25 января 1913 г.

Российская империя, Николаевская железная дорога, участок пути между станциями Вышний Волочок и Лихославль.

Они без приключений спустились на площадку между третьим и четвёртым вагонами и, уже собирались входить внутрь Императорского, как вдруг дверь переднего вагона распахнулась, и из неё выбежал одетый в ладно сидящую военную форму мальчонка – цесаревич Алексей Николаевич. Следом показался неразлучный с ним дядька Деревенько – огромный детина, украшенный гренадерскими усами. Увидев Распутина, наследник престола немедленно просиял лицом и кинулся к старцу в объятия:

- Дядя Григорий вернулся! Я верил, ты меня не бросишь! Но как ты здесь оказался – неужели на аэроплане прилетел?

- Не-а, не на ераплане, а на ентом…, – постеснявшись произносить при ребёнке слово, коим он именовал аппарат Циолковского, Распутин замялся, а потом выпалил, – с неба я свалился, маленький, с неба. Вишь, сапог по дороге потерял.

- Ну, так значит, ты – ангел. Я знал, я всегда знал это, а Жилик убеждал в обратном! – возликовал царственный ребёнок. – Но пойдём же теперь внутрь, посмотри, ты весь дрожишь, а у меня столько всего порассказать накопилось. Веришь, я такое придумал – обхохочешься!..

- Кому – ангел, кому – демон, – вздохнул старец и, беззлобно посмотрев на Крыжановского, позволил Наследнику увлечь себя внутрь царского вагона.

Сергей Ефимович придержал дядьку, и сказал:

- Погоди, Андрей Еремеевич, разговор есть.

Поелику Деревенько был давним знакомцем, и никаких подозрений относительно возможной принадлежности к Ордену Мартинистов не вызывал, Крыжановский учинил ему форменный допрос обо всём, касающемся полковника Петрова и его людей.

Выяснилось, с Петровым едут совсем не жандармы, как следовало ожидать, а трое агентов в штатском. Всех их Деревенько пять минут назад видал на кухне.

- Их Императорское Высочество наследник престола шалость задумали, – значительно подмигнув, пояснил дядька. – Ещё второго дня, на занятии по скульптурному делу, из глины тайком какашку слепили, а нынче на камбуз пробралися. Мне велели коков отвлекать, а сами ту какашку соизволили подложить в розетку с любимым мороженым Дмитрия Палыча. Ну, я, того-ентова, стою, со стряпухой балагурю, морские байки дуре впариваю, када вдруг агенты набежали, а господин Петров им и говорит: мол, машинист видал, будто над поездом какой-то цеппелин летает, а чаво за цеппелин, и какова лешего он летает – неведомо…

- А дальше? – вскричал Крыжановский.

- Хто ево знает, – пожал плечами честный моряк. – Недосуг мне слухать было – Их высочество, наследник, со своим шаловливым делом управились и – бегом с камбуза. А они, сами знаете, ребёнок резвый, еле-еле за таким поспеешь… А вы, ваше вашество, осмелюсь спросить, чаво интересуетесь? Спали, небось, у себя в купе с самого отправления?

- Можно и так сказать…

- А, ну, тада понятно, – снова подмигнул дядька. – Старец Григорий, поди, тоже в купе ныкался, знамо – не с неба он свалился, а с верхней полки. Ну, дозвольте отчалить, а то, сами понимаете, када мальца перед собой не вижу, дурной делаюсь…

- Они знают, что мы здесь! – процедил Крыжановский после ухода Деревенько. – Худо дело.

- Куда уж хуже, – подтвердил Циммер. – Сейчас объявят нас террористами и натравят казаков конвоя – те спрашивать не станут, враз шашками на лоскуты порубают.

- Это вряд ли, – не согласился Сергей Ефимович. – Петрову доподлинно известно, что среди преследователей, прибывших на дирижабле, есть я. Значит, он не может пребывать в уверенности, что казаки без разбору станут махать шашками, ведь я человек, коего те не раз видели во дворце и который накоротке знаком с их офицерами. Не-ет, господин главный «ахеец» без посторонней помощи обязан нас прикончить…

- Так отчего же медлит, отчего сразу не кинулся, пока мы пребывали на крыше, а взял и допустил к Государю?

