Мы пили чай из медного бабушкиного самовара.

Вначале мне показалось, что это происходит на палубе затонувшего корабля: волны перекатывались под ножками стола и банок, на которых мы сидели. Приглядевшись, я увидел песок, струящийся золотистый песок, уносимый водой.

«Наверное, риф или коса»,- решил я и стал рассматривать столешницу из тикового дерева с углублением посредине. Прежде этот стол стоял в матросском кубрике. Свободная вахта била по нему костяшками домино.

Вокруг расстилалось тусклое, оловянное море. Было душно и жарко, как перед тайфуном, и так же томительно тяжко. Напротив меня сидели капитан «Ориона» Ласковый Питер и чернобородый матрос-рулевой, рядом со мной – кок дядюшка Ван Дейк. Все мы пили чай из высоких стаканов. Возле самовара стоял юнга, необыкновенно похожий на меня словно мое отражение в зеркале. Юнга налил стакан из самовара и подал капитану. Ласковый Питер посмотрел чай на свет и молча бросил стакан в юнгу. Я почувствовал на лице обжигающую влагу и нисколько не удивился, что стакан, брошенный в юнгу, попал в меня. Потому что я и был юнгой. Видно, раздвоение личности здесь являлось обычным делом. Стакан не разбился. Я налил его снова. Капитан вышиб у меня его из рук и уставился на меня черными глазницами. Глаз у него не было.

Мной овладела тоска. Я понимал, что сейчас он меня убьет. Сколько раз он говорил об этом. И в самом деле, в руках у Ласкового Питера невесть откуда появился немецкий автомат. Раздались гулкие, совсем орудийные выстрелы; у меня заныла грудь и спина. Самовар поднялся со стола и полетел над морем, слепя глаза своим ярко начищенным боком…

Я проснулся от страшного грохота. Песок подо мной вздрагивал от ударов волн. Спина нестерпимо болела: я лежал на остром куске коралла. Поняв это, я сел, потер спину. В лицо ударили лучи утреннего солнца. Оно только что поднялось из воды – большое, медное, как пузатый бабушкин самовар. Я сидел, глубоко дыша, улыбаясь солнцу и океану. Все тело ныло, но голова была ясной и свежей. Мне сразу припомнилось все, что произошло в прошедшую ночь.

С вечера ничто не предвещало беды. Волны мерно покачивали наш «Орион», шхуна бежала по синей воде тропического моря, похожая на пиратскую бригантину. Шли мы только на одном дизеле, в расчете прибыть к месту назначения на рассвете. Что это за место, никто из команды не знал, кроме Ласкового Питера – нашего капитана, да У Сина – штурмана, и еще, пожалуй, меня. Принося кофе и виски в рубку, я искоса поглядывал на карту, приколотую кнопками к штурманскому столику, и видел на ней тонкую карандашную линию курса, проложенную к группе атоллов, затерявшихся среди просторов Тихого океана. Шторм налетел внезапно, как часто случается в этих широтах. Шторм как шторм, которых было немало с начала плавания на «Орионе». И на этот раз все бы обошлось хорошо, не подвернись нам коралловый риф.

Меня швырнуло с койки вскоре после начала первой вахты. Сразу погас свет, видно, острые зубья кораллового рифа просадили днище в машинном отделении, и оно быстро заполнилось водой. Замолчал дизель. Страшная это штука, когда в бурю замолкает уверенный стук машины и слышен только вой ветра, плеск волн да стоны смертельно раненного корабля.

В коридоре я налетел на чью-то широкую теплую спину. Это оказался наш кок – голландец дядюшка Ван Дейк. Я окликнул его.

– Это ты, Фома? – отозвался он и схватил меня за руку.- Не падай духом, мой мальчик. Ты надел пояс? – Он ощупал меня.- Нет? Надень! Или возьми буй. Дело серьезное. Ты выплывешь! Выплывешь? Недалеко остров… Проклятый капитан, хотел больше заработать…

Треск корпуса, рев бури заглушили его слова, я только расслышал:

– Прилив… плаваешь хорошо… не бойся…

Вода хлынула по коридору и отбросила меня от дядюшки Ван Дейка. Больше я не видел его. В кромешной тьме, прорезаемой вспышками молний, все, кто еще держался на палубе, пытались спустить шлюпки. Две с правого борта были разбиты в щепки. С левого борта наконец удалось спустить одну шлюпку, но ее накрыло волной и унесло. Осталась последняя. Матросы, обезумевшие от страха, стали драться возле шлюпки, вместо того чтобы общими силами попытаться спустить ее на воду. Я тоже хотел пробиться к шлюпке, но кто-то так толкнул меня, что я чуть не угодил за борт. Раздалось несколько хлопков, будто вылетели пробки из пивных бутылок. Полоснула зеленая молния, и я увидел капитана с пистолетом в руке.

