10 января 1913 года.

Думается, Павел Андреевич Циммер зря в детстве тайком читывал дедовские книги. Фолианты с тех полок содержали, главным образом, наставления об охоте. Мальца это не смущало, ибо о рыцарских романах и о занятной выдумке мистера По – детективах – он никогда не слышал. Потому и довольствовался охотничьими байками.

Ранние воспоминания, как известно – самые яркие. Вот и нынче эдакая давность предстает перед глазами как живая. И вспоминаются не печатные слова на страницах, а будто все происходило вживую. Крестьянские мальчишки в больших, не по росту, полушубках бредут вдоль лесной дороги, по которой возят сено с пустырей, и где имеет обыкновение ложиться заяц. Шпана, каковую назвать загонщиками язык не поворачивается, идет, постукивая палочками по деревьям, словно очумевший от голода дятел тарахтит. Само собой, ни один порядочный заяц не может выдержать подобного издевательства, а потому – взбуженный – выносится на дорогу, где обыкновенно останавливается и крутит головой, видно, приходя в себя. Там-то он и попадает под выстрел. Грустно, господа!

– Гнусно, господа! – ворчит Циммер, поднимаясь с постели и растирая ладонями лицо. Неделю назад, по открытости душевной, он рассказал в компании местного люда одну из заячьих историй, а на следующий день Антипка приволок в мешке живого зайца – от Дяди Карпа в подарок. И не какого-то там кролика-замухрышку, а матёрого могучего зверя. Вот такая шутка…

За стеной, после короткой перебранки, снова сели играть в карты и, по странной привычке, принятой у простолюдинов, бросают фоски на стол со звучным шварком. Шварк-шварк-шварк! Будто палочки по заиндевелым деревьям, бьет этот звук по мозгам невыспавшегося инженера.

Циммер потряс головой, затем отворил окно, впуская свежий морозный воздух. Выглянул наружу; в сторону Литейного плотной толпой двигался народ, некоторые несли котомки или широкие доски – лотки.

Обычно Павел выходил на работу после того, как схлынет первая ранняя волна рабочих, спешащих на призыв заводских гудков, но обязательно до того, как появится волна вторая, основу которой составляли торговцы, прачки и прочие подобные труженики. Сегодня же молодой человек проспал.

– Пора за дело, ибо труд сделал из обезьяны человека! – провозгласил Павел и далее ворчал, одеваясь. – Зачем люди сбиваются в стадо? Стадом, гуртом торопятся из точки А в точку Б, веря, что кратчайшее расстояние – это трамвайная линия. Не терплю толпы, не могу с гуртом, а вагоны, небось, забиты до отказу! Потому, решительно, только пешком, через ярмарку – там и позавтракаю.

На глаза попадается томик Гюго. Шорох страниц, и молодой человек читает:

«Овца овце – рознь!»

– Да уж, Виктор Йозефович, счастье, что спросил совета не в амурных делах… Видно, сегодня вы тоже не в духе…

Сборы заняли едва ли полчаса. На лестнице нос к носу пришлось столкнуться с сожительницей домовладельца.

– Э-э-э, Ксе… мадам, что стряслось? Доводилось видеть вас кричащей, визжащей, орущей и даже голосящей, но ни разу… э-э-э в таком глубоком горе?

Умение утешать женщин не значилось среди добродетелей Павла Андреевича.

– Не его это сын, – хныкнула женщина, но взгляд внезапно прояснился, и она, превратившись в себя же, но уже обычную, такую как прежде, завизжала: – А кто ж виноват, что у него нет собственного дитяти?! Эка важность, приплелся мальчик на кухню и взял себе немного варёной курочки! Что ж его теперь – убивать за это? Он его лицом об кулак приложил, нехристь! Вот вырастет моя кровиночка и станет коллежским секретарем! А то и советником! А может, даже в Думу сядет! Будет государственные дела заправлять! Вот тогда вам, Роман Модестович, несдобровать! В тюрьме сгниёте!

Ксения, кажется, выдохлась.

– Парню уже пятнадцатый год, а он у вас, кроме приходской школы, ничего не кончал, и лоботрясничает. Где это видано, чтобы неучи государственными делами заправляли?– невольно возразил Павел, но тут же опомнился и поспешил скрыться из поля зрения мадам.

Вслед, само собой разумеется, посыпались отборные ругательства – Ксения-Ксантиппа перенесла весь огонь артиллерии со скорого на руку Карманова на несдержанного на язык Циммера.

По улице пришлось двигаться в толпе.

