16 мая – 12 июня 1939 года. Лхаса.

Обретённая книга заставила Крыжановского буквально прирасти к столу в доме господина Калзана. Теперь, в отличие от прочих участников «немецкого десанта», профессор выходил из комнаты буквально лишь для приёма пищи и по нужде. Про прогулки и говорить нечего. Какие могут быть моционы, когда на столе, рядом с исписанными блокнотными листами, словно птицы перед полётом, замерли страницы легендарного тибетского трактата!

Общался учёный в основном с Евой – лишь она одна могла отвлечь от работы. Девушка приходила каждый день точно в семь вечера и развлекала Германа рассказами о новых чудачествах разошедшегося от вседозволенности Бруно Беггера, об осадном положении, в котором оказались жители столицы, ибо антрополог, обмерив, наверное, всю тибетскую армию, теперь «охотился» за черепами гражданского населения. Горожане опасались появляться на улице. Беггера и помогающих ему эсэсовцев прозвали шидэ – вредными духами. Видно, зря бонцы кормили Беггера тормой – изгнать из неистового учёного злых духов не вышло.

Смеясь, Крыжановский назначил прекрасную фройляйн Шмаймюллер «глазами и ушами науки». Ева приняла игру, торжественно поклявшись обходить Лхасу по маршруту, проложенному для нее Германом, и каждый вечер отчитываться об осмотренных достопримечательностях.

Тем не менее, даже слушая восхищенные охи и ахи Евы о сакральных местах вроде монастыря Дрепунг, где жили правители Тибета до возведения Агван Лобсаном дворца Поталы, даже внимая восторженным речам о Красном дворце с усыпальницами восьми Далай-лам и двадцатиметровой статуей пятого Владыки Тибета, Крыжановский мысленно оставался со старинным пергаментом – задача слишком увлекла его. Если виденный Евой Тибет являл лишь бледную тень прекрасного мира с золотыми драконами и кровной враждой могущественных кланов, то «Путь в Шамбалу» был живым Тибетом – Страной-в-кольце-гор, которую еще не коснулся тлен современности, и которой ей снова предстояло стать на Закате времен. Писавший книгу если и не бывал в той стране, то доподлинно знал, что найдет в царстве Силы.

– Герман?

Увлекшись разбором текста, учёный прозевал момент, когда Ева обратилась к нему с вопросом о том, как продвигается работа над текстом.

В который раз девушка выслушивала от профессора извинения за невнимательность, и в который раз дулась. Вот только в глазах красавицы резвились бесенята, и на следующий день она опять являлась с «докладом». Все повторялось – будто в колесе Сансары.

– Ключ к шифру подбирать нужды нет, – отвечал Герман. – Чуть подкорректировать тот, что я использовал со свитками Блюмкина. Тут другая тонкость: читающий обязан глубоко вникать в смысл текста, ибо многие понятия имеют двоякое…, да что там двоякое – пять, шесть разных прочтений! Если ошибёшься, дашь неверную трактовку – всё, считай, пошёл в неверном направлении, которое обязательно заведёт в тупик. Вот смотри…

Герман зашелестел страницами, пытаясь отыскать для подтверждения своих слов какой-нибудь пример попроще, чтобы был доступен пониманию собеседницы.

– …Ага, нашёл! Помнишь то представление, которое показали нам тибетцы в горной деревне – про мудреца и глумливую дакиню? Здесь, в книге, про это тоже написано.

– Ужасно! – скривилась Ева. – Дикари, допускающие насилие над женщиной!

– Это лишь одна из трактовок, и притом – совершенно тупиковая. Но, если вернуться к отправной точке и взглянуть иначе…

Ева презрительно хмыкнула.

…То получим иной путь, – невозмутимо продолжил мысль Герман, – в качестве первого шага следует определить, что это было – забавный спектакль или действо, исполненное сакрального смысла. Взять нашего уважаемого Эрнста – как человек несведущий, он сразу определил для себя, что видит спектакль, пляски дикарей. Прочитал бы то же самое в книге – посчитал за миф, за бабушкины сказки. Таким образом, твоя реакция – тупиковая, поскольку она эмоциональна, а реакция Шеффера тупиковая, поскольку невежественная. Другое дело, если за дело возьмётся мудрец, ведь и книга, и боннские ритуалы рассчитаны на человека мудрого. А таковой сразу поймёт, что перед ним вопиющее несоответствие, нуждающееся в правильном осмыслении…

Герман остановился и потёр переносицу, но Ева немедленно вынудила его продолжить, спросив с изрядной долей скепсиса:

– И в чём же несоответствие?