Матросам наконец удалось спустить шлюпку. Она то проваливалась в черную пропасть, то подлетала выше борта. В нее бросались матросы, но мало кому удалось остаться в ней. Я видел, как поднялась на волне шлюпка, по ее бортам, ухватившись за планшир, свешивались два человека, голые по пояс, а капитан колотил по их рукам рукояткой пистолета. Когда шлюпка опустилась, я прыгнул в нее. И тотчас же полетел за борт, получив удар в живот. Удар был не особенно сильным, не то мне не пришлось бы рассказывать эту историю. Ласковый Питер, наверное, уже устал к тому времени, он просто столкнул меня со скользкой банки, и я полетел вниз головой в черную воду.

Я порядком наглотался соленой воды, пока выбрался на поверхность, но, и вынырнув, не ощутил особой радости, так как понимал всю безнадежность своего положения. Один в океане, без спасательного пояса (в сутолоке я так и не смог выполнить наказ дядюшки Ван Дейка), да еще ночью и в бурю. И все же я не верил, что утону, уж очень это мне казалось нелепым. Погибнуть ни с того ни с сего не входило в мои планы. Я столько перенес! Несчастья и злоключения закалили меня. А в ушах звучали успокаивающие слова, полные веры в мои силы: «Ты выплывешь! Выплывешь!» – сказанные на прощанье коком Ван Дейком.

Прежде всего я повернулся спиной к ветру: пусть он будет моим союзником, а не врагом. Сразу стало легче держаться на воде. Иногда меня накрывало волной, я затаивал дыхание и через несколько секунд выныривал и плыл куда-то в неизвестность. И все-таки мне вряд ли удалось бы добраться до берега, не подвернись под руку обломок шлюпки.

Грохотал гром, молнии вспыхивали и гасли над озверевшим океаном.

Мне было страшно, очень страшно. Я не знал, куда меня несут ветер и волны. Что, если куда-нибудь в сторону от островов? Да и острова не сулили мне особой надежды. Возле них множество рифов, понастроенных кораллами, они окружают атоллы непроходимыми барьерами. Наверно, приходили мысли и об акулах. Не помню сейчас. Но я боролся с волнами и ветром и не думал сдаваться.

Обломок шлюпки оказался очень вертким, он выскальзывал из рук, и я, захлебываясь, ловил его в темноте. Мне везло. В конце концов я крепко ухватился за шпангоут. Несколько раз, при свете молний я видел шлюпку на гребнях волн. Но я не кричал, не просил о помощи, зная, что это бесполезная трата сил.

Наверное, прошло много часов, пока в шуме дождя, свисте ветра и плеске волн я услышал глухой рокот. Молния осветила океан, и за это мгновение я увидел фиолетовую полосу прибоя.

Сидя утром на берегу, я посмотрел на риф, и дрожь побежала у меня по спине. Оттуда и сейчас, в полный штиль, доносился такой грохот, что казалось, океан задался целью разбить, стереть эту преграду и посылал на нее бесконечные гряды гигантских валов. На добрую сотню метров взлетала к небу водяная пыль, и в ней дрожала яркая радуга.

Видимо, я перелетел через риф на гребне девятого вала.

Возле берега, слегка покачиваясь, плавало несколько досок, большой ящик, спасательный буй да обломок шлюпки, спасший меня от гибели. И это было все, что осталось от нашего «Ориона». Положение мое было гораздо хуже, чем у Робинзона Крузо, которому достался корабль, набитый добром. К тому же Робинзон был человеком с большим жизненным опытом, мне же за неделю до катастрофы пошел семнадцатый год. Но в те минуты я не думал о преимуществах своего предшественника. Я просто был счастлив, что сижу на сахарно-белом песке, что над моей головой шелестят своими жесткими листьями кокосовые пальмы. Мне сильно захотелось пить. Я встал, прошел несколько шагов и увидел кокосовый орех, он был очень большой, с глянцевитой коричневой кожурой. Я по привычке сунул руку в карман и вытащил нож – подарок дядюшки Ван Дейка. Каким то чудом он уцелел во время моего плавания по бурным волнам. Это был отличный нож из лучшей нержавеющей стали. Стоило нажать на пружину, как он со звоном выскакивал из рукоятки, острый, как бритва.

