Глава 1

Она угадала в приближающемся мужчине бездомного, едва увидев его. Человек, шедший вниз по тропе, усыпанной сосновыми иглами, с вещевым мешком за плечами, безусловно, был очень похож на бродягу.

Откинув назад мешавшую ей прядь рыжих волос, Джо внимательно следила за ним, натягивая канат на блоки.

Она заметила, что мужчина был высок и хорошо сложен, хотя, пожалуй, слишком худ. Несмотря на явную хромоту, вид у него был довольно заносчивый — это могло бы ее и насторожить поначалу. Однако Джо сразу же поняла, что именно скрывалось за этой заносчивостью. Она очень быстро распознавала уязвимость, хотя вряд ли решилась произнести это слово вслух.

Джо рассердилась на себя за то, что характер незнакомца заинтриговал ее немного больше, чем нужно. Она не могла позволить себе быть любопытной. Ей следовало бы встревожиться. В это время года мало кто из посторонних добирался до этих мест. По крайней мере, ни один из них не походил на нынешнего бродягу.

Он не выглядел уроженцем северных краев. Вид у него был довольно необычный: растрепанные белокурые волосы, слишком длинные для респектабельного мужчины, распахнутая ветровка, из-под которой виднелась рубаха с короткими рукавами, и поношенные джинсы. Она без колебаний поспорила бы на всю сумму (кстати, уменьшающуюся с каждым днем) своего банковского счета, что незнакомец — не ее потенциальный клиент. Пансион «Тенистый уголок» привлекал на одну — две недели отставников или женатых мужчин, которые в глуши Северной Минисоты находили приятное отдохновение от городского смога и повседневных забот. Ну, а этот хмурый пришелец, судя по всему, отродясь удочки в руках не держал — и весь его облик совершенно не вязался с окружающей действительностью.

Когда он подошел ближе и его резкие, довольно мужественные черты лица стали яснее видны в осенних сумерках, Джо почувствовала, что пришелец в любом месте был белой вороной.

Внутренний голос шепнул ей, что этот человек, которой нигде не находит себе покоя, может быть, пережил душевную травму. Хмурый вид его, скорее всего, был итогом одиночества, и оно казалось столь глубоким, что, пожалуй, могло бы соперничать с ее собственным одиночеством.

Джо ошеломило и потрясло, что она вновь проводит между собой и незнакомцем параллель, и она поспешно сделала шаг назад. Осторожно, Тейлор, предупредила она себя, не до конца понимая, что именно в нем возбудило столь живой интерес. Это был просто еще один бездомный. А ей стоило бы помнить, что бездомные собаки могут и укусить. Вместо того, чтобы заниматься дурацким психоанализом, ей не мешало бы пойти в лодочный сарай и взять ружье двадцатого калибра, которое она держала заряженным на случай, если придется отгонять докучливого медведя.

Наверное все заключалось в том, что она сегодня слишком устала.

— Мне это совершенно не нужно сегодня, — пробормотала Джо про себя и с новой энергией занялась лодкой.

Джо уже давно поняла, что она редко получала то, что хотела. Поэтому ее вовсе не удивило, что лебедка побежала назад, а ее усилия вытащить одну из воды — этим она занималась уже целый час — пропали даром. Суденышко с размаху шлепнулось обратно в воду. Она громко и отчетливо выругалась. Купер, только что спавший в траве в нескольких ярдах от нее, проснулся. Шоколадного цвета Лабрадор вскочил на все четыре лапы. Жесткая шерсть на его широкой спине встала дыбом при виде незнакомца. Джо готова была расцеловать пса за то, что он вновь вернул ее к действительности. У Купера, по крайней мере, здоровые рефлексы, поэтому он оскалил зубы и предупреждающе зарычал.

Человек замер на месте. Он бросил взгляд на Купера, который, спасибо его собачьему сердцу, сыграл роль надежного защитника.

— Я могу вам чем-нибудь помочь, мистер? — спросила Джо, пытаясь вновь натянуть канат.

Вытирая руки о бока, она поглядела на незнакомца с легкой заинтересованностью, пытаясь отделаться от тревожного впечатления, которое он на нее произвел. Джо встретила пронзительный взгляд — и это лишь усилило напряженность. Глаза у незнакомца были синевато-серыми, удивительно ясными. Взгляд бродяги был жестким и тяжелым, в глазах явно читалось то внутреннее беспокойство, которое напоминало волны на озере во время бури. Дикие, дерзкие, изменчивые.

— Для начала скажите своей собаке, чтобы она отошла назад.

Голос его — она уже не удивилась — вполне соответствовал его внешности: резкий и зловещий.

Ей потребовалось сделать над собой усилие, но она встретила его каменный взгляд, не моргнув глазом.

— Купер не побеспокоит вас, если вы не побеспокоите его.

— И если я не побеспокою вас, правильно? — сказал он, переводя взгляд на собаку.

— И если вы не побеспокоите меня, — подтвердила она с большей уверенностью в голосе, чем испытывала на самом деле. Агрессивные, сторожевые собаки — и собаки — друзья дома — это нельзя смешивать. Она была уверена, что рычание Купера вот-вот уступит место собачьей улыбке. Шерсть на спине уже не стояла дыбом, и Джо подозревала, что ему уже стоило большого усилия не завилять хвостом.

Она приблизилась к Куперу, делая вид, что хочет сдержать его:

— Если у вас здесь какие-то дела — скажите.

Он прищурился — озеро ярко блестело под лучами садящегося солнца — сказал:

— Нам было бы значительно легче разговаривать, малышка, если я буду уверен, что пес не голоден, а я не стану одним из блюд его меню.

Малышка?! Джо сжала зубы и едва сдерживалась, чтобы не выругаться. Она уже забыла об усталости, забыла о том, что минуту назад ее тронула грусть в глазах незнакомца. Она даже забыла, что должна быть настороже. Глаза ее сверкнули — Джо размышляла, стоит ли предупреждать его о том, что если опасность ему и грозит, то скорее от нее, чем от Лабрадора.

Наверное, ей давно уж пора к этому привыкнуть. В свои двадцать шесть лет она вовсе не заблуждалась на свой счет. Джоанна Тейлор была самой обыкновенной наружности. Черты ее лица в лучшем случае были довольно приятными. Она походила на мальчишку, а это, наверняка, еще лет до сорока будет привлекать внимание мужчин готовых поживиться, типа содержателей баров.

Кожа ее выглядела светлой, на ней почти не было веснушек — иначе она походила бы на Рэджеди Энн еще больше. О, да, у нее кудрявые волосы, но их при всей фантазии никак нельзя назвать роскошными. Благодаря тяжелой работе тело ее было поджарым, она вообще занимала мало места. Но, черт подери, ей надоело, что ее зовут малышкой!

Она, может быть, почувствовала бы себя менее оскорбленной, если бы ее приняли за мужчину. Джоанна работала, как мужчина, ругалась, как мужчина, и выглядела… как мальчишка, — закончила она мысленно, оглядывая со стороны свои матросские штаны, рабочую рубаху с короткими рукавами и единственную толстую косу, заткнутую под кепку, на которой было крупно написано: «Пансион „Тенистый уголок“».

Чего она ожидала? Его реакция в данном случае была характерной для мужчин. Мужчины либо играли перед ней роль старшего брата, либо относились к ней как к одному из своих приятелей.

Но перед Джоанной стоял нетипичный мужчина. Ей пришлось это признать — и ответ ее тоже был нетипичным. Он ей понравился. Она лишь однажды посмотрела на его хмурое, неприветливое лицо и сразу же разгадала за этим выражением потребность в общении. Ударом ее гордости было и то, что он не потрудился даже ее рассмотреть. Это лишь доказывало, как она устала.

Держись, Тейлор, приказала она сама себе. Джо встала во весь свой непримечательный рост, равный пяти фунтам и двум дюймам, и позволила теплому осеннему ветру, шептавшему что-то озеру, проветрить ей голову.

Но ярость вновь поднялась в ее душе, когда Купер бросил притворяться сторожевой собакой. Это уже было предательством. Пес бросил на нее вороватый взгляд, затем поджал хвост и подковылял к незнакомцу, который его слегка похлопал по холке.

Предатель, — вынесла молчаливый приговор Джо.

Она бросила пылающий взгляд на мужчину и на собаку и тут поняла, почему он пришел к ней в пансион. Вероятно, незнакомец прочел ее объявление.

— Если вы насчет работы, — начала она раздраженно, — то… не знаю. Вряд ли вы подойдете. — Она бросила взгляд на его хромую ногу и потом обвела рукой двенадцать бревенчатых разобранных домиков и главное строение. — Как видите, — здесь уйма работы.

Купер — этот несчастный болван — совсем позабыл о своей преданности. Он уже валялся в ногах у незнакомца, как акула, выброшенная на берег, и радостно ожидал, когда ему почешут брюшко.

— Я не за работой сюда пришел, — сказал незнакомец, морщась от боли, когда ему пришлось наклониться к ожидающему ласки псу. — Я хочу найти Джо Тейлор. В магазине «Кроссроадз» мне посоветовали заглянуть сюда.

К Джоанне сразу же вернулась ее осмотрительность — сердце забилось сильнее, она внутренне собралась. С самой весны, когда она вернулась из Ситиз, ей не раз приходилось сталкиваться с подобными ситуациями. Приходили незнакомые люди, обращались к ней по имени. А все потому, что кто-то шепнул: Джо Тейлор вновь открывает свой пансион. Обычно человек появлялся уже с готовым счетом. Старый счет, один из счетов ее отца, которые он выписывал в изобилии, но которые не сумел оплатить, потому что бесконечное пьянство истощило все его финансы. Ей было шестнадцать, когда он, ни на что уже не способный, просто исчез.

Теперь она поняла. Этот парень — еще один коллекционер счетов. Подумать только, она… Впрочем, неинтересно, что именно она думала. Она почувствовала себя даже еще более в дурацком положении — так разволноваться от его приятной, хотя и заносчивой внешности, от его печальных глаз! Джоанна вздохнула, смирившись с действительностью.

— Итак, какие плохие новости вы мне принесли? — спросила она.

Незнакомец поднял голову. Его серые глаза смотрели вопросительно.

— Некто приходит, называет меня по имени, я так полагаю, что жди плохих новостей. Но если вы думаете, что меня удивит ваше желание получить деньги, подумайте вновь. У меня это уже стало частью здешней жизни.

Он медленно выпрямился, и его взгляд был полон сомнения и грусти.

— Вы на самом деле Джо Тейлор?

— По крайней мере, до сих пор было именно так, — на его неприветливость и сомнение она ответила с вызовом и пренебрежением. — Простите, если разочаровала вас.

Он покачал головой:

— Нет, дело не в этом. Именно такого приема я и не ожидал, — голос его замер, когда она сняла кепку и толстая огненно-рыжая коса, распрямившись, тяжело упала ей на спину.

Казалось, он смотрел на нее целую вечность. Щеки Джоанны загорелись от злости и неожиданного чувственного волнения, охватившего ее, когда незнакомец медленно обвел взглядом голые ноги девушки, линию бедер, наконец ее грудь, которая, ничем не сдерживаемая, легко угадывалась под тонкой тканью хлопчатобумажной рубашки. Полностью осознавая свои недостатки, Джоанна распрямила плечи и сказала:

— Вы ожидали встретить мужчину?

— Нет, — заявил он резко, и взгляд его вновь остановился на ее лице. — Женщину.

Адам Дарски в нависшей тишине наблюдал за девушкой. Черт бы его подрал, если бы он мог думать о ней иначе, — она сверлила его взглядом, от которого, пожалуй, скоро начнет кусками отваливаться от стен штукатурка.

Значит, эта маленькая зеленоглазая девчонка с телом мальчика, с огненно-рыжими волосами и была дочерью Джона Тейлора! Он снова взглянул на нее — и прочел вызов в зеленых глазах. Ему хотелось, чтобы она на самом деле была столь же тверда, как хотела казаться. Ей нужно быть твердой. То, что он собирается ей рассказать, трудно принять спокойно, — и мужчине, и женщине. Он пожал плечами, чувствуя себя несколько неловко. Темные аллеи и городские улицы были ему знакомы. Они бежали ровной полосой, сплошь покрытые машинами, фары которых прорезали темноту. Время от времени эти железные чудовища выбрасывали в субботнюю ночь истошные сигналы. Но здесь, под этим чистым небом, напоенным сосновым ароматом, лицом к лицу с большеглазой девочкой… черт, все это не располагало к той грязной работе, которую ему предстояло сделать.