«Овца овце рознь», – припомнил инженер. – Ну да, ну да! Поди, им это скажи!»

Еще Анахарсис, мудрый скиф, приехав в Афины, удивлялся, что люди специально дважды в неделю сходятся на площадь обманывать друг друга: раз – на народное собрание, второй – в базарный день.

Шагов через двести начинается ярмарка: друг к другу жмутся палатки и лотки со всевозможными яствами и безделицами. Все украшены пестрыми вывесками и флагами. Ходят громогласные тетки, потрясая огромными кадками.

Рядом с Циммером выступает дородный господин, пытаясь с ручного лотка продать в добрые руки «совершеннейшее чудо техники прямиком с выставки в Париже» – резиновое яичко с петушком внутри. Вокруг толпятся молодухи, которые вовсю потешаются над господином и его петушком…

Чей-то пронзительный голос, вклинившись в случайную заминку, предлагает абсолютную новинку:

Группка молодых девок покидает владельца презабавного петушка из резинового яйца и облепляет торговца с жестяной обезьяной, выписывающей на деревянных планочках замысловатые пируэты – под сопровождение вздорных стансов.

В двух шагах почти хрипит мужик, удерживая на голове большую лохань с рыбой:

– У дядюшки Демьяна торговля без обмана!

Слева стоят продавцы калачей, пирожков, дешевой икры, рубцов и вареной печенки.

– Свинья грязь нашла, – пробормотал Циммер, пробираясь к ним.

Купив пару пирожков с зайчатиной, Павел прислонился спиной к афишной тумбе и набил рот снедью.

«Грязновато, конечно, зато не скучно…», – подумал он.

Зазывала на углу заголосил, будто подслушав мысли: «Кому мыльце умыть рыльце?!»

Тут к Павлу подошла жирная торговка, и рявкнула:

– Эй, парень! Купи орешек! Купи-купи орешек!

Молодой человек рассеяно глянул на неё, а торговка мигом подхватила лопатку и завозилась ею в своём мешке.

– Орехи на меду, давай в шапку накладу!

Глупо улыбаясь, Циммер поспешил убраться от толстой бабы. Вокруг и так сотни челюстей лузгали орехи – присоединяться к армии щелкунов не возникало ни малейшего желания.

На расчищенном пятачке собрались играть спектакль уличные артисты.

– Дорогие господа! – вопил недолеток в сермяжке поверх лысой шубы. – Поглядите представление, как наш батюшка царь, блаженной памяти Александр Благословенный, французского инператора Наполеонта сослал на остров Еленцию за худую поведенцию!

Пока Циммер огибал стихийно образовавшийся людской островок, пока пропихивался меж раскачивающимися хохотунами и пролезал под аплодирующими руками – первая сценка окончилась, каковой факт засвидетельствовали одобрительные крики и свист публики. Под ноги артистов полетел заработок – с верхних этажей падали медяки, обернутые в бумагу, чтобы не отскакивали от мостовой и не закатывались куда попало.

Да уж, такому прогрессивному молодому человеку, каким считал себя Павел Андреевич Циммер, просто невозможно не вспомнить тут мыслителя Белинского, писавшего: «Я иногда люблю посмотреть на наш добрый народ в его веселые минуты, чтобы получить данные насчет его эстетического направления»?

«Пожалуй, самое важное слово в этой сентенции – «иногда», – ухмыльнулся Павел, утирая рот платком. – А значит, задерживаться не стоит, впереди ждут дела».

Инженер выбрался с ярмарки и энергичным шагом бывалого ходока двинулся по Невскому. Но, не пройдя и четверти версты, он внезапно почувствовал неладное… Пирожки!!! Похоже, их происхождение имело весьма давнюю и крайне неаппетитную историю.

– О-о! – застонал Павел, схватившись за живот, в котором зародилась и деловито начала возню змея боли. Их тумана страданий соткалась спасительная мысль: «Трамвай!»

Несчастный юноша вприпрыжку бросается к остановке и втискивается в заднюю дверь отходящего вагона. Сдавленный со всех сторон, он погружается в пучину мук.

