12 мая 1939 г. На подступах к Лхасе, столице Тибета; 3650 м над уровнем моря.

Покидая деревню «друзей», Герман нисколько не сомневался: на пути к Лхасе экспедиция больше не встретит неожиданностей. Такую уверенность давало присутствие чудесного агпы, который выразил желание сопровождать европейских «коллег». Что же касается мотивов маленького монаха, то тут оставалось лишь развести руками – лишь круглый дурак станет верить заверениям про отплату за дармовой проезд до Дарджилинга или про благодарность за постный ужин. Однако, некий интерес в немецкой экспедиции у бонца имелся, и интерес, судя по всему, немалый. Не найдя объяснения, Крыжановский махнул на означенную загадку рукой и отдался на волю событийных течений, тем более, что в последнее время таковые неизменно выносили туда, где имелась твёрдая почва.

Как и ожидалось, предместий столицы Тибета достигли быстро. Головной як определенно сознавал важность возложенной на него миссии: вышагивал гордо, с достоинством, как и полагается знаменосцу – притороченное к боку зверюги красное знамя висело вретищем, слабое колыхание воздуха лишь изредка разворачивало полотнище и являло знак вечности – черную свастику в белом круге. Жаль, настоящего ветра нет, а то картина вышла бы вовсе замечательная.

Караван растянулся метров на сорок. Ева, единственная женщина в экспедиции, пятые сутки в седле, но не жалуется. Глядя на нее, помалкивает притомившийся Беггер, да и Краузе молчит, хоть позеленел от усталости и не отличает дня от ночи.

Счастье, что до цели – рукой подать.

Поклажей нагружены костлявые мулы, европейцы на лошадях предусмотрительно не едут гуськом, а парами окружают груз. Безлюдные места давно кончились, навстречу то и дело попадаются пешие и конные путники: последних, впрочем, мало – обычно это чиновники или ламы. Но вот показалась совсем странная процессия.

– Тибетские войска!

Усугублять впечатление излишне, комментарий Каранихи пропал втуне – европейцы непостижимым образом догадались, что перед ними – вооруженные силы государства Бод, как называют свою страну тибетцы. Тибетские лошадки – само по себе довольно забавное зрелище: коротконогие, не крупнее ирландского волкодава, с морды до копыт они покрыты маслянистой от грязи, свалявшейся шерстью. Когда же на этих «скакунов» взгромождаются грозного вида, но худосочного сложения солдаты, облаченные в мешковатую одежду, с допотопными ружьями и сумами за плечами – картина совершенно неправдоподобна. О чем тут же заявил вслух Краузе, поспешно доставая кинокамеру.

– Местные жители не очень-то жалуют армию, – прокомментировал Каранихи. – Солдаты реквизируют у населения всё, что потребуется, даже лошадей…

«Реквизиторы» встали в двадцати шагах перед караваном, вперед выдвинулся всадник, внешне ничем не отличающийся от прочих.

Герман ожидал, что переговоры проведёт агпа, но тот и не думал ни о чём подобном – сидел в седле с неприступным видом и занимался весьма важным делом – грыз деревянную палочку.

Навстречу солдатам, позвав с собой переводчика, поспешил Шеффер. Для пущей значимости, руководитель экспедиции ещё издали начал потрясать кипой бумаг с печатями.

«Неужели за тем невысоким взгорьем лежит город Богов – Лхаса? – подумал Герман. – Может ли произойти такое, что вскоре я вступлю под сень Поталы – таинственного дворца Далай-ламы, запретного для европейцев? Или выйдет иначе: а ну, как местное потешное войско завернёт экспедицию назад? Вот будет номер!»

– Поздравляю нас, господа! – отвлек от размышлений крик Шеффера. – Доблестные тибетские воины берутся сопровождать нас в столицу. Чему мы безгранично рады, не правда ли?

