Старая площадь. Заговор молчания
Бурные события, потрясавшие вековые устои жизни афганцев, наших добрых южных соседей, никак не освещались на советском телевидении, на страницах газет и журналов. Что у них там происходило и зачем понадобились там советские войска — все это было тайной за семью печатями. Такова была воля Старой площади. Каждому, кто направлялся в Кабул или уже успел побывать там и вернулся в родные края, строжайше предписывалось держать «рот на замке».
«…Я приехал в Афганистан, — свидетельствует один из ведущих в те годы политических обозревателей Генрих Боровик, — как корреспондент АПН и «Литературной газеты» с группой журналистов, которая была послана ЦК партии для того, чтобы помочь организовать газеты в Афганистане и написать о том, что там происходит. Был март 1980 года… Я объездил всю страну и вопреки сложившемуся мнению, что в армии у нас порядок, увидел совсем другое. Увидел, что армия была совершенно не готова к этой войне, что наши солдаты не были готовы к афганской зиме. Март, холод, их палатки не были оборудованы даже печуркой. Наши вертолеты, которые были бронированы снизу, сбивали с боков, потому что они летали в ущельях. В госпиталях не хватало медикаментов…
Мне хотелось написать обо всем этом. Но, естественно, не было никакой возможности напечатать. Нам не разрешалось писать о военных действиях, хотя война шла, люди погибали, кровь лилась. Наши солдаты помогали строить школы, клумбы разводить с цветами — и это было. Но писать об этом в то время, когда идет война, было глупо. И я практически ничего оттуда не написал…»
Особая забота о том, чтобы помалкивать, касалась событий 1979 г. От всех, кто так или иначе был причастен к ним, требовалось попросту вычеркнуть этот год из своей жизни, будто бы его и не было.
«…Все для меня началось буднично, — вспоминает «афганец» полковник А. Поляков. — Во второй половине дня 18 октября 1979 г. меня вызвал начальник отдела и сказал: «Вы направляетесь в Кабул для плановой замены командира отряда «Зенит». Вылет спецрейсом самолета ГУПВ КГБ 20 октября. Конкретные задачи получите на месте в Представительстве КГБ. Вместе с Вами в состав отряда направляются девять сотрудников областных управлений КГБ».
«Что мне было известно об отряде «Зенит»? Отряд после Апрельской 1978 г. революции в Афганистане был направлен в Кабул для охраны советского посольства.
Проводились ли отрядом «Зенит» какие-либо оперативно-боевые или специальные мероприятия в Кабуле в тот период, мне неизвестно.
Надо отметить, что обстановка и развитие событий в Афганистане воспринимались сотрудниками отдела спокойно и не действовали так возбуждающе, как это было, например, в период событий в Венгрии или Чехословакии. К тому же тон разговора и манера поведения начальника отдела при постановке мне задачи не вызывали у меня какой-либо озабоченности и, тем более, предположения о проведении каких-либо спецмероприятий в Кабуле. В общем, получалась обычная кратковременная загранкомандировка».
«…Когда нашей группе была поставлена задача: вылететь в Афганистан, то руководители подразделения сами отобрали кандидатов на поездку, — свидетельствует сотрудник группы «А» полковник С. Голов. — Мы предупредили родных, что выезжаем на учения в Ярославскую область и, возможно, на Новый год нас не будет в Москве… На сборы ушел целый день. Утром следующего дня приехали на аэродром. Когда мы поднимались по трапу, то сфотографировались. Заметив это, представитель Особого отдела забрал у фотографа фотоаппарат и засветил пленку. Прошла команда, что мы должны пролететь незаметно. Очень жестко стоял вопрос секретности».
«…После непродолжительной подготовки на личном самолете Ю. В. Андропова мы вылетели в Афганистан, — вспоминает сотрудник «Зенита» В. Федоренко. — Мероприятие по заброске разрабатывалось тщательно, хотя и неразберихи, связанной с секретностью нашей миссии, хватало. В Ташкенте на дозаправке пограничное руководство было шокировано появлением председательского самолета с непонятными людьми на борту. Но прошел звонок, и нас приняли на самом высоком уровне».
В. И. Ленин произносит речь на заседании III конгресса Коминтерна
В. И. Ленин в перерыве между заседаниями III конгресса Коминтерна
Комбриг В. М. Примаков — он же турецкий офицер Рагиб-бэй, командир спецотряда по «спасению» режима «революционного эмира» Амануллы-хана в 1929 году
Король Афганистана Аманулла-хан, провозгласивший в 1918 году независимость Афганистана
Король Захир-шах на встрече с семьями советских специалистов в Афганистане
Первый президент Афганистана Мухаммад Дауд
Председатель Революционного совета ДРА Н. М. Тараки (справа) у мавзолея В. И. Ленина
Главный военный советник в ДРА генерал-лейтенант Л.H. Горечов
Солдаты «мусульманского батальона»
Главный советник в ДРА генерал-полковник С. К. Магомедов
Хафизулла Амин
Бабрак Кармаль
Мухаммад Наджибулла, последний президент ДРА и генсек НДПА
Во время подписания советско-афганского договора о дружбе и сотрудничестве 5 октября 1978 года
М. А. Суслов вручает очередную награду Л. И. Брежневу
Состав комиссии Политбюро ЦК КПСС по Афганистану:
A.A. Громыко, глава МИД СССР (формально — председатель комиссии)
Л. И. Брежнев, генсек ЦК КПСС (фактически вел все заседания комиссии)
Ю. В. Андропов, председатель КГБ СССР
Д. Ф. Устинов, министр обороны СССР
Руководители сверхсекретной операции по физическому устранению X. Амина:
В. А. Крючков, начальник внешней разведки КГБ, генерал-полковник
Б. С. Иванов, представитель председателя КГБ в Афганистане.
В. А. Кирпиченко, первый зам. В. А. Крючкова, генерал-лейтенант
Ю. И. Дроздов, начальник нелегальной разведки КГБ, генерал-майор
С. Ф. Ахромеев, генерал армии, зам. руководителя ОГ МО СССР в ДРА
C. Л. Соколов, Маршал Советского Союза, руководитель ОГ МО СССР в ДРА
Бойцы спецгруппы КГБ СССР «Гром» O.A. Балашов, В. И. Филимонов, А. И. Мирошниченко, В. Ф. Карпухин, С. Г. Коломиец в Баграме, 24 декабря 1979 года
Бойцы группы «Зенит» накануне операции по захвату дворца Тадж-Бек, 27 декабря 1979 года
Бойцы подгруппы «Зенит» после захвата здания Генерального штаба, 28 декабря 1979 года
Встреча советских воинов жителями Кабула
Моджахеды
Лидер Исламской партии Афганистана Г. Хекматиар
Президент Афганистана с 1992 по 2001 г. Б. Раббани
Ахмад Шах Масуд
Встреча Президента России В. В. Путина с ветеранами войны в Афганистане, 19 февраля 2004 года
Беспрецедентная секретность соблюдалась и на всех этажах Старой площади, включая кабинеты членов Политбюро ЦК КПСС.
«Замысел рождался в обстановке секретности, необычной даже для нашего закрытого общества, — отмечает в своих мемуарах Л. Шебаршин. — Его инициаторы не рисковали привлекать экспертов, не удосужились затянуть в афганское прошлое, узнать что-либо об афганцах».
Для Старой площади превыше всего были собственные интересы, которые она скрывала от общественности самым тщательным образом.
Но, как пишет в своих воспоминаниях В. Кирпиченко, «прошли годы, сменилась власть, и те начальники, которые призывали к молчанию, начали писать на афганскую тему мемуары, выступать на телевидении, давать интервью».
Как только Старая площадь приказала долго жить, тотчас достоянием гласности стали многие сверхсекретные постановления Политбюро ЦК КПСС и прочие, ранее недоступные для широкой общественности партийные документы, а также секретные документы различных министерств и ведомств, прямо или косвенно причастных к афганской эпопее.
Наконец, «афган» стал объектом многих журналистских и публицистических расследований, исследовательских усилий представителей научных кругов, в особенности востоковедов.
Свою лепту в правдивое освещение афганской эпопеи внесла антишахская, антиамериканская революция в Иране, в результате которой в 1980–1983 гг. в Тегеране были опубликованы пятьдесят четыре тома конфиденциальных документов Госдепартамента, ЦРУ и военной разведки США под общим названием «Документы шпионского гнезда», то бишь американского посольства в Тегеране, захваченного мусульманскими революционерами. В двух томах были собраны секретные документы, касавшиеся Афганистана.
Таким образом, картина «спрятанной войны», как назвал одну из своих книг об Афганистане Артем Боровик, вырисовалась настолько, что появилась возможность реконструировать с большой долей достоверности хронику 1979 г., вошедшего в нашу отечественную историю как год начала «афгана».
1979-й в лицах и событиях
Январь
1 января. Революционный Совет ДРА издает специальный декрет о проведении земельной реформы в десяти из двадцати девяти провинций страны.
Февраль
14 февраля. В Кабуле боевиками террористической организации «Сетаме мелли» похищен посол США Адольф Даббс. Похитители выдвигают требования: освободить из тюрьмы их лидера Б. Баэса и еще двух боевиков; предоставить им возможность выступить перед иностранными журналистами; обеспечить беспрепятственный вылет на самолете в другую страну в сопровождении американского посла.
В ходе операции по освобождению А. Даббса он трагически погибает. В планировании и проведении операции силами афганской полиции принимали участие советские советники.
15 февраля. Госсекретарь США К. Кристофер вручает в Вашингтоне ноту протеста советскому послу А. Добрынину. В ноте, в частности, говорится: «Правительство моей страны глубоко возмущено ролью советских советников, работавших в тесном контакте с кабульской полицией, в убийстве нашего посла».
Одновременно Вашингтон полностью сворачивает программу помощи Кабулу. А Специальный координационный комитет СНБ во главе с 3. Бжезинским принимает решение: «Быть более сочувственным к тем афганцам, которые решительны в сохранении независимости своей страны».
Вслед за этим решением политическая и материальная поддержка моджахедам со стороны США существенно расширяется.
Март
Армия советских советников в Афганистане возрастает до 4500 штыков, возникает ситуация, которую В. Снегирев охарактеризовал следующим образом: «Без ведома советников, афганцы не могли произвести сколько-нибудь заметное кадровое назначение, не осуществлялись военные операции, не строились народнохозяйственные объекты, не отправлялись колонны с грузом».
Аналогичная оценка содержится в воспоминаниях Л. Шебаршина:
«Мы чему-то учили афганцев, сомнений нет. Но, главным образом, мы ими распоряжались, командовали, «пристегивали» к своим операциям, навязывали свои решения, громко крича при этом о слабой боеспособности союзника и ища корень зла в политике… Мы не помогали и советовали, а командовали, переносили свои порядки — обращение на «ты», стучание кулаком по столу, матерную брань — в интернациональную сферу, пытались обтесывать афганцев на манер собственных рекрутов».
…После убийства А. Даббса в Афганистан командируется группа сотрудников КГБ из специального элитного подразделения антитеррора «Альфа» для охраны советского посла и его семьи, а также старших военных советников в Кабуле, Кандагаре, Герате, Джелалабаде, Мазари-Шерифе и других городах разных провинций.
«В марте 1979 года я был направлен в командировку в Афганистан в составе группы из двенадцати человек. Мы там занимались обеспечением безопасности посла, потому что в феврале там был убит американский посол Даббс, — вспоминает сотрудник «Альфы» Николай Берлев. — Как нам стало известно, американцы планировали провести акцию против нашего представительства, или против посла, или против резидента».
А вот воспоминания В. Панкина, тоже «альфовца»: «Нас разбросали по регионам. Я вместе с Николаем Швачко попал в Гардез (провинция Пактия). В течение двух месяцев мы охраняли наших советников (по линии КГБ и МВД СССР). В Гардезе в то время обстановка была сложная, а в Хосте уже шла самая настоящая война… Когда мы находились в Гардезе, там произошел антиправительственный мятеж, но его афганцы быстро подавили собственными силами. Афганские контрразведчики расстреляли за одну ночь семьдесят офицеров, принявших участие в мятеже. Без суда и следствия их вывозили в ущелье, за город, и там расстреливали».
15 марта. В Герате восстает гарнизон, расположенный примерно в трех километрах от провинциального центра.
«Выяснилось, — свидетельствует «альфовец» П. Климов, — что мятеж поднял самый толковый и умный из афганцев. Полковник Катичев из штаба Таманской дивизии, он там был военным советником, рассказал, что афганский офицер-артиллерист все время интересовался — как и что надо делать? Ему все рассказывали, учили. А потом он поднял мятеж. Военные советники все сразу врассыпную, все по «джипам» и бежать кто куда. Наш последний «джип» отсекли, а там майор из Сибири ехал, его и убили.
Трос наших погибло в тот мятеж: майор-сибиряк, ветврач, его убили выстрелом в спину в гарнизоне, и работник Внешпосыпторга, его убили уже в городе на вилле и разгромили. Говорят; что он там шкурки каракуля покупал за полцены, то есть недоплачивал, обдирал население, а когда началась там заваруха, его сразу и «завалили». Городская власть запросила подмогу в Кабуле. На подавление мятежа прибыло два батальона десантников и танки. Военный советник полковник Катичев потом рассказывал, что мэр послал батальон десантников на штурм этого гарнизона. Штурмовать решили через главный вход, а там, перед входом была широкая дорога. Руководитель мятежников как предчувствовал, что будут штурмовать именно на этом направлении, все пушки здесь поставил. Они дали залп, и батальон понес большие потери. На следующий день ввели второй эшелон. Военные советники посчитали, что артиллерист переместит пушки на другое направление, поэтому решили вновь штурмовать с центрального входа.
Полковник Катичев ехал впереди колонны на «джипе», а за ним шла колонна танков.
Когда въехали они в военный городок, то со всех сторон услышали возгласы: «Наши пришли! Наши пришли!» Все стали складывать оружие! Возникла неразбериха. Кто наши? Кто чужие? Афганцы потом сами между собой разобрались. Кого-то без суда и следствия повесили, кого-то расстреляли. Особо не разбирались».
Так было покончено с мятежниками в Герате. Но оставался еще Джелалабад. Там тоже взбунтовался местный гарнизон правительственных войск.
Операцией по восстановлению порядка в Джелалабаде руководил непосредственно начальник Генерального штаба ВС ДРА М. Якуб. Около двухсот тридцати бунтовщиков подверглись аресту. Многие из них, офицеры, были вдохновителями и непосредственными организаторами мятежа. На словах они приветствовали режим НДПА, но в душе оставались верны традициям и порядкам старой, королевской армии. Революционные новшества «халькистов» они решительно отвергали. Их первыми жертвами во время мятежа становились безбожники-шурави, которых они расстреливали или брали в заложники.
…Восстания в Герате и Джелалабаде повергли руководителей НДПА в состояние панического страха. Они запросили у своих наставников в Москве срочную военную помощь, вплоть до посылки в Афганистан советских войск.
Не сумели трезво оценить сложившуюся обстановку и в представительстве КГБ в Кабуле. Оттуда тоже полетела в Центр срочная шифровка с предложением держать в полной боевой готовности подразделения спецназа на случай их экстренной высадки в Кабуле, Герате, Джелалабаде, Мазари-Шерифе и Газни для обеспечения безопасности советских граждан и их эвакуации из Афганистана.
Нервозность из-за мятежей в Герате и Джелалабаде стремительно передалась и на Старую площадь.
17 марта. По предложению Л. И. Брежнева созывается заседание Политбюро ЦК КПСС. Сам генсек в нем не участвует. Обсуждается один вопрос — Афганистан: ситуация в стране после мятежей в Герате и Джелалабаде и просьба о вводе советских войск.
На заседании высказывается, правда, в осторожной форме, мнение о возможности положительного рассмотрения поступившей просьбы. В этой связи министру обороны Д. Ф. Устинову предлагается заблаговременно выделить и подготовить необходимые войсковые части с тем, чтобы по особой команде они могли войти на территорию Афганистана. Тот спешит успокоить своих соратников.
«У нас разработано два варианта относительно военной акции, — заявляет он. — Первый состоит в том, что мы в течение одних суток направляем в Афганистан 105-ю воздушную дивизию и перебросим пехотно-моторизованный полк в Кабул, к границе будет подтянута 68-я моторизованная дивизия, а 5-я мотострелковая дивизия находится у границы. Таким образом, за трое суток мы будем готовы к направлению войск. Но политическое решение, о чем здесь говорили, нам нужно будет принять (курсив мой. — А. Ж.). У нас имеется и второй вариант, он тоже проработан. Речь идет о вводе двух дивизий в Афганистан».
Итоги заседания:
— разрешить МО СССР развернуть две дивизии на советско-афганской границе;
— направить в Афганистан для детального выяснения сложившейся обстановки опытных экспертов по линии МО СССР и КГБ СССР;
— поручить т.т. Громыко А. А., Андропову Ю. В., Устинову Д. Ф, и Пономареву Е. Н. подготовить текст политического документа.
Обсуждение афганского вопроса решено было продолжить на следующий день — 18 марта.
Во исполнение решений, одобренных на заседании Политбюро, Д. Ф. Устинов подписал приказ Генштабу ВС СССР подготовить к возможному десантированию воздушно-десантную дивизию и три авиационных полка — к перебазированию. Туркестанскому военному округу было приказано привести в состояние повышенной боеготовности танковый и мотострелковый полки, а Среднеазиатскому военному округу — перебазировать дивизию в район Термеза.
В свою очередь, Ю. В. Андропов командировал в Афганистан первого заместителя начальника внешней разведки КГБ генерал-лейтенанта Б. С. Иванова и начальника штаба пограничных войск генерал-лейтенанта Ю. А. Нешумова с заданием разобраться в тамошней обстановке и доложить. Генералов сопровождала группа оперативных аналитиков.
18 марта. По инициативе афганской стороны нежданно-негаданно состоялся телефонный разговор между А. Н. Косыгиным и Н. М. Тараки. Разговор долгий, трудный и предельно откровенный.
Председатель Совета министров СССР, как показал разговор, имел достаточно объективное представление об обстановке в высшем руководстве НДПА, о состоянии вооруженных сил ДРА, деятельности советских советников и настроениях в афганском обществе. Отсюда и его вопросы к собеседнику были хоть и корректными по форме, по предельно конкретными, порой жесткими, со знанием дела. Президент ДРА, со своей стороны, изо всех сил старался свести весь разговор к одному: Герат — это ключ к спасению Саурской революции, а удержать Герат в руках «халькистов» способны лишь советские войска.
Вот фрагменты этого разговора:
«…H.M. Тараки:…Если вы нанесете сейчас по-настоящему удар по Герату, то можно будет спасти революцию.
А. Н. Косыгин: Об этом сразу узнает весь мир. У мятежников есть рации, они сразу же сообщат…
А. Н. Косыгин: Какие бы вы хотели с нашей стороны внешнеполитические акции, заявления? У вас есть какие-то соображения по этому вопросу в пропагандистском плане?
Н. М. Тараки: Надо сочетать и пропагандистскую, и практическую помощь. Я предлагаю, чтобы вы на своих танках и самолетах поставили афганские знаки, и никто ничего не узнает. Ваши войска могли бы идти со стороны Кушки и со стороны Кабула.
А. Н. Косыгин: До Кабула надо еще дойти.
Н. М. Тараки:…Если вы пришлете войска в Кабул, и они пойдут на Герат, то никто ничего не узнает, по нашему мнению. Будут думать, что это правительственные войска.
А. Н. Косыгин: Я не хочу вас огорчать, но скрыть это не удастся. Это будет известно всему миру через два часа. Все начнут кричать, что началась интервенция в Афганистане со стороны Советского Союза… Что вы можете еще сказать по Герату?
