мальчик, – там злая луна. Луна кусается.
– Кусаются животные, – возразил Лунев. – Собаки, тигррры.
Он притворился, что собирается отгрызть Костин нос. Трюк, прежде смешивший сына, не сработал.
– Пускай она будет глубоко в земле. В земле до нее не доберутся.
Отец поискал нужные слова, но источник нужных слов иссяк.
– Сынок… Ты помнишь, что ты делал в лесу? На той поляне?
Костя задержал дыхание. Кровать тихонько скрипнула. Длинное тело напряглось под одеялом.
– Нет, – выдохнул он, – я забыл.
Капитан улыбнулся и потрепал мягкие волосы сына.
– Все будет хорошо, – соврал он.
Даша, уловив душевное состояние мужа, избавила его от расспросов. Молча они легли в постель. Он обнял ее, поцеловал в затылок. Она нежно и преданно коснулась губами его кисти.
– Пусть нам не снятся сны, – прошептала она.
Но сны – по крайней мере, ему – приснились.
Он стоял на лесной прогалине, и сосны взмывали вверх, образуя что-то вроде колодца, в горловине которого полыхала кроваво-красная планета. Она освещала потусторонним светом массивный пень в центре поляны. Судя по кольцам, дерево погибло в очень преклонном возрасте. Кора его была обуглена, и клочки серебристой шерсти свисали с заусениц.
– Здравствуй, Арсений, – прозвучал мелодичный, напевный голос. Шел он из дерева, и спящий капитан подумал: «Прямоходящие волки и говорящие пни». – Ты стар, Арсений, – продолжал голос, – немощен. Ты устал, каждая твоя косточка устала. Ты не справишься с врагом. Но я выручу тебя. Я сделаю тебя сильным, как раньше. Я превращу тебя в юношу, и седина исчезнет, и морщины разгладятся. И чресла твои воспылают, и ты сможешь вновь любить жену. Подойти ко мне, Арсений, прыгни через меня, я обещаю, ты приземлишься иным, совершенно иным…
«Я не нуждаюсь в твоей помощи», – намеревался сказать Лунев, но ноги его сами сдвинулись с места, понесли к обгоревшему пню, к намотанной на сучья шерсти, к осколкам клыков, втравленных в кору.
И чьи-то лапы обхватили капитана, подняли и швырнули вперед.
Он проснулся, рывком сел. Рядом мирно спала Даша. Холодный воздух покалывал шею и ступни.
– Чертов старик со своими россказнями, – процедил Лунев.
От сквозняка звонко задребезжало стекло в двери.
Почему так холодно? Кто открыл…
Ноги были ватные, как во сне, когда он пошел по коридору, свернул в комнату сына. И застыл, и ветер резал его кожу, и снежинки кружились в свете настольной лампы и таяли на подушках. Вечность уместилась в паре секунд. Осознавая, что произошло, он бросился к распахнутому окну. Улица была пуста.
Лунев провел пальцами по подоконнику. Кто-то исцарапал пластик перочинным ножом (нет же, когтями!), кто-то, кто проник в комнату (или покинул нее). Сдерживая стон, капитан выскочил в коридор. Три минуты спустя, наскоро одевшись и не потревожив жену, он вывалился во двор.
– Костя! Костенька!
Метель скомкала крик, унесла его к лесу. Туда же, куда вели по снегу следы босых ног. Здесь он шел, здесь упал, вот абрис тела, а вот…
Сердце Лунева кольнул ледяной осколок. Следы сына пропали у спортивной площадки. От нее, по припорошенному асфальту, вели следы зверя. Отпечатки огромных когтистых лап.
«Папа! – Шепот из прошлого обрывался на самом важном. – Там… папа…»
Что – там?
Память явила пробел в аудиозаписи.
Лунев побежал, сверяясь с жуткими, не имеющими право на существование следами. В сугробе у кромки леса лежал на боку патрульный. Его волосы слиплись от крови, автомат валялся в трех метрах. Капитан прощупал пульс солдата.
«Живой!»
Мобильник он забыл, впопыхах собираясь, потому воспользовался телефоном оглушенного бойца. С ходу вспомнил номер Кошмана. Значит, ум работает на пределе возможностей.
– Арсений?
– Я возле леса за электростанцией, – отчеканил Лунев. – Тут раненый. Немедленно высылай подкрепление!
Не дожидаясь ответа, он вернул мобильник в карман патрульного. У Кошмана отличная реакция, он не подведет.
Утопая по икры в снегу, Лунев вошел в лес.
6
Зрение капитана обострилось, да и луна выбралась на сцену из-за снежных кулис. Каждую веточку он видел отчетливо, как при дневном свете. Идти далеко не понадобилось. Сын сидел на поляне – почти такой же, какая явилась ему во сне, но без магического пня. На четвереньках, будто звереныш, в трусах и футболке «Кока-Кола». Безразличный к лютому морозу, к бьющему наотмашь ветру. Черты его заострились, изменились до неузнаваемости. Чужой мальчик, Маугли, дикарь, затравленно глядел на отца.
«Да нет же, не чужой! Мой! Мой!»
– Сыночек!
Костя отпрянул, продемонстрировал зубы, между которыми сновал розовый язык. Он всегда скалился, прежде чем заплакать. Но голубые глаза были сухими.
– Папа… Я не хотел…
– Пойдем, скорее пойдем домой!
– Нет, – мальчик отполз от капитана, – мне нельзя идти с тобой. Он мне запретил.
– Кто?
Ледяные зрачки поднялись к небу и от света луны стали розоватыми.