Орех оказался очень легким. Кто-то высверлил в нем аккуратную круглую дырочку и выел все содержимое. Еще несколько орехов, которые валялись неподалеку, тоже были пустыми. Только после долгих поисков мне попался целый орех, я срезал у него макушку и стал было пить сок, но тут же выплюнул кислую, неприятную жидкость. Видно, за хорошими орехами надо было забраться на пальму, но я чувствовал, что не смогу этого сделать, пока не напьюсь и не поем. Наконец мне посчастливилось найти орех с необыкновенно приятным соком, по вкусу напоминающим лимонад, было в орехе и очень вкусное ядро. Я не успел покончить со своим завтраком, как зашуршал песок: огромный краб тащил волоком кокосовый орех. «Не он ли просверливает дырочки»,- подумал я. Краб подтащил орех к норе шагах в десяти от меня. Вокруг норы было много волокна с кокосовых орехов и скорлупы. Остановившись, краб начал клешней, как ножницами, срезать волокнистый панцирь. Делал он это быстро и сноровисто. Освободив орех от значительной части волокна, краб оставил его на песке, а сам задом полез в нору. На острове водилось множество крабов, и возле каждой норы я видел волокно и скорлупу, но ни разу мне не удалось подглядеть, как этот краб-«стригун» вскрывает жесткую скорлупу. Много позже я догадался, что эту работу он оставляет жаркому солнцу. Оно так высушивает скорлупу, что та лопается.

Я поднялся на берег, чтобы оттуда осмотреть береговую полосу в надежде увидеть еще кого-нибудь из команды шхуны. Мой остров, как и все атоллы, мимо которых мы проходили на «Орионе», был низкий, поднимался над водой всего на пять-шесть метров. С такой высоты не очень уж большой обзор, надо было подняться на пальму. Мне приходилось видеть, как это делают жители островов, и самому взбираться на пальмы. Это легче, чем лазать по канату: на стволе у пальмы есть круговые наросты и на них можно ставить ноги, как на ступеньки. Конечно, нужен навык. Лучше всего влезать на пальму, когда щиколотки соединены кольцом из веревки, чтобы ноги не разъезжались, но под руками у меня не было такого приспособления.

Чем выше я поднимался, тем сильней посвистывал в ушах пассат. На вершине пальмы уже находились верхолазы – несколько огромных крыс, они напугали меня страшно, когда с писком бросились навстречу и стали спускаться по стволу. Как они попали на этот необитаемый остров? Наверное, тоже спаслись с какого-нибудь корабля? Оказалось, что это они просверливают дырочки в орехах: на пальме больше половины орехов были с такими дырочками. Ухватившись за жилистые черенки листьев, я стал осматривать атолл. Он оказался сравнительно небольшим, вытянутым с запада на восток кольцом, поросшим кокосовыми пальмами и кустарником. Пальмы поднимались и прямо, как колонны, и торчали вкривь и вкось. Посредине кольца сверкала голубая лагуна. На востоке, в самом тонком месте атолла, океан промыл довольно широкий канал.

Я долго просидел на вершине, напрасно вглядываясь в голубоватый песок островка и принимая кусты и длинные утренние тени от стволов пальм за одного из своих товарищей по несчастью.

А вокруг расстилался бесконечный, унылый океан. Где-то в непомерной дали от островка находилась Москва, моя родина, мой дом. Там, может быть, еще ждут меня мама, отец, брат. Ребята вспоминают меня. Вот уже скоро будет два года, как я стараюсь добраться домой, а получается так, что чужие ветры все дальше и дальше уносят меня от родных берегов.

Далеко, у самого горизонта, я увидел островок. Он показался мне таким маленьким, затерянным среди океана, что у меня невольно сжалось сердце, должно быть потому, что и я в эту минуту показался себе таким же крохотным, затерянным среди необъятного мира.

Невзгоды научили меня прогонять приступы уныния.