«Думать о чём-то отвлечённом, о чём угодно, только не об этом!.. Вот, хотя бы, парочка, стоящая рядом… Типичные мещане! На ней – приталенная короткая шуба и расклешенная юбка: странное сочетание требований городской моды с селянской одеждой. Костюм мужчины откровенно нелеп: на голове –картуз, под распахнутым пальто – пиджачишко черного сукна и рубаха-«косоворотка». Далее уплывающему сознанию Циммера чудится диковинная картина: заходят эти двое в ресторанный зал, к ним подскакивает гарсон и склоняется в угодливом поклоне. Павел будто даже слышит искательный лепет:

– На сегодня имеем гатчинския форельки разварныя, филе из цыплят с трюфелями, холодное из омар, артишоки с грибами…

Мужчина кивает важно, а под столом, между делом, щиплет спутницу за филей...

…- И главное блюдо, – торжественно заканчивает гарсон, – извольте-с, дикий заяц!

Павлу становится совсем худо, и он испускает жалобный стон. Мужчина в распахнутом пальто косится настороженно и, на всякий случай, отпихивает инженера плечом от дамы.

Трамвай делает остановку, на входе слышится галдеж. Ничего интересного – каждодневно ругаются родители с кондуктором из-за идиотской планки у дверей. Расположена она на высоте один метр и, мол, всякий, кто ниже, может ездить в трамвае бесплатно. Естественно, каждый родитель, буде таковой окажется в битком набитом вагоне, хочет провезти свое чадо задарма. Зимой задача сложнее – дети кажутся выше в шапках.

– Метр с кепкой! Метр с кепкой! Ослеп, что ли?! Или, может, дитё как вода, на морозе увеличивается в объеме?

«Молитесь Приапу!» – тоскливо думает Павел и, воспользовавшись моментом, прорывается к приоткрытому окну, где жадно глотает морозный воздух.

Наконец, ужасная поездка позади – Циммер вываливается из вагона и взбуженным зайцем припускает по Галерной улице прямиком к Новому Адмиралтейскому заводу.

Мастерские Российского филиала американской компании Николы Теслы располагаются на верхнем этаже двухэтажного кирпичного здания по Галерной. Почему верхний этаж? Так при вселении хозяин честно предупредил предшественников Павла Андреевича, что район, случается, весной топит. Потому всё оборудование поднято повыше. На первом этаже остались только приемная да уборная. В последнюю Павел сразу и юркнул.

Да уж, предшественники… Когда-то персонал филиала насчитывал ни много, ни мало – восемь человек. То было время, когда слава гениального сербского учёного сотрясала мир, когда на Лонг-Айленде тянулась в небо дерзновенная башня Уорденклифф, созданная как основная часть будущей «Мировой системы». Ещё одной частью той системы являлся филиал в Российской столице. Так было задумано, но в одночасье всё изменилось: проект умер, денег не стало, а люди разбежались. Когда молодой и преисполненный энтузиазма инженер-мечтатель Циммер поступил в филиал, там присутствовал один единственный сотрудник – Арнольд Авдеевич Сидорко, горький пьяница. Вскоре означенный Арнольд Авдеевич сгорел от водки, оставив Павла Андреевича в одиночку бороться за существование. Что тот и делал в течение последующих полутора лет с заслуживающей уважения упёртостью. Претерпеть пришлось немало – Павел брался за любую работу, не исключая починку примусов да пайку прохудившихся вёдер – филиал выстоял и сохранил на фасаде вывеску с именем великого Теслы. Следует отметить, что к своей вывеске Павел Андреевич относился иначе, нежели Роман Модестович – к своей. Вечно подновляемая кармановская вывеска выполняла примерно ту же роль, что красный фонарь на доме терпимости – завлекала. Потрёпанная циммеровская скорее походила на флаг ведущего неравный бой военного корабля – она символизировала.

Наконец изрядно повеселевший Павел покинул уборную, и тут же навстречу ему вышел заяц – тот самый шуточный подарок Карпа-застрельщика. А где ещё прикажете держать зверя, как не в мастерской? Не у Карманова же! Здесь зайцу раздолье – тепло и сытно. В последнее время Павел стал чаще обычного ездить на Галерную, и мог кормить животное. Покамест инженер только дивился его воспитанности. Мебель косой не грыз. Свеклу и капусту подъедал аккуратно, подбирая всё до крошки. Кучек после себя оставлял на удивление мало. Настолько, что Павел однажды задался целью выяснить, куда же они деваются – кучки. И выяснил: заяц их просто съедал! Оставалось загадкой, свойственно ли такое поведение всей популяции зайцев, или только данному экземпляру, но Циммеру сие представлялось совершеннейшим чудом, ибо животных он с детства недолюбливал, почитая за неразумных и пустых тварей.

Сегодня заяц глядел на Павла недобро, будто каким-то непостижимым образом проведал о содержимом желудка молодого человека.