Об этом предстояло еще подумать, а пока у него была еще масса других забот. Ему надо было привести в порядок ногу. Она горела адовым огнем. Еще большая удача, что ему удалось сесть на попутку у Интернэшнл Фолз и доехать до нужного места по главной дороге. Но уже оттуда до этого пансиона, скрывавшегося в лесной глуши, он ковылял самостоятельно.

Он снял куртку.

— Вы не против, если я присяду на минутку?

Выражение ее лица было холодным, она секунду размышляла, затем легким движением плеча пренебрежительно дала ему понять, что он может располагаться, как ему удобно.

Поведение девушки лишь подтвердило некоторые его подозрения. Она была, на первый взгляд, довольно мерзким существом. Что же, значит, его не так будет тошнить, по крайней мере.

Но двигаться ему все равно было тяжело. Как будто огненные молнии пробегали по его ноге, когда он делал осторожные шаги к скамейке. Тошнота подступила к горлу вместе с болью. Стиснув зубы, он сел.

Когда боль слегка утихла, Адам поднял голову, чтобы посмотреть на девушку. Она, не жалея сил, качала ручку старой водокачки, и вид ее поднимающихся и опускающихся в такт движениям маленьких ягодиц вызвал неожиданный жар внутри.

О, братец, да ты, видимо, слишком долго шел, если такая малышка сумела тебя разгорячить!

Он не стал всерьез воспринимать возникшие в нем ощущения, а решил пока немного расслабиться. Он просто стряхнул с себя это наваждение, но опять чуть не потерял обретенное равновесие, увидев тревогу в ее глазах, когда Джоанна протянула ему жестяной черпак.

Вода приятно охладила его, небольшой отдых явно пошел ему на пользу. Адам вытер рот тыльной стороной ладони, кивнул головой в знак благодарности и по неизвестной для него самого причине быстро оглянулся назад.

— Он умеет напугать, — сказал Адам серьезно, когда добродушный Лабрадор свернулся у его ног. — Но сторож из него плохой.

Когда он вновь встретился с ней глазами, они, к счастью, опять стали холодными, как лед.

Бросив беспокойный взгляд на гостя и на пса, девушка скрестила руки на груди и оперлась о водокачку.

— Да, к тому же он не слишком лоялен к своим хозяевам. Но я уверена, что вы пришли сюда не для того, чтобы разговаривать о собаках. Вы искали меня, значит, у вас должно быть какое-то дело. Буду признательна, если вы мне его изложите, и я смогу вернуться к своей работе.

Да, у него есть дело, гнусное дело. И так как уже пора было за него браться, он пожалел, что находиться сейчас не в Детройте.

Адам пытался не смотреть ей в глаза и тянул время, рассматривая домик. В свое время это было, конечно, вполне приличное строение. А по рассказу Джона Тейлора, это было более чем приличное заведение. Наверное, если не обращать внимание на естественное после многих суровых зим обветшание, на запущенность, в этих бревенчатых домишках можно обнаружить и некоторое очарование. Но его взгляду предстали лишь руины.

Озеро, однако, — он был вынужден это признать — завораживало, как и окружающий его лес, который вырос среди скал и спускался почти к самому краю воды.

Озеро Кабетогама. Как часто ему приходилось слышать от Джона о его любимом озере, об озере с холодной водой, в которой отражается синее небо. И о своей дочери Джо, которая была светом его жизни, его маленькой сладкой принцессой. Он с трудом оставил Джоанну и ее сестру в Миннеаполисе, когда не смог больше дать им того, что было нужно.

Адам посмотрел ей в глаза и вдруг почувствовал себя очень старым, почувствовал неловкость перед этой женщиной — ребенком, в которой не было ровным счетом ничего от сладкой маленькой принцессы.

Черт, просто смотреть на нее. Она была так же незаметна, как минута, и вся состояла из непослушных рыжих волос и огромных зеленых глаз, — нетерпеливых зеленых глаз — поправил он себя, — что лишь дополняло ее портрет весьма вспыльчивой особы.

Джоанна не была очаровательной красавицей, по классическим канонам, по крайней мере. Но она и не была простушкой. Казалось, в ней не было ничего особенного. Но ее полные губы, носик, которому очень подходило слово «дерзкий», — все вместе делало это лицо, если не экзотическим, то каким-то ярким. Лицо, на котором крупными буквами было написано «невинность» и «нахальство», а также «Гордость» с большой буквы. Он предположил, что если бы какой-нибудь мужчина решил бы проигнорировать эту гордость и ее вспыльчивый характер, то глубоко внутри обнаружил бы пылкую женщину, женщину, которую стоило бы преследовать. Если, конечно, возникло желание к преследованию. У него такого желания не было.

Он посмотрел ей в лицо и напомнил себе, что она дочь Джона Тейлора, а Джон — стреляный воробей. Все говорило о том, что яблочко упало неподалеку от яблони. Но в ней — это уж точно — полно энергии. Ей потребуется немало сил, чтобы поднять из руин эти остатки былой роскоши.

Как будто читая его мысли и соглашаясь с ними, она так же сухо посмотрела ему в глаза. — Я грубая, — сказала она, не произнося не слова.

— Да, малышка, я знаю это, — так же молча согласился он. Он был рад, что она могла постоять за себя, потому что вокруг не было никого, кто бы мог это сделать.

— Итак, какое у вас ко мне дело, мистер…

— Дарски, — произнес он, понимая, что тянуть время больше нельзя. — Адам Дарски. Я друг вашего отца.

Она даже не вздрогнула. У нее даже не изменился ритм дыхания. Но что-то вспыхнуло в ее глазах — удивление, боль, возможно, злость, — при упоминании имени ее отца. Он понял, что завладел ее дыханием.

Джоанна пошла прочь от водокачки. Быстрыми широкими шагами она вернулась к лебедке и развязала веревку, на которой была подвешена шестнадцатифутовая моторная лодка, наполовину опущенная в воду.

Адам поднял глаза к небу. Боже, ну и штучка же она! Но почему-то ему захотелось ей помочь, хотя он и видел, что девушка готова просто выбить ему глаз, но не смог себе это хорошенько объяснить.

Он направился, прихрамывая, к лебедке, покачал головой, и медленно, но решительно забрал веревку из ее рук. Как и вся она, руки у Джо были маленькими, но сильными. Когда он случайно коснулся ее, девушка отдернула руку, как будто ее обожгло. Он тоже как бы почувствовал ожог, он решил пока не задумываться над причинами этого странного явления.

Наступило напряженное молчание. Она позволила Адаму натягивать веревку через блок, а сама тем временем подвела лодку к люльке и закрепила ее футах в двух над уровнем воды. Пока они работали вдвоем, он не мог не оценить ее выдержку, то, как экономно она двигалась, какими быстрыми и уверенными были все ее движения. Ему нравились и очертания ее бедер под шортами.

Адам кивнул головой в сторону лодки:

— Ну, и посудина, — сказал он, чтобы только прервать слишком затянувшееся молчание, и выйти из-под ее чар, которые становились чересчур властными.

Она ткнула рукой в выбоину в дне лодки, отламывая неровные края:

— В этом озере полно скал. То и дело на них налетаешь. И ничего с этим не поделаешь.

Джо повернулась и подошла к строению, которое могло быть и водокачкой, и конюшней. Он не знал, да, и честно говоря, ему было даже неинтересно это. Все, о чем он мог думать, наблюдая за ней, сводилось к одному: хотя она и твердая, но все же убегает. Она подозревает, что я ей сейчас скажу, и не хочет этого слышать.

Ладно, черт подери. Он тоже не хотел ей ничего рассказывать. Но проделать такой путь и не довести дело до конца…

— Послушай, — начал было он, жалея, что вообще покинул Мичиган. — Конечно, нелегко все это говорить.

Джо развернула садовый брандспойт и щелкнула включателем старинной электрической водокачки, которая начала шумно качать воду из озера:

— Что же тогда просто не сказать все, как есть?

Осторожно двигаясь по неровной поверхности, он подошел к ней и стал смотреть как девушка моет пристань.

— Ваш отец очень болен, он в больнице в Детройте.

Молчание продолжалось так долго, что Адам начал думать, что она его просто не услышала. Затем очень напряженным голосом она произнесла:

— Боюсь, вы зря потеряли время, Дарски. У меня нет отца. Мой отец очень давно умер.

Избегая смотреть ему в глаза, Джоанна прошла мимо и подошла к водокачке.

— Но разве вы не дочь Джона Тейлора? — спросил он, только сейчас осознав до конца смысл сказанных ею слов.

Плечи ее как будто онемели. Она тяжело выдохнула, выключив рубильник и начала сматывать шланг.

— Я вам говорю, — сказала девушка медленно, как будто взвешивая каждое слово, — что когда мне исполнилось тринадцать лет, моя мать умерла. И вскоре мой отец тоже решил умереть. Он утопил себя в бутылках «с алкоголем».

Адам знал эту историю. Он слышал ее от Джона, слышал ее много раз, когда тот хотел излить ему свои переживания и высказать сожаления о содеянном. Избегая смотреть ей в глаза, чтобы не увидеть таящуюся там боль, Адам устремил свой взгляд на озеро.

Ему не хотелось слишком глубоко во всем этом увязнуть. Он пришел сюда, чтобы выполнить поручения Джона, а затем собирался уйти.

Но он уже знал, что не сумеет так просто покинуть ее. Не сразу. Не под взглядом этих глаз, которые словно вопрошали его об итоге бессмысленно растраченной жизни Джона.

— Он часто говорит о вас, — сказал Адам, вынуждая себя смотреть на нее.

Глаза ее вспыхнули гневом, потом затуманились болью.

— Неужели? Значит ли это, что он рассказывал вам, как спихнул меня на тетку, сказав ей, что вскоре за мной вернется? А она очень не хотела меня брать. Не рассказывал ли он вам случайно о том, как довел до упадка этот дом? И единственное, что мне о нем постоянно напоминает, так это череда собирателей счетов.

Джо неожиданно замолчала, поняв, видимо, как много она сказала. Зажмурив глаза, девушка выругалась про себя. Затем, внутренне собралась и произнесла, избегая глядеть на него:

— Ему не стоило вас сюда присылать.

Если бы она действительно вычеркнула отца из своей жизни, подумал Адам, вряд ли она так сильно разволновалась бы. Поняв это, он решил настаивать:

— Джон не прислал меня сюда. Это я сам напросился. Я думал, что, может быть, вы захотите поехать и встретиться с ним.

Но упрямое выражение ее глаз ясно говорило, что она не хочет видеться с отцом. Но признавать этого девушка не собиралась. Надев на себя маску этакого крутого парня, она пожала плечами, как бы говоря ему: «Ты несколько ошибся, парень».

Да, с ней довольно сложно, но и винить кого-либо, кроме себя, было глупо. Испытывая к себе отвращение за то, что ему в голову пришла такая идея — приехать сюда, отыскать ее, а еще больше за то, что позволил ей насмехаться над собой, Адам сделал последнюю попытку:

— Для вас не имеет значения, что он, возможно, не посылал меня сюда?

Боль, которую эта фраза, очевидно, у нее вызвала, была почти ощутима. Он намеревался лишь привлечь ее внимание, но не задевать так глубоко. Но он добился и первого и второго.

Наступило долгое и напряженное молчание. Когда она заговорила, голос ее срывался, потому что девушка пыталась всеми силами скрыть переполнявшие ее чувства.

— Все так и есть, как я сказала. Для меня мой отец мертв.

Если бы он увидел хоть какой-то признак того, что она сдается, — он усилил бы давление. Ее упрямство и гордость разозлили его, но он принял ее решение, лишь пожав плечами.

— Очень жаль, что тебя, малышка, никто не научил прямоте. — На ее лице не отразилось никаких эмоций. Тогда он добавил: — Очень жаль, что никто не научил тебя прощать.

Джо побледнела, потом прикрыла глаза. Она плотно обхватила себя руками, резко повернулась и отрешенно стала глядеть на озеро:

— До свидания, мистер, Дарски.

Он смотрел ей в спину и, наконец, сдался:

— Да, я думаю, что дела обстоят именно так.

Внутренне облегченно вздохнув и решив, что он умывает руки, Адам погладил на прощание Купера по голове, потом взял пиджак и свой вещевой мешок. Он уже прошел половину пути подъездной дороги, проклиная про себя ее гордость, свою тупость и больную ногу — всем досталось поровну, но вдруг услышал, как она позвала его.

