I

Янтарь: высокий и яркий в полдень на вершине Колвира. Черная дорога: низкая и зловещая — к югу через Гарнат — к Хаосу. Я: проклинаю все, мечусь по библиотеке дворца в Янтаре и время от времени читаю. Дверь в библиотеку: заперта и закрыта на засов.

Безумный принц Янтаря уселся на стол, обратил внимание на открытую книгу. Стук в дверь.

— Пошел вон! — сказал я.

— Корвин. Это я… Рэндом. Открой, а? Я даже еды принес.

— Минуту.

Я вновь вскочил на ноги, обогнул стол, прошел по залу. Рэндом кивнул, когда я открыл дверь. Он принес поднос, который поставил на небольшой столик возле письменного стола.

— Тут до черта еды, — сказал я.

— Я тоже хочу есть.

— Так сделай что-нибудь с этим.

Он и сделал. Нарезал еду. Передал мне мяса на ломте хлеба. Налил вина. Мы уселись и поели.

— Я знаю, ты по-прежнему безумствуешь… — сказал Рэндом спустя некоторое время.

— А ты — нет?

— Ну, может, я к этому привык. Не знаю. Все же… Да. Получилось как-то круто, да?

— Круто? — я сделал большой глоток вина. — Все как прежде. Даже хуже. Мне он просто стал нравиться, пока играл в Ганелона. Сейчас, когда он опять все взял под контроль, он столь же безапелляционен, как раньше, он отдает нам приказы, которые не заботится объяснять, и исчезает вновь.

— Сказал, что вскоре появится.

— Могу представить: в последний раз он утверждал то же самое.

— Ну, не совсем так.

— И он никак не объяснил свое прежнее отсутствие. Он вообще ничего не объяснил.

— Должно быть, есть причины.

— Меня уже мучают мысли, Рэндом. Как ты думаешь, может, он окончательно лишился ума?

— У него хватило ума одурачить тебя.

— Сочетание низкой животной хитрости и способности менять облик.

— Но сработало?

— Да. Сработало.

— Корвин, может, ты не хочешь, чтобы его план удался, не хочешь, чтобы он оказался прав?

— Это смешно. Я, как любой из нас, хочу, чтобы этот кавардак завершился.

— Да, но хочешь ли ты, чтобы ответ пришел с капитанского мостика?

— Куда ты метишь?

— Ты не хочешь ему верить.

— Согласен. Я не видел его — его, без личины — адски долгое время и…

Рэндом покачал головой.

— Это не то. Ты злишься, что он вернулся, так? Ты надеялся, что мы дождались его кончины.

Я огляделся по сторонам.

— Это так, — в конце концов сказал я. — Но не из-за вакантного трона или не только из-за этого. Это все он, Рэндом. Он. Вот и все.

— Я знаю, — сказал Рэндом. — Но тебе придется признать, что он обвел вокруг пальца Брэнда, а это не так-то просто. Он отколол фокус, которого я не понимаю, заставив тебя принести механическую руку из Тир-на Ног’т, каким-то образом убедил меня поехать с Бенедиктом, присмотреть за тем, чтобы Бенедикт оказался в нужном месте и в нужное время, то есть чтобы все сработало, и он получил назад свой Талисман Закона. К тому же он по-прежнему лучший по сравнению с любым из нас игрок в Тень. Он ухитрился сыграть с нею прямо на Колвире, когда привел нас к изначальному Образу. Я этого не могу. И ты не можешь. И он сумел одолеть Джерарда. И я не верю, что он становится медлительнее. По-моему, он точно знает, что делает, и нравится тебе это или нет, но я думаю, он единственный, кто может справиться с нынешней ситуацией.

— Ты хочешь сказать, что мне следует ему верить?

— Я хочу сказать, что у тебя нет выбора.

Я вздохнул.

— Полагаю, что ты попал в цель, — сказал я. — Нет смысла мне так горевать. Но все же…

— Тебя тревожит приказ об атаке, так?

— Да, помимо всего прочего. Если бы хоть чуть-чуть выждать, Бенедикт собрал бы побольше сил. Три дня — не слишком много, чтобы подготовиться к чему-то серьезному. Особенно когда мы так не уверены в противнике.

— А может, и нет. Они долго говорили с Бенедиктом с глазу на глаз.

— А, это совсем другая песня. Эти индивидуальные приказы. Эта таинственность… Он доверяет нам не больше, чем по необходимости.

Рэндом хмыкнул. Я тоже.

— Ну хорошо, — сказал я. — Может, на его бы месте я вообще никому не доверял. Но три дня, чтобы запустить военные действия… — Я покачал головой. — Кое-что, что нам неизвестно, он знает лучше.

— У меня такое впечатление, что это скорее решающий удар, чем война.

— Единственно, он не позаботился сообщить, что же мы приобретаем.

Рэндом пожал плечами, налил еще вина.

— Наверное, скажет, когда вернется. Ты не получил никаких особых приказов, нет?

— Просто стоять и ждать. А ты?

Он покачал головой.

— Сказал, что, когда настанет время, я узнаю. По крайней мере, Джулиэну он дал распоряжение быть готовым двинуть войска по первому же приказу.

— Да? То есть он оставил Арден?

Рэндом кивнул.

— Когда он об этом распорядился?

— Сразу как ты ушел. Он козырнул Джулиэна сюда, чтобы передать ему послание, и они вместе уехали. Я слышал, как Папа говорил, что часть дороги он проедет с Джулиэном.

— Они отправились по восточной тропе через Колвир?

— Да. Я видел, как они уезжали.

— Интересно. Что еще я пропустил?

Рэндом поерзал на стуле.

— То, что меня беспокоит, — сказал он. — После того как Папа сел в седло и помахал на прощание, он оглянулся на меня и сказал: «И приглядывай за Мартином».

— И все?

— И все. Но при этих словах он смеялся.

— Скорее всего, просто естественное недоверие к новичку.

— Тогда с какой стати смех?

— Сдаюсь.

Я отрезал кусок сыра и съел.

— Хотя, может быть, идея неплоха. Может, это не подозрение. Может, он чувствует, что Мартина нужно от чего-то защитить. Или то и другое. Или ничего. Ты же знаешь, каким иногда бывает Папа.

Рэндом встал.

— Альтернатив я не обдумывал. Пойдем со мной, а? — сказал он. — Ты здесь все утро просидел.

— Ладно, — я поднялся на ноги, пристегнул Грейсвандир. — А где все-таки Мартин?

— Я оставил его на первом этаже. Он говорил с Джерардом.

— Тогда он в хороших руках. Джерард намерен остаться здесь или возвращается на флот?

— Не знаю. Он приказов не обсуждает.

Мы покинули библиотеку. Направились к лестнице.

Спускаясь, я услышал внизу какую-то суматоху и ускорил шаг.

Я глянул через перила и у входа в тронный зал увидел толпу стражников и массивную фигуру Джерарда. Все они стояли к нам спиной. Я прыгнул через оставшиеся ступени. Рэндом ненамного отстал от меня.

Я пробился сквозь толпу.

— Джерард, что происходит? — спросил я.

— Будь я проклят, если знаю, — сказал он. — Сам посмотри. Но туда не проникнуть.

Джерард отодвинулся, и я сделал шаг вперед. Затем другой. И все. Было так, будто я толкаю чуть пружинящую, абсолютно невидимую стену. За ней творилось то, что стянуло в узел мои память и чувства. Я застыл, как только страх обвил меня за шею, свел руки в судороге. Нехилый фокус все-таки.

Улыбаясь, Мартин по-прежнему держал в левой руке Козырь, а Бенедикт — очевидно, недавно вызванный, — стоял перед ним. На помосте возле трона стояла, отвернувшись, девушка. Мужчины вроде бы говорили, но слов я не слышал.

Наконец Бенедикт повернулся и обратился к девушке. Чуть погодя она вроде бы ему ответила. Мартин сместился влево от нее. Бенедикт взошел на помост, пока девушка говорила. Тогда я смог увидеть ее лицо. Растасовка продолжалась.

— Девушка выглядит слишком знакомо, — сказал Джерард, который вышел вперед и встал со мной рядом.

— Ты мог видеть ее мельком, когда она проезжала мимо, — сказал я ему, — в тот день, когда умер Эрик. Это Дара.

Я услышал, как он внезапно с шумом втянул воздух.

— Дара! — сказал Джерард. — Значит, ты…

Его голос прервался.

— Я не лгал, — сказал я. — Она реальна.

— Мартин! — крикнул Рэндом, который протолкался ко мне справа. — Мартин! Что происходит?

Ответа не было.

— Не думаю, что он тебя слышит, — сказал Джерард. — Этот барьер, похоже, отрезает нас полностью.

Рэндом толкнулся вперед, руки его уперлись во что-то невидимое.

— Давайте толкнем вместе, — сказал он.

Я попробовал еще раз. Джерард тоже навалился всем весом на невидимую стену.

Через полминуты безуспешных попыток я расслабился.

— Бесполезно, — сказал я. — Нам ее не сдвинуть.

— Что это, к черту, за штука? — спросил Рэндом. — Что удерживает?..

У меня было предчувствие — хотя всего лишь предчувствие, — что могло произойти. И все — как следствие налета déjavu [2]Déjà vu — от французского «уже виденное», иллюзия, что уже видел или переживал происходящее, хотя все происходит впервые.
на всей этой сцене. Но теперь… Теперь я положил ладонь на ножны, чтобы убедиться, что Грейсвандир по-прежнему висит у меня на боку.

Грейсвандир висела на месте.

Тогда как я мог объяснить присутствие моего узнаваемого клинка с его хитроумной гравировкой, которая сейчас для всех глазеющих мерцала там за невидимой стеной — где внезапно, ничем не поддерживаемая, в воздухе перед троном появилась Грейсвандир с острием, едва касающимся горла Дары?

Объяснить я не мог.

Но все это слишком походило на то, что случилось той ночью в городе снов в небесах, Тир-на Ног’т, чтобы обернуться случайным совпадением. Здесь не было тех атрибутов — тьмы, смущения, густых теней, вздернутых эмоций, которые я познал там, — и все же кусочек отлично подгонялся к мозаике той ночи. Было очень похоже. Но не точь-в-точь. Бенедикт стоял чуть дальше позади, и корпус его был повернут под другим углом. Но поскольку я не мог читать по губам, то меня мучил интерес, не задает ли Дара те же странные вопросы. Сомневаюсь. Расклад похожий, — и все же не похожий на то, что я испытал, — был, вероятно, обрамлен другим финалом — если, конечно, существовала хоть какая-то связь с воздействием сил Тир-на Ног’т на мой разум в ту ночь.

— Корвин, — сказал Рэндом, — похоже, что перед ней висит Грейсвандир.

— Похоже? — сказал я. — Но, как видишь, мой клинок при мне.

— Но и другого такого же нет… ведь так? Ты понимаешь, что происходит?

— Есть слабое ощущение, что вроде как начинаю, — сказал я. — Как бы то ни было, остановить это не в моих силах.

Клинок Бенедикта внезапно вылетел из ножен и скрестился с тем, что был так похож на мой. Сейчас Бенедикт сражался с невидимым противником.

— Отправь его в ад, Бенедикт! — заорал Рэндом.

— Не выйдет, — сказал я. — Он вот-вот лишится руки.

— Откуда ты знаешь? — спросил Джерард.

— Можешь не верить, но с Бенедиктом сейчас сражаюсь я, — сказал я. — Это вторая часть моего видения в Тир-на Ног’т. Не знаю, как все произойдет, но это цена за возвращение Папиного Талисмана.

— Не въезжаю, — сказал Джерард.

Я покачал головой.

— Даже не претендую на понимание, как все было сделано, — сказал я. — Но мы не сможем войти, пока две вещи не исчезнут из того зала.

— Какие две вещи?

— Просто смотри.

Клинок Бенедикта перескочил в другую руку, а мерцающий протез метнулся вперед и впился в какую-то невидимую цель. Два клинка парировали друг друга, скрестились, давя друг на друга, острия их двигались к потолку. Правая рука Бенедикта продолжала сжимать пальцы.

Вдруг клинок Грейсвандир освободился и скользнул вдоль клинка моего брата. Он нанес ужасный удар по правой руке Бенедикта там, где крепилась ее металлическая часть. Бенедикт резко развернулся, и несколько мгновений ничего не было видно.

Затем пространство вновь стало ясным, как только Бенедикт, продолжая разворачиваться, рухнул на одно колено. Он прижимал к животу культю. Механическая рука-ладонь осталась висеть в воздухе рядом с Грейсвандир. Она отплывала от Бенедикта и опускалась вниз, как и клинок. Когда оба достигли пола, то не ударились о него, а прошли насквозь, пропав из виду.

Я качнулся вперед, восстановил равновесие, шагнул. Барьер исчез.

Мартин и Дара оказались возле Бенедикта быстрее нас. Дара уже оторвала полосу от своего плаща и перевязывала Бенедикту культю, когда Джерард, Рэндом и я подбежали к ним.

Рэндом схватил Мартина за плечо и развернул к себе.

— Что случилось? — спросил он.

— Дара… Дара сказала мне, что хочет увидеть Янтарь, — сказал Мартин. — Раз уж я теперь живу здесь, я согласился провести ее сюда и все показать. Потом…

— Провести сюда? Ты имеешь в виду Козырь?

— Ну да.

— Ее или твой?

Мартин пожевал нижнюю губу.

— Ну, понимаешь…

— Дай мне твои карты, — сказал Рэндом и сорвал с пояса Мартина футляр. Открыл и начал перетасовывать колоду.

— Потом я подумал, не рассказать ли все Бенедикту, раз уж он ею интересовался, — продолжал Мартин. — Потом Бенедикт захотел прийти и посмотреть…

— Какого дьявола! — сказал Рэндом. — Здесь есть твой Козырь, ее и какого-то парня, которого я раньше ни разу не видел! Где ты их взял?

— Дай посмотреть, — сказал я.

Рэндом передал мне три карты.

— Ну? — сказал он. — Это Брэнд? Он единственный, о ком я знаю, что он умеет сейчас делать Козыри.

— К Брэнду у меня никаких дел нет, — отозвался Мартин, — разве что убить его.

Но я уже знал, что карты не от Брэнда. Они были нарисованы совсем не в его стиле. И не в стиле кого бы то ни было, чью работу я знал. Но на мгновение что-то откликнулось эхом в моей памяти. Черты третьего человека. О ком Рэндом сказал, что никогда не видел его раньше. Я смотрел на лицо юноши, который угрожал мне арбалетом перед Дворами Хаоса, затем узнал и решил не стрелять.

Я протянул эту карту.

— Мартин, кто это? — спросил я.

— Тот, кто сделал эти три Козыря, — сказал Мартин. — Рисуя эти два, он сделал и свой. Имени его я не знаю. Он друг Дары.

— Ты лжешь, — сказал Рэндом.

— Тогда пусть скажет Дара, — сказал я и повернулся к ней.

Она по-прежнему стояла на коленях возле Бенедикта, хотя уже закончила перевязку, а брат уже сидел сам.

— Ну как? — сказал я, помахивая картой. — Кто этот человек?

Дара глянула на карту, затем на меня. Улыбнулась.

— Ты действительно не знаешь? — спросила она.

— Стал бы я спрашивать?

— Тогда посмотри на него еще раз, а затем — в зеркало. Он — твой сын, как и мой. Его зовут Мерлин.

Меня не так-то легко вывести из равновесия, но в этих словах не было ничего легкого. Я почувствовал, как голова пошла в карусель. Но пришел в себя достаточно быстро. Что ж, разница во времени сыграла со мной крутую шутку.

— Дара, — сказал я, — чего ты хочешь?

— Пройдя Образ, я сказала тебе, — ответила Дара, — что Янтарь должен быть разрушен. И хочу по праву приложить к этому руку.

— У тебя будет моя старая камера, — сказал я. — Нет. Та, что рядом. Стража!

— Корвин, все нормально, — сказал Бенедикт, поднимаясь на ноги. — Это не так плохо, как кажется. Она может все объяснить.

— Тогда пусть начинает.

— Нет. С глазу на глаз. Только семья.

Я отослал обратно явившихся на мой зов стражников.

— Хорошо. Давайте соберемся в одной из комнат наверху.

Бенедикт кивнул, и Дара взяла его под руку. Рэндом, Джерард, Мартин и я пошли следом за ними к выходу. Я только успел оглянулся на тронный зал, где сон мой стал явью. Такие дела.

 

II

Я перевалил через гребень Колвира и, добравшись до своей гробницы, спешился. Вошел внутрь и открыл гроб. Он был пуст. Хорошо. А то меня уже начинало разбирать любопытство. В какой-то мере я ожидал увидеть себя лежащим в этом гробу — свидетельство, что, несмотря на приметы и интуицию, я каким-то образом забрел не в ту тень.

Я вышел наружу и погладил Звезду по носу. Светило солнце, а ветерок был прохладен. И у меня вдруг появилось желание залезть в море. Вместо этого я уселся на скамью и задымил трубкой.

Мы поговорили. Усевшись с ногами на коричневой кушетке, Дара улыбалась и излагала историю своего происхождения от Бенедикта и адской девы Линтры, историю своего рождения и воспитания при Дворах Хаоса — в царстве чрезвычайной неэвклидовости, где само время воплощает проблемы странных распределений.

— Твой рассказ при первой встрече был ложью, — сказал я. — Почему же я должен верить тебе сейчас?

Дара улыбнулась и стала разглядывать ногти.

— Тогда мне пришлось солгать, — объяснила она, — чтобы получить от тебя то, что я хотела.

— И это?..

— Знания о семье, Образе, Козырях, Янтаре. Чтобы обрести твое доверие. Чтобы иметь от тебя ребенка.

— А не было б больше толку от правды?

— Едва ли. Я пришла из стана врага. Да и мои желания были не из тех, что пришлись бы тебе по вкусу.

— Твои игры с мечом?.. Тогда ты говорила, что тебя тренировал Бенедикт.

Дара опять улыбнулась, и в глазах ее зажглись темные огоньки.

— Я училась у самого великого герцога Бореля, Высшего Повелителя Хаоса.

— …А твоя внешность, — сказал я. — Она многократно менялась, пока ты проходила Образ. Как? И почему?

— Все, кто родом из Хаоса, — меняющие облик, — ответила она.

Я вспомнил о спектакле Дваркина в ту ночь, когда он сыграл меня.

Бенедикт кивнул.

— Папа одурачил нас маской Ганелона.

— Оберон — сын Хаоса, — сказала Дара, — мятежный сын мятежного отца. Но сила осталась.

— Тогда почему же мы не можем этого делать? — спросил Рэндом.

Она пожала плечами.

— А ты пробовал? Наверное, можете и вы. С другой стороны, может, в вашем поколении способность умерла. Я не знаю. Ну а что до меня, есть несколько любимых обликов, к которым я обращаюсь во время стресса. Я выросла там, где трансформация — обычное дело и где преобладает иной облик. А от рефлексов я не избавлена. Этому ты и был свидетелем… в тот день.

— Дара, — сказал я, — зачем тебе было все это: знания о семье, Образе, Козырях, Янтаре? Сын?

— Ну ладно, — она вздохнула. — Ладно. Сейчас вам известно о планах Брэнда… разрушении и воссоздании Янтаря?..

— Да.

— В этом и заключались наши соглашение и взаимодействие.

— Включая убийство Мартина?

— Нет, — сказала она. — Мы не знали, кого он намеревался использовать в качестве… средства.

— И это тебя остановило бы, если б ты знала?

— Ты задаешь гипотетический вопрос, — сказала Дара. — Ответь на него сам. Я рада, что Мартин остался жив. Вот и все, что я могу сказать об этом.

— Ладно, — сказал Рэндом. — Что о Брэнде?

— Он сумел выйти на наших вождей теми путями, что узнал от Дваркина. У Брэнда были свои амбиции. Он нуждался в знаниях, власти. Он предложил сделку.

— В каких знаниях?

— Брэнд не знал одного — как уничтожить Образ…

— Значит, это вы в ответе за то, что он натворил, — сказал Рэндом.

— Если хочешь смотреть на это так.

— Хочу.

Дара пожала плечами, взглянула на меня.

— Хочешь дослушать эту историю?

— Валяй, — я глянул на Рэндома, тот кивнул.

— Брэнду дали все, чего он хотел, — сказала она, — но не доверяли. Боялись, что раз он обладает властью формирования мира, то не остановится на подправленном Янтаре. И попытается распространить свое владычество на Хаос. Ослабленный Янтарь — вот чего мы добивались; так, чтобы Хаос был сильнее, чем сейчас, — установить новое равновесие и дать нам больше теневых миров, что лежат между нашими владениями. Давным-давно стало понятно, что два королевства нельзя сплавить в одно и нельзя уничтожить одно, чтобы при этом не прервать процессы, непрерывно идущие меж нами. Результатом стал бы абсолютный стасис или полный хаос. И все же, видя намерения Брэнда, наши вожди договорились с ним. Это была лучшая возможность, представившаяся за века. Ею надо было воспользоваться. Чувствовалось, что с Брэндом можно сговориться, а когда придет время, сместить его.

— Итак, вы запланировали надувательство, — сказал Рэндом.

— Нет, если бы он сдержал свое слово. Но именно тогда мы узнали, что он и не собирался держать его. Так что мы обеспечили ход против него.

— Ему решили позволить довести дело до конца, но потом он должен быть уничтожен. Ему наследовал бы член королевской фамилии Янтаря и одновременно и член первой фамилии Дворов, тот, кто вырос бы среди нас и был бы подготовлен для этой должности. Мерлин связан с Янтарем сразу по двум линиям: через мое родство с Бенедиктом и напрямую от тебя — два наиболее известных претендента на трон.

— Ты из королевской семьи Хаоса?

Дара улыбнулась.

Я поднялся. Отошел в сторону. Вперился в пепел на каминной решетке.

— Мне несколько неприятно быть производителем в рассчитанном проекте по разведению королей, — сказал я наконец. — Но пусть так, и, принимая все, что ты сказала, за правду — хоть на мгновение, — почему ты рассказываешь об этом именно сейчас?

— Просто, — сказала Дара, — я боюсь, что повелители моего царства зайдут столь же далеко в своих помыслах, как Брэнд — в своих. А может, еще дальше. То равновесие, о котором я упоминала. Не многие желают принять во внимание, насколько оно хрупко. Я путешествовала по теневым землям вокруг Янтаря и пришла в сам Янтарь. Но мне известны и тени, что лежат на стороне Хаоса. Я встретила множество людей и много чего увидела. Затем, встретив Мартина и поговорив с ним, я вдруг ощутила, что перемены в Янтаре, о которых я мечтала, были б к лучшему, если б стали не просто воплощением идей наших лидеров. Они хотят превратить Янтарь в некое продолжение Дворов, чтобы большая часть теней прикипела к Хаосу. И Янтарь превратился бы в остров. Многие из старшего поколения, которые по-прежнему поражены тем, как Дваркин создал первичный Янтарь, на самом деле хотят возвращения к прежним временам. Ко Всеобщему Хаосу, из которого возникло все. Я рассматриваю нынешнее положение как лучшее и хочу уберечь его. Мое желание таково: чтобы ни в одном из конфликтов ни одна из сторон не вознеслась победоносно.

Я обернулся вовремя, чтобы увидеть, как Бенедикт качает головой.

— Значит, ты ни на чьей стороне, — объявил он.

— Мне нравится думать, что я — на обеих, — объявила Дара.

— Мартин, — сказал я, — в этом ты поддерживаешь ее?

Он кивнул.

Рэндом засмеялся.

— Вы двое? Против и Янтаря, и Дворов Хаоса? И чего же вы надеетесь добиться? Как вы планируете способствовать этому положению равновесия?

— Мы не одни, — сказала Дара, — и план принадлежит не нам.

Ее пальцы опустились в карман. Что-то блеснуло, когда она извлекла руку обратно. Дара повернула эту вещь к свету. Кольцо с печатью нашего отца, вот что держала она.

— Где ты взяла его? — спросил Рэндом.

— Как где?

Бенедикт шагнул к ней и протянул ладонь. Дара отдала ему кольцо. Он тщательно изучил его.

— Принадлежит ему, — сказал Бенедикт. — Тут сзади есть небольшие отметки, которые я видел раньше. По какому поводу оно у тебя?

— Во-первых, чтобы убедить вас, что я действительно передаю его приказы, — сказала Дара.

— Как получилось, что ты вообще знаешь его? — спросил я.

— Встретились во время его… затруднений… какое-то время тому назад, — сказала Дара. — Ну, и можно сказать, что я помогла ему разрешить некоторые из этих затруднений. Это было уже после того, как я встретила Мартина, и в своих симпатиях я более склонялась к Янтарю. К тому же ваш отец обаятельный человек и умеет убеждать. Я решила, что не могу оставаться в стороне и смотреть, как моя родня держит его пленником.

— Тебе известно, как его захватили?

Дара покачала головой.

— Знаю только, что Брэнд добился его появления в тени, довольно далекой от Янтаря, где вашего отца можно было захватить. По-моему, приманкой послужил некий несуществующий магический инструмент, который мог бы исцелить Образ. И только потом ваш отец окончательно убедился, что только Талисман способен на это.

— Твое содействие в его побеге… Как оно сказалось на взаимоотношениях с твоей родней?

— Не так гнусно, как могло, — сказала Дара. — Временно я бесприютная.

— И ты хочешь приютиться здесь?

Она опять улыбнулась.

— Зависит от того, как все обернется. Если у моего народа есть свой путь, то я скоро вернусь — или останусь в тех тенях, что удастся сохранить.

Я вытащил Козырь, взглянул на него.

— А что с Мерлином? Где он сейчас?

— Он у них, — сказала Дара. — Боюсь, теперь он — слуга Хаоса. Он знает о своем происхождении, но они долго и упорно занимались его воспитанием. Я не знаю, можно ли перетащить его на свою сторону.

Я поднял Козырь, вгляделся в него.

— Без толку, — сказала она. — Он не срабатывает отсюда — туда.

Я вспомнил, как трудна была Козырная связь, когда я оказался на окраине того мира. Но все равно попробовал.

Карта похолодела в ладони, и я потянулся в нее. Аукнулся легчайший щелчок ответа. Я подналег.

— Мерлин, это Корвин, — сказал я. — Ты слышишь меня?

Мне показалось, что я услышал ответ. Кажется, это было «не могу…». А затем — ничего. Карта утратила холод.

— Ты добрался до него? — спросила Дара.

— Не уверен, — сказал я, — но думаю, да. Всего на миг.

— Лучше, чем я думала, — сказала она. — Может, условия были хороши, а может, вы просто очень схожи.

— Когда ты размахивала Папиной печаткой, то говорила о приказах, — сказал Рэндом. — Что за приказы? И почему он посылает их через тебя?

— Весь вопрос в согласованности действий.

— Согласованности? Он ушел отсюда этим утром!

— Ему придется завершить некое дело, прежде чем он будет готов начать главное. Он не имеет понятия, сколько времени это может занять. Но я как раз говорила с ним, прежде чем явиться сюда — хотя едва ли была готова к оказанному приему, — и сейчас ваш отец начнет вскоре следующую фазу.

— Где ты говорила с ним? — спросил я. — Где он?

— Понятия не имею. Он сам выходит на связь.

— И?..

— Он хочет, чтобы Бенедикт нападал немедленно.

Джерард наконец шевельнулся в огромном кресле, в котором сидел, слушая. Он поднялся на ноги, заткнул большие пальцы рук за пояс и посмотрел на Дару сверху вниз.

— Приказ похож на тот, что пришел бы напрямую от Папы.

— Он и пришел, — сказала она.

Джерард покачал головой.

— Это лишено смысла. Зачем идти на контакт с тобой — с кем-то, доверять кому у нас нет особых причин, — а не с одним из нас?

— Я не верю, что в тот момент он мог дотянуться до кого-то из вас. С другой стороны, ко мне он дотянуться смог.

— Почему?

— Он не пользовался Козырем. У него нет моего. Он использовал эффект эха черной дороги, сходный с тем способом, которым Брэнд однажды сбежал от Корвина.

— Смотри-ка, ты знаешь много о том, что происходит.

— Да. Знаю. У меня сохранились источники во Дворах, а Брэнд перенесся туда после вашей схватки. Мне действительно известно многое.

— Тебе известно, где наш отец сейчас? — спросил Рэндом.

— Нет, неизвестно. Но думаю, он на пути к истинному Янтарю, чтобы держать совет с Дваркином и снова исследовать повреждение изначального Образа.

— С какой целью?

— Я не знаю. Вероятно, чтобы решить, какой курс лечения предпринять. То, что он связался со мной и дал приказ на атаку, — свидетельство уже найденного решения.

— Как давно вы беседовали?

— Несколько часов назад… по моему времени. Но я находилась в Тени далеко отсюда. Не знаю, какая там разница времен. В этом я тоже новичок.

— Что ж, может оказаться, что было это крайне недавно. Как говорится, пару мгновений назад, — задумчиво проговорил Джерард. — Почему он говорил с тобой, а не с одним из нас? Не верю, что он не смог бы дотянуться до нас, если б желал того.

— Наверно, чтобы продемонстрировать расположение ко мне, — сказала Дара.

— Пусть все это будет хоть трижды правдой, — объявил Бенедикт. — Но я не двинусь с места без подтверждения приказа.

— Фиона по-прежнему у изначального Образа? — спросил Рэндом.

— Последнее, что я слышал, — ответил я, — так это то, что она встала там лагерем. Но я понял, что ты имеешь в виду…

Я вытасовал карту Фи.

— Чтобы пробиться туда, понадобится больше одного из нас, — заметил Рэндом.

— Верно. Дай-ка мне руку.

Он поднялся, подошел ко мне. Бенедикт с Джерардом приблизились тоже.

— Это совсем не обязательно, — запротестовала Дара.

Я проигнорировал ее и сосредоточился на нежных чертах моей рыжеволосой сестрицы. Мгновением позже мы вышли на контакт.

— Фиона, — спросил я, по интерьеру догадываясь, что находится она в сердце событий. — Папа там?

— Да, — сказала она, скупо улыбнувшись. — Он внутри с Дваркином.

— Слушай, абсолютно безотлагательно. Не знаю, известно ли тебе, кто такая Дара, или нет, но она здесь…

— Я знаю, кто она, но мы никогда не встречались.

— Дара заявляет, что у нее от Папы для Бенедикта приказ к атаке. У нее Папина печатка, чтобы подтвердить заявление, но Папа ничего раньше об этом не говорил. Тебе что-нибудь известно?

— Нет, — сказала Фиона. — Когда они с Дваркином прибыли, чтобы взглянуть на Образ, то мы успели только обменяться приветствиями. И у меня имеется парочка подозрений, в общем, получивших некие подтверждения.

— Подозрений? О чем ты?

— По-моему, Папа собирается починить Образ. У него с собой Талисман, и я случайно услышала кое-что из того, что он говорил Дваркину. Если Папа предпримет эту попытку, во Дворах Хаоса узнают об этом в тот же миг, когда он начнет. Они попытаются остановить его. И он захочет ударить первым, чтобы чем-то их отвлечь. Только…

— Что?

— Это может убить его, Корвин. Я многое знаю об этой системе. Преуспеет ли Папа или проиграет, его уничтожит в процессе восстановления.

— Честно говоря, в это трудно поверить.

— Что король отдает жизнь за королевство?

— Что это сделает Папа.

— Ну, либо он изменился, либо ты никогда не знал его по-настоящему. Но я уверена, что он будет восстанавливать Образ.

— Тогда зачем посылать свой последний приказ с кем-то, кому мы не слишком-то верим?

— Могу предположить, что он хочет вашего доверия Даре, раз приказ подтверждается.

— Довольно окольный путь, но я согласен, что нам не следует действовать без подтверждения. Можешь найти его для нас?

— Попробую. Вызову тебя, как только переговорю с ним.

Фиона разорвала контакт.

Я повернулся к Даре, которая из разговора с Фионой слышала только мои слова.

— Ты знаешь, что Папа собирается сейчас сделать? — спросил я.

— Что-то связанное с черной дорогой, — сказала Дара. — Он очень сильно акцентировал на этом. Хотя что и как — не сказал.

Я отвернулся. Сложил карты и сунул их в чехол. Мне не нравился такой поворот событий. День вообще начинался плохо и до сих пор катится под гору. А время едва перевалило за ленч. Я покачал головой. В разговоре Дваркин описывал последствия любых попыток починить Образ, и для меня все звучало до жути пугающе. Предположим, Папа попытался, не преуспел и был уничтожен при попытке. И где окажемся мы? Там же, где и сейчас, только без вождя и накануне битвы — и со вновь эксгумированной проблемой наследования. Что за жуть будет бушевать в наших головах, когда мы двинем на воину и когда начнем вновь заключать сепаратные соглашения друг против друга, как только справимся с нынешним врагом. Должен быть иной способ уладить все дела. Лучше живой Папа на троне, чем эксгумация интриг по наследству.

— Чего мы ждем? — спросила Дара. — Подтверждения?

— Да, — отозвался я.

Рэндом взялся расхаживать по комнате. Бенедикт уселся и проверил повязку на руке. Джерард прислонился к камину. Я стоял и думал. Как раз тогда ко мне пришла идея. Я тут же отогнал ее, но она вернулась. Мне она не нравилась, но с целесообразностью не поспоришь. Хотя действовать придется быстро — прежде чем у меня появится шанс уговорить себя взглянуть на ситуацию по-иному. Нет. Остановимся на этом. Проклятье!

Явилось прикосновение контакта. Я ждал. Мгновением позже я вновь взглянул на Фиону. Она стояла в каком-то знакомом помещении, и мне потребовалась пара секунд, чтобы узнать его: гостиная Дваркина по ту сторону тяжелой двери в конце пещеры. С Фионой были и Папа, и Дваркин. Папа сбросил личину Ганелона и вновь пребывал в прежнем облике. Я увидел, что Талисман он носит на груди.

— Корвин, — сказала Фиона, — все верно. Папа посылал с Дарой приказ на атаку и ожидал этого вызова для подтверждения. Я…

— Фиона, проведи меня туда.

— Что?

— Ты слышала. Ну же!

Я вытянул правую руку. Она протянула свою, и мы коснулись друг друга.

— Корвин! — закричал Рэндом. — Что происходит?

Бенедикт вскочил на ноги, Джерард уже двигался ко мне.

— Вскоре услышите, — сказал я и шагнул вперед.

Я сжал ее руку, прежде чем осознал это, и улыбнулся.

— Спасибо, Фи. Здравствуй, Папа. Привет, Дваркин. Как дела?

Я взглянул на тяжелую дверь, увидел, что она открыта. Затем я обошел Фиону и двинулся к ним. Папа набычился, глаза сузились. Я знал этот взгляд.

— Что такое, Корвин? Ты здесь без разрешения, — сказал он. — Я отдал тот треклятый приказ и жду, когда его начнут исполнять.

— Начнут, — сказал я, кивая. — Я пришел сюда не оспаривать его.

