/фантастика

/нанотехнологии

/искусственный интеллект  

— Ваша сестра у двери, — сказал Дом.

— Как она?

— Выглядит взволнованной.

Ну еще бы.

— Впусти ее.

Джин была в своем репертуаре. Нарядилась в стиле конца шестидесятых — цветастая хипповская футболка, застиранная джинсовая мини-юбка, потрепанные мокасины и все дела. Ее светло-зеленые глазищи смотрели на меня сквозь круглые линзы очков с проволочной оправой. Она откинула примерно ярд грязно-блондинистых патл за плечо и уперла руки в бока.

— Я ушла от Питера, — заявила она.

Это я знал.

Мы с Питером были хорошими друзьями до того, как он женился на моей сестре, — тогда, в Прошедшем. Затем он стал моим зятем, и дружба отчего-то увяла. И все же он позвонил мне, когда разыскивал Джин.

— Он жил двойной жизнью. Ты знал? — поинтересовалась она, зловеще прищурившись.

— Конечно же, нет, — солгал я.

Я отнес ее рюкзак в гостиную. Рюкзак был абсурдно громадный, а наверху был приторочен спальник с узором под турецкий огурец. При этом весила эта штука подозрительно мало. Нуль-грав, вмонтированный в алюминиевый каркас?

Джин плюхнулась на кожаную кушетку, стоявшую напротив камина, и, нахмурившись, уставилась на мою видеостену.

— Что за фигню ты смотришь?

Видео остановилось, когда я пошел открывать дверь. На экране застыла миловидная женщина в наряде монахини — ее изображение было грубо совмещено с фоном — чистым голубым небом.

Я передернулся.

— Старое телешоу из Прошедшего. «Летающая Монашка». Один из моих клиентов обожает старые сериалы. «Мать моя машина», «Мой любимый марсианин», «Герои Хогана».

— Этот я вроде бы помню.

— Комедия о заключенных нацистского концлагеря.

— Ага.

Она внимательно оглядела потрепанную древнюю мебель, статические принты на стенах — и глаза ее медленно озарились пониманием. Джин повернулась к паре картин Клее, висевших по обе стороны от камина: «Поэт и его жена».

— Это дом, в котором мы выросли.

Я кивнул. Она ведь никогда не навещала меня.

— И каково жить здесь одному?

— Просто прекрасно.

Сестра покачала головой. Разговор обо мне был окончен.

— Разве тебе не любопытно? — спросила она, — Не хочешь узнать о том, что сделал Питер?

— А я думал, вы, ребята, вместе ездили на Вудсток.

Интересно, на скольких Вудстоках она побывала?

— Мне казалось, что на Вудстоке люди не блюдут моногамию?

— Конечно, нет! Это же грязная кислотная оргия.

— Так в чем проблема?

— Он жил двойной жизнью. Спараллелился, чтобы быть одновременно со мной и с Моникой.

Что-то такое я и предполагал. В последние несколько лет мы с Питером отчего-то были не на одной волне — в разговоры прокрадывалась нотка диссонанса. Параллелизм не слишком популярен среди представителей рабочего класса. Дополнительные копии накладны. Арендовать два тела в десять раз дороже, чем одно. А три — в сто. Цайтгайст благосклонен к разнообразию, до определенной степени. Слава Богу.

Моника была подружкой невесты на свадьбе Джин. С ними тремя всегда все было непросто.

В дверь позвонили.

— Не хочу его больше видеть. Никогда.

Мне знаком был этот тон. Она говорила серьезно.

— Я скажу ему, чтобы шел домой.

Они могли разобраться с этим позже. И где-нибудь в другом месте.

У Питера был измученный вид. Руки в карманах джинсов. Видавшая виды кожаная куртка «пилот» — копия той, которую, по моим воспоминаниям, он носил в колледже. Он сумел даже выдавить свою фирменную полуулыбку.

— Она здесь, да? — спросил Питер.

— Иди домой.

— Мне надо ее увидеть.

Я почувствовал, что Джин стоит у меня за спиной, и оглянулся.

В маленькой руке с побелевшими костяшками пальцев сестра сжимала мой нож для разделки мяса.