— Дарски…

Он остановился и посмотрел на девушку. На лице ее была написана такая напряженность, как будто она собиралась опустить руку в огонь.

— У вас есть машина? — спросила она с такой скрытой надеждой, что он уже знал, как ей не понравится его ответ.

— Нет. У меня нет никакой машины. Я ехал на попутке.

Ругательство, которое она употребила, было кратким и выразительным. Затем Джо хмуро улыбнулась:

— Значит, сегодня вечером вы никуда не едете.

— Снова возвращаться?

Испытывая неловкость, но понимая, что иного выхода нет, она тяжело вздохнула:

— Я сказала — сегодня вы никуда не едете. Так поздно вы никогда не поймете попутку, которая довезла бы вас до главной дороги. Ну, а здесь к тому же после темноты лучше вообще по дорогам не шататься.

— Медведи, городской вы мальчик, — объяснила она, когда Адам непонимающе взглянул на нее. — Они хозяева лесов. Не пройдет и получаса после захода солнца, как их станет на дороге больше, чем трещин на тротуаре. Ну, а вы сумеете сделать разнообразным их обыкновенное меню.

Рот ее вытянулся в тонкую линию. Она закрыла и заперла лодочный домик:

— Хижина номер один в приличном состоянии. — Джо указала в сторону избушки на самом берегу озера. — Можете в ней заночевать. Через полчаса я приберусь там и приготовлю еду.

Он стоял и не двигался с места, тогда она положила руки на бедра и заметила:

— Видите ли, мне эта идея нравится ничуть не больше чем вам. Но я не желаю остаток жизни мучиться угрызениями совести. Не думайте, что это — гостеприимство.

— Гостеприимство? — пробормотал он про себя, глядя ей вслед, когда она повернулась и направилась к хижине. — Эта мысль мне и в голову не приходила, рыжая. Мне это и в голову не приходило.

Но у него появилась другая мысль, когда взгляд его скользнул по уже знакомым очертаниям хрупкой фигурки девушки. Мысль эта его волновала. Ему нравилось, что появилась возможность здесь остаться. Значит, он на самом деле и не хотел уезжать… значит, он был несколько более заинтригован маленькой рыжей девчонкой, чем это было бы разумно.

 

Глава 2

В тот же вечер Адам сидел рядом с хижиной, вытянув свою здоровую ногу на крыльце и закинув руки за голову. Взгляд его был устремлен на озеро, простиравшее перед ним свои бескрайние темные воды. Если бы не усыпляющий плеск воды о деревянные опоры пристани, если бы не шум разбивающихся об острые скалы берега волн, тишина, царившая вокруг, могла бы оглушить.

Тьма была абсолютной. Он сидел, впитывая окружавшие его звуки и цвета, и думал о девушке, Джо Тейлор. Джоанне. Этот рыжеголовый Рапунцель с личиком девочки и глоткой матроса.

Еда, приготовленная ею, была горячей и сытной. Общество ее было вполне сносным, хотя они общались в основном на расстоянии. Адам вынужден был отдать должное хозяйке. Джо знала свое дело. К тому же он решил про себя, что она и на самом деле так сурова, как кажется.

Джоанна начала устраивать его на ночь, убедилась, что у него есть все необходимое для ночлега, она делала все быстро умело. Что ж, ему в конце концов, не так уж плохо.

Никаких истерик, никаких демонстраций своих чувств. Она не хотела признать, что испытывает в отношении его хоть какие-то чувства. Она не желала его видеть. Отлично. Приезд сюда был далеко идущим шагом, но результата он не принес. Завтра он уедет. Но до утра еще было много времени.

Поначалу он намеревался выйти до рассвета, но Джо заставила его поверить в существование медведей, когда аккуратно собрала остатки ужина, завернула их и спрятала под замок в сарай. Только лишь начнет рассветать, как он уже отправиться в путь. Скоро он забудет и о ней, и об этом месте.

Но чем дольше он сидел в темноте, тем очевиднее ему становилось, что он не сможет ее так скоро забыть.

У природы северного края была какая-то странная, неуловимая особенность — она и притягивала неодолимо, и отталкивала одновременно. Притягивала ее красота, спокойная, неиспорченная, как будто застывшая. Отталкивала ее изолированность и почти отсутствующее чувство значимости среди бескрайних глубин озера и величавой бесконечности неба.

И была женщина. Ему по-прежнему было с ней трудно. Внешне она была маленькой девочкой, но суровый климат преподнес ей уроки того, как выжить, — она знала это по необходимости. Но делягой она, пожалуй, стала по своему собственному выбору, решил Адам, поборов улыбку.

Но улыбка исчезла, когда он заметил очевидный вызов в ее изумрудно-зеленых глазах. Какому-нибудь мужчине стоило бы ей показать, что лучше быть женщиной, чем просто бороться за свое существование. Какому-нибудь мужчине стоило бы заставить сиять эти глаза особым огнем. Огнем желания.

В постели она будет настоящей тигрицей, размышлял он, столь же страстно требующей, сколько и щедро дарящей. Его тело непроизвольно отреагировало на картину, возникшую перед мысленным взором: белые под лунным светом ноги, маленькие груди, дрожащие от прикосновения, гладкое сильное тело, изогнувшееся среди смятых простыней, и шелковистая копна рыжих волос. Да, подумал он, пытаясь отогнать от себя это видение и желание, которое оно вызывало. Кто-то должен показать ей… Черт! Ему не суждено быть этим парнем!

Адам повернул голову при звуке неожиданно скрипнувшей двери, она открылась и закрылась. Замерев, он прислушивался к ее шагам — по скалистой тропе девушка направлялась прямо к озеру. Затем в темноте он увидел ее и ощутил, как в нем рождается желание.

Стройный темный силуэт, как дым, струился среди теней и вновь разжигал огонь в крови. Это было глубокое чувственное возбуждение.

Бог мой, она же еще ребенок, напомнил он себе зло, когда Джо, скрестив ноги, уселась на край пристани и стала смотреть вдаль. Это не твой стиль, Дарски. Не твои скорости. Да и в этой жизни, или в любой другой такая девушка — не твой выбор.

Он сжал челюсти. Зная, что должен уйти, но чувствуя неистребимую потребность остаться, он наблюдал за Купером, на темной шкуре которого отразился звездный свет.

Она думала, что одна, и, казалось, даже больше походила на ребенка, чем при свете дня. Джо сидела, обхватив Лабрадора вокруг шеи, а другую просунула под его грудь.

Что-то внутри у него дрогнуло, сжалось, когда она зарыла лицо в густую шерсть собаки. Уезжай, Дарски, приказал он себе холодно, ощущая, что произойдет. Она не имеет к нему отношения. Да она и не излечит его.

Тем не менее сердце его тяжело билось, в горле что-то сжалось, когда он услышал сдавленное всхлипывание.

Значит, и у этого твердого орешка есть свои слабые места, подумал он, отмечая про себя, что это его не слишком удивляет, и сердясь, что ему приходиться бороться с желанием подойти к ней.

Он поднялся и бесшумно похромал внутрь хижины, делая вид, что ничего не слышит и не знает о ее уязвимости.

В темной спальне он лег на постель, напомнив себе еще раз, что завтра утром он уйдет. Завтра Джо Тейлор и пансион «Тенистый уголок» станут для него не больше, чем воспоминанием. Ее слезы его не касались. И в сотый раз он повторил себе, что она не имеет никакого отношения к нему.

Его также не касалось, что он ощущал ее боль и ее одиночество в глубине себя самого, что эти чувства были сравнимы с его переживаниями… и что впервые за долгое время он засыпал, сомневаясь, так ли уж нужно ему, в очередной раз заглянуть в бутылку с виски.

В течение лет, проведенных Джо в Ситиз, пик тоски по дому, по Кабетогаме всегда приходился у нее на сентябрь. Осень была ее любимым временем года на севере. Кроме ни с чем не сравнимым буйством красок, что-то такое появлялось в воздухе — бодрящая прохлада, аромат опавшей листвы, и морозные утра, предвещающие скорую зиму, — все это сочетание можно было найти только в Кабби, других таких мест она не знала.

Этим же утром, погрузившись по самый подбородок в прохладную воду, она вдруг почувствовала, как страстно хочет, чтобы сейчас был июль. И она сердилась, что не может не думать об Адаме Дарски.

Она не ожидала, что он попрощается с ней, когда будет уходить, или еще чего-то, размышляла она, плывя брасом прочь от пристани в сторону утки, беспомощно барахтавшейся в воде, ярдах в тридцати от нее.

Дарски сделал ей одолжение, тихо ускользнув ранним утром. Она была рада, что ей не пришлось испытать тягостную процедуру прощания, она была рада, что он уехал. Просто… — Просто что, Тейлор? — спросила она себя, стремясь побороть легкое разочарование. Просто ты хотела бы его увидеть еще раз? Так?

— Нет, я не хотела бы его увидеть снова, — сказала она сама себе твердо и вздрогнула от холода — вода была совсем ледяной. Он был одинок и не мог принести ей ничего, кроме беды, — об этом говорил весь его вид. Джо не желала о нем больше думать, не желала возвращаться к тем воспоминаниям об отце, которые он в ней пробудил. Если она и хотела чего-то, так это сосредоточиться на своем деле — тогда она не утонет вместе с уткой, которую намерена была спасти.

— Тихо, тихо, малыш, — ворковала она сквозь стучащие от холода зубы, подплывая к перепуганному селезню. — Бедняжка, ты ведь устал, да?

Опутанный рыболовной леской, как рождественский гусь, селезень мог умереть медленной и жестокой смертью, если бы она не приплыла и не распутала его.

— Я знаю, что ты испуган и что ты измотан. Но если бы ты дал мне выудить себя веслом, то уже давно оказался бы свободным. А я бы не замерзла так, что наверняка теперь простужусь, и эта простуда продлится до самого Рождества.

Очень медленно, чтобы не спугнуть изнуренного зеленоголового селезня, она медленно подплыла поближе, все время говоря и успокаивая его, как могла.

— Ты должен разрешить мне взять тебя в руки, малыш. Если ты пробудешь здесь без еды, то в конце концов умрешь от голода. Если только какая-нибудь большая рыбина не подплывет к тебе и не съест тебя на обед. И что же тогда будет делать твоя маленькая уточка? — Она взглянула через плечо на его приятельницу, которая кружила вокруг неподалеку, не спуская глаз с Джо. — Неужели ты думаешь, что ей хочется лететь на юг одной-одинешеньке? Конечно же нет.

Зубы ее все еще стучали, она уже находилась ярдах в пяти от селезня. В любую секунду он может броситься в панику. Если его вовремя не освободить, он утонет, а, может, и ее с собой утащит под воду, тогда и она окажется затянутой в невод. Утки были невелики, но упрямы. Хотя этот селезень, казалось, был уже вымотан, но силенки для боя у него еще оставались.

Джо глубоко вдохнула и нырнула под воду. Последние пять ярдов она проплыла под водой и вынырнула в нескольких дюймах от перепуганной утки.

Ей повезло. От усталости реакция его была замедленной. Она обхватила рукой его спину, прижав крылья.

Джо работала быстро, вытащив нож из ножен, притороченных к бедру, она одним движением перерезала леску.

Теперь стало очевидным, что именно произошло. Какой-то незадачливый рыбак зацепил леской за скалистый выступ на дне озера. Когда он понял, что случилось, — то просто перерезал леску, правда, несколько ярдов ее уже отмоталось. Почти невесомая и незаметная леска оказалась на поверхности озера. Проплывавший мимо селезень просто угодил в нее, как в ловушку.

Здорово он запутался, думала Джо, освобождая селезня. Он так много раз перекрутился вокруг лески, столько раз нырял, что запутался гораздо сильнее, чем она предполагала. Чтобы распутать леску, ей надо плыть вместе с ним до берега и там закончить свою работу. Ему изрядно не повезло по самым различным причинам, но главное — его подруга решила, что он в беде, и готовилась к атаке.

— Да мне вовсе не нужен твой дружок, сестренка. Просто подожди в сторонке, пока я его распутаю. И тогда он снова целиком твой.

Перевернувшись на спину, Джо прижала к груди сопротивлявшегося селезня. Она понимала, что очень скоро и сама выбьется из сил, поэтому начала грести так энергично, как могла.

Путешествие было не из легких. У нее в руках бился селезень, под водой ее с разных сторон атаковала утка — Джо не была уверена, сумеет ли она проплыть последние двадцать ярдов.

