Я прокрался в твою душу и свернулся там клубочком, в самом темном и укромном и забытом уголке, только если свет потушен, только самой верной ночью я тихонько выбираюсь и сползаю по щеке — непонятной, одинокой и застенчивой слезою, чтобы снова сделать горько твоим розовым губам, чтоб в груди, чтоб где-то сбоку что-то теплое, живое пробудилось и узнало, что я там, я где-то там — где всегда висели шторы, и всегда пылились кресла, и паук заткал узором каждый гвоздь на потолке,— что я там, но выйду скоро, а пока мне здесь и место, в самом темном и укромном и забытом уголке.