— Тогда зачем?

Я подошел ближе, рассчитывая слова так же, как и расстояние. Я был рад, что он продолжал сидеть.

— Одно время мы путешествовали вместе как боевые товарищи, — сказал я. — Будь все проклято, если тогда ты мне не стал нравиться. В прежние времена этого не было, ты знаешь. Никогда не хватало духу, чтобы вообще сказать это раньше, но ты знаешь, что это правда. Интересно, как бы все повернулось, если бы мы не оказались родственниками.

Как только я остановился перевести дух, его взгляд на кратчайший миг смягчился. Затем:

— В любом случае, — продолжил я, — я намерен скорее верить в тебя того, когда мы вместе сражались в Лоррайн, чем в нынешнего — потому что есть нечто, что в противном случае делать бы для тебя не стал.

— Что именно? — спросил он.

— Вот это.

Я схватил Талисман и резким движением сдернул цепь с его шеи. Затем повернулся на каблуках и рванул через комнату к двери. Наглухо задраил ее за собой. Я не видел способа чем-то подпереть ее снаружи, так что побежал, повторяя по пещере маршрут той ночи, когда шел следом за Дваркином. Позади я услышал ожидаемый рев.

Я следовал поворотам. Споткнулся лишь раз. Запах Уиксера по-прежнему тяжело висел в его лежбище. Я приналег, и последний поворот привел меня к дневному свету впереди.

Я помчался туда, по дороге перекидывая цепь Талисмана через голову. Я почувствовал, как камень упал мне на грудь, потянулся в него разумом. В пещере позади меня эхо разносило звуки шагов.

Наружу!

Я рванул к Образу, чувствуя окружающий мир через Талисман, разворачивая его на сверхощущение. Я был единственным, кроме Папы и Дваркина, полностью настроенным на Талисман. Дваркин рассказал, что починка Образа может быть произведена прохождением человека по Великому Образу в состоянии, подобном настройке, — следует выжигать пятно при каждом пересечении, замещать его той мощью, элементами Образа, которые этот человек несет в себе, по ходу дела смывая черную дорогу. Поэтому лучше я, а не Папа. Я по-прежнему чувствовал, что черная дорога как-то подпитана силой, которую придало ей мое былое проклятие. И это я тоже хотел смыть. Все равно Папа лучше, чем я, проделает работу по сборке и настройке мира после войны. В этот миг я вдруг осознал, что больше не хочу на трон. Даже если бы он был достижим, перспектива управления королевством все эти томительные столетия, что могли бы лечь предо мной, — это уж чересчур. Может быть, я найду легкий выход, если умру в попытке починить Образ. Эрик был мертв, и я больше не ненавидел его. Меня подгоняло другое — трон, как теперь кажется, был желанен лишь потому, что его так хотел Эрик. Я отрекся и от того, и от другого. Что же осталось? Я посмеялся тогда над Виалль, затем задумался. Но она оказалась права. Старый солдат во мне был сильнее всего. Это вопрос долга. Но не только долга. Было еще…

Я достиг края Образа, прыгнув к его началу. Оглянулся на вход в пещеру. Папа, Дваркин, Фиона — никто из них не появился. Хорошо. Им уже не успеть остановить меня. Когда я поставлю ногу на Образ, будет поздно делать что-то еще, кроме как смотреть и ждать. Я подумал о скоротечном растворении Яго, отогнал эту мысль подальше, повоевал немного с собой, чтобы утихомирить рассудок до уровня, необходимого для намеченного предприятия, вспомнил сражение с Брэндом и его странный побег, отогнал и это воспоминание тоже, успокоил дыхание, приготовился.

И тут на меня навалилась странная летаргия. Самое время начинать, а я задержался на мгновение, пытаясь сосредоточиться на великой задаче, что лежала предо мной. Образ на миг поплыл перед глазами. Давай! Чтоб тебя! Сейчас! Хватит приготовлений! Начинай, сказал я себе. Иди!

И все-таки я стоял, как во сне, созерцая Образ. Разглядывая его, я забыл о себе на долгие минуты.

Образ, и длинное черное пятно, которое надо удалить…

Уже не казалось важным, что Образ мог убить меня. Рассудок мой плыл, обдумывая красоту его…

Я услышал шум. Должно быть, Папа, Дваркин и Фиона на подходе. Мне нужно что-нибудь сделать, прежде чем они доберутся до меня. Мне придется пройти Образ, начать немедля…

Я оторвал взгляд от Образа и глянул в сторону пещеры. Они вышли, прошли полсклона и остановились. Почему? Почему они остановились?

Да какая разница? Нечего зря тратить время, давно пора начинать. Я принялся было поднимать ногу, делая шаг вперед.

Я едва мог пошевелиться. Огромным усилием воли я продвинулся на дюйм. Сделать первый шаг было труднее, чем идти по Образу у финиша. Но казалось, что воюю я не с внешним сопротивлением, а с медлительностью собственного тела. Почти так, будто…

Затем я вспомнил Бенедикта возле Образа в Тир-на Ног’т, и приближающегося, дразнящего его Брэнда, и Талисман, горящий у Брэнда на груди.

Еще до того, как взглянул вниз, я понял, что увижу.

Красный камень пульсировал в такт ударам моего сердца.

Проклятье!

Либо Папа, либо Дваркин — или оба — дотянулись через Талисман, парализовав меня. Я не сомневался, что любой из них мог проделать это и в одиночку. И все же на таком расстоянии не стоило сдаваться без борьбы.

Я продолжаю проталкивать вперед ногу, она медленно скользит к краю Образа. Раз уж я сделал это, то не вижу, как они…

Дремота… Я почувствовал, что падаю. Я на миг уснул. И опять уснул.

Когда я открыл глаза, то увидел фрагмент Образа. Когда повернул голову, увидел ноги. Когда посмотрел наверх, увидел Папу, держащего в руках Талисман.

— Вон отсюда, — сказал он Дваркину и Фионе, не повернув к ним головы.

Они удалились, как только Папа надел Талисман на шею. Затем он наклонился вперед и протянул руку. Я взялся за нее, и он поставил меня на ноги.

— Так поступать было весьма глупо, — сказал Папа.

— Мне почти удалось.

Он кивнул.

— Конечно, ты бы погиб и не достиг ничего, — сказал Папа. — Но тем не менее это было сделано хорошо. Давай пройдемся.

Он взял меня за руку, и мы пошли вдоль границы Образа.

По дороге я смотрел на окружающее нас странное небо-море без горизонта. Раздумывал о том, что бы случилось, если б мне удалось начать движение по Образу, о том, что произошло бы в то мгновение.

— Ты изменился, — в конце концов сказал Папа, — или я никогда не знал тебя по-настоящему.

Я пожал плечами.

— Наверное, что-то от того и что-то от другого. Я чуть не сказал того же и о тебе. Ответь мне на один вопрос.

— Какой?

— Трудно быть Ганелоном?

Папа хмыкнул.

— Вовсе не трудно, — сказал он. — Может, тебе повезло, и ты мельком увидел настоящего меня.

— Мне он нравился. Или, скорее, ты, когда был им. Интересно, что стало с настоящим Ганелоном?

— Давно мертв, Корвин. Я встретил его после того, как ты изгнал его из Авалона, давным-давно. Он был неплохим малым. Не доверил бы ему и выеденного яйца, но тогда не стоит доверять всем тем, кому приходится оказывать доверие.

— Это относится и к семье.

— Сожалею, что мне пришлось убить его. Но он не оставил мне выбора. Все это было очень давно, но его я помню ясно: чем-то он мне запал в душу.

— А Лоррайн?

— Ты про страну? Хорошая работа, по-моему. Я сработал должную тень. Моим присутствием она усилилась, как всегда, когда любой из нас остается надолго на одном месте — как ты в Авалоне, и позже, в той тени. И пробыл там долгое время, упражняясь в силе воли на потоке времени в тех краях.

— Я не знал, что это возможно.

— Силу ты набирал медленно, начиная с инициации в Образе. Есть многое, о чем тебе еще предстоит узнать. Да, я усилил Лоррайн и сделал ее особенно уязвимой к растущей силе черной дороги. Я проследил за тем, чтобы она легла на твоем пути, куда бы ты ни шел. После твоего побега все дороги вели в Лоррайн.

— Почему?

— Это была ловушка, которую я расставил тебе, а может быть, проверка. Я хотел быть с тобой, когда ты встретишься с силами Хаоса. А еще я хотел какое-то время попутешествовать вместе с тобой.

— Проверка? Для чего ты меня проверял? И почему путешествовал со мной?

— Не догадываешься? Я годами наблюдал за каждым из вас. Я никогда не называл имени наследника. Нарочно оставил вопрос запутанным. По мне, так вы все слишком похожи на меня, чтобы стало ясно: в то мгновение, когда я объявлю одного из вас наследником, этим я подпишу ему или ей смертный приговор. Нет. Я намеренно оставил все как есть до самого конца. Но теперь я принял решение. Наследником будешь ты.

— Там, в Лоррайн, ты коротко переговорил со мной от своего имени. Тогда ты приказал мне занять трон. Если ты решил это еще тогда, зачем было продолжать маскарад?

— Нет, тогда я еще не решил. В основном все было сказано, чтобы ты не останавливался на достигнутом. Я боялся, что тебе могли слишком сильно понравиться та девушка и та страна. Когда ты явился из Черного Круга героем, то вполне мог принять решение остаться в Лоррайн. Я хотел подтолкнуть тебя к продолжению путешествия.

Я долго молчал. Мы почти обошли вокруг Образа.

Затем:

— Есть кое-что, о чем я должен узнать, — сказал я. — Перед тем как явиться сюда, я говорил с Дарой, которая пытается очистить свое имя перед нами…

— Оно чисто, — сказал Папа. — Я очистил его.

Я покачал головой.

— Я воздержусь обвинять ее в том, в чем подозревал некоторое время назад. Но есть серьезная причина, почему, мне кажется, ей нельзя доверять, несмотря на ее протесты и твое подтверждение. И даже две причины.

— Знаю, Корвин. Но не убивала она слуг Бенедикта, чтобы проникнуть в дом. Я сам сделал это, чтобы помочь ей добраться до тебя в самое подходящее время.

— Ты? Ты был участником ее интриги? Почему?

— Она будет тебе хорошей королевой, сын. Я верю в силу крови Хаоса. Пришло время для свежего вливания. Ты занял бы трон, уже обеспечив себе наследника. Ко времени, когда Мерлин будет готов к этой роли, его давно отберут у нынешних воспитателей.

Мы дошли до черного пятна. Я остановился. Присел на корточки и осмотрел его.

— По-твоему, эта штука может убить тебя? — спросил я в конце концов.

— Знаю, что убьет.

— Ты не гнушался убийством невинных людей, чтобы манипулировать мной. И все же ты готов пожертвовать своей жизнью ради королевства.

Я взглянул на него.

— У меня самого руки не чисты, — сказал я, — и уж кто-кто, а я не осмелюсь судить тебя. Но не так давно, готовясь пройти Образ, я подумал, что изменилось мое отношение… к Эрику, к трону. Ты делаешь то, что делаешь, по-моему, из чувства долга. Сейчас я тоже ощущаю это чувство по отношению к Янтарю, по отношению к трону. На самом деле даже более того. Гораздо более, чем тогда. Но я осознал и кое-что еще, кое-что, чего долг не требует от меня. Я не знаю, когда или как пропало это стремление, и я изменился, но я не хочу трона, Папа. Прости, если это спутает твои планы, но я не хочу быть королем Янтаря. Прости.

Затем я отвернулся и стал смотреть на пятно. Услышал, как он вздохнул.

Затем:

— Сейчас я намерен отослать тебя домой, — сказал он. — Оседлай коня и возьми провизию. Езжай куда-нибудь из Янтаря… в любое место поуединенней.

— Моя гробница сойдет?

Папа фыркнул и слегка усмехнулся.

— Сойдет. Иди туда и жди моей воли. Мне надо кое-что обдумать.

Я встал. Он протянул правую руку и положил ладонь мне на плечо. Талисман пульсировал. Отец взглянул мне в глаза.

— Ни один человек не может иметь всего, что хочет, так, как он того хочет, — сказал он.

И вдруг меня будто отбросило, словно сила Козыря, только работающая наоборот. Я услышал голоса, затем вокруг себя я увидел комнату, из которой ушел. Бенедикт, Джерард, Рэндом и Дара по-прежнему были там. Я почувствовал, что Папа отпустил мое плечо. Затем он исчез, а я вновь оказался в Янтаре.

— Что за дела? — сказал Рэндом. — Мы видели, как Папа послал тебя назад. Между прочим, как он это сделал?

— Не знаю, — сказал я. — Но он подтверждает то, о чем нам рассказала Дара.

— Почему? — спросил Джерард.

— Он хочет, чтобы мы научились верить ей, — сказал я.

Бенедикт поднялся на ноги.

— Тогда я пойду и сделаю как было приказано.

— Он хочет, чтобы вы атаковали, затем отступили, — сказала Дара. — После чего будет необходимо лишь сдерживать их.

— Как долго?

— Он только сказал, что это будет очевидно.

Бенедикт выдал одну из своих редких улыбок и кивнул. Одной рукой он ухитрился извлечь футляр с картами, вынул колоду, большим пальцем выщелкнул особый Козырь, который я дал ему для Дворов.

— Удачи, — сказал Рэндом.

— Да, — согласился Джерард.

Я прибавил свои пожелания и посмотрел, как блекнет Бенедикт. Когда его радужное послесвечение исчезло, я обернулся и заметил, что Дара тихонько плачет. Высказываться по этому поводу я не стал.

— Теперь у меня тоже есть приказ… или что-то вроде, — сказал я. — Мне пора двигаться.

— А я вернусь обратно в море, — сказал Джерард.

— Нет, — услышал я голос Дары, когда двинулся к двери.

Я остановился.

— Ты останешься здесь, Джерард, и присмотришь за безопасностью самого Янтаря. Атак с моря не будет.

— Но я думал, местная оборона поручена Рэндому.

Она покачала головой.

— Рэндом присоединится к Джулиэну в Ардене.

— Ты уверена? — спросил Рэндом.

— Уверена.

— Хорошо, — сказал он. — Приятно знать, что он, по крайней мере, не забыл обо мне. Извини, Джерард. Это брейк, Джерард!

Джерард смотрел озадаченно.

— Надеюсь, Папа знает, что делает, — сказал он.

— Это мы уже проходили, — сказал я. — Пока.

Выходя из комнаты, я услышал шаги. Возле меня возникла Дара.

— Что еще? — спросил я.

— Я хотела пойти с тобой, куда бы ты ни направлялся.

— Я как раз направляюсь наверх собрать кое-какие припасы. Потом я направляюсь в конюшню.

— Я пойду с тобой.

— Я поеду один.

— Увы. Может, и к лучшему. Мне все равно надо поговорить с твоими сестрами.

— Их тоже пристроили к делу, а?

— Да.

Какое-то время мы шли в молчании, затем она сказала:

— Все совсем не так холодно и расчетливо, как кажется, Корвин.

Мы вошли в кладовую.

— Что совсем не так?

— Ты знаешь, о чем я.

— A-а, об этом. Ну хорошо.

— Ты мне нравишься. Это может длиться больше, чем тот день, если у тебя сохранились хоть какие-то чувства.

Гордость подсказала мне колючий ответ, но я придержал язык за зубами. За столетия кое-что да узнаёшь. Да, она использовала меня, верно, но в то же время она явно не была свободной в своей воле. Но самое худшее было то, что Папа хотел, чтобы я хотел Дару. Но я не позволил негодованию по этому поводу смешаться с моими реальными чувствами — или с тем, чем они могли стать.

Итак:

— Ты мне тоже нравишься, — сказал я и посмотрел на нее.

Судя по Даре, ее пора было поцеловать, что я и сделал.

— Мне пора.

Она улыбнулась и сжала мою руку. Затем ушла. Я решил пока не проверять своих растрепанных чувств. А просто собрал воедино.

Я оседлал Звезду и поехал через гребень Колвира, пока не добрался до гробницы. Расположившись снаружи, я закурил трубку и стал смотреть на облака. Я чувствовал, что у меня выпал слишком насыщенный день, а ведь едва миновало утро. Предчувствия играли в салочки в гротах моего разума, но ни одно из них я не позаботился бы пригласить на ленч.

 

III

Пока я сидел в полудреме, внезапно кто-то запросил связь. В одно мгновение я оказался на ногах. Это был Папа.

— Корвин, я принял решение, и время настало, — сказал он. — Обнажи левую руку.

Я так и сделал, пока его черты обретали реальность, выглядя все более и более царственными, странная печаль лежала на его лице, печаль, какую я раньше никогда не видел на лике Оберона.

Он взял мое запястье левой рукой, а правой вынул кинжал.

Я смотрел, как он надрезает мне кожу, потом кладет клинок обратно в ножны. Потекла кровь, а он сложил левую ладонь ковшиком и стал собирать кровь. Отпустил мою руку, накрыл левую ладонь правой и отшагнул. Подняв ладони к лицу, он дунул на них и быстро развел руки в стороны.

Хохлатая красная птица величиной с ворона — все перья цвета крови — посидела у него на ладони, переместилась на запястье, взглянула на меня. Даже глаза ее были красны, а в их взгляде, когда птица склонила голову набок и уставилась на меня, мелькнуло что-то знакомое.

— Это Корвин, тот, за кем ты должна следовать, — сказал Оберон птице. — Запомни его.

Затем он пересадил птицу на левое плечо, откуда она продолжала разглядывать меня, не делая и попытки сбежать.

— Сейчас ты должен идти, Корвин, — сказал он, — быстро. Садись на коня и поезжай на юг, уйди в Тень, насколько сможешь. Двигайся в «адской скачке». Уберись отсюда как можно дальше.

— Куда мне идти, отец? — спросил я его.

— Ко Дворам Хаоса. Дорогу знаешь?

— В теории. Я никогда не преодолевал это расстояние верхом.

Папа медленно кивнул.

— Тогда двигай, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты набрал как можно большую временную разницу по отношению к Янтарю.

— Ладно, — сказал я, — но я не понимаю.

— Поймешь, когда придет время.

— Но есть путь полегче, — запротестовал я. — Я могу добраться туда быстрее и с меньшими трудностями, просто свяжусь с Бенедиктом по его Козырю, и он проведет меня.

— Нет смысла, — сказал Папа. — Необходимо, чтобы ты шел длинным путем, потому что ты понесешь нечто, что будет тебе доставлено по пути.

— Доставлено? Как?

Он поднял руку и взъерошил красные птичьи перья.

— Вот этим твоим приятелем. Он не сможет долететь до Дворов… вовремя — нет.

— И что он мне принесет?

— Талисман. Сомневаюсь, что буду способен переместиться туда, когда закончу то, что мне нужно будет сделать с его помощью. Но сила Талисмана может потребоваться там, у Дворов.

— Ясно, — сказал я. — Но мне все равно не придется одолевать все расстояние. Я могу козырнуться туда, как только получу Талисман.

— Боюсь, что нет. Если я совершу то, что должен, на какой-то период Козыри могут отключиться.

— Почему?

— Потому что вся ткань существования будет подвергнута изменению. Езжай же, к черту! Садись на коня и — вперед!

Я встал и мгновение разглядывал его.

— Отец, а нет другого пути?

Он просто покачал головой и поднял руку. Начал блекнуть.

— Прощай.

Я развернулся и сел в седло. Было еще что сказать, но уже слишком поздно. Я направил Звезду в сторону тропы, что привела бы меня на юг.

Хоть Папа и умел играть с тканью Тени на вершине Колвира, я никогда не был способен на такое. Мне требовалась отъехать от Янтаря подальше, прежде чем начать перетасовку.

Все же, зная, что это можно сделать, я чувствовал, что стоит попробовать. Итак, прокладывая себе путь на юг по голому камню и вниз по скалистому ущелью, там, где завывал ветер, я попробовал закрутить ткань существования вокруг себя, пока направлялся к тропе, что вела к Гарнату.

…Небольшой островок синих цветов, как только я обогнул каменный выступ.

При этом я испытал восторг, потому что цветы были мельчайшей частью моих стараний. Я продолжил накладывать свою волю на мир, который ждал за каждым поворотом тропы.

Тень от треугольного камня поперек дороги… Ветер сменился…

Некоторые из усилий поменьше действительно срабатывали… А изгиб тропинки позади… Трещина… Древнее птичье гнездо, высоко на уступе скалы… Еще синие цветы…

Почему бы нет? Дерево… Другое…

Я почувствовал, как внутри меня переливается сила. Теперь — увеличим число изменений.

Затем мне пришла мысль по поводу новообретенной силы. Вполне возможно, что ранее удерживали меня от выполнения подобных манипуляций чисто психологические причины. До самого недавнего времени я рассматривал Янтарь как единую непреложную реальность, от которой все тени обретают свой облик. Теперь я осознал, что он был первым среди теней и что та земля, где стоял мой отец, представляла реальность порядком выше. Следовательно, хотя близость к нему и создает трудности, но не делает невозможным воздействовать на Тень в этих краях. И все же в других обстоятельствах я приберег бы силы, пока не добрался бы до точки, где тени перетасовывать легче.

Теперь, теперь же меня подгоняла необходимость. Мне приходилось лезть из шкуры вон, торопясь выполнить отцовское поручение.

Ко времени, когда я добрался до тропы, ведущей вниз по южному склону Колвира, характер местности уже изменился. Я смотрел на ряды спокойных уклонов, а не на крутой спуск, которым обычно был отмечен путь. Я уже находился на теневой земле.

По-прежнему слева от меня шрамом лежала черная дорога, но Гарнат, через который она шла, сохранился в чуть лучшем виде, чем тот, который я так хорошо знал. Очертания были мягче благодаря пучкам зелени, которая совсем близко подбиралась к смертельной полосе травы. Как будто мое проклятие на этой земле было чем-то смягчено. Иллюзия восприятия, конечно, поскольку это больше не был в точности мой Янтарь. Но: я сожалею о своей причастности к этому, обратился я мысленно, почти как в молитве. Сейчас я еду, чтобы исправить содеянное. Прости меня, о дух этого места. Взгляд переместился в сторону Рощи Единорога, но она была слишком далеко к западу, скрытая многими деревьями, чтобы хоть мельком увидеть священную прогалину.

Пока я спускался, склон стал ровнее, превращаясь в невысокую гряду всхолмья. Здесь я пустил Звезду быстрее, держась на юго-запад, затем, в конце концов, на юг. Ниже, еще ниже. На огромном расстоянии слева сверкнуло и засияло море. Вскоре нас разделит черная дорога, поскольку я спускался в Гарнат по направлению к ней. Неважно, что я делал с Тенью, не в моих силах стереть зловещее присутствие черной дороги. На деле самым быстрым путем будет путь, параллельный ей.

Наконец мы добрались до дна долины. Лес Ардена вздымался далеко справа, простираясь на запад, необъятный и освященный веками. Я ехал дальше, отрабатывая те изменения, какие мог, чтобы увести себя еще дальше от дома.

Стараясь оставить в пределах видимости черную дорогу, я держался от нее на почтительном расстоянии. Приходилось, раз уж она была единственным, чего я не мог изменить. Я держал между нами кустарник, деревья и низкие холмы.

Затем я пошел дальше, и структура почвы изменилась.

Прожилки агата… Кучи сланца… Потемневшая зелень…

Облака, плывущие по небу… Солнце, мерцающее и танцующее…

Мы прибавили шагу. Земля утонула в неподвижности. Тени удлинились, слились. Отступил лес. Справа выросла скальная стена, слева — еще одна… Холодный ветер преследовал меня в неровном каньоне. Полоски слоистых облаков — красные, золотые, желтые и коричневые — мелькнули мимо. Почва на дне каньона стала песчаной. Пыльные дьяволы завертелись вокруг нас. Я еще больше склонился вперед, когда дорога вновь стала забирать наверх. Стены накренились внутрь каньона, придвинулись ближе.

Путь сужался, сужался. Практически я мог коснуться обеих стен…

Их верхние края сошлись. Я ехал по затененному туннелю, сбавляя шаг по мере того, как становилось темнее… Вспыхнул фосфоресцирующий узор. Застонал ветер.

И — на волю!

Свет со стен был слепящ, и повсюду наросли гигантские кристаллы. Мы проскочили мимо, следуя идущей вверх тропе, что уводила прочь сквозь череду мшистых, поросших лесом ложбин; как земное стекло лежали недвижно небольшие, совершенно круглые водоемы.

Перед нами возникли высокие папоротники, и мы проложили путь напролом. Я услышал далекий звук трубы.

Поворачиваем и рысью… Теперь папоротники рыжие, разлапистые и низкие… За ними огромная равнина, розовеющая в вечернем свете…

Вперед, через бледные травы… Запах свежей земли… Горы или темные облака далеко впереди… Промельк звезд слева… Мимолетное дуновение влажного ветра… Синяя луна прыгает в небо… Мерцание среди темных массивов… Воспоминание и раскат грома… Запах бури и движение воздуха…

Сильный ветер… Облака наползают на звезды… Сверкающие вилы втыкаются в дерево справа от меня, превращая его в языки пламени… Покалывание… Запах озона… Потоки воды надо мной… Цепочка огней слева…

Грохот копыт по булыжной мостовой… Приближающийся странный автомобиль… Цилиндрический, пыхтящий… Мы еле избегаем столкновения… Меня преследует крик… Лицо ребенка в освещенном окне…

Грохот копыт… Всплеск… Торговые ряды и дома… Дождь начинается, стихает, прекращается… Наваливается туман, затягивает, сгущается, приобретает жемчужный оттенок от усиливающегося света слева…

Земля становится мягче, краснее… Свет внутри тумана становится ярче… Новый ветер, на этот раз сзади, накатывающее тепло… Воздух разрывается на части…

Небо в бледно-лимонный цвет… Оранжевое солнце мчится к полудню…

Сотрясение! Я этого не делал, все совершенно неожиданно… Земля под нами смещается — происходит что-то необычное. Новое небо, новое солнце, ржавая пустыня, в которую я только что въехал, — все это растягивается и сжимается, блекнет и возвращается. Доносится треск, и после очередного сжатия я обнаруживаю нас со Звездой в одиночестве посреди белого ничто — персонажи без декораций. Мы едем по ничему. Свет исходит отовсюду и освещает только нас. Ровный треск, словно весеннее половодье на русской реке — где когда-то я проезжал, — заполоняет мой слух. Звезда, который исходил многие тени, испуганно фыркает.

Я оглядываюсь по сторонам. Появляются расплывчатые очертания, они становятся резче, яснее. Окружение восстанавливается, хоть и в некоем застиранном виде. Часть пигментов вымыта из мира.

Мы сворачиваем налево, скачем к низкому холму, взбираемся на него, задерживаемся на вершине.

Черная дорога. Она кажется неестественной — и куда более, чем все остальное. Она идет рябью под моим взглядом, почти волнами. Треск продолжается, становится громче…

Ветер приходит с севера, поначалу ласковый, но набирающий силу. Глянув в ту сторону, я вижу клубящуюся массу темных облаков.

Я знаю, что должен мчаться так, как никогда раньше. Первичные подвижки разрушения и созидания происходят в тех краях, которые я посещал… когда? Неважно. Волны исходят от Янтаря, и этот мир тоже может исчезнуть — и я вместе с ним. Если Папа не сумеет сложить все обратно.

Я дернул поводья. Мы поскакали на юг.

Равнина… Деревья… Несколько разрушенных зданий… Еще быстрее…

Дым лесного пожара… Стена пламени… Исчезла…

Желтое небо, синие облака… Армада дирижаблей…

Еще быстрее…

Солнце раскаленным железом падает в ведро воды, звезды расползаются в полосы… Бледный свет ложится на прямую тропу… Из темных пятен эффектом Допплера плывут звуки, завывание… Ярче свет, тусклее перспектива… Серое — справа, слева… Еще ярче… Ничего, кроме тропы передо мной… Вой переходит в визг… Формы стягиваются в рулон… Мы скачем сквозь туннель Тени… Он начинает вращаться…

Поворот, поворот… Реальна только дорога… Мир утекает… Я свободнее сажусь в седле и еду, погоняемый силой, стремящейся отбросить меня от Янтаря и швырнуть к Хаосу… Ветер, и крик звенит в ушах… Никогда раньше я не пробивал своей властью Тень к ее пределам… Туннель становится скользким, без единой морщинки, как стекло. Я чувствую, что съезжаю в вихрь, мальстрем, сердце торнадо… Мы со Звездой истекаем потом… Дикое ощущение побега, как будто меня преследуют… Дорога превращается в абстракцию… Глаза жжет, когда я пытаюсь сморгнуть испарину… Мне не выдержать эту скачку дольше… В основании черепа начинает пульсировать…

Я чуть-чуть натягиваю повод, и Звезда сбавляет ход…

Стены моего туннеля из света становятся зернистыми… Пятна серого, черного, белого, больше напоминает маскировочную ткань «камуфляж»… Коричневый… Оттенок синего… Зеленый… Вой понижается до шума, громыхание, стихает… Тише ветер… Приходят и уходят странные фигуры…

Медленнее, медленнее…

Тропы нет. Копыта Звезды тонут во мху. Небо синее, облака белые. В голове совершенно пусто. Я натягиваю поводья. Я…

Крошечное.

Опустив взгляд, я испытал шок. Я стоял на окраине игрушечной деревни. Дома, что я мог бы положить на ладонь, миниатюрные дороги, крошечные транспортные средства едут по ним…

Я оглянулся. Мы раздавили несколько этих крохотных жилищ. Я глянул по сторонам. Слева их было поменьше. Я осторожно направил Звезду туда, продолжил движение, пока мы оттуда не убрались. На душе остался скверный осадок — чем бы они ни были — кто бы ни жил там. Но изменить ничего я уже не мог.

Я вновь отправился в путь, проходя сквозь Тень, пока не набрел на то, что казалось заброшенной каменоломней под зеленоватым небом. Здесь я чувствовал себя поспокойнее. Я спешился, отпил глоток воды, походил, разминаясь.

Глубоко вдохнул влажный воздух, что объял меня. Теперь я находился далеко от Янтаря, почти так, как никому обычно не нужно было заходить, и здорово продвинулся по дороге в Хаос. Раньше я редко забирался так далеко. Я выбрал этот мир, чтобы остановиться и отдохнуть, потому что он представлял собой самое близкое к привычной реальности, за которую я смог ухватиться, — так как скоро перемены станут все более и более радикальными.

Я разминал свои затекшие мускулы, когда услышал пронзительный крик в воздухе высоко надо мной.

Я поднял взгляд и увидел падающий темный силуэт, и Грейсвандир рефлекторно прыгнула мне в руку. Но свет упал под должным углом, и крылатая фигура вспыхнула огнем.

Знакомая мне птица покружила, покружила и опустилась на мою протянутую руку. Испуганные глаза разглядывали меня с необычайной разумностью, но я не обратил на это особого внимания, как могло быть в любом другом случае. Вместо этого я сунул Грейсвандир в ножны и потянулся за тем, что принесла птица. За Талисманом Закона.

Так я узнал, что Папина попытка, в чем бы она ни заключалась, завершена. Образ или восстановлен, или исчез. Папа или жив, или мертв. Выберите пару из любой колонки. Теперь результаты его действия распространятся от Янтаря по всей Тени, как рябь в общеизвестном пруду. Довольно скоро я узнаю об этом значительно больше. Пока же у меня есть приказ.

Я закинул цепь на шею и дал Талисману упасть мне на грудь. Вновь сел верхом на Звезду. Моя кровная птица-сестра испустила короткий крик и поднялась в воздух.

Мы вновь двинулись в путь.

…Через местность, где небо белело, пока темнела земля. Затем земля вспыхнула, а небо почернело. Затем наоборот. И опять… с каждым шагом эффект менялся, а когда мы прибавили шагу, превратился в стробоскопическую череду неподвижных кадров, постепенно разрастающихся в дерганый мультик, затем — в раздражающую сверхактивность немого кино. В конце концов все поплыло пятнами.

Мимо мелькали световые точки, похожие на метеоры или кометы. Я начал ощущать пульсацию, словно некое космическое сердцебиение. Все вокруг меня пришло во вращение, как будто я влип в вихрь.

Что-то было не так. Казалось, я теряю контроль. Могло ли быть, что результаты Папиных дел уже добрались до участка Тени, через который я проходил? Это казалось маловероятным. И все же…

Звезда споткнулся. Падая, я накрепко вцепился в гриву, не желая терять лошадь в Тени. Ударился плечом о твердую поверхность и некоторое время лежал в отключке.

Когда части мира вновь собрались в единое целое, я сел и огляделся.

Камуфляжные сумерки продолжались, но пропали звезды. Вместо них в воздухе парили и порхали крупные скалы различных форм и размеров. Я поднялся на ноги и осмотрелся по сторонам.

Возможно, оттуда, куда я смотрел, неровная каменистая поверхность, на которой я стоял, сама была лишь булыжником размером с гору, парящим вместе с другими. Звезда поднялся и стоял, дрожа, возле меня. Абсолютная тишина окружала нас. Неподвижный воздух был холоден. В поле зрения не было ничего живого. Место это мне не понравилось. Я не стал бы здесь задерживаться по собственному желанию. Я опустился на колени, чтобы осмотреть копыта Звезды. Я хотел как можно скорее уехать отсюда, и желательно верхом.

Занимаясь этим, я услышал негромкий смешок, который мог исходить из вполне человеческой глотки.

Я приостановился, положив ладонь на рукоять Грейсвандир и разыскивая источник звука.

Ничего. Нигде.

И все же я слышал его. Я медленно повернулся, оглядываясь по сторонам. Нет…

Затем смешок раздался вновь. Только на этот раз я сообразил, что источник находится наверху.

Я осмотрел дрейфующие скалы. Трудно было прикинуть размеры этих подернутых тенью валунов…

Есть!

В десяти метрах над землей и в тридцати слева от меня на верхушке небольшого острова в небе стояло то, что походило на человека и разглядывало меня. Я прикинул варианты. Чем бы оно ни было, кажется, оно находилось слишком далеко, чтобы представлять угрозу. Я был уверен, что смогу убраться отсюда раньше, чем оно доберется до меня. Я сделал движение, чтобы сесть верхом.

— Бесполезно, Корвин, — воззвал голос, слышать который сейчас мне хотелось менее всего. — Ты заперт здесь. Нет тебе отсюда пути без моего разрешения.

Я улыбнулся, садясь в седло, затем вытащил Грейсвандир.

— Давай выясним, — сказал я. — Попробуй встать на моем пути.

— Ну ладно, — сказал он, и из голой скалы выпрыгнули языки пламени, воздвигая вокруг меня полный круг, — облизывающиеся, раскидывающиеся, беззвучные.

Звезда взбесился. Я кинул Грейсвандир обратно в ножны, накинул край плаща на глаза Звезде, произнес успокаивающие слова. Пока я этим занимался, круг увеличился, пламя отступило до края огромной скалы, на которой мы стояли.