– Да, брат, каюсь, виноват я перед твоим племенем, – вздохнул Павел. – Отведал зайчатины в кои то веки, за что наказан безмерными муками. В качестве жеста прими приглашение пройти в мастерскую.

Прежде зверь обитал в приемной, и ход наверх ему был заказан. В этот же раз Циммер смалодушничал. Напрасно, ибо заяц, ловко взбежав по лестнице, первым делом ринулся к проводу от трансформатора – и перекусил его.

Павел даже не шелохнулся. Смотрел на питомца, раскрыв рот. Потому как тот остался совершенно невредим, хоть и взвился от разряда под потолок.

Заяц повел мордой в одну сторону, затем в другую – и оба раза по шерсти прошли волны голубого свечения.

– Подобного рода опыты не входили в мои планы, – проговорил Циммер, растирая подбородок. – Но отказываться от предложения фортуны не буду, иди-ка сюда, братец!

Едва инженер протянул руку, как заяц прижал уши к спине и угрожающе забарабанил задней лапой.

– Ага, – растеряно сказал Павел, состроив страшную гримасу. – Это, господин хороший, уже казус белли!

На замах хозяина заяц среагировал мгновенно. Павел отдернул руку в последний момент – в воздухе клацнули страшные резцы.

– Ах ты, индивид! А кормить тебя кто станет?

Заяц, видно смутившись, шмыгнул под верстак. При этом выдал трескучий электрический всполох.

Отсмеявшись, Циммер приступил к работе и через пять минут уже совершенно не помнил о существовании зайца-кудесника.

– Импеданс? Импеданс! – выкрикивал инженер, совершая неуловимые манипуляции с приборами и приникая к счетчику. – Импеданс, твою мать! Ну, импедантик, ну, давай! Ну, же!

Гул затих, а Павел ткнулся головой в датчик. Из-под верстака выглянул заяц и забарабанил по полу.

– Искупать тебя? – спросил Циммер, оглянувшись.

Заяц раздраженно повёл ухом и снова скрылся. Одна из ножек верстака теперь носила свежие следы зубов.

– Точно выкупаю…

Инженер скоро оставил измерительные приборы и подкатил к ним столик с системой зеркал и линз. Теперь из уст Павла слышались лишь глухие ругательства, так помогающие русскому человеку в любой работе, да иностранные словечки – то ли прогрессивная брань, то ли технические термины.

Внизу залился трелью электрический звонок. Подойдя к окну, Павел узрел внизу французский «Panhard-Levassor» – славную примету РТО «Белые таксомоторы».

– Ого, да к нам состоятельный посетитель! – обрадовано воскликнул Павел и, подмигнув зайцу, добавил: – А состоятельные посетители без дела хаживать не станут. Зачастили они в последнее время, возможно, удастся заработать тебе на капусту, брат.

Держа правой рукой линзы, левой Циммер дотянулся до неприметного рычага в стене и потянул его. Донесся звон запоров внизу. Инженер улыбнулся – это своего рода показ, чтобы визитёр мог оценить технические возможности фирмы.

Стук шагов с легким пристуком трости зазвучал на лестнице.

– Чем обязан, дражайший Иван Христофорович? – говорить Павел Андреевич начал, стоя к двери вполоборота, а окончил, глядя на посетителя. Фамилия того – Мейер – много сказала бы не только высшему свету Петербурга, у которого семья Ивана Христофоровича считалась «деловой элитой», но и образованной молодежи, почитающей его мусагетом. Наряду с Карлом Крейном, Генрихом Тэйлором и Джоном Клаудом Иван Мейер входил в директорский совет «Акционерного Общества Вестингауза».

– Только сегодня о вас вспоминал, – врал Циммер, свинчивая линзы. – Когда проезжал мимо ваших контор на Невском.

– Да-да, – ответствовал гость, вертя в задумчивости трость, которую вскоре отставил в сторону, после чего снял пальто и повесил на вешалку.

Павел продолжал балагурить:

– А согласитесь, Иван Христофорович, очень вовремя Николаю Милутиновичу (так Павлу вздумалось именовать своего кумира – Николу Теслу) подвернулась оказия продать патенты мистеру Вестингаузу, – заговорил Циммер. – Почти тут же господин Доливо-Добровольский выдал на гора трехфазный асинхронный двигатель…

– Будет вам, – прервал гость. – Мистер Тесла слывет магнетизером и чудотворцем. Отчего же он сам не усовершенствовал свой двигатель? Или того больше – с самого начала не изобрел трехфазный?