Ответили господа нестройно, но с великим облегчением. Вскоре столица Тибета неспешно и важно выдвинулась из-за поворота. Сверкающие золотые купола, похожие на свернувшихся клубком змей, лоснились от холодного солнца – подходило время полудня. Где-то вдалеке запел металлический гонг и, словно подчиняясь этому сигналу, налетевший порыв ветра полностью развернул знамя Третьего Рейха. Чёрный паук в белом круге удовлетворённо расправил лапы над Гималаями.

Крыжановский продвинулся поближе к яку-знаменосцу и следующему за ним Эрнсту Шефферу.

– Интересно, кто сейчас правит во дворце? Всё ещё Панчен-лама или тибетцы уже отыскали приемника почившему Далай-ламе XIII – как-никак с момента его смерти минуло почти шесть лет?..

Шеффер не ответил, зато слышавший вопрос агпа гаденько захихикал:

– Да-да, Панчен-лама очень хотел править Тибетом, так хотел, что, несмотря на трусость, даже решил покинуть свою нору и вернуться, но… мечта осталась лишь мечтой – чуть больше года назад, возвращаясь из десятилетнего изгнания, Панчен-лама скончался на границе Тибета. В Лхасе сейчас распоряжается регент, а ламы тем временем пытаются отыскать новое воплощение Далай-ламы. Только бесполезное это занятие: Тринадцатый Далай-лама – последний в истории Тибета.

Завершив тираду, агпа вновь принялся с неприступным видом грызть палочку.

– О чём это он? – спросила подъехавшая Ева.

– Предание о последнем Далай-ламе, – пояснил Герман. – Сомнительное сочинение, содержащее пророчество, будто тринадцатый Далай-лама – последний властитель Страны-в-кольце-гор, а сама страна после его смерти должна прекратить своё существование.

Все посмотрели на агпу, и тот, довольный вниманием, приосанился в седле, оглядел всех грозно и издевательским стариковским голосом загнусавил:

– Нашу страну окружат предатели – скоро! Изменники окажутся среди нас! Победоносные Отец и Сын сокрушены и пропадут без следа! Потеряны земли и власть наших Лакхангов и монахи распяты у скитов наших учителей! Устройство государства, измысленное Тремя Владыками Дхармы, сгинуло в водах невежества. Собственность тибетцев – высоких и низких – отобрана, а людей не осталось – кругом одни рабы. Все живые существа влачат нескончаемые дни страданий. Так вижу я! И так будет!

Далее монах заговорил уже собственным голосом:

– Вот что сказал Далай-лама перед тем как уйти в Бардо. Разве есть мудрость в его словах? Должен был напутствовать, а он взялся устрашать своих последователей. А пугать следовало врагов! Но не волнуйтесь – нынешний правитель Тибета примет вас. Это Радэнский настоятель, вызванный из монастыря в Лхасу. Его зовут Квотухту, живет он в раю Авалокитешвары…

Герман не сразу сообразил, что дворец Далай-ламы назван в честь оного рая.

– …Да, он обязательно примет вас. Но для начала рекомендую купить расположение придворных. Это всего лишь люди… Так вышло, что исполняющий в этих местах обязанности бога временно отсутствует. Запомните: регенту – дорогие подарки, а его людям – золото и мелкие побрякушки. Сейчас я отведу вас к дому одного моего друга, после чего на время уйду. Когда в том появится надобность, мы снова встретимся.

Подумал и кивнул.

– Обязательно встретимся.

Дом друга являл собой феодальный замок в миниатюре. Обнесенная каменной, выше человеческого роста, оградой усадьба могла запросто выдержать долговременную осаду. За громоздкими деревянными воротами, в тяжелой арке с пилястрами, ржали кони и курились травы: запахи того и другого смешивались в довольно специфичный аромат. Слуги провели гостей в предназначенные для них покои. Крыжановский осмотрел комнату – всё точно так, как в дневниках средневековых путешественников, ничего не изменилось. Время на этом краю света встало. Яркий карниз под потолком, широкое незастекленное окно, низкая дверь. Устланный цветными кошмами песочный пол. В рисунке орнаментов повторяется свастика. Справа от окна толстая короткая колонна из дерева. На ней, словно икона, стоит танка с изображением грядущего будды – Майтрейи. Даже удивительно, что до сих пор так редко попадалось это лицо – ведь грядущая за смертью тринадцатого Далай-ламы эра, согласно преданиям, принадлежит именно Майтрейи – Гневному Будде.