- Вот это-то и худо, – мрачно сказал Сергей Ефимович. – Видно, у господ-террористов образовалось более срочное дело. Какое именно – сказать не решусь…

- Странно, – в задумчивости укусил губу Павел, – Первое, что приходит в голову – это попытка застрелить Его Императорское Величество или бомбу бросить – не мытьём, так катаньем совершить задуманное злодейство. А вместо этого террористы где-то на кухне засели. Постойте, может они тоже на крышу полезли, и сейчас сверху обрушатся?

Вместо ответа Крыжановский открыл дверь царского вагона и вошёл внутрь. Её Императорское Величество Александра Фёдоровна сидела в кресле и держала на коленях кудлатую, как у собаки ньюфаундлендской породы, голову Распутина, застывшего подле в собачьей же позе. Рядом стоял, грозно поводя могучими плечами, вахмистр Пилипенко, а к Сергею Ефимовичу с выпученными глазами нёсся флигель-адъютант фон Дрентельн, и на ходу кричал:

- Что болтает эта обезьяна – Гришка? Водки объелся без меры и несёт, будто он на дирижабле с неба спустился, а агенты охраны – не агенты, а тайные сатанисты, задумавшие извести Государя. И ведь что обидно: Государыня этому прохвосту верит безоговорочно, а потому приказала арестовать начальника охраны и его людей! Уму непостижимо! Стыд и срам!

- Это хорошо, что верит, – проникновенно улыбнулся Сергей Ефимович. – На том и расчёт строился. Пойдём, Александр Александрович, я тебе помогу выполнить приказ Императрицы.

- Зачем куда-то идти, с конвойным вагоном прямая связь есть!

- Точно, всё время про неё забываю, – с досадой объявил Сергей Ефимович.

А флигель-адъютант уже накручивал ручку телефонного аппарата. Увы, старания не возымели успеха – трубка молчала.

- Да что же это?! – обеспокоено закричал Дрентельн и бросился к выходу. Там он столкнулся с Циммером, маячившим в узком проходе. Инженер отпрянул в сторону и учтиво открыл дверь перед царедворцем. Но тот, нет бы, продолжить путь, вызверился на Павла:

- Эт-то ещё кто такой?

Заминка спасла фон Дрентельну жизнь – не остановись он, точно бы угодил под пулю. Стреляли из открытой двери третьего вагона

Услыхав выстрел, женская часть высокородных пассажиров подняла визг. Сергею Ефимовичу с трудом удалось его перекричать:

- Господа! Начальник охраны и его агенты – предатели, задумавшие покушение! Прошу всех, кто вооружён, сплотиться вокруг Их Императорских Величеств!

Великие князья и члены свиты всё хорошо поняли, и без раздумий выполнили указание. А Сергей Ефимович продолжал кричать:

- Держите под прицелом двери и окна, я проберусь по крышам к конвойному вагону и подниму казаков!

Павел Циммер, тем временем, сорвав с одного из окон подвязку для штор, попытался смастерить петлю на манер тех, что хорошо послужили недавно на крыше, и там же оставшихся. Не вышло – коротка оказалась подвязка. Выдумщик Крыжановский пошёл иным путём. Подойдя к фон Дрентельну, он мягко прикоснулся к его нарядному аксельбанту, и спросил:

- Александр Александрович, не одолжите ли?

- Зачем это?

- Мне нужна прочная верёвка: эта в самый раз.

Пока Ольгин дядя лишал остолбеневшего флигель-адъютанта украшения, Павел выбрался на заднюю площадку вагона. Для этого пришлось пройти через весь салон мимо большого числа сановников. С кем-то из них молодой человек раскланялся, мимо остальных прошмыгнул, не поднимая взгляда.

Стоило Павлу выйти наружу, как на него набросился злой ветер и принялся кусать лицо и трепать полы шинели.

«Ого, скорость, похоже, возросла многократно, сейчас она не менее семидесяти вёрст. С чего бы? Не иначе проделки Петрова? Нужно срочно остановить поезд!»

Быстро вернувшись в вагон, инженер дёрнул стоп-кран. Эффект оказался такой же, как у телефонной связи – то есть, никакого!