Н. М. Тараки: Хотим, чтобы к нам послали таджиков, узбеков, туркмен для того, чтобы они могли водить танки, так как все эти народности имеются в Афганистане. Пусть наденут афганскую одежду, афганские значки, и никто их не узнает. Это очень легкая работа, по нашему мнению. По опыту Ирана и Пакистана видно, что эту работу легко делать. Они подают образец.
А. Н. Косыгин: Конечно, вы упрощаете вопрос. Это сложный политический, международный вопрос. Но, независимо от этого, мы еще раз посоветуемся и дадим вам ответ. Мне кажется, что вам нужно было бы попытаться создавать новые части. Ведь нельзя рассчитывать только на силу людей, которые придут со стороны. Вы видите по опыту иранской революции, как народ выбросил всех американцев оттуда и всех других, которые пытались изображать из себя защитников Ирана.
Условимся с вами так: мы посоветуемся и дадим ответ. А вы, со своей стороны, посоветуйтесь со своими военными, нашими советниками. Есть же силы в Афганистане, которые будут вас поддерживать с риском для жизни и будут бороться за вас. Эти силы надо сейчас вооружать.
Н. М. Тараки: Посылайте боевые машины пехоты самолетами…»
* * *
Этот телефонный разговор стал в тот же день предметом обсуждения на заседании Политбюро ЦК КПСС.
А. Н. Косыгин решил не пересказывать его и не комментировать. Он просто зачитал официально оформленную запись с примечанием в конце: «Разговор велся через переводчика в Кабуле — референта главного военного советника генерал-лейтенанта Л.H. Горелова. Записал Б. Бацанов».
Затем последовало обсуждение.
«Я, товарищи, — заявил Ю. В. Андропов, — внимательно подумал над всем этим вопросом и пришел к выводу, что нам нужно очень и очень серьезно продумать вопрос о том, во имя чего мы будем вводить войска в Афганистан. Для нас совершенно ясно, что Афганистан не подготовлен к тому, чтобы решать сейчас все вопросы по-социалистически. Там огромное засилье религии, почти сплошная неграмотность сельского населения, отсталость в экономике… Мы знаем учение Ленина о революционной ситуации. О какой ситуации может идти речь в Афганистане — там нет такой ситуации. Поэтому я считаю, что мы можем удержать революцию… только с помощью наших штыков, а это совершенно недопустимо для нас. Мы не можем пойти на такой риск».
Председателя КГБ энергично поддержал министр иностранных дел СССР А. А. Громыко, выступивший за то, чтобы «полностью исключить такую меру, как введение наших войск в Афганистан. Армия там ненадежная… Наша армия, которая войдет в Афганистан, будет агрессором. Против кого же она будет воевать? Да против афганского народа, прежде всего, и в него надо будет стрелять. Правильно отметил т. Андропов, что именно обстановка в Афганистане для революции еще не созрела, и все, что мы сделали за последние годы с таким трудом в смысле разрядки вооружений и многое другое, — все это будет отброшено назад. Все неприсоединившиеся страны будут против нас… Спрашивается, а что же мы выиграем? Афганистан с его нынешним правительством, с отсталой экономикой, с незначительным весом в международных делах. С другой стороны, надо иметь в виду, что и юридически нам не оправдать введение войск. Согласно Уставу ООН, страна может обратиться за помощью, и мы могли бы ввести войска в случае, если бы она подверглась агрессии извне. Афганистан никакой агрессии не подвергался. Это внутреннее их дело, революционная междоусобица, бои одной группы населения с другой. К тому же надо сказать, что афганцы официально не обращались к нам относительно ввода войск. Одним словом, мы здесь имеем дело с таким случаем, когда руководство страны в результате допущенных серьезных ошибок оказалось не на высоте, не пользуется должной поддержкой народа.
…Если мы, например, пойдем на такой риск, как ввод войск, то, конечно, получим плюсов куда меньше, чем минусов. Мы до сих пор не знаем, как поведет себя афганская армия. А если она не поддержит наши мероприятия или останется нейтральной, тогда получится, что мы своими войсками оккупируем Афганистан. Этим самым создадим для себя невероятно тяжелую обстановку во внешнеполитическом плане…
Таким образом, несмотря на тяжелое положение в Афганистане, мы не можем пойти на такую акцию, как ввод войск».
Один из самых близких соратников Л. И. Брежнева К. У. Черненко был предельно краток: «Если мы введем войска и побьем афганский народ, то будем обязательно обвинены в агрессии. Тут никуда не уйдешь».
Как бы подводя итоги обсуждения, председательствующий на заседании А. П. Кириленко, кстати, тоже верный сторонник Л. И. Брежнева, сказал:
«Вчера в Афганистане была другая обстановка, и мы склонялись к тому, что может быть нам пойти на то, чтобы ввести какое-то количество воинских частей. Сегодня обстановка другая, и разговор у нас вполне справедливо идет уже несколько в ином русле, а именно: все мы придерживаемся того, что вводить войска нет никаких оснований».
…В тот же день, 18 марта. Из Кабула поступает шифртелеграмма, в которой посол A. Л. Пузанов и представитель КГБ ставили вопрос о направлении на аэродромы в Кабуле и Баграме спецназа под видом технических специалистов с задачей обеспечения безопасности советских граждан.
19 марта. В последний день затянувшегося заседания Политбюро ЦК КПСС председательское кресло занял Л. И. Брежнев.
Взявший слово Ю. В. Андропов подтвердил озвученное им днем ранее убеждение:
«Я думаю, что относительно ввода войск нам решения принимать не следует. Ввести войска — это значит бороться против народа, стрелять в народ. Мы будем выглядеть как агрессоры, и мы не можем допустить этого».
Все ждали, что же скажет первое лицо в партии и государстве. Ведь его слово всегда было решающим. И он сказал: «Мне думается, что правильно определили члены Политбюро, что нам сейчас не пристало втягиваться в эту войну… У них распадается армия, а мы здесь должны будем вести за нее войну».
И все! Ни единого слова об отсутствии в Афганистане революционной ситуации и неподготовленности страны к социалистическим преобразованиям. Ни слова о том, как ввод войск аукнется во внешней политике Советского Союза.
20 марта. Н. М. Тараки, не удовлетворившись телефонным разговором с А. Н. Косыгиным, в срочном порядке прилетает в Москву. В тот же день проходят его встречи — сначала с А. Н. Косыгиным, на которой присутствуют A.A. Громыко, Д. Ф. Устинов и Е. Н. Пономарев, а вечером — с самим Леонидом Ильичом.
Афганский лидер с прежней настойчивостью пытается добиваться от шурави согласия на ввод советских войск в Афганистан.
«Наши общие враги только и ждут того момента, чтобы на территории Афганистана появились советские войска, — втолковывает ему А. Н. Косыгин. — Если ввести наши войска, то обстановка в вашей стране не только не улучшится, а наоборот, осложнится».
Председатель Совета министров СССР особо отметил:
«Нам представляется важным, чтобы у себя в стране вы работали над расширением социальной базы режима, привлекали на свою сторону народ, не допускали, чтобы между правительством и народом возникало отчуждение. И, наконец, последнее… в порядке пожелания мне бы хотелось высказать соображение о необходимости очень осторожного и бережного подхода к своим кадрам. Кадры нужно беречь, иметь к ним индивидуальный подход… Мы это испытали на себе. При Сталине, Вы знаете, многие наши офицеры сидели в тюрьмах. А когда разразилась война, Сталин вынужден был направил» их на фронт. Эта люди показали себя подлинными героями. Многие из них выросли до крупных военачальников. Мы не вмешиваемся в ваши внутренние дела, но мы хотим высказать наше мнение насчет необходимости бережного отношения к кадрам».
А. Н. Косыгин знал, о чем говорил. Непрерывная борьба за власть в руководстве НДПА сопровождалась регулярными чистками офицерского корпуса, что серьезно ослабило афганскую армию. В некоторых соединениях осталось менее десяти процентов офицеров. Остальные были уволены, репрессированы или дезертировали. В военно-воздушных силах страны к весне 1979 г. из двух тысяч человек летного состава осталось пятьсот.
Л. Н. Косыгин пытался убедить Н. М. Тараки в необходимости «подумать о возможности создания у вас единого национального фронта».
Аналогичные взгляды были высказаны афганскому лидеру принимавшими участие в беседе A.A. Громыко, Д. Ф. Устиновым и Б. Н. Пономаревым.
В тот же день, в 18 час. 30 мин., началась беседа Н. М. Тараки с Л. И. Брежневым. В беседе приняли участие А. Н. Косыгин, Д. Ф. Устинов, А. А. Громыко и референт генсека ЦК КПСС Е. М. Самотейкин. Афганский лидер в очередной раз обратился с просьбой оказать помощь ДРА советскими войсками. Л. И. Брежнев отреагировал на это следующим образом:
«Теперь о вопросе, который Вы поставили в телефонном разговоре с тов. Косыгиным и затем здесь, в Москве, — насчет возможности ввода, советских воинских частей в Афганистан. Скажу Вам прямо: этого делать не следует. Это сыграло бы лишь на руку врагам — и вашим, и нашим.
…В соответствии с Вашими просьбами мы направили в Афганистан немалое число советников и специалистов как по военной, так и по другим линиям. У вас работает свыше пятисот генералов и офицеров. Как мне докладывали, Вы даете положительную оценку работе наших советников и специалистов. Это приятно. Если нужно, мы могли бы направить дополнительно несколько партийных работников, а также 150–200 офицеров…».
22 марта. Проходит заседание Политбюро ЦК КПСС, на котором подводятся итоги визита Н. М. Тараки в Москву и подтверждается изложенная ему советским руководством позиция о неприемлемости ввода советских войск в Афганистан. Одновременно отменяется поручите от 17 марта министру обороны Д. Ф. Устинову о заблаговременном выделении и подготовке войсковых частей для их последующего ввода в Афганистан.
За этим следует приказ министра о возвращении в места постоянного базирования двух дивизий, спешно переброшенных к советско-афганской границе, и отмене всех прочих мероприятий мобилизационного характера. Однако данные тогда же МО СССР и КГБ СССР поручения о направлении в Кабул экспертов для изучения обстановки на месте сохраняются в силе, равно как и поручение т.т. Громыко А. А., Андропову Ю. В., Устинову Д. Ф. и Пономареву Б. Н. подготовить текст политического решения о вводе советских войск в Афганистан.
27 марта. Декретом Революционного совета ДРА создается Высший Совет Обороны Родины (ВСОР) во главе с Н. М. Тараки. Ставятся задачи: укрепление армии, погранвойск и полиции; повышение их боеспособности путем применения новой техники и вооружений; создание новых войсковых частей; укрепление единоначалия в войсках; повышение морально-политического уровня военнослужащих. X. Амин освобождается от руководства делами министерства обороны. Его сменяет А. М. Ватанджар. Министром внутренних дел назначается Ш. Д. Маздурьяр.
А вскоре создается Военный совет вооруженных сил ДРА. В него входят: Н. М. Тараки (руководитель), X. Амин, Э. Вазири, А. М. Ватанджар, А. Сарвари и С. Д. Тарун.
Апрель
1 апреля.
«В соответствии с поручением от 17 марта с.г. (№ П147/П) докладываем…».
С этих слов начинается документ, поступивший в Политбюро за подписями А. А. Громыко, Ю. В. Андропова, Д. Ф. Устинова и Б. Н. Пономарева, которым поручалось подготовить текст политического решения ПБ относительно ввода войск в Афганистан. Однако представленный ими на заседание ПБ документ был озаглавлен «О нашей линии в связи с положением в Афганистане». И ни о каком политическом решении по вводу войск в Афганистан речь не шла. В высшую партийную инстанцию докладывался «анализ причин возникшего в последнее время обострения обстановки в Демократической Республике Афганистан и соображения о наших дальнейших шагах по оказанию помощи ДРА в деле укрепления его позиций и стабилизации положения в стране».
6 апреля. В Кабул прибывает советская делегация во главе с начальником Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота генералом армии А. А. Епишевым, которому предписывалось разъяснить позицию КПСС по афганскому вопросу и на месте разобраться в ситуации. Посланца Москвы поочередно принимают Н. М. Тараки и X. Амин. Затем организуются встречи с другими политическими и военными деятелями ДРА. И везде, на всех уровнях, навязчиво звучит одна и та же просьба — направить в Афганистан советские войска. Генерал армии пытается объяснить собеседникам неприемлемость для Москвы такого варианта развития событий. Но его доводов никто не слышит. Особую напористость проявляет премьер-министр X. Амин. Не услышав желанного «добро!» от Епишева, он при первой же встрече с генералом армии И. Г. Павловским без обиняков заявляет о настоятельной просьбе руководства ДРА к советскому правительству как можно скорее ввести в Кабул дивизию советских войск.
Аналогичным атакам регулярно подвергаются представители практически всех советских министерств и ведомств в Кабуле.
14 апреля. X. Амин приглашает к себе Главного военного советника в ДРА генерал-лейтенанта Л.H. Горелова и от имени Н. М. Тараки настоятельно просит направить в Кабул 15–20 боевых вертолетов с боеприпасами и советскими экипажами для отражения наступательных действий мятежников, засланных из Пакистана в пограничные и центральные районы страны.
В Москву летит шифровка от Л.H. Горелова, на которую начальник Генштаба ВС СССР маршал Н. В. Огарков накладывает резолюцию «Этого делать не следует».
21 апреля. На заседание Политбюро ЦК КПСС выносится вопрос о направлении в Кабул 15–20 вертолетов. Предварительно проконсультировавшись с Д. Ф. Устиновым, Л. И. Брежнев окончательно ставит точку — советских вертолетчиков в Афганистан не направлять. Правда, он же предлагает проработать вопрос о посылке в Кабул специального батальона для охраны Н. М. Тараки.
27 апреля. «Халькисты» празднуют первую годовщину Апрельской революции. Теперь о ней говорят как о «Великой Саурской революции», творцом которой был Тараки, а «предводителем революции» — Амин.
На демонстрациях в Кабуле и ряде других городов пестрят одни и те же плакаты: «Тараки — отец народов Афганистана!», «НДПА — ум, честь и совесть эпохи!», «Тараки и партия — близнецы-братья!»
Повсюду насаждается атмосфера всеобщего обожания и возвеличивания генсека НДПА. Ради этого фальсифицируется история, переписываются документы, переиначиваются общепризнанные факты и события. Тараки не возражает. Он и сам уже уверовал в свою мессианскую судьбу, в то, что все афганцы поголовно искренне любят и чтят его. Все больше внимания он уделяет собственной персоне, личному авторитету и все охотнее передает тягомотные бразды правления своему «первому и самому верному ученику» Хафизулле Амину.
На одной из пресс-конференций, ссылаясь на осуждение Амином проявления культа личности Тараки, великий лидер сам скромно отметил, что афганский народ «любит и уважает его так сильно, что настаивает на вывешивании везде его фотографий». Он добавил, что правительство (возглавляемое X. Амином. — Прим. АЖ.) издало инструкцию о прекращении подобной практики, но что режим не будет применять силу, чтобы запретить народу проявлять свою привязанность, — сообщал в госдеп США в своей секретной депеше из послепраздничного Кабула временный поверенный в делах США Б. Амстутц.
«На этой же пресс-конференции, — продолжал американец, — Тараки категорически отверг, что Амин когда-либо говорил или даже намекал, что некие неизвестные враги пытаются «оказать влияние» на афганского президента. Тараки раздраженно настаивал на том, что Амин не говорил «ничего подобного», поскольку он «читал все интервью Амина за истекший год».
Свою депешу Б. Амстутц озаглавил так: «Тактика «большой лжи» становится обычным оружием «Хальк».
Май
2 мая. Начальник Главного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба ВС СССР генерал армии П. И. Ивашутин поручает полковнику ГРУ В. В. Колеснику, бывшему командиру бригады спецназначения ТуркВО, в течение двух месяцев сформировать и подготовить к ведению боевых операций 154-й отряд спецназначения численностью чуть более пятисот штыков из представителей коренных народов среднеазиатских республик.
3 мая. В. В. Колесник с двумя офицерами ГРУ вылетает в Ташкент. 154-й отряд спецназначения или, как его еще называли, «мусульманский батальон», формируется на базе разведывательных, мотострелковых и танковых подразделений войск Туркестанского и Среднеазиатского военных округов. Непременные условия при отборе — знание восточных языков и безупречные физические данные. Только лишь экипажи зенитных самоходных установок ЗСУ-23–4 пришлось комплектовать из славян — кроме них нужных специалистов в армии не нашлось. Командиром отряда был назначен майор Х. Т. Халбеев.
«Я прибыл в отряд специального назначения из воздушно-десантных войск в середине мая, — вспоминает лейтенант Рустам Турсункулов. — Меня поразил тот факт, что основная масса личного состава отряда были представители народов Средней Азии: таджики, узбеки, туркмены и казахи. Правда, взводом ЭСУ-23–4 «Шилка» командовал украинец Василий Праута, общение осуществлялось на русском языке. С момента формирования батальона все время шла очень напряженная подготовка. Я бы сказал, что готовили более жестко и интенсивно, чем даже в воздушно-десантных войсках. Во время занятий по огневой подготовке мы боеприпасов не жалели. Вся техника была новая. Мы не знали, какая будет поставлена задача, но то, что готовят к чему-то особенному и важному, почувствовали, когда привезли и начали примерять военное обмундирование, которое мы никогда не видели. По некоторым признакам удалось установить, что такое обмундирование носят в афганской армии».
В конце августа комиссия Генштаба и штаба ТуркВО проверила на комплексном учении уровень подготовки и высказала удовлетворение выучкой спецназовцев.
5 мая. Посол СССР в ДРА А. М. Пузанов, представитель Председателя КГБ в Кабуле генерал-лейтенант Б. С. Иванов и Главный военный советник в ДРА генерал-лейтенант Л.H. Горелов выходят в Центр с совместным предложением о целесообразности создания в районе Кабула единого учебного центра для афганской армии по типу учебной бригады на Кубе. В Москве предложение направляется на детальную проработку.
9 мая. Временный поверенный в делах США в ДРА Б. Амстутц направляет в госдеп депешу «Роль СССР в Афганистане в настоящее время». В ней, в частности, говорится:
«За последние несколько недель советское присутствие в Афганистане заметно усилилось, но оно еще не достигло того преувеличенного уровня, о котором часто сообщается в прессе.
Хотя и существует возможность, что советские войска могли бы вмешаться во внутренний конфликт в Афганистане, наша оценка заключается в том, что СССР попытается избежать западни, которая может оказаться подобной вьетнамской.
…Наиболее важный вопрос заключается в следующем: можем ли мы ожидать, что советские боевые части примут участие в афганском конфликте? Мы можем только сказать, что такую возможность нельзя исключать.
По слухам, советские старшие военные советники дают халькистам устные заверения, что СССР сделает все необходимое, чтобы защитить революцию. В то же время халькисты в разговорах с иностранными дипломатами и журналистами говорили, что их «заверили» в том, что Советский Союз поможет им справиться с «вмешательством».
…СССР пошел… на колоссальные политические, престижные, экономические, стратегические и военные издержки и вложения в халькистский режим Афганистана. Москва вряд ли позволит, чтобы все это пропало. С другой стороны, почти любой афганский режим, который может прийти на смену, будет, очевидно, чувствовать, что должен смириться с таким геополитическим фактором, как наличие великого северного соседа, как это и делали афганские правительства в течение шестидесяти истекших лет».