— Убедился? — донесся голос. — Места слишком мало. Поезжай в любом направлении. Твой конь снова ударится в панику до того, как ты сможешь перейти в Тень.

— Прощай, Брэнд, — сказал я и пришпорил Звезду.

Я, как на ипподроме, по большому кругу против часовой стрелки проскакал по скалистой поверхности, заслоняя правый глаз Звезды от пламени, бушующего на периферии скалы. Я слышал, как Брэнд опять хмыкает, не сообразив, что я делаю.

Пара крупных скал… Хорошо. Я проехал мимо, продолжая держаться курса. Теперь иззубренный гребень камня слева от меня, подъем, спуск… Путаница теней отброшена огнями поперек моей дороги… Туда. Вниз… Вверх… Чуть-чуть зеленого в лоскуте света… Я смог почувствовать, что началось смещение.

Тот факт, что нам легче выбирать курс по прямой, вовсе не значит, что это единственный способ. Но нас так долго убеждали в этом, что мы склонны забывать: можно добиться того же эффекта и двигаясь по кругу…

Я смог ощутить смещение сильнее, как только вновь приблизился к двум большим скалам. Брэнд тоже к тому времени просек.

— Прекрати, Корвин!

Я продемонстрировал ему палец в непристойном жесте и срезал угол между скалами, направляясь в узкий каньон, испещренный пятнышками желтого света. Согласно спецификации.

Сдернув плащ с головы Звезды, я тряхнул поводья. Справа каньон резко обрывался. Мы проследовали по нему на куда лучше освещенный проспект, который по мере движения расширялся и светлел.

…По ту сторону выпирающего выступа молочное небо потемнело до цвета жемчуга.

Скачем мощнее, быстрее, дальше… Зубчатый утес венчает верхнюю осыпь слева от меня, зеленея перекрученными знаками кустарников под тронутым розовым небом.

Я ехал, пока зелень не посинела под желтыми небесами, пока каньон не поднялся, чтобы встретиться с лавандовой равниной там, где перекатывались оранжевые камни, стоило земле вздрогнуть в такт ударам копыт. Я пересек ее под кружащимися кометами, добравшись до берега кроваво-красного моря в краю, где ароматы густы и пьянящи. Я проскакал большое зеленое солнце и маленькое бронзовое, промерил копытами лошади тот берег, где между морем и небом сталкивались флоты скелетов, а змеи глубин окружали оранжево- и синепарусные корабли. Талисман пульсировал на моей груди, и я вытягивал из него силы. Поднялся дикий ветер и вознес нас сквозь медного цвета небо над завывающей пропастью, которая растянулась, кажется, до бесконечности — чернодонная, пронизанная искрами, дымящаяся пьяными ароматами…

За спиной несмолкающий гром… Тонкие линии, похожие на кракелюры старой картины, рядом с нами, приближаются, повсюду… Холодный, убивающий запахи ветер преследует нас…

Линии… Трещины расширяются, чернота наплывает, чтобы наполнить собой… Темные полосы пробегают мимо, вверх, вниз, наслаиваясь друг на друга… Расставленная сеть, труд гигантского невидимого паука, ловушка для миров…

Вниз, вниз и вниз… Вновь земля, морщинистая и кожистая, как шея мумии… Беззвучен наш пульсирующий переход… Умирающий гром, стихающий ветер… последний вздох Папы? Теперь побыстрее и прочь…

Сужение линий, утончение мелких деталей, блекнущих в солнечном пекле… И все же еще быстрее…

Приближающийся всадник… Рука ложится на рукоять одновременно с моей… Это я. Я сам, возвращающийся назад? Одновременный салют друг другу… Друг сквозь друга, воздух будто касание воды, что высыхает в мгновение… Это зеркало Кэрролла, это Ратн-Я, это эффект Тир-на Ног’т… И по-прежнему далеко-далеко слева корчится что-то черное… Мы мчим по дороге… Она ведет меня дальше…

Белое небо, белая земля, и нет горизонта… Бессолнечно и безоблачно… Только черная нить там, далеко, и сверкающие пирамиды повсюду, массивные, сбивающие с толку…

Мы устали. Мне не нравятся эти края… Но мы обогнали того, кто бы нас там ни преследовал. Натягиваю поводья.

Я устал, но вновь ощущаю внутри странную жизненную силу. Она словно поднимается из груди… Талисман. Конечно. Я вновь сделал попытку выжать из него эту силу. Я почувствовал, как она растекается по моим членам, задерживается в кончиках рук и ног. Почти и как будто…

Да. Я потянулся и наложил волю на пустое геометрическое пространство. Оно стало меняться.

Движение. Пирамиды перетасовывались, темнея на ходу. Они сжались, они расплавились, они стали камнями. Мир перевернулся вверх тормашками, и я как будто уперся ногами в подкладку облака, наблюдая, как внизу-вверху проблескивает некий ландшафт.

Мимо меня, вверх, струился свет от золотого солнца под ногами. Это тоже прошло, и курчавящаяся земля потемнела, полыхающие воды поднялись, чтобы вытравить исчезающую землю. Выпрыгнули молнии, чтобы вонзиться в мир над головой, чтобы разбить его на части. Мир местами распался, и его куски падали вокруг меня.

Они принялись кружиться в накатившей волне тьмы.

Когда вновь появился свет, на этот раз голубоватый, у него не было источника, и он не освещал никакой земли.

…Золотые мосты пересекают пустоту длинными узкими лентами, один из них сверкает под нами прямо сейчас. Мы вихрем мчимся по нему, застывшему в холодной неподвижности статуи… Это длится, наверное, век. Феномен, схожий с гипнотизирующим действием скоростного шоссе, накатывает на меня, опасно убаюкивает.

Я делаю все, что могу, чтобы ускорить наш ход. Проходит еще один век.

В конце концов далеко впереди — темная размытая клякса, наша станция назначения, растущая, несмотря на нашу скорость, очень медленно.

Ко времени, когда мы достигаем его, он огромен — остров в пустоте, поросший золотыми металлическими деревьями…

Я останавливаю движение, которое занесло нас так далеко, и мы движемся вперед собственными усилиями, въезжаем в лес. Трава, похожая на алюминиевую фольгу, хрустит под ногами, пока мы проезжаем среди тех деревьев. Странные плоды, бледные и блестящие, свисают с ветвей вокруг. Не слышно никаких звуков зверей. Прокладывая путь в чащу, мы подъезжаем к небольшой прогалине, по которой жидким серебром протекает ручей. Там я спешиваюсь.

— Брат Корвин, — вновь раздается голос. — Я ждал тебя.

 

IV

Я посмотрел в чащу, посмотрел, как он выходит оттуда. Я не вынул своего оружия, как и он не вынул своего. Но мысленно потянулся в Талисман. После упражнений, которые только что завершил, я осознал, что могу этой штукой делать куда больше, чем просто контролировать погоду. Какова бы ни была сила Брэнда, я чувствовал, что сейчас у меня есть оружие, чтобы впрямую противостоять ему. Талисман запульсировал мощнее, как только я обратился к нему.

— Перемирие, — сказал Брэнд. — О’кей? Может, поговорим?

— Не вижу, что еще мы можем сказать друг другу, — сказал я.

— Если ты не дашь мне шанса, то никогда не узнаешь наверняка, разве не так?

Он подошел и остановился метрах в семи, перекинул зеленый плащ через плечо и улыбнулся.

— Хорошо. Говори, что бы это ни было, — сказал я.

— Я пытался остановить тебя, — сказал он, — мне нужно было добраться до Талисмана. Теперь ты знаешь, что он собой представляет, и понимаешь, насколько он важен.

Я ничего не сказал.

— Папа уже воспользовался им, — продолжал Брэнд, — и мне жаль, но я принес дурную весть: он не преуспел в том, что собирался сделать с его помощью.

— Что? Откуда ты знаешь?

— Я умею видеть сквозь Тень, Корвин. Я думал, наша сестрица нашептала тебе больше по этому поводу. Небольшим ментальным усилием я могу достичь любой точки, какую бы я ни выбрал. Естественно, меня заботит результат последнего деяния отца. Так что я наблюдал. Он умер, Корвин. Усилие для него оказалось чрезмерным. Он утратил контроль над силами, которыми манипулировал, и был разорван ими, пройдя чуть больше чем полпути сквозь Образ.

— Ты врешь! — сказал я, дотрагиваясь до Талисмана.

Брэнд покачал головой.

— Признаю, что готов пойти на ложь, чтобы достичь своих целей, но на этот раз я говорю правду. Папа мертв. Я видел, как он упал. Затем птица принесла тебе Талисман, как он того и желал. Мы остались во вселенной без Образа. Безобразной вселенной.

Я не хотел ему верить. Но существовала возможность, что Папа потерпел поражение. Насколько трудна и опасна задача, уведомлял меня единственный эксперт в этом деле — Дваркин.

— Поверим на мгновение в то, что ты сказал, тогда что же случится дальше? — спросил я.

— Все распадется, — отозвался он. — Уже сейчас Хаос бьет ключом, чтобы заполнить вакуум в Янтаре. Явью становится огромный вихрь, и он растет. Он распространяется во все стороны, уничтожая теневые миры, и не остановится, пока не дойдет до Дворов Хаоса, приведя все творение на круги своя, и Хаос как прежде будет править всем.

Я был ошеломлен. И я с таким трудом свалил из Гринвуда, прошел через все, добрался сюда, чтобы достичь вот такого финала? И я увижу, как все будет вырвано из смысла, формы, содержания, жизни, когда нас подтолкнут к чему-то вроде вселенской смерти?

— Нет! — сказал я. — Не может быть.

— Если только… — тихо сказал Брэнд.

— Если только что?

— Если только не будет начертан новый Образ, новый порядок, созданный для сохранения прежнего состояния.

— Хочешь сказать, надо вновь окунуться в ту чехарду и закончить работу? Но, по твоим словам, того мира больше нет.

— Нет. Конечно, нет. Месторасположение не важно. Где бы ни находился Образ, там и будет центр. Я могу сделать это прямо здесь.

— Думаешь, что можешь преуспеть в том, что не вышло у Папы?

— Мне придется попробовать. Я — единственный, кто знает достаточно и у кого есть достаточно времени перед тем, как придут волны Хаоса. Слушай, я признаю все, что, несомненно, рассказала тебе Фиона обо мне. Я злоумышлял и действовал. Я заключил сделку с врагами Янтаря. Я пролил нашу кровь. Я попытался выжечь твою память. Но мир — а я тоже живу здесь — будет сейчас уничтожен. Все мои планы — все! — станут ничем, если не сохранится хоть какая-то мера порядка. Наверное, я был обманут повелителями Хаоса. Мне трудно это признать, но сейчас я вижу подобную возможность. Хотя еще не поздно сорвать их планы. Мы можем выстроить новые бастионы порядка прямо здесь.

— Как?

— Мне нужен Талисман… и твоя помощь. Это будет основание нового Янтаря.

— Предположим — arguendo [9]Arguendo (лат.) — то есть спорно.
— я тебе помогу. Будет ли новый Образ таким же, как и старый?

Брэнд покачал головой.

— Такого быть не может — не более, чем тот, который пытался воссоздать Папа, будет похож на Образ Дваркина. Двум авторам не воспроизвести один и тот же сюжет на один и тот же лад. Личных стилистических различий нельзя избежать. И неважно, сколь упорно я буду стараться сдублировать Образ, мой вариант всегда будет слегка, но отличаться.

— И как же ты это сделаешь, — спросил я, — если ты не полностью настроен на Талисман? Тебе понадобился бы Образ, чтобы завершить процесс настройки — а, по твоим словам, Образ разрушен.

— Я сказал, что мне нужна твоя помощь, — заявил Брэнд. — Есть еще один способ настроить человека на Талисман. Он требует помощи того, кто уже настроен. Тебе потребуется спроецировать себя сквозь Талисман еще раз и взять с собой меня — внутрь и сквозь изначальный Образ, что лежит там.

— А потом?

— Ну, когда испытание высшим порядком пройдет, я буду настроен, ты отдашь мне Талисман, я нарисую новый Образ, и мы займемся делами. Все замкнулось. Жизнь продолжается.

— А Хаос?

— Новый Образ не будет искажен. У них больше не будет дороги, ведущей к Янтарю.

— Со смертью Папы как пойдут дела в новом Янтаре?

Брэнд криво улыбнулся.

— Мне кое-что причитается за мои болячки, так ведь? Я рискую жизнью, а прикуп не всегда так хорош.

Я улыбнулся ему в ответ.

— Кстати о воздаянии, а что мешает мне самому сделать рискованную ставку? — сказал я.

— То же, что помешало Папе, — все силы Хаоса. Они проявляются как некоего рода космический рефлекс, когда начинается такое воздействие. У меня больше опыта общения с ними, чем у тебя. У тебя не будет и шанса. У меня же — может быть.

— Теперь давай предположим, что ты врешь мне, Брэнд. Или будем столь любезны на иное предположение: в суматохе ты не все ясно разглядел. Допустим, Папа преуспел. Допустим, что уже сейчас существует новый Образ. Что случится, если ты сделаешь другой, здесь, сейчас?

— Я… Раньше такого не бывало. Откуда мне знать?

— Любопытно, — сказал я. — Смог бы этот Образ отщепить новую вселенную — Янтарь и Тень — только для тебя? Смог бы он отторгнуть нашу? Или просто тихо будет существовать в сторонке? Или чуть перекроет наш? К чему, как ты думаешь, приведет такой оборот дел?

Брэнд пожал плечами.

— Я уже ответил. Раньше такого никогда не было. Откуда мне знать?

— Но я думаю, что ты знаешь или имеешь очень хорошую догадку на этот счет. Я думаю, это ты планируешь, это ты и хочешь опробовать… потому что это все, что тебе осталось. Я понимаю это действие с твоей стороны, как знак того, что Папа преуспел и что ты выкладываешь последнюю карту. Но для этого тебе нужен я и тебе нужен Талисман. Ни того, ни другого у тебя нет.

Он вздохнул.

— От тебя я ожидал большего. Ну ладно. Ты ошибаешься, но пусть все останется так. Хотя послушай. Чем все потерять, я скорее готов разделить владение с тобой.

— Брэнд, — сказал я, — завязывай. Ты не получишь от меня ни Талисмана, ни помощи. Я выслушал тебя и думаю, что ты врешь.

— Ты боишься, — сказал он, — боишься меня. Я не виню тебя в твоем нежелании верить мне. Но ты совершаешь ошибку. Сейчас тебе нужен я.

— Тем не менее я сделал выбор.

Он шагнул ко мне. Еще раз…

— Все что хочешь, Корвин. Я могу дать тебе все, что сумеешь назвать.

— Я был с Бенедиктом в Тир-на Ног’т, — сказал я, — смотрел его глазами, слушал его ушами, когда ты сделал такое же предложение ему. Кончай, Брэнд. Я продолжу свою миссию. Если ты думаешь, что можешь остановить меня, то — рискни. Шанс сейчас не хуже и не лучше, чем в любой другой раз.

Я пошел к нему. Я знал, что убил бы его, если б добрался. Еще я знал, что не успею добраться до него.

Брэнд остановился. Сделал шаг назад.

— Ты совершаешь большую ошибку, — сказал он.

— Я так не думаю. Я думаю, что поступаю абсолютно правильно.

— Я не стану сражаться с тобой, — сказал он торопливо. — Не здесь, над бездной. Здесь все шансы у тебя. В следующий раз, когда мы встретимся, мне придется забрать у тебя Талисман.

— Зачем он тебе без настройки?

— Возможно, что существует еще какой-нибудь способ — более трудоемкий, но возможный. А пока — вот тебе шанс. До свидания.

Брэнд отступил в лес. Я пошел следом, но он исчез.

Я покинул тот край и поехал дальше по дороге через ничто. Мне претила сама мысль о том, что Брэнд мог говорить правду или, по крайней мере, полуправду. Но сказанное им не оставляло меня в покое. Предположим, Папа потерпел неудачу. Значит, дело мое безнадежно. Все кончено, и остальное лишь вопрос времени. Мне не хотелось оглядываться, так чтобы проверить, не нагоняет ли меня кто-нибудь или что-нибудь. Я перешел на сдержанный темп «адской скачки». Я хотел добраться до остальных, прежде чем волна Хаоса заберется так далеко: просто чтобы дать им знать, что я сохранил веру, чтобы они поняли, что в конечном счете я сделал все, что мог. Затем я задумался: как там сражение? И продолжается ли оно в тех же временных рамках?

Я мчался по мосту, который раскинулся под наливающимся светом небом. Пока он обретал вид золотой равнины, я обдумал угрозу Брэнда. Сказал ли он то, что сказал, просто чтобы разбудить сомнения, усилить мою тревогу и ослабить эффективность действий? Возможно. И все же, если Брэнду требуется Талисман, ему придется устроить на меня засаду. И мне следует принять во внимание ту странную власть, которую он приобрел над Тенью. Казалось почти невозможным подготовиться к нападению кого-то, кто может следить за каждым моим движением и перенестись в мгновение ока в самую выгодную для нападения точку. Как скоро это может случиться? Не слишком скоро, предположил я. Сначала он захочет потрепать мне нервы, — а я уже устал и достаточно сильно издерган. Мне придется отдохнуть, поспать — раньше или позже. Для меня было невозможно пройти то огромное расстояние на едином дыхании, и неважно, какой при этом будет темп «адской скачки».

Клубы розового, оранжевого и зеленого тумана пролетели мимо, закрутились вокруг меня, наполняя мир. Земля звенела под нами, точно металл. Над головой раздавались мелодичные звуки — будто там в вышине звенел хрусталь. Мысли мои танцевали. Возникали и исчезали случайные воспоминания о многих мирах. Ганелон, мой друг-враг, и мой отец, враг-друг, сливались и разделялись, разделялись и сливались. Где-то один из них спрашивал меня, у кого есть право на трон. Я думал, это был Ганелон, желающий узнать правомерность наших притязаний. Теперь я знал, что это был Папа, желающий знать мои чувства. Он все обдумал. Он принял решение. А я отступился. Было ли это задержанное развитие, желание освободиться от подобных затруднений или внезапное просветление, основанное на всем, что я испытал за последние годы, — медленно разрастающееся во мне, дарующее мне более зрелый взгляд на обременительную роль монарха, не задрапированную мгновениями славы, — я не знаю. Я помнил свою жизнь на тени Земля, как следовал приказам, как отдавал их. Лица плыли передо мной — люди, которых я узнал за столетия, — друзья, враги, жены, любовницы, родственники. Казалось, Лоррайн подманивала меня, Мойре смеялась, Дейрдре плакала. Я вновь сражался с Эриком. Я вспомнил свое первое прохождение Образа, еще мальчиком, а затем последнее, когда шаг за шагом ко мне возвращалась память. Убийства, воровство, рыцарство, соблазны вернулись, потому что, как сказал Мэллори, они были там. Я даже не был способен правильно разместить их во времени. Не было великого беспокойства, потому что не было огромной вины. Время, время и опять-таки время сточило острые края, отработало перемены, происшедшие во мне, Я видел бесконечную череду прежних себя как совсем других людей, своих знакомых, которых я перерос. Интересно, как же я мог быть хотя бы некоторыми из них. Пока я стремился вперед, сцены прошлого, похоже, уплотнили туман вокруг меня. И никакой поэзии. Битвы, в которых я участвовал, принимали осязаемую форму, не считая абсолютного отсутствия звуков, — блеск оружия, цвета униформы, знамена и кровь. И люди — большинство из которых давно мертвы — выходили из моей памяти, оживая безмолвно вокруг меня. Никто из них не был членом моей семьи, но все они были людьми, которые когда-то что-то для меня значили. И все же в этом не было особенного рисунка, никакой особой невероятности. Были благородные деяния, так же как и постыдные; враги, как и друзья, — и никто не обращал внимания на меня; все были захвачены некоей долгодлящейся чередой действий. Потом я заинтересовался природой земли, по которой ехал. Было ли это размытым вариантом Тир-на Ног’т, с какой-то чувствительной к разуму субстанцией в окрестности, что вытягивала из меня и проецировала эту панораму: «Вот это твоя жизнь»? Или я просто взялся ловить галлюцинации? Я был утомлен, озабочен, встревожен, подавлен и двигался по дороге, которая обеспечивала монотонную, тихую симуляцию ощущений того сорта, что склоняют к размышлениям… Я сообразил, что некоторое время назад потерял контроль над Тенью и сейчас просто следую напрямик по этой местности, пойманный зрелищем в ловушку какого-то воплощенного нарциссизма… Затем я осознал, что мне придется остановиться и отдохнуть — вероятно, даже немного поспать, — хоть я и боялся поступать так в этих краях. Мне пришлось вырваться на свободу и найти дорогу в более спокойное пустынное место…

Я вывернул окружение. Перекрутил все вокруг. Вырвался.

Вскоре я ехал по неровной гористой местности и совсем скоро доехал до пещеры, о чем и мечтал.

Мы зашли внутрь, и я позаботился о Звезде. Поел и выпил ровно столько, чтобы притупить голод. Огня я не разводил. Закутался в плащ и прихваченное с собой одеяло. В правой руке я держал Грейсвандир. Я лег лицом ко тьме снаружи пещеры.

Я чувствовал себя слегка больным. Я знал, что Брэнд лжец, но его слова все равно обеспокоили меня.

Но в стремлении поспать я всегда был хорош. Я закрыл глаза и провалился в сон.

 

V

Меня разбудило ощущение чьего-то присутствия. Или, может быть, это был шум и ощущение чьего-то присутствия. Как бы там ни было, я проснулся и понял, что в пещере не один. Я сжал руку на рукояти Грейсвандир и открыл глаза. И это было моим единственным движением.

Мягкий свет, похожий на сияние луны, проникал в зев пещеры. Рядом у входа стояла фигура, вероятно человеческая. Свет был таким, что я не мог сказать, стояла она ко мне лицом или спиной. Но тут она шагнула ко мне.

Я вскочил на ноги, острие клинка нацелилось в грудь незнакомцу. Фигура остановилась.

— Мир, — сказал человеческий голос на тари. — Я всего лишь укрываюсь от бури. Могу ли я разделить с тобою пещеру?

— Что за буря? — спросил я.

Как бы в ответ прокатился раскат грома, преследуемый порывом ветра, который принес запах дождя.

— Да, гремит основательно, — сказал я. — Устраивайся поудобнее.

Он сел подальше от входа, спиной к правой стене пещеры.

Я свернул одеяло в тючок и устроился напротив него. Нас разделяло около четырех метров. Я выудил трубку и набил ее, затем опробовал спички, которые сохранились при мне еще с тени Земля. Спичка загорелась, избавив меня от множества хлопот. У табака был хороший запах, смешавшийся с влажным ветром. Я прислушивался к звукам дождя и смотрел на темный силуэт незнакомца. Я обдумал возможную опасность, но голос, который ко мне обратился, не принадлежал Брэнду.

— Это не естественная буря, — произнес этот голос.

— Да? То есть?

— Просто она идет с севера. А здесь в это время года бури никогда не приходят с севера.

— Если верить летописям.

— С другой стороны, я никогда не видел, чтобы буря так себя вела. Я весь день наблюдал за ее приближением — просто ровная линия, медленно продвигающаяся, фронт похож на лист стекла. Было так много молний, что туча смахивала на гигантское насекомое с сотней сверкающих ног. Весьма неестественно. А позади нее все становилось искаженным.

— Это случается и в ливень.

— Но не так сильно. Похоже, все меняет свой облик. Расплывается. Словно мир плавится… или вываливается из формы.

Я пожал плечами. Я думал, что забрался достаточно далеко, опередив темные волны, чтобы немного передохнуть. К тому же он мог ошибаться, и это просто необычная буря. Но я не хотел полагаться на случай. Я встал и повернулся к дальнему концу пещеры. Свистнул.

Нет ответа. Я вернулся и пошарил на ощупь.

— Что-то не так?

— Лошадь исчезла.

— Может, убрела куда-то?

— Может быть. Но я всегда считал, что Звезда соображает лучше.

Я подошел ко входу в пещеру, но ничего не увидел. За тот миг, пока я там стоял, ухитрился наполовину вымокнуть. Я вернулся на свое место у левой стены.

— По мне, так вполне заурядная буря, — сказал я. — В горах они бывают весьма скверными.

— Наверное, ты знаешь окрестности лучше меня?

— Нет, я просто еду мимо… и мне бы лучше поскорее продолжить путь.

Я коснулся Талисмана. Мысленно потянулся в него, затем сквозь, наружу и вверх. Я почувствовал бурю вокруг себя и приказал ей уйти, красные всплески энергии согласовывались с ударами сердца. Затем я прислонился к стене, нашел еще одну спичку и снова зажег трубку. Все-таки потребуется какое-то время, пока силы, которыми я манипулирую, завершат свою работу с грозовым фронтом такой протяженности.

— Буря долго не продлится, — сказал я.

— Откуда ты знаешь?

— Конфиденциальная информация.

Незнакомец хмыкнул.

— Согласно некоторым предсказаниям, вот так и наступит конец света — откуда-то с севера придет странная буря.

— Верно, — сказал я, — так оно и есть. Но беспокоиться не о чем. Скоро все закончится, так или иначе.

— Этот камень, что ты носишь… Он испускает свет.

— Да.

— Ты шутил о конце света… или нет?

— Нет.

— Ты заставляешь меня вспомнить строчки из Святой Книги… Архангел Корвин пройдет пред бурей с молнией на груди… [12]Архангел — греч. archangelos, то есть «ангелоначальник», в христианских представлениях старшие ангелы, в иерархии стоят ниже властей (особого рода космических духов, воплощающих принцип повелевания в послушании, непогрешимой иерархической стройности) и выше собственно ангелов. Впервые термин появляется в грекоязычной иудейской литературе предхристианского времени. Представляет собой искаженное словосочетание sar haggadol («великий князь»). Древнее предание говорит о семи Архангелах, самый известный из которых, пожалуй, Михаил, верховный военачальник небес, полководец ангелов и людей в космической войне с дьяволом. Сравним текст из «Апокалипсиса Иоанна Богослова»: «И я видел семь Ангелов… и дано им семь труб», «Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть деревьев сгорела, и вся трава зеленая сгорела».
Тебя же не Корвином зовут?

— А как там дальше?

— …Когда спросят, куда он идет, он ответит: «На край Земли», туда он идет, не ведая ни того, что враг поможет ему против другого врага, ни того, кого коснется Рог.

— И это все?

— Об Архангеле Корвине — все.

— В прошлом у меня были трудности с Писанием. Оно говорит достаточно для того, чтобы заинтересовать, но всегда не достаточно, чтобы начать действовать немедля. Как будто автор получает удовольствие от ложных надежд. Один враг против другого? Рог? Хоть убей, не понимаю.

— А куда ты идешь?

— Если не найду лошадь, то не очень далеко.

Я вернулся ко входу в пещеру. Все успокаивалось, на западе разливалось сияние, словно от прячущейся за облаками луны, и еще одно зарево занималось на востоке. Я посмотрел в оба конца тропы и на склон в долину. Ни одной лошади в поле зрения. Вернулся обратно в пещеру. Однако почти сразу я услышал ржание Звезды далеко внизу.

Я окликнул незнакомца в пещере:

— Мне нужно уходить. Можешь взять одеяло.

Не знаю, ответил ли он мне, потому что я сразу вышел на мелкий дождь, направившись вниз по склону. И вновь я протиснулся сквозь Талисман, и морось прекратилась, сменившись туманом.

Камни были скользкие, но я проделал половину пути вниз, ни разу не споткнувшись. Затем приостановился, чтобы восстановить дыхание и сориентироваться. Я не мог определить точно, откуда доносилось ржание Звезды. Лунный свет был чуть ярче, видимость чуть лучше, но я ничего не увидел, вглядываясь в распахнувшийся передо мной вид. Несколько минут я прислушивался.

Затем услышал ржание еще раз — снизу и левее, от темного валуна, кайрна или обнажения скальной породы. У основания его, в тени, царила какая-то суета. Двигаясь быстро, насколько осмеливался, я направился туда.

Добравшись до ровной поверхности и торопясь к месту событий, я прошел мимо очагов тумана, слегка расшевеленного ветерком с запада. Туман серебристыми змейками обвивался вокруг моих щиколоток. Я услышал хруст, словно что-то тяжелое протолкнули или перекатили по каменистой поверхности. Затем я уловил отблеск света у основания темной массы, к которой приближался.

Подобравшись поближе, я увидел очерченные прямоугольником света небольшие человекоподобные фигуры, с трудом сдвигающие огромную каменную плиту. Слабое эхо цокота и еще одно ржание донеслись с их стороны. Затем камень стал сдвигаться, поворачиваясь, словно дверь, которой он, вероятно, и был. Светлое пятно уменьшилось, сузилось, исчезло с гулким звуком, и все фигуры скрылись за каменной дверью.

Когда я наконец добрался до того каменного уступа, вновь воцарилась тишина. Я прижал ухо к камню, но ничего не услышал. Кем бы они ни были, они увели моего коня. Я всегда недолюбливал конокрадов и в прошлом убил немалое их число. А сейчас мне как никогда нужна была лошадь. Так что я принялся шарить вокруг, отыскивая края каменных ворот.

Не слишком сложно оказалось нащупать их кончиками пальцев. Вероятно, я нашел их скорее, чем сумел бы при дневном свете, когда все смешивается и сливается, сбивая зрение с толку. Выяснив расположение двери, я стал искать какую-нибудь ручку, за которую можно потянуть. Похитители, кажется, были мелкими ребятишками, так что искал я внизу.

В конце концов я обнаружил нечто подходящее и взялся за это. Затем потянул, но дверь была упрямой. Либо они были непропорционально сильны, либо имелся какой-нибудь фокус, который я упустил.

Неважно. Есть время для нежностей и время для грубой силы. Я одновременно был зол и торопился, так что ни секунды не сомневался.

Я снова налег на плиту, напрягая мышцы рук, плеч, спины и мечтая, чтобы поблизости оказался Джерард. Дверь заскрипела. Я продолжал тянуть. Она слегка сдвинулась — на дюйм, наверное, — и застряла. Я не ослабил, а усилил попытки. Дверь вновь заскрипела.

Я отклонился назад, перераспределил вес и уперся левой ногой в каменную стену рядом с дверным проемом. Еще больше хруста и скрежещущий звук, будто что-то перемалывали, как только дверь опять сдвинулась — еще на дюйм или вроде того. Затем она встала, и я не сумел сдвинуть ее.

Я разжал пальцы и поднялся, разминая руки. Затем навалился на дверь плечом и толкнул обратно, в положение «полностью закрыто». Глубоко вдохнул и взялся за нее вновь.

Поставил левую ногу вновь туда, где она стояла. На этот раз никакого постепенного давления. Я разом дернул и одновременно оттолкнулся.

Изнутри раздались щелчок и скрежет, и дверь выдвинулась примерно на полфута, стеная во время движения. Хотя сейчас она вроде как двигалась посвободнее, так что я встал на ноги, сменил позицию — спиной к стене — и нашел точку опоры, достаточную, чтобы рвануть дверь наружу.

На этот раз дверь пошла легче, но я не удержался, чтобы не упереться в нее ногой, как только она начала открываться, и как следует не пнуть. Она повернулась на сто восемьдесят градусов, с громким гулом врезалась в камень с другой стороны, треснула в нескольких местах, покачнулась, упала и ударилась о землю с треском, разлетевшись вдребезги.

Грейсвандир очутилась у меня в ладони, прежде чем дверь распахнулась; я опустился на корточки и быстро заглянул за угол.

Свет… Там, внутри, было светло… От небольших ламп, свисающих с крюков вдоль стены… Возле ступеней… Уходящих вниз… Туда, где больше света и звуки… Похоже на музыку…

В поле зрения никого не было. Я было подумал, что тот жуткий грохот, который я устроил, привлек чье-то внимание, но музыка продолжалась. Либо звуки — каким-то образом — не доходили туда, либо им было наплевать. В любом случае…

Я поднялся и перешагнул порог. Нога ударилась о какой-то металлический предмет. Я поднял его и осмотрел. Согнутый засов. Они заперли за собой дверь. Я швырнул засов через плечо и принялся спускаться по лестнице.

Пока я приближался, музыка — скрипки и флейты — становилась громче. Сквозь светлый проем я увидел, что справа от меня у подножия лестницы начинается что-то вроде зала. Ступени были маленькие, и их было множество. Я не стал заботиться о скрытности, а заторопился вниз.

Когда я повернул и заглянул в зал, то увидел сцену из сна какого-нибудь пьяного ирландца. В дымном, освещенном факелами зале танцевала под музыку или осушала залпами нечто похожее на кружки с элем, притоптывая при том ногами, похлопывая по столам и по спинам друг друга, ухмылялась, смеялась и вопила орда краснолицых, одетых в зеленое человечков в метр ростом. Огромные бочки выстроились вдоль стены, и перед одной из них, вскрытой, выстроилась очередь пирующих. В яме в дальнем конце комнаты сверкало громадное пламя, дым его засасывало в трещину в каменной стене, зияла пара пещерных ходов наверху. Звезда был привязан к кольцу в стене возле очага, и крепыш в кожаном переднике правил и натачивал какие-то подозрительные инструменты.

Несколько лиц оборотилось ко мне, раздались крики, и музыка стихла. Тишина была почти абсолютной.

Я поднял клинок в позицию épée en garde, указал через комнату на Звезду. К тому времени ко мне были обращены все лица.

— Я пришел за своей лошадью, — сказал я. — Либо вы приводите Звезду ко мне, либо я пойду и заберу его. Во втором случае будет море крови.

Где-то справа прочистил горло один из мужчин, повыше и поседовласее остальных.

— Прими мои извинения, — начал он, — но как ты сюда попал?

— Вам нужна новая дверь, — сказал я. — Пойди и посмотри, раз неймется, и если это объяснит тебе ситуацию… что, кстати, вполне возможно. Я подожду.

Я сделал шаг в сторону и встал спиной к стене.

Он кивнул.

— Я так и сделаю.

И умчался мимо.

Я ощущал рожденную гневом силу, текущую в Талисман и обратно из него. Часть моего «я» хотела резать, рубить, пробить себе путь через комнату, другая желала более человеческого обхождения с народом, который так невысок по сравнению со мной самим; а третья и, наверное, более мудрая часть полагала, что задать трепку этим маленьким ребяткам будет не так-то просто. Так что я ждал, чтобы увидеть, насколько мой подвиг по вскрытию двери впечатлит их представителя.

Через несколько минут он вернулся, обойдя меня по большой дуге.

— Верните этому человеку его коня, — сказал он.

В зале прокатился внезапный шквал шепота. Я опустил клинок.

— Мои извинения, — сказал тот, что отдал приказ. — Мы не желаем ссор с такими, как ты. Разживемся где-нибудь еще. Надеюсь, никаких обид?

Человек в кожаном переднике отвязал Звезду и повел ко мне. Пирующие расступались перед ним, пока он вел моего коня через зал.