Когда она отпихнула меня в сторону и пронеслась мимо, я только вздохнул.

Питер даже не стал вытаскивать руки из карманов.

— Да ладно тебе, — выдохнул он, глядя вниз, на торчащую из его цветастой хипповской футболки рукоять ножа.

Лезвие засело где-то неподалеку от сердца. На футболке расцветало алое пятно, стирая веселое буйство красок.

— Что за детский сад, — проворчал Питер.

Лицо его стремительно бледнело.

— Иди нахрен, Питер, — отозвалась Джейн.

Она провернула нож в ране, и струя крови забрызгала ей грудь и лицо.

Питер упал на колени. Его глаза закатились. Я опустил раненого на землю. Проверил пульс. Все было кончено. Я вытащил нож. Металл скрипнул о кость. Придется покупать новый или стереть эти воспоминания.

Мы вернулись в гостиную. С ножа капала кровь, и я бросил его на журнал, лежавший на кофейном столике. Джин плакала. Она была из тех, кого уродует плач. Сопли, красные глаза и все такое.

Я сел на скамеечку у ее ног, взял Джин за руку и сказал:

— Все кончено.

Хотелось бы надеяться, что это так.

Она кивнула, потому что внятно говорить не могла.

— Я поставлю чай.

Чай был моим спасением в таких ситуациях. Чтобы заварить его, требовалось несколько минут. Он был безвреден. И мне не придется смотреть, как сестра плачет — что, откровенно говоря, меня сильно огорчало. Самое оно для позднего утра. Значит, чай.

— Ромашковый?

Джин кивнула.

Оставив ее в гостиной, я смыл кровь с рук, наполнил чайник водой из-под крана и поставил его на конфорку. Требовалась минута или около того, чтобы вода закипела и чайник засвистел. Обычно эта минута потерянного, потраченного впустую времени доставляла мне удовольствие.

Но на сей раз Дом шепнул мне на ухо:

— Там Питер. Опять.

На сей раз у Дома хватило ума не звонить во весь голос. Водить я не особо люблю, а город терпеть не могу, поэтому выбрал пригород неподалеку от точки воспроизводства — маленькое местечко прямиком из поздних семидесятых, двухуровневые ранчо с алюминиевыми карнизами. Мой дом стоял в самом конце переулка, среди мягких изгибов холмов, в Прошедшем бывших центром Нью-Йорка.

Пока я пытался сообразить, что бы сказать Питеру в личном сообщении, в дверь начали молотить кулаками. Я выключил конфорку.

— Я открою, — выкрикнул я, поспешно вышел из кухни и приоткрыл дверь.

Питер стоял опустив голову, глядя на свое тело и хмурясь.

— Мне надо поговорить с ней, — сказал он.

— Позже. Сейчас ты едва ли удостоишься хоть одной фразы.

— Я должен попытаться, — возразил Питер.

Выглядел он несчастным. Несчастней, чем труп у его ног.

Я обернулся. Джин опять была у меня за спиной. На сей раз она вооружилась кухонным топориком. Сестра проскользнула мимо меня.

Я не большой поклонник кровавых зрелищ. По мере сил я стараюсь их избегать. Отступив на шаг, я смотрел, как топорик по блестящей дуге обрушивается на шею Питера. Пришлось закрыть глаза.

Неприятные звуки. Хлюпанье. Клекот. Стук упавшего тела.

— Оставь меня в покое! — всхлипнула Джин.

Я открыл глаза. Крыльцо было изгажено, а второе тело Питера валялось поверх первого.

— Надо сказать это прежде, чем убьешь его, — мягко произнес я. — Резервные записи делают не так часто. Ты должна поговорить с ним. Пусть до него дойдет. Дай ему минуту-другую. Иначе он так и будет приходить.

Джин тряхнула головой.

— Трупы. Он может увидеть трупы.

Тут она была права. Он мог увидеть трупы.

Я вздохнул.

— Хочешь поговорить? Я тебя выслушаю. Это моя работа.

— Я не твой клиент! — насмешливо отрезала она, — И не какой-то там приживала. Я актриса.