Мне ведь так повезло, стал утешать себя. Остров что надо. Еды здесь сколько угодно. Правда, у меня нет спичек, чтобы жарить рыбу, но я видел на мелководье множество съедобных ракушек. Буду пить кокосовый сок, есть ядра кокосовых орехов. А если мне удастся смастерить острогу, то у меня всегда будет свежая рыба. Ее здесь так много, что невозможно промахнуться, только бросай острогу в воду, и она кого-нибудь да наколет. Так, по крайней мере, мне тогда казалось. Рыбу можно будет солить: я заметил кристаллики соли на шероховатых коралловых глыбах, или вялить, как это делают рыбаки в Сингапуре. А там приедут сборщики копры. Дядюшка Ван Дейк говорил, что все эти необитаемые островки раза три в год посещают жители больших островов, что у каждой пальмы есть хозяин. Созрев, орехи падают на землю, их собирают, раскалывают, выковыривают белую сердцевину – это и есть копра, из которой выжимают кокосовое масло. Сборщики должны приехать очень скоро, так как на песке лежало множество орехов. А вдруг со сборщиками копры приедет на катамаране дядюшка Ван Дейк! Ведь он мог доплыть до того крохотного островка. Я верил, что если ему это удалось, то он станет разыскивать меня…

Мир снова показался мне удивительно хорошо устроенным для таких неунывающих людей, как я.

Прежде чем спуститься на землю, я с большим трудом срезал несколько самых крупных орехов, они падали вниз, как бомбы, поднимая сверкающие фонтанчики песчинок. Прилив только начался, и между барьерным рифом и берегом острова местами было довольно мелко. Из воды поднимались красные, серые, пестрые глыбы кораллов. Они были удивительно красивы на фоне белого прибоя и синей воды. Я стал бродить по воде, подсучив свои полотняные штаны. От меня шарахались в стороны стайки разноцветных мальков. Крабы, заслышав мои шаги, бочком удирали в щели или заросли водорослей. Стайка крохотных рыбок метнулась в сторону и застыла между длинными колючками колонии ежей. Тут они были в полной безопасности: ни одно живое существо не рискнет сунуться в этот ядовитый частокол. Однажды, еще во время первого рейса на «Орионе», когда мы ходили на Соломоновы острова, на одной из стоянок я наступил на такого ежа и неделю ковылял по палубе с распухшей ногой. Спасибо дядюшке Ван Дейку, он вылечил меня каким-то местным средством.

Я стал осторожно ступать ногами, обходя ежей, трещины и особенно густые водоросли. Мне посчастливилось найти с десяток жирных улиток. Это был сносный завтрак в моем положении. Морские улитки напоминают устриц, и их можно есть сырыми. Позавтракав на глыбе коралла, я пошел по берегу, намереваясь обойти весь остров. В воде, у самого берега, лежала раковина необыкновенной красоты --золотистая в черных крапинках. Полюбовавшись находкой, я сунул ее в карман. Вскоре я заметил в воде спасательный круг с нашей шхуны, он был мне совсем не нужен, но недалеко от него плавал обломок реи с остатками паруса. Вот это-то могло пригодиться. Клок парусины оказался порядочным, из него выходила палатка и оставалось еще для одеяла- и в тропиках бывают прохладные ночи. Разостлав мокрую парусину на песке, я направился дальше, и не нашел больше ничего, кроме пустой клетки, в которой мы держали на баке кур. Дверцы у нее были выбиты, и, видно, курами давно полакомились акулы. Подумав об этом, я невольно вздрогнул, представив себе участь своих несчастных товарищей. Все они, кроме капитана, относились ко мне очень хорошо, особенно дядюшка Ван Дейк.

– Не вешай носа, парень,- говорил он мне,- ты своего добьешься. Настоящий человек всего добьется.- Он лукаво щурил глаза, подмаргивал: -Даже может стать английским королем. Все дело, парень, во времени и в упорстве. Главное, не поддаваться ни судьбе, ни противнику, будь то хоть сам дьявол. Ты вот улыбаешься: почему, мол, сам, старый дельфин, не стал королем? Вижу по глазам, что так думаешь… Я, парень, тоже не так прост, как кажусь с виду. Вот еще годик похожу на этой бригантине и подамся домой, буду выращивать тюльпаны и рассказывать внукам разные истории. Это, брат, лучше, чем сидеть в Лондоне в королевском замке…

Западная часть у атолла была самой широкой – метров полтораста от берега океана до лагуны. Здесь пальмы росли гуще и прямей.