Я вздохнул.

— Я просто скажу, что на сегодня хватит, прощу и забуду, — сказал я.

Человечек схватил с ближайшего стола кружку и протянул мне. Увидев выражение моего лица, он отхлебнул из нее сам.

— Может, присоединишься к выпивке?

— Почему бы нет? — сказал я, взял кружку и осушил ее, пока человечек проделывал то же самое со второй.

Он подарил мне ласковую отрыжку и усмехнулся.

— Довольно мизерный глоток для человека твоих размеров, — сказал он затем. — Позволь мне принести тебе еще кружку, на дорожку.

Это был приятный эль, а мне хотелось пить после всех моих усилий.

— Ладно, — сказал я.

И не успели Звезду доставить ко мне, как хозяин уже послал за выпивкой.

— Можешь привязать повод за крюк вот здесь, — сказал человечек, указывая на низкий выступ, — и конь в безопасности, и под ногами не болтается.

Я, кивнув, так и поступил, как только мясник убрался. Больше на меня никто не смотрел. Прибыл кувшин их пойла, и человечек наполнил наши кружки. Один из скрипачей грянул свежий мотивчик. Мгновение спустя к нему присоединился второй.

— Присядь ненадолго, — сказал хозяин, ногой подталкивая ко мне скамью. — Обопрись о стену спиной. Тут дело не шуточное.

Я так и сделал, и он обогнул стол и уселся напротив меня, нас разделял кувшин. Было хорошо присесть на несколько минут, отвлечься ненадолго от путешествия, выпить немного эля и послушать живую мелодию.

— Не буду ни приносить извинений еще раз, — сказал мой товарищ, — ни объяснять ничего. Мы оба знаем, что это не недоразумение. Но у тебя на боку висит твое право, и его видно издалека, — он ухмыльнулся и подмигнул. — Так что я тоже полагаю, что на сегодня хватит. Голодать нам не придется. Мы просто не будем сегодня пировать. Красивую вещицу ты носишь на шее. Расскажешь о ней?

— Просто камень, — сказал я.

Танец возобновился. Голоса стали громче. Я прикончил выпивку, и он наполнил графин еще раз. Огонь колебался. Ночной холод выползал из моих костей.

— Уютное у вас здесь местечко, — сказал я.

— О да, уютное. Служит нам с незапамятных времен. Не хочется ли тебе обзорной экскурсии?

— Спасибо, нет.

— Понятно, что нет, но долг хозяина предложить. Если пожелаешь присоединиться к танцу, то — пожалуйста.

Я покачал головой и рассмеялся. Мысль о том, чтобы попрыгать в этом месте, навеяла образы из Свифта.

— Все равно спасибо.

Он вытащил глиняную трубку и принялся набивать ее. Я выбил свою собственную и последовал примеру хозяина. Вся опасность каким-то образом показалась давно минувшей. Он был достаточно разумный, этот маленький парень, а другие со своей музыкой и плясками теперь казались безвредными.

И все же… Я знал истории о таких посиделках, истории издалека, из такого далека… Проснуться утром, голым, в чистом поле, и никаких следов того, что было ночью… Все-таки я знал…

Несколько стаканов казались небольшой опасностью. Эль меня согрел, а причитания флейт и завывания скрипок были приятны после отупляющих взбрыков «адской скачки». Я откинулся и запыхтел трубкой. Смотрел на танцоров.

Маленький человечек говорил, говорил. Все остальные не обращали на меня никакого внимания. Хорошо. Я слушал какую-то фантастическую байку о рыцарях, войсках и сокровищах. Хоть я и слушал ее менее чем вполуха, она баюкала меня, даже заставила пару раз хмыкнуть.

А изнутри мое более гадкое и, как всегда, более мудрое «я» предупреждало: ну ладно, Корвин, с тебя хватит. Пора уходить…

Но, словно по волшебству, мой бокал вновь был наполнен, и я взял его и отхлебнул. Еще раз, пока все хорошо.

Нет, сказало второе мое «я», он же накладывает на тебя заклятие. Не чувствуешь, что ли?

Я не понимал, как какой-нибудь карлик сможет упоить меня в дым. Но я устал и не слишком много ел. Наверное, было бы благоразумно…

Я почувствовал, что засыпаю. Положил трубку на стол. Каждый раз, когда я мигал, казалось, требовалось все больше времени, чтобы вновь открыть глаза. Мне было так приятно и тепло сейчас, и какое-то восхитительное онемение усталых мышц, совсем чуть-чуть.

Я опять поймал себя на том, что отрубаюсь, — дважды. Постарался думать о своей миссии, о личной безопасности, о Звезде… Что-то промямлил, все еще смутно бодрствующий с закрытыми глазами. Было бы хорошо просто еще полминуты вот так посидеть…

Голос маленького человечка, такой музыкальный, стал монотоннее, упал до низкого жужжания. Было совсем не важно, что он там говорил…

Заржал Звезда.

Я резко выпрямился, раскрыв глаза, и расклад, вскрывшийся передо мной, выдул весь сон у меня из головы.

Музыканты продолжали свое представление, но никто теперь не танцевал. Все пирующие приближались ко мне. Каждый что-нибудь держал в руке — фляжку, дубинку, клинок. Один, в кожаном переднике, размахивал мясницким ножом. Мой собутыльник взял прислоненную до того к стене крепкую палку. Несколько человек вооружились предметами меблировки. И еще целая куча валила из пещер возле очага, и они тащили камни и дубинки. Все следы веселости исчезли, и их лица сейчас были либо бесстрастны, либо искажены гримасами ненависти, либо улыбались весьма гадостными улыбками.

Злость вернулась, но это был не тот накал добела, что я чувствовал раньше. У меня, разглядывающего эту орду, не было желания разбираться с ней. Благоразумие утихомирило мой гнев. У меня была миссия. Мне не следует рисковать своей шеей, если я могу придумать иной способ справиться с проблемами. Другое дело — был ли этот иной способ.

Я сделал глубокий вдох. Увидел, что они готовы броситься на меня, и подумал вдруг о Брэнде и Бенедикте в Тир-на Ног’т, Брэнде, даже не полностью настроенном на Талисман. Я черпнул силу из огненного камня еще раз, напряженный еще больше и готовый ответить налево и направо, если до этого дойдет. Но сначала я бы попытался добраться до их нервной системы.

Я не знал, как это делал Брэнд, так что просто потянулся сквозь Талисман, словно воздействовал на погоду. Странно, музыка все еще играла, как будто это действие маленького народа было лишь неким наводящим жуть продолжением их танца.

— Стойте смирно, — сказал я вслух и пожелал этого, поднимаясь на ноги. — Замрите. Обратитесь в статуи. Вы все.

Я почувствовал тяжкую пульсацию на моей груди. Почувствовал, как вырываются наружу красные силы, равно так же, как и в иных случаях, когда я задействовал Талисман.

Мои крошечные разбойники застыли. Ближайшие стояли истуканами, но кое-где на тылах еще было какое-то движение. Затем флейты испустили сумасшедший вопль, замолкли скрипки. И все-таки я не знал, добрался ли я до них, или они замерли сами по себе, узрев меня в полный рост.

Затем я почувствовал огромные волны силы, что истекали из меня, укладывая все собрание в сжимающуюся матрицу. Я почувствовал, что все они попались в ловушку выражения моей воли, и я протянул руку и отвязал Звезду.

Удерживая их концентрацией так же, как обычно фиксируешь окружающее при переходе через Тень, я повел Звезду к двери. Затем обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на застывшее сборище, и подтолкнул Звезду вперед себя вверх по лестнице. Идя следом, я прислушивался, но звуков возобновляющейся деятельности снизу не доносилось.

Когда мы выбрались, рассвет уже заставил побледнеть восток. Странно, но, садясь в седло, я услышал отдаленные звуки скрипки. Мгновением позже в мелодию вступили флейты. Казалось, будто им было совершенно неважно, преуспеют они или потерпят неудачу в своих замыслах против меня; вечеринка явно продолжалась.

Когда я направился на юг, из дверей, откуда я только что вышел, меня окликнула маленькая фигурка. Это был их главный, с которым я пил. Я натянул поводья, чтобы лучше уловить его слова.

— И куда же ты держишь путь? — крикнул он мне.

Почему бы нет?

— На край Земли! — прокричал я в ответ.

Он отколол джигу над своей разбитой дверью.

— Доброй дороги, Корвин! — крикнул он.

Я помахал ему. Действительно, почему бы нет? Иногда чертовски трудно уговорить танцора не танцевать.

 

VI

Я проехал чуть больше тысячи метров в ту сторону, что была югом, и все осталось позади — земля, небо, горы. Я стоял перед равниной белого света. Тогда я вспомнил о незнакомце в пещере и его словах. Он чувствовал, что мир стирается бурей, что событие это перекликается с какой-то из местных апокалиптических легенд. Наверное, перекликается. Наверное, это волна Хаоса, о которой говорил Брэнд, — движущаяся, проходящая мимо, разрушающая, уничтожающая. Но не тронувшая этот край долины. Почему он остался таким?

Затем я вспомнил свои действия, когда попал под дождь. Я использовал Талисман, силу Образа внутри него, чтобы обуздать бурю над этим участком. И если это больше, чем обычная буря? Образ преобладал раньше над Хаосом. Может ли эта долина, где я остановил дождь, быть теперь маленьким островком в море Хаоса? И если так, то куда мне держать путь?

Я посмотрел на восток, где разгорался день. Никакого вновь взошедшего солнца не горело в небесах, а скорее огромная, ослепительно отполированная корона, и сверкающий меч свисал сквозь нее. Откуда-то я слышал птичье пение, звуки были почти похожи на смех. Я склонился вперед и закрыл лицо руками. Безумие…

Нет! Я и раньше бывал в жутких тенях. Чем дальше путешествуешь, тем необычнее они становятся. Пока… О чем же я думал той ночью в Тир-на Ног’т?

Мне припомнились две строчки из рассказа Айзека Дайнесена, строчки, которые достаточно смутили меня, чтобы запасть мне в память, несмотря на то что в те времена я был Карлом Кори: «…Не многие люди могут сказать о себе, что они свободны от веры в то, будто мир, который они видят вокруг себя, в действительности создан их собственным воображением. Значит, мы довольны им, гордимся им?» Итог излюбленного семейного философского времяпрепровождения. Создаем ли мы теневые миры? Или они существуют там независимо от нас, ожидая звука наших шагов? Или нечестно исключаемое нечто среднее? Вопрос в «более или менее» — или же в «либо-либо»? Внезапно в горле родился сухой смешок, когда я сообразил, что ответ наверняка могу никогда не узнать. И все же, как я думал той ночью, существует край, край, где наступает конец «я», край, где солипсизм больше не является благовидным ответом на вопрос о местах действия, которые мы посещаем, об артефактах, которые мы обнаруживаем там. Существование таких краев, таких артефактов говорит, что здесь, по меньшей мере, кроется различие, и если так, то, наверное, оно проходит и по нашим теням тоже, информируя их с помощью alter ego, загоняя наше ego на сцену поменьше. Поскольку это — я чувствовал — и есть такой край, край, где неприменимо: «Значит, мы довольны им, гордимся им?», равно как и мое проклятие — рассеченная долина Гарната, — этот край оказался куда ближе к дому. Во что бы я в конечном счете ни верил, я чувствовал, что вот-вот войду в землю абсолютного alter ego. Моя власть над Тенью могла отказать мне за этой гранью.

Я сел прямо и прищурился от яркого света. Сказал слово Звезде и тряхнул поводья. Мы двинулись вперед.

На мгновение мы словно бы въехали в туман. Только этот был гораздо ярче, и не было абсолютно никаких звуков. Затем мы стали падать.

Падать или планировать. После первоначального потрясения сказать было трудно. Сначала было ощущение спуска — наверное, усиленное тем фактом, что Звезда запаниковал, когда это началось. Но скакать оказалось не по чему, и немного спустя Звезда перестал дергаться, если не считать дрожи и тяжелого дыхания.

Я держал поводья в правой руке, а левой вцепился в Талисман. Я не знаю в точности, чего я пожелал или как потянулся в него, но я хотел выбраться из этого яркого ничто, чтобы еще раз найти дорогу и добраться до цели путешествия.

Я потерял счет времени. Ощущение спуска исчезло. Двигался ли я или, скорее, парил? Сказать было невозможно. Свечение действительно было свечением, или все-таки чем-то иным? И это гробовое безмолвие… Я содрогнулся. Здесь присутствовал даже еще больший сенсорный голод, чем в дни моей слепоты в моей прежней камере. Здесь не было ничего — ни шороха удирающей крысы, ни скрежета моей ложки о дверь, ни сырости, ни холода, ни структуры. Я продолжал тянуться…

Проблеск.

Кажется, там, справа, был секундный разрыв в поле моего зрения, почти подсознательный в своей краткости. Я потянулся туда и ничего не почувствовал.

Она существовала так недолго, эта штука, что я не был уверен, существовало ли все на самом деле. С легкостью могло оказаться, что это галлюцинация.

Но, кажется, она возникла опять, на этот раз слева. Сколько тянулся временной интервал — не знаю.

Затем я услышал что-то вроде стона, непонятно откуда. Он тоже был очень кратким.

Затем — и впервые я был уверен в этом — возник серо-белый ландшафт, похожий на лунную поверхность. Был и исчез — наверное, где-то секунду плавал в убогом пространстве поля моего зрения. Звезда фыркнул.

Справа появился лес — серо-белый, — бодро занимающийся акробатикой, словно мы миновали друг друга под каким-то невероятным углом. Фрагментик чего-то, промелькнувший на некоем узком экране меньше чем за две секунды.

Затем подо мной обломки обгоревшего здания… Цвета нет…

Прерывающиеся завывания над головой…

Призрачная гора, освещенная факелами процессия, спускающаяся по извилистой тропе ближайшего склона…

Женщина, висящая на суку, веревка туго захлестнула шею, голова свесилась набок, руки связаны за спиной…

Горы, вверх ногами, белые; черные облака под ними…

Клик. Легкая дрожь, словно мы на миг коснулись чего-то крупного — копыт Звезды о камень, наверное.

Затем все проходит…

Проблеск.

Головы, катящиеся, роняющие черные сгустки… Перханье ниоткуда… Человек, приколоченный к стене вверх ногами…

Опять белый свет, накатывающий и сгущающийся, похожий на волну…

Клик. Проблеск.

За один удар пульса мы пробиваем тропу под пунктирным небом. За мгновение все исчезает, я вновь тянусь к тропе через Талисман.

Клик. Проблеск. Клик. Шорох.

Каменистая тропа, подводящая к горному перевалу… Мир все еще монохромен… За спиной грохот, похожий на гром…

Я покрутил Талисман, словно ручку фокусировки, как только мир начал блекнуть. Он вернулся опять… Два, три, четыре… Я считал удары копыт, удары сердца на фоне раскатов грома… Семь, восемь, девять… Мир стал ярче. Я набрал побольше воздуха и тяжело выдохнул. Воздух был холоден.

Между громом и эхом я услышал звук дождя. Хотя на меня не упало ни капли.

Я оглянулся.

Позади, метрах, наверное, в ста, стояла сплошная стена дождя. Сквозь нее я смог уловить только самые смутные очертания горы. Я прикрикнул на Звезду, и мы двинулись чуть быстрее, взбираясь на почти ровную дорожку, что вела меж парой пиков, похожих на турели. Мир впереди упорно пребывал в черно-серо-белом варианте, небо передо мной разделилось на перемежающиеся ленты тьмы и света. Мы въехали на перевал.

Меня начало лихорадить. Я захотел натянуть поводья, отдохнуть, поесть, покурить, спешиться и размять ноги. Но все же я был еще слишком близко к грозовому фронту, чтобы так ублажать себя.

Стук копыт Звезды эхом отражался в ущелье, там, где каменные стены поднимались отвесно с обеих сторон под полосатым, как зебра, небом. Я надеялся, горы разорвут грозовой фронт, хоть и чувствовал, что они вряд ли смогут это сделать. Это была не обычная буря, и у меня шевельнулось дурное предчувствие, что она тянется до самого Янтаря и что я попался бы в ловушку и затерялся в ней навечно, если бы не Талисман.

Пока я наблюдал за тем странным небом, вокруг меня стала осыпаться метель бледных цветов, делая мой путь ярче, яснее. Приятный запах наполнил воздух. Гром за спиной смягчился. Скалы по бокам были испещрены серебряными жилками. Мир погрузился в сумеречное чувство под стать освещению, и лишь только я выехал из ущелья, как увидел внизу долину с ехидничающей перспективой — расстояние невозможно оценить на глаз, — наполненную вроде как естественного происхождения шпилями и минаретами, которые отражали лунный свет небесных полос, напоминая своим видом о ночи в Тир-на Ног’т; утыканную серебряными деревьями, усеянную зеркалами водоемов, которые были рассечены плавающими водорослями; разложенную террасами в одних местах, естественную и холмистую — в других; разрезанную тем, что выглядело как продолжение тропы, по которой я ехал; подвешенную над элегическим нечто, которое искрилось необъяснимыми блестками и было погружено в сияние и лишено всякого следа обитания.

Я, не мешкая, начал спуск. Земля вокруг была похожа на мел и бледна, словно кость, — и не тончайшая ли это ниточка черной дороги там, далеко слева? Вот как сейчас я это выясню.

Теперь я не торопился, так как мог видеть, что Звезда устал. Если буря не накатит слишком быстро, мы могли бы отдохнуть возле одного из водоемов в долине. Я и сам вымотался и проголодался.

Я поглядывал на дорогу внизу, но людей не видел. Ветер негромко вздохнул. Белые цветы на лианах возле тропы пошевелились, когда я добрался до нижних уровней, где начиналась обычная листва. Оглянувшись, я увидел, что грозовой фронт все еще не миновал горного кряжа, хотя тучи за ним продолжали собираться.

Я продолжал путь вниз в тот очень странный мир. Цветы давным-давно перестали осыпаться вокруг меня, но в воздухе висел нежный аромат. Прочих звуков не было, кроме тех, что производили мы со Звездой, да постоянный сквозняк справа. Повсюду вокруг меня стояли странно слепленные скальные образования, кажущиеся в чистоте своих линий почти скульптурными. Плавали клочья тумана. Влажно искрились выцветшие травы.

Пока я ехал по тропе к поросшему лесом центру долины, перспектива вокруг продолжала смещаться, искажая расстояния, изгибая прямые линии. Я свернул с тропы налево, чтобы приблизиться к тому, что выглядело как ближайшее озеро, но оно, казалось, убегало, пока я подъезжал. Однако когда я в конце концов догнал его, спешился и попробовал пальцами, вода оказалась ледяной, но сладкой.

Напившись досыта, я, усталый, растянулся на земле, поглядывая, как пасется Звезда, и принялся за холодное мясо из сумки. Буря все еще брала штурмом горный перевал. Я долго и с интересом разглядывал ее. Если Папа проиграл, значит — это рык Армагеддона, и все путешествие напрочь лишено смысла. Ни к чему было мне так думать, поскольку я знал, что все равно придется ехать дальше. Но делать нечего. Я мог доехать до цели, мог увидеть, что битва выиграна, а затем смотреть, как все сметает прочь. Бессмысленно… Нет. Не бессмысленно. Я пытался бы достичь цели, невзирая ни на что, и буду продолжать попытки, чего бы мне это ни стоило. Этого было достаточно, даже если все пропало… И все-таки, чертов Брэнд! Для начала…

Шаги.

В мгновение я оказался на корточках и повернулся на звук, рука — на клинке.

Увидел я женщину, невысокую, одетую в белое. У нее были длинные темные волосы и дикие темные глаза, она улыбалась. Она несла плетеную корзину, которую поставила на землю между нами.

— Ты хочешь есть, о Рыцарь при мече, — сказала она на тари со странным акцентом. — Я видела, как ты пришел. Я принесла тебе это.

Я улыбнулся и принял более естественное положение.

— Спасибо, — сказал я. — Так и есть. Меня зовут Корвин. А тебя?

— Дева, — сказала она.

Я дернул бровью.

— Спасибо… Дева. Ты устроила себе дом в этих краях?

Она кивнула и опустилась на колени, чтобы открыть корзину.

— Да, мой павильон там дальше, у озера, — она мотнула головой на восток… в направлении черной дороги.

— Понятно, — сказал я.

Еда и вино в корзине выглядели настоящими, свежими, аппетитными, лучшими, чем мой походный провиант. Конечно, подозрения мои никуда не делись.

— Разделишь со мной трапезу? — спросил я.

— Если желаешь.

— Желаю.

— Хорошо.

Она расстелила скатерть, уселась напротив меня, вынула из корзины еду и поделила между нами. Затем разложила ее и быстро попробовала каждое блюдо сама. При этом я ощутил себя чуть-чуть подло, но только чуть-чуть. Достаточно необычное место жительства для женщины, явно одинокой, которая вот так просто ждет, чтобы прийти на помощь первому же страннику, который окажется поблизости. Дара тоже накормила меня при первой же встрече; ну а чем ближе я подходил к финалу путешествия, тем ближе я был к средоточию вражеской силы. До черной дороги было рукой подать, и несколько раз я заметил, как Дева бросает взгляд на Талисман.

Но сейчас самое время было получить удовольствие, и за едой мы познакомились поближе. Она была идеальным слушателем, смеялась над каждой моей шуткой, заставляла меня говорить о себе. Большую часть времени она смотрела мне в глаза, и каким-то образом наши пальцы встречались, что бы мы ни передавали друг другу. Если каким-то образом я был обманут, то она оказалась весьма приятным обманом.

Пока мы обедали и разговаривали, я изредка поглядывал на продвижение того неумолимого грозового фронта. В конце концов он навалился на горный хребет и одолел его. Начал медленный спуск по верхнему склону. Стряхнув крошки со скатерти, Дева увидела, куда я смотрю, и кивнула.

— Да, она идет, — сказала Дева, положив последнюю утварь в корзину и усевшись рядом со мной. Взяла бутылку и наши кубки. — Выпьем за это?

— Я выпью с тобой, но не за это.

Она налила вино.

— Это неважно, — сказала она. — Не сейчас.

И положила ладонь мне на руку, и передала мне кубок.

Я взял его и посмотрел на Деву. Она улыбнулась. Коснулась края моего кубка своим. Мы выпили.

— Теперь пойдем в павильон, — сказала Дева, беря меня за руку, — где в радости и удовольствии проведем оставшиеся часы.

— Спасибо, — сказал я. — В другой раз подобное времяпрепровождение стало бы отличным десертом после такого обеда. К несчастью, я должен ехать. Долг зовет, время погоняет. У меня дела.

— Ладно, — сказала она. — Это не так важно. И я все знаю о твоем поручении. Теперь все это вообще не важно.

— Да? Я должен сознаться, что вполне мог получить от тебя приглашение на вечеринку, которая, если бы я принял его, закончилась бы для меня вскоре одиноким бесцельным блужданием по холодному склону какого-нибудь холма.

Она рассмеялась.

— А я должна сознаться, что именно так и собиралась с тобой поступить, Корвин. Но больше не хочу.

— Почему нет?

Она махнула рукой в сторону приближающегося распада.

— Теперь нет нужды поступать с тобой так. Судя по всему, Дворы победили. Никто ничего не сможет больше сделать, чтобы остановить приближение Хаоса.

Я коротко пожал плечами и вновь наполнил кубки.

— Но я бы хотела, чтобы сейчас ты не уходил, — продолжала она. — Через несколько часов буря доберется сюда. Как же лучше провести время, нежели в компании друг друга? Не нужно даже идти в павильон.

Я склонил голову, а она пододвинулась ближе. Что за дьявол. Женщина и бутылка — ведь говорил же, что так хочу закончить свои дни. Я глотнул вина. Вероятно, она права. И все же я подумал о той твари в женском обличье, что поймала меня в ловушку на черной дороге, когда я уезжал из Авалона. Сначала я пошел помочь ей, быстро поддался ее неестественным чарам… затем, когда спала ее маска, увидел, что под ней ничего нет. Здорово я тогда перепугался. Но отнесись к этому философски: у каждого есть вешалка с масками на различные случаи. Я слышал, как популярные психологи годами подвергают эти маски яростным нападкам. И все же я встречал людей, которые сначала производили на меня благоприятное впечатление, людей, которых я потом ненавидел, когда знакомился с их душой. А иногда они были как та женщина-тварь — ничего там на самом деле не было. Я обнаружил, что маска часто гораздо более приемлема, чем альтернатива ей. Итак…

Эта девушка, решил я про себя, по-настоящему могла быть внутри сущим монстром. Вероятно, им и была. А разве большинство из нас иные? Я сумел бы придумать достаточно дурных причин, чтоб бросить все на этом этапе. Мне она нравилась.

Я допил вино. Она сделала движение, чтобы подлить мне еще, но я остановил ее руку.

Дева подняла на меня взгляд. Я улыбнулся.

— Ты почти уговорила меня, — сказал я.

И четырьмя поцелуями закрыл ей глаза, так, чтобы не нарушить ее очарование, а потом пошел и сел верхом на Звезду. Осока в озере не была мертва, но он был прав — не слышно птиц. И дорога длинна — хоть на поезд садись.

— До свидания, Дева.

Я направлялся на юг, а буря кипела уже на пути в долину. Передо мной встала еще одна гряда гор, и тропа вела к ней. Небо по-прежнему было полосатым, черно-белым, и эти линии, казалось, чуть-чуть смещались; эффект маскхалата по-прежнему присутствовал в сумерках, но в черных промоинах не было звезд. По-прежнему легкий ветерок, по-прежнему аромат — и тишина, перекрученные монолиты и серебристая растительность, по-прежнему роса и блеск. Ветошные обрывки тумана раздернулись передо мной. Я попробовал поработать с тканью Тени, но это было трудно, а я устал. Ничего не произошло. Я подкачал силы у Талисмана, попытавшись к тому же кое-что передать и Звезде. Мы двигались ровным шагом, пока наконец земля впереди нас не запрокинулась и мы не начали спускаться к следующему ущелью, еще более каменистому, чем то, из которого только что выехали. Я задержался, чтобы оглянуться, — и, наверное, треть долины уже лежала за мерцающим экраном того, что было похоже на бурю. Интересно, как там Дева и ее озеро, ее павильон? Я покачал головой и поехал дальше.

Дорога стала круче, когда мы приблизились к ущелью, и пришлось сбавить шаг. Белые реки в небесах над головой приняли красноватый оттенок, который, пока мы ехали, углубился. К тому времени, как я добрался до устья, весь мир, похоже, окрасился кровью. Я ехал по широкому каменистому проспекту, меня трепал крепкий ветер. Мы пробивались сквозь него, почва под ногами стала ровнее, однако мы продолжали взбираться, и я по-прежнему не мог заглянуть за перевал.

Что-то зашебуршало в камнях по левую руку. Я глянул туда, но ничего не увидел. Я списал все на упавший камень. Полминуты спустя Звезда подо мной дернулся, испустил жуткое ржание, резко повернул направо, затем стал заваливаться на левый бок.

Я спрыгнул и, когда мы оба упали, заметил, что в холке Звезды торчит стрела. Я откатился, потом взглянул вверх в том направлении, откуда она должна была прилететь.

На правом гребне, метрах в десяти надо мной, стоял человек с арбалетом. Он уже взводил рычаг снова, готовясь к следующему выстрелу.

Я знал, что остановить его не успею. Так что я пошарил вокруг, нашел один камень, размером с бейсбольный мяч, у подножия эскарпа позади меня, взвесил его и постарался не позволить ярости помешать точности броска. Ярость не помешала, но на бросок потребовалось дополнительное усилие.

Камень попал стрелку в левую руку, и он издал крик, выронив арбалет. Оружие кувыркнулось вниз на камни и приземлилось с другой стороны тропы, почти напротив меня.

— Сукин сын! — рявкнул я. — Ты убил мою лошадь! И за это я тебе голову оторву!

Пересекая тропу, я высматривал самый короткий путь наверх и обнаружил такой далеко слева. Я заторопился туда и полез. Мгновением позже свет и угол зрения стали получше, и я смог рассмотреть человека, который согнулся почти пополам, массируя руку. Это был Брэнд, в кровавом свете волосы его стали совсем красными.

— Ну знаешь, Брэнд, — сказал я. — Мне лишь хочется пришибить тебя в далеком прошлом.

Он выпрямился и мгновение смотрел, как я карабкаюсь. Он не потянулся за клинком. Когда я выбрался наверх, наверное, метрах в семи от Брэнда, он скрестил на груди руки и опустил голову.

Я вытащил Грейсвандир и приблизился. Признаюсь, я готов был убить его, и какая мне разница, как он стоит. Красный свет сгущался, и мы, казалось, чуть ли не купались в крови. Вокруг нас завывал ветер, а из долины докатился раскат грома.

Брэнд просто растаял передо мной. Очертания его стали менее отчетливы, и к тому времени, когда я добрался до того места, где он стоял, братец исчез полностью.

Мгновение я стоял, ругаясь, вспоминая историю о том, что он каким-то образом был превращен в живой Козырь, способный перемещаться куда угодно за считанные секунды.

Я услышал шум внизу…

Рванулся к краю и заглянул вниз. Звезда все еще брыкался и истекал кровью, и зрелище это рвало мне сердце. Но вид был не просто угнетающий.

Внизу был Брэнд. Он подобрал арбалет и снова принялся взводить его.

Я поискал еще один камень, но под рукой ничего не оказалось. Затем заметил камень далеко позади, там, откуда я пришел. Заторопился к нему, вкладывая в ножны клинок, и поднял камень. Он был размером с арбуз. Я вернулся с ним к краю и стал высматривать Брэнда.

Того нигде не было видно.

Вдруг я почувствовал себя весьма уязвимым. Он мог перенестись на любое расстояние и в это самое мгновение целиться в меня. Я шлепнулся на землю, перекатившись через свой камень. Мгновением позже я услышал, как в камень ударила стрела. Следом раздалось хмыканье Брэнда.

Я вновь поднялся, зная, что ему нужно время, чтобы перезарядить оружие. Повернувшись на смех, я увидел на уступе напротив меня через ущелье Брэнда — метрами пятью выше меня и двадцатью дальше.

— Извини за лошадь, — сказал он. — Я метил в тебя. Но этот проклятый ветер…

К тому времени я обнаружил нишу и добрался до нее, прихватив с собой в качестве щита камень. Из этой клиновидной расселины я наблюдал, как Брэнд прилаживает стрелу.

— Трудный выстрел, — выкрикнул он, поднимая оружие, — вызов моей меткости. Но попытаться определенно стоит. Стрел у меня хватает.

Брэнд хмыкнул, вдохнул и выстрелил.

Я низко пригнулся, держа камень перед собой, но стрела ударила в землю шагах в двух правее.

— Конечно, я предполагал, что произойдет, — сказал он, начиная еще раз подготавливать оружие. — Но пришлось сделать поправку на ветер.

Я оглянулся в поисках камней поменьше, чтобы использовать их в качестве боезапаса, как сделал раньше. Поблизости ничего не было. Тогда я подумал о Талисмане. Предполагается, он действует, чтобы спасти меня в момент непосредственной опасности. Но у меня было забавное ощущение, что фокус срабатывал на близком расстоянии и что Брэнду это известно, и он извлекает выгоду из этого феномена. И все же не найдется ли чего-нибудь еще, что я смог бы сделать с помощью Талисмана, чтобы врезать по Брэнду? Кажется, для трюка с параличом он стоял слишком далеко, но я уже раз побил его, пользуясь контролем над погодой. Мне стало интересно, насколько далека буря. Я потянулся к ней. Увидел, что потребуется несколько минут, которыми я не обладал, чтобы выстроить условия, необходимые, чтобы обрушить на него молнию. Но ветер — другое дело. Я потянулся за ним, почувствовал его…

Брэнд был уже готов выстрелить снова. Ветер взвыл.

Я не знаю, куда пришлась следующая стрела. Во всяком случае не рядом со мной. Брэнд вновь принялся взводить арбалет. Я начал выстраивать удар молнией…

Когда Брэнд приготовился, когда он опять поднял оружие, я вновь растормошил ветра. Я видел, как он прицеливается, видел, как делает вдох и задерживает дыхание. Затем он опустил арбалет и внимательно посмотрел на меня.

— Мне только что пришло в голову, — прокричал он, — что тот ветер ты вынул из кармана, так ведь? Это мошенничество, Корвин.

Брэнд оглянулся по сторонам.

— Мне следует подыскать место, где это не будет важно. Ага!

Я продолжал разрабатывать тему сожжения, но условия были еще не готовы. Я взглянул на красно-черное полосатое небо, где над нами формировалось нечто похожее на облако. Скоро, но не очень…

Брэнд растворился и вновь исчез. Я отчаянно искал его повсюду.

Затем он встал со мной лицом к лицу. Брэнд перебрался на мою сторону ущелья. Он стоял метрах в десяти южнее меня, ветер дул ему в спину, и я знал, что не сумею поменять вовремя направление ветра. Я подумал, что будет, если я швырну свой булыжник. Брэнд, вероятно, нырнет, и я останусь без щита. С другой стороны…

Брэнд поднял арбалет к плечу.

«Тяни время!» — заорал у меня в голове мой собственный голос, в то время как я продолжал вносить поправки в небеса.

— Прежде чем ты выстрелишь, Брэнд, скажи мне одну вещь. Хорошо?

Он замешкался, затем на несколько дюймов опустил оружие.

— Что?

— Ты мне говорил правду о том, что случилось… с Папой, Образом, приходом Хаоса?

Он запрокинул голову и рассмеялся, отрывисто, лающе.

— Корвин, — объявил он потом, — неописуемым образом меня радует то, что я увижу, как ты умрешь, не зная чего-то, что так много значит для тебя.

Он вновь рассмеялся и начал поднимать оружие. Я как раз двинулся, чтобы швырнуть камень в брата и броситься на него. Но ни один из нас не успел завершить действия.

Сверху раздался крик, и, казалось, кусочек неба оторвался и упал на голову Брэнда. Брэнд заорал и выронил арбалет. Поднял руки, чтобы оторвать тварь, что накинулась на него. Красная птица, носитель Талисмана, рожденная из моей крови в ладони моего отца, вернулась, чтобы защитить меня.

Я выпустил из рук камень и приблизился к Брэнду, на ходу вытаскивая клинок. Брэнд ударил птицу, и та, захлопав крыльями, начала, кружась, набирать высоту для нового броска. Брэнд поднял обе руки, прикрывая лицо и голову, но я успел заметить кровь, текущую из его левой глазницы.

Брэнд вновь начал таять, как раз когда я рванулся к нему. Но птица упала, словно бомба, и ее когти вновь ударили Брэнда в лицо. Затем птица тоже начала таять. Брэнд потянулся к своему ярко-красному противнику, и, пока они исчезали, птица свирепо хлестала его крыльями.

Когда я добрался до места действия, единственной вещью, что осталась, был оброненный арбалет, и я наступил на него и разломал.