Разобравшись с поклажей, профессор вышел в коридор и, пройдя немного, оказался в настоящей оружейной зале небольших размеров но, тем не менее, завораживающей. Там он надолго задержался у стен с пиками и клинками причудливых форм. Сильнее прочего, внимание приковал посох со стальным набалдашником, выполненным в форме головы змеи, чьи блестящие изумрудные глаза, казалось, провожают всякого входящего до самого порога.

За оружейной светлел небольшой внутренний двор с чередой дверей, ведущих в хозяйственные и жилые помещения. Туда, во двор, в ожидании хозяина стекались европейские гости. Вслед за Германом появились Фриц и Вилли, неся за ручки один из тех ящиков, что составляли багаж экспедиции.

– Итак, подарки, – деловито изрёк Шеффер. – Думаю, доставать их самое время. Гауптшарфюрер, распакуйте, если вас не затруднит.

Сигрид Унгефух потянулся к висящему на поясе кинжалу в богатых кожаных ножнах и обнажил клинок. Герману бросилась в глаза гравировка на тусклом металле: "In herzlicher Kameradschaft, H. Himmler". Несколькими ловкими движениями эсэсовец вскрыл ящик и принялся извлекать из него завёрнутые в бумагу предметы.

– Сделаем так, – начал рассуждать Шеффер. – Вначале отберём самые значимые подарки для главы государства, а затем выясним, скольких его приближённых следует одарить, и разделим на это количество остальное барахло…

– Не следует забывать, что приближённые тоже разделяются по рангам, – вставил Краузе.

– Согласен, – кивнул Шеффер. – Думаю, наиглавнейшему лизоблюду мы подарим часы с кукушкой. Вещь большая, красивая, с громким боем, а кукушка там похожа не на птицу, а на дракона, но это потом, вначале – дары регенту…

Тем временем Унгефух освободил от бумаги большой рыцарский меч. Он не имел каких-либо украшений из благородных металлов или драгоценных камней, но любому, даже совершенно не разбирающемуся в оружии человеку, сразу становилось ясно: меч уникален. Извлечённый из ножен, он заиграл полированной сталью и тихо зазвенел в разреженном горном воздухе.

– Шикарно! – выдохнул оберштурмфюрер и, даже далекий от таких вещей Бруно Беггер уважительно крякнул. – Именно то, что надо!

К мечу начальник экспедиции добавил портативный радиоприёмник «Телефункен», пистолет «Вальтер», инкрустированный серебром и живописный портрет Адольфа Гитлера. Это для Квотухту. В пользу его чиновников пошли уже упомянутые часы с кукушкой, несколько карманных часов, музыкальная шкатулка с крутящейся балериной, большая охапка бус искусственного жемчуга и, конечно, несколько десятков золотых монет.

Хозяина феодального замка, в котором остановилась экспедиция, звали господин Калзан. Это оказался весьма упитанный человек лет пятидесяти, богато одетый и доброжелательный, только пахло от него не очень хорошо. Но на это никто особо не обращал внимания, поскольку господин Калзан оказал весьма существенную помощь в распределении подарков. По совету Германа, гостеприимного феодала-вонючку одарили кинжалом, похожим на тот, что был у Унгефуха, только без гравировки. Господин Калган покраснел от удовольствия, а когда Унгефух взял у него дарёный кинжал и легко разрубил им на две части большую серебряную монету, в умилении закудахтал как курица. Естественно, кинжал занял почётное место в оружейной зале, рядом со змеиным посохом.

До обеда профессор Крыжановский предавался «высокоучёной» беседе со своей прекрасной ассистенткой, при этом последняя отчего-то часто и заливисто смеялась.