– Противником дакини во всей этой истории выступал мудрый лама. Подчёркиваю, мудрый! Почему же мудрость не помогла достигнуть успеха? Напомню, его цель состояла в овладении знаниями, а не телом и жизнью дакини!

– Хорош мудрец!

– Верно, лама ошибся. Давай попробуем разобраться, где именно.

Ева наморщила носик.

– Он слишком сильно поддался гневу, – сказала она, подумав. – И не пожелал договориться с дакиней, когда представилась возможность.

– То есть, сам себе закрыл путь к цели. Если бы он поступил иначе, мог бы продолжить путь, – подтвердил Герман. – Вот в чём верное решение. И это – лишь одна из самых простых задачек в книге, а чем дальше, тем загадок больше, и тем они сложнее.

Ева пристально посмотрела на профессора и спросила:

– А что в конце?

– Шамбала, – улыбнулся Герман. – По крайней мере, я очень на это надеюсь.

В этот день, как и в предыдущий, он снова лёг спать далеко за полночь с красными глазами от тусклого свечного света и с пятнами чернил на руках. На самой границе сна и яви перед глазами проплывал образ Евы, и появлялось ощущение, что он чего-то не досказал сегодня. Обещал обязательно сказать завтра и провалился в забытье. Чтобы на следующий день все повторилось.

Эрнст Шеффер захаживал к Герману чаще Евы – по два-три раза за день. В остальное же время руководил работами по установлению радиосвязи с Берлином. В поведении оберштурмфюрера появилась нервная резкость и крайняя нетерпеливость. Он подолгу докучал Крыжановскому нудными и дилетантскими расспросами и постоянно торопил, будто не замечая, что учёный и без того трудится, не покладая рук.

Герман действительно торопился, хотя и понимал, что своей работой помогает враждебной ему и его стране фашистской Германии достичь Шамбалы. Московское руководство, конечно, не придавало данной теме большого значения – не зря же товарищ Кабулов в разговоре на Лубянке бросил пренебрежительное «шамбала-мандала». Но Крыжановский полностью отдавал себе отчёт в происходящем, а потому принял решение не говорить немцам о встрече на улицах Лхасы с Лили Беллоу в образе нищенки и высказанных ею угрозах, зато в решающий момент неизбежного противостояния между британцами и немцами использовать любую подвернувшуюся возможность в интересах СССР. На том его совесть разведчика успокоилась и позволила всецело отдаться увлекательному занятию расшифровки. Шамбала! Тайна и древность! Может ли существовать на свете что-либо более захватывающее? Приобретенная личность разведчика уснула на время.

В день успешной установки на одной из горных вершин вблизи Лхасы мачты ретранслятора на лице Шеффера появилась зубастая улыбка пирата, которая ещё сильнее расцвела, когда удалось связаться с Берлином, и в наушниках зазвучал едва слышный, но весьма характерный голос куратора Аненербе Генриха Гиммлера.

Рейхсфюрер в выспренних выражениях поздравил экспедицию с успехом, объявил, что Тысячелетний Рейх стоит на пороге великих и славных свершений, после чего передал микрофон уважаемому доктору Фридриху Гильшеру. Тот долго беседовал с Шеффером наедине, по окончании разговора с лица последнего исчезла улыбка, а её место заняло выражение озабоченности. Руководитель экспедиции стал ещё больше наседать на Германа, то требуя, то умоляя работать быстрее.

Теперь Крыжановский перестал появляться и в столовой. Видя такое дело, гостеприимный господин Калзан самолично взялся готовить для учёного саиба. Радушный хозяин варил наваристую тсампу или крупные пельмени-момо и вручал Еве. Кормить с ложечки профессора пока нужды не возникало, но в дальнейшем… Отстранённо перемалывая пищу челюстями, Герман заглядывался на тонкие ладошки фройляйн. Это тоже скоро стало почти традицией – ладошки милой фройляйн и еда хозяина поместья. Когда однажды выдался какой-то праздничный день и Калзан выгнал с кухни обеих жен, его стряпню испробовали все европейцы. После этого события Сигрид Унгефух объявил, что тоже готов принять участие в расшифровке тибетских каракулей, чтобы и его, подобно Крыжановскому, каждый день потчевали подобными яствами.

В один из дней начальник экспедиции Эрнст Шеффер также принёс Герману блюдо собственного приготовления.

– Пей, – сказал он, протягивая профессору рог, наполненный мутной красной жидкостью.

Герман, думая, что там вино, машинально глотнул, но тут же поперхнулся и принялся отплёвываться.

– Что это за гадость? – застонал он, борясь с приступом рвоты.