– Я вышел погулять с Ирой вчера… – словно в бреду, бормотал Костя, – она мой друг, мы поженимся, когда вырастем. Я играл с ней, но пришел волк. Волк сделал ее холодной и липкой. И она не вырастет никогда. Я не остановил волка. Волк залез в комнату. Он говорит, что убьет всех, кто мешает. Всех…
Лунев опустился на колени перед мальчиком, протянул к нему руки. Взял за плечи и заставил смотреть в глаза.
– Что ты натворил, сын? – прохрипел капитан.
– Это не я, – затряс головой Костя, – это дядя Волк…
– Что ты натворил? – повторил Лунев, и одинокая слеза скатилась по его щеке.
Первый раз отец плакал при сыне, и, кажется, это испугало мальчика больше леса, больше того, что притаилось внутри или снаружи.
– Не я, папочка! Волк! Волк!.. Волк.
Третье «волк» Костя сопроводил жестом, указывающим за спину капитана. Лунев обернулся. Тень метнулась в темноту. Он только заметил противоестественно вывернутые ноги и ненормально крупную голову.
«Маска, – сказал себе Лунев, – обычная маска волка».
– Какая прелесть! – раздался из мрака знакомый Луневу голос.
Капитан выхватил пистолет, перевел флажок предохранителя в нижнее положение. Прицелился. Но голос прозвучал совсем с другого угла.
– Отец и сын, недоумок Исаак и папаша Авраам.
– Беги! – прошептал Лунев, меняя позицию. – Прошу, Костик, беги!
Мальчик кивнул и, спотыкаясь, побежал к кустам. Дядя Волк не стал его преследовать. Он кружил вокруг поляны, невидимый за деревьями, и ворковал насмешливо:
– А я ведь правда собирался ему помочь, маленькому придурку. Отвести к тому замечательному пню и вылечить. По-дружески, по-соседски. Чтобы он очистился от греха, как я. Но потом… знаешь, капитан, потом я усек, что никого не надо спасать. Вы созданы, чтобы вас есть. Терзать ваше мясо. Быть вашим ночным кошмаром.
Он завыл – не как волк, а как человек, копирующий волка. И захохотал.
– Капитан, ты не представляешь, что это за счастье. Я же спьяну прыгнул, сдуру. Вспомнил стариковские байки, и – скок! Все изменилось вмиг. Ни боли, ни слабости. Ни жалости, капитан. Невыносимое удовольствие – просто мчаться по тайге, вонзать зубы в загривок оленя, рвать его, живого.
– Ты сумасшедший! – воскликнул Лунев, целясь в деревья.
– И это то, о чем я всегда мечтал. Сумасшествие. Отказ от рамок. Охота. Война. Кровь, насыщенная адреналином. Моя, ваша. Ты не способен вообразить, насколько та сучка была вкуснее оленя. Часы, проведенные с ней, – тысяча оргазмов одновременно.
Хрустнула ветка, и ствол Макарова зафиксировал источник звука, но опоздал. Дядя Волк совершил новый круг.
– Я умирал, капитан, рак пожирал мои клетки, выедал нутро. А теперь я здоров. Я пожираю. Я рак. И твоего сына-дебила я поем. Сразу после тебя.
То, что убийца нападет с подветренной стороны, Лунев понял интуитивно и за секунду до броска начал разворачиваться. Громоздкая туша заслонила луну. Легла на капитана зооморфной тенью.
Он успел разглядеть отдельные фрагменты: волосатую грудь, длинные когтистые лапы, вытянутую пасть, в которой, как пламя зажигалки, подрагивал алый язык. Когти, четыре желтых костяных ножа, метили ему в лицо, и он нажал на спусковой крючок. Дуло пистолета полыхнуло. Гильза зашипела в снегу.
Убийца приземлился слева от Лунева. В ноздри ударил едкий запах зверя. В уши – гневный рык. Не рискуя стрелять повторно, капитан побежал. Он мчался без оглядки, а на закорках пыхтело исчадие языческих времен, и когти-ножи свистели в морозном воздухе.
Лунев проломил собой сплетение веток, полетел на открытую площадку. Ботинки скользнули по льду. Он упал, пополз.
Убийца выступил из леса.
Луна в этот момент предала адепта, скрылась за тучами, и капитан видел лишь тень, формы, внушающие ужас и отвращение. Убийца шагнул к нему.
Загрохотали выстрелы.
Автоматная очередь изрешетила дядю Волка. Свинец разнес его коленную чашечку, паховую кость, прострелил ребра. Три пули угодили в морду. Убийца дернулся, исполнил короткий удивленный танец и упал.
Не веря, что он спасен, Лунев посмотрел на спешащих сквозь метель автоматчиков. Узнал лейтенанта Кошмана и замыкающего отряд егеря Приступу.
Холодные руки схватили его сзади.
– Папочка!
Капитан обнял Костю, спрятал горящее от стыда лицо на его груди:
– Прости меня, сыночек, прости…
– Не плачь. Никогда, никогда не плачь, папа.
– Не буду. Клянусь.
Капитан снял куртку, укутал в нее мальчика. И вдруг услышал тот голос из прошлого, вспомнил окончание фразы. И проклял себя, решив, что, если бы вспомнил раньше, Ира была бы жива.
Он встал, кивнул Кошману. Опешившие солдаты разглядывали голого мужчину. Запрокинутое расстрелянное лицо. Правый глаз мертвеца вытек, а в левом, стекленеющем, отражалась луна. Багровая, но постепенно бледнеющая до привычного цвета.
Месяц назад чудом спасшийся от дяди Волка Костик сказал:
«Там папа… крестный папа».
– Боже мой, – прошептал Кошман.
На пропитанном кровью снегу лежал его командир, полковник Требейчик.