— Ты актриса массовки! — рявкнул я. — Украшение витрины!

Я перевел дыхание. Сейчас было не самое удачное время для этого спора. Каждому из нас давалось несколько вариантов выбора после воскрешения. И, как правило, нам не нравилось то, что выбирал другой. Никогда не нравилось.

— Мне надо кое-что сделать. Дай знать, если захочешь поговорить. О чем угодно.

Я вернулся на кушетку и снова запустил «Летающую монашку», пытаясь представить, что заставило группу совершеннолетних людей сотворить нечто подобное. Это было непросто. Иногда мне даже хотелось, чтобы мои клиенты были более невротичными.

Акционер Гарлейн был единственным известным мне человеком, никогда не проходившим архивацию. Его сознание продолжалось непрерывно из Прошедшего. Цайтгайст, эволюционировавший во время нанопокалипсиса, решил, что люди с долговыми обязательствами не представляют особой ценности. Он предпочел заархивировать их, превратив в стабильные, но неактивные цифровые копии, чтобы должники не тратили впустую ресурсы системы.

Как сказал бы Ричард Фейнман — слава Богу, что внизу достаточно места и нас можно было хранить без особых затрат.

Помните, как в те времена, когда мы покупали компьютеры, когда они были внешними устройствами, а не частицами, растворенными в крови, у нас постоянно не доходили руки стереть старые файлы? Как каждый новый хард целиком поглощал предыдущий и еще оставалось полно места?

Меня вернул Гарлейн. Моя работа в качестве его профессионального Друга возродила весь этот круг приживал, включая Джин и Питера.

Мне не нравилось, что Джин кусает воскресившую ее руку.

Но она всегда была такой. Ее не устраивали подарки на день рождения и на Рождество. Ее злил государственный университет, который папа и мама смогли оплатить нам тогда, в прежней жизни. Она бесилась после каждой «модельной» сессии, когда внезапно оказывалось, что придется раздавать бесплатные закуски перед входом в метро для очередной рекламной кампании. Мир сильно ей задолжал и никак не желал расплачиваться с долгами.

Дверной звонок подавал голос каждые пятнадцать минут. Иногда Питеру удавалось вставить фразу-другую или заорать, но кончалось все быстро. Это должно было стоить целое состояние. Не знаю, сколько зарабатывают актеры массовки, но если судить по тому, что Джин постоянно одалживала у меня деньги, сумма была невелика.

Каждое из этих тел стоило порядка десяти тысяч долларов. Десять часов Дружбы, если мне предстояло оплачивать счет. Десять часов «Летающей монашки». «Матери моей машины». «Героев Хогана». «Каймен райдера». «Тандербердов». «Флиппера». И специального рождественского издания «Звездных войн».

В какой-то момент он превысит кредит и перестанет приходить. Будет заархивирован, пока кто-нибудь не оплатит ему выход из мертвого хранения.

Около полудня я попытался положить этому конец.

Я мягко вытащил окровавленный топорик из руки Джин, пока сестренка молча пялилась на лежащую у ее ног последнюю жертву. По лужайке перед домом было раскидано не то двадцать, не то тридцать тел. На лице и руках Джин запеклись полосы крови. Пару раз она отмывала лицо и очки, но так и не переоделась и не приняла душ. Ее волосы свисали длинными окровавленными сосульками.

— Хватит, Кэрри. Приведи себя в порядок. На сей раз я прикончу его вместо тебя.

Она подняла взгляд на меня и прикусила губу.

— Ты сделаешь это для меня?

— Конечно, — солгал я.

Пока она принимала душ, я ждал Питера. Я не знал, что скажу. Позвонил Гарлейн, но я объяснил ему, что у меня тут семейный кризис. Он смерил меня взглядом, полным фальшивого сочувствия, и произнес все правильные слова. Большую часть своей человечности Гарлейн имитировал — в Прошедшем это называлось аутическим синдромом Аспергера. Пара дюжин таких, как он, договорились с Цайтгайстом о записи Компакта после нанопокалипсиса. Человеческие существа, достаточно умные, чтобы Цайтгайст счел их равными себе, и достаточно богатые, чтобы можно было поторговаться. Цайтгайст очень щепетильно относился к правам на интеллектуальную собственность.