– Кровь орла – истинный арийский напиток, – невозмутимо ответствовал Шеффер. – Придаёт человеку зоркость и мудрость – как раз то, в чём ты сейчас нуждаешься. Я специально добыл двух могучих грифов! Кстати, оба, можно сказать, звёзды кинематографа. Мы тут сняли на плёнку замечательный обряд местных похорон… Да ты, наверное, с этим ритуалом знаком: тело покойного выставляется на открытом месте, чтобы его склевали птицы. Наша парочка грифов отличилась особо – видимо, сильно проголодалась…

Герман в ответ лишь застонал.

– Что, не по вкусу? – язвительно спросил Шеффер. – Давай сюда.

Он схватил рог, осушил до дна и, утерев бороду, пообещал:

– Сегодня не настаиваю, но с завтрашнего дня, если не покончишь с текстом, прикажу Унгефуху насильно тебя поить…, не надо возмущённых взглядов – этого требуют интересы Рейха. Ладно, ладно, пошутил я. Пойми, дружище, нет больше сил ждать, да и начальство наседает так, что не вздохнёшь…

Когда Шеффер ушёл, Герман некоторое время пребывал в раздражении по поводу выходки начальника экспедиции, а потом махнул рукой и продолжил работу. К следующему утру он не закончил, зато к обеду второго дня вышел из комнаты. Вид учёный имел опустошённый и безрадостный.

По крыше пронзительно колотил дождь, издалека доносилось слабое рычание: то мелководная Ки-чу, набрав силы, норовила выйти из берегов и затопить бедняцкие кварталы. В закрытые ставнями окна периодически бухали тяжелые порывы ветра.

– Какое сегодня число? Эрнст, какое сегодня число?! – спросил Герман.

Поднявшийся навстречу Шеффер ответил медленно:

– Одиннадцатое июня, – и язвительно добавил. – Что-то случилось? Куда-то опаздываешь?

– Поздно!!! – Крыжановский опустился на тахту. – Слишком поздно!

Шеффер бросил внимательный взгляд на присутствующего при этой сцене господина Каранихи, и пригласил Крыжановского на веранду, открытую порывам ветра и косым струям дождя.

– Рассказывай…

– Поверь, Эрнст, я спешил как мог. Если хочешь знать, не будь десятилетней кропотливой работы над тем – первым – трактатом, этот вообще расшифровать не удалось бы. Подозреваю, никто другой…

– Да ты не оправдывайся, толком говори! – взволнованно потребовал Шеффер.

– Там море условий и условностей, но это ерунда, главное – 22 июня войти в некий тайный лабиринт и пройти его до окончания того же дня. Дата взята не с потолка…

Шеффер снова перебил:

– Солнцестояние, я в курсе – знаком с солярным календарём.

– Вот именно, в книге этот день зовется Началом Чёрного солнцеворота.

– Не вижу повода для волнений, – Шеффер пожал плечами, затем пристально поглядел на Германа и махнул рукой:

– А, теперь уже можно сознаться, где находится вход в лабиринт, мне известно. До «дня Икс» точно достигнем места…

– Ты бы дослушал до конца, а затем делал выводы – есть повод волноваться или нет, – на этот раз пришёл черёд Крыжановского перебить собеседника. – До того, как лезть в лабиринт, нужно ещё кое-что сделать, а именно – в определённой последовательности посетить восемь монастырей, которые находятся в разных концах Тибета, и в каждом провести определённый ритуал, что позволит получить ключевые данные, без которых Лабиринт не пройти. Теперь, видишь, к сроку никак не поспеть – придётся ждать следующего года, а до того побывать в монастырях.

Эрнст Шеффер издал смешок.

– Думаешь, я не учёл временной фактор? Ошибаешься, дружище: надеюсь, ты не забыл: я ведь третий раз в здешних местах! А вот попытка пройти лабиринт будет только вторая…

Шеффер посмотрел на Германа и, удовлетворившись произведённым впечатлением, спросил:

– Ты про профессора Кона слышал?

Крыжановский кивнул, и Шеффер продолжил.

– Этот Кон сумел расшифровать древние деревянные таблички рода Вилиготис. Помнишь, мой духовный наставник показывал тебе одну из них? Там есть месторасположение лабиринта.

– Где сейчас профессор Кон? – зло спросил Герман.

– Теоретически, – ухмыльнулся Шеффер, – уважаемый профессор блуждает где-то посреди лабиринта, а практически – давно уже умер от голода, ведь прошло более двух лет, как он туда вошёл. Ну, да тебе самому скоро представится возможность пролить свет на судьбу этого замечательного иудея, который так мечтал обрести арийство, что рискнул поставить на карту собственную жизнь.

