24 июня 1939 года. Тибет.

Обладательницей примечательного голоса оказалась ни кто иная, как приснопамятная госпожа Шурпанакха, которую Герман лишь мельком видал на симпозиуме в Берлине, зато вспоминал с тех пор неоднократно. Особенно въелись в память глаза – чёрные, жгучие – под стать голосу. Увы, внешность старухи подкачала: скрюченное тело, тёмная, в многочисленных пятнах, морщинистая кожа, узловатые пальцы, стискивающие кривую клюку. Право, жизнь человеческая слишком коротка, чтобы успеть так состариться. Рядом со старухой застыла фигура господина Каранихи.

Бабка, между тем, продолжала разглагольствовать:

– Думала, при смерти человек, в бреду мечется. Иду-поспешаю, мази-отвары несу, вдруг, чу-у, из окна мужеский хохот: га-га-га, а следом девчоночий: хи-хи-хи. Правильно люди говорят: любовь – лучшее средство от всяческой хвори. Поинтересуюсь, что тебя так рассмешило, ракло, чай, с переломанными рученьками-ноженьками не шибко на смех разбирать должно?

Герман поглядел на Еву – та успокаивающе улыбнулась, мол, старухе вполне можно доверять.

– Спасибо вам, матушка, – сказал профессор благодарно. – За лечение спасибо и за участие, но в особенности – за то, что дышу! А смеялись мы над тем как немцы, русские и англичане пытаются водить друг друга за нос, а в результате сами оказываются в дураках.

– Смотри, какой вежливый выискался, – крякнула бабка. – Только учти, за то, что дышать заставила, благодарить не надо – долг на тебе! А кто пока в дураках сидит – это бабушка надвое сказала. Знаешь сказ про смех без причины? Раз по дурости навредил, придётся уж расстараться и исправить содеянное. Ты – человек учёный, профессор, небось, слышал про закон кармы? То-то же! Кто просил Узелок развязывать?

– Какой такой узелок, матушка? – подивился Герман.

– Правильный такой Узелок, дило! Его иначе ещё лабиринтом называют, – старуха стукнула об пол клюкой. – А я, старая, тоже хороша: привыкла к мысли, что узелок испокон веку развязать никому не удавалось – мечами рубили, это да, а головой – ни в жисть, вот и поплатилась, переиграл меня проклятый Антихрист и Крокодил!

– Матушка, вы говорите загадками, я не совсем понимаю…

– Беда в том, что Крокодил в тебе не ошибся, а я так всякий раз ошибаюсь, – вместо ответа зло буркнула старуха. – Вот и нынче – думала, вежливый, а ты пожилому человеку даже присесть не предложил, или не заметил какие у меня ноги больные?

Герман спохватился, дёрнулся на лежанке, но изломанное тело так взорвалась болью, что вместо извинений из уст вырвался лишь глухой стон.

– То-то же, – злорадно ощерилась Шурпанакха. – Думал, раз у самого нигде не болит, значится, и о других думать не след? Одним словом – дило, дурак, хоть и профессор!

– Герман, ещё раз шевельнёшься, и я тебя привяжу к лежанке, – пообещала Ева.

А вредная старуха, поддерживаемая под локоть безмолвным господином Каранихи, медленно и с усилием дотащилась до лавки, кряхтя, опустилась на неё, расправила тёмные свои одежды, длинным, отвратительным языком облизала губы и давай бубнить под нос:

– Только такой неприкаянный и мог Узелок распутать: между миров он застрял, между жизнью и смертью побывал, между добром и злом потерялся, между богом и чёртом толком не выбрал! Ни то, ни сё, Дурак, одним словом или Джокер, по-современному! Порядочный игрок на такую фигуру ставку делать не станет, нипочём не станет, порядочному игроку сия фигура – лишь помеха. Ну, да ладно, вражьей силе сослужил службу – значится, и мне послужит исправно.