«Тормоза!» – ужаснулся молодой человек

Своими соображениями он не замедлил поделиться с появившимся вскоре Крыжановским. Тот раздумывать не стал, а, воспользовавшись подставленными Павлом ладонями в качестве опоры, полез на крышу. Когда инженер попытался последовать за ним, Сергей Ефимович крикнул:

- Вот что, юноша! «Ахейца», который засел впереди и держит под прицелом дверь, надо как-то отвлечь. Пройдите через вагон, выждите минутку и хорошенечко подёргайте ручку. Пускай она занимает внимание стрелка, а не я.

Когда Циммер ушёл, его превосходительство перекрестился и пополз вперёд. Встречный ветер неистовствовал. Проклятый аксельбант фон Дрентельна, на вид прочный и надёжный, в ответственный момент порвался, что чуть не стоило Крыжановскому жизни. Ничего, обошлось – пальцы, правда, ободрало, когда хватался за острый выступ.

«Следовало вместо себя молодого отправить, – подумал Сергей Ефимович. – В следующий раз так и поступлю, если не забуду…»

Достигнув края крыши, он осторожно выглянул. Агент Петрова торчал на площадке третьего вагона. В поле зрения находилось только плечо мартиниста, да изредка, при покачивании поезда, возникала голова.

«Как поступить? Стрелять не с руки – мишень неверная, а пальцы ободраны. Прыгнуть и схватиться врукопашную? Сил не осталось – одолеет, выродок. Значит, всё-таки, стрелять…»

Крыжановский сунул раненую руку за пазуху и, в надежде вернуть пальцам ловкость, долго грел. Наконец, решился: медленно достав «Кольт», взвёл курок. Дважды голова террориста попадала в прицел, и дважды Сергей Ефимович откладывал выстрел. На третий раз спустил крючок. Синюю вагонную краску окропило красным, а из глотки Его превосходительства вырвался кровожадный рык.

Павел осторожно приоткрыл дверь и увидал лежащего террориста – тот был ещё жив, хотя пуля, попав в плечо, прошила торс. Повинуясь, как обычно, импульсу, молодой человек выстрелил, но тут же об этом пожалел – когда стреляешь в упор, не стоит целиться в голову: ту разнесло на куски, и серо-розовая гадость брызнула в лицо.

«Опять этот вкус!!!»

В кухонном вагоне Крыжановского и Циммера встретил форменный кавардак – похоже, недавно тут имела место драка. Посуда валялась по полу, а у стены расплылось средних размеров кровавое пятно.

Неистовый стук донёсся из большого шкафа. Стоило Павлу открыть его, как оттуда вывалилась вся окровавленная и дико орущая кухарка. Кровь оказалась не её, а убитого повара, с которым несчастной женщине пришлось делить скудное пространство. По словам женщины, повар, когда его засовывали внутрь, ещё подавал признаки жизни, а умер позже, от потери крови.

Вскоре в помещении обнаружилась ещё одна живая душа – поварёнок, запертый в ящике разделочного стола. И как только уместился!

- Итак, этот вагон отвоёван у неприятеля, люди спасены! – жизнерадостно резюмировал Павел, но тут же скуксился, так как высмотрел выложенные на деревянную доску сырые говяжьи мозги.

Передняя дверь кухонного вагона оказалась подпёртой шваброй – видно, убитый террорист забаррикадировался. Не успел Павел протянуть руку, чтобы убрать швабру, как снаружи кто-то начал ломиться.

- Вон из вагона, – крикнул Крыжановский поварам, а сам занял позицию за разделочным столом и изготовился к стрельбе.

К счастью, сражаться не пришлось – под мощными ударами швабра сломалась, и в вагон влетел казачий есаул.

- Что за чертовщина тут творится? Какая б...ь заперла дверь?

Этого офицера Сергей Ефимович знал в лицо, хотя и не смог вспомнить фамилию. Последнее обстоятельство, впрочем, нисколько не помешало доходчиво ответить на два законных вопроса, которые при появлении высказал честный казак.

Последний оказался человеком весьма понятливым – куда понятливее недотёпы Дрентельна. Быстро смекнув, что к чему, есаул одной части своих людей приказал отправиться в четвёртый вагон для охраны царской семьи, а с оставшимися, через второй и первый вагоны, направился к паровозу.