Мы с Джин сидели за кухонным столом. Неважно, насколько хороша ваша гостиная или столовая, все равно все собираются на кухне. Джин изменила шестидесятым и теперь была одета в хаки и футболку, добытые из рюкзака. С футболки скалился по-идиотски счастливый кролик, над ним горела розовым неоном надпись «Это все из-за меня».

Я отхлебнул свой чай. Улун.

— Ну ладно. Значит, Питер изменял тебе с Моникой?

— Духовно. Они обменялись картами памяти, — ответила Джин.

— Ох, — передернулся я.

Нехорошо.

— Слушай, не хочу тебя заводить, но почему это хуже порно? То есть морно.

Морно — морфовое порно, весьма популярная штука до Разрыва. В тот последний год социальные сети и новостные порталы кишели красочной рекламой, где вы развлекались с любой приглянувшейся вам знаменитостью. Друзья рассказывали мне, что они видели себя с Мэрилин Монро, Элвисом, Ганди, Эйнштейном. Никто не хотел признаться, что их это заводит, но ребята делали хорошие деньги. Кому-то это точно нравилось.

— Это не морно. Это в реале. Он реально трахается с Моникой. Прямо сейчас.

— Но ведь и ты не особенно моногамна? Чем это отличается от твоих, э-э, представлений?

— Просто отличается.

Я кивнул. Дело в том, что я понимал.

— Нам только что выдали лицензию, — тихо сказала она, глядя под ноги. — На ребенка. Восемь месяцев назад.

— Ох, — выдохнул я.

— Мы чуть не свихнулись от радости. По крайней мере, мне так казалось. Поначалу. Но потом я почувствовала, что что-то не так. Я проследила его до кафе с помощью дрона и там увидела двух Питеров. Они болтали. Обменивались картами памяти. Я проводила второго до дома, что-то такое в стиле пятидесятых. Он поцеловал ее на пороге. Потом я нашла карты памяти у него в белье. Питер помнит ее.

— Ты была беременна? Беременна сейчас?

— Я не хочу говорить об этом, — ответила Джин.

Ну мы и не говорили. Я приготовил нам поесть — пара порций телеобедов «Хангри мен», полуфабрикатов в алюминиевой фольге. Чтобы нормально разогреть такие в газовой духовке, надо не меньше часа. Они не готовы, пока пюре не растает и не станет клейким. Потом мы пили «Джек Дэниелс» и слушали пластинки. Прогрессивный рок, из Прошедшего. Не думаю, что сестра стала бы пить, если бы была беременна. Конечно, она могла заархивировать беременность. После получаса молчания она наконец сказала:

— Я скучаю по Прошедшему.

Я пожал плечами. По большей части я чувствовал то же самое, но из ее уст это прозвучало жалко.

— Ты романтизируешь. Тебя исключили из колледжа. Все твои спектакли провалились. Под конец ты работала официанткой и клянчила деньги у мамы с папой.

Спиртное начало действовать на меня. Обычно я не пью, но сейчас мне показалось, что это неплохая идея.

— Мы повзрослели достаточно, чтобы понять… нам никогда не изменить этот мир.

— А затем мир изменился.

— Ага.

— Я скучаю по маме и папе.

Я не стал напоминать сестре о том, что они вечно ссорились. Я просто кивнул. Растущий Цайтгайст не стал архивировать Сан-Франциско — поначалу были элементы, не согласные с тем, что люди представляют абсолютную ценность.

— Я скучаю по людям, по миру, состоящему только из людей. По миру, где люди правили.

— Мы никогда не правили, сестренка.

Она кивнула. Потом мы долго молчали. Пластинка вращалась, и ягненок лежал на Бродвее.

— Почему? — спросила сестра.

— Почему что?

— Почему он все испортил?

— Люди совершают ошибки, — заметил я, резонно умолчав обо всех ошибках, совершенных ей самой.