Когда она второй раз погрузилась под воду, а потом вынырнула, захлебываясь, то подумала, что, пожалуй, неплохо, если бы нашелся хоть кто-нибудь, кто смог бы ей помочь.

И уже в следующий момент она убедилась, что такой человек есть.

Сильная рука подхватила ее и подняла над водой.

— Что… — увертываясь от преследующего ее утиного клюва, она повернула голову. — Дарски?

— Да, вроде бы меня так зовут. — От напряжения голос его звучал хрипло, казалось, он говорил ей прямо в ухо. Она обрадовалась и удивилась одновременно, но все чувства обострились.

— Я думала… Я думала, что вы ушли, — только и сумела она вымолвить, пытаясь побороть свои чувства, когда он крепкой рукой обнял ее чуть выше талии и прижал к себе.

— А я подумал, что вы достаточно умны, чтобы не утонуть. А теперь — молчите! Просто молчите и наслаждайтесь поездкой.

— Наслаждаться поездкой? Черт подери, Дарски — что, что вы делаете?

— Я спасаю вас, рыжеволосая. И вы не в таком положении, чтобы склочничать. Все, что от вас требуется — спокойно лежать. — Я же доставлю вас к берегу, малышка.

— Малышка? — она вновь захлебнулась, набрав полный рот воды. — Да почему вы… неандерталец… болван! — Она сделала движение, пытаясь высвободиться. Но когда Джо чуть не потеряла спасенного селезня, то передумала сопротивляться, так же, как радоваться его появлению. — Мне… не нужна… ваша помощь! Дайте… о, иначе мы оба утонем.

— Единственный человек, которому грозит опасность утонуть, — вы,— выговорил Дарски между тяжелыми вдохами. Была бы возможность, он сжал бы ее еще сильнее. — И если вы не прекратите драться, я опущу вас ниже под воду… Нравится вам или нет, помощь вам нужна, черт подери. Поэтому успокойтесь.

Ей не нужна его чертова помощь, думала она. Но так как он собирался сделать именно то, что говорил, к тому же был значительно сильнее ее, она выполнила его приказ. У нее на самом деле не было особого выбора. Она вытянулась на воде и позволила доставить себя к берегу.

Прошло несколько длинных минут — за это время она сумела почувствовать и силу его руки, которой он крепко обнял ее груди, и жесткое бедро, плотно прижатое к ее бедрам, — но эти длинные минуты прошли, они достигли берега. И только твердо встав ногами на дно, он отпустил Джо.

Продрогшая, промерзшая и такая же пугливая, как утка у нее в руке, Джо вырвалась из его рук. Уверяя себя, что дрожит не от того, что каждая частичка ее тела, соприкоснувшаяся с телом Адама, трепетала, а от того, что вся она продрогла и промокла, Джо заковыляла к дому по скалистому берегу. Адам остался по колено в холодной воде.

— Вы очень гостеприимны, — заметил он, нагоняя ее.

— Мне не нужна была ваша помощь, — бросила она через плечо, откидывая мокрые волосы с глаз. — Я прекрасно все сделала. И не ожидайте, что я стану вас сейчас сушить, — мне еще нужно освободить утку.

— Ну, ладно, не заводитесь, — сказал он саркастическим тоном, таким же естественным, как и напудренные брови. — Я и сам обсушусь.

Она повернулась, готовая сразить его новой репликой. Но увидев его, насквозь мокрого, стоящего на морозном сентябрьском ветру, раскинув руки в стороны и дрожа, как вымокшее под дождем чучело, Джо смягчилась.

Что же, у этого чурбана есть чувство юмора. Если бы Джо не была так раздражена, то могла бы даже рассмеяться. Но она была раздражена, а он не был смешон. Он злил ее… к тому же девушка предполагала, что он уже ушел. Следовательно, вставал логический вопрос: почему он до сих пор здесь? И почему, как бы она ни старалась это отрицать, ее это больше не огорчает.

Она сосредоточилась на первом вопросе, решив не выяснять истину относительно второго вопроса, и поспешила вверх по ступенькам в сарай для лодок. Когда Джо услышала его тяжелые шаги следом, сердце ее подпрыгнуло.

— Прямо за дверцей — пляжные полотенца. — Движением головы она указала на настенный шкафчик. — Возьмите одно и оботритесь.

— Ваша забота трогает меня, — сказал Адам. Сарказмом сочилось каждое его слово.

— Меня заботит сейчас только утка, — солгала она, — и факт, что покрыть расходы на вашу госпитализацию будет некому, если вы, не дай Бог, подхватите воспаление легких.

Джо нашла место на заваленной хламом скамье и начала заниматься уткой, но краем глаза она следила за Адамом. Хромая, он вошел внутрь. Наверное, его нога безумно болит, думала она, и в этом есть и моя вина. Джо вспомнила, как она брыкалась под водой. Но он сам виноват, застигнув ее врасплох, размышляла девушка. Она не просила его о помощи. Да она ей и не была нужна.

Стряхнув таким образом ощущение вины, Джо прислушалась, как он шарит в поисках полотенца. Когда он, наконец, нашел их, то накинул одно полотенце ей на плечи.

Ей не хотелось, чтобы этот жест как-то расслабил ее, к тому же девушка сердилась на него за приятное ощущение его больших рук на своих плечах — он слегка сжал их и не сразу отнял руки. Потом пошел искать полотенце для себя.

Джо переключила свое внимание…

— В этой жестянке есть кукуруза. Если вы рассыпете ее у лестницы, то утка подойдет ближе. Если птица поймет, что здесь ей никто не угрожает, она немного поест и лишь потом снимается. Ведь ей еще нужно много сил для полета.

Ее совсем не беспокоило, обиделся Адам или нет на ее слова. Но когда он вернулся с пустой банкой в руках, Джо поняла, что он не обиделся.

Затем она сделала еще кое-что, чего не хотела бы делать, то есть поглядела на него. Она, конечно, не могла не заметить, как рубашка и джинсы плотно облегали мускулистое, стройное тело. Она не могла не обратить внимание на то, как его мокрые спутанные волосы копной были отброшены назад, а лицо казалось слепленным сплошь из углов — будто бы его высекли из камня. Слишком густые для мужчины ресницы слиплись над цвета олова глазами… в глазах этих отражалось все то же высокомерие, и они недвусмысленно говорили, что никакой мягкости внутри нет.

Но все же мягкость была. Он, очевидно, испытывал слабость к ее отцу и только что продемонстрировал свое неравнодушие к ней. Чтобы нырнуть в озеро и вытащить ее из воды, потребовалось немалое усилие. А какого характера должен быть человек, чтобы добраться в этот медвежий угол и сообщить ей неприятные новости.

Он стоял босоногий, покрывшийся гусиной кожей, стараясь поглубже спрятать свою уязвимость. Джо ощутила волну смущения. И вновь, как и прошлой ночью, она задумалась: с чего бы это?

А ну-ка, подтянись, Тейлор, приказала она себе, рассматривая его гибкое поджарое тело. Он был так же уязвим, по всей видимости, как медведь гризли, и, вероятно, так же опасен.

Итак, вчера она обнаружила, что его без особого основания вызывающий взгляд привлекателен. Сегодня этот же взгляд ее раздражал. По крайней мере, она пыталась себя уговорить, что это так. Уныло понимая, что у нее это не получается, она заставила себя думать о деле:

— Я могла бы использовать вашу помощь здесь.

— О, — произнес он, бросив на нее свой тяжелый взгляд. — Бьюсь об заклад — это ранит.

— Поумерь свой пыл, Дарски. Я не прошу за себя. Я думаю о нем. Чем меньше времени у нас займет его освобождение, тем быстрее он поправится.

Он подхромал к верстаку и поднял кусачки. Хмурясь, но удивительно осторожно он стал разрезать ими ярды запутанной лески.

— Как это с ним случилось?

Они вместе освобождали селезня, а она все успокаивала себя, что мягкий, спокойный голос необходим для того, чтобы селезень зря не бился в путах.

— К счастью, это не слишком часто случается, — закончила она, придавая своему голосу непринужденность. — Ну, а уж если случается, то уткам обычно не везет так, как этому типу. Обычно я нахожу их, когда уже слишком поздно.

Он иронически усмехнулся:

— Можно биться об заклад — никто не станет рисковать своей жизнью ради спасения утки.

— Я не подвергала риску свою жизнь, — проговорила она довольно отчетливо, как будто разъясняя что-то непонятливому ученику. — Просто я не могла спокойно пройти мимо. Это озеро принадлежит ему. Он не должен умирать из-за рассеянности человека. Это противоречит всем законам природы.

И тут она сделала очередную ошибку и вновь посмотрела на него. В его глазах она прочла четкие вопросы, на которые у нее не было ответов. Не говоря вслух ни слова, он сразу же перешел к ее отцу.

А по каким же законам природы, — немо вопрошали его глаза, — вы поворачиваетесь спиной к Джону, когда вы так в нем нуждаетесь? Как же вы можете так печься о какой-то утке и не думать о своем собственном отце?

Терзаемая угрызениями совести, в которых ей не хотелось признаваться, она повернулась к нему спиной. Ей не хотелось, чтобы он догадался, что глаза ее были красны не столько от плавания в холодной воде, сколько от слез пролитых прошлой ночью. Она плакала о своем отце. О том отце, которым он когда-то был. О том, что ей было так необходимо от него получить и чего она не получила, потому что его не было рядом. О том, чего она не могла себя заставить теперь дать ему.

Избегая смотреть в глаза Дарски, она отмахнулась от чувства вины и вернулась к спасению селезня.

— Ну, вот и все, малыш. Твоя подружка тебя, наверное, ждет — не дождется. Иди к ней.

Руки, казалось, не хотели ее слушаться, но в конце концов, она вынесла селезня из дома, показала ему уточку, которая клевала рассыпанный корм, и осторожно поставила его на ноги.

Почуяв вновь запах свободы, впервые за последние несколько часов, он пронзительно вскрикнул, расправил крылья, а затем величественно направился к своей подруге и присоединился к ней, жадно набросившись на еду.

Джо оперлась на косяк и наблюдала за ними. Дарски же, напротив, направился наблюдать за ней. Когда она больше не смогла выносить его настойчивый взгляд, то схватила концы полотенца, висевшего на плечах, и повернулась к нему лицом. Он продолжал внимательно ее изучать, как будто пытаясь понять, в чем же ее обаяние. А может быть, размышлял он, не сбросить ли девчонку обратно в озеро, как мелкую рыбешку, от которой все равно никакого проку. Но, выражение его лица изменилось, когда, окинув взглядом ее лицо, он встретился с ее взглядом. Сердце Джоанны забилось, когда она встретила темный, опасный, напряженный, как летняя молния, взгляд.

Ни один мужчина еще не смотрел на нее так. Этот взгляд разбудил в ней женщину. Это был голод, ничем не прикрытый, жаждущий утоления. Это было желание, обнаженное и незнакомое.

Сердце ее стучало в груди, когда она увидела, как странное сочетание злости и желания сделали эти стальные глаза серебристо-дымчатыми.

Джо была ошеломлена и начала повторять себе, что она ошибается. Смущенная, она отвела глаза. Девушка заметила у крыльца его дорожный мешок и кожаную куртку. Это ей никак не могло показаться — присутствие вещей было вполне реальным.

Она повернулась к нему, пытаясь побороть странное ощущение внизу живота и решив заглянуть опасности в лицо.

— Я думала, вы ушли, — сказала она.

И вновь его лицо стало сумрачным и непроницаемым.

— Я тоже так думал.

Если ей что-то и почудилось в его взгляде необычное, то это нечто уже давно исчезло. От появившегося выражения по коже ее пробежал холод. Она закуталась в полотенце.

— И почему же вы не ушли?

Он слегка пожал плечами:

— Не поддается объяснению.

Потянулись секунды затянувшейся паузы, прежде чем он оторвал свой взгляд от ее лица. Адам посмотрел на озеро, затем оглядел медленным взглядом разрушенные домики.

— Вы что-то говорили об объявлении, вроде вам требуется рабочий. Совершенно очевидно, такой работник вам необходим.

Неуверенная, что правильно поняла его, она лишь ощутила вновь, как забилось ее сердце.

— Только не говорите мне, что вы хотите наняться на работу.

Он приподнял бровь и произнес высокомерно:

— Может быть, я и хотел наняться на работу. Но беспокоиться вам не стоит, — добавил он, как бы читая ее мысли. — Несмотря на хромоту, я справлюсь с работой.