Я облюбовал место для своей палатки на берегу лагуны. Было видно по закопченным глыбам коралла, что здесь останавливаются сборщики кокосовых орехов. Тут валялись несколько пустых банок из-под консервов, осколки бутылок. К тому же довольно высокий берег и пальмы защищали это местечко от постоянно дующего ветра. Когда я вернулся за обрывком паруса, он уже высох и побелел от жаркого солнца и выступивших крупинок соли. Размочалив волокно кокосового ореха, я смел всю соль в кучку, ее оказалось очень мало, не больше наперстка.

Но теперь я мог ее добывать сколько угодно. Соль я ссыпал в обрывок парусины и спрятал в карман.

Перетащив парусину на облюбованное место для лагеря, я ножом выкроил из нее полотнище для палатки, и, как и предполагал, у меня остался еще большой кусок, чтобы укрыться им ночью. На берегу, со стороны барьерного рифа, нашлось несколько бамбуковых палок, кусок веревки – все это помогло мне установить палатку. Из сухой морской травы и кокосового волокна получилась великолепная постель.

Оборудовав свое жилище, я собрал с десяток кокосовых орехов и сложил их возле палатки, затем стал исследовать лагуну.

Местами берега лагуны круто обрывались. Я ложился на шершавые глыбы кораллов и смотрел в чистую, необыкновенно прозрачную воду. Поверхность воды у берега была ровной и только чуть приподнималась и плавно опускалась под напором океана. Можно было наблюдать жизнь лагуны на глубине двадцати метров – солнце стояло над головой, и каждая водоросль, и каждый коралловый куст были залиты ярким светом. В щелях между глыбами застыли омары, высунув для чего-то из своего укрытия полосатые усики. Пестрые, как бабочки, рыбки стайками вились возле огромных анемонов, похожих на яркие цветы, что-то склевывали с ветвей голубых кораллов, носились, как будто играли в пятнашки. Проплывали ярко-желтые рыбы, раскрашенные черными полосами, голубые с желтыми головами и плавниками. Мне были неизвестны их названия, но вот показался и знакомый – огромный окунь, мелочь метнулась под защиту коралловых ветвей, окунь, даже не взглянув на мелюзгу, подплыл к колонии морских ежей и стал обкусывать и выплевывать колючки с одного из них. Когда осталось круглое тельце без единой колючки, он его съел и принялся ощипывать другого ежа. Пронеслась золотистая макрель, потом показалось противное извивающееся существо, похожее на налима, только длиной метра в два. Проплыла акула, с таким видом, будто ее совсем не интересует вся эта разнообразная живность.

Глядя на стаи рыб, я пожалел, что в кубрике «Ориона» остался мой берет, в подкладке которого было три рыболовных крючка. Но тут мне снова пришла мысль об остроге. На берегу я видел тонкий ствол бамбука с пучком желтых листьев на макушке – его принесло сюда течением с какого-то острова.

«Если его заострить, выйдет подходящая острога»,- размышлял я, направляясь к берегу океана. Когда, захватив ствол бамбука, я возвращался к палатке, то, не веря глазам, увидел на мокром песке следы больших подошв. Кто-то недавно прошел в ту часть атолла, где я выбрался из воды. Человек тоже ел улиток: раздавленные их домики валялись на песке. Я побежал по следу, стал кричать, но прибой на барьерном рифе заглушал мой голос, похожий на крик серой чайки. Скоро я потерял след. Человек вышел на сухой песок, и пассат успел заровнять его следы.

Но я ликовал. Теперь у меня был товарищ, вдвоем куда легче будет коротать дни на необитаемом острове. Я стал припоминать, у кого на шхуне были такие огромные ступни. У негра Чарльза? Да. Но тот на шхуне всегда ходил босиком и только в порту надевал гигантские лаковые туфли. Большая нога была и у рулевого Нильсена, высокого молчаливого человека с глазами навыкате, дядюшка Ван Дейк тоже носил сандалии чуть поменьше туфель Чарльза. Подойдя к каналу, соединяющему лагуну с океаном и не найдя никого, я повернул назад и, наверное, часа два потратил на безуспешные поиски, обойдя весь атолл.

Когда я вернулся к своему жилищу, то увидел, что из палатки торчит пара босых ног, а на песке валяются желтые сандалии. Как хорошо я знал эти проклятые сандалии, сколько раз человек, которому они принадлежали, бил меня ими по лицу!