Как и следовало ожидать, передняя дверь первого вагона оказалась заблокированной снаружи.

- Там они, есаул, на паровозе, готовят диверсию! – сказал Крыжановский. – Отправляй людей через крышу, только пусть поберегутся – террористы непременно будут отчаянно отстреливаться.

- Отчаянно? – криво ухмыльнулся офицер. – Это мы ещё поглядим, отыщется ли кто отчаяннее казака!

С этими словами он первым полез на крышу, а следом, не мешкая, рванули солдаты. Тотчас началась перестрелка.

- Пойдём, Павел, – позвал Сергей Ефимович. – На нашу с тобой долю крыш, да стрельбы и так выпало с лихвой. Давай дождёмся, когда казаки дверь разблокируют.

- Не по себе мне, – поёжился Павел. – Боюсь, мартинисты решили пустить поезд под откос. Посмотрите, скорость уже около ста. На таком ходу, случись поворот или иное препятствие, как пить дать – сойдём с рельсов. Пока не поздно, предлагаю отцепить вагоны с людьми. Поезд оснащён воздушной тормозной системой Вестингауза. Управляет ею машинист, но, если в пути произойдёт расцепление вагонов, а с ним и обрыв магистрального трубопровода, то автоматически включится экстренное торможение за счёт находящихся в каждом вагоне запасных резервуаров с воздухом, и поезд постепенно остановится.

- Так чего ты молчал?! – вскричал Крыжановский. – Это же дело! Пускай себе паровоз с первым вагоном отправляются дальше, а остальной состав мы остановим. Казаков только надо вернуть прежде, чем отцеплять. Но это в последний момент успеем, пускай пока «ахейцев» бьют, а мы посмотрим…

Они кинулись к сцепке, но там обнаружилось, что тормоза испорчены. Мартинисты постарались, кто же ещё!

- Вот незадача, второй вагон тормозить не сможет, полагаю и третий тоже, ведь и там побывали наши блистательные братья, – с досадой вскричал Павел. – Два вагона – это весомая помеха: их лучше отцепить. Смею надеяться, что в четвёртом и всех последующих вагонах тормоза исправны…

Не переставая говорить, инженер скорым шагом вошёл во второй вагон, представлявший собой столовую на колёсах. А там поджидал весьма неприятный сюрприз в виде вооружённого револьвером полковника Петрова.

Завидная стремительность в мыслях и движениях, которой от рождения был наделён Павел, спасла жизнь не только ему, но и старшему товарищу. Молодой человек буквально сбил на пол идущего Крыжановского – град пуль пронёсся мимо. Укрывшись за буфетной стойкой, они услышали насмешливый голос:

- Господин Крыжановский, вы так мечтали попасть на этот поезд! Столько усилий… Надеюсь, сейчас, в эту самую минуту, вы счастливы? А молодой человек – не тот ли это инженер, что испортил нам фейерверк? Если так, то его я тоже весьма рад видеть!

- А-а, похоже, к нам, наконец, пожаловал сам Неизвестный Покровитель! – узнал Сергей Ефимович. – Поди, в шкафу всё время прятались, так отчего же решились выйти?

- У каждого персонажа своё время выхода на сцену. Мой выход – сейчас! – тон полковника нисколько не утратил прежней насмешливости. – Позвольте в общих чертах обрисовать ситуацию. Мы приближаемся к станции Лихославль, будем там не позже, чем через четверть часа. Представляете, что это выйдет за прибытие на такой-то скорости? Думается, название станции в будущем обретёт совершенно новый смысл! И вряд ли что-либо удастся изменить – воздушный компрессор на локомотиве разбит и, если в ближайшие пять-десять минут кто-либо не догадается отцепить вагоны, будет поздно. А кто сумеет догадаться, если паровозная бригада мертва, а вы – у меня на мушке?