В течении мая одно за другим вспыхивают антиправительственные вооруженные выступления в провинциях Нангархар, Пактия, Газни, Пактика, Купар, Балх, Гур, Логар и Кабул. Практически половина территории страны переходит под контроль мусульманской оппозиции. То там, то здесь возникают освобожденные от «халькистов» зоны. В кишлаках формируются «исламские комитеты» во главе все с теми же маликами и муллами. Все возвращается на круги своя, жизнь течет по указаниям, поступающим из Пакистана от руководителей обосновавшихся там исламских центров, таких как «Исламское общество Афганистана», «Исламская партия Афганистана» и других.
В указаниях ИОА, например, даются следующие предписания:
1. Поскольку основу нашей народной экономики составляет земледелие, наши крестьяне и землевладельцы должны обрабатывать землю и уделять посевам должное внимание.
2. Поскольку леса и сады считаются вторым важным богатством нашего мусульманского народа, наше мусульманское население должно уделять большое внимание их сохранению и уходу за лесами и садами, как фруктовыми, так и обычными, категорически воздерживаться от спиливания плодоносящих и неплодоносящих деревьев.
3. Всем моджахедам и мусульманскому населению категорически рекомендуется воздерживаться от рубки леса и деревьев общественного владения, таких, как посадки вдоль дорог. Те, кто будет игнорировать данное распоряжение, будут считаться приспешниками и помощниками русских и их местными агентами. Они будут признаны контрреволюционерами, врагами ислама и мусульман и в случае подтверждения такой их деятельности будут приговариваться к тяжелым наказаниям».
Еще одно указание, направленное в кишлаки по линии ИПА:
«В большинстве освобожденных районов остались незасеянными посевные площади, принадлежащие лицам, которые, опасаясь зверских нападений со стороны русских, ушли из страны в качестве беженцев. Некоторые командиры с целью облегчить положение моджахедов используют эти земли, засевая их и затем распределяя урожай между моджахедами района.
1. Основным условием использования земли является наличие согласия ее владельца. Без разрешения владельца земли любое посягательство на нее считается незаконным.
2. В случае если владелец земли является коммунистом и состоит на службе у врага или является плохим мусульманином, то разрешается использовать эту землю до следующего указания.
3. Вынужденно эмигрировавший землевладелец, безусловно, считается владельцем своей земли. Командиры соответствующего района не имеют права вмешиваться в вопросы пользования этой землей.
Всем правоверным командирам, которые встали на путь восстания ради защиты ислама, соблюдения шариата и установления справедливости, приказывается строго соблюдать положения этого документа их отношениях с землевладельцами.
Не позволяйте, чтобы над угнетенными утвердился гнет».
* * *
Ситуация в стране все более выходит из-под контроля НДПА. В Москву все чаще летят сигналы «SOS».
24 мая. Очередной такой сигнал был рассмотрен на заседании Политбюро ЦК КПСС. Ответ: любая помощь, политическая, финансовая, техническая, военная и т. д. — «ДА!». Участие советских войск в подавлении выступлений контрреволюции, будь то высадка десанта в Кабуле, командирование советских вертолетчиков и т. п. — «НЕТ!». Почему «нет»? Потому, что подобные «акции сопряжены с большими осложнениями и во внутриполитическом, и в международном плане. И, прежде всего, — в ущерб интересам ДРА, закреплению завоеваний революции».
В тот же день, 24 мая, Посол США в Москве Тун направляет в Вашингтон шифртелеграмму № 3083, озаглавленную «Афганистан: перспективы советской интервенции».
«Как нам представляется из Москвы, — размышляет американский посол, — советское вторжение в Афганистан, особенно в ближайшие месяцы, видимо, отрицательно сказалось бы на глобальных стратегических интересах. Это нанесло бы сильный удар по политике разрядки в отношениях с Западом в тот момент, когда Москва во все большей степени уделяет внимание растущей китайской угрозе на востоке. Подобный жест был бы наверняка роковым для Договора о сокращении стратегических вооружений. Он создал бы прекрасный (как в случае с Чехословакией), долговременный повод для обвинений Москвы со стороны китайцев и других в экспансионизме, гегемонистских устремлениях. Это испортило бы отношения Советского Союза с исламским миром.
…Конечно, для США было бы невозможно и глупо полностью отвергать возможность советского вторжения в Афганистан в ответ на просьбу осажденного халькистского режима… Поэтому в наших интересах продолжать время от времени напоминать Советам, что мы серьезно отнеслись бы к подобной акции. Напоминания западных стран и правительств «третьего мира» составили бы сами по себе фактор, действующий против прямой интервенции».
Июнь
16 июня. Главный военный советник в ДРА Л.H. Горелов направляет в Центр сообщение следующего содержания:
«14 июня в Доме народов состоялась встреча с X. Амином. В ходе беседы X. Амин подчеркнул, что «враги стремятся подкупить охрану Дома народов и уничтожить руководителей государства. Мы полностью не уверены в людях, охраняющих Дом народов. Я обращаюсь к Вам с просьбой, чтобы Вы доложили своему руководству об оказании нам помощи, направив в ДРА для охраны правительства в Доме народов и аэродромов Баграм и Шинданде советские экипажи на танки и БМП».
Ранее, как известно, X. Амин выдвигал неоднократные предложения об участии наших экипажей на танках и самолетах в выполнении некоторых задач непосредственно в районах боевых действий с мятежниками».
…В Генштабе формируется специальная группа, на которую возлагается обязанность составлять каждый день к 8 часам утра оперативную сводку об обстановке в Афганистане с предложениями по решению возникающих проблем военного характера.
В тот же день, 16 июня. От представителя Председателя КГБ в Кабуле в Москву приходит сообщение о серьезных разногласиях, возникших между Н. М. Тараки и его ближайшим сподвижником X. Амином.
В течении июня продолжают расширяться масштабы антиправительственных выступлений в провинциях Бадахшан, Лагман, Парван, Вардак и Фарьяб. Это побуждает Н. М. Тараки и X. Амина засыпать Москву бесконечными просьбами о срочном вводе в страну советских войск.
27 июня. А. Громыко, Ю. Андропов, Д. Устинов и Б. Пономарев направляют на Старую площадь совместную Записку.
«МИД СССР, КГБ СССР, МО СССР и Международный отдел ЦК КПСС, — говорилось в ней, — считают целесообразным:
Направить в Афганистан, в помощь Главному военному советнику опытного генерала с группой офицеров для работы непосредственно в войсках (в дивизиях и полках).
Для обеспечения охраны и обороны советской авиаэскадрильи на аэродроме Баграм направить в ДРА, при согласии афганской стороны, парашютно-десантный батальон в униформе (комбинезоны) под видом технического персонала.
Для охраны совпосольства направить в Кабул спецотряд КГБ СССР (125–150 человек) под видом обслуживающего персонала посольства.
В начале августа с.г., после завершения подготовки, направить в ДРА (аэродром Баграм) спецотряд ГРУ Генерального штаба с целью использования в случае резкого обострения обстановки для охраны и обороны особо важных правительственных объектов».
28 июня. Политбюро ЦК КПСС утверждает предложенные в Записке меры по усилению советского военного присутствия в Афганистане. Утверждается также текст Обращения Политбюро ЦК КПСС к Политбюро ЦК НДПА. Совпослу в Кабуле предписывается вручить его лично Н. М. Тараки. Обращается внимание совпосла на то, что:
«Вам и руководителям всех советских групп советников, находящихся в Афганистане, необходимо в своих повседневных контактах с афганскими руководителями с соблюдением, разумеется, необходимого такта последовательно и настойчиво внушать им те мысли, которые изложены в Обращении Политбюро ЦК КПСС к Политбюро ЦК НДПА».
Обращение начиналось с выражения теплых слов солидарности шурави с героической борьбой их афганских единомышленников:
«Дорогие товарищи!
Политбюро ЦК КПСС шлет свой братский привет Политбюро ЦК Народно-демократической партии Афганистана и выражает чувства товарищеской революционной солидарности с героической борьбой НДПА в защиту завоеваний Апрельской народной революции 1978 г.
С большим удовлетворением мы отмечаем, что за короткое время, прошедшее после свершения революции, Демократическая Республика Афганистан приступила к осуществлению политических, социально-экономических и культурных преобразований, отвечающих чаяниям трудового народа страны.
Мы хорошо понимаем всю сложность условий, в которых протекает ваша работа. По собственному опыту и по опыту революций в ряде других стран мы знаем, что никогда враги трудящихся не сдают своих позиций без боя.
Дорогие друзья, в это трудное для вас время мы, советские коммунисты, движимые чувствами пролетарского интернационализма, считаем необходимым по-товарищески, откровенно поделиться с вами некоторыми соображениями».
Соображения эти начинаются с того, что очерчивается круг первоочередных задач, решением которых афганскому руководству следует заняться незамедлительно. Что же это за задачи?
«В сложившейся обстановке, — говорится в Обращении, — по нашему глубокому убеждению, крайне важное значение имеет объединение всех революционных и патриотических сил страны. Обеспечить поддержку со стороны широких масс населения революционным мероприятиям НДПА и правительства ДРА, добиться нейтрализации, а затем ликвидации вредного влияния классовых противников, реакционной части исламского духовенства, афганской эмиграции — вот в чем состоят, на наш взгляд, первоочередные задачи».
А далее Старая площадь ничтоже сумняшеся подсказывает своим обанкротившимся единомышленникам, уже потерявшим контроль, как минимум, над половиной страны, что нужно делать, чтобы успешно справиться с обозначенными выше первоочередными задачами.
В частности, внимание афганцев нацеливается на необходимость «коллегиальности в партийном и государственном руководстве на разных уровнях — сверху донизу». При этом предлагается использовать советский опыт. «Любой важный вопрос у нас, — заявляют шурави, — решается только коллективно, с участием всех членов Политбюро. Действовать таким же образом советуем мы и вам».
Далее. Афганское руководство ориентируется Старой площадью на «создание стройной и эффективной системы местных органов власти». «Местные органы власти, — подчеркивается в обращении, — позволяют центральному руководству более оперативно проводить свои решения в жизнь по всей стране».
Следующий товарищеский совет — «постоянно проводить работу по расширению социальной опоры нового режима, активному привлечению на свою сторону народа, недопущению того, чтобы между руководством ДРА и народом возникало отчуждение».
Не обходится вниманием и такой вопрос «особой важности», как «объединение всех здоровых сил афганской нации». «Объединившись вокруг НДПА, члены партии и беспартийные, рабочие и крестьяне, офицеры и солдаты, ремесленники и служащие, учащиеся и интеллигенция, молодежь и женщины составили бы такую силу, которой были бы не страшны происки любых врагов революции, внутренних и внешних».
* * *
Братских, коммунистических советов в Обращении предостаточно. А вот к месту ли они были и ко времени? По силам ли расписавшейся в полной несостоятельности НДПА было решать и решить их?
Задавались ли авторы Обращения этими вопросами? Скорее «нет», чем «да».
Июль
1 июля. Правительство ДРА официально объявляет о том, что начавшаяся 1 января 1979 г. земельная реформа «успешно, с опережением плана» завершена.
Статистика, однако, свидетельствовала об обратном. Земельная реформа затронула всего лишь 40 из 286 уездов и волостей страны. Реформаторам удалось конфисковать только 333,5 тысяч джарибов земли. Их распределили среди 77 818 семей. Менее чем по 5 джарибов на семью (1 джариб равен 0,2 га). Но главное не в этом, а в том, что земля была конфискована у середняков, подавляющая часть которых пополнила после этого отряды контрреволюционеров.
5 июля. «В Афганистан по официальной просьбе Хафизуллы Амина для обучения его личной гвардии прилетела первая группа сотрудников КГБ, получившая название «Зенит», — свидетельствует генерал Ю. Дроздов. — Во главе группы стоял руководитель КУОС полковник Г. Бояринов, опытный разведчик-диверсант, почти два десятка лет отдавший преподавательской и научной работе в области партизанской и разведывательно-диверсионной деятельности. Основной задачей «Зенита» была разведка города, государственных и правительственных зданий, объектов спецслужб, армейских штабов и казарм, системы их охраны. Отрабатывались также маршруты на случай эвакуации советских дипломатов.
Кроме того, «Зениту» поставили задачу предоставить советскому руководству объективную информацию о событиях, происходящих в Афганистане, поскольку из Кабула в Москву в ту пору по различным каналам шли противоречивые сведения».
«Мы — это отряд специального назначения КГБ СССР под кодовым названием «Зенит»: тридцать восемь офицеров, тридцать восемь молодых и здоровых бойцов, прошедших парашютно-десантную, минно-взрывную и специальную оперативную подготовку, — пишет в своих мемуарах В. Н. Курилов, один из тридцати восьми. — Каждый из нас владел одним или двумя иностранными языками, приемами рукопашного боя, холодным и огнестрельным оружием, имел опыт контрразведывательной и разведывательной деятельности. Мы были обучены в автономном режиме вести поиск и осуществлять дерзкие силовые акции на вражеской территории. Мы были готовы выполнить любой приказ и жаждали на деле испытать приобретенные навыки.
…Наша ближайшая задача — круглосуточная охрана и оборона территории посольства, изучение обстановки, рекогносцировка на местности».
7 июля. Из Ферганы в Баграм перебрасывают 368 солдат и офицеров парашютно-десантного батальона ВДВ СССР. Они одеты в униформу младшего технического персонала аэродрома Баграм. У комбата — погоны старшины. У остальных офицеров — сержантские погоны с желтыми лычками. У настоящих сержантов — красные лычки на погонах. Операцией по переброске на территорию Афганистана первых советских десантников руководил заместитель командующего ВДВ генерал-лейтенант H.H. Гуськов.
9 июля. В. М. Тараки в беседе с совпослом «выражает удовлетворение прибытием в Баграм советской спецгруппы», заметив при этом, что «хотел бы посоветоваться с советскими товарищами о мерах по усилению охраны границы».
Свое отношение к Обращению Политбюро ЦК КПСС генсек НДПА никак не выразил.
11 июля. Представитель КГБ в Кабуле Б. С. Иванов докладывает в Центр о предложении Н. М. Тараки скрытно дислоцировать в Кабуле несколько советских спецназовских групп до батальона каждая на случай внезапного обострения обстановки в столице.
12 июля. Совпосол, представитель КГБ и Главный военный советник в ДРА совместно направляют в Центр с пометкой «срочно» информацию о том, что «руководство ДРА серьезно готовится к новым столкновениям с контрреволюцией, однако в значительной мере рассчитывает в случае возникновения кризисной ситуации на прямую помощь СССР». Со своей стороны все три подписанта предлагают «рассмотреть вопрос о направлении звена (отряда) советских вертолетов на базу ВВС ДРА в Шиндандэ с тем, чтобы наладить срочную подготовку афганских вертолетных экипажей. Это вертолетное подразделение могло бы также вести воздушную разведку вдоль границы с Ираном».
К середине июля — тенденция к внутриполитической напряженности в ДРА продолжала нарастать. Мусульманская оппозиция успешно действовала против НДПА, установив полный контроль в провинциях Панджшир, Нарван, Вардак, Фарьяб, Лагман и Бадахшан. В провинции Пактия при попытке мятежников захватить провинциальный центр — г. Гардез, погибли два советских военных советника.
17 июля. В Кабул прилетает Секретарь ЦК КПСС Б. Н. Пономарев для переговоров с руководством НДПА.
19 июля. Он докладывает на Старую площадь о первых беседах с Н. М. Тараки и X. Амином. «Тараки, а также Амин, — говорилось в его шифровке, — неоднократно возвращались к вопросу о расширении советского военного присутствия в стране. Ставился вопрос о вводе примерно двух дивизий в ДРА в случае чрезвычайных обстоятельств «по просьбе законного правительства Афганистана».
Обсудив очередную просьбу афганцев о вводе войск, шурави заявили, что «Советский Союз на это пойти не может».
20 июля. Посланец Старой площади спешит сообщить своим коллегам о том, что и на второй беседе генсек НДПА неоднократно возвращался к вопросу об усилении советского военного присутствия в ДРА, мотивируя это тем, что в критической ситуации высадка советской воздушно-десантной дивизии в Кабуле сыграет решающую роль в разгроме контрреволюции. И вновь генсеку НДПА было сказано, что Москва не может пойти на такой шаг.
* * *
А вот как визит Секретаря ЦК КПСС в Кабул отложился в памяти «зенитовца» В. Курилова:
«Из Центра пришла шифровка о том, что наш Отряд должен обеспечить безопасность вылетающего в Кабул из Москвы одного из наших видных политических деятелей, — пишет он в своих мемуарах. — По нашему разумению, он ехал сюда, чтобы разобраться, все-таки кто же лучше: Тараки или Амин, на кого делать ставку, с кем идти дальше. Уже тогда вопрос с Амином стоял достаточно остро. Умный, фантастически работоспособный, жестокий и вероломный, Амин явно превосходил по своим деловым качествам своего «учителя» Тараки. Он мог быть хорошим другом для нас (если бы мы вели себя по-умному), но мог быть и большим врагом. Амин нутром чувствовал слабых, не способных защититься, и запросто подавлял их либо морально, либо физически…
Так что надо было решать, с кем нам дружить дальше.
Встреча и беседа нашего видного политического деятеля с Амином должна была состояться в резиденции нашего посла. Мы обеспечивали безопасность этой встречи: враг не дремлет, вооруженная оппозиции набирает силы, возможны попытки нападения, совершения террористического акта и прочее. Мы тщательно обследовали еще раз территорию, с внешней стороны прилегающую к забору резиденции посла. Определили наиболее опасные направления возможного появления противника. Составили план защиты подступов, короче говоря, распланировали и рассчитали все, что только можно было.
Встреча и беседа нашего важного политического деятеля с товарищем Амином прошла успешно и без всяких неприятностей. Умный и хлесткий, с математическим складом ума Амин, будучи, к тому же, восточным человеком, совершенно точно знал, как надо производить хорошее впечатление на человека из Москвы. Знал об этом, видимо, и наш посол.
Ранним утром следующего дня мы, обливаясь потом, перетаскивали в грузовик сильно пополнившийся багаж посланца Партии и Правительства, с которым он вылетал домой: картонные коробки с аудио- и видеотехникой, ящики с изюмом и орехами, какие-то тяжелые свертки, похожие на свернутые ковры, и прочее, прочее, прочее… Багаж сопроводили в аэропорт и погрузили на самолет.
…Скрылся в пронзительно голубом и бездонном кабульском небе, улетел на север, в Москву самолет с «охраняемым лицом», а мы остались.
…Между тем, с очередным рейсом к нам из Союза прилетело небольшое пополнение. Среди прибывших было несколько ребят, которых я помнил еще по учебе в ВКШ. Они раньше меня заканчивали КУОС, и сейчас их как резервистов выдернули для пополнения нашего Отряда. А кроме того, нам прислали несколько переводчиков, знающих местный язык дари, а также фарси».
21 июля. Совпосол приглашен к X. Амину, который по поручению Н. М. Тараки высказывает просьбу о срочной поставке для ВВС ДРА 8–10 боевых вертолетов с советскими экипажами. Совпосол повторяет высказанную Б. Н. Пономаревым позицию о неприемлемости для Москвы такого шага.
Одновременно совпосол информирует Центр о том, что, рассказывая о текущей обстановке в стране, X. Амин посетовал на то, что «не имеет полномочий, руководить военными делами и что Тараки, который сосредоточил в своих руках все руководство, не может в достаточной степени контролировать исполнение приказов». На это совпосол заметил, что «по опыту Великой Отечественной войны возможно создание чрезвычайной группы из пяти-шести человек, включая Амина, министра обороны, начальника Генштаба, министра внутренних дел и начальника царандоя, госбезопасности для оперативного руководства. Нужно найти форму, которая, с одной стороны, сохраняла бы авторитет Тараки, а с другой — позволила бы улучшить оперативное руководство. Амин согласился с этим».