Герман жадно слушал, но, сколько ни пытался, смысл бабкиных слов уразуметь так и не смог. А старая карга, видимо, убедив саму себя в чём-то одной ей ведомом, удовлетворённо высморкалась в неожиданно чистый платок и объявила:

– Вот теперь можешь спрашивать. Всё скажу – ничего не утаю, да наставлю как надо. Видит бог, тяжёлое дело предстоит – Черепаху назад воротить, это тебе не в картишки перекинуться на десяток щелбанов. Спрашивай, не стесняйся!

Возможно, стоило начать расспросы с того, о чём говорила перед приходом Шурпанакхи Ева, тем более, что под Антихристом старуха, конечно, понимала не кого иного, как Гильшера. Но Герман ведь был профессором и доктором наук, следовательно, обладал правильной методологией извлечения знаний из окружающего мира. А потому начал с простого:

– Позвольте поинтересоваться – кто вы, матушка, как вас звать-величать и откуда русский язык знаете? Согласитесь, не самый распространённый в данной местности язык…

– Когда-то давно звали меня Еленой, – ответствовала старуха. – Правда, уж позабыла, когда слышала это имя. Еленочка, так он меня называл! Да, Еленочка! А нынче прозываюсь Шурпанакхой. Только в матушки я тебе совсем не гожусь, ракло, не тот возраст, а ведь в прежние времена слыла писаной красавицей, не хуже твоей Евы. Он из-за меня совсем голову потерял, в самое пекло полез Антихриста воевать…

– Кто – он, ма…э-э-э, госпожа Елена?

– Предок твой, – вздохнула старуха. – Максимушка. Любил меня крепко, да я предпочла не счастье человеческое, а высшее знание…

– Бабушка Елена, позвольте мне вас так называть – сколько же вам лет? – изумился Герман. – Ведь Максим Крыжановский – современник Кутузова и Наполеона.

– Бабушка, говоришь? – хихикнула старуха. – А что, вполне могла бы быть бабушкой твоей бабушке, так что называй смело, от меня не убудет. А век мой долгий, как полтораста лет стукнуло, так перестала считать. Оно ни к чему уже – годы считать. Всё одно не помру, пока партия не сыграна или пока преемник не явится.

Германа бросило в пот, кровь забурлила в жилах, откуда-то нахлынуло воспоминание: закрыв собой женщину, он стоит с саблей в руке, против него – сама Смерть. А женщина – эта самая цыганка Елена, только молодая и невероятно красивая! Стоп, ведь то не его, Германа, воспоминание… Хотя, вне всяких сомнений, событие подлинное, имевшее место в действительности, в далёкой действительности… Дежа вю! Своя-чужая память, как у Вилигута!

Елена, пристально понаблюдав за Крыжановским, повернулась к Еве и сказала по-немецки:

– Смотри, не повторяй чужих ошибок. Если на одной чаше весов будет лежать Любовь, а на другой чаше – весь мир, выбери Любовь, не ошибёшься.

– Не ошибусь! – твёрдо пообещала Ева.

Престарелая красавица, погрозив ей пальцем, сварливо произнесла:

– Но помни наш уговор, девочка, твоим он станет только когда Черепаху вернёт, а до тех пор он – мой!

Герман терпеливо дождался, когда старуха снова обратит на него внимание, и напомнил о той части вопроса, что пока осталась без ответа:

– Кто вы, бабушка Елена, человек или тоже Высшее существо?

– Человек, ракло, человек. А что касается Высших сил, твоя правда – я в услужении у них состою, только никогда за свой долгий век никаких высших сил не видала и даже не разговаривала с ними. Нас, таких, называют Носителями. Наверно за то, что несём тяжкое бремя защиты человечества от него самого… На симпозиуме ты очень красиво говорил про прежнее человечество – то, которое было до Потопа. А что с ним стало, знаешь? В Святых книгах всё написано, да нынче никто уже мудрых книг не читает, все своим скудным умом желают жить, словно дети, норовящие вырваться из-под родительской опеки и поскорее набить шишек! Но на то есть мы, Носители: где соломки постелим, где камешек острый уберём…

– То есть, занимаетесь тем, что скрываете от людей истинное знание? – констатировал Герман, вспомнив, сколько раз сетовал на существование некой непонятной и злонамеренной силы, препятствующей научному поиску в определённых направлениях. Несомненно, сейчас перед ним находилась именно та самая сила – глумливая дакиня, которую так ненавидели агпа и его приспешники.