Она сразу поняла, что не в его натуре подчиняться обстоятельствам — она сомневалась, есть ли вообще что-либо, с чем он не мог справиться. Пожалуй, она сама. Он не станет рисковать. И она сейчас же намерена это выяснить.

— Давайте говорить откровенно, — сказала она, вновь обретая самообладание. — Вы говорите, что хотите работать на меня?

И вновь он поглядел на нее одним из этих медленных и долгих взглядов, от которого у нее мурашки бегали по коже.

— Может быть, я и пожалею об этом, но скажу вам прямо, что думаю. Вы ведь не сможете сама ничего сделать.

Этот мужчина обладал необыкновенной способностью вызывать в ней самые противоречивые чувства и доводить их до крайности. В одно мгновение чувственное возбуждение уступило место злости. Она провела полотенцем по волосам, размышляя как бы получше ударить его. Если хорошенько двинуть кулаком в этот поджарый плоский живот, то ущерб, конечно, вряд ли окажется большим, но удовлетворение будет несравнимым ни с чем.

— По-моему, никогда еще никто не навязывал мне своих услуг, пытаясь завоевать мое расположение оскорблениями. У вас оригинальный подход, уверяю вас.

Опять он пожал плечами:

— Я называю вещи своими именами. Как ни назови лопату, но ей можно лишь рыть землю. А это местечко — чертова дыра, и ничего больше. Вам нужна помощь, малышка. И я могу вам помочь.

Она напряглась, потом сосчитала до десяти. Случайно или намеренно, но он нажал как раз ту кнопку, которая вывела ее из равновесия. Она жалела, что огонь, бушевавший внутри, не мог согреть ее закоченевшие ноги. Она вытерла лицо полотенцем и подумала, что ее губы, наверное, совсем синие от холода.

— Я не могу вам платить много — лишь комнату и питание, — произнесла она.

Но он даже не моргнул глазом:

— Деньги меня не волнуют.

Джо поняла, что насчет работы он не склонен шутить. Тогда она сделала еще одну попытку:

— Ну, для меня-то деньги имеют значение, а если вам они не нужны, то вам здесь вообще делать нечего.

Глаза его недобро сверкнули:

— Одну вещь, рыженькая, вам обо мне необходимо знать — я всегда довожу до конца начатое дело.

Неужели? — подумала она. А знаешь ли ты, что именно начинаешь, оставаясь здесь? Джо вновь ощутила дрожь и знала, что причина не в холоде.

Она сделала еще одну попытку:

— Вы не производите на меня впечатление дельного человека.

— Тогда считайте, что эта работа устраивает меня на время и соответствует некоторым моим целям.

— Тогда считайте, что мне небезразличны эти цели. Если вы скрываетесь от беды, я не желаю, чтобы эта беда пришла сюда. У меня своих бед хватает.

Желваки его заходили:

— Никакой беды нет, — ответил он сдержанно.

Никакой беды? Да он сам — беда. Однако она поверила ему. Какой-то инстинкт, что-то неразличимое заставили ее верить Дарски, — она не ощущала страха перед ним. Но в данный момент, однако, она могла защититься от него, сомневаясь в нем. Защититься от того, в чем не была уверена… но вдруг она поняла, что больше боится его ухода, чем того, что он останется.

И вновь она задумалась, что он за человек. Что именно заставило его прийти сюда, хотя можно было бы ограничиться и телефонным звонком. И с чего он вдруг предлагает ей свою помощь?

Ее колебание, казалось, начало раздражать его.

— Слушайте, вам нужна помощь. Мне же нужно чем-нибудь себя занять, чтобы провести месяц — другой вдали от города. Все очень просто. Итак, вы даете мне работу или нет?

Она встретила его вызывающий взгляд, не дрогнув, и сама удивилась ответу:

— Да, я даю вам работу.

Он кивнул так, как если бы она согласилась с ним в том, что погода хорошая. На самом деле происшедшее можно было бы сравнить с прыжком с борта самолета без парашюта.

— Домик номер один меня вполне устраивает, — сказал он, наклоняясь за своим имуществом.

— Прекрасно, — откликнулась она. Но когда он отправился к домику, она поняла, что необходимо вновь овладеть ситуацией и окликнула его: — Эй, Дарски…

Он остановился и повернулся в ее сторону. Прямая мокрая прядь волос небрежно свисала на лоб и попадала в глаза.

Она не обратила внимания на небольшую волну, поднявшуюся в груди, и покачалась на каблуках:

— Имейте в виду, у меня просто нет выхода, иначе я бы и разговаривать с вами не стала.

Он взвалил мешок на плечо и перенес вес на здоровую ногу:

— Попросту говоря, на самом деле вам моя помощь вовсе не нужна, поэтому я и не буду чувствовать свое присутствие столь насущным.

Почему-то ей захотелось улыбнуться.

— Вы правильно меня поняли.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Эй, Дарски, еще кое-что…

Он повернулся, вздохнув нетерпеливо.

— Да?

Она вздернула подбородок и поглядела ему прямо в глаза:

— Если вы назовете меня еще раз малышкой, — я отыскиваю ту самую лопату и закапываю вас в землю. Понятно?

Он улыбнулся неожиданно совершенно обезоруживающей улыбкой.

— Да, хозяйка, все понятно.

Она все еще пыталась побороть странное ощущение, которое теплой волной омыло все ее существо, когда он улыбнулся. Но в этот момент из леса выбежал Купер. Заметив Дарски, Лабрадор остановился. Он принюхался, издал приветливый лай, а затем ринулся к нему, радостно виляя хвостом, как будто встретил своего самого лучшего друга.

— Несчастный предатель, — пробормотала Джо.

Дрожа от холода, она направилась к главному зданию, чтобы принять душ и надеть сухую одежду. Лишь когда она согрелась и переоделась, Джо поняла, во что она влипла. На ее шее оказался еще один бездомный. Он был одинок и заносчив — и, пожалуй, стал совершенно ненужным осложнением в ее нелегкой жизни.

Адам… Она мысленно повторила его имя, вспоминая прикосновения его мускулистого тела под водой, о том, как темнели его глаза, когда он смотрел на нее.

Проклиная себя за свои собственные мысли, Джоанна быстро расчесала и собрала в косу пышные волосы и направилась к двери. Он может быть и Адам, но она не Ева. И это так же верно, как верно, то, что ад — это не рай.

 

Глава 3

Адам сделал в своей жизни немало сомнительных поступков. Но пожалуй, не многие из них повергали его в такое смятение, как решение остаться в пансионате «Тенистый уголок». Прошло уже несколько дней с того утра, когда он выудил некую Джоанну, которой следовало бы быть сержантом Тейлор, а он, перегнувшись через крыльцо домика номер 8 все пытался решить, что к чему.

Грызя ноготь, он в который раз убеждал себя, что остался здесь, потому что ему необходимо уединение, а не потому что ему понравилась рыжеголовая командирша, которая к тому же стала его временной хозяйкой.

Он здесь и не потому, что скрывается. Он никогда в своей жизни не скрывался. Ни от Вьетнама, ни от сотни гнусных назначений, ни от Энни. Это она сбежала — от него и от брака. И обе причины были вполне вескими.

В это утро, когда он вдыхал морозный чистый воздух, до сей поры ему неизвестный, его неудачный брак и жизнь в Детройте казались ушедшими в далекое прошлое.

Он положил очередную доску, и в памяти вспыхнуло недавнее: мертвый Фрэнк, лежащий на холодном полу винного магазина. Он постарался поскорее отделаться от этого видения, но взамен появилось другое: мальчик, его глаза полны боли и изумления, рука прижата к груди, как будто он пытается остановить поток крови из раны, сделанной пулей Адама.

Хотя утро было холодным, по его вискам заструился пот. Он вытер его нетвердой рукой и вновь повторил себе, что ни от чего не скрывается.

Но он неуклонно катится вниз, признал Адам устало. Клейпул был прав, Дарски сел и стал смотреть на озеро, вспоминая свой разговор с сержантом, когда он покидал Детройт.

Он заявил о прибытии в офис пятого полицейского участка сержанта Клейпула дребезжанием входной двери.

— Вы опаздываете, — сказал Джек Клейпул, не отрывая глаз от рапорта на столе.

Чувствуя, что босс напряжен, Адам похромал к стулу напротив его стола и почти упал на него.

— Эти чертовы штучки убьют тебя, — заметил он, имея в виду сигарету, которая постоянно свисала из уголка рта Джека.

Джек глубоко затянулся:

— Надо же чем-то заниматься. Но, по-моему, с тобой говорить о дурных привычках не приходится. Как твоя нога?

— Отлично. С ногой все отлично.

Тишина опустилась, как клубы сигаретного дыма. Адам ожидал, когда от обмена любезностями они придут к разговору, ради которого его вызвал Джек.

Снаружи маленького закутка, который детройтские полицейские насмешливо называли офисом Клейпула, беспрерывно звонили телефоны, рыдали жертвы, протестовали подозреваемые. На улице, пятью этажами ниже, протяжное завывание сирены отъехавшей по вызову машины постепенно исчезло вдали, перейдя в глухой стон.

Устав ждать, Адам наклонился вперед:

— Мы так и будем зря терять время — ты ведь вызвал меня по делу?

Джек раздавил сигару среди окурков в переполненной пепельнице.

— Адам, ты один из лучших помощников полицейских, в моем участке. Но ты к тому же и мой друг. Но именно как твой друг я желаю знать, как ты дальше намереваешься действовать?

Значит, вот куда дует ветер, подумал Адам устало, а Джек продолжил.

— За все годы службы удача не отворачивалась от меня. Я ни разу не терял напарника. Вы с Фрэнком работали вместе пятнадцать лет. Это немалый срок.

— Я уже слышал эту песню раньше, Джек, — ответил Адам, закрывая глаза и откидываясь на стуле.

— Нет, уж слушай дальше, парень, это лишь первый куплет. Мне очень жаль трогать тебя. Но рано или поздно горе проходит. Фрэнк был хорошим человеком. Хорошим полицейским. Мы оплакиваем его, нам его не хватает. Но ради бога, не превращай его смерть в часть своей жизни. Ты не виноват. Подумай, пуля эта могла бы стать и твоей. А если бы она не застряла в бедре, мы хоронили бы вас с Фрэнком вместе. Но выпала его очередь, и тут ничего нельзя поделать. Ну, а что касается мальчика, он был обречен на подобный конец. Не ты — так другой полицейский, кто-нибудь другой убил бы его.

Адам стиснул зубы и поглядел на разбитую плитку пола.

— Все мимо ушей, — пробормотал Джек, ища в кармане свое лекарство. Он кинул в рот таблетку, затем продолжил. — Черт подери, Адам. Уже два месяца прошло. Пора избавиться от этого чувства вины. Нельзя все время носить его в себе.

Он поднялся:

— Слушай, я в полном порядке. Сбереги свой запал и красноречие для какого-нибудь слабака, которому нужны душеспасительные проповеди. Дай мне задание. Я готов снова выйти на улицу.

— Черта с два! Погляди на себя. Ты не спишь. Ты, по-моему, и не ешь. Твои руки трясутся, а пока сумеешь вынуть револьвер из кобуры — просто выпустишь себе пулю в живот. Ты не несешь ответственности за гибель Фрэнка. Но я-то буду отвечать за то, что произойдет с твоим напарником, на шею которого я тебя в таком состоянии посажу.

— Тогда пошли меня одного. Мне нужно работать.

— Ты работаешь.

— Перебирать бумажки и рассыпать их — не моя работа.

— Ты скоро и этим не сможешь заниматься, если не возьмешь себя в руки. Я не смогу тебя все время защищать. Начальство смотрит на нас. Скоро мне начнут задавать вопросы. Уже поговаривают об увольнении в связи с неспособностью выполнять работу. Адам, это увольнение, после которого ты уже не сможешь вернуться.

— Моя нога в полном порядке, — сказал он отчетливо.

— Нога твоя не в полном порядке, да и не в ней проблема. Начальство хочет знать, как низко уже скатился суперполицейский Дарски. Они хотят знать, не обременяю ли я себя сломанной пушкой.

В первый раз с тех пор, как он вошел в офис, Адам поднял глаза на Джека и в упор посмотрел на него.

— Ты висишь на волоске, Адам. В таком состоянии я не могу выпускать тебя на улицу, и ты это отлично знаешь. Погляди на меня, — скомандовал он, нарушая тишину: — Или ты снова пьян?