Заскрежетав зубами от злости, Крыжановский несколько раз выстрелил наугад. В ответ Петров громко рассмеялся и крикнул:

- Как я вас понимаю! Нет, правда, мне тоже досадно: всё шло по плану, а тут вы с вашим цеппелином… На исход партии это нисколько не повлияло – победа, как видите, за Орденом, только фигуры пришлось разменять – вас на меня. А ведь оба могли бы ещё пожить, право…

Пока Петров выдавал свою, идущую от сердца, тираду, Сергей Ефимович что-то шептал на ухо Павлу, а затем взялся перезаряжать револьвер.

Определив по звуку или просто угадав, чем именно занимается противник, Петров продолжил издеваться:

- Что, ещё немного пострелять захотелось? Так не стесняйтесь, господин советник, чего уж теперь! Дайте выход ярости, сразу легче станет, а там, глядишь, и получится примириться с неизбежным. Осталось совсем чуть-чуть, пора и о душе начинать думать. Я, к примеру, уже успел и подумать, и примириться… Сразу легко так, свободно стало. Сижу тихо, как мышь, головы не поднимаю, но и вам, с вашим юным другом, не советую, иначе сразу продырявлю.

- Тише, мыши, кот на крыше! – сказал Сергей Ефимович, вставая во весь рост, с двумя револьверами в руках – своим и Павла. Большие пальцы сцепились в македонском захвате – вышел любимый фокус Фёдора Щербатского: оба барабана, выплюнув пули, опустели за шесть секунд.

Петров, даром, что сравнивал себя с мышью, оказался человеком совсем не робкого десятка – высунулся под выстрелы и открыл ответную стрельбу. Только замешкался немного, да рукою дрогнул, что немудрено при таком плотном огне, какой обрушил на него Крыжановский. В результате перестрелки храбрый Неизвестный Покровитель получил ранение в предплечье, но сам ни в кого так и не попал, хотя был к этому близок – его последняя пуля вонзилось в межвагонную дверь через мгновение после того, как в неё прошмыгнул Павел Циммер.

- А котёнок – ещё выше! – скрывшись в своём убежище за буфетом, продолжил ранее начатую мысль Сергей Ефимович. При этом в его тоне явно появились нотки торжества.

Петров тоже нырнул в укрытие, и вполне справедливо отреагировал на изменение ситуации: принялся ругаться, на чём свет стоит. Его противник, тем временем, отыскал в кармане два последних патрона и вставил в барабан. Когда же у Покровителя закончились идиомы, Сергей Ефимович одобрительно заметил:

- Хорошо сказано! Сколько довелось прежде встречать вашего брата, мартиниста… вашего блистательного брата…, все показали себя выдающимися мастерами поговорить. Что касается той речи, которую я услышал только что – она просто шедевр ораторского искусства…

Тут вагон ощутимо вздрогнул, послышался скрежет тормозов, и стук колёс стал заметно реже. Инженер Павел Циммер времени даром не терял!

-…А ещё, поразила страсть вашего Ордена к скверным театральным эффектам, – его превосходительство больше не торжествовал, он злорадствовал. – Похоже, наступает черёд финальной сцены…

Вагон снова сильно тряхнуло и, по прошествии нескольких мгновений стало очевидно, что поезд замедляет ход.

-… Так играйте, Маэстро, играйте! – раскатисто крикнул Сергей Ефимович. – Зал замер, и ждёт, когда вы приставите дуло к виску и на изломе трагизма произнесёте последнюю фразу…, вашу знаменитую фразу про искру и пламя…

-А-а-а, – заревел, выскакивая из укрытия, Неизвестный Покровитель. Провоцируя его на этот безумный поступок, Крыжановский рассчитывал вызвать ярость на себя. Но мартинист отчего-то кинулся в обратную сторону – может, опрометчиво рассчитывал достичь Императорского вагона и, всё же, довести до конца покушение, а может, неудачи последнего времени просто вынудили его повредиться рассудком? Кто знает?

Сергей Ефимович не счёл нужным задаваться подобными вопросами. Всаживая пули в бегущего, он почему-то думал об ином – о наивном господине Искре, не пожелавшем стрелять в спину, но принявшем от рук своих товарищей именно такую смерть.

Петров умер не сразу. Шатаясь, он сумел дойти до двери и выбраться на площадку вагона, и уже там вывалился наружу. Вовремя – навстречу как раз попался семафорный столб, в который и врезалось тело. Высунувшись по пояс, Сергей Ефимович сумел разглядеть, как изломанное туловище кувыркается вниз по насыпи.