– Полагаешь, я соглашусь? – всё так же зло поинтересовался Герман.

– А разве нет? – нарочито удивился Шеффер. – У Кона и десятой доли твоих сведений не было. О существовании обоих трактатов, которые ты расшифровал, он знал лишь понаслышке, точного порядка следования ритуалов не ведал, но всё равно вошёл в лабиринт. А тебе и карты в руки – неужели остановишься, когда Шамбала так близка? Не поверю!

– Стоп, а тебе откуда известно про монастыри и про ритуалы?

– От коллег нашего уважаемого агпы. Про трактаты о Шамбале я тоже от них узнал ещё до появления твоей статьи в журнале. Открою секрет: я с этими ребятами подружился в прошлой экспедиции, правда, тогда были другие люди, это сейчас агпу прислали. Эх, молод я тогда был, нетерпелив, не понимал, что надо тщательно готовиться, прежде чем начать действовать, вот и послал Кона наобум…, кстати, тебе точно удалось выяснить правильную последовательность?

Герман ответил утвердительно, а затем добавил:

– Но в данном случае, как я сказал, тщательная подготовка дала обратный эффект – мы упустили момент, теперь ждать больше года.

– А вот и нет, – хитро улыбнулся Шеффер. – Как думаешь, зачем мне понадобилось, чуть ли не на собственном горбу, тащить на гору вон ту штуковину?

Он указал туда, где на вершине горы возвышалась мачта ретранслятора с намокшим и оттого обвисшим германским флагом на самом верху, и пояснил:

– Нам не потребуется поочерёдно посещать монастыри, всё сделаем одним разом: отправим на места людей, снабжённых радиопередатчиками, и нужные данные будут у тебя в «час Икс». Ну что, убедил? Да ты не сомневайся, я бы вместе с тобой пошёл в лабиринт, если бы можно было вдвоём.

«Двум людям действительно нельзя, так написано, – думал тем временем Герман. – Эрнсту об этом агпа, несомненно, сказал. Ритуалы в монастырях, конечно, его монахи проведут – небось, специально обучены для этого дела. Надо же, как всё продумано – до мелочей! Интересно, кто позаботился – Эрнст или его учитель Гильшер? Гильшер, конечно, Шеффер – организатор, энергии у него – хоть отбавляй, зато умом не блещет. Иначе бы догадался, что англичанам давно известна его истинная цель и не устраивал бы глупых представлений. Но нет же – и Беггера с гипсом понукает, и Краузе с камерой. Вон, Ева рассказывала, в городе все радостно говорят про великого короля Гитлера, который даст тибетской армии оружие. Так что немецкая машина дезинформации работает на всю катушку. Увы, вхолостую».

– Пойдём, покажу кое-что, – подмигнул Крыжановскому начальник экспедиции.

Он привёл учёного в одну из дальних комнат, каковая оказалась оборудованной в радиорубку. За аппаратурой, нацепив наушники, устроился герр Краузе. Напротив, у стены, находилось странное устройство, отдалённо напоминающее велосипед, только без колёс. Устройство оседлал один из слуг господина Калзана, и усердно накручивал педали.

– Это что ещё за механизм? – удивлённо воскликнул Герман.

– Детище компании «Сименс», педальная динамо-машина – незаменимая вещь в путешествии! – с гордостью объявил руководитель экспедиции. – Вырабатывает энергию для зарядки аккумуляторов…

«Похоже, это она и есть – машина дезинформации, – усмехнулся про себя Герман. – Не гипс для Беггера и не плёнки для Краузе, а куча разной радиоаппаратуры – вот что находилось в тех многочисленных запечатанных ящиках, которые мы пёрли через все Гималаи и которые с немыслимым рвением защищал Сигрид Унгефух».

Краузе заметил вошедших, вскочил, отчего с головы его слетели наушники, и бодро отрапортовал:

– Оберштурмфюрер! Наш друг сообщает, что к утру он и его люди будут здесь. С собой они везут Вилли, который совершенно выздоровел и готов к дальнейшей службе.

– Своевременно! – обрадовался Шеффер. – А ты, Герман, боялся не успеть: смотри, сама Судьба нам благоволит. Передай, пусть поторопятся, мы выступаем сразу, как только дождёмся их прибытия.

Последнее указание относилось уже к Краузе, который незамедлительно бросился его выполнять.

– Ты не представляешь, как мне надоело сидеть без серьёзного дела, – объявил Шеффер, лишь только они с Крыжановским покинули радиорубку. – Будь проклята Лхаса, будь проклят этот дом с дикими рожами его обитателей! Но ничего – теперь задержке конец, завтра же в путь! Плевать на дождь и ветер – пусть хоть все земные стихии ополчатся – безразлично, мы выступаем в Шамбалу! Но, пойдём же, я горю нетерпением узнать всё, что тебе удалось выжать из той книги.

