С утра, кое-как, с помощью веревок из парусины удалось установить древко остроги, прикрепить к ней остаток ткани – все-таки сказалась моя матросская выучка,- и ветер надул мой небольшой парус. Длинная рея служила рулем. За кормой появился след, проутюженный моим кораблем.

Это еще одна победа!

С ремонтом и оснасткой плота я провозился часа три. Солнце уже высоко стояло над головой.

Я позавтракал одним из кокосовых орехов. По правде сказать, захотел есть еще сильней, но я не мог себе позволить излишества, а даже подумал, следующего дня надо будет сократить рацион до одного ореха в сутки, сегодня же впереди ждали меня обед и ужин.

«На первых порах следует сохранять силы, решил я,- возможно, покажется остров и надо будет плыть к нему» – такой аргумент показался мне очень убедительным. Хотя остров мог показаться завтра, и послезавтра, а скорее всего…

Я старался не думать о плохом конце, а, стоя во весь рост и приставив ладонь козырьком к глазам, осматривал ровно очерченный круг горизонта. Мне показалось, что на западе чернеет дым парохода. Возможно, там шел один из военных кораблей, или целая эскадра японцев или американцев. Дым превратился в тучу и пропал, рассеянный ветром.

В начале дня парус давал небольшую тень от мачты, но скоро солнце стало почти прямо головой, и ни по ту, ни по другую сторону от мачты тени не стало. От жары и жажды почти не хотелось есть. Я где-то читал, что купанье даже в соленой воде несколько умеряет жажду. Сбросив с себя свое легкое одеяние, я прыгнул «за борт». Акулы поблизости не показывались, я осмелел и стал плавать вокруг плота. Нырнув, я увидел незнакомых рыб, их было множество – верткие, с голубыми спинками и светлыми брюшками, наверное какая-то разновидность макрели.

Косяк плыл в том же направлении, что и мой плот. Я пожалел, что не смогу поохотиться, так как древко моего гарпуна служило теперь мачтой. Рыбы подплывали совсем близко от меня, словно не замечая. Стали попадаться и другие рыбы, уже знакомые мне; я обрадовался, подумав, что, наверное, близко остров, раз показались рифовые рыбы.

Поспешно забравшись на плот, я во все глаза тщетно смотрел по сторонам и, палимый солнцем, опять прыгнул в воду, поняв, что просто иду по мелководью.

Стоило мне нырнуть с открытыми глазами, и подо мной на небольшой глубине раскинулся причудливый коралловый лес. Со дна океана поднимался остров или барьерный риф. Пройдет сотня-другая лет и здесь появится коралловое кольцо или гребень рифа, закипит прибой, загорланят чайки. А пока крохотные полипы трудятся над созданием каменной твердыни.

Чтобы как-то убить время, я стал плести из пальмовых листьев большую конусообразную шляпу, что-то вроде зонтика, не забывая поглядывать по сторонам.

Часов около двух впереди и в стороне, справа, забелели буруны, там уже коралловые полипы выбрались на поверхность. Я заметил, что мой плот идет довольно быстро, вероятно, здесь, на мелководье, течение было сильнее. За бурунами показался риф, окруженный сверкающей пеной. Я стал рукой подгребать в его сторону. Напрасная трата сил – меня пронесло мимо, совсем недалеко от этого кусочка суши, да и сушей-то его назвать было нельзя, так как брызги волн перелетали через него. Все же меня так тянуло к нему, что я чуть было не бросился вплавь, да благоразумие взяло верх. Что бы я делал на нем? Уж здесь-то наверняка не проходят пути кораблей. Впереди оказались еще рифы, а слева вершины пальм. Они еле виднелись из воды. Нет, туда мне не добраться. А вот впереди что-то поменьше, правда без пальм.

Мне пришлось «рубить» мачту и с ее помощью швартоваться к «острову» под возмущенные крики морских птиц.

С невообразимым гамом птицы носились на мной, будто предупреждая о серьезных последствиях, если я вздумаю высадиться. Но мог ли я пройти мимо? Ведь передо мной была настоящая твердая земля!..