Вопрос был справедливым. Он даже не имел права сердиться на Джека:

— Нет. Я не пьян.

Джек потянулся в карман за новой сигаретой:

— Как давно ты не пил? Лет десять?

— Одиннадцать, может быть, на месяц меньше или на месяц больше. На месяц и двадцать два дня.

— О пьянстве меня тоже спрашивали, — тихо сказал Джек.

— Хватит болтать, Джек. Мы с тобой сами большие начальники и знаем, как решать наши проблемы.

— Я рад, что ты так думаешь. Потому что сейчас самая моя большая проблема — это ты, и думаю ее любым образом решить. — Джек глубоко затянулся. — Я продлеваю твой отпуск. Начиная с сегодняшнего дня, Адам, у тебя еще месяц отдыха. У меня нет иного выхода — да и у тебя, похоже, тоже.

Адам физически ощущал, как бледнеет его лицо, словно рана, из которой вытекла кровь. Напряжение, которое охватило его, можно было преодолеть лишь потому, что они с Джеком много лет были друзьями.

— Если ты отберешь у меня работу — ты отберешь у меня все.

— Я стараюсь спасти тебя для работы. Если бы ты был в состоянии размышлять разумно, ты понял бы это. — Джек заколебался. Затем нанес последний удар. — Ты должен отдать мне значок и оружие…

Это произошло четыре дня назад, но Адама и теперь бросало в холодный пот, когда он думал о происшедшем. Он словно онемел. Полез в боковой карман за бумажником и раскрыл его.

Он помнит, как долго глядел на свой значок, отполированный за долгие годы, как нежно провел по нему большим пальцем. Двадцать лет носил он значок Детройтской полиции. Он думал, что прощание будет тяжелее. Но оказалось, что все не так уж и тяжело. Он неожиданно понял, что Джек прав, просто он устал от борьбы.

Не говоря больше не слова, Адам отстегнул кобуру и положил значок Джеку на стол. Затем покинул участок и вернулся в пустую квартиру. Уже не в первый раз со дня смерти Фрэнка он подумывал обрести благословенное забытье в вине.

Но он не сдался. Вместо этого Адам Дарски упаковал дорожный мешок и позвонил Джону. Уверившись, что состояние его было нормальным, сел на пригородный автобус. А еще через двадцать четыре часа шел по скалистой тропе к самому красивому озеру, чтобы увидеть рыжеволосую девочку — женщину с вызывающими зелеными глазами.

Все правильно — Джек был прав. Ему на самом деле необходим отдых. Озеро и северный пейзаж вдохнули в него новые силы. Здесь он мог жить чисто, тихо и просто. Ему необходим отдых от грязного и шумного города, от нервных перегрузок, вызванных работой.

Его работой. Его даже тревожило, что он вовсе не скучает по ней.

Но малышка Джоанна Тейлор тревожила его еще больше.

Он поднял глаза и посмотрел ей вслед, в который раз заметив то, на что трудно было не обратить внимания. В ней было значительно меньше ребенка и гораздо больше женщины, и не заметить этого мог только слепой.

На ней, как всегда, были надеты джинсы, рубашка с короткими рукавами, плотницкий фартук, смешно обтягивающий ее мальчишеские бедра. Она обвязала вокруг головы голубую повязку, чтобы копна волос не спадала на глаза. Бог мой, если он и хотел чего-то в эту минуту — так это коснуться ее волос. Он хотел убедиться, так ли они шелковисты, как кажутся, так ли тяжело будут лежать на руке, как он рисовал в своем воображении. Роль колючего кактуса ей удивительно шла и удавалась, но он чувствовал, что среди колючек таилась щедрая и нежная женщина. Женщина, в которой мужчина мог бы потерять себя, потом вновь обрести, чтобы стать сильнее и цельнее.

— Бог мой, откуда это все? — задавал он сам себе вопрос, отводя от нее взгляд и забивая очередной гвоздь. Он был бы рад думать, что так на нее реагирует лишь потому, что она дочь Джона, или потому, что он не мог не заметить ее сопротивления.

— С каких это пор ты начал играть роль отца-покровителя? — спрашивал он сам себя, забивая последний гвоздь. Может быть, в тот момент, когда он впервые ее увидел тонущей с этим селезнем в руках. Одна мысль о том, что с ней случилось бы, не окажись он рядом, жгла ему внутренности, как когда-то там, во Вьетнаме.

Адам отбросил воспоминания. Он никогда не был ничьим отцом. А нянчить рыжеволосую девицу с косами — такая мысль не была забавной.

Итак, он возвращался к одной — единственной причине, и она была слишком опасной, но никак не смешной. Ты слишком стар, Адам, и вполне сгодился бы ей в отцы, говорил Адам сам себе. Ну, а если уж ты так горяч, то следовало бы обо всем позаботиться до отъезда из города.

Он мысленно повторил то обещание, которое дал сам себе, когда надумал остаться. Джоанна была недосягаема. Что он может ей предложить, кроме краткосрочных отношений? Девушка, конечно, будет продолжать делать вид, что не замечает его. Но маленькая злючка все же неравнодушна к нему. Ну и что? Она, может быть, и дрянцо, но заслуживает чего-то лучшего, чем одна ночь в его обществе.

— Даже если это меня и убьет, я не трону ее и рукой. Даже пальцем, — поклялся он, украдкой глядя на ее маленькие ягодицы, когда она в очередной раз прошла мимо.

Стоял один из таких дней, который, если было бы можно, Джо запрятал бы в бутылку, причем, запрятал подальше — чтобы позже достать и наслаждаться ароматом этого дня. Озеро было пастельно-голубым и спокойным, как на картине. В нем, как в зеркале, отражалось небо, на котором нежилось солнце. Воздух был теплым и напоенным запахами приближающейся осени. Мужчина рядом с ней несколько размяк, и его обычная насупленность уступила место задумчивости, взгляд где-то блуждал.

Она накрыла обед на одном из столиков для пикника, от которого открывался вид на море. На столе лежали сандвичи, пирожки и чипсы. Купер лежал на траве рядом со столом, готовый взять подачку.

Появись здесь кто-либо посторонний, он решил бы, что застал семейную трапезу. Женщина, ее муж и собака. Джоанна могла бы и расхохотаться над подобной мыслью, но она ей почему-то понравилась.

Ее муж. Поставив локти на стол, девушка ела сандвичи и приказала себе отбросить подобные мысли. С каких это пор она начала представлять себя в качестве героини романтических сюжетов, где счастливый конец никогда не заканчивается и длится вечно? С тех пор, наверное, как на сцену прихромал Адам Дарски.

Джо утратила интерес к еде и положила сандвич на стол. Возможно, однажды, очень давно, ее и привлекал подобный сюжет. Она чуть не взорвалась, припомнив, что произошло в последний раз, когда она решила, что уже поймала на крючок мужчину. Она была уверена, что тогда увидела в том мужчине, нечто, чего в нем никогда не было. Целостность и любовь. Но все, что она заработала своими усилиями, — была сердечная боль. Теперь она уже стала достаточно мудрой и уверена, что прекрасно может обойтись без мужчины, тем более такого, как Адам Дарски.

Он уйдет так же, как и пришел, — посторонним ей человеком.

Она будет скучать по нему, признала она, не отрываясь глядя на его профиль. Она будет скучать по тайне и по мужчине.

Его лицо было образцом симметрии. Прямой спартанский нос, расположенный под высоким лбом. Солнце, отражалось на его угловатых чертах, ничем не уменьшило его грубоватой привлекательности. Более того, оно добавило глубины и характера, подчеркнуло его безусловную уязвимость, скрываемую внутренним усилием. Но одновременно под светом солнца становилось особенно ясно, что, если его впалые щеки и могли быть отлиты из бронзы, а подбородок вырезан из гранита, то он не был сделан из камня. Он состоял из плоти и крови.

Она старалась не думать о нем, как о человеке, испытывающем боль и сожаление. Но ей все труднее становилось убедить себя, что он суров, циничен, заносчив, — таким, каким он пытался ей казаться сначала.

Солнце так осветило его, что он стал выглядеть значительно моложе, чем она предполагала. Под сорок, может быть, чуть-чуть за сорок. Как она уже открыла для себя, у него было молодое сильное тело. Он был поджар и мускулист, а кожа его обрисовывала мышцы и сухожилия. Под солнцем кожа Адама приобрела приятный загар. Взгляд ее задержался на его больной ноге, и Джо в который раз задалась вопросом — как же он сумел проделать такой путь с подобной хромотой?

Подняв глаза, девушка увидела, что он заметил ее взгляд. Беспокойство в его лице заставило сильнее забиться ее сердце. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он отвернулся. Прошло еще некоторое время, прежде чем она поняла, что он спрашивает о чем-то.

— Извините, что вы сказали?

— Я спросил, на самом ли деле вы надеетесь получить здесь неплохой доходец?

Вот оно что, подумала она, с трудом сдерживая улыбку. Циничные разговоры. Пусть он сам попытается пробить брешь в стене, которая воздвигнута между ними.

На самом деле он очень предсказуем, решила Джоанна. В каком-то смысле так даже лучше, а временами и несколько забавно.

Ему не более, чем ей хотелось разбираться, что именно с ними происходит. Она молча поблагодарила его за это и в знак благодарности решила ответить на его вопрос.

— Хорошо, я скажу вам, — произнесла она спокойно. — Как только пойдет слух о том, что «Тенистый уголок» вновь открывает сезон и даже находится в лучшем состоянии, чем прежде, старые клиенты завалят нас заказами. Что? — спросила она, не в состоянии подавить улыбку на его полный сомнений взгляд. — Вы не видите таких возможностей?

Он что-то промычал и с трудом проглотил огромный кусок сандвича.

— Я отлично вижу ваши возможности. Все они в конце концов, закончатся банкротством.

— Совершенно точно. — Она отправила в рот чипс. «Тенистый уголок» был ее любимой темой для разговоров, и Джо была рада поделиться с ним стратегией действий.

— Именно поэтому я и сумела заполучить его назад.

Взгляд его стал еще более хмурым:

— Банкротство?

— Угу. — Несколько расслабившись она взяла жестянку с кукурузой и поймала его взгляд.

Он быстро отвел глаза, но успел заметить, что на ее лице появился еще один волдырь. Она поняла, что тема заинтересовала его, и ради развлечения решила подождать следующего вопроса.

В благодарность за ожидание она получила очередную порцию сарказма Дарски.

— Будет ли мне оказана привилегия и вы посвятите меня в это, дав более подробное объяснение? Или ваша небольшая лекция по экономике уже закончена?

Она отправила в рот еще немного кукурузы, наслаждаясь его сухим юмором и любопытством.

— Никогда не подумала бы, что такого человека, как вы, может интересовать экономика, Дарски.

— Такого человека, как я, — вслух подумал он, как будто рассуждая, а за какого же человека она его принимает. И вновь в его глазах она заметила искорку, говорившую о чувстве юмора. Завороженная, она стала ждать, что будет дальше.

— Хорошо, девочка, я скажу тебе…

Она бросила предупреждающий взгляд, но он улыбнулся. Улыбка была открытой и честной, очень привлекательной. Джо была очарована.

— Извините, — произнес он, — но в голосе его не слышалось раскаяние. — Скажу вам прямо, хозяйка, меня на самом деле это не интересует. Я просто пытаюсь вычислить, производите ли вы расчеты с тем же количеством цифр, что и все остальные.

Чувствуя, что напряженность между ними уменьшается, она решила слегка его развлечь:

— Банкротство послужило бы к моей выгоде, — объяснила она, — потому что банк лишь передавал счета моего отца от одного владельца к другому, а в их руках пансионат приходил все в большее и большее запустение. Этой весной я сумела убедить кредитодателя, что у меня больше шансов поставить здешнее дело на ноги, потому что я родом из этих мест и хорошо знаю «Тенистый уголок». Я знаю, что нужно, чтобы заставить его давать прибыль.

— Если здесь что-то и нужно, — пробормотал Дарски, — так это бульдозер.

— Это говорит о ваших глубоких знаниях предмета. Если к концу месяца я сумею привести пансионат в порядок, то банк с большей охотой предоставит мне кредит для покупки земли, которая первого ноября будет выставлена на продажу.

Он откусил большой кусок от пирога и бросил остаток Куперу.

— Аукцион?

— Да, аукцион состоится первого ноября.

— Эта часть мне понятна, рыженькая. Но ты толкуешь одно и то же. Почему собственность, которую ты уже покупаешь, должна выставляться на аукцион.