От травяных палочек у алтаря вьётся сладкий дымок. На улице щебечет неугомонная птаха. Из окна можно рассмотреть крышу противоположного крыла усадьбы. Герману хорошо, он всеми силами старается задержать время, не дать ему нестись туда, где неизбежно ожидает тугой узел, связанный из противоречий, коими изобилует новая жизнь. Он с нежностью глянул на Еву. Одна его часть понимает: девушка ужасно устала с дороги, нужно проводить её до комнаты и оставить в покое, зато вторая – эгоистичная – половина нашёптывает другое: много ли ещё осталось впереди таких безмятежно счастливых моментов, как этот? Может, и не будет их вовсе, ведь таинственная цель экспедиции уже где-то рядом, и от этого сердце давит тревога. Но, всё же силы прервать разговор находятся, Ева смотрит с удивлением, а он, не поднимая глаз от пола, доводит девушку до комнаты и, пожелав приятного сна, спешит прочь...

У самого сна – ни в одном глазу! «Пожалуй, есть смысл прогуляться», – рассудил Герман здраво и, отодвинув тяжёлую створку ворот, вышел на улицы тибетской столицы.

Потала! Величественный дворец виден отовсюду в городе. Задрав голову, Герман как завороженный пошёл к нему, но вскоре споткнулся обо что-то и с трудом сохранил равновесие. Оказалось, что прямо посреди улицы расположился школьный класс, а споткнулся профессор об одного из учеников. Дети сидели парами на земле, поджав под себя ноги, и усердно писали что-то острыми палочками на табличках из влажной глины. Лицом к детям, в позе «лотос», с закрытыми глазами застыл учитель – монах в настолько драной одежонке, что агпа в сравнении с ним выглядел сущим денди с Бонд-стрит. Мальчик, ненароком ушибленный Германом, жалобно пискнул, личико его поплыло – вот-вот разразится плачем. Недолго думая, Герман сунул руку во внутренний карман и выудил блокнот, каковой таскал с собой на случай, если вдруг приспичит начать вести путевой дневник. Но до настоящего времени блокнот остался девственно чистым, а значит, как нельзя лучше подошёл для подарка мальчугану, с лица которого вмиг слетело плаксивое выражение.

«Вещица никчемная, но какая ей досталась величественная судьба – осушить слезу ребёнка!» – усмехнулся Герман.

Увы, блокнот увидали остальные дети. Учёба тут же была забыта, все повскакивали с мест и кинулись к щедрому чужеземцу, протягивая руки. При этом галдели так, что вывели из состояния медитации почтенного учителя. Тот немедленно добыл откуда-то палку и, что есть сил, принялся колотить ею по каменистой почве, призывая класс к порядку. Ну, чем не школьный учитель с указкой?! Дети, нехотя, угомонились, однако цепная реакция, вызванная актом дарения блокнота, и не думала прекращаться: откуда ни возьмись, набежали нищие, подобные алчным чайкам, и давай крикливо требовать милостыню. Герман в отчаянии зашарил по карманам, но ничего кроме «парабеллума», там не оказалось. Пришлось срочно ретироваться назад, к воротам замка. Поняв, что ничего не получат, нищие отстали, но одна старуха с большим горбом и кривой ногой упорно тащилась за неосмотрительным дарителем и при этом заунывно причитала. Когда до спасительных ворот замка Герману оставалось несколько шагов, нищенка неожиданно прекратила выть и сказала по-русски:

– Ну, здравствуй, Гера!

«Лилька! Ведьма! Сука!» – буря негодования, поднявшаяся в душе Крыжановского, выплеснулась наружу не громогласным рёвом, а сухим щелчком взведённого в кармане пистолета.

– О, гляжу, ты решил вернуть вещицу, отнятую у несчастного Ричи Голда, – нищенка протянула вперёд руку.

Но Герман не обратил на неё внимания, собственные же руки по-прежнему держал в карманах. Зло растягивая слова, он процедил:

– Хорошо выглядишь, дорогая!

– Не паясничай, я себе цену знаю, а весь маскарад нужен для защиты – признай во мне тибетцы английскую шпионку, проживу недолго – нас местные ненавидят больше, чем китайцев. Так что можешь перестать гонять шары в карманах, достаточно просто позвать прохожих, и мне конец.