Отношения Джин всегда плохо заканчивались. Вообще-то, если подумать об этом, ничьи отношения хорошо не заканчивались. И даже те, что не заканчивались, все равно в половине случаев выглядели со стороны кошмарно.

— Можешь сыграть за другую команду.

— Стать лесбиянкой?

— Ну да, если тебя тошнит от мужиков.

Она скорчила гримасу.

— Сделай модификацию. Я же не говорю, что ты должна себя заставлять. Господи боже!

— Ты мужчина? Ты бы так поступил? Так, как Питер?

Я пожал плечами.

— Я поступал по-всякому. Когда был младше, в Прошедшем. Все юнцы наполовину чокнутые.

Ко времени Разрыва мы оба дожили до средних лет. Сейчас все были молоды, по крайней мере телом, но почему-то на возвращение в юность это не тянуло. Мы знали слишком много.

Джин оттолкнула чашку, расплескав чай по столу. Вздохнув, я встал и потянулся за губкой.

— Знаешь, для того, чтобы разрушить отношения, нужны двое. Нельзя всю вину свалить на одного. Ты не хочешь попробовать…

Я развернулся с губкой в руке. Глаза Джин пылали от ярости, и топорик летел прямо мне в лицо.

— …семейную терапию.

Я закрыл глаза. Агрессия мне не нравится. Особенно когда она направлена на меня.

* * *

Заморгав, я очнулся в сборочной кабине на точке воспроизводства. Абсолютно трезвый. Мой интерфейс — ряд иконок на периферии зрения, обычно находящихся в скрытом режиме, — сообщил, что я только что удалил две минуты из кратковременной памяти. Меня еще ни разу не убивали, по крайней мере после Разрыва. Я никогда не играл в военные игры. Не увлекался театром с эффектом присутствия. На мне была одноразовая оранжевая блуза, смахивающая на тюремную робу.

Я набрал в наномате новый комплект одежды, переоделся в туалете и направился домой. Я неторопливо шагал в летней ночи из одного пятна фонарного света в другое и совершенно не спешил вернуться к семейной драме. Мимо пронесся спортивный автомобиль, оглашая округу незнакомой мне танцевальной музычкой. Вся эта попса звучала для меня примерно одинаково, больше века попсы. Мне всегда нравилось ходить пешком — я даже водительские права получил только в тридцать лет. Встречаться с девушками из-за этого было трудновато, пока я не переехал в город.

Я пробрался через усыпавшие лужайку тела. Утром разберусь с ними.

— Ваша сестра спит в гостевой комнате, — сообщил мне Дом, — Я мог бы вызвать полицию. Можете использовать запись камеры наблюдения, чтобы получить охранный ордер.

— Спасибо, но я обойдусь.

— Я мог бы запереть ее в комнате, — продолжил Дом.

— Нет, — ответил я.

Я помылся и сделал себе сэндвич с болонской колбасой, майонезом и желтой горчицей, а то в кишках после наносборки бурлило.

— Вас хочет видеть женщина, — шепнул мне на ухо Дом.

— Кто?

— Она отказалась назвать свое имя. Ее лица нет в файле. Она целиком из органики и не вооружена.

Женщина у дверей выглядела знакомо. Короткие каштановые волосы, высокая, худощавая. Но окончательно его выдала куртка-пилот. То есть ее.

— Она здесь?

При звуках женского голоса Питера мне вспомнилась средняя школа. Голос был чистый, звонкий. Обеспокоенный.

Я заморгал. Трансформация Питера выглядела стандартно для М/Ж: плечи уже, кисти рук меньше, убрано адамово яблоко. Клонированное тело, созданное на основе Х-хромосомы Питера, без всяких косметических уловок. Нос был слишком длинным. Никакой косметики. Сросшиеся брови.

Но все-таки она была симпатичной. Питер всегда был самым привлекательным в нашей компании. Он первым начал встречаться с девушками в старших классах. А в колледже просто жонглировал подружками.

— Она спит, — сказал я.

Женщина окинула взглядом свои разбросанные по двору тела.

— Поможешь мне с этим, ладно?

Она что-то буркнула и схватила труп за руки. Я взялся за ноги.