— Это довольно сложно.

— Попытайся объяснить.

— Ладно, но будьте внимательны. У банка я покупаю здания. С аукциона же пойдет земля, на которой они построены. Озеро Кабетогама окружено национальным заповедником. Более того, государству принадлежит и берег озера, и оно сдает в аренду землю здешним владельцам пансионов и домов, разбросанных вокруг озера.

Он рассеянно нахмурился, тем временем Купер подошел к Адаму и, положив лапу ему на колени, потребовал добавки пирога. — Значит, вам принадлежат здания, но не земли под ними. Но это не слишком-то солидная основа для делового предложения.

— Конечно. Поэтому оно должно быть изменено. Государство под давлением лобби арендаторов готово продать землю…

— На аукционе первого ноября, — завершил он фразу, поняв ее объяснения. — Но при чем здесь аукцион? Почему не предложить землю арендаторам по честной рыночной цене?

— Так сначала и предполагалось, когда мое дело разворачивалось. Но все застопорилось после появления закона, по которому все государственные земли должны выставляться на аукцион.

— Значит, — заметил он, покормив Купера и обдумав все сказанное, — вы можете вложить свое время и свои деньги в это место, а потом кто-нибудь возьмет и купит его.

Она пожала плечами, пытаясь казаться спокойной.

— Теоретически такое вполне возможно. Но поглядите вокруг, Дарски. Кто в здравом рассудке захочет купить это место?

— Вы правы, конечно, — ответил он, хмурясь по-прежнему.

— Поверьте мне. У меня есть причина, по которой я нахожусь здесь с самой весны, но не начинала ничего делать до сих пор. Государство оставило вопрос о владении здешним пансионатом открытым до конца августа — это был первый этап аукциона. Каждый, кто думал, что мог бы заинтересоваться здешними угодьями, приезжал, осматривал все и… качая головой, удалялся.

— Значит, на саму собственность аукцион уже не распространяется?

— Верно. Первого ноября «Тенистый уголок» в программе аукциона окажется лишь цифрой. Всякий, кто побывал здесь, сочтет за лучшее не иметь дела с таким запущенным хозяйством. Я окажусь единственным претендентом.

Купер нетерпеливо затявкал. Адам бросил ему еще один пирог.

— Меня беспокоит лишь одно.

— Только одно? — спросила она, копируя его саркастические интонации и убирая пирожки подальше, чтобы он не мог до них дотянуться.

— Мне кажется, вы слишком много надежд возлагаете на удачу. А что, если кто-либо из возможных претендентов окажется более дотошным и поймет истинную ценность здешних земель? Если они вступят с вами в состязание, что произойдет?

Оптимизм Джо уступил место задумчивости. Адам слишком ясно обозначил главную опасность. Не то, чтобы она об этом не догадывалась, но просто не хотела смотреть правде в глаза.

— Тогда мне придется продать здания покупателю по той цене, которую назначит государство. Но этого не случиться.

Это не может случиться, успокоила она сама себя. Тем не менее угроза нависла над ней и стала ощутима, а ее легкое настроение рассеялось. По его мрачному взгляду она поняла, что Дарски считает ее просто чокнутой. Что же, она, пожалуй, и на самом деле чокнутая, если могла хоть на секунду довериться ему, подумать, что он может хоть чем-то помочь ей здесь, в «Тенистом уголке».

Она быстро поднялась и сложила остатки еды в корзину.

— Однако наша работа не продвинется, если мы будем целыми днями рассиживать и болтать.

Дурочка, подумал Адам, наблюдая как она поднимается в гору к главному зданию, а вслед за ней плетется Купер. С таким же успехом могла бы возложить надежды на волну и ждать, чтобы та остановилась. Он был чертовски доволен, что задолго до первого ноября окажется далеко отсюда, и все, что произойдет с Джо Тейлор и «Тенистым уголком», не будет его касаться.

Он потер ладонью щеку и оглядел густой лес вокруг, окинул взглядом домики, которые начинали приобретать приличный вид, на озеро, которое было столь же переменчиво, как беспокойная любовница. Он подумал о женщине, которая просто погибнет, если все это потеряет.

Он мало спал этой ночью, все размышляя о Джо и ее упрямом нежелании взглянуть правде в глаза. И об этих волосах. Он лежал без сна и все пытался отогнать от себя ее образ, вспоминая о том, как он вытащил ее и тонущего селезня из озера.

Ее мокрая рубашка была почти прозрачной и плотно облепляла маленькие красивые груди, напрягшиеся, коричневые, как виноградины, соски. Ее маленькое личико было обрамлено мокрыми тяжелыми прядями янтарных волос — и личико это, несмотря на всю свою невинность, было лицом женщины.

Однако, сердце его учащенно забилось при одном воспоминании — когда он вытащил ее из воды, то заметил, что к бедру были плотно приторочены ножны с ножом внутри. Когда девушка сняла ножны, то на теле остался глубокий след. Этой ночью он лежал без сна и думал, насколько податливой оказалась бы ее плоть под его требовательными губами, как бы он чувствовал себя, заключенным в кольцо ее ног. С этими мыслями он заснул.

На следующее утро это видение не покидало его и во время работы, когда они молча рядом трудились. Адам пытался побороть свои ночные мысли, когда она бросила на него настороженный взгляд.

— Откуда вы знакомы с моим отцом?

Он посмотрел на Джо, довольный тем, что она отвлекла его от ставших навязчивыми образами, наконец, решилась затронуть эту тему.

Да и пора бы уж, подумал он мрачно. До вчерашнего дня она упорно избегала любого разговора, который бы не имел непосредственного отношения к строительству. Адам не сомневался в том, что Джо не переставала думать об отце, — вопрос был в том, разбудит ли это любопытство ее лучшие качества.

Он тщательно продумал ответ. Адам не был уверен, насколько она готова услышать правду… и насколько он сам готов рассказать все.

— АА, — произнес он наконец, решив выложить все, как есть. Когда она никак не отреагировала, он объяснил: — Алкоголизм. Анонимное лечение.

— Я знаю, что это такое, — ответила она и спрыгнула с крыльца, как будто ее что-то укололо.

— Следовательно, вы представляете и что это означает, — сказал он серьезно.

Она долго и тяжело поглядела на него. Похоже, я разочаровал ее — решил он.

— Значит, вы очень на него похожи.

Он хмуро усмехнулся:

— Я пока не умираю, если у вас это на уме.

Адам сказал это резче, чем намеревался. В ее глазах появилось болезненное выражение — он слишком глубоко ее ранил. — Но если вы полагаете, что я алкоголик… Да, я алкоголик.

Она довольно долго рассматривала его, затем повернулась к главному зданию и, уходя, бросила через плечо очередное распоряжение:

— Если вы закончили работу здесь, залатайте дыры в крыше третьего домика. Затем, затем сделайте новые карнизы.

— Как прикажете, хозяйка, — ответил он, бросая жгучий взгляд ей вслед.

Она, видимо, полагает, что она очень груба, подумал он. Как бы ему хотелось хоть раз увидеть ее подлинные чувства — ее горячий темперамент. Пока же она лишь убегает прочь, только ощутив угрозу.

Когда он спросил себя, почему он так хочет узнать, что именно она думает и чувствует — особенно в отношении его проблемы — ответ ему не понравился. Потому что ему это небезразлично, черт подери. И это понимание оказалось для него как удар рукояткой молотка по свежему волдырю. Прошло еще два дня, прежде чем она вновь с ним заговорила. Он застал ее, когда она самостоятельно пыталась вытащить по леснице кусок кровельной дранки. Когда Адам ее окликнул, она обернулась:

— Я не нуждаюсь в вашем совете, Дарски, или в совете любого другого мужчины о том, что касается моего дела. Здесь вы получаете приказы, а не отдаете их.

Он отдал честь и посоветовал ей тем не менее быть осторожной. Она последовала совету, но чуть не сломала свою упрямую шею, пока лезла вверх.

— Послушайте, — начала она разговор во время ужина, подавая жареного цыпленка и картофель. Мне не стоило на вас так набрасываться сегодня. Я понимаю, вы лишь хотели мне помочь.

Он намазал хлеб маслом и пожал плечами:

— Нет проблем.

— Просто я привыкла все делать сама…

— И не привыкли, чтобы вам помогали? — закончил он начатую ею фразу.

Джо кивнула головой, вид у нее при этом был довольно глупый.

— Я заметил.

Он продолжал есть в полной тишине. Она же не ела, а просто возила вилкой по тарелке.

— Это… ну, выпивка… я хочу сказать, для вас это все еще проблема? — спросила она наконец.

Адам с удивлением посмотрел на нее. В ее глазах он прочел тот вариант ответа, который она жаждала услышать. Джо хотела бы, чтобы он оказался отрицательным.

Адам и сам был бы не прочь ответить так же. Кроме того, он хотел ей сказать, что не стоит волноваться, что она может из-за этого попасть в беду. Поэтому он постарался ответить ей именно таким образом, который ей не понравиться.

Сложив руки на краю стола, он наклонился к ней:

— Я всегда буду проблемой, рыженькая. Но если ты хочешь знать, имею ли я привычку заваливаться в канаву, я отвечу — нет. По крайней мере, со мной давно этого не случалось. Но ничто не стоит на месте. Ты можешь меня довести до канавы.

Глупо было это говорить. Ему следовало бы знать, что она воспримет слова буквально. Джо отложила вилку и опустила глаза.

— Когда я была моложе, — тихо произнесла она, — я всегда задавалась вопросом, не это ли происходит с моим отцом. Наверное, я, а не смерть матери заставили его пить.

Тебя все еще мучает этот вопрос, рыженькая, да? — думал он, проклиная себя за свою бесчувственность. Не желая переживать ее боль, но понимая, что от этого никуда не деться, Адам откинулся на кресле.

— Алкоголизм — болезнь, Джо. Когда твой отец впервые оказался в Детройте несколько лет назад и впервые пришел на собрание АА, он опустился настолько низко, насколько это вообще возможно. Наверное, именно это нас и связало.

Она отодвинула стул от стола и начала убирать грязную посуду.

— Он не пьет уже почти год, — добавил Адам, стараясь удержать ее на этот раз.

Повернувшись к раковине, она опустила голову и ухватилась за ее края. Он ощущал ее напряжение, почти чувствовал физически те усилия, которыми она пыталась удержать контроль над собой.

— Один год из десяти, — произнесла она. — Слишком мало, слишком поздно, разве не так? Ведь вы видели, во что он превратился?

Он отодвинулся от стола, и скрип стула по дубовому полу нарушил тишину. Он отнес свои тарелки в раковину. Прислонившись к стене, он скрестил руки на груди и поглядел на нее сверху вниз. Она была такая маленькая рядом с ним. Маленькая и ранимая. И неожиданно ему показалось совершенно невыполнимой клятва не касаться ее.

— Джо, — произнес он, — дотрагиваясь до ее щеки. Она дрожала. Эта дрожь передалась и ему. Он взял ее за маленькие хрупкие плечи и повернул к себе. — Когда имеешь дело с алкоголиком, невозможно иметь никаких гарантий. Но Джон сумел преодолеть свои трудности. Если бы не осложнения с сердцем…

— Никаких гарантий? — оборвала она его. Тон ее был горьким. В глазах отражалось дикое отчаяние. — Извините, но мне необходимы гарантии. И не думайте, будто я не понимаю, что именно вы пытаетесь сделать. Вы пытаетесь заставить меня поверить в то, что я скучаю по нему, что мне необходимо присутствие отца и я должна забрать его сюда. В таком случае я хочу вам сказать, что именно нужно сделать, чтобы он мог сюда вернуться.

Она попыталась вырваться. Но он не отпускал ее. Ее зеленые глаза вспыхнули, как осколки стекла, и она выпалила свой ультиматум.

— Вы даете мне гарантию, что по возвращении сюда мой отец станет человеком, которым я знала его до того, как он выбрал алкоголь как транквилизатор для своей боли? Вы даете мне гарантию, что он никогда больше не станет пить, и я тогда с удовольствием приму его под свою крышу? Иначе вы можете забыть об этом. Я не желаю наблюдать, как он превращается в кого-то, кого я не знаю и кто мне не нравиться. Я не желаю наблюдать, как он станет умирать. Больше я этого не стану делать. Никогда больше!

Голос ее дрожал, а глаза были подозрительно яркими, и, как в первый раз, он подумал, какой она еще в сущности ребенок.

— Сколько тебе лет, рыженькая? — спросил он тихо, не ожидая ответа.