Чем ближе я подходил к берегу, тем сильней поднимался переполох среди пернатых. Они стали пикировать на меня, стараясь долбануть клювом или ударить крылом. Среди нападающих были огромные серые чайки и фрегаты с оранжевыми ногами.

Пришлось пустить в ход древко остроги, но что тут поднялось! Птицы приняли вызов. Не знаю, как у меня уцелели глаза. Все-таки я высадился на берег и сразу понял, чем вызвал враждебные действия пернатых. Остров был густо заселен. Птенцы разных возрастов таращили на меня глаза, угрожающе раскрывали клювы. Гнезд не было, птенцы и яйца лежали прямо на покрытой пометом земле. Махая над головой палкой и закрыв лицо рукой, я нагнулся, схватил несколько яиц и стал отступать.

Торжествуя победу, хозяева острова долго провожали меня, грязного, истерзанного, но довольного сражением и запасом продовольствия, взятого с бою. Кроме того, большой остров и рифы вселяли в меня надежду, что где-то недалеко есть еще острова.

Рифы медленно уплывали от меня. После схватки с птицами я почувствовал свирепый голод и предвкушал удовольствие перед сытным обедом. Но все яйца оказались насиженными. Пришлось довольствоваться орехом. У меня их осталось всего пять. А впереди расстилалась щемящая душу водяная пустыня. К тому же еще стих ветер. Я стоял в своей шляпе- зонтике из пальмовых листьев посредине плота и смотрел, то теряя надежду, то вновь загораясь ею. Дошло до того, что мне стали казаться паруса катамаранов, пароходы, даже шлюпки с гребцами, шедшие, чтобы спасти меня, и вдруг исчезавшие в волнах.

В конце концов у меня затекли ноги, заломило поясницу. Я сел и закрыл глаза. Волны так осторожно поднимали и опускали плот, будто боялись, что он вот-вот расползется в разные стороны. Меня охватило какое-то безразличие ко всему на свете, а затем напала дремота и стало чудиться, будто я с ребятами ловлю угрей на Припяти. Вокруг тишина, аисты бродят по болоту или стоят на одной ноге, застыв, как изваяния. Затем просыпаюсь, смотрю сонными глазами на жирную, слепящую пленку на воде и опять погружаюсь в забытье.

…Сверкает бабушкин медный самовар. Сама бабушка, подперев подбородок, сидит напротив меня за столом и печально слушает. Я ей рассказываю о Ласковом Питере, жемчужине, рифовых рыбах.

У бабушки вдруг из глаз льются слезы, и она говорит:

– Ох и врать же ты стал, Фомушка. Нехорошо это, милый…

Я тоже заплакал от обиды и проснулся с сильной головной болью, потому что во сне сбросил шляпу, и она плыла возле плота; в ее тени застыли две рыбки, похожие на окуньков, только очень нарядно раскрашенных. Я вытащил острогой шляпу, и окуньки ушли в глубину.

Заканчивался второй день моего плавания на плоту. Я со страхом ждал ночи. Перед самым закатом надо мной пролетела стая птиц, они скрылись на северо-востоке, как раз в том направлении, куда увлекало меня течение.

Как я мечтал о крохотном птичьем островке или камне, торчащем из воды, где бы можно было прикорнуть до утра. Я готов был снова сразиться с птицами и отвоевать у них место для ночлега.

Отпылал закат, малиновое солнце опустилось в воду. Усилился ветер, дул он ровно, без порывов. Все же я не стал ставить свой жалкий парус. Всю ночь я не смыкал глаз. Да и спать не хотелось, так как я отдохнул днем.

Светилось море. С плеском вылетали из глубины рыбы и кальмары. Один, очень большой, пролетел вблизи плота, заслонил собой звезды и с сильным плеском ударился об воду.

Что, если бы такой кальмар упал на плот…

Я бил по воде острогой, отпугивая глубинных чудовищ, пока не обессилел.

В остальном ночь прошла спокойно, и я даже уснул на заре и проспал восход солнца.