- La fin sans gloire, – прошептал его превосходительство и, вернувшись в вагон, уселся за стол.

Мимо кто-то пробежал, где-то деловито матерились казаки. А поезд двигался всё медленнее и медленнее, пока, наконец, не остановился.

«Неужели?» – всеми фибрами души Сергей Ефимович впитывал наступившее состояние покоя, и не мог поверить, что больше не нужно никуда лететь, скакать и мчаться. И мёрзнуть не надо, и от пуль уворачиваться, и самому стрелять в ответ. Напряжение начало спадать. Уходя, оно оставляло после себя смертельную усталость – такую, что хотелось лечь, где придётся, и тотчас уснуть.

Прибежал Павел и принялся взахлёб рассказывать, как казаки, перебив оставшихся террористов, отвели его на паровоз, а там выяснилось, что отцеплять вагоны нет нужды – воздушный компрессор оказался в рабочем состоянии, окончательно повредить его врагам не удалось. Сергей Ефимович что-то отвечал на вопросы молодого человека, а когда того позвали назад, на паровоз, поднялся, и, не помня себя, побрёл в задние вагоны, рассчитывая отыскать там свободное место для сна. В тамбуре пятого – детского – вагона его остановил дядька Деревенько.

- Ваше вашество, – шёпотом произнёс старый моряк. – Погодьте минутку, не ходите через вагон, коли можете. Старец Григорий тама Цесаревича баюкает по приказу ея Императорского Величества. Дитё из-за покушения страху натерпелося, и сильно возбудилося. Боюся, ежели ещё какую полундру нонче услышит – нипочём спать не станет, и даже старец не справится. Норов Их Императорского Высочества известен…

Что оставалось делать? Его превосходительство задремал, присев на скамью в первом купе.

- Туды ево, в клюз! – удивился дядька. – До обеда почивать изволили, и после тоже… Никак захворали?

- Старею просто, – зевая, пояснил Крыжановский. Про себя же удивился находящемуся рядом человеку, для которого процесс укладывания в постель маленького больного царевича важнее всех мировых событий.

- Ну, так здеся и легли бы, – предложил «дядька». - А пошто ж не лечь? Царевны не поехали, дома осталися, вагон пустой. Ложитеся, я дверку затворю, никто и не побеспокоит.

Сергея Ефимовича упрашивать не пришлось: он тут же лёг и, сквозь дрёму, услыхал зычный голос Распутина. Гришка пел и, что странно, слов при этом практически не коверкал:

Под колыбельную для Цесаревича уснул и Сергей Ефимович. Когда же он снова открыл глаза, рядом в купе сидели товарищи по приключениям – Циммер и Распутин.

- А что, старче, не совестно разве ребёнка обманывать? – приоткрыв один глаз, спросил Крыжановский. – Смотри-ка, какой ангел выискался!

- А, эвон ты про чё? – вспомнил Распутин. – Не-а, не ангел я, ан и не демон, как ты меня давеча назвал. Обычный мужик.

- Куда уж обычнее!

- Враки всё! Болтають людишки разное, рты-то им не затворишь, – насупился старец. – Молва, одним словом! А молва – она така, ведьма… Вот ты мово дружка Поливия видал, со Смоленского? А хто он таков, ведаешь?

Не открывая глаз, Крыжановский наморщил лоб.

- То-то! – уверенно щёлкнул в воздухе пальцами Григорий. – А Поливий, он кадысь жил во граде Пскове, то служил при мертвецкой, на окраине. Доброе дело людям делал: ежели чей-то покойник имел ужасный вид, в каком яво во гроб класть не следуеть – ну, там, утопленник разбухший, али по пьяне в молотилку угодивши – родня усопшего завсегда звала Поливия, а уж он за малую копеечку так мертвяка мог украсить, что тот пригожее живого смотрелси. Но, раз пошёл слух, будто Поливий трупы жрёть. Какой охламон такое выдумал – хто яво знаеть…

Услыхав этот рассказ, Павел Циммер громко поперхнулся. Распутин же по-своему понял его реакцию:

- Смиёсси, да? Поливий тоже сперва – хи-хи, да ха-ха, ан када земели ему красного петуха подпустили и спалили сарай, не до смеху стало. Собрал он манатки от греха, и в Петербург дёрнул. Тама стал тихо жить у кладбища, так молва яво сызнова отыскала. Таперича, брешуть, он пирожками с мертвечиной на базаре торгуеть. Вот так вот… Людска молва – енто страшная сила, ежели кого зацепить, так уж не выпустить. Мож, ангелом представить, а мож – демоном…

Своим баюканьем сибирский старец славился на всю Россию, поэтому последних слов Крыжановский уже не слышал, ибо спал сном праведника. Не проснулся он и тогда, когда в купе начал ломиться фон Дрентельн.

- Куды намылилси? – остановил флигель-адъютанта Распутин.

- Отойди, у меня срочное сообщение, – брезгливо скривился придворный – Их Императорские Величества вызывают господина действительного советника для объяснений, а я его уже битый час разыскиваю.

- Апосля, апосля, – душевно проворковал Распутин. – Не вишь, разве, тута все спять! Ну, ступай, ступай, милай… А Папе с Мамой скажешь – не нашёл никого, вот и вся недолга.

***

21 февраля 1913 года, день официальных торжеств по случаю трёхсотлетнего юбилея Дома Романовых.

Российская империя, Санкт-Петербург.

За время, прошедшее с памятных событий, Циммер лишь дважды побывал у себя в мастерской.

Первый раз – сразу после возвращения, озаботившись судьбой электрического зайца, кинулся на Галерную. Увы, зверь навсегда покинул прежнее жилище, оставив прощальное послание в виде чрезвычайной кучки экскрементов. Это послание Павел вначале счел более чем доходчивым знаком неудовольствия питомца по поводу того, что хозяин его бросил. По размышлении же инженер решил, что, скорее всего, имело место выражение не злобы, а заботы – вдруг ему, Павлу, тоже нечего кушать.

Второй раз в мастерскую Циммер поехал только спустя три недели – понадобились кое-какие вещи. Удивительно, но и на этот раз там его ждало послание, только иного рода: в почтовом ящике на двери оказалось письмо из Америки – столь ожидаемый ответ от мистера Теслы. После прочтения Циммер не пожелал расстаться с письмом кумира – все время носил конверт при себе, чтобы иногда отсесть в сторонку и в сотый раз перечитать, подумать…

Вот и теперь, когда клан Крыжановских собрался неподалёку от Мариинской больницы – в Регулярном саду, и всячески обихаживает выпущенного врачами на прогулку Фёдора Ипполитовича Щербатского, Павел прошёл несколько шагов по тропинке и вынул сложенный вдвое листок.

«Февраль 6, 1913.

Дорогой м-р Циммер!

Вы чрезвычайно порадовали меня своим письмом. Получив денежный перевод из Санкт-Петербурга, я очень удивился, потому что был твёрдо уверен: филиал в России давно перестал существовать. Дела мои в последнее время обстоят не лучшим образом. Стыд и растерянность перед навалившимися жизненными неприятностями не позволяли мне обнадеживать своих работников на другом конце света. Не имея возможности содержать в должном виде даже Нью-Йоркскую лабораторию, я замкнулся в себе и утратил интерес к делам людей. Все письма я игнорировал. К вашей чести, вы весьма остроумно разрешили затруднения филиала, и свои личные. Кроме того, оказали ощутимую поддержку мне. К огромному сожалению, хочу предупредить, что в мире электротехники в ближайшем будущем не предвидится улучшения – более того, ожидаются несравнимо худшие времена. В таких условиях я принял решение о закрытии филиала в Санкт-Петербурге, так как не нахожу возможности поддержать его морально и материально. Всё имущество и оборудование, находящиеся в нём, отныне объявляются ваше собственностью, и вы вправе назвать предприятие уже не моим, а своим именем. Кроме того, у меня для вас есть и другое предложение. Как вы посмотрите на перспективу перебраться в Новый Свет? Здесь мне очень бы пригодился талантливый помощник, который, кроме прочего, еще продемонстрировал отличное чутье в науке и жизни. Помните тот день в Праге? Я говорил о намерении перевернуть мир, и эта мысль всё ещё владеет мною. Мы могли бы попробовать вместе…

Памятуя о вашем возрасте, предположу, что у вас в России есть нежные привязанности, и вам станет трудно с ними расставаться. Но я прожил долгую жизнь, и уверяю: настоящий ученый посвящает науке все свои чувства без остатка. Либо, поделив их, уже не может дать науке всего, что от него требуется. Поэтому, решайтесь: быть может, сегодня в ваших руках сошлись нити вашей же судьбы, и только от вас зависит, какой она будет, дальнейшая жизнь. Это большая редкость и великая удача. Ловите же её, дитя!