24 июля. Представитель КГБ в Кабуле докладывает в Центр о том, что на встрече с ним X. Амин очередной раз поднял вопрос о посылке в Кабул трех советских армейских подразделений. При этом обозначил возможные места их скрытой дислокации: военный клуб, совпосольство и территория Тане-Тадж-Бек. X. Амин подчеркнул, что тов. Тараки ожидает скорого прибытия советского батальона на территорию военного клуба.
27 июля. Революционный совет ДРА издает специальный декрет, согласно которому Н. М. Тараки сохраняет за собой руководство всеми вооруженными силами республики и всеми делами, связанными с обороной страны, но «до тех пор, пока не прекратится иностранная агрессия, я поручаю своему любимому и выдающемуся товарищу Хафизулле Амину… по моим непосредственным указаниям заниматься деятельностью министерства обороны». За декретом последовала очередная перетасовка кадров. В частности, М. А. Ватанджар был перемещен с поста министра обороны на пост министра внутренних дел, а Маздурьяр стал министром по делам границ.
Так X. Амин реализовал совет, высказанный ему совпослом на встрече 21 июля. Он практически сосредоточил в своих руках полный контроль над вооруженными силами страны. На Старой площади это не вызвало радости.
Август
1 августа. Совпосол, представитель КГБ и Главный военный советник в ДРА выходят в Центр с предложением отнестись положительно к просьбе X. Амина перебросить в Кабул спецбригаду в связи с ожидаемой в августе-сентябре активизацией деятельности антиправительственных вооруженных формирований.
…Заместитель начальника внешней разведки КГБ генерал Я. Л. Медяник представляет своему шефу В. А. Крючкову мотивированное письменное заключение о нецелесообразности направления советских войск в Афганистан. Тот с негодованием швыряет документ на стол со словами: «С таким заключением я на Старую площадь не пойду, меня там просто не поймут».
И приказывает переработать заключение.
…По указанию Центра в Кабуле вводится порядок, согласно которому «четверка» — совпосол, Главный партийный советник, представитель КГБ и Главный военный советник — отслеживает основные тенденции в текущей ситуации в стране и свои выводы докладывает в Политбюро ЦК КПСС.
5 августа. Подразделения афганского спецназа, расквартированные в крепости Бала-Хисар, поднимают мятеж против республиканской власти.
«Этот нарыв, — свидетельствует В. Курилов, — уже давно зрел в афганской бригаде специального назначения, расположенной на окраине Кабула в крепости Бала-Хисар. Бригада спецназа, по сравнению с другими подразделениями местных вооруженных сил, была неплохо подготовлена и достаточно хорошо вооружена. Толковые офицеры, физически крепкие солдаты, с голоду никто не умирал… В чем же дело?
А дело было в том, что новый режим слишком стремился к сплошной и скорейшей победе социализме… Дело дошло до преследования мулл, кое-где их даже стали расстреливать. Начали прикрываться мечети. Народ лишали религии, а значит — идеологии, той, которая веками владела не только умами этих людей, но и определяла порядок их жизни, взаимоотношений в семье и друг с другом.
Вместо мулл появились комиссары-политработники, которые заставляли людей заучивать совсем другие идеи и ценности.
…Как обычно, мятеж начался со стихийного митинга, после которого перебили комиссаров и активистов. Потом кто-то кинул клич идти на Кабул, штурмовать дворец Арк и свергать Тараки. Вскрыли склады, вооружились, заправили горючим и боеприпасами бронетехнику.
…Были данные о том, что часть мятежников, якобы, была намерена штурмовать наше посольство, так как, по их мнению, именно «советские были во всем виноваты». Резидентура получила сведения о том, что к мятежникам могут присоединиться затаившиеся в городе вооруженные «духи».
…В тот день нападения на посольство мы так и не дождались.
Помитинговав, мятежная бригада уселась на грузовики и на броню (которую смогли завести), и спустились в город, чтобы «воевать» дворец Арк и свергать Тараки. На узких улочках в километре от крепости всю их бронетехнику пожгли НУРСами поднявшиеся с аэродрома боевые вертолеты (мне так думается, что экипажи в вертолетах сидели наши).
Некоторые мятежники разбежались, но большая часть возвратилась в крепость и попыталась занять круговую оборону. Однако, деморализованные потерями и лишенные единого командования, долго продержаться они не смогли. Уже к вечеру крепость Бала-Хисар была взята преданными Тараки элитными, хорошо вооруженными подразделениями Царандоя (Народная милиция).
А все остальное было делом техники. Царандоевцы подогнали бульдозеры, вырыли несколько рвов. Оставшихся в живых после штурма мятежников, разоруженных и ободранных, поставили вдоль насыпи и покрошили из пулеметов. Бульдозеры заровняли землю — и следа не осталось. Просто и сердито.
К утру все было закончено…».
6 августа. В провинции Кунар восстает гарнизон г. Асмара. На сторону мусульманской оппозиции перешло около двух тысяч военнослужащих 9-й горнострелковой дивизии.
10–11 августа. X. Амин в беседах с совпослом, представителем КГБ и Главным военным советником заявляет, что правительственные войска будут брошены против мятежников лишь после положительного решения советским руководством просьбы правительства ДРА и лично Н. М. Тараки о дислокации в Кабуле трех советских спецбатальонов.
Соответствующая шифровка незамедлительно летит в Центр.
11 августа. В провинции Пактия в ходе боев с вооруженными формированиями исламистов дезертирует и сдается в плен значительная часть личного состава 12-й пехотной дивизии.
12 августа. Шеф службы безопасности ДРА А. Сарвари по поручению X. Амина напоминает А. К. Пузанову, Б. С. Иванову и Л. Н. Горелову о просьбе афганской стороны относительно переброски в Кабул трех советских спецбатальонов и о желательности ускорить ее исполнение.
В тот же день, 12 августа. В Центр направляется шифровка, в которой перечисленная выше троица «полагает целесообразным в ближайшие дни направить в Кабул один спецбатальон и транспортные вертолеты с советскими экипажами». Одновременно в шифровке выражается просьба «изучить вопрос о направлении в ДРА еще двух спецбатальонов: одного для усиления охраны базы ВВС в Баграме, другого — для размещения в находящейся на окраине Кабула крепости Бала-Хисар».
В тот же день, 12 августа. X. Амин встречается с Главным военным советником в ДРА Л. Н. Гореловым и успокаивает его:
«Возможно, советские руководители беспокоятся о том, что недруги в мире расценят это как вмешательство во внутренние дела ДРА. Но я заверяю вас, что мы являемся суверенным и независимым государством и решаем все вопросы самостоятельно..
Ваши войска не будут участвовать в военных действиях. Они будут использованы только в критический для нас момент. Думаю, что советские подразделения потребуются нам до весны».
16 августа. В Кабул прибывает советская военная делегация во главе с Главнокомандующим сухопутными войсками генералом армии И. Г. Павловским для оказания на месте действенной помощи режиму Тараки в повышении его жизнеспособности.
В составе делегации восемнадцать высокопоставленных сотрудников центрального аппарата Министерства обороны.
По прибытии в столицу ДРА члены делегации распределяются по частям и соединениям афганских правительственных войск и принимают активное участие в разработке и проведении боевых операций против мятежников, прежде всего, в провинциях Пактия и Пактика, где обстановка на тот момент была особенно острой. Опыт прибывших вовремя шурави пригодился при проведении операции в районе Зурмат и в деблокировании гарнизона правительственных войск в Ургуне.
Главе же делегации предстояло «поработать» с руководством ДРА.
20 августа. И. Г. Павловский встречается с X. Амином, который показался ему «человеком энергичным, напористым, активным и хорошо разбирающимся в военных вопросах».
В ходе состоявшейся беседы X. Амин поднимает вопрос о том, что в районе Кабула сосредоточено большое количество войск, в том числе с тяжелым вооружением — танковые, артиллерийские и другие части, которые правительство могло бы перебросить в другие районы для борьбы с контрреволюцией. Но только в том случае, добавляет он, если Москва согласится выделить 1,5–2 тысячи спецназовцев, которых можно было бы разместить в крепости Бала-Хисар. Но это еще не все.
X. Амин признается, что расчеты зенитных батарей, прикрывающих Кабул и располагающихся на господствующих высотах вокруг столицы, крайне неблагонадежны, и просит заменить их советскими расчетами.
21 августа. И. Г. Павловский отправляет Д. Ф. Устинову шифровку, в которой информирует о беседе с X. Амином и его просьбах, а также высказывает свое мнение — «вводить войска нецелесообразно».
«По ответной реакции Дмитрия Федоровича, — вспоминает он, — я понял, Москва не доверяет Амину».
23 августа. X. Амин вновь принимает И. Г. Павловского, который сообщает о решении Москвы. Но это не смущает афганца, который с прежней напористостью пытается убедить собеседника в том, что ввод советских войск в Кабул позволит высвободить одну из двух дивизий Кабульского гарнизона для борьбы с мятежниками.
Сентябрь
10 сентября. Афганская делегация во главе с Н. М. Тараки, возвращавшаяся на родину из Гаваны с конференции глав неприсоединившихся государств, делает кратковременную остановку в Москве. В аэропорту ее встречают Л. П. Богданов и А. Петров, сотрудник 111 У, владеющий языком дари.
* * *
В 1978–1980 гг. Леонид Павлович Богданов, в то время — полковник, возглавлял представительство КГБ СССР в Кабуле. Летом 1979 г. пребывал в очередном отпуске в Москве. Перед возвращением в афганскую столицу «приехал в управление, ознакомился с последними телеграммами и пришел к выводу, что Амин готовит переворот с целью отстранения от власти Тараки. Своими соображениями я поделился с генералом Медяником и сказал ему, что мне надо встретиться с Тараки, когда он будет возвращаться в Кабул, и предупредить его об опасности. Однако эту идею не поддержал начальник ИГУ В. А. Крючков. Он сказал, что Тараки должен принять Брежнев, поэтому мельчить не будем. Однако через некоторое время меня вызвал Медяник и сказал, что докладывали мое предложение Андропову, который находился на отдыхе в Кисловодске, и он сказал, что надо встречаться. После обсуждения этого вопроса мы пришли к выводу, что мне встречаться с Тараки не следует.
Так как я официальное лицо, причем не владеющее дари, надо было общаться через переводчика, а вопрос сугубо деликатный. Решили, что с Тараки встретится наш сотрудник Александр Петров, который раньше находился у него на связи».
* * *
«10 сентября во время возвращения афганской делегации из Гаваны мы с Петровым поехали в аэропорт Шереметьево-2, встретили Тараки и сопровождавших его лиц, а затем вместе с ними приехали в гостевой домик на Ленинских горах. Войдя в дом, я сразу увидел посланца Амина, который стал размахивать руками и кричать: «Тарджумана, тарджумана!» (переводчика). Я остановил его и попросил Петрова перевести наш разговор. Афганец сказал, что должен передать мне на словах сообщение, но переводчиком должен выступать Тарун. Все, что он скажет при Таруне, неправда. Затем Петров отошел, а я остался наедине с афганцем. Буквально через минуту появился Тарун. Когда я уезжал в отпуск, он занимал должность начальника полиции, теперь же он выступал в качестве начальника секретариата Тараки. Я поприветствовал его и спросил, не сможет ли он помочь, так как афганский товарищ мне что-то хочет сообщить, а переводчика рядом нет. Тарун охотно согласился. Мы прошли в спальню и афганец сказал, что уполномочен сообщить советским товарищам: против Амина в Кабуле четырьмя министрами подготовлен заговор с целью отстранения его от власти. Сообщив эту информацию, афганец сразу же ушел, а Тарун в развитие разговора сказал, что Тараки уже совсем выжил из ума и ничего уже не контролирует. Я, конечно, был удивлен тем, что ближайший помощник генерального секретаря ЦК НДПА высказывает подобные оценки, но решил воздержаться от комментариев. Потом, когда Тарун куда-то ушел, афганец вновь разыскан меня и через нашего переводчика из протокола сообщил мне, что не «четверка», а Амин в Кабуле готовит заговор против Тараки и его сторонников. Я доложил результаты разговоров руководству и уехал домой, а Тараки поехал на встречу с Брежневым».
В тот же день, 10 сентября. Л. И. Брежнев встречается с Н. М. Тараки. Беседа двух генсеков предельно откровенна и сугубо доверительна.
Л. И. Брежнев показывает своему афганскому другу секретный документ, который, как он поясняет, передал ему Председатель КГБ Ю. В. Андропов. В документе выражается серьезная озабоченность тем, что в руках X. Амина оказывается практически неограниченная власть в ДРА, а это чревато самыми негативными последствиями для судеб Апрельской революции. Ситуация, разъясняет Л. И. Брежнев своему другу, когда страной, ее вооруженными силами и органами госбезопасности заправляет кто-то, а не Генеральный секретарь ЦК НДПА, крайне опасна для самого генерального секретаря. И мириться с таким положением вряд ли целесообразно.
Н. М. Тараки ничего не остается, как только согласиться с доводами своего друга шурави.
В тот же день, 10 сентября. Н. М. Тараки после встречи с Л. И. Брежневым возвращается на Ленинские горы. Там его поджидает давний знакомый А. Петров, который, что называется, открытым текстом предупреждает афганского лидера о том, что X. Амин замышляет против него заговор с целью отстранения от власти. Поблагодарив сотрудника КГБ за важную информацию, Н. М. Тараки замечает:
«Не беспокойтесь, передайте руководству СССР, что я пока полностью контролирую ситуацию, и ничего там без моего ведома не случится».
И добавил: «Когда я с Брежневым беседовал, он намекал мне на что-то, но я его не понял».
* * *
Из воспоминаний В. Курилова:
«Проводя работу по изучению наших курсантов, я выявил несколько ребят, которые, как оказалось, люто ненавидели Хафизуллу Амина. Один из них, двадцатипятилетний выпускник Кабульского университета, по имени Асад, как-то во время занятий шепнул мне:
«Поговорить надо… Не верьте Хафизулле Амину, он — враг народа, он — фашист. Знаете, сколько невинных людей убито по его приказу? Он хочет убить… Тараки. Он хочет убить его в аэропорту, когда тот прилетит из Советского Союза. Будут стрелять прямо около самолета…»
Меры по предотвращению террористического акта в Кабульском аэропорту были приняты. Нашей резидентурой была проведена сложная многоступенчатая операция по доведению до сведения Амина информации о том, что замысел покушения на Тараки известен окружению последнего, и что по этому поводу предприняты соответствующие меры безопасности. Одновременно до окружения Тараки были доведены сведения о том, что некие контрреволюционные силы хотят организовать физическое устранение лидера в Кабульском аэропорту…
Операция по доведению информации прошла успешно, были получены данные о том, что Амин, якобы, решил отказаться от силовой акции в аэропорту. Однако на всякий случай небольшую группу ребят из нашего Отряда все-таки переодели в гражданское и, на всякий случай, направили в аэропорт в числе сотрудников посольства, сопровождавших нашего посла…
Рассредоточившись в толпе встречающих чиновников и представителей дипломатического корпуса, мы наблюдали, как самолет афганской авиакомпании «Ариана» сделал над аэропортом положенное количество кругов, затем снизился и пошел на посадку. Наконец, самолет подрулил к зданию аэропорта.
Нур Мухаммад Тараки в строгом черном костюме, в белой рубашке и при галстуке ступил на трап, остановился, и сверху, улыбаясь, помахал всем рукой. По-моему, он был немного «подшофе». Затем он стал, осторожно перебирая ногами, сходить по лесенке трапа.
Ковровая дорожка. Почетный караул. Оркестр. Все как у нас!
Первым к прибывшему с чужбины «отцу народа» устремился Хафизулла Амин. Он шел с достоинством… и вместе с тем, с почтением… держа правую руку у сердца, чуть склоня голову и с радостной улыбкой на блудливых устах. Мне даже показалось, что на глазах Амина были слезы радости и умиления. Он просеменил по кроваво-красному с черными узорами ковру, пожал протянутую вождем руку, а затем… припал к его груди… Как любящий сын, соскучившийся без мудрого и доброго отца…».
Из книги А. Ляховского «Трагедия и доблесть Афгана»:
«По некоторым данным, в Кабуле готовилась акция по устранению «второго человека». Покушение на Амина готовил начальник службы безопасности А. Сарвари. Однако предупрежденный родственником Сарвари Амин предпринял дополнительные повышенные меры по обеспечению личной безопасности. В этом ему активную помощь оказал заместитель начальника службы безопасности Наваб Али».
Из воспоминаний полковника Александра Кузнецова:
«У четырех министров существовал план нейтрализации Амина, так как под ними зашатались кресла. За то время, когда они руководили соответствующими ведомствами, там особых успехов не было, поэтому Амин стремился освободить этих министров с занимаемых постов. Это очень беспокоило министров, они боролись за место под солнцем, естественно, главным их врагом стал Амин. По информации начальника Генерального штаба и начальника Главного политического управления ВС ДРА, о заговоре с целью покушения на Амина сообщил родственник Сарвари…»
11 сентября. Тараки прилетел в Кабул. Его самолет целый час кружил над аэродромом, ожидая разрешения на посадку. За это время начальник Генерального штаба К. Якуб полностью заменил охрану аэродрома на военных, а также выставил армейские подразделения на пути, намеченном для движения правительственного кортежа.
X. Амин приехал на аэродром для встречи «своего учителя», сидя за рулем белого «фольксвагена» целым и невредимым. Генерального секретаря ЦК НДПА встречало все афганское руководство.
Генерал армии И. Г. Павловский заметил, что «Тараки, выйдя из самолета и увидев Амина, опешил и даже пошатнулся. Потом они расцеловались, сели в машину и поехали в ЦК НДПА».
В тот же день, 11 сентября. Только что вернувшийся из Москвы Н. М. Тараки проводит накоротке встречу с наиболее преданными ему министрами А. М. Ватанджаром, А. Сарвари, Ш. Д. Маздурьяром и С. М. Гулябзоем, по оценке которых противоборство в политическом руководстве страны достигло критической отметки. Они единодушно высказываются за скорейшее отстранение от власти X. Амина. Тараки обещает им созвать в ближайшие дни заседание Политбюро ЦК НДПА и решить все проблемы мирным путем.
Из воспоминаний министра связи ДРА С. М. Гулябзоя:
«По прилете в Кабул на аэродроме Тараки, обходя шеренгу встречавших, спросил: «Все здесь?» На совещании генеральный секретарь вновь спросил: все ли руководители во время его отсутствия остались на своих постах? Затем он сказал:
«Я обнаружил в партии раковую опухоль. Будем ее лечить».
Думаю, что Амин не замедлил сделать для себя соответствующие выводы и принять упреждающие меры».
Из интервью «человека, стоявшего у истоков афганской смуты, но не пожелавшего назвать свое имя из-за боязни мести»:
«План убийства Амина был прост. Тараки улетает на международную конференцию на Кубу, и по возвращении его, как это принято, должен встретить Амин. В аэропорту и должен был прогреметь выстрел… Но Тарун, начальник президентской охраны, которому Тараки поведал свой замысел, оказался другом Амина.
Амин прибыл в аэропорт с группой вооруженных людей и приказал обезоружить тех, кто должен был его убрать.
Когда Тараки сошел на землю, Амин, как ни в чем не бывало, улыбаясь, пошел к нему на встречу. И ошарашенному Тараки ничего не осталось делать, как обнять Амина и поцеловаться с ним: их снимала пресса».
* * *
Не случайно говорят: «Восток — дело тонкое». Вот и здесь пойди разберись, кто кого, а главное — за что хотел убрать? То ли X. Амин — своего «любимого учителя», то ли Н. М. Тараки — своего «верного ученика»? Но, не решив этого восточного ребуса, нельзя было сделать политический выбор в пользу одного из них.