– Не истинное, а опасное знание, дилорро! – возмутилась Елена-Шурпанакха. – И не скрываем, а бережём. Неужели, полагаешь, будто теперешние люди умнее допотопных? Да попадись вам частичка древней силы, тут же обратите её против себя самих. И ни на мгновение не засомневаетесь, ни одной секундочки не станете раздумывать.

– Госпожа Шурпанакха! – вмешалась до сих пор молчавшая Ева. – Нельзя ли перейти на немецкий – почти ничего не понимаю, а мне ведь тоже интересно…

– Прости, девочка, – выполнила просьбу старуха. – Очень уж хорош русский язык, он мой самый любимый из всех, вот и увлеклась.

– Простите, бабушка, но это похоже на средневековое мракобесие, когда науку всячески зажимали, а учёных жгли на кострах, – тоже заговорил по-немецки Герман. – Я, как человек науки…

– Добыл для Крокодила «Вселенскую Черепаху»! – сурово каркнула Носительница.

– Но это же просто мандала, – возразил Герман. – Раньше я подобных много видал.

– «Просто мандала» – как же! – закричала старуха. – Небось, слышал, что мир зиждется на Черепахе, только не верил, смеялся, поди, га-га-га! Человек науки он! Дурак ты, вот кто, дило! Знаешь такое слово – «схема»? Даже чтобы пошить ту одежду, что на тебе, нужна схема, а для создания мира, думаешь, не нужна схема? Ещё как нужна! Твёрдая схема, прочная как панцирь черепахи. Потому так и называется!

– Не может быть! – прошептал Герман, чьё мировоззрение всячески пыталось отторгнуть имплантант «черепашьей мудрости» госпожи Шурпанакхи.

– В давние времена, – не обращая на профессора внимания, продолжала старуха, – первый Носитель – гуру Падма избрал Тибет для великой цели. Здесь, на Крыше Мира, он укрыл в тайных местах двадцать один предмет, необходимый для того, чтобы можно было вновь создать Мир, если люди по глупости его разрушат. Главная миссия Носителей состоит в хранении этих предметов, а не в том, чтобы мешать вашей науке. Предметы заключают в себе великую силу, и добраться до каждого из них можно лишь через Лабиринт – развязать Узелок, если по-простому. Пытались многие, но смог ты один, дилорро. Я не виню тебя – проклятый Крокодил и меня, старую, переиграл: выманил все Козыри, а напоследок ударил Джокером, который ты и есть. Более того, чтобы я не могла в свою очередь применить Джокера, он решил попросту тебя убить. Но тут просчитался – не по правилам такие ходы, а правила нарушать никому не позволено, вот ты и оказался живой.

– Что это за игра такая, – спросил Герман, – в которой мне отведена роль то ли Дурака, то ли Джокера?

В ответ старуха назидательно подняла палец и сказала:

– Любая игра – ни что иное, как схема жизни, а жизнь, в свою очередь, не более чем игра. И в той игре у каждого из нас – своя роль. Твоя роль отныне состоит в исправлении содеянного. Для этого придётся вернуться в Германию и вступить в бой с Крокодилом-Гильшером.

– Почему вы его называете то Крокодилом, то Антихристом? – поинтересовалась Ева.

– Природа у него такая! – гневно вскричала Носительница. – Холоден, силён, зубаст, хитёр! Таких, которые, замахиваясь на мировое господство, вступали в Игру, всегда хватало. Но этот – всех прежних превосходит. Он каждый свой ход выверяет до мелочей, схемы использует только те, что уже были испробованы когда-то и привели к успеху. Не выйди промашки с убийством твоего Германа, Крокодил уже выиграл бы партию. Но теперь у меня появился шанс, и я сделаю ход! Свой – решающий – ход в Игре!

– Бабушка Елена, вы так говорите, будто я не живой человек, а просто игральная карта, – возмутился Крыжановский. – Даже согласия моего не спрашиваете! Ради чего мне лезть в пасть к этому вашему Крокодилу? Да и как с ним воевать – я ведь не солдат, а учёный, к тому же, все кости переломаны – еле-еле душа в теле?! Неужели у вас, кроме меня, больше людей нет? Не поверю!