Вскоре, затворившись в комнате начальника экспедиции, учёные склонились над картой Тибета. Разложив свои записи, Крыжановский принялся объяснять:

– Итак, ритуалы следует проводить в строгой последовательности. Первым идёт монастырь Ганден. Вот он, на карте, в полусотне километров от Лхасы. Далее следует самый первый из появившихся в Тибете буддистских монастырей – Самье-Гомпа, это тоже недалеко от столицы, потом Пелкор-Чёде в Гьянтсе, Ташилумпо в Шигатсе, затем снова возвращаемся к Лхасе, в десяти километрах от которой находится монастырь Сэра, после этого следуем в долину верхнего Инда, там Ламаюру, и, наконец, возвращаемся в столичный храмовый комплекс Поталы. Места, где сейчас стоят монастыри, как ты понимаешь, выбраны их строителями неслучайно – эти места никогда не пустовали. Не могу сказать, что именно находилось там в незапамятные времена, но средневековые геоманты отождествляли весь Тибет с телом огромной демоницы-дакини. К примеру, считается, что Потала стоит там, где у дакини сердце, а монастырь Джоканг – где влагалище. На том месте раньше находилось озеро, но царь Сонгцен Гампо велел озеро осушить и построить монастырь.

– Понимаю, – задумчиво произнёс Шеффер. – Нечто похожее говорил Кон, однако, у него не было последовательности, действовал он, как на ум взбрело. Но кое-что я не могу взять в толк – ни тогда этого не понимал, ни сейчас – каким образом ритуалы могут помочь при прохождении лабиринта.

– В числе факторов, которые затрудняют прохождение лабиринта, наиболее серьёзным является наличие так называемых узлов, – начал объяснять Герман.- Узел – это место, где сходятся несколько ответвлений. Идя наобум, достаточно один раз ошибиться с выбором пути и, считай, никогда не найдёшь выхода. Совершив ритуал, мы получим ответ, как сориентироваться в том или ином узле. В книге записано, что узлов – восемь, столько же, сколько монастырей.

– Да, пожалуй, лучше сам лезь в проклятый лабиринт, лучше сам! – нарочито ужаснулся Шеффер. – Ладно, сегодня ты сделал большое дело, иди, выспись, завтра в путь.

Наутро Герман проснулся поздно и обнаружил, что весь внутренний двор феодального замка Калзана кишит людьми. То прибыл агпа и привёл с собой не менее пяти десятков монахов – таких же неопрятных, как сам. У каждого из монахов имелась при себе длинная дорожная палка и котомка для путешествий.

Участники экспедиции, включая присоединившегося к ним Вилли, завтракали внизу, в общей комнате. Германа встретили приветственными криками, а когда Шеффер взялся аплодировать, все, включая Унгефуха, дружно поддержали это начинание.

Во время завтрака Шеффер поглощал пищу нервно, большими кусками, и всё время говорил. То отдавал указания, то разъяснял и без того понятные вещи – в общем, терзался жаждой деятельности.

– Мы по-прежнему должны соблюдать скрытность. На карту поставлено слишком многое: Германия и фюрер не простят, если мы совершим ошибку сейчас, когда цель так близка, – данную параноидальную идею он повторял на разные лады.

Очевидно, именно эта идея легла в основу плана дальнейших действий. Шеффер уже заявил руководству Тибета, будто экспедиция возвращается в Германию. В честь убытия гостей, регент Квотухту обещал устроить военный парад. Покинув столицу Тибета, Шеффер собирался затаиться в укромном месте среди гор. А, выждав время и удостоверившись в отсутствии вокруг подозрительной деятельности, начать выполнять дальнейшую миссию. Беггеру и Краузе надлежало тайно вернуться в Лхасу, где в доме Калзана осталась полностью оборудованная радиорубка. Вместе с названной парочкой, в город возвращалось с десяток монахов – для проведения ритуалов в Потале и окрестных монастырях Ганден, Самье-Гомпа и Сэра. В свою очередь, Карл, Вилли, Фриц и Эдмонд, также в сопровождении монахов, направлялись в дальние монастыри, указанные в списке Германа. Эти группы снабжались портативными рациями чемоданного типа с достаточным количеством аккумуляторов. Что касается самого Шеффера, а так же Крыжановского, Евы и Унгефуха, то им предстояло то, что Шеффер пока держал в секрете. Для защиты с ними отправлялся и маленький агпа с двумя десятками приверженцев.