Еще нет, еще не финал, будь все проклято! Долго ли еще ты будешь терзать меня, брат? Как далеко я должен зайти, чтобы положить этому конец?

Я вскарабкался обратно на тропу. Звезда был еще жив, и мне пришлось довершить дело. Иногда мне кажется, что я творю что-то не то.

 

VII

Шар из сахарной ваты.

Перейдя ущелье, я взглянул на долину, что лежала передо мной. По крайней мере, я предположил, что это долина. Под покровом облака-дымки-тумана ничего разглядеть я не смог.

В небе одна из красных полосок превращалась в желтую; другая — в зеленую. Меня это чуть-чуть приободрило, так как небо вело себя на сходный манер, когда я посещал край той скалы, за которой начинались Дворы Хаоса.

Я закинул свой узел на плечо и захромал вниз по тропе. Пока я шел, ветер стих. Остался только далекий рев бури, от которой я убегал. Прикинул, куда мог провалиться Брэнд. У меня была твердая убежденность, что я его еще раз увижу, дай только время.

Где-то на полдороге, когда туман только начал расползаться и клубиться вокруг меня, я заметил древнее дерево и срубил себе посох. Кажется, дерево пронзительно вскрикнуло, когда я отрезал от него сук.

— Будь ты проклят! — из чрева дерева раздалось что-то похожее на голос.

— Ты чувствуешь боль? — сказал я. — Извини…

— Я столько времени потратил, чтобы отрастить эту ветвь. Полагаю, ты намерен ее сейчас же сжечь?

— Нет, — сказал я. — Мне нужен посох. Предо мной долгая дорога.

— Через эту долину?

— Именно так.

— Подойди ближе, чтобы я смог четче ощутить твое присутствие. На тебе есть нечто, что пылает.

Я сделал шаг вперед.

— Оберон! — сказало дерево. — Я узнаю твой Талисман.

— Нет, не Оберон, — сказал я. — Я его сын. Хотя и ношу Талисман по его поручению.

— Тогда бери мою ветвь и вместе с ней мое благословение. Неоднократно я укрывал твоего отца в тот необычный день. Видишь ли, ведь это он посадил меня.

— Правда? Высаживание деревьев — одно из тех немногих занятий, за которыми я никогда Папу не замечал.

— Я — не обычное дерево. Он посадил меня здесь, чтобы отметить границу.

— Что за границу?

— Я — рубеж Хаоса и Порядка: в зависимости от того, с какой стороны ты смотришь на меня. Я отмечаю барьер. По ту сторону правят иные законы.

— Какие законы?

— Кто может сказать? Только не я. Я — всего лишь растущая башня чувствующего пиломатериала. Тем не менее тебе будет удобнее с моим посохом. Посади его в странных краях, и он может расцвести. А может, опять-таки и нет. Кто скажет? Однако унеси его с собой, сын Оберона, туда, куда ты идешь сейчас. Я чувствую, надвигается буря. Прощай.

— Прощай, — сказал я. — Спасибо.

Я повернулся и пошел по тропе вниз в сгущающийся туман. Пока я шел, из его клубов стекла вся розовая окраска. Я покачал головой, вспомнив о дереве, но посох его доказал свою полезность уже на следующих нескольких сотнях метров, там, где было особенно неровно.

Затем вокруг чуть прояснилось. Камни, стоячий пруд, несколько небольших понурых деревьев, увешанных гирляндами мха, запах гнили — скорее прочь. Темная птица наблюдала за мной с одного из деревьев.

Как только я взглянул на нее, она взлетела, лениво захлопав крыльями, и направилась в мою сторону. Недавние приключения заставили меня с некоторой опаской относиться к птицам, так что я отступил назад, едва птица сделала круг над моей головой. Но потом она упорхнула, чтобы опуститься на тропу передо мной, наклонила голову набок и осмотрела меня левым глазом.

— Да, — объявила птица потом. — Ты — именно тот.

— Тот, который что? — сказал я.

— Тот, которого я буду сопровождать. Ты не возражаешь против того, что тебя будет сопровождать птица, являющаяся дурным предзнаменованием, а, Корвин?

Затем птица хмыкнула и исполнила небольшой танец.

— Если навскидку, то не понимаю, как я могу остановить тебя. Откуда ты знаешь мое имя?

— Я ждал тебя с начала Времен, Корвин.

— Должно быть, несколько утомительно.

— Я не все время ожидал здесь. Время — это то, что ты из него делаешь.

Я возобновил движение. Прошел мимо птицы и пошел дальше. Мгновением позже она промелькнула мимо меня и приземлилась на скале справа.

— Меня зовут Хьюги, — объявила птица. — Вижу, ты несешь кусок старого Игга.

— Игга?

— Того обидчивого старого дерева, которое караулит у входа в эти края и никому не позволяет отдохнуть на своих ветвях. Держу пари, он вопил, когда ты отхватил от него сук.

Затем птица исторгла горошины смеха.

— Он вел себя вполне прилично.

— Готов биться об заклад. Но ведь у него не было большого выбора, раз уж ты все равно срубил ветку. Глядишь, и пригодится.

— Это точно. Польза от него будет немалая, — сказал я, слегка замахиваясь посохом в его направлении.

Птица отлетела подальше.

— Эй! Это не смешно!

Я рассмеялся.

— По мне, так смешно.

Я пошел дальше.

Долго я прокладывал путь через болотистую местность. Случайный порыв ветра показал мне тропу, скрытую туманом. Затем или я прошел этот участок, или туман вновь закрыл его. Время от времени я слышал обрывки мелодии — с какой стороны она доносилась, сказать не мог, — медленной и несколько величавой, исполняемой на инструментах со стальными струнами.

Но только я пробился туда, меня поприветствовал голос откуда-то слева:

— Странник! Остановись и взгляни на меня!

Я осторожно остановился. Хотя ни черта не сумел разглядеть в тумане.

— Привет, — сказал я. — Ты кто?

К тому времени туман на мгновение разошелся, и я увидел огромную голову, громадные глаза — на уровне моих. Все это принадлежало обладателю гигантского тела, по плечи утонувшего в трясине. Голова была лысая, кожа белая, как молоко, фактурой под камень. Темные глаза, вероятно по контрасту, казались еще темнее, чем были на самом деле.

— Ясно, — сказал я тогда. — Ты слегка влип. Руки можешь высвободить?

— Если сильно поднапрячься, — донесся ответ.

— Ну погоди, я поищу что-нибудь прочное, за что ты мог бы ухватиться. Тебе придется хорошенько поработать.

— Нет. В этом нет необходимости.

— Не хочешь вылезать? Я думал, ты потому так и орал.

— О нет. Я просто хотел, чтобы ты взглянул на меня.

Я подошел ближе и всмотрелся, поскольку туман опять начал сгущаться.

— Порядок, — сказал я. — Я тебя увидел.

— Чувствуешь, каково мне?

— Не совсем — если ты не хочешь помочь себе сам или принять помощь.

— Какой смысл мне освобождаться?

— Ты спросил. Ты и отвечай.

Я развернулся, собираясь уйти.

— Постой! Куда ты идешь?

— На юг, чтобы выступить в моралите.

Тут из тумана вылетел Хьюги и уселся на голову. Капнул на нее и рассмеялся.

— Не теряй времени, Корвин. Здесь намного меньше, чем видно глазу, — сказал Хьюги.

Губы гиганта выговорили мое имя. Затем:

— Он действительно тот самый?

— Он это, он, все в порядке, — отозвался Хьюги.

— Слушай, Корвин, — сказал утонувший гигант. — Ты будешь пытаться остановить Хаос, верно?

— Да.

— Не делай этого. Не стоит. Я хочу, чтобы все кончилось. Я желаю покончить с этим состоянием.

— Тебе предлагали помощь. Ты меня отшил.

— Освободиться, но не так. Положить конец всему.

— Это легко устроить, — сказал я. — Нырни с головой и вдохни поглубже.

— Я говорю не только о личной смерти, но и о конце всей этой глупой игры.

— Полагаю, вокруг еще есть кое-какой народ, который предпочитает иные решения этой проблемы.

— Пусть и для них все тоже кончится. Придет время, и рано или поздно они окажутся в моем положении и будут чувствовать себя точно так же.

— Значит, обретут такое же мнение. Всего хорошего.

Я повернулся и пошел дальше.

— И ты тоже! — крикнул он мне вслед.

Пока я ковылял, меня нагнал Хьюги и уселся на посохе.

— Славно сидеть на ветви старого Игга, когда он больше не может… Ой-ей!

Хьюги подпрыгнул в воздух и сделал круг.

— Жжет лапы! Как он это сделал? — крикнул он.

Я рассмеялся:

— А вот так.

Несколько мгновений Хьюги порхал вокруг, затем добрался до моего правого плеча.

— Ничего, если я отдохну здесь?

— Валяй.

— Спасибо. — Он уселся. — Голова, знаешь ли, и вправду ума палата.

Я пожал плечами, и Хьюги расправил крылья, чтобы сохранить равновесие.

— Он нащупывает кое-что, — продолжил он, — но движется не туда, обвиняя мир в собственных неудачах.

— Нет. Он не нащупал даже, как выбраться из грязи, — сказал я.

— Я в философском смысле.

— А, ты про эту грязь. В этом смысле у него совсем плохи дела.

— Проблема заключается целиком в самой личности, в ego и его внедрении в мир, с одной стороны, и в Абсолюте — с другой.

— А, даже так?

— Да. Видишь ли, мы мыслим и живем на поверхности событий. Иногда кажется, что мы действительно можем воздействовать на вещи, и это кладет начало борьбе. Это большая ошибка, потому что порождает желания и формирует неистинное ego, в то время как просто существования должно быть достаточно. Далее это все ведет к прочим желаниям и к еще большей борьбе, и вот ты сидишь в ловушке.

— В грязи?

— Можно и так. Нужно сосредоточить видение на Абсолюте и научиться игнорировать миражи, иллюзии, обманное ощущение индивидуальности, которое уводит в сторону, словно обманный остров сознания.

— Во мне уже жила обманная личность. Она чертовски помогла мне стать тем абсолютом, которым я сейчас являюсь, — самим собой.

— Нет, и это тоже обман.

— Тогда тот я, что сможет существовать завтра, поблагодарит меня за то, как я поступаю с нынешним.

— Ты ошибаешься в сути. Тот ты тоже будет обманным.

— Почему?

— Потому что по-прежнему будет полон желаний и борений, что отделяют тебя от Абсолюта.

— И что в этом неправильного?

— Ты остаешься один в мире неведомого, мире явлений.

— Мне нравится быть одному. Я в полном восторге от себя самого. А разные феномены я просто обожаю.

— И все же Абсолют всегда будет там, взывать к тебе, вызывая беспокойство.

— Хорошо, значит, нет нужды спешить. Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. Твой Абсолют примет форму идеалов. У каждого есть пара-тройка идеалов. Если ты говоришь, что мне следует следовать им, то тут я с тобой согласен.

— Нет, они — искажение Абсолюта, и то, о чем ты говоришь, еще большее борение.

— Это — да.

— Я могу предположить, что тебе еще многое следует узнать.

— Если ты говоришь о моих грубых инстинктах самосохранения, то забудь об этом.

Тропа начала забирать вверх, и мы вышли на гладкую, ровную прогалину, почти что мощеную, хоть слегка и припорошенную песком. Музыка стала громче и продолжала усиливаться, пока я приближался. Затем сквозь туман я увидел смутные силуэты, двигающиеся медленно, ритмично. Через мгновение я сообразил, что они танцуют под музыку.

Я продолжал двигаться, пока не рассмотрел их, — похожие на людей, симпатичные, одетые в дворцовые наряды, — ступающие под медленные такты невидимых музыкантов. Хитроумный и прекрасный танец исполняли они, и я задержался немного посмотреть.

— Что за причина, — спросил я Хьюги, — для вечеринки здесь, посреди ничто?

— Они танцуют, — сказал он, — чтобы отпраздновать твой приход. Они не смертные, но духи Времени. Они начали это глупое шоу, когда ты вошел в долину.

— Духи?

— Да. Смотри.

Хьюги покинул мое плечо, пролетел над ними и испражнился. Испражнения прошли сквозь нескольких танцоров, словно те были голограммами, не запачкав парчовых рукавов или шелковых сорочек, не заставив ни одну из улыбающихся фигур сбиться с ритма. Затем Хьюги несколько раз каркнул и прилетел ко мне обратно.

— Едва ли это было необходимо, — сказал я. — Представление весьма красиво.

— Декадент, — сказал он, — и едва ли тебе следует воспринимать это как комплимент, ибо они предвкушают твое поражение. Они всего лишь желают устроить заключительное торжество, прежде чем шоу завершится.

Но я все равно какое-то время понаблюдал, опершись на посох и отдыхая. Сложный рисунок, выписываемый танцорами, медленно смещался, пока одна из женщин — рыжеволосая красавица — не оказалась совсем рядом со мной. До сих пор ни один из танцующих не встречался взглядом со мной. Словно меня и не существовало. Но эта женщина превосходно рассчитанным жестом бросила что-то к моим ногам.

Я наклонился и обнаружил, что это «что-то» вполне вещественно. Это была серебряная роза — моя собственная эмблема. Я выпрямился и прикрепил ее на ворот плаща. Хьюги смотрел в другую сторону и ничего не сказал. У меня не было шляпы, чтобы ее снять, но я поклонился даме. А когда я повернулся, чтобы уйти, то показалось, что она подмигнула мне.

По мере моего движения земля утратила гладкость, и в конце концов музыка стихла. Тропа покрылась колдобинами, и, когда бы клубы тумана ни раздвигались, видны были лишь скальные выходы да бесплодные равнины. Я подтянул силы из Талисмана, а то иначе свалился бы от слабости, и заметил, что действие каждой новой дозы короче предыдущей.

Вскоре я проголодался и остановился перекусить остатками провизии.

Хьюги сидел на земле поблизости и смотрел, как я ем.

— Признаюсь в определенном — правда, небольшом — восхищении твоей настойчивостью, — сказал он, — и даже тем, что ты подразумевал, говоря об идеалах. Но вот чтобы так… Ранее мы говорили о тщетности желания и борьбы…

— Ты говорил. Это не главная забота в моей жизни.

— А напрасно.

— Я прожил долгую жизнь, Хьюги. Ты оскорбляешь меня одним предположением, что я никогда не обсуждал эти комментарии к философии студента-второкурсника. Тот факт, что ты находишь согласие с бесплодной реальностью, больше говорит мне о тебе, чем о реальном положении дел. А именно, если ты веришь в то, что говоришь, мне жаль тебя, так как ты должен по какой-то необъяснимой причине находиться здесь, желая и борясь за влияние на это фальшивое мое ego, вместо того чтобы быть свободным от подобной ерунды и идти своей дорогой к своему Абсолюту. Если же ты этому не веришь, то это говорит мне, что ты послан мешать и расхолаживать меня, и в этом случае ты тратишь время впустую.

Хьюги издал булькающий звук — будто полоскал горло. Затем:

— Но ты не настолько смел, чтобы отрицать Абсолют, начало и конец всего?

— Он не слишком необходим для гуманитарного образования.

— Но ты признаешь такую возможность?

— Наверное, я знаю это лучше, чем ты, птичка. Ego, как я понимаю, существует на промежуточной ступени между рациональностью и рефлективным существованием. И отрицание этого — отступление. Если ты считаешь началом всего Абсолют — самоотрицающий Все, — почему тебе так хочется вернуться обратно? Или ты настолько презираешь себя, что страшишься зеркал? Почему бы не придать путешествию смысл? Развивайся. Учись. Живи. Если тебя отправили в путешествие, почему ты хочешь улизнуть и вернуться, сбежать в пункт отправления? Или твой Абсолют сделал ошибку, послав нечто твоего убогого калибра? Признай такую возможность, и закончим на этом информационный выпуск новостей.

Хьюги внимательно посмотрел на меня, затем прыгнул в воздух и улетел. Наверное, отправился пообщаться с учебниками…

Я услышал раскат грома, как только поднялся на ноги. Я пошел дальше. Надо стараться по-прежнему опережать события.

Тропа неоднократно то сужалась, то расширялась, прежде чем пропасть окончательно, оставив меня брести по каменистой равнине. Пока шел, я чувствовал себя все более и более подавленным, пытаясь сориентировать мысленный компас в определении нужного направления. Я дошел до того, что чуть ли не салютовал шуму бури, поскольку он давал мне ориентировочное представление о том, где находился север. Конечно, все скрадывалось туманом, так что я не мог быть абсолютно уверен. И звуки становились громче… Проклятье…

…И больше всего меня печалила потеря Звезды, отягощенная Хьюгиной идеей о тщетности. Сегодня определенно не лучший день моей жизни. Я начал сомневаться, что смогу завершить путешествие. Если какой-нибудь безымянный обитатель этого мрачного места не напал еще на меня за столь долгое время, то существует большая вероятность, что я буду блуждать здесь, пока не иссякнут силы или меня не перехватит буря. Я не знал, смогу ли отогнать эту смывающую все бурю еще разок. Я начал сомневаться.

Я попытался использовать Талисман, чтобы рассеять туман, но эффект получился весьма странным. Из-за моей собственной неповоротливости, наверное. Я сумел расчистить небольшой клочок, но поскольку продолжал движение, то очень быстро проскочил через него. Ощущение Тени в этих краях, которые казались скорее сутью Тени, было притуплено.

Грустно. Было бы неплохо завершить все оперой — большим вагнеровским финалом под странными небесами, с достойными противниками, — а не ползанием на брюхе по туманной пустоши.

Я прошел мимо кажущейся знакомой россыпи камней. Может, я иду по кругу? Если заблудишься, то обычно начинаешь кружить. Я прислушался к грому, чтобы еще раз сориентироваться. Как назло, все было тихо. Я двинулся к россыпи и уселся на землю, привалившись спиной к камням. Нет смысла блуждать. Подожду сигнала грома. Я вытащил Козыри. Папа сказал, что они временно перестанут функционировать, но лучшего занятия я не нашел.

Один за другим я просмотрел их все, кроме Брэнда и Кэйна, пытаясь добраться до кого-нибудь. Ничего. Папа был прав. В картах не было знакомого холода. Тогда я перетасовал всю колоду и тут же, на песке, раскинул «на счастье». Расклад получился невразумительный, и я снова собрал карты. Откинулся на камни, мечтая, чтоб у меня осталось хоть немного воды. Долго я прислушивался к буре. Было несколько взрыков, но определить направление не представлялось возможным. Козыри навели меня на размышления о братьях и сестрах. Они находились где-то впереди — где бы это могло быть? — ожидая меня. Ожидая чего? Я нес Талисман. За каким дьяволом? Сначала я понял так, что его силы могут потребоваться в схватке. Если так и если я действительно единственный, кто может задействовать его, тогда мы сели в дерьмо по уши. Затем я подумал о Янтаре, и меня затрясло от раскаянья и какого-то ужаса. Для Янтаря не должно быть завершения бытия, никогда. Должно быть решение, которое подскажет, как отогнать Хаос…

Я отбросил небольшой камешек, который крутил в пальцах, забавляясь. Когда я отпустил его, то его падение было очень медленным.

Талисман. Опять эффект замедления…

Я подпитался энергией, и камешек улетел прочь. Кажется, совсем недавно я черпал силы из Талисмана. И хотя это лечение подбавило новых сил в мое тело, разум по-прежнему был затуманен. Мне нужно поспать — десяток быстрых снов, и все. Место, где я остановился на привал, стало бы куда менее необычным, стоит только отдохнуть, выспаться.

Как далеко я от цели? Находится она за следующей горной грядой или на громадном расстоянии отсюда? И какой у меня шанс впредь удержаться от встречи бури, каким бы ни было это расстояние? И как там братья и сестры? Вдруг битва уже состоялась и мы проиграли? Мне привиделось, что появляюсь я слишком поздно, лишь для того, чтобы послужить могильщиком… Кости и монологи, Хаос…

И где теперь эта проклятая черная дорога — когда в конце концов у меня нашлось ей применение?.. Если я отыщу ее, то смогу пройти вдоль. Было такое чувство, что дорога где-то слева…

Я вновь мысленно потянулся наружу, раздвигая клубы тумана, откатывая их назад… Ничего…

Силуэт? Что-то движется?

Это был зверь, наверное, большая собака, двигающаяся так, чтобы оставаться в тумане. Она подкрадывается ко мне?

Талисман запульсировал, как только я сместил туман в сторону. Разоблаченный зверь повел головой — словно пожал плечами. Затем двинулся прямиком ко мне.

 

VIII

Я встал, когда зверь подошел поближе. Теперь я разглядел, что это был шакал — достаточно большой, и взгляд его был устремлен мне в лицо.

— Рановато ты, — сказал я. — Я всего-навсего отдыхаю.

Он ухмыльнулся.

— Вообще-то я пришел поприветствовать принца Янтаря, — сказал зверь. — Что-нибудь еще стало бы для меня маленьким подарком.

Он опять ухмыльнулся. Я тоже.

— Тогда пируй взглядом. А что касается чего-нибудь еще, то ты обнаружишь, что я вполне отдохнул.

— Ни-ни-ни, — сказал шакал. — Я — поклонник Дома Янтаря. И Хаоса тоже. Королевская кровь притягивает меня, принц Хаоса. И конфликт.

— Ты наградил меня неведомым титулом. Моя связь со Дворами Хаоса в основном генеалогическая.

— Я думаю о воплощениях Янтаря, проходящих сквозь тени Хаоса. Я думаю о волнах Хаоса, смывающих образы Янтаря. И все же в сердце порядка, представленного Янтарем, действует семья, наиболее хаотичная, тогда как Дом Хаоса тих и спокоен. И все же твои родственные узы при тебе, равно как и конфликты.

— На данный момент, — сказал я, — я не интересуюсь поисками парадоксов и терминологическими играми. Я пытаюсь добраться до Дворов Хаоса. Ты знаешь дорогу туда?

— Да, — сказал шакал. — Не так далеко, где-то на перелет птицы, что любит мертвечинку.

Он развернулся и потрусил прочь. Я пошел следом.

— Я двигаюсь не слишком быстро? Похоже, ты устал.

— Нет. Иди-иди. Это за долиной, не так ли?

— Да. Там тоннель.

Я пошел за ним следом, через песок, через гравий и через сухую твердую землю. Никакой растительности по обе стороны. Пока мы шли, туман поредел и принял зеленоватый оттенок — еще один трюк того разрисованного неба, решил я.

Чуть погодя я окликнул шакала:

— Сколько еще осталось?

— Теперь совсем близко, — сказал шакал. — Ты устал? Хочешь отдохнуть?

Он оглянулся, разговаривая. Зеленоватый свет придал его уродливым чертам еще более гадкое выражение. И все же мне нужен был проводник; и мы направлялись вверх, что казалось вполне разумным.

— Есть где-нибудь рядом вода? — спросил я.

— Рядом — нет. А возвращаться далеко.

— Тогда ладно. У меня нет времени.

Шакал снова «пожал плечами», ухмыльнулся и пошел дальше. Туман еще чуть поредел, и я мог видеть, что мы забрели в череду низких холмов. Я навалился на посох и прибавил шагу.

Мы упорно карабкались, наверное, с полчаса; почва стала каменистее, крутизна подъема увеличилась. Я обнаружил, что начинаю задыхаться.

— Подожди, — окликнул я зверя. — Теперь я хочу отдохнуть. По-моему, ты сказал, что это не так далеко.

— Прости меня, — сказал он, останавливаясь, — за шакалоцентризм. Я судил по меркам своего естественного шага. Я заблуждался, но теперь мы почти рядом. Вход лежит среди скал как раз впереди. Почему бы не отдохнуть там?

— Ладно, — отозвался я и продолжил путь.

Вскоре мы достигли каменной стены, которая, как я понял, была подножием горы. Мы пробрались между скальных обломков, которые окружали ее, и наконец подошли к отверстию, ведущему во тьму.

— Вот, — сказал шакал. — Путь прямой, никаких сомнительных ответвлений. Шагай вперед, и быстрой тебе дороги.

— Спасибо, — сказал я, отгоняя мысли об отдыхе и шагнув внутрь. — Весьма признателен.

— С превеликим удовольствием, — сказал шакал мне в спину.

Я сделал еще несколько шагов, и что-то хрустнуло у меня под ногой, а когда я подцепил это носком сапога — загремело. Звук этот не так-то просто забыть. Пол был завален костями.

Сзади донесся тихий быстрый звук, и я понял, что не успею вытащить Грейсвандир. Так что я крутанулся на месте, поднимая перед собой посох и нанося удар им.

Этот маневр помешал прыжку зверя, и удар его пришелся в плечо. Но он опрокинул меня на кости. Посох вырвало у меня из рук при толчке, и за долю секунды — пока падал мой противник — я решил выдернуть Грейсвандир, а не искать на ощупь посох.

Я ухитрился выдернуть клинок из ножен, но и все. Я все еще лежал на спине, и острие клинка едва поднялось над полом пещеры, когда шакал пришел в себя и прыгнул опять. Я изо всех сил заехал ему концом рукояти в морду.

Отдача пробежала по руке и вверх до плеча. Шакалья голова дернулась назад, тело его перекрутилось. Я тут же вывел клинок в боевую позицию, взявшись за рукоять обеими руками, и сумел привстать на правое колено, прежде чем зверь бросился еще раз.

Как только я увидел, что движение достаточно прицельно, то всем весом налег на клинок, глубоко вогнав его в тело шакала. Быстро отпустил клинок и откатился подальше от щелкающих челюстей.

Шакал взвизгнул, попытался подняться, рухнул. А я лежал, задыхаясь, рядом, там, где упал. Я почувствовал под собой посох и крепко сжал его в ладони. Повел вокруг, защищаясь, затем привалился спиной к стене пещеры. Шакал больше не поднимался и лежал поверженный, в прежней позе. В тусклом свете я сумел разглядеть, что его рвет. Запах был невыносим.

Затем шакал обратил взгляд в мою сторону и затих.

— А было бы так здорово, — сказал он тихо, — сожрать принца Янтаря. Меня всегда интересовала… королевская кровь.

Затем глаза его закрылись, дыхание оборвалось, и я остался наедине с вонью.

Я поднялся, не отходя от стены, — посох все еще выставлен вперед — и осмотрел зверя. Прошло много времени, прежде чем я заставил себя вытащить клинок из его трупа.

Быстрый осмотр показал, что я не в тоннеле, а всего лишь в пещере. Когда я вышел наружу, туман пожелтел, и его теперь разгонял ветерок из нижних краев долины.

Я привалился к скале и попытался определить, какой дорогой идти. Настоящей тропы здесь не было.

В конце концов зашагал налево. Этот путь казался немного круче, а я хотел забраться выше уровня тумана и как можно выше в горы. Посох продолжал исправно служить. Я по-прежнему прислушивался, нет ли шума бегущей воды, но вокруг ничего не было слышно.

Я из последних сил брел вверх, а туман поредел и поменял цвет. Наконец я смог разобрать, что карабкаюсь на дикое плато. Над ним я начал улавливать проблески неба, многоцветного и вспенивающегося.

За спиной раздалось несколько резких раскатов грома, но я по-прежнему не видел фронта бури. Тогда я ускорил шаг, но через несколько минут почувствовал нарастающее головокружение. Я остановился и, отдуваясь, уселся на землю. Меня переполняла горечь неудачи. Даже если я запрыгну на это плато, у меня было ощущение, что буря ревет как раз над ним. Я потер глаза тыльной стороной ладоней. Что пользы продолжать, если нет возможности выполнить?

Сквозь фисташковые клубы пронеслась тень, пала ко мне. Я поднял посох, потом увидел, что это всего лишь Хьюги. Он затормозил и приземлился к моим ногам.

— Корвин, — сказал он, — ты зашел удивительно далеко.

— Но, скорее всего, недостаточно, — сказал я. — Буря, похоже, приближается.

— По-моему, да. Я размышлял, и мне захотелось помочь тебе оправда…

— Если ты вообще хочешь мне помочь, — сказал я, — то я мог бы сказать как.

— И как же?

— Лети обратно и посмотри, далека ли буря и насколько быстро она продвигается. Затем вернись и расскажи мне.

Хьюги переступил с лапы на лапу. Затем:

— Лады, — сказал он, подпрыгнул в воздух и захлопал крыльями в ту сторону, где, как мне представлялось, находился северо-запад.

Я оперся на посох и встал. Я вполне мог продолжать подъем с прежней скоростью. Я вновь активировал Талисман, и сила хлынула в меня вспышкой красной молнии.

Пока я преодолевал уклон, с той стороны, куда удалился Хьюги, потянуло влажным ветерком. Раздался еще один громовой раскат. Но никакого рева и грома.

Я потратил большую часть прилившей энергии на то, чтобы взобраться быстро и энергично на пару сотен метров. Если я проиграю, то с тем же успехом можно проиграть и наверху. Там же я мог бы оглядеться и оценить, осталось ли вообще хоть что-нибудь, ради чего стараться.

Взбираясь, я видел небо все яснее. Оно значительно изменилось с тех пор, как я в последний раз смотрел на него. Половина его была ничем не нарушаемой чернотой, а вторая половина — клубком расплывающихся цветов. И вся эта небесная чаша вращалась вокруг точки прямо над моей головой. Я разволновался. Это было то небо, которое я искал, небо, которое было надо мной в тот раз, когда я совершил путешествие в Хаос. Я забрался повыше. Я хотел сказать что-нибудь доброе, но глотка моя чересчур пересохла.

Едва я приблизился к краю плато, как услышал хлопанье крыльев, и Хьюги вдруг оказался у меня на плече.

— Буря вот-вот наползет тебе на задницу, — сказал он. — Может оказаться здесь в любую минуту.

Я продолжал карабкаться вверх, добрался до ровной земли и вполз на нее. Затем я постоял мгновение, тяжело дыша. Этот район ветер должен держать чистым от тумана, поскольку это была высокая плоская равнина, и я мог видеть небо. Я прошелся, чтобы найти точку, с которой мог взглянуть за край. Пока я передвигался, звуки бури донеслись до меня более ясно.

— Я не верю, что ты пересечешь ее, — сказал Хьюги, — не промокнув.

— Ты знаешь, что это не обычная буря, — прохрипел я. — А не то я был бы благодарен за возможность напиться.

— Знаю. Я выражался фигурально.

Я прорычал что-то грубое и продолжил путь.

Постепенно вид передо мной менялся. Небо все еще отплясывало танец с вуалями, но освещения уже было более чем достаточно. Когда я добрался до точки, где окончательно удостоверился в том, что лежит передо мной, то остановился и навалился на посох.

— В чем дело? — спросил Хьюги.

Но я не мог говорить. Я просто махнул рукой на огромную пустошь, которая начиналась где-то под дальним краем плато и тянулась по меньшей мере миль на сорок, утыкаясь потом в еще одну горную гряду. И далеко влево и по-прежнему уверенно уходила черная дорога.

— Пустыня? — сказал Хьюги. — Я мог бы сказать тебе, что она там. Почему ты не спросил?

Я издал нечто среднее между стоном и всхлипом и медленно опустился на землю.

Сколько я оставался недвижным — не знаю. Я почувствовал, что мое помешательство перевалило за грань небольшого. В сути его я, кажется, видел возможный ответ, хотя что-то во мне восставало против ответа. В конце концов я очнулся от шума бури и хлопающих крыльев Хьюги.

— Я не смогу перебраться через пустошь, — прошептал я. — Пути нет.

— То есть ты потерпел поражение, — сказал Хьюги. — Но это не так. В борьбе нет ни победы, ни поражения. Все это лишь иллюзия твоего ego.

Я медленно поднялся на колени.

— Я не говорил, что потерпел поражение.

— Ты сказал, что не можешь дойти до цели.

Я оглянулся, туда, где сейчас вспыхивали молнии, — буря карабкалась ко мне.

— Верно, мне не пройти этого пути. Но если Папа проиграл, то я получил шанс сделать кое-что — то, что, как Брэнд уверял меня, сделать мог он один. Мне придется создать новый Образ, и мне придется сделать это прямо здесь.

— Ты? Создать новый Образ? Если Оберону не удалось, как может сделать это человек, который едва стоит на ногах? Нет, Корвин. Смирение — это величайшая добродетель, которую тебе нужно воспитывать.

Я поднял голову и опустил посох на землю. Хьюги спорхнул вниз, встал возле него, а я внимательно посмотрел на птицу.

— Ты не хочешь верить ничему из того, что я говорил, верно? — сказал я ему. — Но это не важно. Конфликт между нашими точками зрения непреодолим. Я рассматриваю желание как скрытую индивидуальность, а борьбу — как ее рост. Ты — нет.

Я вытянул руки и положил их на колени.

— Если для тебя величайшим благом является единение с Абсолютом, то почему бы тебе не слетать и не соединиться с ним прямо сейчас, в тот наступающий облик всеохватного Хаоса? Если я потерплю поражение, он станет Абсолютом. Что до меня, то, пока есть во мне дыхание, я должен пытаться воздвигнуть против него Образ. Я делаю это, потому что я тот, кто я есть, а я — человек, который мог стать королем в Янтаре.

Хьюги опустил голову.

— Сначала я посмотрю, как тебя будет клевать воронье, — сказал он и хмыкнул.

Я быстро протянул руку и свернул ему шею, сожалея, что у меня нет времени разжечь огонь. Хотя все это и смахивало на жертвоприношение, трудно было сказать, кому принадлежала моральная победа, раз уж я все равно рано или поздно намеревался это сделать.

 

IX

…Касси и аромат каштанов в цвету. Белой пеной вскипают каштаны вдоль Елисейских Полей…

Я помнил игру фонтанов на площади Согласия… И вниз по улице Сены и вдоль по quais, запах старых книг, запах реки… Аромат каштанов в цвету…

С чего это вдруг вспоминать мне 1905 год и Париж на тени Земля, разве что в тот год я был счастлив и мог теперь — невольно — искать противоядия от настоящего? Да…

Белый абсент, горький пикон, гренадин… Дикая земляника с кремом д’Изиньи… Шахматы в кафе Регентства с актерами из «Комеди Франсез», как раз через дорогу… Скачки в Шантильи… Вечера в кабачке Фюрси на улице Пигаль…

Я четко ставил левую ногу перед правой, правую перед левой. В левой руке я держал цепь, с которой свисал Талисман, — и нес я его высоко, так, чтобы было можно заглядывать в глубины камня, наблюдая и ощущая появление там нового Образа, который я вычерчивал с каждым шагом. Свой посох я воткнул в землю и оставил стоять у начала Образа. Налево…

Вокруг меня пел ветер, и совсем рядом грохотал гром. Я не встретился с физическим сопротивлением, как это было на старом Образе. Вообще сопротивления не было. Вместо этого — и во многом хуже по ощущениям — каждое мое движение сопровождалось необычной осмотрительностью, замедлявшей его, ритуализирующей. Казалось, я трачу больше энергии на подготовку к каждому шагу — осознание его, обдумывание и приказ к выполнению, — чем на само физическое исполнение. И все же медлительность, которая, похоже, требовалась при такой работе, вытягивала из меня некую неизвестную субстанцию, которая определяла ритм и темп адажио всех моих действий. Направо…

…И как Образ в Ратн-Я помог мне восстановить увядшие воспоминания, так и этот, который я создавал с боем, тормошил и извлекал наружу запах каштанов, аромат тележек с овощами, на заре двигающихся к Рынку… В то время я не был влюблен ни в кого конкретно, хотя девушек было много — Иветты, Мими, Симоны, лица их слились, — и была весна в Париже, и оркестры цыган, и коктейли «У Луи»… Я помнил, и сердце прыгало в прустианской радости, пока Время медленно било вокруг меня, словно колокол… И, наверное, в этом и была основа для воспоминаний, потому что радость, казалось, передавалась всем моим движениям, дарила чувствам обостренность, давала власть желаниям…

Я увидел следующий шаг и свершил его… Я уже прошел круг, обозначив периметр моего Образа. Спиной я чувствовал бурю. Должно быть, она взбиралась на край плато. Небо потемнело, буря окрасила все зыбким, качающимся, разноцветным светом. Вокруг косо падали всполохи молний, а я не мог уделить на их контроль ни энергии, ни внимания.