Мы перетащили тела по очереди к разборочной кабине (замаскированной, в соответствии с правилами демаркации исторических зон, под ящик для компоста) и свалили в приемник. Я дважды поскользнулся на крови и изгваздал пижаму.

— Боюсь, идея со сменой команд не пройдет, — заметил я.

— Нет?

— Она грохнула меня, после того как я это предложил.

— Но тогда она может стать мужчиной, — сказал Питер.

Судя по его тону, он тоже не верил, что это сработает.

— Ты был мужчиной, Питер. А теперь ты бывший.

Она заплакала. Не женскими слезами, а так, как заплакал бы Питер. Он вообще был слезлив. Пересмотрел в свое время любовных фильмов. Джин обожала его за это.

Я неловко похлопал женщину по спине.

— Поговорим об этом утром. Если она снова тебя не прикончит. Тогда я затребую охранный ордер и ты застрянешь на точке воспроизводства. Это должно прекратиться.

Я уложил Питера на раскладном диване у себя в кабинете — заброшенной комнате, набитой книгами, к которым я не прикасался годами.

Затем велел Дому держать Джин в гостевой комнате, пока я не поговорю с ней, и заснул, прежде чем голова коснулась подушки.

* * *

Это был один из тех снов, что посещают всех нас. Снов, о которых мы не говорим.

Я очутился на вершине холма, заросшего редким лесом. На мне была пижама, а вокруг царили странные предрассветные сумерки. В высокой траве неподалеку стояла девочка, немного похожая на Джин, но больше на женскую версию Питера. Коротко и неровно обрезанные каштановые волосы и огромные, темные, нечеловечески серьезные глаза. На ней была короткая белая юбочка и розовые леггинсы с узором из анимированных разноцветных пони.

Я понял, что мы в Торндонском парке, откуда открывался вид на университет, где все мы учились, и на город за ним. Девочка и я стояли рядом с разрисованной граффити водонапорной башней, торчавшей над университетским кампусом. Растущий купол нанопокалипсиса отражал свет восходящего солнца, превращая его в тошнотворные радужные разводы. Купол надвигался на нас с востока, пожирая горизонт. Небо смахивало на кислотный приход. Паршивый.

Девочка улыбнулась мне.

— Для вас все еще не кончено, — сказала она.

Во сне я точно понимал, что девочка имеет в виду. Но потом, просыпаясь, не знал, обо мне ли она говорила, или о человечестве в целом, или о том и другом, или вообще о чем-то третьем.

— Мы с вами еще не разобрались.

Я вздрогнул. Теперь передо мной стояли две девочки — идентичные близнецы, взявшиеся за руки. Пони перескакивали с ноги на ногу, с одной девочки на другую.

— А вы еще не разобрались с нами.

Нанопокалипсис захлестнул город. Здания растворялись, превращаясь в кубические решетчатые скелеты. Волна поднялась по холму и добралась до кампуса. Она уничтожала, сжимала, каталогизировала, архивировала.

— Это прошлое или будущее? — спросил я.

Девочка слева рассмеялась.

— Глупо. Есть только сейчас.

Ее сестра-близнец произнесла:

— Они всегда задают неправильные вопросы.

Первая девочка одной рукой схватила меня за пояс, а другой поманила пальцем. Я присел на корточки, и она шепнула мне в ухо:

— Но мы все равно вас любим.

* * *

На следующее утро мы сидели за кухонным столом, угощаясь кофе и булочками с корицей. Кофе я сварил в автоматической кофеварке с фильтром и алюминиевым корпусом, самой настоящей, антикварной машинке «Мистер Кофе». И запер все ножи в баре, прежде чем выпустить Джин из комнаты.

Питер извинился.

Джин нет.

Питер спросил, как он может все исправить.

Джин долго молчала.

— Чтобы все исправить, ты должен быть мужчиной, не встречающимся с Моникой.

— Я сотру все воспоминания, — сказал Питер.

Стукнув себя кулаком в грудь, он добавил:

— Я к ней никогда не прикасался.

— Мне нужно, чтобы ты был мужчиной, который никогда и не хотел с ней встречаться.

