Невдалеке от городка, на лесной опушке, был погост с малою часовенкой. Церкви при кладбище не было: куда ещё! Будет что в кремле бревенчатый пятиглавый храм всем на диво вздымался… О новой церкви святолесцы ещё не думали. Покойники побогаче да поважней в городу отпевались, бедные — в часовенке при погосте. А бо́льшая часть жителей в обрядах христианских и вовсе нужды не видала; кто просто умерших земле предавал, кто втихомолку курганы над ними вскапывал, тризны языческие по-прежнему правил.
Часовенка при кладбище была заложена временная купчиной богатым. Собирался он на место неё и всю церковь выстроить, потому что уж крепко напуган был: стал купчина помирать, а помереть ему крепко не хотелось. Вот и пообещался он, если выздоровеет, во имя Успения Божией Матери храм на погосте построить. Захворал он как раз об этом празднике, а на самое на Успение с него как рукой хворость сняло… Делать, стало, нечего: приходилося мошной тряхнуть. Заложил он будущую церковь, возле выстроил часовенку, и весь бы храм, статься могло, достроил, да только пришлось ему по делам из городу выехать, — уехал он и был таков! Не стало о нём слуху, не осталось и духу.
Так и пришлось святолесским покойникам одною, во имя Успения, часовенкой пробавляться.
Никто о том не тужил, кроме разве одного попа Киприана, духовника пропавшего купца. Был он человек совестливый и пастырь добрый; мучило его сознание, что восприял он обет духовного своего чада, сам и место для храма святил и первый камень его заложил — и всё то дело вышло облыжное!.. Ему казалось, что сам он отчасти ответствен и виновен в обмане, — хоть не намеренно, а допустил ложный Богу обет… И сокрушался поп Киприан.
Тем горше сокрушался, что не видал себе ни в ком соучастия, и ясно было ему, что сколь много он ни старайся, как усердно ни обращайся к благостыне христианской, — но век не собрать ему казны нужной для построения заложенного храма.
Отец Киприан был родом не русский. Малым ребёнком прибыл он из православной Греции с отцом своим, иереем. Отца его сам князь Владимир Красное Солнышко с другими пастырями выписал из Константинограда. С годами обрусела семья; Киприан женился на дочери природного киевлянина, на красавице Миловиде, во святом крещении названной Любовью, и сам приял священство.
Верно было дано жене Киприановой христианское имя: ни в ком христианское милосердие и чистая любовь не могли горячее гореть, как в сердце этой красавицы, обращённой благочестивым супругом в ревностную христианку.
Бог благословил брак их тремя детьми: дочерьми Верой и Надеждой и сыном Василько. Не могли поп с попадьёй наглядеться на деток своих, души в них не чаяли! И то сказать, все они трое красавцы были писаные, и душой столь же хороши как и обликом.
Надежда с Верой были близнецы и столь сходны, что отличить их, кроме отца с матерью, никто не мог. Даже брат, млаже их на два года, часто их смешивал и смеючись говаривал: «Не всё ль мне едино, кто из вас Вера, кто Надежда?.. Где одна, там и другая! Делить вас нельзя, и люблю я вас ровно… Для меня вы обе и матушка — третья — нераздельны. Все вы трое — в единой Любови и Любовь единая!»
И точно! Горячо друг друга любили дети отца Киприана. Брат и сёстры не разлучались и всегда ходили обнявшись, привлекая взоры и улыбки встречных своею миловидностью.