Завершив полный круг, я увидел, что пройденная мной часть Образа теперь вписана в скалу и тлеет бледно-синим. И все же не было ни искр, ни покалывания в ногах, ни поднимающих волосы статических зарядов — лишь упорный закон осмотрительности лежал на мне огромным грузом… Налево…

…Маки, маки и подсолнухи, и высокие тополя вдоль деревенских дорог, вкус нормандского сидра… И снова в городе — запах каштановых бутонов… Сена, полная звезд… Запах старых кирпичных домов на площади де Вогез после утреннего дождя… Бар под концертным залом «Олимпия»… Буйная драка там же… Ободранные костяшки, перевязанные девушкой, которая привела меня домой… Как ее звали? Каштаны в цвету… Белая роза…

Тогда я втянул носом воздух. Почти весь аромат улетучился, кроме запаха розы у моего ворота. Удивительно, как такой цветок до сих пор уцелел. Это подбодрило меня. Я попер вперед, слегка забирая вправо. Уголком глаза я увидел надвигающуюся стену бури, гладкую, как стекло, стирающую все на своем пути. Грохот грома оглушал.

Направо, налево…

Приближаются армии ночи… Выстоит ли против них мой Образ? Мне захотелось поторопить себя, но нет — я стал двигаться со всевозрастающей медлительностью. У меня возникло любопытное ощущение пребывания в двух местах сразу: будто я нахожусь внутри Талисмана, проходя Образ, и одновременно двигаюсь здесь, снаружи, наблюдая за собой и подражая этому действию. Налево… Поворот… Направо… Буря приближается. Скоро она достигнет костей старины Хьюги. Я почувствовал запах влаги и озона и подумал об этой странной темной птице, которая сказала, что ждала меня с начала Времен. Ждала, чтобы поспорить со мной или чтобы быть бесславно съеденной мною в этом краю? Как бы то ни было, принимая во внимание преувеличения, обычные для всех моралистов, выходило так, что Хьюги, не сумевший доверху наполнить мою душу раскаяньем по поводу моего же духовного состояния, был съеден под аккомпанемент театрально грохочущего грома… Был гром дальний, гром близкий, а теперь — сплошной гром. Когда я еще раз повернул в сторону бури, полыхание молний просто ослепляло. Я впился пальцами в цепь и сделал еще один шаг…

Бурю принесло прямо на край моего Образа, а затем она расслоилась. Начала обползать вокруг. Ни дождинки не упало ни на меня, ни на Образ. Но медленно, постепенно мы были поглощены бурей.

Я оказался словно в пузыре на дне бушующего моря. Стены воды окружали меня, и темные тени проносились мимо. Будто вся вселенная давила на стенки невидимого пузыря, стремясь сокрушить меня. Я сконцентрировался на красном мире Талисмана. Налево…

Каштаны в цвету… Чашка горячего шоколада в придорожном кафе… Оркестровый концерт в садах Тюильри, звуки взмывают в ясное солнечное небо… Берлин двадцатых, Тихий океан в тридцатые — там тоже были удовольствия, но иного порядка. Может, это не истинное прошлое, но те образы прошлого, что накатывают, чтобы позже успокоить или взволновать нас, будь то человек или нация. Какая разница. Через Новый Мост и вниз по улице Риволи, автобусы и фиакры… Художники с мольбертами в Люксембургском саду… Если все будет хорошо, однажды я смогу вновь найти похожую тень… Она стоит в одном ряду с моим Авалоном. Я стал забывать… Детали… Прикосновения, которые оживляют… Запах каштанов в цвету…

Дальше… Я завершил еще один круг. Ветер визжал, а буря ревела, но меня ничто это не трогало. Пока я не позволяю сбивать меня, пока продолжаю идти и сосредоточен на Талисмане… Мне пришлось выстоять, пришлось сделать эти медленные, осторожные шаги, ни разу не остановиться, все медленнее и медленнее, но постоянно… Лица… Казалось, что шеренги лиц глядят на меня из-за края Образа… Большие, как Голова, но искаженные — ухмыляющиеся, глумящиеся, поддразнивающие, ожидающие, что я остановлюсь или оступлюсь… Ожидающие, что все вокруг распадется на части… В их глазах и ртах сверкали молнии, гром был их смехом… Меж них крались тени… Теперь они говорили со мной, слова были подобны чайкам из темного океана… Ты проиграешь, говорили они, проиграешь, и тебя сметет, а эта часть Образа будет смыта вслед за тобой и поглощена бурей… Они проклинали меня, они плевали и извергали рвоту, хотя до меня ничего не долетало… Наверное, на самом деле их там и не было… Наверное, мой разум не выдержал напряжения… Тогда что толку в попытке? Новый Образ будет сформирован безумцем? Я покачнулся, и они завопили хором, голосами стихий: «Безумен! Безумен! Безумен!»

Я сделал глубокий вдох и ощутил запах того, что осталось от розы, еще раз подумал о каштанах в цвету и о днях, наполненных радостью жизни и гармонией. Похоже, голоса глохли, пока в голове у меня проносились события счастливых лет… И я сделал еще один шаг… И еще один… Они сыграли на моей слабости, они могли чувствовать мои сомнения, озабоченность, усталость… Чем бы они ни были, они хватались за то, что замечали, и пытались использовать это против меня… Налево… Направо… Так пусть они почувствуют мою уверенность, пусть иссякнут, сказал я себе. Я зашел слишком далеко. И буду продолжать. Налево…

Они завертелись и раздулись, по-прежнему изрыгая то, что должно было обескуражить меня. Но, похоже, они утратили силу. Я проложил себе путь через еще один участок дуги, глядя, как разрастается она в красном глазе моего «я».

Я вспомнил о побеге из Гринвуда, о вытягивании информации из Флори, встрече с Рэндомом, драке с его преследователями, путешествии в Янтарь… Я подумал об отступлении в Ратн-Я, и как я прошел там опрокинутый Образ, чтобы восстановить большую часть памяти… О подрасстрельной женитьбе Рэндома и моем кратковременном пребывании в Янтаре, где я подрался с Эриком и свалил к Блейсу… О последующих сражениях, слепоте, выздоровлении, побеге, путешествии в Лоррайн, а затем — в Авалон…

Взлетев в более высокие сферы, разум мой скользил по поверхности последующих событий… Ганелон и Лоррайн… Твари Черного Круга… Рука Бенедикта… Дара… Возвращение Брэнда и его ранение… Мое ранение… Билл Ротт… Больничные записи… Несчастный случай со мной…

…Теперь, с самого начала — от Гринвуда и через все события к этому мгновению моей борьбы за точность каждого шага, — я ощущал нарастающее предчувствие. Я знал — были ли мои действия направлены на трон, на месть или на воплощение моего понятия долга, — ощущал, осведомленный о незримом присутствии этого предчувствия все минувшие годы до самого последнего мгновения, пока, наконец, предчувствие не стало сопровождаться чем-то еще… Я понимал, что ожиданию вот-вот наступит конец, и что бы я ни предполагал, к чему бы ни стремился, все скоро определится.

Налево… Очень, очень медленно… Все остальное — не важно. Я бросил всю свою волю в движение. Сосредоточенность стала абсолютной. Что бы ни лежало за пределами Образа, я забыл об этом. Молнии, лица, ветра… Ничто не важно. Только Талисман, растущий Образ и я сам — я едва сознавал себя. Наверное, ближе к идеалам Хьюги о слиянии с Абсолютом мне уже никогда не подойти. Поворот… Правая нога… Опять поворот…

Время перестало иметь значение. Пространство ограничилось рисунком, который я создавал. Теперь я черпал силу из Талисмана, не взывая к нему, а как часть процесса, в который сам и был вовлечен. В этом смысле я, полагаю, был уничтожен. Я стал движущейся точкой, запрограммированной Талисманом, выполняющей действие, которое настолько засосало меня, что у меня не осталось внимания на самоосознание. Хотя, на каком-то уровне, я сознавал, что и сам был частью процесса. Поскольку я откуда-то знал: делай это кто-то другой, вырисовывался бы иной Образ.

Я смутно осознал, что прошел полпути. Путь стал хитрее, движение еще медленнее. Несмотря на скорость, я почему-то вспомнил об опыте начальной настройки на Талисман, в той странной, многомерной матрице, которая, казалось, была источником самого Образа.

Направо… Налево…

Бремени не было. Я чувствовал себя очень легко, несмотря на неторопливость. Казалось, меня постоянно омывала беспредельная энергия. Все звуки вокруг слились в белый шум и исчезли.

Потом вдруг я уже не двигался медленно. Не было ощущения, словно после прохождения сквозь Вуаль или барьер, скорее казалось, что подвергаешься некоей внутренней корректировке.

Теперь как будто я двигался нормальным шагом, прокладывая круговой путь витками — все туже и туже, — приближаясь к тому, что скоро станет центром рисунка. В целом я по-прежнему не испытывал эмоций, хотя отвлеченно понимал, что на каком-то уровне ощущение приподнятости растет и скоро прорвется. Еще один шаг… И еще… Наверное, еще полдюжины шагов…

Внезапно мир потемнел. Показалось, что я стою внутри бесконечной пустоты с Талисманом, как единственной искрой света перед собой и с жаром Образа, подобного спиральной туманности, сквозь которую я прошагал. Я покачнулся, но лишь на миг. Должно быть, это последнее испытание, финальный рывок. Чтобы отвлечь меня, этого бы хватило.

Талисман показывал мне, что делать, а Образ показывал — где. Единственно, чего не хватало, это меня. Так, налево…

Я продолжал идти, выполняя каждое движение крайне внимательно. Наконец возникла противоборствующая сила, как на старом Образе. Но к этому я был подготовлен годами опыта. Я пробил еще два шага сквозь нарастающий барьер.

Затем, внутри Талисмана, я увидел окончание Образа. Я задохнулся от внезапного осознания его красоты, но на этой точке даже дыхание соразмерялось с моим борением. Я бросил все силы на следующий шаг, и пустота вокруг словно встряхнулась. Я завершил этот шаг, но следующий был еще более труден. Я ощущал себя так, будто находился в центре Вселенной, ступая по звездам, стремясь придать некое необходимое движение тому, что в основе своей было актом воли.

Моя нога медленно двигалась, хотя я не видел ее. Образ стал наливаться светом. Скоро его сияние станет почти слепящим.

Еще чуть-чуть дальше… Я боролся яростнее, чем когда-либо на старом Образе, поскольку теперь сопротивление казалось неодолимым. Мне пришлось выставить против него упорство и непоколебимость воли, которая не допускала отступления, хотя теперь я, похоже, вообще не двигался, а все мои потуги уходят на усиление блеска моего нового рисунка. По крайней мере, копыта я отброшу на фоне великолепного задника.

Минуты, дни, года… Не знаю, как долго это тянулось. Казалось — что всегда. Словно сцена затянулась на целую вечность…

Затем я чуть продвинулся, и сколько времени это заняло, я тоже не знаю. Но я завершил шаг и начал следующий. Затем еще один…

Вселенная, казалось, наматывалась на меня. Я прорвался.

Давление исчезло. Тьма исчезла…

Мгновение я стоял в центре моего Образа. Даже не взглянув на него, я упал на колени и согнулся пополам: кровь тяжело стучала в ушах. Голова плыла, я задыхался. Дрожал с ног до головы. Я сделал это, смутно осознал я. Что бы ни уготовило грядущее, вот новый Образ. И он укрепит…

Я услышал какой-то звук там, где не должно было быть никаких звуков, но мои изнуренные мускулы отказались отзываться, даже рефлекторно, пока не стало слишком поздно. Пока Талисман не выдернули из моих безвольных пальцев — только тогда я поднял голову и пересел на задницу. Никто не следовал за мной по Образу — я был уверен, что знал бы об этом. Следовательно…

Освещение было практически нормальным, и, мигая от него, я смотрел на улыбающееся лицо Брэнда. Теперь он носил на глазу повязку, а в руке держал Талисман. Должно быть, телепортировался сюда, чтобы воспользоваться случаем.

Когда я поднял голову, Брэнд ударил меня, и я упал на левый бок. Тогда он крепко пнул меня в живот.

— Ну, ты это сделал, — сказал он. — Не думал, что сумеешь. Теперь, прежде чем я все разложу по нужным полочкам, мне придется уничтожать еще один Образ. Хотя сначала мне необходимо вот это, чтобы повернуть ход сражения во Дворах, — он помахал Талисманом. — А сейчас, пока.

И Брэнд исчез.

Я лежал, задыхаясь и держась за живот. Волны черноты, словно прибой, поднимались и опадали внутри меня, но я не впал окончательно в бессознательное состояние. Чувство безмерного отчаяния нахлынуло на меня, я закрыл глаза и застонал. И не было Талисмана, чтобы почерпнуть из него сил.

Каштаны…

 

X

Пока я лежал, скорчившись от боли, мне было видение Брэнда, появившегося на поле битвы, где сражались силы Янтаря и Хаоса; Талисман пульсировал у него на груди. Похоже, его контроля над ним было достаточно, чтобы Брэнд смог повернуть события против нас. Я видел его — хлещущим стрелами молний наши войска. Я видел его — вызывающим великие ветра и ливни с градом, чтобы разбить нас. Я чуть не заплакал. И это, когда он все еще мог искупить грехи, встав на нашу сторону. Просто победы Брэнду теперь было мало. Ему приходилось побеждать для себя, по правилам своей собственной игры. А я? Я проиграл. Я возвел против Хаоса Образ, нечто такое, создать которое я никогда не считал себя в состоянии. И все это окажется впустую, если битва будет проиграна, а Брэнд вернется и сотрет мою работу. Подойти так близко, пройти через то, через что я прошел, а затем проиграть здесь… Мне захотелось закричать: «Нечестно!», хотя знал, что вселенная не станет вращаться вокруг моего понятия о справедливости. Я скрипнул зубами и выплюнул грязь, которую жевал. Мне было поручено отцом принести Талисман на поле битвы. Я почти это сделал.

Затем на меня снизошло необычное ощущение. Что-то взывало к моему вниманию. Что?

Тишина.

Яростные ветра и гром прекратились. Воздух был неподвижен. В самом деле — воздух был свеж и прохладен. А по ту сторону моих век, я знал, царил свет.

Я открыл глаза. Я увидел небо яркой однородной белизны. Я моргнул, повернул голову. Что-то справа…

Дерево. Там, где я посадил палку, отрезанную от старого Игга, стояло дерево. Оно было уже гораздо выше, чем посох. Я почти видел, как оно растет. Дерево было зеленым от листьев и белым от рассыпанных по нему почек; несколько цветков уже раскрылось. Ветер донес до меня слабый и нежный аромат, который готов был поддержать меня в тяжелое мгновение.

Я ощупал себя. Кажется, ребра не сломаны, хотя внутренности еще завязаны в узел после пинка, которого я удостоился. Я протер глаза костяшками и прошелся ладонью по волосам. Затем тяжело вздохнул и привстал на одно колено.

Повернув голову, осмотрел окрестности. Плато было тем же самым и все же не совсем тем же. Оно по-прежнему было голое, но уже не грубое. Вероятно, результат нового освещения. Но и еще кое-что…

Я повернулся еще дальше, оглядывая горизонт. Это был не совсем тот уголок, где я предпринял свою прогулку. Различия были и мелкими, и большими: изменилось строение скал, спуск там, где был подъем, иная структура камня подо мной и рядом, вдалеке нечто, смахивающее на почву. Я встал, и показалось, что теперь откуда-то пахнуло морем. Это место воспринималось совсем по-иному, чем то, куда недавно вскарабкался я — а кажется, так давно. Слишком много перемен, чтобы принять их за последствия бури. И все это мне что-то напоминало.

Я вновь вздохнул, стоя в центре Образа, и продолжил разглядывать окружение. Каким-то образом, несмотря на ситуацию, отчаяние ускользнуло прочь, а ощущение «освеженности» — вот, пожалуй, лучшее слово — распирало меня изнутри. Воздух был так чист и сладок, а в местности было столько нового и необычного. Я…

Конечно. Сейчас это было похоже на место расположения изначального Образа. Я обернулся к дереву, ставшему еще выше, и вновь осмотрел его. Но, с другой стороны, и не похоже… Что-то новое было в воздухе, на земле, в небе. Это был совсем новый край. Новый изначальный Образ. Значит, все вокруг было порождением Образа, в котором я стоял.

Я вдруг осознал, что чувствую не «освеженность». Теперь это было ощущение приподнятости, что-то вроде радости, что текла во мне. Здесь было чистое, свежее место, и я каким-то образом был за это в ответе.

Шло время. Я стоял там, наблюдая за деревом, оглядываясь по сторонам, наслаждаясь переполнявшей меня эйфорией. И все равно это была победа — пока не вернется Брэнд, чтобы смыть все.

Я вдруг опять помрачнел. Мне придется остановить Брэнда, придется защитить этот край. Я стоял в центре Образа. Если он срабатывает, как и прежний, я смогу использовать его силу, чтобы спроецироваться куда пожелаю. Теперь я могу воспользоваться им, чтобы присоединиться к остальной семье.

Я стряхнул с себя пыль. Проверил клинок в ножнах. Все может оказаться не таким безнадежным, каким кажется. Мне приказали доставить Талисман к месту сражения. Так что Брэнд помог мне; и Талисман уже там. Мне надо просто пойти и каким-то образом отобрать его у Брэнда, чтобы заставить мир свернуть с пути, на котором его ждет распад.

Я осмотрел все вокруг. Мне еще придется вернуться, чтобы исследовать этот новый край, если выживу в намечающейся переделке. Здесь была тайна. Она висела в воздухе и витала в ветрах. Может, понадобятся века, чтобы распутать то, что произошло, когда я начертал новый Образ.

Я отсалютовал дереву. Кажется, оно шевельнулось в ответ. Я привел в порядок розу и расправил ее лепестки. Пора в путь. У меня еще есть дела.

Я опустил голову и закрыл глаза. Попытался вспомнить местность перед последней бездной у Дворов Хаоса. Затем увидел ее под тем диким небом, и я заполнил ее своими родственниками, войсками. Кажется, я расслышал звуки отдаленного сражения. Картина установилась, стала яснее. Я удержал видение на мгновение подольше, затем поручил Образу забросить меня туда.

…Еще мгновение — и я стоял на вершине холма, что громоздился на краю равнины, холодный ветер трепал мой плащ. Небо было той сводящей с ума кружащейся, разрисованной штукой, которую я помнил с прошлого раза: наполовину — чернота, наполовину — психоделические радуги. В воздухе плавали неприятные испарения. Черная дорога шла далеко справа, пересекая равнину, а за ее пределами, перекинувшись через бездну, упиралась в ту темную, как ночь, цитадель, вокруг которой мерцали фонарики светляков. Мосты из дымки плавали в воздухе, протянувшись издалека во тьме, и странные силуэты двигались по ним, как и по черной дороге. Подо мной на поле раскинулось то, что выглядело главным сосредоточением войск. А за спиной грохотала совсем не крылатая колесница Времени.

Повернувшись туда, где должен быть север — исходя из простых оценок курса, — я увидел приближение той дьявольской бури, — она переваливала через далекие горы, полыхающая и взрыкивающая, наваливающаяся как ледник высотой до неба.

Итак, я не остановил ее созданием нового Образа. Видимо, буря просто миновала защищенный мною участок и будет идти, пока не доберется туда, куда бы она там ни шла. Значит, есть надежда, что следом за ней идет волна созидания, распространяющаяся теперь от нового Образа, восстанавливающая порядок во всей Тени. Интересно, сколько ей понадобится времени, чтобы добраться сюда?

Я услышал стук копыт и повернулся, вынимая клинок…

Рогатый всадник на огромном черном коне несся на меня, и некий пламень пылал в его взоре.

Я встал в позицию и замер в ожидании. Кажется, всадник спустился с одной из дымных дорожек, что плыли в моем направлении. Мы оба находились весьма далеко от линии основного сражения. Я следил, как он поднимается на холм. Хорошая лошадь, однако. Мощная у нее мышца на груди. И где, в какой преисподней, Брэнд? Абы какая драка мне не нужна.

Я смотрел, как подъезжает всадник, на кривой клинок в его правой руке. Я сменил позицию, как только он двинулся, чтобы разрубить меня. Когда он замахнулся, парирующий удар был уже готов, он отбил руку всадника, но оставил в пределах досягаемости. Я перехватил ее и стащил всадника с коня.

— Та роза… — сказал он, как только упал на землю. Я не знаю, что он хотел сказать еще, потому что перерезал ему глотку и слова потерялись в огненном разрезе.

Затем я крутанулся, отдергивая Грейсвандир, рванул спринтом несколько шагов и ухватился за гриву черного жеребца. Завел с ним беседу, чтобы успокоить и увести от языков пламени. Спустя пару минут наши отношения наладились, и я сел верхом.

Поначалу он дичился, но я просто пустил его легким шагом по холму, продолжая осматриваться. Силы Янтаря, похоже, наступали. Дымящиеся трупы валялись по всему полю. Основные силы наших врагов отходили на высоты у края бездны. Их ряды, еще не разбитые, но сильно потрепанные, медленно отступали к пропасти. С противоположной стороны дополнительные войска пересекали бездну и соединялись с теми, кто удерживал высоты. Быстро прикинув их растущее число и расположение, я рассудил, что они, должно быть, готовят свое собственное наступление. Брэнда нигде не было видно.

Даже если бы я отдохнул и надел доспехи, — и то дважды подумал бы о том, чтобы спуститься и присоединиться к набегу. Моя задача сейчас — обнаружить Брэнда. Я сомневался, что он станет непосредственно участвовать в рукопашной. Я скользнул взглядом по флангам сражения, высматривая одинокую фигуру. Нет… Наверное, на дальнем краю поля. Мне пришлось бы сделать круг, забирая к северу. Хватит и того, что я не могу глянуть на запад.

Я развернул лошадь и спустился с холма. Было бы так приятно свернуться где-нибудь и замереть, подумал я. Просто свалиться мешком и уснуть. Я вздохнул. Где, дьявол его раздери, Брэнд?

Я добрался до подножия холма и повернул, чтобы срезать через кульверт. Мне нужен был обзор получше…

— Повелитель Корвин из Янтаря!

Он ожидал меня, пока я в унылом предвкушении одолевал поворот, — крупный, трупного цвета парень с рыжими волосами и лошадью себе под стать. На нем были медно-красные доспехи с зеленоватой гравировкой, и он сидел лицом ко мне, неподвижный как статуя.

— Я увидел тебя на вершине холма, — сказал он. — Ты не в кольчуге, нет?

Я похлопал себя по груди.

Он резко кивнул, затем протянул руку сначала к левому плечу, потом к правому, потом провел по бокам, расстегивая застежки на нагруднике. Когда справился с последней, он снял доспехи, опустил слева от себя и позволил упасть. То же самое он проделал с наголенниками.

— Я долго ждал встречи с тобой, — сказал он. — Я — Борель. Я не хочу, чтобы говорили, что я нечестным образом воспользовался преимуществом, когда убил тебя.

Борель… Имя было знакомо. Затем я вспомнил. Ему принадлежали уважение и восхищение Дары. Он был ее учителем фехтования, мастером клинка. Хоть и чрезвычайно глупым, как я понял. Сняв доспехи, он потерял право на мое уважение. Сражение — не игра, и у меня не было желания подставляться каждой самонадеянной заднице, которая думает иначе. А особенно умелой заднице, в то время как я чувствую себя не лучшим образом. По всей вероятности, он мог бы и вправду разделать меня.

— Сейчас мы разрешим вопрос, столь долго меня беспокоивший, — сказал Борель.

Я откликнулся изысканной грубостью, пригнулся к лошади и почесал обратно той же дорогой, которой прибыл. Он немедленно погнался следом.

Как только я проехал по кульверту, то сообразил: разрыв между нами недостаточен. Он нагонит меня в течение минуты — а спина у меня полностью открыта, — или прирежет, или вынудит сражаться. Тем не менее, хоть и ограниченный, выбор мой включал в себя чуточку больше.

— Трус! — крикнул Борель. — Ты бежишь от боя! И это великий воин, о котором я столь много слышал?

Я протянул руку и расстегнул плащ. Но обе стороны края кульверта находились на уровне моих плеч, затем талии.

Я скатился с седла влево, споткнулся, но встал на ноги. Чернота снова накатила на меня. Я побежал к канаве.

Взявшись за плащ обеими руками, я взмахнул им в маневре «обратная вероника» за секунду-другую до того, как голова и плечи Бореля поравнялись со мной. Плащ покрыл его, вынутый клинок и все прочее, закутав голову и спутав руки.

Затем я крепко пнул Бореля. Я метил в голову, но попал в правое плечо. Он сверзился с седла, а лошадь вслед за моей пробежала дальше.

Вытащив Грейсвандир, я прыгнул на Бореля. Я перехватил его как раз, когда он сбросил мой плащ и пытался подняться. Пришпилил его там же, где он успел сесть, и увидел выражение крайнего изумления на его лице, когда рана занялась огнем.

— О, низкий поступок! — крикнул он. — Я ждал от тебя более достойного!

— Это уж точно не Олимпийские игры, — сказал я, стряхивая пару искр со своего плаща.

Затем я догнал лошадь и сел верхом. На это мне потребовалось еще несколько минут. Продолжая мчать на север, я добрался до возвышенности и оттуда заметил Бенедикта, руководящего сражением, а в сухом русле далеко в тылу я мельком увидел Джулиэна во главе его Арденских войск. Бенедикт, очевидно, держал их в резерве.

Я продолжал ехать в сторону надвигающейся бури под наполовину темным, наполовину раскрашенным ползущим небом. Вскоре я достиг своей цели — самого высокого холма в поле зрения — и начал взбираться на него. Несколько раз на пути вверх я останавливался, чтобы оглянуться.

Я видел Дейрдре в черных доспехах, взмахивающую топором; Лльюилл и Флори находились среди лучников. Фионы нигде не было видно. Джерарда не было видно. Затем я увидел Рэндома верхом на коне, орудующего тяжелым клинком, ведущего атаку на вражескую возвышенность. Возле него был рыцарь в зеленом, которого я не узнал. Он действовал мейсом со смертоносной эффективностью. На спине у него был лук, а к бедру приторочен колчан сверкающих стрел.

Пока я добирался до вершины холма, шум бури стал громче. Молнии вспыхивали с регулярностью неоновой трубки, и с шипением нисходил дождь — фибергласовая завеса, которая уже перевалила через горы.

Подо мной и звери, и люди — и больше, чем несколько зверолюдей, — были заплетены в узлы и пряди битвы. Облако пыли висело над полем. Но, принимая во внимание расклад сил, мне не показалось, что растущие силы врага можно было бы отбросить еще дальше. А для контратаки сейчас было самое время. Противник на своих утесах уже изготовился и просто ожидал приказа.

Я ошибся на полторы минуты. Они уже приближались, разворачиваясь по склону, перестраивая ряды, тесня наши войска, давя вперед. И еще больше прибывало их из-за темной бездны. Наши войска начали благоразумно отступать, не теряя порядка. Враги надавили покрепче, и, когда паническое бегство казалось почти неминуемым, был отдан приказ.

Я услышал звук Джулиэновского рога и вскоре увидел его верхом на Моргенштерне, выводящего на поле солдат Ардена. Это почти уравновесило противоположную сторону, уровень шума рос и рос, пока вокруг нас проворачивалось небо.

Я следил за стычкой, наверное, с полчаса, пока наши силы медленно отходили через поле. Затем я увидел на огненно-полосатом коне однорукую фигуру, внезапно появившуюся на вершине далекого холма. В руке человек держал поднятый клинок, развернувшись лицом от меня, к западу. Несколько долгих мгновений он стоял неподвижно. Затем опустил клинок.

Я услышал на западе трубы и сначала не увидел ничего. Потом в поле зрения ворвалась шеренга кавалерии. Я вздрогнул. На миг мне показалось, что там был Брэнд. Затем я сообразил, что это ведет свои войска Блейс, чтобы ударить по открывшемуся вражескому флангу.

И тут наши войска на поле перестали отступать. Они удержали ряды. Затем пошли вперед.

Блейс и его всадники приближались, и я понял, что битва — вновь за Бенедиктом. Враг вот-вот вскроет свой фронт.

Затем с севера меня обмахнул холодный ветер, и я вновь посмотрел туда.

Буря продвинулась достаточно сильно. Должно быть, с какого-то момента она начала двигаться быстрее. И сейчас стало темнее, чем раньше, и вспышки поярче, и рев погромче. И усилился этот холодный влажный ветер.

Тогда я прикинул… просто ли она промчится над полем волной аннигиляции или нет? Каково воздействие нового Образа? И восстановит ли оно все заново? Я сомневался в этом. Я чувствовал: если эта буря сметет нас, то уж навсегда. Потребовалась бы вся сила Талисмана, чтобы дать нам возможность ускакать от нее, пока не восстановится порядок. И что останется, если мы выживем? Я просто не мог ничего предположить.

Так каков же план Брэнда? Чего он ждет? Что намерен делать?

Я еще раз осмотрел все поле битвы…

Вот.

В затененном месте на высотах, там, где перегруппировывались враги перед спуском на штурм наших рядов… кое-что.

Крошечная искра красного… Я был уверен, что видел ее.

Я продолжал смотреть и ждать. Мне придется увидеть ее еще раз, чтобы точно определить положение…

Прошла минута. Наверное, две…

Вот! И еще раз.

Я развернул боевого коня. Казалось вполне возможным обогнуть врага по флангу и подняться на ту, предположительно не занятую, высоту. Я погнал вниз по холму и взялся прокладывать себе дорогу.

Это должен быть Брэнд с Талисманом. Он выбрал хорошее, безопасное место, с которого мог обозревать все поле битвы, как и приближающуюся бурю. Оттуда, как только приблизится фронт бури, он смог бы направлять ее молнии на наши войска. В надлежащий момент он просигналил бы отступление, поразил бы нас дикими грозовыми фуриями, затем отвел бы их на фланг, чтобы прикрыть склон, на который опирался. В нынешних обстоятельствах такое использование Талисмана казалось самым простым и наиболее эффективным.

Мне придется подбираться быстро. Мой контроль над камнем был сильнее, но ослабевал с расстоянием, а Брэнд носил Талисман на груди. Лучшим вариантом будет направиться прямо к нему, любой ценой прорваться на расстояние контроля, перехватить командование камнем и использовать его против Брэнда. Но с ним мог оказаться телохранитель. Что затруднит мне задачу, потому что разборка с охраной смертельно замедлит меня. А если и нет, что удержит Брэнда от телепортации, если все пойдет слишком круто? И что мне делать тогда? Мне придется начать все сначала, снова охотясь на него. Интересно, смогу ли я воспользоваться Талисманом, чтобы удержать его от побега? Я не знал. Но решил попробовать.

Может, это не лучший из планов, но у меня он был единственным. А плести более хитрые замыслы больше времени не было.

По дороге я увидел, что остальные тоже направились к той высоте. Рэндом, Дейрдре и Фиона, верхом и в сопровождении восьми всадников, прокладывали себе путь сквозь вражеские ряды, а еще несколько подразделений — друзья или враги, не смог бы сказать, — может, и те, и другие — быстро ехали следом. Рыцарь, одетый в зеленое, казалось, двигался быстрее всех, догоняя первую тройку. Я не узнал его или ее — так тоже могло оказаться. Тем не менее я не сомневался, куда направляется авангард… да, раз там Фиона. Она наверняка заметила присутствие Брэнда и вела остальных к нему. Несколько капель надежды упало на мое сердце. Она, вероятно, способна нейтрализовать силы Брэнда или уменьшить их воздействие. Я склонился вперед, все еще забирая влево, поторапливая лошадь. Небо продолжало вращаться. Ветер свистел вокруг меня. Прокатился страшный удар грома. Назад я не оглядывался.

Я мчался к ним. Я не хотел, чтобы они добрались туда раньше меня, но боялся, что так и будет. Просто расстояние было слишком велико.

Если бы только они обернулись и увидели меня, то, вероятно, подождали бы. Эх, если б был какой-нибудь способ дать им сигнал. Я проклял тот факт, что Козыри больше не работают.

Я закричал. Я вопил как мог, но ветер унес мои слова, а гром прокатился над ними.

— Подождите меня! Проклятье! Это Корвин!

Ни взгляда в мою сторону.

Я проехал мимо ближайшей стычки и поскакал вдоль вражеского фланга вне досягаемости камней и стрел. Кажется, враги теперь отступали быстрее, а наши войска растянулись на большем участке. Брэнд, должно быть, готовился ударить. Часть вращающегося неба была покрыта темным облаком, которого минутой раньше над полем не было.

Я свернул направо, за отступающими, мчась к тем холмам, на которые остальные уже взбирались.

Небо, пока я приближался к подножию холмов, продолжало темнеть, и я боялся за своих родственников. Они слишком близко подобрались к нему. Ему придется что-нибудь сделать. Если Фиона недостаточно сильна, чтобы остановить его…

От ослепительной вспышки, что случилась передо мной, лошадь поднялась на дыбы, и меня выбросило из седла. Гром грянул раньше, чем я шлепнулся на землю.

Я пролежал несколько мгновений оглушенный. Лошадь отбежала метров, наверное, на пятьдесят, прежде чем остановилась и принялась бесцельно бродить. Я перекатился на живот и посмотрел вверх на длинный склон. Остальных всадников тоже спешило. Их группу, очевидно, поразил разряд. Некоторые шевелились, некоторые нет. Никто еще не поднялся. Над ними я увидел красное тление Талисмана, там, под выступом, теперь более яркое и ровное, и смутные очертания фигуры того, на ком он был надет.