Да, это действительно была Лилия Сокальская с её несравненной манерой держаться и выдающейся способностью воздействовать на сильную половину человечества.

– Как тебя зовут по-настоящему? – спросил Герман. – А то, знаешь ли, человечество до сих пор не выработало нарицательного имени для обозначения женской особи Иуды Искариота, и у тебя есть шанс восполнить пробел.

– Лили - Лайза - Ленор Беллоу, – не реагируя на тон вопроса, ответила женщина. – Так меня назвали при рождении. Во время службы в Интеллидженс сервис добавились имена Лили Сэнфорд и Лили Сен-Клер. Если твоё любопытство удовлетворено достаточно, давай уйдём с людного места, а то на нас начали обращать внимание, и это меня нервирует.

– Что, так сильно хочется доделать работу Пендлтона?

– Если бы хотелось, ты давно был бы мёртв! Я пришла поговорить…

– Да не знаю я цели экспедиции, не знаю! – перебил Герман. – Шеффер хранит её в секрете…

– Я и так в курсе, что немцы держат тебя за болвана, – в свою очередь перебила Лилия. – И сейчас, как дура, рискую жизнью, чтобы кое-что тебе пояснить, а не для того, чтобы спрашивать. Пошли за угол!

С этими словами «нищенка» развернулась и, весьма натурально подволакивая ногу, заковыляла вдоль забора, которым был обнесён замок господина Калзана. Герман двинулся следом. Зайдя за угол, Лили Беллоу, как она себя назвала, выпрямилась. У неё были ярко-зелёные глаза. Разве можно забыть их? Глаза-изумрудины старой гремучей змеи. Невозможное сочетание! Давно прожитое и давно решенное вдруг раскрылось кровоточащей раной.

– Иуда Искариот предал своего учителя и свою веру, Герман! – гневно сказала женщина. – Ты, удрав в Германию и отрекшись от великого учителя Сталина и от большевизма, больше моего похож на Иуду. Для меня же чекисты Блюмкин, Бокий и Харченко никогда не являлись своими. И большевизм – не моя вера, ведь я – офицер английской разведки, которого внедрили в гнездо мракобесов… За два дня до появления экспедиции Харченко в Мурманске я поступила на работу в краеведческий музей и, если бы не выполнила задание, не уничтожила Братство Башни, сейчас у Сталина была бы организация, подобная немецкой Аненербе… Страшно даже подумать! Не смотри так – Харченко кормился с рук убийцы твоего отца, и при каждом удобном случае лизал эти руки…

– А твой муж Николай, а тётя Наташа?! – остановил Герман скороговорку, напоминающую одновременно и обличительную речь, и исповедь.

– Брак с Николаем был вынужденным – для того, чтобы войти в Братство. Ты знаешь, я этого человека никогда не любила, но такова специфика профессии. А Наталья – не мой грех, на её счёт НКВД расстарался… Не смей меня осуждать, слышишь, не смей! Если на то пошло, я должна была и тебя ликвидировать, но не смогла! За это меня отстранили, а взамен послали Пендлтона. Но после его неудачи меня спешно вернули на службу…

– И ты отправила ко мне этого придурка Голда, а потом устроила засаду в горах?

– Ты очень грубо обошёлся с Ричи, у него теперь голос как у сифилитика…

– Что не мешает тебе с ним спать! – зная натуру собеседницы, уверенно предположил Герман.

– Да-а-а, ты сильно изменился, стал совсем другим..., каким-то твёрдым.

– Зато ты во всём прежняя, никаких перемен с тобой не сделалось, – отрезал Герман. – Одного не пойму – что тебе от меня надо? Вернее, не тебе, а твоим хозяевам? Я ведь просто учёный, который воспользовался предложением Эрнста Шеффера осуществить давнюю мечту – побывать в Тибете.

– Вопрос не в том, что от тебя надо нам, – вздохнула англичанка, а в том, что надо немцам! Не задумывался, на кой они тебя таскают с собой по горам, обихаживают со всех сторон, приставили эту бледную трепонему…, ты, кстати, её уже того, или ещё миндальничаешь по своему обыкновению?