С наилучшими пожеланиями, искренне ваш, Никола Тесла.

Циммер поймал себя на мысли, что почерк Теслы напоминает ему размашистую молнию посередь неба.

«Право, моя удача так велика, что после поимки её никак не удержишь в руках – какую-то часть нужно выпустить. Но, какую именно часть, какую?! Помыслами я с вами, мистер Тесла, но сердце моё принадлежит не вам…»

- Павлуша! – послышался нежный голос. – Что это вы тайком читаете?

Оленька стояла рядом, глаза её лучились весельем.

- Письмо от мистера Тесла из Соединённых Штатов, душа моя.

- И что же в нём такого интересного?

- Это прощальное письмо…

- То-то, я смотрю, вам грустно, – Оленька, по обыкновению, сунула в руку Павлу ладошку. – Не нужно грустить, сегодня такой день… Пойдёмте...

-…Утром на Невском было форменное столпотворение, – рассказывала Мария Ипполитовна. – Народ прорвал оцепление и окружил императорский кортеж, выказывая верноподданнические чувства. Да и после, в Казанском, во время службы яблоку негде было упасть.

- Да, Фёдор, что и говорить – пришлось натерпеться, – подтвердил Сергей Ефимович. – Когда из толпы выбрались, веришь, на пальто ни единой пуговицы не осталось.

- Да шут с ними, с пуговицами, – усмехнулся Фёдор Ипполитович. – Вечером-то вы куда: на бал или в оперу?

- Честно говоря, нет особого желания, – страдальчески скривился Сергей Ефимович. – После наших похождений балы мне противны, а от театральных постановок – так просто воротит!

- Да, брось ты, это же – «Жизнь за царя»! – возмутился Фёдор. – Эх, жаль мне нельзя!

- И этим я тоже пресыщен! – с каменным лицом объявил Крыжановский.

- На тебя не угодишь, – развёл руками профессор.

- Не слушай его, Фёдор, – вступила в разговор Вера Ивановна. – Кто действительно должен сокрушаться, так это я – Сёмушка-то совсем плох, пластом лежит. А Серёженька с Павлом Андреевичем приглашены в оперу, в императорскую ложу. Серёженька брюзжит по обыкновению, а сам вчера битый час новый орден на фрак прилаживал.

- Вот, значит, как? – с искренней обидой надул губы профессор.

- Ах, Вера, ты всё испортила, – укоризненно сказал Сергей Ефимович. – Мало того, что про Семёна при мне упомянула, хотя я велел этого не делать, так ещё и говоришь, чего не знаешь… Теперь какой сюрприз, придётся сознаваться! Фёдор, официально заявляю, твой лечащий врач снизошёл к личной просьбе Его Императорского Величества и, в честь юбилея царствующей династии, позволил тебе съездить в оперу. Так что орден я не на свой, а на твой фрак прилаживал.

- Совсем другое дело! – покраснел от удовольствия Фёдор Ипполитович. – А то как же без меня играть такой спектакль! Это всё равно, что, скажем… к пломбиру не подать шампанского с ананасами!

- Да, брат, – грустно улыбнулся Сергей Ефимович. – Триста лет простояла династия, это тебе не шутка – триста лет! А потому простояла, что всегда находился кто-то, готовый крепко постоять за неё. Мы с тобой постояли, а дальше – не знаю…

- В такой-то день разве можно изводить себя? – мягко пожурил Фёдор Ипполитович.

- Да, ты прав, в последнее время мнителен становлюсь, уже и бессонница появилась. А всё оттого, что стоит только закрыть глаза, как вижу тот поезд…