Я пополз вперед, вверх и налево. Я хотел выйти из поля зрения фигуры, прежде чем рискну подняться. Ползком до него добираться слишком долго, и теперь я собирался обогнуть остальных, потому что его внимание будет приковано к ним.

Я пробирался осторожно, медленно, используя каждый выступ скалы для прикрытия, любопытствуя, не ударит ли молния вновь, — а если нет, то когда Брэнд примется насылать несчастья на наши войска. Теперь в любую минуту, рассудил я. Взгляд назад показал, что наши силы растеклись по дальнему краю поля, а враги отходят и идут сюда. Похоже, пройдет не так много времени, и можно не тревожиться и о них.

Я залез в узкую траншею и червем прополз на юг метров, наверное, десять. Затем снова наружу, на дальнюю оконечность, чтобы выгадать на подъеме, а затем укрыться за камнями.

Когда я поднял голову, чтобы оценить ситуацию, света от Талисмана видно не было. Расселина, откуда он светил, была с востока перекрыта каменным выступом.

Тем не менее я продолжал ползти, все ближе к краю огромной бездны, перед которой еще раз забрал вправо. Я достиг точки, где вроде мог без опаски встать, что и сделал.

Я продолжал ждать очередную вспышку, очередной разрыв грома — поблизости или вдалеке, — но ничего не было. Это меня удивило… почему ничего? Я протянул руку, пытаясь ощутить присутствие Талисмана, но не сумел. Я заторопился к тому месту, где видел сияние.

Заглянул в бездну, чтобы убедиться, что с той стороны не грозит новой напасти. Вытащил клинок. Пока я добирался до цели, то прижимался ближе к эскарпу и держал курс на север. Пригнулся пониже, когда подошел к краю, и огляделся.

Красного сияния не было. И затемненной фигуры тоже. Скальное углубление выглядело пустым. Нигде поблизости не было ничего подозрительного. Мог ли он опять телепортироваться? А если мог, то отчего?

Я поднялся и обошел скальный подъем. Продолжал двигаться в том направлении. Попытался еще раз почувствовать Талисман, и на этот раз установил с ним слабый контакт — где-то справа от меня и выше, кажется.

Бесшумно, настороженно я двинулся туда. Почему он оставил свое убежище? Лучшую позицию для себя Брэнд вряд ли сумел бы найти. Если не…

Я услышал пронзительный крик и проклятия. Два разных голоса. Я побежал.

 

XI

Я миновал нишу и продолжал путь. За нишей поднималось вверх что-то вроде тропинки. Я прошел по ней до упора.

Я еще никого не видел, но с каждым шагом присутствие Талисмана ощущалось сильнее. Справа послышался звук шагов, я посмотрел туда, но никого не увидел. С той стороны ощущение Талисмана было слабее, поэтому я продолжил подъем, забирая вправо.

Как только я приблизился к вершине и черный провал Хаоса раскрылся за ней, послышались голоса.

Я не смог разобрать, о чем говорили, но, судя по тону, явно кто-то кого-то убеждал.

Приблизившись к гребню, я сбавил темп, пригнулся и осмотрел склон скалы.

Рэндом стоял чуть впереди меня, с ним были Фиона и лорды Чантри и Фелдэйн. Все, кроме Фионы, держали оружие, словно собирались сражаться, но стояли абсолютно спокойно. Они смотрели в сторону обрыва — на выступ скалы чуть выше их и, наверное, метрах в пятнадцати, — туда, где начиналась бездна.

Там стоял Брэнд и держал перед собой Дейрдре. Дейрдре была без шлема, волосы дико растрепаны, а Брэнд приставил к ее горлу кинжал. Похоже, что он уже слегка пустил ей кровь. Я отшатнулся.

Я услышал, как Рэндом тихо сказал:

— Больше мы ничего не можем сделать, Фи?

— Я могу держать его там, — сказала она, — и с такого расстояния могу приостановить его попытки контролировать погоду. И все. У него есть настройка на Талисман, а у меня нет. И Талисман находится ближе к нему. Все, что я могу предпринять, он может легко парировать.

Рэндом покусал нижнюю губу.

— Положите оружие, — крикнул Брэнд. — Сейчас же, или Дейрдре умрет.

— Убей ее, — сказал Рэндом, — и потеряешь единственное, что сохраняет тебе жизнь. Убей сейчас — и я покажу тебе, куда я положу оружие.

Брэнд что-то пробормотал еле слышно. Затем:

— О’кей. Я начинаю ее калечить.

Рэндом сплюнул.

— Валяй! — сказал он. — Она способна регенерировать, как и любой из нас. Сперва поищи угрозу, которая что-нибудь значит, или заткнись и сражайся!

Брэнд был неподвижен. Я подумал, что лучше не обнаруживать своего присутствия. Должно быть что-то, что я могу сделать. Я отважился еще на один взгляд, сфотографировал мысленно площадку, снова присел. Слева было несколько крупных камней, но надежда на них была слаба. А возможности незаметно подкрасться к Брэнду из-за спины я не видел.

— По-моему, придется рискнуть и броситься на него, — услышал я голос Рэндома. — Больше вариантов я не вижу. А вы?

Прежде чем кто-нибудь ему ответил, произошла странная вещь. День начал разгораться ярче.

Я осмотрелся по сторонам в поисках источника света, затем поискал наверху.

Облака были неподвижны, сумасшедшее небо выкидывало свои фокусы где-то за их границей. Тем не менее свет источали именно облака. Они побледнели и теперь наливались жаром, словно скрывали солнце. В тот момент, когда я на них посмотрел, свечение стало особенно заметным.

— Чем это он теперь занимается? — спросил Чантри.

— Ничем, насколько я понимаю, — сказала Фиона. — Я не верю, что это его рук дело.

— Тогда чьих?

Ответа я не расслышал, или его просто не было.

Я следил, как разгораются облака. Вот самое большое и яркое вроде как закрутилось, будто чем-то встревоженное. Внутри него вскидывались и успокаивались фигуры. Размытые очертания начали обретать некую форму.

Подо мной, на поле, затихли звуки сражения. Сама буря словно онемела, как только видение стало набирать силу. Что-то определенно формировалось в свечении над нашими головами — черты чьего-то огромного лица.

— Не знаю, я же вам говорила, — услышал я, как ответила кому-то Фиона.

Прежде чем изображение на облаке закончило обретать форму, я сообразил, что там, в небе, лицо моего отца. Ловкий трюк, ничего не скажешь. Я понятия не имел, как это вообще можно сделать.

Лицо двигалось, как если бы отец окидывал нас всех взглядом. В выражении лица была боль и, кажется, беспокойство. Яркость усилилась. Губы чуть шевельнулись.

Когда на меня снизошел его голос, то прозвучал он скорее как при обычной беседе, а не оглушающим раскатом грома, которого я ожидал.

— Я отправляю вам это послание, — сказал он, — прежде чем возьмусь за починку Образа. К тому времени, как вы его получите, я уже или чего-то добьюсь, или потерплю неудачу. Послание будет предшествовать волне Хаоса, которая должна сопутствовать моей попытке. У меня есть основания считать, что для меня эта попытка может оказаться фатальной.

Взгляд его, казалось, обежал поле.

— Радуйтесь или скорбите, как угодно, — продолжил отец, — потому что это либо начало, либо конец. Как только я закончу работу, то пошлю Талисман Закона Корвину. Я поручил ему принести Талисман на поле битвы. И все ваши усилия кончатся ничем, если не отвратить волну Хаоса. Но с помощью Талисмана, в том месте, где он окажется, Корвин сумеет сберечь вас, если волна все же пройдет.

Я услышал смех Брэнда. Звучал он явно безумно.

— С моим уходом, — продолжал голос, — проблема наследования ляжет на вас. У меня были свои мысли на этот счет, но теперь я вижу, что все это — тщетно. Поэтому у меня нет другого выхода, как предоставить выбор рогу Единорога. Дети мои, не могу сказать, что вы всегда меня радовали, но, думаю, и я был не лучше. Пусть так и будет. Я оставляю вас с моим благословением, и, поверьте мне, это не простая формальность. А теперь я начинаю движение по Образу. Прощайте.

Лицо его стало блекнуть, светились теперь одни облака. А скоро все исчезло вообще. Поле окутала неподвижность.

— …И вы что, не видите, — услышал я голос Брэнда, — что Талисмана у Корвина нет? Бросьте оружие и убирайтесь к дьяволу. Или заберите его с собой и убирайтесь. Мне все равно. Оставьте меня одного. У меня есть чем заняться.

— Брэнд, — сказала Фиона, — ты можешь сделать то, что отец хотел от Корвина? Ты можешь использовать Талисман, чтобы заставить волну пройти мимо.

— Мог бы, если б хотел, — сказал он. — Да, я мог бы отогнать ее в сторону.

— Ты прославишься, если сделаешь это, — мягко сказала она. — Мы все будем тебе благодарны. Все тебе простим. Простим и забудем. Мы…

Брэнд дико расхохотался.

— Ты простишь меня? — сказал он. — Ты, которая оставила меня в той башне? Которая воткнула мне в бок нож? Спасибо, сестра. Очень мило с твоей стороны, что ты предложила меня простить, но извини — пожалуй, я откажусь.

— Ну ладно, — сказал Рэндом, — чего ты хочешь? Извинений? Богатств и сокровищ? Высокой должности? Всего сразу? Хорошо, все это у тебя будет. Но ты играешь в глупую игру. Давай покончим с ней и пойдем домой. Сделаем вид, что все это дурной сон.

— Да, покончим. Давай, — отозвался Брэнд. — Начните с того, что бросьте оружие. Затем Фиона освободит меня от чар, а вы все делаете «кругом-марш» на север. Давайте, или я убью Дейрдре.

— Тогда, я думаю, тебе лучше отойти подальше, убить ее и приготовиться к схватке со мной, — сказал Рэндом, — потому что она все равно умрет, если мы отпустим тебя. Все мы умрем.

Я услышал хмыканье Брэнда.

— Ты правда думаешь, что я намерен дать вам умереть? Вы мне нужны… и столько вас, сколько мне удастся спасти. И Дейрдре, надеюсь, тоже. Вы единственные, кто оценит мою победу. Я сохраню вас во всеобщем распаде, который вот-вот начнется.

— Я тебе не верю, — сказал Рэндом.

— Тогда подумай об этом, секунда у тебя еще есть. Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что я захочу утереть вам носы. Я хочу, чтобы вы были свидетелями того, что я делаю. Вот поэтому-то мне и нужно ваше присутствие в моем новом мире. А теперь убирайтесь отсюда.

— Ты будешь иметь все, что хочешь, и нашу благодарность в придачу, — начала Фиона, — если просто…

— Идите!

Я знал, что тянуть больше нельзя. Хочу я этого или нет, но сделать ход мне придется. Еще я знал, что все равно не успею вовремя. У меня не было выбора, кроме как воспользоваться Талисманом как оружием против Брэнда.

Я потянулся к Талисману и ощутил его присутствие. Закрыл глаза и воззвал к своим силам.

Жарко. Жарко, настойчиво думал я. Он сжигает тебя, Брэнд. Он заставляет каждую молекулу твоего тела вибрировать быстрее и быстрее. Ты почти что превратился в живой факел.

Я услышал крик Брэнда.

— Корвин! — кричал он. — Прекрати! Где бы ты ни был! Я убью ее! Вот, смотри!

Не переставая просить о том, чтобы Талисман сжег Брэнда, я поднялся на ноги. Я смотрел на него с расстояния, которое нас разделяло. Одежда на Брэнде начала дымиться.

— Прекрати! — крикнул он, поднял кинжал и полоснул Дейрдре по лицу.

Я вскрикнул, перед глазами все поплыло. Я потерял над Талисманом контроль. Зато Дейрдре — левая ее рука была окровавлена, — когда Брэнд заносил кинжал, чтобы ударить еще, впилась в его ладонь зубами. Затем рука ее высвободилась, и сестра воткнула ему меж ребер локоть и попыталась вырваться.

Как только Дейрдре дернулась в сторону и наклонила голову, мелькнула серебристая вспышка. Брэнд охнул и выронил кинжал. Из его горла торчала стрела. Другая прилетела мгновением позже и торчала теперь из груди Брэнда, чуть правее Талисмана.

Брэнд, издав булькающий звук, шагнул назад. Но ступать там было некуда — только в бездну.

Глаза Брэнда расширились, когда он начал заваливаться на спину. Затем его правая рука метнулась вперед и вцепилась в волосы Дейрдре. Я уже бежал, истошно крича, хотя знал, что не успею.

Дейрдре издала стон, выражение ужаса застыло на ее измазанном кровью лице. Она потянулась ко мне…

Брэнд, Дейрдре и Талисман исчезли за гранью, пропали, были — и их не стало…

По-моему, я попытался броситься следом, но Рэндом меня перехватил. В конце концов ему пришлось меня ударить, и все куда-то провалилось.

Когда я пришел в себя, то лежал на каменистой земле далеко от края уступа, возле которого упал. Кто-то свернул мой плащ и подложил мне под голову. Первое, что я увидел, было вращающееся небо, напомнившее мне мой сон о колесе в тот день, когда я встретил Дейрдре. Я чувствовал присутствие остальных, слышал их голоса, но даже не повернул головы. Я просто лежал и смотрел на мандалу в небе и думал о своей потере. Дейрдре… она значила для меня больше, чем вся остальная семья вместе взятая. И я уже ничего не мог поделать. Вот так. Сколько раз я желал, чтобы она была не моей сестрой. И все же я примирился с этим — да, пусть сестра, все равно мои чувства никогда бы не изменились, но… ее больше нет, и эта мысль значила для меня больше, чем предстоящее разрушение мира.

Но от настоящего никуда не денешься. Пусть с исчезновением Талисмана все кончено. И все же… Я потянулся, пытаясь нащупать его присутствие, где бы он ни был, но — ничего. Тогда я стал подниматься, чтобы видеть, как далеко продвинулась волна Хаоса, но внезапно чья-то ладонь толкнула меня назад.

— Отдохни, Корвин, — это был голос Рэндома. — Ты совсем разбит. Ты так выглядишь, словно только что прополз сквозь ад. Для тебя ничего интересного там нет. Успокойся.

— А при чем тут мое здоровье? — отозвался я. — Чуть раньше или чуть позже — какая разница?

Я опять попытался встать, и на этот раз рука двинулась, чтобы меня поддержать.

— Тогда ладно, — сказал Рэндом. — Хотя смотреть тут и правда не на что.

Наверное, он был прав. Сражение, похоже, закончилось, кроме отдельных небольших очагов, где враг еще пытался сопротивляться; да и эти стычки быстро сошли на нет — бойцы или были убиты, или захвачены в плен, все двигались в одном направлении, отступая перед приближающейся волной, которая уже охватила дальний край поля. Вскоре наша высотка будет запружена всеми выжившими с обеих сторон. Я посмотрел за наши спины. Из скрытой темнотой цитадели никаких войск больше не прибывало. Сможем ли мы уйти туда, когда волна в конце концов нас накроет? И что потом? Бездна? Похоже, так.

— Скоро, — пробормотал я, думая о Дейрдре. — Скоро…

Почему бы и нет?

Я наблюдал за грозовым фронтом, вспыхивающим, вбирающим все в себя, меняющимся. Да, скоро. Раз уж Талисман ушел вместе с Брэндом…

— Брэнд… — сказал я. — Кто же его все-таки достал той стрелой?

— На эту заслугу могу претендовать я, — ответил знакомый голос, услышать который я никак не мог ожидать.

Я повернул голову и всмотрелся. На камне сидел человек в зеленом. Возле него на земле лежали лук и колчан. Он сверкнул зловещей улыбкой в мою сторону.

Это был Кэйн.

— Будь я проклят, — сказал я, потирая челюсть. — Забавная штука приключилась со мной по дороге на твои похороны.

— Да. Я слышал об этом. — Он рассмеялся. — Ты когда-нибудь убивал сам себя, Корвин?

— В последнее время нет. Как тебе это удалось?

— Пошел в подходящую тень, — сказал он, — подстерег там тень самого себя. Вот и готовый труп. — Кэйн пожал плечами. — Жуткое ощущение. Никому такого не пожелаю.

— Но зачем? — сказал я. — Зачем подтасовывать свою смерть и пытаться обвинить в этом меня?

— Я хотел докопаться до корня зла в Янтаре, — сказал Кэйн, — и вырвать его. Я думал, самое выгодное для этого — уйти в подполье. А что лучше, чем убедить всех, что я мертв? В конце концов у меня это получилось, как видите. — Он сделал паузу. — Хотя Дейрдре мне жаль. Но у меня не было выбора. Это был наш последний шанс. Я думал, что он не успеет утащить ее с собой.

Я отвернулся.

— У меня не было выбора, — повторил он. — Надеюсь, ты это понимаешь?

Я кивнул.

— Но зачем было создавать впечатление, что тебя убил я? — спросил я.

К тому времени подошли Фиона и Блейс. Я приветствовал их обоих и повернулся обратно к Кэйну за ответом. Блейса я тоже хотел порасспрашивать, но он мог подождать.

— Ну? — сказал я.

— Я хотел убрать тебя с дороги, — сказал он. — Я ведь по-прежнему думал, что за всем этим стоял ты. Ты или Брэнд. Я ограничил круг подозреваемых вами двумя. Я даже думал, что вы здесь можете быть замешаны оба — особенно с его стараниями вернуть тебя.

— Ты все понял наоборот, — сказал Блейс. — Брэнд пытался держать его подальше. Он узнал, что его память возвращается, и…

— Знаю, — ответил Кэйн, — но тогда все выглядело именно так. Я хотел, чтобы Корвин опять посидел в темнице, пока я разыскиваю Брэнда. Затем я залег на дно и подслушивал по Козырям все разговоры — надеялся найти нить к месту, где Брэнд скрывается.

— Это то, что имел в виду Папа? — сказал я.

— Что? — спросил Кэйн.

— Он намекал, что на Козырях «жучок».

— Не понимаю, как он мог узнать. Я научился быть полностью пассивным при этом. Я научился сдавать их и легонько касаться в тот момент, когда чувствовал хоть малейший контакт. Потом, когда он возникал, я переносил внимание на говорящих. Однажды, выйдя так на вас, я даже обнаружил, что могу иногда проникать в ваши мысли, даже когда вы не пользуетесь Козырями… если вы достаточно отвлечены, а я не позволял себе никакой реакции.

— И все же он знал.

— Это наверняка возможно, — сказала Фиона, и Блейс кивнул.

Рэндом подошел ближе.

— Что ты имел в виду, когда спрашивал про бок Корвина? — поинтересовался он. — Откуда ты вообще мог узнать, если не…

Кэйн только кивнул. Я увидел вдалеке Бенедикта и Джулиэна; они стояли вместе и обращались к своим войскам. Но после молчаливого кивка Кэйна я мгновенно про них забыл.

— Ты? — прохрипел я. — Ты пырнул меня?

— Выпей, Корвин, — сказал Рэндом, передавая мне свою флягу. Это было разбавленное вино. Я с трудом глотнул. Жажда была нестерпимой, но я остановился после нескольких хороших глотков.

— Рассказывай, — сказал я.

— Ладно, за мной ведь должок, — сказал Кэйн. — Когда я узнал из мыслей Джулиэна, что ты привел Брэнда обратно в Янтарь, то решил, что первоначальная догадка была верной, — что вы с Брэндом заодно. Это значило, что вас обоих следовало уничтожить. Той ночью я использовал Образ, чтобы спроецироваться в твои комнаты. Там я попытался убить тебя, но ты двигался слишком быстро и каким-то образом ухитрился козырнуться оттуда, прежде чем у меня появился еще один шанс.

— Ну у тебя и глаза, будь они прокляты, — сказал я. — Если ты мог перебирать наши мысли, ты что, не мог разглядеть, что я не тот, за кого ты меня принимаешь?

Кэйн покачал головой.

— Я мог прощупывать только поверхностные мысли и реакции на непосредственное окружение. И то не всегда. И я слышал твое проклятие, Корвин. И оно стало реальностью. Я видел его повсюду вокруг нас. Я чувствовал, что мы все будем в гораздо большей безопасности, если вы с Брэндом исчезнете с пути. Я знал, на что он способен — по его поступкам незадолго до твоего возвращения. Хотя тогда я не мог до него добраться — из-за Джерарда. Затем Брэнд стал сильнее. Позже я предпринял еще одну попытку, но она провалилась.

— Когда это? — спросил Рэндом.

— Когда под обвинение попал один Корвин. Я замаскировался. В том случае, если Брэнду, как и Корвину, удалось бы сбежать, я не хотел, чтобы Брэнд знал, что я все еще в рейде. Я использовал Образ, чтобы спроецироваться в его комнаты, и попытался его прикончить. Мы оба были ранены — ну и кровищи там натекло! — но он тоже ухитрился козырнуться. Затем я вошел в контакт с Джулиэном и присоединился к нему в этой битве, потому что Брэнд явно должен был показаться здесь. Я прихватил стрелы с серебряными наконечниками, потому что был более чем уверен, что он уже не такой, как мы. Я хотел убить его быстро и сделать это издалека. Я напрактиковался в стрельбе из лука и пошел по его следу. И наконец нашел. Теперь все говорят, что на твой счет я ошибался, так что полагаю, стрела, предназначенная тебе, уйдет неиспользованной.

— Премного благодарен.

— Я даже могу попросить у тебя прощения.

— Было б неплохо.

— С другой стороны, я думал, что был прав. Я поступал так, чтобы спасти остальных.

Я так и не дождался от него извинений, потому что как раз в этот момент весь мир, казалось, был потрясен трубным звуком — громким, протяжным, идущим словно отовсюду. Мы озирались в поисках источника.

Кэйн встал и ткнул пальцем.

— Там! — сказал он.

Взгляд мой проследил его жест. Завеса грозового фронта была прорвана с северо-запада, в точке, где из нее исторгалась черная лента дороги. Там на черном коне появился призрачный всадник и затрубил. Все случилось за миг до того, как звуки достигли нас. Мгновением позже к нему присоединились еще два трубача — тоже бледные и тоже верхом на черных конях. Они подняли свои трубы и оглушительно затрубили.

— Что это может быть? — спросил Рэндом.

— По-моему, я знаю, — сказал Блейс, и Фиона кивнула.

— И что? — спросил я.

Но они не ответили. Всадники двигались вперед по черной дороге, и все больше и больше появлялось их на черном пути.

 

XII

Я смотрел. Великое молчание повисло над вершинами. Войска замерли, не сводя взгляда с процессии. Даже пленные из Дворов, окруженные сталью оружия, смотрели туда.

Ведомый бледными трубачами, шел большой отряд всадников на белых конях, в руках — знамена, некоторые я не узнал; впереди — человекообразная тварь несла Янтарный штандарт с Единорогом. За ними следовали музыканты, некоторые из них играли на инструментах, каких я никогда раньше не видел.

За музыкантами длинной колонной маршем шли рогатые человекоподобные твари в легких доспехах, и примерно каждый двадцатый нес перед собой огромный факел, подняв его высоко над головой. Затем послышался низкий звук — медленный ритмичный раскат на фоне пения труб и игры музыкантов, — и я понял, что это поет пехота. Кажется, прошло бесконечно много времени, пока эта толпа текла по черной дороге, но за все это время ни один из нас даже не шелохнулся, даже не заговорил. Они прошли с факелами и знаменами, с музыкой и пением, и в конце концов дошли до края бездны и пошли дальше по едва заметному продолжению той темной дороги; их факелы теперь парили над тьмой, освещая им путь. Музыка стала громче, несмотря на расстояние; все больше голосов присоединялось к хору, потому что новые и новые воины выходили из полыхающего грозового фронта. Прокатился случайный раскат грома, но не смог заглушить пения; не смогли и ветры — они только набрасывались на факелы, стремясь их задуть. Это было словно гипноз. Словно бесконечные дни и годы я смотрю на эту процессию и слушаю мелодию, которую я наконец узнал.

Внезапно из грозового фронта выплыл дракон, за ним еще один и еще. Зеленые, золотые и черные, подобно старому железу, — я смотрел, как они парят на ветру, поворачивая головы, чтобы развесить огненные вымпелы. В блеске молний драконы были ужасны и великолепны, и не было им числа. Под ними шли небольшие стада белого скота, животные вскидывали головы, ревели и били копытами землю. Рядом мелькали всадники, щелкая длинными черными бичами.

Затем прошла процессия истинно звериных войск из тени, с которой Янтарь иногда торговал; грузные, чешуйчатые, когтистые, они играли на чем-то, что напоминало волынки, — истошные ноты доносились до нас, и звуки переполнял пафос.

И эти шли маршем, и снова были факелоносцы, и еще войска, и еще — из теней далеких и близких, — и у каждого войска свои цвета. Мы смотрели, как они проходят и извилистой дорогой идут в далекое небо, словно мигрирующие светляки, а целью их была та черная цитадель, что зовется Дворами Хаоса.

Казалось, этому не будет конца. Я потерял всякий счет времени. Но странное дело — пока все это тянулось, грозовой фронт оставался на прежнем месте. Я даже перестал ощущать себя, зачарованный шествием, что двигалось мимо нас. Я знал, такое событие никогда больше не повторится. Яркие летучие твари мчались над колоннами, а темные парили еще выше.

Там были призрачные барабанщики, существа из чистого света и стая летающих машин; я увидел всадников, полностью убранных в черное, верхом на различных бестиях; виверны, казалось, зависали на долю секунды в небе, подобно огням фейерверка. И звуки — стук копыт и топот шагов, пение и вопли волынок, барабанная дробь и трубы — вздымались омывающей нас могучей волной. И дальше, дальше, прочь по мосту тьмы извивалась процессия; огни очерчивали теперь громадную ее часть, видимую на огромном расстоянии. Затем, когда мой взгляд вновь скользнул по рядам, еще одна фигура вышла из-за мерцающей занавеси. Это была повозка, убранная черным, и везли ее черные кони. На каждом ее углу поднимался шест, горящий синим огнем, а на повозке лежало то, что могло быть лишь гробом, покрытым нашим флагом с Единорогом. Повозкой правил горбун, убранный в пурпурные и оранжевые одежды, и даже на таком расстоянии я понял, что это Дваркин.

Вот, значит, как, подумал я. Не знаю, почему, но каким-то образом все сходится — сходится, что именно на Старую Родину ты сейчас держишь путь. Много чего я мог бы тебе сказать, пока ты был жив. Кое-что я сказал, но лишь немногие из важных слов были произнесены. Ныне все кончено, ибо ты мертв. Мертв, как все те, кто ушел до тебя туда, куда вскоре уйдем и мы, оставшиеся. Мне жаль. Только после всех этих лет в другом облике и другом лице, которые ты принял, я наконец узнал тебя, стал тебя уважать, даже дошел до того, что ты стал мне нравиться… хоть ты и был увертливым старым ублюдком и в новом облике тоже. Было ли «я» Ганелона все-таки настоящим тобой или это была лишь другая форма, надетая удобства ради, Меняющий Облик Старец? Я никогда этого уже не узнаю, но мне нравится думать, что я видел тебя таким, каким ты был, что я встретил кого-то, кто мне нравился, кого-то, кому я мог доверять, и что это был ты. Хотел бы я узнать тебя получше, но благодарен и за это…

— Отец?.. — тихо сказал Джулиэн.

— Он хотел, чтобы после смерти его увезли за пределы Дворов Хаоса, во тьму, из которой не возвращаются, — сказал Блейс. — Так мне однажды обмолвился Дваркин. За пределы Хаоса и Янтаря, туда, где не правит никто.

— Да, это правда, — сказала Фиона. — Но есть ли где-нибудь порядок за той стеной, сквозь которую они проходят? Или буря будет продолжаться вечно?

Если у него получилось, то это всего лишь вопрос перехода, и мы вне опасности. Но если нет…

— Это неважно, — сказал я, — получилось у него или нет. Потому что у меня получилось.

— Что ты имеешь в виду?

— По-моему, он потерпел поражение, — сказал я, — и был уничтожен раньше, чем сумел восстановить Образ. Когда я увидел, как приближается эта буря — а я ее испытал на своей шкуре, — то понял, что вряд ли сумею добраться сюда вовремя с Талисманом, который он послал мне после своей попытки. Брэнд всю дорогу пытался его у меня отобрать — чтобы создать новый Образ, он так сказал. Позже эти его попытки родили во мне идею. Когда я увидел, что все остальное провалилось, то воспользовался Талисманом, чтобы самому создать новый Образ. Это было самое трудное, что я когда-либо делал, но у меня получилось. Обломки соединятся вновь, когда пройдет эта волна, — спасемся мы или нет. Но Брэнд украл Талисман, едва я завершил Образ. Когда я пришел в себя после его нападения, то сумел воспользоваться новым Образом, чтобы спроецироваться сюда. Так что Образ существует, несмотря ни на что.

— Корвин, — сказала Фиона, — а если у Папы все получилось?

— Не знаю.

— Но Дваркин мне говорил, — сказал Блейс, — что два удаленных друг от друга Образа не могут существовать в одной и той же Вселенной. Те, что в Ратн-Я и Тир-на Ног’т, не считаются — они отражения нашего…

— И что случится, если они окажутся вместе? — сказал я.

— Наверно, произойдет раскол, основание нового бытия…

— А как это может отразиться на нас?

— Либо полная катастрофа, либо вообще ничего, — сказала Фиона. — Возможно и то, и другое.

— Тогда мы приходим опять к тому, с чего начали, — сказал я. — Либо все скоро рухнет, либо останется стоять.

— Похоже, что так, — сказал Блейс.

— Какая разница? После того, как волна доберется сюда, нас все равно здесь уже не будет, — сказал я. — А она доберется.

Я снова посмотрел на похоронный кортеж. Всадников за повозкой прибавилось, за ними маршировали барабанщики. Следом — вымпелы, факелы, длинная череда пеших солдат. До нас по-прежнему доносилось пение, а далеко-далеко за бездной процессия, похоже, уже достигла черной цитадели.

…Я ненавидел тебя так долго, обвинял тебя в стольких грехах. А ты, несмотря на это, даже захотел видеть меня королем, работа, к которой — теперь мне ясно — я точно не подхожу. Я понимаю, что, наверно, действительно для тебя что-то значил. Этого я никогда не скажу другим. Достаточно, что я сам это знаю. Но никогда я не смогу снова подумать о тебе так же, как думал раньше. Твой образ расплывается. Я вижу лицо Ганелона там, где следовало быть твоему. Он был моим товарищем. Он ради меня рисковал своей жизнью. Он был тобой, но другим тобой — тобой, которого я не знал. Скольких жен и врагов ты пережил? Много ли было у тебя друзей? Думаю, нет. Но было слишком много такого, чего мы никогда о тебе не знали. Никогда не думал, что увижу твой уход. Ганелон — отец — старый друг и враг, я говорю тебе «прощай». Ты присоединился к Дейрдре, которую я любил. Ты сохранил свою тайну. Покойся в мире, если такова твоя воля. Я дарю тебе эту увядшую розу, которую пронес через ад. Я бросаю ее вслед за тобой в бездну. Пусть она остается с тобой, как и эти скрученные цвета в небе. Мне тебя будет не хватать…

Шествие иссякает. Последний участник марша выходит из-за завесы и уходит прочь. Молнии все еще вспыхивают, дождь все еще поливает, а гром гремит. Тем не менее ни один участник процессии, насколько я помню, не выглядел вымокшим. Я стою на краю бездны, смотрю, как они проходят. На руке у меня чья-то ладонь. Сколько она там пролежала, не знаю. Теперь, когда все прошли, я начинаю сознавать, что грозовой фронт опять приближается.

Небо, вращаясь, похоже, подтащило к нам черную свою половину. Слева от меня голоса. Разговаривают, наверно, уже давно, но слов я не слышу. Я осознал, что меня трясет, что все у меня болит, что я едва стою на ногах.

— Пойди и приляг, — сказала Фиона. — Для одного дня в семье и так много потерь.

Я позволил увести себя от края.

— А что изменится? — спросил я. — Сколько у нас, по-твоему, времени?

— Мы не будем сидеть тут и ждать, — сказала Фиона. — Перейдем темный мост и двинемся ко Дворам. Мы уже проломили их оборону. Буря так далеко не зайдет. Я думаю, она остановится здесь, у бездны. Все равно мы должны видеть Папин уход.

Я кивнул:

— Похоже, выбор у нас невелик — лишь исполнить долг до конца.

Я опустился на землю и вздохнул. Сейчас я чувствовал себя даже слабее, чем раньше.

— Твои сапоги… — сказала Фиона.

— Да.

Она стащила их с моих ног. Ноги горели огнем.

— Спасибо.

— Принесу тебе что-нибудь поесть.

Я закрыл глаза. Задремал. Слишком много образов играли внутри моей головы, чтобы составить из них какой-нибудь связный сон. Сколько это продолжалось, не знаю, но древний рефлекс выудил меня из дремы при звуке приближающихся копыт. Затем по прикрытым векам скользнула тень.

Я открыл глаза и увидел закутанного с ног до головы всадника. Молчаливого, неподвижного. Я всмотрелся.

Оглянулся назад. Ни одного угрожающего жеста, но в холодном взгляде сквозила неприязнь.

— Здесь лежит герой, — произнес тихий голос.

Я ничего не сказал.

— Сейчас я легко могу прирезать тебя.

Тогда я узнал его, этот голос, хотя понятия не имел о причине такого ко мне отношения.

— Я нашла Бореля до того, как он умер, — сказала она. — И он рассказал, как подло ты одолел его.

Тут я не сдержался, не смог совладать с этим. Сухой смешок пробежал по губам. Было бы из-за чего расстраиваться. Я мог бы рассказать, что Борель был гораздо лучше снаряжен и был гораздо свежее меня, и что он сам меня нашел, желая сразиться. Я мог бы ей рассказать, что не признаю никаких правил, когда на кон поставлена моя жизнь или что не рассматриваю войну как игру. Я много чего мог ей рассказать, но если она этого не понимает или не хочет понимать, то никакой разницы не будет. Кроме того, ее чувства ко мне и так уже были ясны.

Так что я просто высказал одну из великих избитых истин:

— В общем-то, на эту историю можно смотреть и не с одной только точки зрения.

— Мне хватает той, какая у меня есть, — сказала она.

Я подумал, не пожать ли плечами, но те слишком ныли.

— Ты стоил мне двух самых значимых людей в моей жизни, — сказала она затем.

— Да? — сказал я. — Мне тебя жаль.

— Ты оказался не тем, в кого меня приучили верить. Я видела тебя действительно великой фигурой — сильным, и… понимающим, и иногда ласковым. Благородным…

Буря, — теперь уже почти близкая, полыхала у нее за спиной. Я придумал что-то грубое и сказал. Дара пропустила это мимо ушей, будто бы не расслышав.

— Теперь я ухожу, — сказала она, — к моему народу. Ты выиграл битву… но вот там лежит Янтарь. — Она указала на бурю. Я мог только смотреть. Не на гневающуюся стихию. На нее. — Сомневаюсь, что там хоть что-то осталось от новой моей привязанности, от которой я могла бы отречься, — продолжала она.