Какая же «черная кошка» пробежала между Тараки и Амином?
* * *
«О причинах их вражды знает только несколько человек. И до сих пор об этом никто никому не рассказывал, — утверждает «человек, стоявший у истоков афганской смуты». — Однажды Тараки пригласил Амина и несколько его министров на свой день рождения. По мусульманским и афганским обычаям нам строго запрещается пить спиртное. Но некоторые министры втихаря выпили вина. И вскоре их потянуло… На дне рождения пели и танцевали молоденькие девушки. Министры накинулись на них. Но Амин всех «обломал». Видимо, за это и поплатился. Министры его оклеветали — нашептали на ухо Тараки, что Амин, якобы, хочет убить его, чтобы стать президентом. Вот так — из-за женщин — возникла ссора между двумя вождями.
Тараки легко поверил навету. Амин был для него самым опасным конкурентом».
Но на Старой площади никому и в голову не пришло «шерше ля фам».
* * *
12 сентября. Н. М. Тараки приглашает к себе X. Амина и просит доложить о текущих делах и обстановке в стране. В конце доклада X. Амин сообщает Н. М. Тараки о том, что в отсутствие генсека четыре министра: А. М. Ватанджар, А. Сарвари, Ш. Д. Маздурьяр и С. М. Гулябзой развернули против него, Амина, кампанию травли. В этой связи он ставит вопрос о снятии этих министров с занимаемых постов и наказании. Н. М. Тараки согласился отправить в отставку лишь одного из «четверки» — начальника службы безопасности А. Сарвари. Остальные же, по его словам, принесут X. Амину свои извинения и вопрос будет закрыт. Однако X. Амин стоял на своем — всех четверых снять с министерских постов и направить послами за границу.
13 сентября. Н. М. Тараки приглашает к себе на обед X. Амина, а также А. М. Ватанджара, Ш. Д. Маздурьяра и С. М. Гулябзоя, с тем чтобы в товарищеской обстановке нормализовать ситуацию в руководстве страны. X. Амин игнорирует приглашение президента. Н. М. Тараки звонит ему по телефону и настаивает; чтобы он принял участие в обеде.
В ответ на это X. Амин заявляет, что прежде Н. М. Тараки должен выполнить его требования об отставке поименованных им министров за организацию заговора против него и фракционную антипартийную деятельность. В противном случае он перейдет к активным действиям. Со своей стороны, президент обвиняет премьера в неповиновении и грозит снять его со всех постов. X. Амин мгновенно парирует угрозу генсека: армией командует он, а не генсек.
Вызов брошен. Вызов принят. Теперь по неписаному пуштунскому закону чести одному из двух предрешено было умереть.
В тот же день, 13 сентября. В Доме народов проходит встреча Н. М. Тараки и X. Амина с шурави: А. М. Пузановым, Б. С. Ивановым, И. Г. Павловским и Л.H. Гореловым. Они прибыли с тем, чтобы ознакомить афганских лидеров с очередным посланием советского руководства. Политбюро ЦК КПСС и лично Л. И. Брежнев крайне обеспокоены нынешней ситуацией в братской НДПА, и выражают надежду на то, что ее руководители проявят чувство высокой ответственности за судьбы Апрельской революции, что они преодолеют нынешний раскол в своих рядах и с позиций революционного единства и сплоченности ополчатся против внутренних и внешних врагов.
Послание Старой площади было внимательно выслушано обоими лидерами. Оба заверили Старую площадь в том, что с избранного пути НДПА не свернет. Н. М. Тараки подчеркнул, что выступает за единство в партии, и особенно в ее руководстве. Напомнил, что именно об этом шла речь во время его встречи с Л. И. Брежневым в Москве. X. Амин поблагодарил Старую площадь за глубокое и емкое послание и постарался свою позицию в отношении противоборства в руководстве НДПА сформулировать не менее емко и глубоко: он имеет честь быть искренним последователем Тараки и сделает все от него зависящее для продолжения дела своего Учителя. X. Амин посылал шурави сигнал.
Слова «последователь» и «продолжение дела» прозвучали при живом Учителе. Уловили ли это шурави? Возможно, уловили. Возможно, нет. Но, так или иначе, они посчитали, что примирение между Тараки и Амином состоялось, о чем с удовлетворением и радостью поспешили протелеграфировать на Старую площадь. А примирения-то не было!
Высказав свое отношение к посланию Л. И. Брежнева, X. Амин покидает Дом народов. А Тараки продолжает беседу с шурави. Он не скрывает, что «второй человек» доставляет ему то одно беспокойство, то другое. Вот и сейчас вознамерился вернуть в Кабул Пактина, афганского посла в Москве, своего рьяного сторонника. Он пользуется высоким авторитетом у студентов и интеллигенции вообще. Тараки опасается, что возвращение Пактина в Кабул существенно изменит баланс сил в пользу Амина. И поэтому намерен оставить Пактина в Москве.
Генсек НДПА откровенно сетует на нехватку опыта в управлении государством и руководстве партии. Признает свою неправоту в отношении «парчамистов» и, прежде всего, Бабрака Кармаля. Выражает готовность наладить с ним диалог, конечно, при посредничестве шурави.
«Я порой не знаю, что следует предпринять, на кого опереться», — сокрушается он, расписываясь, по-существу, в своей несостоятельности как партийного и государственного деятеля.
«В одной из бесед с советским послом и представителем КГБ, после очередного «крупного разговора» с Амином, — пишет в своих мемуарах В. Курилов, — Тараки, чтобы прощупать позицию СССР, даже сказал, как бы размышляя и советуясь: «Дети мои… Я свое дело сделал, революция победила… Я уже стар и болен… Может действительно мне уйти… Пусть теперь попробуют другие…»
Его тут же с жаром принялись отговаривать. Ну что Вы? Как можно! Вы — признанный народный лидер, у Вас — международный авторитет в рабочем и коммунистическом движении! Вас ценит лично Леонид Ильич!
Отговорили, он согласился. Еще бы: кто добровольно отдает власть?»
В тот же день, 13 сентября. «Четверка» министров в 19.30 объявляется в советском посольстве и просит у руководителя представительства КГБ в Кабуле полковника Л. П. Богданова защиты, поскольку, по их словам, X. Амин уже распорядился арестовать их и физически уничтожить. Полковник Л. П. Богданов в замешательстве. Это выше его прерогатив. Он угощает пришельцев чаем и опрометчиво разрешает А. М. Ватанджару обзванивать по посольскому телефону командиров частей Кабульского гарнизона с требованием поддержки и решительных действий, поскольку революция и ее вождь Тараки в опасности. Но те, почти поголовно, отвечают отказом. И более того, тотчас информируют об этом начальника Генштаба М. Якуба, а тот, естественно, — X. Амина.
По указанию X. Амина С. Д. Тарун звонит Л. П. Богданову и интересуется, с какой такой миссией находятся в советском посольстве сразу четыре афганских министра. И опять полковнику не позавидуешь. Он отвечает, что только сегодня вернулся из Москвы и еще не знает обо всех мероприятиях, проводимых в посольстве.
14 сентября. В 9.00 утра в приемной начальника службы госбезопасности слышится перестрелка, в ходе которой погибли Наваб Али (предупредивший Амина о планах Тараки убить его в аэропорту) и начальник политотдела этой же службы Салтан. По приказу X. Амина они должны были арестовать А. Сарвари, но были расстреляны.
С. М. Гулябзой тотчас же оповещает об этом Н. М. Тараки и призывает незамедлительно принять самые решительные меры против X. Амина. Но в ответ слышит: «Сынок, не волнуйся, все идет по плану».
В тот же день, 14 сентября. X. Амин в своей резиденции обсуждает с Б. С. Ивановым и Л. П. Богдановым кадровый вопрос: вместо смещенного А. Сарвари он предлагает назначить С. Д. Таруна, а Н. М. Тараки продвигает на этот место А. Акбари.
В присутствии шурави X. Амин звонит Н. М. Тараки и настаивает на отставке «четверки». Не соглашаясь на это, Н. М. Тараки обвиняет X. Амина в неповиновении главе государства и требует прибыть к нему на следующий день в обеденное время, причем без оружия и личной охраны.
Во время телефонного разговора двух лидеров в кабинете появляются сначала начальник Генштаба М. Якуб, а затем — начальник канцелярии генсека НДПА С. Д. Тарун. Оба предупреждают X. Амина о том, что Н. М. Тараки собирается расправиться с ним завтра, во время аудиенции. В кабинете генсека, по словам С. Д. Таруна, для этого специально подготовлены два пистолета и автомат.
Выслушав своих приверженцев, X. Амин спрашивает Б. С. Иванова и Л. П. Богданова, как ему поступить. «Вы скажете «ехать», я поеду».
Б. С. Иванов поначалу сказал было «да, ехать», но потом поправился: не уполномочен, мол, решать такие щепетильные вопросы, нужно посоветоваться. X. Амин попросил дать ответ до 17.00, поскольку к этому времени ему предстоит принять решение по составу правительства.
Вернувшись в посольство, Б. С. Иванов срочно докладывает в Центр по существу дела. Старая площадь дает поручение передать Н. М. Тараки устное личное послание Л. И. Брежнева.
В тот же день, 14 сентября. А. М. Пузанов, Б. С. Иванов, И. Г. Павловский и Л. Н. Горелов, а также переводчик Д. Б. Рюриков в сопровождении вооруженной охраны приезжают в Дом народов на встречу с Н. М. Тараки. Ему сообщается устное послание генсека ЦК КПСС, в котором выражается крайняя озабоченность советского руководства тем, как развивается ситуация в Афганистане. Она все более обостряется, и потому необходимы срочные меры по ее стабилизации. Генсек НДПА просит передать благодарность Л. И. Брежневу за заботу о судьбах Апрельской революции.
Расценил ли он это послание как напоминание о совете, данном ему генсеком ЦК КПСС на их последней встрече в Москве, — неизвестно. Но надо полагать, что он не забыл этот совет. Как бы то ни было, он в присутствии гостей звонит «второму человеку» и приглашает его к себе, подчеркнув, что это приглашение исходит и от советских товарищей, находящихся рядом с ним.
«…Амин сначала отказался, — свидетельствует А. Ляховский, — но, когда трубку взял посол и сказал, что пока советские представители в резиденции Тараки, то Амину, мол, опасаться нечего, председатель Совета министров ДРА сказал, что охотно приедет, но только с охраной».
В ожидании приезда X. Амина Б. С. Иванов, как бы между прочим, доводит до Н. М. Тараки «упорно циркулирующие слухи» о том, что X. Амин будет убит, как только появится в резиденции президента ДРА. Тот категорически опровергает подобные слухи.
Слухи, однако, подтверждаются. Стоило «второму человеку» перешагнуть порог резиденции «первого человека», как раздаются выстрелы. Причем стреляют во «второго человека».
«Тараки вызвал Амина на встречу с советским послом Пузановым, — свидетельствует «человек, стоявший у истоков афганской смуты». — Пообещал, что никаких провокаций не будет и, в подтверждение своих слов, сопровождать его поручил Таруну.
И Амин согласился. Но как только они вошли в президентский дворец, раздалась автоматная очередь. Тарун закрыл собой Амина и погиб на месте. Амину, раненному в ногу, удалось спастись. Дни Тараки оказались после этого сочтены. Некому было его защитить».
В тот же день, 14 сентября. В 16.20 по приказу начальника Генштаба М. Якуба части Кабульского гарнизона блокируют резиденцию Н. М. Тараки. В 17.50 Кабульское радио сообщает о том, что в правительстве ДРА происходят кадровые перестановки, в результате которых ключевые посты переходят в руки верных сторонников X. Амина. Сообщается также о чистке в войсках столичного гарнизона.
В тот же день, 14 сентября. В Москве раздается телефонный звонок из Кабула. Совпосольство срочно сообщает о неудавшемся покушении на X. Амина и о принятых им мерах по блокированию Н. М. Тараки в его резиденции. В Москве спрашивают: «Есть ли человек, способный удержать власть в ДРА?» Из Кабула отвечают: «Кроме Амина, таких людей в Кабуле нет».
Сразу же после телефонного разговора с Москвой А. М. Пузанов, Б. С. Иванов, И. Г. Павловский и Л.H. Горелов наносят визит X. Амину и выражают свое сожаление по поводу случившегося.
Со своей стороны, X. Амин информирует их о том, что в ближайшие дни пройдет пленум ЦК НДПА, который освободит Тараки со всех занимаемых им постов в партии и государстве. Шурави замечают, что в Москве не поймут X. Амина, если он полностью отстранит Н. М. Тараки от власти.
Пока еще «второй человек», не задумываясь, отвечает, что он готов следовать советам советских товарищей, но опасается, что после террористического акта, организованного Тараки и приведшего к человеческим жертвам, не сможет сдержать эмоции своих соратников по партии.
В Афганистане, замечает он, кровь смывается кровью. Конечно, мнение советских друзей он доведет до сведения членов партии и посоветуется с ними. Но он не уверен, что ему удастся снизить остроту момента. А в конце беседы добавляет, что отныне на любые контакты с Тараки необходимо его личное разрешение.
* * *
Из мемуаров В. Курилова:
«Из Москвы пришла шифровка, смысл которой сводился к тому, что деятельность Амина дискредитирует революционные преобразования, играет на руку мировому империализму и т. д. и т. п. Предлагалось силами Отряда специального назначения «Зенит» провести мероприятие по похищению Амина и доставки его на территорию СССР. В случае, если похищение сорвется, Амина необходимо будет уничтожить физически. Операцию разработать и… ждать сигнала».
Утром 15 сентября. «Наконец-то Москва «проснулась». Пришла шифровка с требованием привести в готовность Отряд специального назначения «Зенит» для возможного осуществления операции по Амину. Целый день мы просидели в полном вооружении на заднем дворе нашего посольства. Ждали из Москвы сигнала к началу операции.
Сначала, около 10 часов утра с нами провели дополнительный инструктаж, еще раз напомнили порядок действий, уточнили вопросы взаимодействия. Через полчаса из посольства прибежал офицер безопасности Бахтурин и сообщил, что минут через пятнадцать мы выступаем на операцию. Принес пару бутылок «Посольской» водки с винтом и черной этикеткой. Мы с удовольствием распили вкусную водочку, о которой уже стали забывать в ходе нашей девственно чистой и непорочной жизни на чужбине. «Наркомовские 100 грамм», добрые старые традиции, предстоящее интересное дело — все это поднимало настроение и окрашивало все вокруг в праздничные цвета.
Однако через час к нам вышел Долматов, и сказал, что решите пока не принято, надо ждать. Потом я узнал, что вопрос о начале операции согласовывался лично с Брежневым, а тот никак не мог решиться.
Нам еще два раза выносили «Посольскую» «перед боем», однако боя так и не состоялось. Мы просидели в посольстве весь день. Москва ни на что не решилась».
* * *
Аналогичная ситуация сложилась и в Баграме, где квартировал советский батальон. Утром пришел приказ быть готовыми к переброске в Кабул, но другой приказ, о начале операции, так и не поступил.
* * *
В тот же день, 15 сентября. Поздно вечером в посольстве СССР в Кабуле фиксируется сообщение радиостанции «Би-Би-Си» об освобождении Нур Мухаммада Тараки от должности президента ДРА по состоянию здоровья.
«Срочно были подняты с постели резидент и представитель КГБ, — свидетельствует В. Курилов. — По их указанию дежурный разбудил посла. Тут же связались с Москвой. Через полчаса посольские, так же как и мы, повторно прослушали сообщение…
Через пять минут из Посольства по рации пришла команда — «в ружье!»
Мы срочно нацепили на себя всю амуницию, заняли места по боевому расчету. В окутанном ночной сентябрьской прохладой городе все было тихо. Время от времени слышались отдаленные выстрелы, где-то взревел на высоких оборотах двигатель автомашины, вдали лаяли собаки, иногда до нашего слуха доносились притушенные расстоянием истошные крики местных патрулей «Дрэш!» Все как обычно. И вместе с тем все уже давно изменилось. Оказывается, еще с утра Амин посадил Тараки под «домашний арест» в одном из помещений дворца. Всем было объявлено, что президент приболел, поэтому не показывается на людях».
Тараки был обречен.
В тот же день, 15 сентября. Политбюро ЦК КПСС в срочном порядке обсуждает проект представленного МИДом, КГБ и Министерством обороны постановления о первоочередных мерах в связи с событиями в Афганистане.
В констатирующей части постановления отмечалось:
— По возвращении из Гаваны Тараки столкнулся с ультимативными требованиями Амина устранить и наказать близких к Тараки деятелей — министра внутренних дел Ватанджара, министра связи Гулябзоя, министра по делам границ Маздурьяра и начальника органов безопасности Сарвари под предлогом того, что эти лица находились в «империалистическом заговоре» против него, Амина. Попытки убедить Амина отказаться от своих требований и нормализовать положение в руководстве успеха не имели.
— Тараки был, видно, готов устранить Амина из руководства, но проявил нерешительность и колебания, а возможно, и не располагал необходимыми для этого силами.
— Обращение Политбюро ЦК КПСС с настоятельным призывом к Тараки и Амину во имя революции сплотиться и действовать согласованно, с позиции единства, внешне было воспринято и тем и другим положительно, однако на деле Амин продолжал добиваться своих целей, а Тараки демонстрировал нерешительность, да, видно, и неспособность к пресечению действий «второго человека». В результате, все рычаги реальной власти в стране уже находятся в руках Амина. Более того, он полностью изолировал Тараки, в том числе и от шурави.
— На 16 сентября намечен пленум ЦК НДПА, на котором Тараки лишится всех постов в партии и государстве.
— Амин фактически игнорирует предупреждения шурави о том, что его действия могут привести к тяжелым последствиям для партии и страны.
Исходя из вышеизложенного, в постановлении предлагалось придерживаться следующей линии:
— Не следует отказываться иметь дело с Амином и возглавляемым им руководством, пока окончательно не выяснится его политическое лицо и намерения.
— Всем советникам: партийным, военным и прочим — продолжать выполнять возложенные на них функции, но избегать участия в любых репрессивных акциях.
— Высказать лично Амину мнение о том, что в случае ухода Тараки с занимаемых им постов не следует подвергать его репрессиям.
Соответствующие указания, вытекавшие из данного постановления Политбюро ЦК КПСС, были направлены за подписью А. А. Громыко совпослу и прочим руководителям совзагранучреждений в Кабуле.
По поручению Москвы они нанесли визит X. Амину и высказали ему неудовлетворение советского руководства по поводу смещения Тараки с поста генсека ЦК НДПА и президента ДРА. Ответ X. Амина был по-восточному учтивым, наполненным чувством преданности идеалам Апрельской революции и готовности следовать указаниям Москвы. X. Амин отметил, что Тараки на практике игнорировал рекомендации Политбюро ЦК КПСС и лично товарища Л. И. Брежнева, а он, Амин, заверяет, что после стабилизации обстановки в стране будет делать все от него зависящее для претворения в жизнь советов Москвы. Он подчеркнул, что уход Тараки не только не нарушит единства в партии, но еще более сплотит ее. Тараки, по его словам, — это источник распрей и междоусобицы в руководстве НДПА. Так думают многие товарищи в партии и армии.
16 сентября. Чрезвычайный пленум ЦК НДПА единогласно голосует за освобождение Н. М. Тараки и четырех его соратников со всех занимаемых ими постов и исключение из партии с мотивировкой — за организацию покушения на секретаря ЦК, члена Политбюро ЦК НДПА и премьер-министра ДРА X. Амина, убийство члена ЦК НДПА С. Д. Таруна и прочие беспринципные действия.