– Экий вы скорый, Иван Христофорович, – укоризненно проговорил Циммер.

– И в Турине досадно вышло, – продолжал Мейер. – Жаль, ваш кумир не присутствовал лично, когда его система проиграла нашей.

– «Нашей»? – переспросил Циммер весело.

– Русской, – признал гость.

– Не пойму вас, Иван Христофорович, – покачал головой Циммер. – Должны бы говорить от имени Джорджа Вестингауза, а вас словно уполномочило «Русское электрическое общество».

Иван Христофорович забавно поморщился.

– Со времен Якоби стало ясно, что России суждено первенствовать в изобретательстве, однако что до продвижения изобретений в жизнь… Боюсь, любая западная держава даст нам форы. Тому блестящее доказательство – фирма господина Вестингауза.

С этим утверждением спорить не приходилось, однако, сдавать позиции Павел тоже не собирался:

– Оборудуя Ниагарскую станцию, Николай Милутинович уже сознавал ущербность двухфазовой системы, но вносить коррективы оказалось поздно. Да и, к тому же, будущее в любом случае за электричеством, так что какая разница в каком государстве горит больше лампочек нежели лучин и канделябров. Скоро все заменят электрическими светильниками…

– Главное, чтобы прежде нас не съели волки, – сказал Мейер хмуро. – Или голодные овцы, каковые порой хуже волков, и готовы продать своего хозяина за телегу фуража…

С улицы донеслись заводские гудки. Тусклое солнце клонилось к горизонту.

– Павел Андреевич, – начал гость, но отчего-то замолк.

– Признаться, вы с момента знакомства удивляли приязненным отношением ко мне, – заговорил Циммер. – Я платил той же монетой, несмотря на то обстоятельство, что «Общество тормозов» оттерло «Тесла электрик» от заказа на электрификацию трамвайных путей, чем поставило филиал на грань краха…

– Павел Андреевич, – возмутился гость. – Вы, что же, полагаете, покойный господин Сидорко со своими присными справились бы тогда со столь масштабным заказом? Бросьте!…

– Нанять людей – дело двух дней, лишь бы нашлось, куда приложить ум и силы…

– Давайте оставим скользкие темы, – примирительно объявил Мейер. – Мы ведь приятели, Павел Андреевич, хотя я старше вас и выше по положению, но всегда старался относиться как к равному. Ваши ум и интуиция в работе побуждали меня искренне искать дружбы. Вспомнить, хотя бы, то остроумное решение с проводами по Бассейной!

– Благодарю, вы тогда «расплатились» со мной частичным заказом на…

– Довольно! – остановил его Мейер. – Павел Андреевич, кто старое помянет… Я к вам, собственно, по делу. Слыхали, во всей электротехнической отрасли грядут нелёгкие времена…

– Позвольте, Иван Христофорович, но я досужими слухами не пользуюсь, – гордо заявил Павел, а сам навострил уши.

– Какие там слухи – нас это уже коснулось, – раздражённо продолжил гость. – В начале зимы кружок баптистов, что маскировался под электротехнические конторы Вестингауза в Москве, разогнали. Нынче выясняется неприятная деталь: даже продажа мастерских не покроет убытков от их деятельности… То есть, бездействия.

Рука с изящным перстнем-печаткой прикрыла глаза, Мейер медленно проговорил:

– Поговаривают, в Петербурге сохранят только тормозной завод. Директором-распорядителем останется Василий Самойлович Смит, а что сделают с остальным – кто знает!..

С сумасшедшим топотом по комнате пронесся сверкающий крошечными молниями, заяц. Увидав такое чудо, господин Мейер вначале опешил, а затем понимающе кивнул:

– А, это вы экспериментируете! Ловко, нечего сказать.

– Да нет же, – сконфузился Павел. – Само как-то вышло…

– Ну, да ладно, не хотите раскрывать секреты – не надо. С вашего позволения, я продолжу. Итак, нас всех ожидают не лучшие времена. «Общество Вестингауза» выстоит, это уж будьте благонадёжны. А вы лопнете, и это так же не вызывает сомнения.

– Будет каркать, Иван Христофорович! – возмутился Павел. – До сих пор стоял, и ещё постою.

– Павел Андреевич, мы нуждаемся в дельных специалистах, переходите к нам, – спокойно сказал господин Мейер. – Хороший оклад положим, сможете забыть о примусах…

– Нет уж: у вас не только о примусах придётся позабыть, но и о мечте. Простите, вынужден отклонить столь любезное и заманчивое предложение, – не задумываясь, ответил Павел. – Надеюсь, мой отказ не повредит нашей дружбе?