– Прости, Лиля, я был с тобой не очень вежлив – забыл поинтересоваться здоровьем, но поскольку ты уже второй раз упоминаешь одну и ту же болезнь, начинаю волноваться. Позволь, я исправлю оплошность и спрошу – как ты себя чувствуешь?

– Действительно ты стал другим! Прежний Герман слыл тихоней…, выходит не ты её, а она тебя окрутила, сучка! Но это всё лирика, это всё потом, а сейчас речь о другом: немецкая прагматичность вошла в поговорку, следовательно, с тобой возятся не просто так. Не удивлюсь, если узнаю, что и тебя волнует причина такой обходительности немцев. Ведь так?

Герман кивнул.

– Всё дело в твоей ненаглядной Шамбале. Это никакой не миф, и где-то в горах есть вход туда. Мы, британцы, давно об этом знаем, но пока не смогли ни на сантиметр приблизиться, всё время что-то мешает. К сожалению, прежние ошибки ослабили наше влияние в Тибете настолько, что теперь, сам видишь, приходится появляться здесь не иначе как в маскарадных костюмах. Немцы пока ошибок не сделали, и складывается такое впечатление, что им не только не мешают, а, наоборот, благоволят какие-то высшие силы. Не возьму в толк, как швабы умудрились наладить контакт с «зелёными»…

– Какими ещё «зелёными»? – вырвалось у профессора.

– Даже этого не знаешь, тибетолог хренов? – изумилась собеседница. – Святая простота, да ты просто находка для разведчика. И я ведь докладывала руководству, что тебя нужно вербовать, а не ликвидировать, так нет же… Тупые ослы! Вот немцы и воспользовались случаем!

– Ты упоминала каких-то «зелёных», – напомнил Герман.

– Я о тех монахах, которые неожиданно напали на нас в горах и вызволили вашу проклятую экспедицию из ловушки. Они очень не любят, когда их называют «зелёными», а сами себя предпочитают никак не называть. Это такая ветвь религии бон, отколовшаяся от неё в давние времена. Веками они держались в тени, так что ничего удивительного нет в том, что ты о них нигде не читал. Сейчас, когда Тибетом правит регент, «зелёные» активизировались и смогли получить в стране преобладающее влияние. Но не стану отвлекаться, «Зелёные» сговорились с нацистами и, объединив усилия, стремятся проникнуть в Шамбалу. А ты у них вроде ключа – не ошибусь, если предположу, что всё дело в расшифровке свитков Блюмкина – они ведь так и назывались – «Ключ к Шамбале». Это то, что касается немецкого интереса. Теперь перейду к интересу британскому. Ни за что и ни при каких обстоятельствах мы не допустим, чтобы нацисты достигли цели. Экспедиция Эрнста Шеффера будет ликвидирована сразу после того, как укажет нам место, где располагается вход. Тебя решено пощадить… Не скрою, именно я убедила руководство принять такое решение, сославшись на то, что «Ключ к Шамбале» нам самим не помешает. В общем, считай это обычной вербовкой. Я не требую немедленного ответа, но он мне понадобится при следующей встрече. С советской Россией ты порвал, с нацистами тебя ничего не связывает, если не считать этой белой сучки, а я предлагаю тебе безбедную жизнь в свободной и прекрасной стране, возвращение дворянства, отнятого большевиками и осуществление заветной мечты о Шамбале. А, кроме того, себя. В общем, решай и будь осторожен – опасайся проклятого монаха, который всё время увивается вокруг.

Сказав так, Лили - Лайза - Ленор Беллоу снова сгорбилась и, хромая, двинулась прочь, громко бубня и причитая. Герман остался стоять у ворот – в сердце змеёй вползал страх. Не за себя – за Еву. Уж слишком хорошо изучена ведьмина натура бывшей любовницы, чтобы иметь все основания бояться. Но также он знал и собственную натуру – знал, что не сможет сейчас выстрелить в удаляющуюся сгорбленную спину.