– Люди есть, Козырей не осталось! – развела руками Шурпанакха. – Но ничего, один Джокер сотни шестёрок стоит, или ты забыл, как играючи расправлялся с врагами и преодолевал препятствия? Но не в том твоя главная сила, не в том! Все постоянно в тебе ошибаются: Крокодил – и тот ошибся, вот в чём сила. Так что мы тебя подлечим, на ноги поставим и благословим в путь-дорогу…

– А если откажусь?

– А ты мощь Крокодила видал? Армию его? – прищурилась старуха. – Как думаешь, на кого та армия двинется в первую очередь? Да любой ребёнок тебе скажет, на кого!

Здесь Герман отчётливо вспомнил и парад к юбилею Гитлера, вспомнил и слова той неизвестной девочки в поезде, которая перед самым отправлением убеждала пионервожатую Зою Павловну в неизбежности войны с Германией. От воспоминания тут же куда-то подевались все возражения, а в голове прозвучало жёсткое и бескомпромиссное: «Вперёд, и с песней!».

– Зачем Гильшеру Черепаха? – спросил он.

Старуха явно обрадовалась деловому тону вопроса, и тут же начала пояснять:

– Сила собранных вместе предметов Падмы столь велика, что позволяет разрушить и вновь создать мир. Но каждый предмет в отдельности обладает лишь малой частью силы. Черепаха даёт основу, твёрдость: любое начинание обладателя этого предмета становится непреходящим – вздумай он создать государство или религиозное учение, таковые останутся незыблемыми на тысячелетия…

При этих словах у Германа немного отлегло от сердца, подумалось даже: «И только то?». Увы, пришедшее облегчение оказалось весьма мимолётным, потому что Носительница продолжила свою мысль:

– …Это ровно полбеды. Вторая же половина заключается в том, что Крокодилу сейчас везут ещё один предмет Падмы – «Колесо Удачи», дающее перемены. Само по себе Колесо позволяет лишь… ну, там, измениться человеку так, чтобы окружающие перестали его замечать, или в картишки неизменно выигрывать, и то до тех пор, пока другие игроки не заподозрили нечестную игру и не побили… Впрочем, в драке побеждать тоже позволяет. Как видите, от Колеса проку немного. Но соединённые вместе, Черепаха и Колесо приобретут огромное могущество – с их помощью станет возможным по своему усмотрению менять законы, на которых стоит мир. Что именно сотворит Антихрист, можно лишь гадать: к примеру, стоит захотеть, и его армия никогда не узнает неудач – любое, даже глупое решение военачальников приведёт к победе, оружие никогда не сломается, погода – и та встанет на сторону такой армии. Зато все неудачи достанутся противнику: случайные пули станут косить его генералов, приказы вовремя не придут в войско, ибо окажется, что телефонные провода перегрызли крысы, река разольётся не иначе как в самый неподходящий момент, при наступлении.

– Это «Колесо удачи», которое делает человека невидимым, – нарушила молчание Ева, – оно ведь находилось у зелёных монахов, не так ли?

– Так и есть, – согласилась Шурпанакха. – Многие века Колесо хранилось у Зелёных братьев, а теперь они по одну сторону с Крокодилом. Спросите, кто такие Зелёные братья? В незапамятные времена среди Носителей произошёл раскол, так что братья – просто кучка предателей, завладевшая предметом силы.

– Скажите, бабушка, а что другие предметы? Из переписки Максима Крыжановского с Фёдором Толстым мне известно о Книге Судьбы…

– Ну, раз известно, то скажу, – глаза Елены прояснились от воспоминаний. – Книга Судьбы даёт равновесие. Она не позволяет раскачивать мир, а если до такого дела находится охотник, Книга даёт возможность Игры, где проигравший получает щелчок по носу.

– Так если Книга у вас, может, и Гильшера можно щёлкнуть? – с надеждой спросил Герман.