Генеральным секретарем ЦК НДПА единогласно избирается X. Амин. После этого Ревсовет ДРА избирает его своим председателем и назначает премьер-министром страны.
После пленума министр иностранных дел ДРА Шах Вали спешит поделиться новостями с И. Г. Павловским и Л. Н. Гореловым. Вслед за ним X. Амин наносит визит И. Г. Павловскому, который поздравляет его настолько тепло, по-товарищески, что без объятий и братских поцелуев не обходится.
* * *
В 1979 г. в досье ГРУ ГШ ВС СССР на X. Амина приводятся следующие сведения:
«Хафизулла Амин — выходец из небольшого пуштунского племени харатаев, родился в 1927 г. в местечке Пагман, недалеко от Кабула, в семье служащего. Рано потеряв отца, воспитывался старшим братом, который был одно время учителем в школе, а затем секретарем президента крупнейшей хлопковой компании «Спинзар» (после апреля 1978-го президент этой компании).
Окончил высшее педагогическое училище и научный факультет Кабульского университета. После окончания университета работал преподавателем, заместителем директора и директором кабульского лицея «Ибн Сина». В 1957 г. для продолжения образования выехал в США, где получил степень магистра. После возвращения в Афганистан некоторое время преподавал в Кабульском университете, вновь занимал пост директора лицея «Ибн Сина», затем был директором высшего педагогического училища, заведующим отделом начального образования министерства просвещения. В этот период X. Амин имел репутацию пуштунского националиста.
В 1962-м X. Амин вновь выехал в США для подготовки и зашиты диссертации. К этому времени относится и начало его активной политической деятельности. В 1963-м избирается председателем федерации афганских студентов в США; за свою деятельность в ней незадолго до окончания работы над диссертацией выслан из США.
После возвращения в Афганистан в период подготовки учредительного съезда НДПА (1965) устанавливает тесную связь с Н. М. Тараки, принимает активное участие в работе съезда. Во время раскола НДПА твердо поддерживает Тараки, завоевывая его личные симпатии, становится ближайшим соратником.
В 1967-м по рекомендации Тараки введен в состав ЦК НДПА «Хальк». Однако после конфликта с Т. Бадахши январский пленум ЦК НДПА 1968-го перевел его из членов партии в кандидаты за «отход от принципов интернационализма». В решении пленума было записано, что он характеризуется как человек, «известный по своей прошлой общественной жизни фашистскими чертами и связанный с высокопоставленными чиновниками с теми же качествами».
В 1969-м Амин был избран депутатом нижней палаты парламента. Использовал парламентскую трибуну для резкой критики королевского режима. После прихода к власти М. Дауда и вплоть до военного переворота 27 апреля 1978-го на государственной службе не состоял, полностью переключившись на организационно-партийную работу. Это способствовало росту его авторитета и влияния в группировке «Хальк».
Летом 1977-го избирается членом объединенного ЦК НДПА, одновременно — руководитель хальковской военной организации НДПА в армии (после объединения партии военные организации «Хальк» и «Парчам» действовали раздельно).
В апреле 1978-го после ареста руководителей НДПА возглавил непосредственную подготовку к вооруженному выступлению армии против режима М. Дауда.
Придя к власти, НДПА решением Революционного совета назначает Амина заместителем премьер-министра и министром иностранных дел ДРА. Он избран в члены Политбюро, введен в состав секретариата ЦК, а после снятия А. Кадыра с поста министра обороны уполномочен «оказывать содействие Н. М. Тараки в исполнении обязанностей министра обороны». Это фактически вся полнота власти в армии.
Амин постепенно сосредоточивает в своих руках практическую работу по организационно-партийному и государственному строительству, полностью устанавливает контроль над деятельностью органов безопасности.
16 сентября 1979 г. на Пленуме ЦК НДПА избран генеральным секретарем ЦК НДПА, а затем председателем Революционного совета ДРА.
Возвышению его способствовало неограниченное доверие со стороны Тараки, а также незаурядные личные качества. Амина отличает большая энергия, работоспособность, хитрость, деловитость, стремление вникнуть в существо вопроса, восприимчивость к аргументированному мнению подчиненных и советников, твердость во взглядах и поступках. Умеет расположить к себе собеседника, привлечь к себе людей, подчинить их своему влиянию. В беседах точен, краток, обладает хорошей памятью.
Ярый пуштунский националист. Свободно владеет английским языком. Не курит, не злоупотребляет спиртными напитками.
Женат. Имеет семерых детей».
* * *
В тот же день, 16 сентября. Министр иностранных дел ДРА Шах Вали приглашает к себе советского посла А. М. Пузанова и, следуя дипломатическому протоколу, уведомляет его об избрании X. Амина генеральным секретарем ЦК НДПА и председателем Революционного совета ДРА, а также просит информировать об этом советское руководство.
В Москве, однако, не торопятся отреагировать на это историческое событие в жизни братской партии.
18 сентября. В Ташкенте приземляется АН-12, транспортный гигант «Аэрофлота», доставивший в столицу Узбекистана опальных афганских министров. Их нелегально вывезли из Кабула по личному указанию Л. И. Брежнева.
19 сентября. Старая площадь прерывает трехдневную паузу и за подписями первых лиц СССР направляет в Кабул поздравительную телеграмму в адрес X. Амина.
В свою очередь, новый генсек, едва получив поздравления от шурави, также выдерживает трехдневную паузу и только тогда шлет в Москву телеграмму со словами благодарности и заверениями в своей непреклонности проводить в жизнь прежний курс НДПА и ДРА.
* * *
Среди членов партии после пленума было распространено закрытое письмо ЦК НДПА с подробным описанием всех деталей «перестрелки» в резиденции Тараки и попытки убийства Амина. Соучастником этого террористического акта назывался советский посол Пузанов.
Несколько позже министр иностранных дел ДРА Шах Вали пригласил к себе послов социалистических стран и ознакомил их с документом «Правда о покушении на товарища Амина».
В документе, в частности, говорилось о том, что «находившийся у Тараки советский посол по телефону заверил X. Амина, что с ним ничего не случится, если он придет к Тараки».
Отмечалось и то, что, когда охранники Тараки смертельно ранили Таруна и намеревались убить Амина, «все это время советский посол оставался с Тараки в его кабинете».
На встречу Шаха Вали с послами соцстран А. М. Пузанов, естественно, не был приглашен. Советскую дипмиссию представлял советник В. Сафрончук, который без лишних церемоний задал Шаху Вали вопрос: понимает ли он, что его голословные обвинения в адрес совпосла могут нанести непоправимый ущерб советско-афганским отношениям? Министр иностранных дел ДРА предпочел оставить этот вопрос без ответа.
А. М. Пузанов же незамедлительно послал в Центр шифровку с предложением направить в Кабул официальный протест. Москва согласилась с ним и за подписью А. А. Громыко ответила предписанием посетить X. Амина, заявить ему протест и потребовать опровержения провокационного заявления Шаха Вали. На аудиенцию с X. Амином А. М. Пузанов прибыл в сопровождении И. Г. Павловского, Л.H. Горелова, Л. П. Богданова и переводчика Д. Рюрикова.
Выслушав зачитанную ему ноту протеста, X. Амин в крайне резких тонах обвинил совпосла и его спутников в том, что они дезориентируют свое руководство относительно происходящих в Афганистане событий. При этом подчеркнул, что Шах Вали ни в чем не виноват, что он всего лишь озвучил то, что изложил ему он, Амин. И, следовательно, никаких опровержений не будет. Советским представителям было предложено самим разъяснить послам социалистических стран собственную версию инцидента с перестрелкой и покушением на X. Амина.
На этом тема «событий 14 сентября» была закрыта. Москва не решилась на дальнейшее обострение отношений со своим единоверцем.
Октябрь
2 октября. Амин через представителя КГБ просит Москву направить в Кабул батальон советских военнослужащих для его личной охраны.
9 октября. За пять минут до наступления комендантского часа в афганской столице было официально объявлено, что после непродолжительной и тяжелой болезни в Кабуле скончался Нур Мухаммад Тараки.
* * *
В действительности же все обстояло иначе. Вот как это описано в мемуарах В. Курилова:
«…Начальник личной охраны Амина с двумя своими подчиненными зашел в комнату Тараки.
Услышав звуки отпираемой двери, президент встал из-за стола, за которым что-то писал. Наверное, он подумал, что к нему пришел в очередной раз Амин, требуя отречения от власти. А может быть, он пришел просить прощения? Президент заранее придал своему лицу соответствующее моменту мудрое и оскорбленно-гордое выражение. За ним стоят советские друзья, которые никогда не дадут его в обиду! Его обласкал совсем недавно в Москве сам Леонид Ильич Брежнев! Был званый обед, заверения в обоюдной дружбе, поцелуи, торжественная встреча и проводы в аэропорту…
Подслеповато щурясь (в полумраке комнаты горела только стоящая на столе настольная лампа), Тараки вглядывался в лица вошедших. Амина среди них не было.
«Кто это?» — удивился президент. Какие-то офицеры, глаза бегают, у одного с лица — пот градом. Волнуется, что ли? Зачем они пришли? Что им надо?
«В чем дело, товарищи… — начал он и внезапно замолчал. Он увидел выражение их лиц, и… страшная догадка пронзила его мозг! Он понял, зачем они пришли! И он узнал одного из пришедших. Это был офицер из личной охраны Амина по имени Джандад…
Мгновенно охвативший страх парализовал волю президента. Он обильно вспотел. Колени подогнулись, чтобы не упасть, он дрожащей рукой попытался схватиться за спинку стула, но стул опрокинулся, и Тараки боком мягко завалился на толстый, с темно-красным замысловатым узором пыльный ковер. Перед самым лицом он увидел до блеска начищенные, остро пахнущие гуталином, высокие военные ботинки. Он почувствовал, как чужие, грубые руки больно схватили его и перетащили на стоявшую в углу кровать…
Двое офицеров, завалив обмякшее тело на кровать, держали его за руки и за ноги, а начальник охраны душил президента подушкой.
Когда все было кончено, труп закатали в ковер, вынесли из здания и затолкали в багажник автомашины».
* * *
Как было установлено позже, исполнителями расправы над Тараки были начальник службы безопасности Амина капитан Абдул Вадуд, командир подразделения охраны дворца Амина старший лейтенант Мухаммад Экбаль, заместитель начальника президентской гвардии по политической части старший лейтенант Рузи. Общее руководство осуществлял начальник президентской гвардии майор Джандад.
* * *
Убийство Тараки повергло Старую площадь в шоковое состояние. С целью прояснить ситуацию в новом руководстве НДПА и государства был тотчас же задействован «прямой провод» с Кабулом: с послом А. М. Пузановым, представителем Председателя КГБ Б. С. Ивановым, Главным военным советником в ДРА Л.H. Гореловым и заместителем министра обороны СССР генералом армии И. Г. Павловским, который с 17 августа находился в Афганистане во главе представительной делегации военачальников как раз с предписанием на месте разобраться с раскладом сил в верхушке НДПА и ДРА и внутриполитической ситуацией в стране в целом.
Что же услышали в ответ на Старой площади?
И. Г. Павловский подтвердил свое мнение о X. Амине как о «верном друге и надежном союзнике Москвы» в деле превращения Афганистана «во вторую Монголию», сославшись при этом на самого X. Амина: «Мы принимаем все меры, чтобы высказанные нам рекомендации были реализованы, всегда будем согласованно работать с советскими советниками и специалистами. Наша дружба непоколебима».
Еще более безапелляционно высказался Главный военный советник в ДРА генерал-лейтенант Л.H. Горелов: «X. Амин является сильной личностью и должен оставаться во главе государства».
Наконец, генерал-майор В. П. Заплатин, советник при начальнике Главпура ВС ДРА, также отозвался о X. Амине как о «верном и надежном друге Советского Союза и всесторонне подготовленном лидере Афганистана». И, видимо, для большей убедительности привел такой пример: «Амин всегда признавал всего два праздника в году: 7-е ноября и 9-е мая, то есть день Великой Октябрьской революции и День Победы над фашизмом. В эти два праздника он мог позволить себе выпить сто граммов водки, в другое время он никогда спиртное не употреблял».
Мнения военачальников не корреспондировались с настроениями на Старой площади. Там, по сугубо практическим соображениям, совсем по-иному воспринимали X. Амина.
…Родное детище Старой площади — НДПА стремительно теряла всякий контроль над страной. Ей подчинялись лишь Кабул, да еще две провинции: Кундуз и Батаан, в то время как мусульманская оппозиция полностью контролировала провинции Лагман, Кунар, Пактия и Пактика. А в провинциях Тахар, Герат, Джаузджан, Бадахшан, Логар, Гур, Каписа, Газни, Заболь, Гильменд, Фарах и Бадгиз установила свою власть на девяноста процентах их территории. В общем и целом, восемьдесят процентов территории ДРА с населением примерно в десять миллионов человек находилось вне контроля НДПА. Попросту говоря, лозунг «Превратим Афганистан во вторую Монголию!» сохранился лишь на бумаге, а в жизни лопнул, как мыльный пузырь.
Этого не могли не видеть на Старой площади точно так же, как не могли открыто признать свое поражение. Значит, нужно было найти «козла отпущения», на которого могли быть списаны все грехи и ошибки. Такое не впервые случалось в истории КПСС.
X. Амин, как никто другой, подходил на роль «козла отпущения». Как и его великий учитель Н. Тараки, он изо всех сил внедрял на афганской земле советскую модель строительства социализма. Правда, в отличие от своего учителя, он не пришелся ко двору Старой площади, не сумел расположить к себе Л. И. Брежнева, откровенно симпатизировавшего Н. Тараки. И этот личностный момент был крайне важен.
«…Отлично понимая важность для нас Афганистана в стратегическом плане, — пишет в своих мемуарах В. Крючков, — Брежнев, будучи по натуре человеком преданным в дружбе, добрым и даже, я бы сказал, легко ранимым, очень тяжело переживал смерть Тараки, в какой-то мере воспринимал ее как личную трагедию. У него сохранилось какое-то чувство вины за то, что именно он якобы не уберег Тараки от неминуемой гибели, не отговорив от возвращения в Кабул. «Ведь данные, что ты мне принес, я даже показывал ему, говорил, что разведка ручается за их достоверность», — не раз в разговоре с Андроповым сокрушался Леонид Ильич. Поэтому Амина после всего происшедшего он вообще не воспринимал».
О реакции генсека на убийство Тараки пишет в своих мемуарах и академик Е. И. Чазов, главный врачеватель Кремля и Старой площади:
«Брежнев, несмотря на снижение критического восприятия, — свидетельствует он, — бурно переживал это событие. Больше всего его возмущал тот факт, что еще 10 сентября, незадолго до этих событий, он принимал Тараки, обещал ему помощь и поддержку».
Вместе с тем, если В. Крючков усмотрел главную причину горьких переживаний генсека в его преданности дружбе, в его доброте и ранимости, то у Е. И. Чазова присутствует несколько иная интерпретация причин генсековского горя. По словам академика, Л. И. Брежнев считал, что убийство Тараки в известной мере подрывает его международный авторитет.
«Разве можно верить слову Брежнева, — возмущался он, — если его заверения в поддержке и защите остаются словами».
Вот где собака-то зарыта!
А ведь вся вина Амина состояла в том, что он убил Тараки, который замышлял убить его. Кто-то из них должен был умереть, как это предписывал кодекс чести пуштунов «Пуштунвалла». Но Леонид Ильич об этом не знал. Просто Тараки пришелся ему по душе, а Амин — нет.
«Однажды, когда готовились документы к заседанию комиссии Политбюро ЦК КПСС по Афганистану, — свидетельствует Р. Ульяновский, — в комнату затянул Л. И. Брежнев, узнав, чем они занимаются, сказал: «Амин — нечестный человек». Этого было достаточно, чтобы сотрудники Международного отдела ЦК КПСС восприняли реплику генсека как руководство к действию, приступив к поиску вариантов по отстранению Амина от власти в Афганистане».
А дальше пошло-поехало. По каналам внешней разведки КГБ на Старую площадь потекла информация о том, что Амин — тиран, развязавший в стране беспрецедентную кампанию террора и репрессий против собственного народа, что он предал цели Саурской революции, что, наконец, он — враг Советского Союза, вступивший в сговор с американцами, и исподволь ведет линию на переориентацию внешней политики с Москвы на Вашингтон, что он попросту — агент ЦРУ. И так далее, и тому подобное. Однако никто и никогда не сумел представить прямых неопровержимых улик антисоветской, предательской деятельности «первого и самого верного ученика Тараки», «предводителя Саурской революции».
* * *
14 октября. В расквартированной в пригороде Кабула 7-й пехотной дивизии вспыхивает вооруженный мятеж сторонников Тараки. Мятеж жестоко подавлен, причем не без помощи советских военных советников.
20 октября. «Мы прибыли в Кабул, — вспоминает командир «Зенита» полковник А. Поляков. — На следующий день я был представлен представителю Председателя КГБ, генерал-лейтенанту Б. С. Иванову, руководителю Представительства КГБ Л. П. Богданову и офицеру безопасности т. С. Бахтурину, через которого я решал все текущие дела…
В конце октября в отряд прибыла еще одна группа сотрудников КГБ. Эта группа была размешена примерно в трехстах метрах от нашей виллы.
Увеличение численности отряда нас несколько озадачило, ибо конкретных задач для отряда пока никто не определил…
С нашей стороны, конечно, предпринимались необходимые меры по конспирации и прикрытию, но вместе с этим все мы чувствовали, что афганские спецслужбы знали, кто мы такие…
Несмотря на указанные обстоятельства, мы не могли сидеть сложа руки. Речь шла не только о тщательном изучении Кабула и его окрестностей, но и о выявлении и изучении объектов, представляющих интерес для разведывательно-диверсионного подразделения, каковым, по сути, являлся отряд «Зенит».
В результате плодотворной и творческой работы всего личного состава отряда к исходу ноября месяца была отработана достаточно подробная карта-план г. Кабула с нанесенными на нее политическими, военными, административно-хозяйственными объектами г. Кабула и другими объектами, представляющими оперативный интерес».
25 октября. В Прагу направляется сотрудник КГБ А. В. Петров с задачей привезти из Чехословакии в Москву Б. Кармаля, которого Старая площадь облюбовала как следующего после Амина руководителя Афганистана. Прибыв в Москву, Б. Кармаль вместе с А. Ратебзад, А. Сарвари, С. М. Гулябзоем и А. М. Ватанджаром приступили к разработке политической платформы второго этапа Саурской революции и конкретных планов по ее реализации, исходя из рекомендаций Старой площади. Но Хафизулла Амин об этом не знал. Он не терял надежды завоевать благосклонность Старой площади. Он бомбил ее телеграммами с просьбой о помощи.
Ноябрь
3 ноября. Совпосол А. М. Пузанов информирует X. Амина о том, что советское руководство «удовлетворено мерами, предпринятыми афганским руководством в сфере строительства партии и государства» и готово принять его в Москве.
X. Амин просил об этом в беседе с В. Заплатиным и выражал готовность уйти с постов генсека НДПА и председателя Ревсовета ДРА, если Старая площадь этого пожелает.
10 ноября. Из Москвы в Кабул возвращается представитель Председателя КГБ в Афганистане Б. С. Иванов. Своим ближайшим коллегам — руководителю представительства КГБ в ДРА Л. П. Богданову и резиденту КГБ в Кабуле — он сообщает о принятом на Старой площади решении об оказании практического содействия «здоровым силам Афганистана», выступающим за свержение режима Амина, и ставит задачу — приступить к проработке и проведению конкретных мероприятий в этом направлении.
17 ноября. По каналам КГБ в Москву из афганской столицы поступает шифровка о том, что X. Амин напоминает о своей просьбе направить в Кабул батальон советских военнослужащих для его личной охраны.