– Значит, не хотите? На тот случай, если я окажусь прав, а вы передумаете, помните: в «Акционерном обществе Вестингауза» вас всегда ждёт вакантное место. С этим я к вам пришёл из самых добрых побуждений, на том и откланяюсь. Прощайте, гордый человек!

Визитер снял с вешалки пальто и подхватил трость. Та снизу оказалась явно погрызена, но Мейер этого не заметил. Зато приметил Павел и покраснел до цвета кирпичной стены за окном. К счастью, посетитель почему-то избегал смотреть прямо на молодого человека.

Проводив гостя до самого выхода, Циммер притворил дверь и замер, не шевелясь, словно Сократ после битвы при Потидее – напротив стоял человек в длинном пальто. Лицо человека скрывала картонная маска зайца, в каких дети колядуют на святки. Из-под маски торчала борода с проседью.

Появление столь нелепой личности, между тем, нисколько не удивило и не напугало Циммера, ибо подобные визиты случались не впервой. Поражало другое – выбор личины. По всему выходило, нынешним днём заячье племя не на шутку принялось за молодого инженера, по неосторожности вкусившего зайчатины.

– Полагаю, вам известна цель моего визита, Павел Андреевич? – спросил человек-заяц.

– Здравствуйте, Маска! На сей раз не улавливаю картавости в речи и делаю вывод, что говорю с незнакомым человеком. Вашего предшественника и такого же любителя масок я звал Агнусом – уж очень часто в разговоре он пенял на неспособность людей к самостоятельным решениям и потребность в пастырях, а вас, с привычкой пробираться в чужие дома и пугать хозяев, назову Люпусом, согласны?

– comparatio claudicat, но как вам будет угодно, – бесстрастно ответил странный посетитель. – Однако, я не склонен вступать в отвлечённые беседы-с, хочу лишь узнать: что с заказом?

– Генератор собран, осталось доставить его на место и всё подсоединить, – пожал плечами инженер. – Место установки братец Агнус обещал назвать позже. Что касается проектора… Никак не выходит достигнуть желаемой мощности, вожусь ещё. Также у меня пока нет текста, а я предупреждал, что потребуется время для нанесения его на стекло...

– В вашем распоряжении два дня, вы должны успеть!

– Я могу успеть, – поправил Циммер, – если буду знать место и получу текст.

– Да, простите, я неверно выразился, – согласился скрывающийся под маской зайца Люпус. – Правильнее сказать так: или вы успеете или сильно пожалеете, что взялись за этот заказ, господин инженер. Теперь об остальном: текст у меня с собой, а место узнаете своевременно-с.

Люпус вручил Циммеру сложенный пополам клочок бумаги. Инженер не стал сразу смотреть, а вместо этого сказал:

– Я закончу в срок. Но, поймите, вся эта жуткая таинственность выводит меня из себя. Честно говоря, даже не знаю, чего следует ожидать – награды или смерти?

– Поясните, о чём речь? – искренне удивился Люпус.

– Я не состою в вашей таинственной секте или как там её, но при этом исполняю для вас секретный заказ. Не случится ли так, что по окончании работы вы пожелаете спрятать секрет на дне Обводного канала?

– Забавно: свой вопрос, вы, наверное, полагаете сугубо риторическим и не рассчитываете на честный ответ? – усмехнулся Заяц-Волк. – Тем не менее, ответ мой будет сугубо правдив. Мы никогда не причиняем вред верным слугам – наоборот, хорошо вознаграждаем служение. Зато беспощадно караем отступников. Беспощадно и неотвратимо, таков принцип!

Произнося последнюю фразу, Люпус поднял вверх указательный палец.

Лестница отскрипела положенное под мягкими ботинками таинственного посетителя, и вскоре снизу донесся стук прикрытой двери.

«Проходной двор, а не мастерская, – сокрушённо подумал Павел. – Даже нет – ведь это чистейший цирк! В программе: фокусы с электрическими шарами, немолодой акробат с тросточкой балансирует на проволоке, бал-маскарад и, конечно же, зверинец! Только сегодня, и только у нас – электрический заяц! Забавно, как выразился господин Люпус! Скверно, когда ты сам уже вовсе не зритель, а участник представления, и духом не ведаешь, какова выпала при этом роль…»

Тут в животе у Павла Андреевича забурчало, он скривился и опрометью бросился в уборную.