Возвратился отец Киприан с семьёй поздно. Приходилось ему в городе ещё кое-какие требы свершать; дети его на соборном дворе, у вдовой дьячихи-просвирни в келийке обождали. Звал их отец казначей, протопоп соборный, к себе, пирожка с грибами праздничного откушать, — да не захотели сёстры, убоявшися расспросов да переговоров. Попадьи да поповны городские им проходу и то не давали: корили за спесь, за неразумие! Как де было им за бояр не пойти?.. Девичье счастье прозевали, чтоб после век де плакаться.
Не хотелось Вере и Надежде их вздорные речи бабьи слушать. Не хотелось от пересмехов девичьих, от взглядов, да заигрываний нескромных их братьев да мужей терпеть. Не любили они по гостям да по чужим людям ходить.
Едва в полдень поповские розвальни к погосту подъехали, в воротах переняла их Любовь Касимовна; заждалася она мужа да деток и вволю без них нагоревалася. Пошла она, утречком, помолившися, животинку в хлеве да на дворе покормить, — глядь, а их псы сторожевые, Орлик да Сокол, в разных концах двора лежат мёртвые… С чего им смерть приключилася? Кто их извёл и почто??.. Ума приложить не могла попадья, и сама не своя ходила, боясь, что не даром такое стряслося.
— Надо нам, поди, лихих гостей ждать!.. Как сведут у нас Сивку да Бурёнушку, кто нас прокормит? Как до городу добираться будешь? — сокрушалася мать-попадья.
Нахмурился отец Киприан… Не за лошадь и коровку боялся он… Но в скорости одумался, что на всё — а тем паче на такие дела — воля Божья.
— Ну, как быть! — вздохнув молвил он, — не надо на людей грешить! Как знать, может Сокол с Орликом какого ни на есть зелья и сами хватили. Достанем других собак!.. А пока будем сами настороже. Авось Господь помилует?.. Во всём ведь Его святая воля!
Вошли в избу, потрапезовал отец Киприан с семьёй, а после обеда взял заступ, позвал Василько, и пошли они зарыть в землю верных сторожей своих. Мальчик плакал, прощаясь со своими добрыми товарищами, а отец его пожурил: стыдно де парню из-за псов слёзы лить!
А в избе, между тем, мать покачивая головой, говорила дочкам своим:
— Ох, ох! Недаром всё я во сне видела, что тучи, чёрные-пречёрные, над нашим жильём собираются!.. Быть над нами беде!
— А чему, по воле Божией, быть, того не миновать, матушка! Стало незачем и сокрушаться о том, над чем мы не властны!
— Только бы самим не грешить! Только бы чистыми пред Его престолом предстать! А то — будь что будет! Не всё ли едино?.. Земная жизнь не долга, а вечная — в наших руках!
— Сказано: волос не упадёт с головы человека без воли Его! — утешали мать дочери.
— А припомни, как ты нам сны свои рассказывала, — вдруг вспомнила Надежда. — Не ты ли говорила, что грозные тучи только напугали тебя, а из них великий свет исшёл и всех нас осенил?.. Вот, стало, горе-то нам к славе будет.
— Не к земной, так к небесной! — добавила Вера. — По мне так чем бы скорее Господь на нас оглянулся и в Свои обители призвал, — тем радостней.
Крики, свист, песни, пьяный хохот и резкие, задорные звуки какого-то гудка прервали речи сестёр. Шум этот в последнее время им не в диковину был; как раз против избы отца Киприана и против будущей кладбищенской церкви поселился целовальник. В праздники брага и пьяный мёд щедро лились в его притоне, а скоморошные песни и богохульные речи — ещё щедрей! Это соседство очень смущало отца Киприана, не столько для себя, как для погоста, ввиду будущего стечения рабочих на построение церкви… А целовальнику только того и нужно было. Известно, чем ближе народ, тем больше ему прибыли!