20 ноября. Представитель КГБ в ДРА докладывает в Москву о том, что X. Амин опять ставит вопрос о направлении в Кабул батальона советских военнослужащих для его личной охраны.
21 ноября. А. М. Пузанов покидает Кабул. Его отзывают в Москву по указанию A.A. Громыко с явно вымышленной формулировкой — «в связи с его многочисленными просьбами». В действительности же на его замене неоднократно настаивал X. Амин, открыто заявляющий, что «советский посол поддерживает оппозицию и вредит мне».
На Старой площади работа А. М. Пузанова на посту посла в ДРА была признана «неудачной». Его отправили на пенсию.
26 ноября. В Кабул прибывает Фикрят Ахмедзянович Табеев, новый посол СССР в ДРА, до этого — первый секретарь Татарского обкома КПСС.
30 ноября. Политбюро ЦК КПСС принимает очередное Постановление по Афганистану. Его проект был представлен A.A. Громыко, Ю. В. Андроповым, Д. Ф. Устиновым и Б. Н. Пономаревым. В нем, в частности, отмечалось:
— В лице Амина нам приходится иметь дело с властолюбивым, отличающимся жестокостью и вероломством деятелем. В условиях организационной слабости НДПА и идейной незакаленности ее членов не исключена опасность того, что ради сохранения личной власти Амин может пойти на изменение политической ориентации режима.
— Настораживают поступающие сигналы о налаживании Амином контактов с представителями правомусульманской оппозиции и вождями враждебных правительству племен, в ходе которых с его стороны проявляется готовность договориться с ними о прекращении ими вооруженной борьбы против нынешнего правительства на «компромиссных» условиях, фактически в ущерб прогрессивному развитию страны.
— В последнее время отмечаются признаки того, что новое руководство Афганистана намерено проводить более «сбалансированную политику» в отношениях с западными державами. Известно, в частности, что представители США на основании своих контактов с афганцами приходят к выводу о возможности изменения политической линии Афганистана в благоприятном для Вашингтона направлении.
— Поведение Амина в сфере отношений с СССР все более отчетливо обнажает его неискренность и двуличие. Заявляя о готовности укреплять дружбу с СССР, на практике Амин не только не принимает мер по пресечению антисоветских настроений, но и сам фактически поощряет подобные настроения. В частности, по его инициативе распространяется версия о якобы причастности советских представителей к «попытке покушения» на него во время событий 13–16 сентября с.г.
— В Народно-демократической партии Афганистана и в афганской армии сохранились здоровые силы, выражающие серьезную озабоченность складывающейся обстановкой в стране. Однако эти силы разобщены и находятся по существу на нелегальном положении.
И далее:
«С учетом изложенного, и исходя из необходимости сделать все возможное, чтобы не допустить победы контрреволюции в Афганистане или политической переориентации X. Амина на Запад, представляется целесообразным придерживаться следующей линии:
— Продолжать активно работать с Амином, не давая ему поводов считать, что мы не доверяем ему и не желаем иметь с ним дело.
— При беседах с лицами, дружественно настроенными к СССР и обеспокоенными судьбой Апрельской революции, не создавать впечатления, что нами одобряется все происходящее сейчас в Афганистане, не отталкивать таких лиц.
— Военную помощь Афганистану оказывать сейчас в ограниченных масштабах. От дальнейших поставок тяжелого вооружения и военной техники пока воздержаться.
— От направления в Кабул по просьбе Амина советского воинского подразделения для личной охраны воздержаться.
— Просьбы афганской стороны о посылке дополнительных советских советников того или иного профиля тщательно взвешивать и удовлетворять только в тех случаях, когда это будет отвечать нашим интересам.
— В необходимых случаях и в соответствующей форме давать понять Амину о нашем неодобрительном отношении к его заигрыванию с Западом».
* * *
Помимо постановления по Афганистану Политбюро ЦК КПСС утвердило указания послу СССР в ДРА. Ему предписывалось, в частности, посетить X. Амина и передать, что:
— В Москве с пониманием относятся к высказанному им пожеланию посетить Советский Союз для бесед с товарищем Л. И. Брежневым и другими советскими руководителями.
— Это его пожелание воспринимается нами как выражение намерения руководства НДПА и ДРА крепить и углублять дружбу и всестороннее сотрудничество между нашими партиями, странами и народами.
— Советские руководители будут готовы принять в Москве X. Амина, чтобы по-товарищески и по-деловому обменяться мнениями по интересующим обе стороны вопросам, как только для этого представится возможность. К вопросу об определении взаимоприемлемых сроков такого визита можно будет вернуться через некоторое время, принимая во внимание ранее запланированные в СССР крупные партийно-государственные мероприятия.
Совпосол И. М. Табеев выполнил поручение Политбюро ЦК КПСС.
Декабрь
2 декабря. Главный военный советник в ДРА генерал-полковник С. К. Магометов направляет в Центр шифртелеграмму следующего содержания: «2 декабря 1979 г. X. Амин пригласил главного военного советника и заявил, что в условиях, когда мятежникам в Бадахшане оказывается активная помощь со стороны Китая и Пакистана, а у нас нет возможности спять войска с других районов боевых действий, я просил бы Советское правительство направить в эту провинцию на короткое время один усиленный полк для оказания помощи нормализации обстановки.
В заключите беседы тов. Амин просил довести его просьбу до министра обороны СССР и сказал, что он готов лично обратиться по этому вопросу к Л. И. Брежневу».
4 декабря. В Центр летит еще одна срочная шифртелеграмма от С. К. Магометова:
«3 декабря состоялась встреча с Амином. Во время беседы X. Амин сказал: «Мы намерены передать часть личного состава и вооружения 18-й и 20-й дивизий (из Мазари-Шерифа и Батана) для формирования подразделений народной милиции. В этом случае вместо ввода в ДРА советских регулярных войск лучше прислать подразделения советской милиции, которые совместно с нашей народной милицией смогли бы обеспечить и восстановить порядок в северных районах ДРА».
В тот же день, 4 декабря. В Кабул командируется первый заместитель начальника внешней разведки КГБ генерал-лейтенант В. А. Кирпиченко с особыми полномочиями, касающимися подготовки операции по отстранению X. Амина от власти.
В тот же день, 4 декабря. В Кабул вылетел новый состав «Зенита». «По приказу Председателя КГБ в отряд «Зенит» (точнее, уже в «Зенит-2»), — вспоминает генерал-майор Ю. Дроздов, — подбирали наиболее подготовленных сотрудников из числа командиров и заместителей командиров оперативно-боевых групп, прошедших подготовку на базе курсов усовершенствования офицерского состава. Всего набралось около шестидесяти человек».
«В Кабуле приземлились к вечеру, — вспоминает «зенитовец» В. Федоренко. — Старались не показываться аэродромным служащим. В ГАЗ-66 погрузились быстро. Туда же перенесли ящики с оружием и боеприпасы.
…Вскоре мы получили конкретную задачу, каждой группе был определен объект разведки. Мы с Ильей Берашвили в числе других приступили к разведке дворца Амина. Сложность состояла в том, что дворец стоял на пустыре и достаточно хорошо охранялся. Хотя охрана велась по-афгански — только на подъездных дорогах. Если пройти в стороне от дороги — никто не обратит внимания… В ходе таких «прогулок» установили, где и какие войска расположены, как несется служба… Большую помощь в изучении охраны внутри дворца оказали наши советники, по долгу службы посещавшие департаменты и подсоветных чиновников, обосновавшихся во дворце. Через несколько дней меня и Илью перебросили на другой объект — телеграф. Объект для разведки не столь сложный, но не менее ответственный. По замыслу наших руководителей, предполагалось исключить какую-либо возможность оповестить мировые информационные агентства о событиях, происходящих в Афганистане. Здание телеграфа расположено в центре города. Охранялось семью военнослужащими, которые там практически и жили. Под различными предлогами мы несколько раз заходили внутрь, посещали операционный зал и другие помещения. Досконально изучили подходы к зданию, наметили маршруты движения внутри него».
Из воспоминаний зенитовца А. Мазурца:
«Так уж случилось, что, невзирая на то, что в Афганистане длительное время работали различные категории наших специалистов, карты Кабула не было. В связи с этим группе бойцов «Зенита» было поручено осуществить визуальную разведку ряда стратегических объектов и нанести их на созданную карту-схему…
Совершенно не ведая, для каких целей, нами в кратчайшие сроки была произведена визуальная разведка заданных объектов, которые были нанесены на карту Кабула. По оценкам участников событий декабря 1979 г., «зенитовская» карта оказалась незаменимым проводником на тесных улочках афганской столицы».
6 декабря. Политбюро ЦК КПСС одобряет предложения КГБ и Минобороны об удовлетворении настойчивой просьбы X. Амина направить в Кабул советский мотострелковый батальон для охраны его резиденции. Принимается решение перебросить в Кабул в первой половине декабря самолетами военно-транспортной авиации «подготовленный для этих целей отряд ГРУ Генерального штаба общей численностью около 500 человек в униформе, не раскрывающей его принадлежности к Вооруженным Силам СССР».
В решении подчеркивалось, что «возможность направления этого отряда в ДРА была предусмотрена решением Политбюро ЦК КПСС от 29.6.1979 г. № П 156/ИХ».
7 декабря. В Афганистан на личном самолете Андропова Ту-134 вылетают Б. Кармаль и А. Ратебзад. Одеты они в длинные шинели, подпоясанные брезентовыми ремнями, в кирзовых сапогах и солдатских шапках-ушанках. В таком «камуфляже» они заметно выделялись среди охранявших их сотрудников «Альфы» во главе с майором IO.A. Изотовым.
Первая остановка в Ташкенте. Передышка на даче первого секретаря ЦК Компартии Узбекистана Ш. Р. Рашидова. На следующий день они — на родной земле, в Баграме. Там уже обживаются их соратники — А. Ватанджар, С. Гулябзой, Н. Нур и А. Сарвари.
8 декабря. В Ореховой комнате, что за кабинетом заседаний Политбюро, проходит совещание с участием Ю. Андропова, М. Суслова, А. Громыко и Д. Устинова, пригласивших «на ковер» начальника Генштаба маршала Н. Огаркова. Обсуждается вопрос об Афганистане. Взвешиваются все «за» и «против» ввода советских войск. В течение часа маршал тщетно пытается убедить «четверку» в пагубности самой идеи ввода войск в ДРА. У «четверки» иное мнение. Отпустив восвояси несговорчивого маршала, «четверка» склоняется к тому, чтобы проработать два варианта: руками КГБ устранить Амина и привести к власти Кармаля; если КГБ не сумеет выполнить эту задачу, то переложить ее на плечи армии.
9 декабря. Предсовмина СССР А. Н. Косыгин по телефону информирует Н. Огаркова о том, что на Старой площади готовится решение о вводе советских войск в Афганистан. Предлагает маршалу убедить своего министра выступить против этой акции.
После нелегкого разговора с Д. Устиновым начальник Генштаба сообщает А. Н. Косыгину, а затем и первому заместителю министра иностранных дел СССР Г. Корниенко о том, что не смог переубедить Дмитрия Федоровича.
В тот же день, 9 декабря. Маршалу т. Н. Огаркову сообщают о срочном вызове к Генсеку ЦК КПСС. На заседании «малого Политбюро» в составе: Л. И. Брежнев, М. А. Суслов, Ю. А. Андропов, А. А. Громыко, Д. Ф. Устинов, А. Кириленко и К. У. Черненко — маршал настойчиво повторяет свои доводы против ввода советских войск в ДРА, предлагая решать проблему политическим путем. Но его никто не слышит. Более того, его одергивают.
«Вас пригласили не для того, чтобы выслушивать Ваше мнение, — бросает реплику Ю. В. Андропов, — а чтобы Вы записывали указания Политбюро и организовывали их выполнение». Точку ставит сам генсек: «Следует поддержать Юрия Владимировича».
В тот же день, 9 декабря. Из воспоминаний командира «Зенита» А. Полякова: «В отряд прибыло еще тридцать разведчиков-диверсантов. К этому времени мне было объявлено о подготовке к задействованию отряда «Зенит» в спецмероприятиях по захвату или, в зависимости от складывающейся обстановки, ликвидации ряда важных государственных, политических, специальных и военных объектов в г. Кабуле, а также выводу из строя магистрали междугородной и городской связи».
9–10 декабря. По решению Политбюро ЦК КПСС самолетами Ан-12 и Ан-22 военно-транспортной авиации ВС СССР перебрасываются на авиабазу Баграм, близ Кабула, личный состав (520 штыков) и боевая техника «мусульманского батальона».
Совпосол Ф. А. Табеев информирует X. Амина о том, что его просьба выполняется.
10 декабря. Д. Ф. Устинов проводит коллегию Министерства обороны, на шторой объявляет, что в ближайшие дни ожидается решение Политбюро ЦК КПСС о применении советских войск в ДРА, и что в этой связи начальнику Генштаба МО СССР надлежит приступить к формированию новой общевойсковой армии. Однако руководство Генштаба пытается убедить своего министра в нецелесообразности подобных действий.
Из воспоминаний генерала армии В. И. Варенникова, в то время первого заместителя начальника Генштаба — начальника Главного оперативного управления армии:
«Чувствуя, что руководство страны уже у порога изменения своего решения по вводу наших войск в Афганистан, начальник Генерального штаба Н. В. Огарков предпринял последнее усилие — уговорить министра обороны Д. Ф. Устинова не делать этого. В связи с этим он пригласил С. Ф. Ахромеева и меня к себе и сообщил, что хотел бы в нашем присутствии высказать министру мнение о нецелесообразности такой акции и обосновать это. А при необходимости мы должны были его поддержать. Когда мы пришли к Устинову, в его кабинете находился начальник Главного политического управления А. А. Епишев. Николай Васильевич докладывал долго, пытаясь обосновать нецелесообразность такого шага и убедить в этом Устинова.
По окончании доклада Огаркова министр никак не прокомментировал его доклад, спросил только Епишева: «Алексей Алексеевич, у тебя вопросы есть?» Начальник ГлавПУРа ответил: «Да нет у меня вопросов. У Генерального штаба всегда свое особое мнение». На что Устинов заметил: «Это верно. Но я учту мнение Генерального штаба». Я поддержал Огаркова: «Товарищ министр обороны, мы чувствуем, что это последний шанс». Ахромеев промолчал.
Когда мы уходили, Огарков еще раз обратился к Устинову: «Дмитрий Федорович, мы очень надеемся на Вас».
11 декабря. Как свидетельствует В. Федоренко, «Зенит» вылетел в Баграм. Это в шестидесяти километрах от Кабула. Там находился аэродром, куда из Союза перебрасывался так называемый «мусульманский батальон». В его состав входили десантники — выходцы из Средней Азии. Это был тот самый батальон, который якобы предназначался для охраны резиденции Амина. Там же в палатках жили доставленные из Союза Бабрак Кармаль и его правительство.
12 декабря. Срочно прилетевший из Кабула генерал-майор В. П. Заплатан, советник начальника Главного политуправления ВС Афганистана, вызван на «ковер» к Д. Ф. Устинову. В кабинете министра присутствуют начальник Генштаба Н. В. Огарков и начальник Главпура ВС и ВМФ A.A. Епишев. Заплатин энергично доказывает, что от ввода войск в Афганистан следует воздержаться, а также то, что X. Амин — искренний друг Советского Союза.
Молча выслушав пространные рассуждения генерал-майора и не задав ему ни одного вопроса, Д. Ф. Устинов сообщает присутствующим, что вынужден отлучиться на какое-то время по очень важному делу, но просит продолжить обсуждение афганской темы без его участия, а главное — дождаться его возвращения…
Через несколько часов он возвращается и интересуется у Н. В. Огаркова, обо всем ли удалось переговорить, все ли аспекты прояснили до малейших деталей. «Да, — рапортует начальник Генштаба, — по всем вопросам переговорили, но товарищ Заплатин остается на своих позициях». Министр недоуменно смотрит на генерал-майора и спрашивает: «Как же так? Помните, что вы говорили мне прошлый раз — что ни один волос не упадет с головы Тараки. А что произошло? Где Тараки?» Нисколько не смутившись, Заплатин отвечает: «Тараки нет. Его задушили. Это роковая ошибка Амина, это он лишил Тараки жизни». Министр достает из своей папки шифртелеграмму представителя КГБ в Кабуле и, протягивая ее Заплатину, раздраженно произносит: «Вот посмотрите. Вы говорите одно, а разведка КГБ совсем другое — она оценивает положение в Афганистане — как близкое к критической точке». Прочитав шифртелеграмму, Заплатин выражает принципиальное несогласие с содержащимися в ней оценками. Это еще более раздражает министра. «Почему у Вас такие взаимоотношения? — перебивает он Заплатина. — Вы там не можете договориться, а нам здесь решение надо принимать». И переведя дыхание, добавляет: «Вы обстановку в Афганистане оцениваете мимоходом, а они головой за это отвечают».
Затем, выдержав паузу, объявляет, что совещание закончено. И вновь следует пауза. Внимательный взгляд на присутствующих. И загадочная реплика: «Поздно обсуждать». И больше ни единого слова. Никаких разъяснений и комментариев.
13 декабря. По указанию Д. Ф. Устинова формируется оперативная группа Министерства обороны (ОГ) во главе с заместителем начальника Генштаба С. Ф. Ахромеевым. В нее вошли представители всех видов и родов ВС СССР. Группа дислоцировалась в Термезе, на советско-афганской границе, и сразу же приступила в работе по координации действий, касающихся ввода войск в Афганистан.
В тот же день, 13 декабря. Сотруднику нелегальной разведки КГБ «Мише», внедренному в резиденцию X. Амина под видом повара, удается перехитрить афганских диетологов, контролировавших всю еду и напитки, предназначавшиеся генсеку НДПА, и использовать спецсредство, чтобы отравить его. Сигналом об успешном проведении операции должны были послужить телефонные звонки из резиденции X. Амина в совпосольство с просьбой о незамедлительной помощи отравленному генсеку НДПА. Однако таких звонков не последовало. Чтобы прояснить ситуацию, из представительства КГБ в Кабуле была направлена молнией шифровка на Лубянку с предложением также молнией прислать шифровку с требованием незамедлительно ознакомить с нею X. Амина. В полночь представитель КГБ прибыл для срочной встречи в резиденцию X. Амина, который вышел к нему улыбающийся и в добром здравии. Это означало, что операция провалилась. Спецсредство не сработало. Нетрудно представить, как это воспринял В. Крючков. Однако операцию он не отменил, а приказал повторить.
14 декабря. Будущий лидер ДРА Б. Кармаль и его соратники перебазируются из Баграма в Ташкент.
«Мне позвонил Председатель КГБ СССР Юрий Владимирович Андропов, — вспоминает армейский генерал Н. Гуськов, — и спросил: есть ли у меня самолеты, чтобы срочно отправить Кармаля в Ташкент? Я сказал, что самолеты есть. Тут же перезвонил министр обороны Дмитрий Федорович Устинов и поставил ту же задачу. Я срочно организовал отправку двух самолетов Ан-12, и они через сорок минут вылетели из Баграма в Ташкент».
16 декабря. Министр обороны СССР отдает приказ об отмобилизовании полевого управления 40-й армии. Командующим армией назначается первый заместитель командующего войсками ТуркВО генерал-лейтенант Ю. В. Тухаринов.