— А как насчет Бенедикта? — спросил я негромко.

— Не надо… — сказала Дара и отвернулась. Помолчала. Затем: — Не думаю, что мы когда-нибудь встретимся вновь, — добавила она, и лошадь унесла ее прочь в направлении черной дороги.

Циник мог бы решить, что она просто решила соединить свою судьбу с тем, что она теперь рассматривала как победившую сторону, раз уж Дворы Хаоса уцелеют. Я не знаю. Я мог думать только о том, что увидел, когда она махнула рукой. Капюшон сдвинулся, и я мельком увидел то, чем она стала. Там, среди теней, было не человеческое лицо. Но я не отвернул головы и смотрел, пока она не ушла. Дейрдре, Брэнд, отец тоже ушли, а теперь, когда ушла Дара, мир совсем опустел… Что бы от него ни осталось.

Я лег и вздохнул. Что, если плюнуть на все и остаться здесь, когда уедут другие? Подождать, когда буря сметет меня, и уснуть… растаять? Я подумал о Хьюги. Переварю ли я его бегство от жизни так же, как его плоть? Я так устал, что это казалось самым простым…

— Вот, Корвин.

Я вновь задремал, но лишь на мгновение. Опять рядом была Фиона, с едой и фляжкой. С ней был кто-то еще.

— Не хотела прерывать аудиенцию, — сказала она. — Так что я подождала.

— Слышала? — спросил я.

— Нет, но могу догадаться, — сказала Фиона, — раз уж она ушла. Держи.

Я проглотил немного вина, от хлеба с мясом тоже не отказался. Несмотря на черные мысли, пища показалась мне вкусной.

— Скоро двинемся, — сказала Фиона, бросая взгляд на бушующий грозовой фронт. — Ехать сможешь?

— Думаю, да, — сказал я.

Отпил еще вина.

— Слишком много всего случилось, Фи, — сказал я. — Меня уже ничто не трогает. Я вырвался из клиники теневого мира. Хитрил с людьми и убивал людей. Подсчитывал и сражался. Отвоевал назад память и пытался выправить свою жизнь. Нашел семью и понял, что люблю ее. Примирился с отцом. Сражался за королевство. Попытался сделать все, что умел, чтобы не дать миру распасться. А теперь получается, что все это ни к чему, и у меня даже не хватает силы преодолеть свое безразличие. Я онемел. Прости меня.

Фиона поцеловала меня.

— Мы еще не разбиты. И ты опять станешь собой, — сказала она.

Я покачал головой:

— Это как в последней главе «Алисы»… Если я крикну: «Вы всего лишь колода карт!», то чувствую, что все мы взлетим в воздух пригоршней раскрашенных картинок. Я с вами не пойду. Оставь меня здесь. Все равно я только джокер.

— Сейчас я сильнее тебя, — сказала Фиона. — Ты едешь.

— Это нечестно, — тихо сказал я.

— Кончай с едой, — сказала она. — Еще есть немного времени.

Пока я этим занимался, Фиона продолжала:

— Тебя ждет твой сын Мерлин, он просил о встрече. Если хочешь, я его позову.

— Пленный?

— Не совсем. Он не был в сражении. Он прибыл совсем недавно — спрашивал, можно ли тебя видеть.

Я кивнул, и Фиона отошла. Я оставил еду и взялся за вино. Что-то я слишком нервничаю. Что сказать подросшему сыну, о чьем существовании я узнал лишь недавно? Интересно, какие у него чувства ко мне? Знал ли он о решении Дары? И как мне с ним себя вести?

Я смотрел, как он приближается, отделившись от сбившихся в кучу родственников. Интересно, почему они оставили меня одного? Чем больше будет у меня посетителей, тем яснее будет, почему меня предоставили самому себе. Интересно, не задерживают ли отход из-за меня? Влажный ветер усиливался. Приближаясь, Мерлин не сводил с меня глаз; лицо его не выражало ничего особенного. Интересно, как Дара чувствует себя сейчас, когда ее пророчество о разрушении, похоже, исполнилось? И насколько прочны ее родственные узы с этим мальчиком? Интересно… много чего интересно.

Мерлин наклонился, чтобы пожать мне руку.

— Отец… — сказал он.

— Мерлин.

Я заглянул ему в глаза. Поднялся на ноги, по-прежнему сжимая его ладонь.

— Не вставай.

— Все нормально.

Я прижал его к себе, затем отпустил.

— Я рад, — сказал я. Затем: — Выпей со мной.

Я предложил ему вина отчасти из-за нехватки слов.

— Спасибо.

Мерлин взял фляжку, отпил немного и передал обратно.

— Твое здоровье, — сказал я и тоже сделал глоток. — Прости, что не могу предложить тебе кресло.

Я снова опустился на землю. Он сделал то же самое.

— Никто из остальных, кажется, толком не знает, чем ты занимался, — сказал он, — кроме Фионы, которая сказала только, что это было очень трудно.

— Неважно, — сказал я. — Я рад, что забрался так далеко, пускай даже по этой причине, если не нашлось другой. Расскажи мне о себе, сын. Что ты? Как ты? Как с тобой обходилась жизнь?

Мерлин отвернулся.

— Я еще не так долго прожил, чтобы многое сделать, — сказал он.

Мне было любопытно, обладает ли он способностью менять облик, но я удержался от расспросов на эту тему. Нет смысла искать отличия между нами, когда я только что его встретил.

— Понятия не имею, на что это похоже, — сказал я, — вырасти во Дворах.

Мерлин улыбнулся — впервые за это время.

— А я понятия не имею, на что это похоже в других местах, — отозвался он. — Я же был там белой вороной, и на меня слишком много обращали внимания. Меня учили обычному джентльменскому набору — магии, оружию, ядам, верховой езде, танцам. Мне говорили, что когда-нибудь я буду править в Янтаре. Я так понимаю, что в основном это пустые слова, правильно?

— В обозримом будущем это кажется маловероятным, — сказал я.

— Хорошо, — ответил он. — Это единственное, чего я не хочу.

— А чего ты хочешь?

— Хочу пройти Образ в Янтаре, как сделала мама, и получить власть над Тенью. Мне хотелось бы походить по теням и увидеть побольше необычных вещей, ну и… вообще. Как ты думаешь, я это могу?

Я сделал еще глоток и передал вино ему.

— Вполне возможно, — сказал я, — что с Янтарем покончено. Все зависит от того, удалось ли твоему деду то дело, которое он пытался совершить… а его больше нет, чтобы рассказать, что же случилось. Тем не менее так или иначе, но Образ есть. Если мы переживем эту демоническую бурю, обещаю, что найду тебе Образ, научу тебя и прослежу, как ты будешь его проходить.

— Спасибо, — сказал Мерлин. — А ты расскажешь о своей дороге сюда?

— Потом, — сказал я. — Что тебе говорили обо мне?

Он отвернулся.

— Меня учили многое не любить в Янтаре, — наконец сказал он. Затем, после паузы: — Меня учили уважать тебя как отца. Но напоминали, что ты на вражеской стороне, — еще одна пауза. — Я помню то патрулирование, когда ты пришел сюда, и я нашел тебя после твоей стычки с Кваном. У меня были смешанные чувства. Ты тогда только что убил того, кого я знал, и все же… я не мог не залюбоваться твоим боевым стилем. Я видел свое лицо в твоем. Это было странно. Я захотел узнать тебя лучше.

Небо полностью повернулось, и нас теперь окружала тьма; цветные полосы плавали над Дворами. Ровное приближение полыхающего грозового фронта лишь подчеркивало этот сумрак. Я наклонился вперед, потянулся за сапогами, начал натягивать. Скоро пора начинать отступление.

— Нам придется продолжить нашу беседу у тебя дома, — сказал я. — Самое время сматываться от бури.

Мерлин повернулся, посмотрел на разбушевавшиеся стихии, затем оглянулся на бездну.

— Я могу вызвать дымку, если ты хочешь.

— Один из этих плавающих мостов, по которому ты ехал, когда мы встретились?

— Да, — ответил он. — Они самые удобные. Я…

Со стороны столпившихся родственников раздался крик. Я посмотрел туда, но ничего угрожающего, похоже, не назревало. Так что я встал на ноги и сделал к ним несколько шагов, Мерлин — следом за мной.

Затем я увидел ее. Белую фигуру, бьющую копытами воздух и поднимающуюся из бездны. Передние копыта наконец ударились о кромку обрыва, и она вышла вперед, а затем замерла, разглядывая всех нас, — наша Единорог.

 

XIII

На мгновение все боли и усталости улетучились. Рассматривая изящную белую фигурку, которая стояла перед нами, я ощутил слабое проклевывание надежды. Мысленно я хотел броситься к ней, но что-то более сильное удерживало на месте в ожидании.

Сколько времени мы так стояли, сказать не могу. Внизу, на склонах, войска готовились к переходу. Пленные были связаны, кони навьючены, вооружение собрано. Но эта огромная армия, готовящаяся к маршу и приводящая в порядок свой хлам, вдруг замерла. Было неестественно, что они так быстро узнали, но все головы, что я мог видеть, повернулись туда, к Единорогу на обрыве, сияющей на фоне свирепого неба.

Я вдруг понял, что ветер за моей спиной утих, хотя гром продолжал греметь и грохотать, а всполохи молний кидали передо мной танцующие тени.

Я вспомнил совсем другое время, когда я видел Единорога — при выкапывании тела Кэйна-из-Тени, в день, когда проиграл поединок с Джерардом. Я подумал о некоторых легендах, которые слышал… Сможет ли она и в самом деле помочь нам?

Единорог сделала шаг вперед и остановилась.

Она была столь прекрасна, что мне было тепло просто оттого, что смотрю на нее. И вызывала она чуть саднящее чувство светлой непреходящей грусти; она была сама красота, красота той силы, что следует принимать в малых дозах. И каким-то образом я ощущал неестественный разум в ее снежной головке. Мне так сильно хотелось коснуться ее, но я знал, что не смогу.

Она кинула взгляд по сторонам. Этот взгляд осветил меня, и я отвернулся бы, если б был в состоянии. Однако это оказалось невозможно, и я вернул ей взгляд, в котором прочел понимание вне пределов моего разума. Как будто она знала обо мне все и в это мгновение постигла все мои недавние испытания — наблюдая, понимая, возможно, симпатизируя. На миг я почувствовал, что вижу некую жалость и могучую любовь, отражающуюся в ее глазах, — и, наверное, чуть-чуть смеха.

Затем она отвела взгляд, и связь оборвалась. Я непроизвольно вздохнул. В это мгновение, во вспышке молнии, мне почудилось, что я уловил отблеск какого-то сияния вокруг ее шеи.

Она приблизилась еще на шаг и теперь смотрела на толпу моих родственников, к которым я направлялся. Она опустила голову и негромко заржала. Стукнула по земле правым передним копытом.

Я почувствовал рядом с собой Мерлина. Подумал о том, что потерял бы, если бы мир умер здесь.

Единорог сделала несколько танцующих шагов вперед. Вытянула шею и опустила голову. Казалось, что ей не нравилась мысль о приближении к столь большой группе людей.

При следующем ее шаге я вновь заметил мерцание, и еще. Крошечная красная искра горела среди ее меха пониже шеи. Она несла Талисман Закона. Как она его добыла, я понятия не имел. Да и не важно. Если бы она отдала его нам, я чувствовал, что смог бы отвратить бурю — или, по крайней мере, прикрыть нас от нее, пока все не пройдет.

Но одного этого взгляда было достаточно. Она больше не обращала на меня внимания. Медленно, осторожно, как будто готовая умчаться стрелой при малейшем движении, она приблизилась к тому уступу, где стояли Джулиэн, Рэндом, Блейс, Фиона, Лльюилл, Бенедикт и несколько придворных.

Тогда мне следовало сообразить, что происходит, но я не понял. Я просто следил за изящными движениями зверя, пока она выбирала путь, обойдя группу по периметру.

Она еще раз остановилась и опустила голову. Затем тряхнула гривой и припала на передние колени. Талисман Закона слетел с шеи и повис на ее витом золотом роге. Кончик рога почти коснулся человека, перед которым она преклонила колени.

И вдруг мысленным взором я увидел в небесах лицо нашего отца, и его слова донеслись до меня: «С моим уходом проблема наследования ляжет на вас… У меня нет другого выхода, как предоставить выбор рогу Единорога».

Шепоток пробежал по стоящим, из чего я понял, что та же самая мысль, должно быть, пришла и в головы остальным. Тем не менее Единорог не шевельнулась при этом, но осталась неподвижной, белой статуей, кажется, даже не дышала.

Медленно Рэндом протянул вперед руки и снял Талисман с ее рога. До меня донесся шепот брата:

— Спасибо, — сказал он.

Джулиэн вынул из ножен клинок и положил к ногам Рэндома, преклонив колено. Затем — Блейс, Бенедикт и Кэйн, Фиона и Лльюилл. Я подошел и присоединился к ним. То же сделал мой сын.

Рэндом долго стоял молча. Затем:

— Я принимаю вашу клятву в верности, — сказал он. — Теперь подымитесь, все.

Как только мы это сделали, Единорог повернулась и умчалась. Она проскакала вниз по склону и вмиг исчезла из вида.

— Никогда не ожидал, что случится нечто подобное, — сказал Рэндом, все еще держа Талисман перед глазами. — Корвин, ты можешь взять эту штуку и остановить бурю?

— Она теперь твоя, — сказал я, — и я не знаю, насколько обширно возмущение Тени. И в общем, в моем нынешнем состоянии я могу не продержаться так долго, чтобы обезопасить нас. По-моему, это станет твоим первым королевским поступком.

— Значит, ты покажешь мне, как это делается. Я думал, что для настройки нужен Образ.

— Думаю, нет. Брэнд заметил, что человек, который уже настроен, может настроить другого. С тех пор я немного подумал над этим и полагаю, что знаю, как это сделать. Давай отойдем куда-нибудь в сторону.

— О’кей. Пошли.

В его голосе и походке появилось уже нечто новое. Внезапная роль тут же начала накладывать изменения. Интересно, каким королем и королевой станут они с Виалль. Это слишком. Мысли словно взорвались. Слишком многое случилось за слишком короткий срок. Я не мог удержать в голове все последние события, связать их воедино. Мне просто хотелось заползти куда-нибудь и поспать часок. Вместо этого я пошел за Рэндомом туда, где еще курился небольшой костер.

Рэндом пошевелил ветки в огне и подбросил пригоршню прутьев. Затем уселся поближе к нему и кивнул мне. Я подошел и сел рядом.

— Об этих королевских поступках, — сказал он. — Что мне делать, Корвин? Это свалилось на меня, застав врасплох.

— Делать? Вероятно, выполнять работу, и очень хорошо, — отозвался я.

— Думаешь, было много обид?

— Если и были, их не показали, — сказал я. — Ты — хороший выбор, Рэндом. Так много случилось за последнее время… Папа действительно прикрывал нас, может быть, больше, чем следовало. Трон — определенно не лакомый кус. У тебя впереди до черта тяжелой работы. Я думаю, остальные придут к пониманию этого.

— А ты сам?

— Я мечтал о троне лишь потому, что его хотел Эрик. Я не понимал этого тогда, но это правда. Это был приз в игре, в которую мы играли годами. Цель вендетты, правда. И я убил бы его ради трона. Теперь я рад, что он нашел иную смерть. У нас было куда больше сходства, чем различия, — он и я. Долгое время я не сознавал этого. Но после его смерти я продолжал искать любые причины, чтобы не попасть на трон. В конце концов меня осенило, что это на самом деле совсем не то, чего хочу я. Добро пожаловать на трон. Правь хорошо, брат. Я уверен, это действительно будет хорошо.

— Если Янтарь еще существует, — сказал он, помолчав. — Я попробую. Давай займемся Талисманом. Эта буря подобралась до неприятности близко.

Я кивнул и взял из его пальцев камень. Я держал его за цепь перед огнем. Свет проходил насквозь, внутреннее пространство камня казалось чистым.

— Наклонись поближе и смотри в Талисман вместе со мной, — приказал я.

Рэндом повиновался, и, пока мы оба разглядывали камень, я сказал ему: «Думай об Образе» — и принялся сам думать о нем, пытаясь вызвать в голове его петли и вихри, бледные тлеющие линии.

Кажется, я заметил легкий отблеск в центре камня. Я всмотрелся, пока думал о его разворотах и поворотах, Вуалях… Я представил поток, который проносится сквозь меня каждый раз, когда я прохожу этим сложным путем.

Изъян в камне стал более отчетлив.

Я вложил в него свою волю, обращаясь к Талисману из последних сил, стремясь обрести полную ясность. Как только это произошло, меня охватило знакомое ощущение. То же, что владело мной в тот день, когда я сам настроился на Талисман. Я только надеялся, что сейчас достаточно силен, чтобы вновь пройти через это.

Я протянул руку и сжал плечо Рэндома.

— Что ты видишь? — спросил я его.

— Что-то вроде Образа, — сказал он, — только у него, кажется, три измерения. Он лежит на дне красного моря…

— Тогда идем со мной, — сказал я. — Мы должны идти к нему.

И вновь ощущение движения, сначала парение, затем падение с возрастающей скоростью к никогда не видимым полностью изгибам Образа внутри Талисмана. Почувствовав рядом присутствие брата, я пожелал, чтобы мы пошли вперед, и рубиновый жар, что окружал нас, потемнел, наливаясь чернотой чистого ночного неба. Этот странный Образ рос с каждым глухим ударом сердца. В чем-то процесс оказался более легким, чем раньше, — наверное, потому что я уже был настроен.

Ощущая рядом Рэндома, я повел его дальше, пока разрасталась знакомая система, проявлялась точка старта. Пока мы двигались в том направлении, я еще раз постарался объять этот Образ, весь, целиком, и еще раз потерялся в том, что выглядело его многомерными извилинами. Огромные кривые и спирали и завязанные узлами узоры кружили вокруг нас. Ощущение ужаса, которое я испытывал раньше, накрыло меня, и я ощутил, что и Рэндома тоже.

Мы прошли дальше к участку у начала и нырнули в него. Пока мы вплетались в матрицу света, повсюду вокруг было лишь мерцающее свечение, вспыхивающее искрами. На этот раз мой разум был полностью высосан процессом, и Париж казался слишком далеким…

Подсознательное воспоминание очертило мне наиболее трудные участки, и здесь я задействовал желание — волю, если так больше нравится, — чтобы поторопить нас на ослепительном пути, безрассудно вытягивая силы из Рэндома, чтобы подстегнуть процесс.

Мы словно шли по светящимся внутренностям огромной и хитроумно изогнутой спиралью раковины. Только наш поход был беззвучен, и сами мы — освобожденные от телесной оболочки точки разума.

Наша скорость, казалось, постоянно возрастала, как и головная боль, которой я не помнил по первому путешествию в узоре. Наверное, она была результатом моей усталости или попытки излишне поторопить события. Мы ломились сквозь барьеры; нас окружали ровные, текучие стены свечения. Я чувствовал, что становлюсь легче, у меня кружилась голова. Но я не мог позволить себе ни роскоши обморока, ни движения помедленнее, если буря так близко, как я помнил. И вновь, по-прежнему сожалея, но я вытянул силы из Рэндома, — на этот раз просто чтобы оставить нас в игре. Мы летели вперед.

Сейчас я не испытал ни покалывания, ни огненного ощущения формирующегося бытия. Должно быть, результат настройки. Первоначальный проход должен был обеспечить мне небольшой иммунитет в этом отношении.

Спустя безвременной интервал мне показалось, что Рэндом спотыкается. Наверное, я слишком много высосал у него энергии. Я задумался, оставлю ли я Рэндому достаточно сил, чтобы справиться с бурей, если и дальше стану опираться на него. Я решил больше из него ресурсов не тянуть. Мы здорово продвинулись по пути. Если что, Рэндом, наверное, сумеет продолжить и без меня. Мне просто нужно держаться, — это лучшее, что я сейчас могу. Лучше здесь потеряюсь я, чем мы оба.

Мы неслись дальше, ощущения бунтовали. Вновь головокружение. Я направил волю только на наше продвижение, а все остальное силой изгнал из головы. Казалось, мы приближаемся к цели, когда началось затемнение, которого — судя по моему опыту — быть не должно. Я подавил панику.

Это было нехорошо. Я чувствовал, что теряю сознание. Так близко! Я был уверен, что мы почти дошли. Так легко было бы…

Все поплыло прочь от меня. Последнее ощущение: Рэндом забеспокоился.

Под ногами у меня мерцало что-то оранжевое и красное. Угодил ли я в некую астральную преисподнюю? Я продолжал всматриваться, пока восприятие медленно не реанимировалось. Свет был окружен тьмой и…

Голоса, знакомые…

Все прояснилось. Я лежал на спине, ногами к костру.

— Все в порядке, Корвин. Все в порядке.

Это говорила Фиона. Я повернул голову. Фиона сидела на земле возле меня.

— Рэндом? — сказал я.

— С ним тоже все в порядке… отец.

Справа сидел Мерлин.

— Что случилось?

— Рэндом вытащил тебя назад, — сказала Фиона.

— Настройка наладилась?

— Он думает, да.

Я с трудом сел. Фиона попыталась уложить меня обратно, но я все равно сел.

— Где он?

Она указала взглядом.

Я посмотрел и увидел Рэндома. Он стоял спиной к нам метрах в тридцати на скальном уступе, лицом к буре. Она теперь была очень близко, и ветер трепал его одежды. Линии молний перекрещивались перед ним. Гром гудел почти постоянно.

— Сколько… он там? — спросил я.

— Всего несколько минут, — отозвалась Фиона.

— Столько прошло… после нашего возвращения?

— Нет, — сказала она. — Ты долго был без сознания. Рэндом сначала поговорил с остальными, затем приказал войскам отходить. Бенедикт увел их всех к черной дороге. Они переправляются.

Я повернул голову.

На черной дороге было движение — темные колонны, направляющиеся к цитадели. Газовые полосы плавали между нами; на дальнем краю тлело несколько искр, вокруг темной, как ночь, громадины. Небо над головами полностью повернулось, и нас накрывала темная сторона. Вновь я ощутил то странное чувство: будто давно-давно был здесь и видел, что не Янтарь, а это — истинный центр мироздания. Я ухватился за призрак воспоминания. Он исчез.

Я обыскал простреленный молниями мрак вокруг себя.

— Все они… ушли? — сказал я сестре. — Ты, я, Мерлин, Рэндом… мы единственные, оставшиеся здесь?

— Да, — сказала Фиона. — Теперь хочешь последовать за ними?

Я покачал головой.

— Я остаюсь здесь с Рэндомом.

— Так и знала, что ты это скажешь.

Я встал на ноги, как только поднялась она. Так же поступил Мерлин. Фиона хлопнула в ладоши, и к ней иноходью подбежала белая лошадь.

— В моей заботе ты больше не нуждаешься, — сказала она. — Так что я пойду к остальным во Дворы Хаоса. Там, у скал, привязаны лошади. — Фиона махнула рукой. — Ты едешь, Мерлин?

— Я останусь с моим отцом и королем.

— Так тому и быть. Надеюсь, скоро увидимся.

— Спасибо, Фи, — сказал я.

Я помог ей сесть в седло и посмотрел, как она уезжает.

Потом подошел к костру и вновь сел возле огня. Я смотрел на Рэндома, который стоял, неподвижный, лицом к буре.

— Тут куча еды и вина, — сказал Мерлин. — Хочешь, я принесу тебе немного?

— Хорошая мысль.

Буря была так близко, что я дошел бы до нее за пару минут. И все же я не мог сказать, дают ли какой-нибудь эффект усилия Рэндома. Я тяжело вздохнул и позволил мыслям течь свободно.

Кончено. Так или иначе, вся моя борьба, начиная с Гринвуда, завершена. Больше нет нужды в отмщении. Нет. У нас есть неповрежденный Образ, может, даже два. Причина наших бед, Брэнд — мертв. Любой остаток моего проклятия будет смыт мощными конвульсиями, сотрясающими Тень. И я сделал все, что мог, чтобы поспособствовать этому. Я нашел друга в отце и пришел к согласию с ним в его собственном «я» перед самой его смертью.

С явного благословения Единорога у нас новый король, и мы поклялись ему в верности. Как мне казалось, искренне. Я примирился со всей семьей. Я чувствовал, что исполнил свой долг. Сейчас меня ничто никуда не направляло. Всем делам — конец, и я был как никогда близок к покою. Имея столько за плечами, я чувствовал, что если бы мне пришлось сейчас умереть, то в общем — нормально. Я не стал бы протестовать так бурно, как в любое другое время.

— Ты далеко отсюда, отец.

Я кивнул, потом улыбнулся. Взял немного еды и начал есть. Я ел и наблюдал за бурей. Все еще слишком рано для полной уверенности, но кажется, что она больше не движется.

Я слишком устал, чтобы спать. Или чтобы делать вообще что-то. Боли мои утихли, и удивительное оцепенение охватило меня. Я чувствовал, будто закутан в теплый хлопок. События и воспоминания продолжали оттикивать во мне ментальным секундомером. Вполне удовлетворяющее ощущение.

Я закончил есть и подкинул веток в огонь. Отхлебнул вина и понаблюдал за бурей — словно заиндевелое окно, за которым беснуется фейерверк. Жизнь была хороша. Если у Рэндома получится отогнать ураган, завтра же поеду во Дворы Хаоса. Что меня ждет там, не могу сказать. Наверное, они могут стать гигантской ловушкой. Засадой. Обманкой. Я отогнал эту мысль. Сейчас это было как-то неважно.

— Ты начал рассказывать о себе, отец.

— Да ну? Не припоминаю, что я говорил.

— Мне бы хотелось узнать о тебе побольше. Расскажи.

Я прицокнул и пожал плечами.

— Тогда это. — Он показал рукой. — Весь этот конфликт. Как он начался? Каково было твое участие? Фиона рассказала мне, что ты много лет, без памяти, жил в Тени. Как ты вернул память, и нашел остальных, и вернулся в Янтарь?

Я хмыкнул. Посмотрел на Рэндома и на бурю еще разок. Сделал глоток вина и закутался от ветра в плащ.

— Почему нет? — сказал я затем. — Если ты способен переварить длинные истории, то пожалуйста… Полагаю, лучше начать с Гринвудской частной больницы, на тени Земля — тени моего изгнания. Да…

 

XIV

Пока я рассказывал, небо повернулось один раз, и повернулось снова. Выстояв против бури, Рэндом взял верх. Буря разбилась перед нами, расслоившись, словно рассеченная топором гиганта. По обоим фронтам она откатилась назад и в конце концов умчалась на север и юг, увядая, стихая, исчезая. Ландшафт, скрывавшийся под ее брюхом, уцелел, но с него исчезла черная дорога. Хотя Мерлин утверждал, что в этом нет никакой проблемы, ибо, когда настанет время нам преодолевать пропасть, он вызовет полосу дымки.

Сейчас Рэндом ушел: напряжение, обрушившееся на него, было колоссальным. Во сне он уже не выглядел таким, как обычно, — нахальным младшим братом, которого мы обожали изводить, — ибо на лице у него появились морщины, которых я раньше не замечал, знаки некоего долга, на которые я не обращал внимания. Возможно, мое зрение было окрашено недавними событиями, но Рэндом казался как-то благороднее и сильнее. Не замешала ли какую-нибудь алхимию его новая роль? Указанный Единорогом, помазанный бурей, — казалось, он действительно обрел королевский облик, даже в дремоте.

Я ухитрился поспать — так же, как сейчас дремал Мерлин, — и это доставило мне невероятное удовольствие и ощущение уникальности этого утеса на ободе Хаоса, откуда можно оглянуться на спасшийся мир, на мир, что был отмыт, мир, который продолжал существовать…

Мы могли пропустить Папино погребение, его отбытие в безымянные края за пределами Дворов. Печально, но не было сил поспешить. И все же я увидел пышную сцену его ухода, и большую часть его жизни сохранил в себе. Я сказал ему «прощай». Он понял бы. И ты прощай, Эрик. Спустя столько времени я говорю тебе так. Если б ты дожил до этого дня, ненависть между нами иссякла бы. И когда-нибудь мы даже могли бы стать друзьями — ведь все причины для раздоров исчезли. Из всех ты и я были самыми похожими в семье. Исключая, в каком-то смысле, Дейрдре и меня… Но по этому поводу слезы мы пролили давным-давно. Еще раз прощай, самая дорогая мне сестра, ты всегда будешь жить в моем сердце.

И ты, Брэнд… С горечью я вспоминаю тебя, безумный брат. Ты чуть не уничтожил нас. Ты почти сбросил Янтарь с его возвышенного насеста на груди Колвира. Ты готов был разнести вдребезги всю Тень. Ты чуть не разбил Образ и не переустроил вселенную на свой лад. Ты был безумен и зол, и ты так близко подошел к воплощению своих желаний, что я дрожу даже сейчас. Я рад, что тебя больше нет, что стрела и бездна заявили на тебя права, что тебе больше не марать своим присутствием миры людей, не гулять в сладком воздухе Янтаря. Как бы мне хотелось, чтобы ты никогда не был рожден или, раз уж случилось не так, — чтобы ты умер пораньше. Хватит! Мне унизительно размышлять так. Будь мертв и не тревожь более мои мысли.

Я растасовываю вас, как карты, мои братья и сестры. Такое обобщение болезненно, но я мирюсь с ним, и вы… я… мы… кажется, изменились, и прежде, чем я вновь вольюсь в водоворот событий, мне нужен прощальный взгляд.

Кэйн, ты мне никогда не нравился, и я по-прежнему не верю тебе. Ты оскорбил меня, предал и даже ударил кинжалом. Забудь все. Мне не нравятся твои методы, хотя на этот раз у меня нет сомнений в твоей верности. Значит, мир. Пусть новое правление начнется с чистого листа между нами.

Лльюилл, ты обладаешь твердостью характера, которую недавняя ситуация не пожелала испытывать. И я этому рад. Приятно иногда выйти из конфликта не втянутым в него.

Блейс, для меня ты по-прежнему окаймлен светом — блистательный, бурный и опрометчивый. За первое — мое уважение, за второе — улыбка. А последнее, похоже, утеряно навсегда. Хорошо. Держись в будущем подальше от заговоров. Они тебе не к лицу.

Фиона, ты изменилась больше всех. Принцесса, я хочу разменять старое чувство на новое, раз уж мы впервые стали друзьями. Прими мою нежность, колдунья. Я признателен тебе.

Джерард, медлительный, преданный брат, наверное, не все мы изменились. Ты стоял, подобный скале, и хранил то, во что верил. Пусть впредь тебя будет труднее одурачить. И пусть никогда мне не понадобится снова с тобой сражаться. Выходи в море на своих кораблях и вдыхай чистый, соленый воздух…

Джулиэн, Джулиэн, Джулиэн… Может, я никогда по-настоящему не знал тебя? Нет. Должно быть, пока я был в беспамятстве, зеленая магия Ардена смягчила прежнее тщеславие, оставив гордость, для которой основания были всегда, и что-то, что я вынужден назвать честностью, — не связанное с милосердием, будь уверен, — но добавляющее к твоим достоинствам несколько штрихов, о которых невозможно отзываться пренебрежительно.

И Бенедикт — боги знают, ты стал мудрее, пока время выжигало свой путь к энтропии, и все же в своем знании людей ты по-прежнему пренебрегаешь отдельными экземплярами этого вида. Наверное, теперь, когда битва завершена, я наконец увижу твою улыбку. Отдыхай, воин.

Флори… Милосердие, говорят, начинается с дома. Сейчас ты выглядишь не хуже, чем раньше. Это всего лишь сентиментальная мечта — смотреть на тебя и других, как делаю я, подбивая баланс или ища кредиты. Сейчас мы не враждуем друг с другом — и этого уже более чем достаточно.

И некто, одетый в черное и серебряное, с серебряной розой у плеча? Ему хотелось бы думать, что он чуть-чуть, но познал истину, что он омыл глаза в некоем чистом источнике, что он отполировал идеал-другой. Неважно. Может, он по-прежнему всего лишь острый на язык, лезущий во все двери, владеющий в совершенстве лишь убогим искусством выживания и слепой — каким когда-то его знала темница — к тонким оттенкам иронии. Неважно, пусть все идет как идет, пусть будет как будет. Может, он так меня никогда и не порадует.

Кармен, voulez-vous venir avec moi? [34]В переводе с французского означает предложение вышеуказанной Кармен пойти прогуляться. Цитируется опера «Кармен».
Нет? Тогда и ты прощай, Принцесса Хаоса. А могло быть все весьма забавно.

Небо поворачивается вновь, и кто может сказать, на какие дела прольется свет сквозь его цветные стекла? Пасьянс был роздан и разложен. Там, где нас было числом девять, остались семеро и король. Однако с нами Мерлин и Мартин, новые игроки в намечающейся игре.

Силы мои возвращаются, а пока я смотрю на пепел и обдумываю путь, который избрал. Путь впереди интригует меня, путь из преисподней к аллилуйе. Я получил обратно глаза, память, семью. И Корвин всегда будет Корвином, даже в Судный День.

Мерлин пошевелился, и это хорошо. Пора идти. Надо еще кое-что сделать.

После победы над бурей последнее, что сотворил Рэндом, когда вместе со мной подчерпывал силу из Талисмана, — связался с Джерардом через Козырь. Карты, они снова холодны, и тени снова стали сами собой. Янтарь стоит как прежде. Годы минули с тех пор, как мы покинули его, и еще больше может пролететь, прежде чем я вернусь. Другие, должно быть, уже козырнулись домой, как и Рэндом, приступивший к своим обязанностям. А я должен посетить Дворы Хаоса, во-первых, потому что намеревался сделать это, а во-вторых, потому что там я могу быть нужен.

Мы собрали пожитки, Мерлин и я, и скоро он вызовет тонкую, как жгут, дорогу.

А когда тут все будет закончено и когда Мерлин пройдет Образ и уйдет, чтобы провести заявку на свои миры, назреет еще одно путешествие, которое я должен предпринять. Я должен поехать туда, где посадил ветвь старого Игга, посетить дерево, в которое она превратилась. Я должен увидеть то, что стало с Образом, который я начертал под курлыканье голубей с Елисейских Полей. Если это приведет меня в иную вселенную, а так, по-моему, и будет, я должен пойти туда, чтобы увидеть, как я сработал ее.

Дорога парит перед нами, поднимаясь к Дворам вдалеке. Время пришло. Мы сели в седла и двинулись вперед.

Сейчас мы едем сквозь тьму по дороге, чем-то смахивающей на марлю. Вражеская цитадель, побежденное государство, ловушка, дом предков… Посмотрим. На балконах и парапетах зубчатой стены — слабое поблескивание. Может быть, мы даже успеем на похороны. Я распрямил спину и проверил клинок в ножнах. Скоро мы будем там.

Прощай и привет, как всегда.