– А я что пытаюсь сделать, по-твоему? – возмутилась старуха. – Или в карты никогда не играл? Вот тобою я и надеюсь щёлкнуть по наглому Крокодильему носу!

Герман надолго замолчал, пытаясь осмыслить услышанное. Легенду о Падме и его двадцати одном терма-сатэр он знал и раньше, но мало ли какие поверья существуют у народов мира! А оно – вон как!.. Картина мироустройства по версии бабушки Елены выходила ещё бредовее, чем та, которую излагал на симпозиуме Карл-Мария Вилигут. Вот бы представители официальной науки послушали эти бабушкины сказки!

– Что замолчал, Герман? – напомнила о себе старуха. – Неужели больше вопросов не осталось?

– Да как-то в голове не укладывается то, что вы порассказали, вот и молчу, – честно признался профессор. – Ни с научной точкой зрения, ни даже с христианством все эти карточные игры и волшебные предметы не согласуются…

– Вон про что вспомнил?! – деланно возмутилась Носительница.- А чего ты про научную точку зрения не думал, когда в Лабиринт за Шамбалой лез? Наука начисто отрицает саму возможность существования Шамбалы, но ты её всю жизнь ищешь. И о христианстве прежде не заботился, иначе не стал бы апологетом чужой – тибетской – веры, в то время как собственная попрана на родной земле. А о сотворении мира везде одинаково говорится. У тибетцев мир сотворили предметы и свитки, а по Библии – Слово. Но ведь Слово состоит из букв, а этих букв в еврейском алфавите ровно двадцать одна – столько же, сколько предметов Силы.

– Выходит, всё же, тибетские ламаисты ближе к Истине?

– Выходит, ты – Дурак и слепец, – сварливо объявила Елена. – Про таких, как ты, даже притча есть. Пять слепцов подошли к слону, желая выяснить, каков он на самом деле. Первый нащупал хвост и крикнул: слон подобен верёвке. Второй схватился за хобот и возразил: слон толще верёвки, он подобен удаву. Третий дотронулся до ноги и, обозвав первых двоих глупцами, объявил: слон толще удава, он подобен дереву. Четвёртый, похлопав зверя по боку, поднял остальных на смех и изрёк: слон тоще дерева, он – как живая гора. А пятый долго тёр слоновий бивень и, наконец, решил: товарищи просто издеваются над ним. Отсюда следует, что все пятеро правы, а равно и то, что ни один из них неправ. Божественную природу способна осязать только Душа человеческая. Но она во время земной жизни заключена в бренную оболочку, каковая не обладает органами чувств, необходимыми для постижения высших истин. К счастью, есть Вера, данная не для изучения Бога, но для единения с ним. Глупы и слепы те, кто начинает спор – чья вера более правильная, ибо самая правильная вера – это вера отцов, ей и нужно следовать. А ты за Шамбалой гонялся, да ещё не будучи туда званым.

– Так она хоть существует, Шамбала? – уныло спросил Герман.

– Конечно, – уверенно ответила Шурпанакха. – И ведут туда два пути: материальный – путь вещей и духовный – путь слова. Здесь, в Тибете, все выбирают второй – считают его более лёгким.

– Выходит, я выбрал не тот путь?

– Про путь он заговорил, – вздохнула Елена. – Себя вначале выбери, кто ты есть такой? А то – что выходит? То ли русский, то ли немец, то ли шпион, то ли профессор, то ли мистик, то ли учёный… Даже жить тебе или умереть – выбор сделала я, а не ты, дилорро.

– Твоя правда, бабушка, – согласился Герман. – Такая уж моя натура – люблю плыть по течению, а выбор пусть за меня другие делают. Но одну вещь я сегодня выбрал и, думаю, мой выбор тебе понравится.

– Что же это за выбор?

– Я исправлю содеянное. Отниму у Гильшера мандалу и привезу тебе, или пусть я погибну.

– Ну, вот ещё, погибнет он, – возмутилась просветлевшая лицом Елена. – Посмей только, ведь тебя Ева ждать будет…

– Как это – ждать?! – с холодком в голосе поинтересовалась Ева. – Я поеду с Германом, и мне глубоко наплевать, если кому-то не нравится такой выбор.