17 декабря. Вспоминает «зенитовец» Я. Семенов: «17 декабря вместе с «мусульманским батальоном» мы передислоцировались в окрестности дворца. Вторым кольцом. Конечно, для его «охраны». В первом — стояли афганцы. Практически каждый день мне приходилось выезжать в советское посольство, где штатские и военные руководители, задавая одни и те же бестолковые вопросы, пытались выяснить, насколько мы готовы к штурму дворца… Я давал адекватные ответы, а сам по вечерам до головной боли пытался представить себе будущие боевые ситуации и наши возможные действия. Каждый день мы старались узнать что-либо новое по объекту «Дуб» — так для конспирации нарекли дворец Амина. Беседовали с афганскими офицерами, объезжали дворец на «газике», анализировали полученную информацию».
В тот же день, 17 декабря. По каналам КГБ в Центр поступает срочная шифртелеграмма следующего содержания: «12 и 17 декабря представитель КГБ встречался с X. Амином. Из высказываний Амина заслуживают внимания следующие. Амин настойчиво проводил мысль о необходимости непосредственного участия Советского Союза в сдерживании боевых действий бандформирований в северных районах ДРА. Его рассуждения сводились к следующему:
— нынешнее афганское руководство будет приветствовать присутствие советских Вооруженных Сил в ряде стратегически важных пунктов в северных провинциях ДРА…
Амин сказал, что формы и методы оказания военной помощи должны определяться советской стороной:
— СССР может иметь воинские гарнизоны в тех местах, в которых сам пожелает;
— СССР может взять под охрану все объекты афганско-советского сотрудничества;
— советские войска могли бы взять на себя охрану коммуникаций ДРА».
В тот же день, 17 декабря. Ю. В. Андропов принимает в своем кабинете на Лубянке начальника внешней разведки КГБ В. А. Крючкова и Ю. И. Дроздова, утвержденного всего месяц назад в должности начальника Управления «С» — нелегальной разведки, не сумевшей с первой попытки ликвидировать X. Амина с помощью спецсредств. Ю. И. Дроздову, естественно, предлагается срочно вылететь в Кабул и, как оп сам выразился, «посмотреть, чем занимаются сотрудники Управления, прибывшие туда в ноябре месяце». 20 декабря Ю. И. Дроздов уже в Кабуле.
22 декабря. Совпосол Ф. А. Табеев информирует X. Амина о том, что Москва в полной мере выполняет его просьбу о вводе советских войск в Афганистан. При этом замечает, что практически ввод войск может начаться 25 декабря.
X. Амин соглашается с предложенными сроками ввода войск, просит передать искреннюю благодарность советскому руководству и туг же отдает приказ Генштабу ВС ДРА оказывать всяческое содействие вводимым в страну советским войскам.
24 декабря. Д. Ф. Устинов проводит совещание руководящего состава Министерства обороны СССР, на котором сообщает о решении Политбюро ЦК КПСС ввести советские войска в Афганистан. Во исполнение этого решения он отдает приказ ввести в ДРА воздушно-десантную дивизию и отдельный парашютно-десантный полк ВДВ, мотострелковую дивизию ТуркВО и отдельный мотострелковый полк Среднеазиатского Военного Округа.
Конкретные задачи на ввод и дислокацию советских войск на афганской территории определялись в Директиве № 212/12/01, подписанной Д. Ф. Устиновым и начальником Генштаба Н. В. Огарковым.
25 декабря. В 12.00 в войска поступает приказ министра обороны: 25 декабря в 15.00 (время московское) начать переход и перелет государственной границы ДРА войсками 40-й армии и авиацией ВВС.
В тот же день, 25 декабря. «Мы с колонной батальона, — пишет в своих мемуарах В. Федоренко, — на БМД двинулись к Кабулу. Задача «мусульманского батальона» состояла в том, чтобы завязать бой на подступах к дворцу. Захват дворца и других объектов предполагалось осуществить силами «Зенита» и «Грома» («Группа «А»). Два напряженных дня просидели на Кабульском аэродроме».
В тот же день, 25 декабря. Планируется выступление X. Амина, по афганскому радио и телевидению с заявлением о начале ввода советских войск в Афганистан по просьбе правительства ДРА. Однако текст заявления задерживается на Старой площади, где он проходит согласование. Выступление X. Амина перед афганским народом отменяется.
26 декабря. В пограничном афганском городке Пули-Хумри советских воинов встречают митингом «боевого сотрудничества», организованным командованием 10-го пехотного полка 20-й пехотной дивизии ВС ДРА. Афганцы благодарят шурави за интернациональную помощь, выступают за укрепление дружбы и сотрудничества.
В тот же день, 26 декабря. На перевале Саланг крупное вооруженное формирование исламской оппозиции яростно атакует десантно-штурмовой батальон капитана Л. Хабарова. В ответной атаке погибает лейтенант Н. Кротов.
На пути из Хорога в Файзабад мотострелковый полк под командованием подполковника В. Кудлая подвергается атакам со стороны мелких групп моджахедов.
В тот же день, 26 декабря. На виллу спецназа КГБ в Кабуле под охраной сотрудников «Альфы» прибывают Б. Кармаль и А. Ратебзад.
27 декабря. «С утра началась непосредственная подготовка к штурму дворца X. Амина. Личному составу «мусульманского батальона» и спецподразделения КГБ разъяснили, что X. Амин повинен в массовых репрессиях, по его приказу убивают тысячи ни в чем не повинных людей, он предал дело Апрельской революции, вступил в сговор с ЦРУ США и т. д. Правда, эту версию мало кто из солдат и офицеров воспринимал. «Тогда зачем Амин пригласил наши войска, а не американцев?» — резонно спрашивали они. Но приказ есть приказ, его надо выполнять. И спецназовцы готовились к бою», — свидетельствует Ю. И. Дроздов.
В тот же день, 27 декабря. «На совещании у Ю. Дроздова, — вспоминает Я. Семенов, — получили приказ на боевые действия. Моей подгруппе и подгруппе «Гром», которой руководил Михаил Романов, предстояло с двух направлений атаковать дворец и за 45 минут захватить его целиком».
После совещания Ю. Дроздов направился к Представителю КГБ в Кабуле Б. С. Иванову и доложил о полной готовности к проведению операции по устранению X. Амина. Тот, в свою очередь, рапортует об этом по радиотелефону лично Ю. В. Андропову. Все идет по плану.
Однако вернувшемуся в расположение спецназовцев Ю. Дроздову сообщают пренеприятную новость — охрана дворца Амина всполошилась, укрепляет внешние посты по всему периметру дворца, проявляет повышенный интерес к тому, чем заняты шурави. Налицо признаки утечки секретной информации о запланированной акции против Амина. Об этом Ю. Дроздов незамедлительно информирует Б. С. Иванова, а тот — Лубянку, откуда следует приказ начать штурм дворца в 15.00.
В тот же день, 27 декабря. X. Амин устраивает торжественный обед в своей резиденции, на который приглашены все члены Политбюро и Секретари ЦК НДПА, министры, высшие армейские чины, руководители специальных служб и другие «уважаемые люди». Все с супругами. Присутствуют также многочисленные близкие и дальние родственники X. Амина. Повод для торжества беспрецедентный.
X. Амин сообщает собравшимся, что сумел добиться от шурави полного согласия на ввод советских войск в Афганистан. Эту долгожданную весть привез ему из Москвы секретарь ЦК НДПА Панджшири, его давний проверенный друг, заявивший, что переговоры с советскими руководителями укрепили авторитет X. Амина и те твердо обещали предоставить Кабулу широкомасштабную военную помощь, включая ввод войск в Афганистан.
X. Амин подтверждает сказанное Панджшири тем, что советские дивизии уже «на пути к нам», что его отношения с шурави как никогда прекрасны. «Я регулярно разговариваю по телефону с товарищем Громыко, — с гордостью заявляет он. — И мы сообща обсуждаем, как лучше преподнести мировой общественности информацию о вводе в Афганистан советских войск и оказании нам всесторонней военной помощи».
Он обращается к начальнику Генерального штаба ВС ДРА Махаммаду Якубу и приказным тоном произносит: «Необходимо как можно теснее и продуктивнее наладить взаимодействие с командованием советских войск».
М. Якуб незамедлительно рапортует: «На сегодня в 19.30 уже назначено экстренное совещание с советскими военными советниками. Оно состоится в моем рабочем кабинете и будет посвящено как раз налаживанию более тесного взаимодействия в связи с предстоящим вводом советских воинских подразделений».
Одобрительно кивнув начальнику генштаба, X. Амин сообщает своим гостям о том, что завтра здесь же, во дворце, он выступит по национальному телевидению и разъяснит афганскому народу причины, побудившие его пригласить на афганскую землю чужеземные войска. Такого ведь в многовековой истории страны еще не бывало.
…Торжественный обед был в самом разгаре, когда вдруг хозяин почувствовал себя плохо и потерял сознание. Возникла суматоха, переросшая в панику. Гости, один за другим, так же начали полностью отключаться.
Самообладание не покинуло лишь супругу Амина, которая приказала командиру президентской гвардии майору Джандаду и начальнику Главного политического управления М. З. Вазири срочно связаться с советским посольством и доставить во дворец советских врачей.
В советском посольстве с нетерпением ждали этого звонка — сигнала о том, что операция по устранению Амина руками нелегала «Миши» увенчалась успехом. Однако радость тех, кто замыслил эту спецоперацию, оказалась преждевременной. Они допустили промашку — не учли того, что помимо посольства советские врачи работали еще и в Центральном военном госпитале афганской армии. Именно оттуда, по настоянию М. Э. Вазири и начальника политического отдела Главного военного советника в ДРА генерал-майора С. П. Тутушкина, во дворец срочно прибыли руководитель хирургического отделения госпиталя полковник Анатолий Владимирович Алексеев и врач-терапевт полковник Виктор Петрович Кузнеченков. Они-то невольно и сорвали замысел сверхконспираторов, вытащив с того света Хафизуллу Амина, руководителя, как они были уверены, дружественного Советскому Союзу Афганистана.
В тот же день, 27 декабря. «В 15.00 из посольства передали, что время начала штурма (время «Ч») установлено — 22.00, потом перенесли на 21.00. Позже она периодически уточнялось и в конечном итоге остановились на 19.30. Видимо, руководители операции рассчитывали, что сработает план устранения X. Амина путем его отравления и тогда, возможно, отпадет необходимость штурмовать Тадж-Бек. Но ввиду строгой секретности этого плана советские врачи не были к нему допущены и по незнанию сорвали его выполнение», — свидетельствует Ю. Дроздов.
В тот же день, 27 декабря. Около шести часов вечера Главный военный советник в ДРА генерал-полковник С. К. Магометов вызвал на связь полковника В. В. Колесника, назначенного Министерством обороны СССР руководителем операции по захвату Тадж-Бека, и отдал приказ: «В связи с непредвиденными обстоятельствами время штурма перенесено, начинать надо как можно скорее».
Спустя 15–20 минут группа захвата во главе с капитаном Сатаровым выехала на машине ГАЗ-66 в направлении высоты, где были закопаны охранявшие дворец танки.
«27 декабря в 18.30 на двух ГАЗ-66 наша группа из двенадцати человек двинулась к телеграфу… В пути, как и было намечено, мы услышали оглушительный взрыв. Подгруппа Б. А. Плешкунова произвела подрыв колодца кабельных линий связи в центре города — это был сигнал всем группам на штурм объектов, — вспоминает В. Федоренко. — … Подбежали к черному входу, дернули дверь, а изнутри она стянута толстой цепью. Недолго думая, Илья несколько раз выстрелил. Повезло — перебил… На захват объекта нам отвели 45 минут. Дискутировать некогда. Разделились на подгруппы по два человека. Бежим по коридорам, заглядываем в комнаты. Чтобы не перестрелять друг друга, используем старый презренный способ — орем матом… В одной из комнат нашли служащих. В свете фонарика лес поднятых рук. Женщины сбились в кучу, на лицах страх. В туалете один из солдат-афганцев, сидя на унитазе, молится… Зажегся свет. Улеглась пыль. Служащих собрали в кабинете начальника. Успокоили. Солдат держали отдельно. Женщины довольно быстро пришли в себя. Во-первых, никто не пострадал, во-вторых, смена режима ими даже приветствовалась, так как не было семьи в Афганистане, которая не пострадала бы от репрессий Амина».
«В 18.45, за полчаса до сигнала о штурме для всех подгрупп, работавших по другим объектам, наша колонна из трех БТР двинулась ко дворцу. Четвертый БТР отстал по непонятным причинам, — вспоминает «зенитовец» Я. Семенов. — Когда по броне застучали пули от ДШК, стало ясно: игры кончились, началась война. Я шел на первой машине. Мы успели проскочить. Второй БТР подожгли. Борис Суворов погиб, почти все ребята получили ранения. Выскочив из БТР, мы вынуждены были залечь. Ад стоял кромешный! Наша «Шилка» бьет по дворцу, снаряды отскакивают от стен, как резиновые. На наши, кстати, головы. Из окон поливают… Трудно сказать, сколько пролежали, прижавшись к земле, может быть, всего несколько секунд, а показалось — вечность. Наконец, «Шилка» подавила афганский пулемет, и мы бросились к входу в здание. Там встретились с подгруппой Миши Романова. Вместе с ними буквально проскочили ошеломленных охранников и ворвались внутрь здания. Не задерживаясь на первом этаже, кинулись на второй. Из пятидесяти двух человек, начавших штурм, на второй этаж поднялись только шестеро: Виктор Анисимов, Сергей Белов, Виктор Карпухин, Эвальд Козлов, Саша Плюснин и я. Затем подключились Саша Карелин и Нурик Курбанов. Атака продолжалась. Бросок гранаты прямо по коридору, автоматная очередь, перебежка, и снова: граната, очередь, перебежка… Из одной комнаты неожиданно раздался женский крик: «Амин! Амин!» Все стало ясно… Я доложил по радио руководству: «Главный — конец. Имеем потери. Что делать?» В ответ поступила команда: «Отходить!» С начала штурма прошло 45 минут».
«…Переворот в Афганистане, — с гордостью заявляет Ю. Дроздов, один из его организаторов, — был совершен по всем законам вооруженного захвата власти, разработанным В. И. Лениным. Об этом можно судить хотя бы по подбору объектов воздействия. Их список далеко не исчерпывается дворцом Амина, о котором в основном принято говорить. 27 декабря 1979 г. отряд «Зенит» действовал в составе девяти групп во главе с наиболее опытными боевыми офицерами: дворец Амина — Я. Семенов, Царандой (полиция) — Ю. Мельник, Генштаб — В. Розин, KAM (военная контрразведка) — Р. Шафигулин, тюрьма — Ф. Коробейников, телеграф — В. Овсянников, «колодец» — Б. Плешкунов, почта — А. Пунтус, телецентр — А. Рябинин».
В тот же день, 27 декабря. На заседании Политбюро ЦК КПСС утверждались проекты указаний советским послам и советскому представителю в ООН в связи с развитием обстановки в ДРА, а также проект официального сообщения ТАСС и проект «О пропагандистском обеспечении нашей акции в отношении Афганистана». Кроме того, отдельным пунктом утверждение текста приветственной телеграммы Председателю Революционного Совета, Генеральному секретарю ЦК Народно-демократической партии Афганистана, премьер-министру Демократической Республики Афганистан т. Кармалю Бабраку.
В тот же день, 27 декабря. IO.B. Андропов звонит по телефону в Баграм и поздравляет Б. Кармаля с назначением на должность Председателя Ревсовета ДРА и началом второго этапа Апрельской революции.
После звонка Б. Кармаль дает распоряжение доставить его в Кабул.
28 декабря. В два часа ночи по кабульскому радио передается записанное на пленку «Обращение Б. Кармаля к народу Афганистана». В нем, в частности, говорится:
«Сегодня сломана машина пыток Амина и его приспешников, диких палачей, узурпаторов и убийц десятков тысяч наших соотечественников — отцов, матерей, сестер, братьев, сыновей дочерей, детей и стариков».
В тот же день, 28 декабря. В кабульских средствах массовой информации публикуется «Заявление правительства ДРА». В нем разъясняется, что «правительство ДРА, принимая во внимание продолжавшееся и расширяющееся вмешательство и провокации внешних врагов Афганистана, и с целью зашиты Апрельской революции, территориальной целостности, национальной независимости… обратилось к СССР с настоятельной просьбой об оказании срочной политической, моральной, экономической помощи, включая военную… Правительство Советского Союза удовлетворило просьбу афганской стороны».
В тот же день, 28 декабря. Пленум ЦК НДПА единогласно избирает Б. Кармаля Генеральным секретарем ЦК НДПА.
29 декабря. Спецназовцы передают охрану дворца Тадж-Бек десантникам 40-й армии ВС СССР.
30 декабря. Из Центра поступает указание В. А. Кирпиченко и Ю. И. Дроздову вылететь из Кабула, в Москву для доклада руководству о проведенной операции.
31 декабря. Из воспоминаний В. А. Кирпиченко:
«Уже после окончания рабочего дня мы предстали перед Ю. В. Андроповым и отчитались за свою работу».
Из воспоминаний Ю. И. Дроздова:
«По возвращении из Кабула в Москву 31 декабря 1979 г. нас принял Ю. В. Андропов.
— Трудно было? — спросил он.
— Да, через 35 лет вспоминать молодость трудно…
— Понимаю. Пробовали разрубить узел иначе, а пришлось вот как…».
Предельно сжато вспоминают В. А. Кирпиченко и Ю. И. Дроздов о своем отчете у Председателя КГБ СССР Ю. В. Андропова. Телеграфно скупо. Ни слова о провале операции по отравлению X. Амина. Ни слова о подарке своему шефу — личной винтовке X. Амина «Ремингтон» с комплектом снайперских прицелов. Ни слова о наградах — высокой оценке их ратного подвига.
В тот же день, 31 декабря. Политбюро ЦК КПСС принимает постановление «К событиям в Афганистане 27–28 декабря». Проект документа — записку в ЦК КПСС — готовили Ю. Андропов, А. Громыко, Д. Устинов и Б. Пономарев.
В постановлении давалась оценка действиям X. Амина внутри страны и во внешней политике до «событий 27–28 декабря». Приводилась реакция на эти действия со стороны Советского Союза, а также «здоровых сил» в НДПА и армии ДРА, обосновывалось решение о вводе советских войск в Афганистан и, наконец, излагались программные заявления нового лидера НДПА и ДРА.
В документе подчеркивалось, что «широкие народные массы с нескрываемой радостью встретили сообщение о свержении X. Амина и выражают свою готовность поддержать объявленную программу нового правительства».
* * *
Афганцы и впрямь искренне радовались своему избавлению от Хафизуллы Амина. Для них он был исчадием ада, предателем, виновником всех бед и потрясений, постигших афганский народ с приходом к власти НДПА. У Н. Г. Егорычева на этот счет нет никаких сомнений.
«С НДПА, — убежден он, — многие афганцы связывали все самое плохое в своей жизни».
Не случайно афганские старики обращались к советским офицерам со словами: «Спасибо, шурави! Вы сделали большое дело — освободили нас от кровопийцы Хафизуллы Амина. Мы запомним это на века». И непременно добавляли: «А теперь уводите своих храбрых воинов назад, домой. Кончится праздник, если вы не уйдете. Мы начнем бороться против вас. Не хватит винтовок — мы возьмем палки, и так хоть тысячу лет».
Старая площадь не увела своих воинов назад, домой.
В ответ афганцы, как предупреждали мудрые старики, взялись за оружие. И начался десятилетний «афган».
* * *
Из воспоминаний генерал-полковника Ю. В. Тухаринова, первого командующего 40-й армией:
«Первое время мы брали воду из тех же источников, что и местные жители, это позже стали бурить собственные скважины. Так вот, набирали наши солдаты воду, а рядом то же самое делали афганцы. Вдруг один из них из-под халата достал топор и неожиданно нанес шурави сокрушительный удар. Солдаты в упор расстреляли нападавшего афганца».