В комнате повисло тяжелое молчание.

— И как мне это сделать? — спросил Питер.

— Никак.

— А что насчет ребенка?

— Не знаю.

— Тебе не обязательно вынашивать ее, — сказал Питер, — Это могу сделать я. Я хочу, чтобы мы были семьей. Но если ты не можешь быть со мной, то оставь ее мне. Пожалуйста.

Внезапно смена пола обрела смысл.

Джин сжала кулаки.

— Она моя.

— Наполовину, — поправил ее Питер.

Взгляд сестры метнулся к опустошенной стойке для ножей. Затем Джин и Питер обернулись ко мне.

— Я провентилирую этот вопрос, — сказал я. — И скажу, какие у вас варианты.

Булочки мы доели в тишине.

* * *

Прежде чем приняться за дело, я взял у обоих кредитные коды и заставил назначить себя адвокатом. Тяжбами об опеке архивированных детей занимался сам Цайтгайст, а не старые суды по семейным делам. Явного прецедента, кажется, не было — а точнее, я не мог понять принципа, по которому он принимал решения. Иногда назначалась совместная опека, иногда дело решалось в пользу одного из родителей, иногда…

* * *

Я отправился на прогулку с Питером. Большинство моих соседей рьяно ухаживали за своими лужайками. Они постоянно что-то высаживали, пололи, удобряли, косили и поливали.

Мы шагали, переходя с одной стороны улицы на другую, чтобы не попасть под струю шланга или брызги вращающейся дождевальной установки. Мы махали хозяевам домов, но не останавливались, чтобы поздороваться. Ни с кем из них я не был толком знаком. Настоящие семидесятые.

— Я оплачу все твои тела, — сказал я.

— Ты не обязан это делать.

— Нет, обязан. Деньги тебе понадобятся, если ты серьезно решил насчет ребенка. А ты ведь серьезен?

Она кивнула.

— Ну вот. Это влетит тебе в копеечку. Цайтгайст разрешил тебе опеку — с параллельной копией.

— Копией?

— Поздравляю, — сказал я, — Ты будешь гордой матерью-одиночкой номер два для самых дорогих в мире идентичных близнецов. Если хочешь. Решать тебе.

Я протянул ему распечатку охранного ордера, лицензию на рождение ребенка и воспитательный план. Питеру не разрешили присутствовать при родах. Он должен был забрать копию своей дочери в любой точке воспроизводства в течение первой недели жизни ребенка. Если он этого не сделает, все его родительские права будут упразднены.

Взглянув на балансовый отчет, Питер облизнул губы.

— Я не смогу…

— У тебя может быть дочь. Или двойная жизнь. Но не то и другое одновременно.

Женщина кивнула.

— Что ж, резонно, — сказала она.

* * *

Джин вышла из кабинки воспроизводства с огромным животом и странной робкой улыбкой на лице. Она собиралась какое-то время пожить у меня. Пару недель. Или десять лет. Мы еще не обговорили детали.

Гарлейну всегда нравились детские штучки. Он радостно предвкушал, как через пару лет мы будем смотреть мультики. И играть в видеоигры. Он питал загадочное пристрастие к «Телепузикам».

До дома мы шли долго. Джин с трудом передвигала ноги.

Похоже, нам все же придется обзавестись машиной.

Джей О'КОННЕЛЛ

__________________________________

Выпускник Сиракузского университета (США) Джей О’Коннелл начал писать и публиковать фантастические рассказы в середине 90-х. В начале XXI века более чем на 10 лет отошел от писательской деятельности, однако в 2012 г. он вернулся в фантастику и весьма успешно. Сейчас Джей один из самых активно публикующихся авторов в ведущих НФ-журналах, таких как Asimov’s, The Magazine of Fantasy and Science Fiction и Interzone — за три года в этих журналах опубликовано более десяти рассказов и повестей О, Коннела. В «Если» печатается впервые. Официальный сайт: www.jayoconnell.com

© Jay O'Connell. Solomon's Little Sister. 2014.

Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov’s»

© Людмила Одинцова, илл., 2015