— Наверное, уже достаточно, чтобы знать, что сказки — это всего лишь выдумка. — Он сделал паузу и смотрел, как она опустила ресницы, которые отбросили густую тень на ее щеки.

— Наверное, тебе достаточно лет, чтобы знать — жизнь не дает никаких гарантий, — продолжал он прежним ровным тоном. — Причем, замечания, произнесенные даже с наилучшими намерениями, часто оказываются невыполненными.

Взгляд, который он встретил, светился гордостью и решимостью:

— Мне достаточно лет, чтобы знать, — единственный человек, на которого я могу рассчитывать, — это я сама. Что? — переспросила она, задирая подбородок. Но он молчал. — Вы не хотите поспорить со мной на этот счет? Или вы хотите сказать, что он все это совершил без всяких усилий с вашей стороны? Но разве вы сами не доказываете своим примером, что можно победить обстоятельства? Что в мире есть люди, на которых я могу рассчитывать, — и вы не один из таких людей?

Она была готова к отрицательному ответу, но в глазах ее горела надежда. Он же увидел и еще что-то. Адам узнал взгляд, который она в последнее время все чаще обращала на него — хотя в глазах ее и таились боль и беззащитность. Таким взглядом женщина смотрит на мужчину, когда у нее на уме не только дело. Это понимание, словно язык пламени, обожгло его. Ее близость лишь сильнее разожгла этот огонь.

Адам с трудом поборол свои чувства и ответил, прямо глядя ей в лицо:

— Болезнь никогда нельзя преодолеть до конца, рыженькая, — этими словами он, правда, хотел побороть ее страх. — Ты просто бьешься с этой болезнью каждый день и лишь надеешься, что у тебя в руках достаточно сильное оружие, чтобы ее побороть.

— Но вы же сумели! Вы не позволили болезни разрушить вашу жизнь.

Однако эта болезнь чуть не разрушила жизнь Энни, подумал он устало, опять ощутив угрызения совести, всегда сопровождавшие ее образ. Все же Энни была одним из лучших воспоминаний его прежней жизни. Он подумал о ее нежности и других ее качествах, которые он чуть было не разрушил, пока не совершил правильный поступок и не отпустил ее.

Он заглянул глубоко в глаза этой женщине, которая, как бы ни была похожа на Энни, может быть, сумеет ему дать то, чего не могла дать Энни. Легкое сожаление — вот, что он чувствовал при воспоминании об Энни. Сейчас ему тоже предстоял важный поступок — оставить эту женщину одну.

Но глаза ее так о многом говорили! Так о многом спрашивали. Сию минуту они вопрошали его не о гарантиях, а о том, нужна ли она ему. С каждой минутой они все больше становились нужны друг другу.

Почему он думает, что Джо прогонит его, если уж она не отослала его в самый первый день? Но он просто не знает, что именно она скажет, как себя повести. Посмотри только на нее. Она готова ринуться хоть в огонь, глаза ее широко открыты, губы полураскрыты, как будто просят, чтобы он помог ей согреть на этом огне.

Неожиданно Адам понял, что просто не может сказать нет. Он не может отказать себе, он не может отказать ее страстному желанию, которым светятся ее глаза, не может обмануть ее многолетнего ожидания.

Он проклял то, что девушка столь соблазнительна, проклял себя, что поддается этому соблазну, и затем совершил непростительный поступок. Он наклонил голову и со стоном прильнул к ее губам.

Дыхание его чуть не остановилось, когда он встретил ее мягкие, как лепестки, губы, когда ощутил ее тихое, как шепот, дыхание. Ее невинный ответ заставил сердце биться чаще, зажег огонь в крови, которую уже давно ничто не распаляло.

Безнадежно проиграв битву со своим желанием, он привлек Джо к себе и стал жадно ласкать хрупкое совершенное тело, с которым он мысленно каждый вечер ложился в постель с того самого дня, когда впервые появился здесь.

Наконец-то он получил роскошь ощущать ее в своих объятиях, чувствуя, как весь он раскаляется добела от одного ощущения ее маленьких грудей у себя на груди, от ощущения ее бедер и живота против своей твердеющей плоти.

Она была гибка и податлива и опасно жадна, она все время двигалась по нему, удовлетворяя свое изумление и свой голод, пока желание не выплеснулось за грань его разума и не превратилось в дикого неукротимого зверя.

Джо тесно прижалась к нему. С полным доверием и полным отсутствием страха она открылась ему, давая выход так долго подавляемому желанию. Его язык проник глубоко в ее рот, получил в дар все ее сокровища, и упивался сознанием того, что его страсть находит столь же страстный отклик у нее.

В его руках был не ребенок. Это была женщина, сильная, живая и полная огня. Женщина, которая никогда не склониться против своего желания ни перед одним мужчиной. Но сейчас она склонилась, страстно, отчаянно, и их поцелуй становился все глубже и длился все дольше, переходя границы физического притяжения и становясь поэтому значительно более опасным. В их объятиях царили чувства. Самые глубокие чувства вышли наружу, чувства, которые никогда не проявлялись при свете дня. Одна мысль помогла ему не потеряться в ее запахе и трепещущем теле — мысль о том, как легко девушка отдалась ему и как тяжело будет ему потом видеть ее боль. А боль будет обязательно. Если он позволит себе зайти слишком далеко, то когда придет момент расставания — а такой момент обязательно придет, — будет боль.

Осознав вдруг все это, — он резко отстранился от Джо.

Глаза его были затуманены. Дыхание, как и у него, было тяжелым и частым.

— Ты хочешь на кого-нибудь рассчитывать, рыженькая? — сказал он злым шепотом. — Ну вот, теперь ты знаешь, что я не такой человек. Сильный человек не стал бы тебя целовать. Он сдержал бы обещание, данное самому себе, и послал бы тебя к черту.

Она была смущена и до боли уязвима, и сейчас смотрела на него, не отрываясь. Ее широко открытые глаза, светившиеся доверием, лишь еще больше разожгли его злость.

— Не надо было разрешать мне это делать, черт подери.

— А мне нельзя было доводить до этого. — Адам опустил руки и повернулся спиной. — Тебе нужны гарантии, малышка? Чтобы в дальнейшем не испытывать разочарования и смущения, я дам тебе одну гарантию: никогда на меня не рассчитывай. Здесь я могу тебе дать полную гарантию — я только подведу тебя.

 

Глава 4

Самый лучший способ общения с Адамом Дарски, решила Джо на следующее утро, — держаться от него подальше. На рассвете она коротко и ясно изложила все, что должен был он сделать, а затем повернулась в противоположном направлении, решив, что этот человек ничего, кроме беды, ей не принесет.

К сожалению, никогда еще в ее жизни беда не была столь привлекательной.

День еще только разгорался, а Джо вынуждена была признать, что, удалившись от него физически, она не разрешила проблему. Сидя в сарае для лодок и разбираясь в рыболовных принадлежностях, она в который раз обдумывала, что же именно произошло прошедшей ночью.

Никогда в жизни не рассчитывай на меня, предупредил он ее. Я только подведу тебя.

Она знала — он прав. Джо поняла, что с этим человеком не стоит связываться, в самый первый день, когда он прихромал сюда с вещевым мешком в руке и высокомерием в душе. Но она все-таки связалась с ним, пролеживая одна в постели ночи напролет и работая с ним все эти дни. Не раз она ловила себя на мысли о том, что бы значило стать важной особой для подобного человека, что значит быть им любимой. Огорченная своими мыслями, она попыталась призвать на помощь рассудок. В конце концов, что уж в нем такого, что так привлекло ее? Неужели в нем было значительно больше всего, чем он пытался показаться? Или он все же сильный человек, несмотря на цинизм и стремление казаться иным? Человек, который не делился своими проблемами и не доверял их никому; человек, который словно собака кость, стерег свою боль.

Она ощутила эту боль прошлой ночью, ощутила, что он нужен ей. Его поцелуй затронул в ней самые глубокие струны. Хотя Адам и пытался побороть свои чувства, но она знала, что тоже глубоко задела его. Долго, до боли долго держал он ее в своих объятиях, как будто она единственно ценное существо в этом мире, существо, которое стоит держать в руках. Затем к нему вернулся рассудок, и он отпустил ее. Когда она увидела свое отражение в окне, то сразу поняла, почему он это сделал.

С пыльного стекла на нее смотрели большие глаза, слишком широко расставленные, чтобы быть красивыми, лицо, слишком густо усыпанное веснушками, чтобы его воспринимать всерьез, и носик, слишком уж вздернутый, чтобы полагать, что он принадлежит женщине.

Джо закрыла глаза, чтобы не видеть грустную действительность, и напомнила себе, что люди, подобные Адаму Дарски, не имеют возможности тратить свое время на женщин, подобных ей. На малышку — как он ее сразу назвал. На маленькую девочку, которая не достойна внимания, хранимого для зрелой женщины.

Она коснулась дрожащими пальцами губ и вспомнила вкус его поцелуя. Этот поцелуй красноречиво свидетельствовал, что он лжет, называя ее ребенком. Это был поцелуй, которым мужчина целует женщину. Этот поцелуй таил в себе страсть и соблазн. Огонь его тесно прижатого к ней тела тоже не требовал дополнительных размышлений. Он желал ее. Но даже более того, в тот момент она была ему просто нужна.

Но потом, грустно напомнила Джо сама себе, он отпустил ее.

Ей стоило бы поблагодарить его за это. По крайней мере, парень проявил здравомыслие. Пытаясь не обращать внимание на сладкую тянущую боль внизу живота, Джо вернулась к работе, напоминая себе, что есть еще один бесспорный факт. У него была проблема. Такая же, которая лишила ее отца. Такая же, которая, вероятно лишит ее этого человека.

В этот момент на дороге раздался звук знакомого мотора — приехал Стив Миллер на своем пикапе. Он затормозил у задней двери главного домика, и ей не пришлось слишком долго грустить от сделанного заключения.

Джо знала, что как только Стив выпрыгнет из своего грузовика, он сразу же пойдет на кухню и станет варить кофе. Поэтому она высунула голову из сарая и крикнула:

— Я здесь! Бери чашку и иди сюда.

— Тебе тоже принести? — крикнул Стив перед тем, как войти на кухню и сделать себе кофе.

— Нет, спасибо, я уже пила.

Кофеина ей, пожалуй, больше не нужно. Стив, однако, отвлечет ее от тягостных мыслей. Ей не хотелось больше думать об Адаме, о том, что между ними, возможно, никогда ничего не будет.

Бросив работу, она вышла наружу, чтобы поприветствовать Стива. Сердце ее подпрыгнуло когда она увидела, как двое мужчин направлялись в ее сторону. Темноволосый улыбающийся Стив появился из дома и шел, держа в руке дымящуюся чашку кофе. Адам, белокурый и озабоченный, шел прихрамывая от домика номер 10, где он чинил водопровод, — в руке у него был гаечный ключ. Купер, счастливо деливший время между Адамом и Джо, трусил рядом с ним.

Завидев друг друга, мужчины одновременно замедлили шаг. Они обменялись молчаливыми кивками вместо приветствия.

— Ты по делу или просто так? — спросила Джо у Стива, пытаясь рассеять возникшее вдруг напряжение, причина которого ей была непонятна.

— С каких пор я должен искать повод, чтобы заехать к тебе? — спросил Стив, как всегда, задиристо усмехаясь. В тоне его, однако, ощущались хозяйские нотки.

Адам нахмурился, и это окончательно сбило Джо с толку. Да нет, ей просто почудилось. Джо слегка поддразнила Стива:

— С тех пор, как часть уплачиваемых мной налогов идет на твою зарплату, офицер Миллер. Мне не нравиться, когда мои служащие бездельничают во время работы.

— Я как раз заступаю на дежурство, ладно? Поэтому побереги свои колкости для того, кто сумеет оценить. — Замечание это никому специально не предназначалось, но он поглядел на Адама.

— Ах, да, извини, — сказала она. Но вместо того, чтобы представить мужчин друг другу, она сравнивала вызывающую внешность Адама с безупречным, одетым в офицерскую форму Стивом, с его типично американской привлекательностью. Почему же Адам кажется ей более привлекательным? — думала она, — Стив, это Адам Дарски. Он помогает мне привести пансион в порядок. Адам, это — Стив Миллер. Он мой старый приятель… когда не разыгрывает из себя слишком строгого придиру и не усложняет мою жизнь.

Адам обтер запачканную руку о джинсы и протянул ее Стиву:

— Дарски.

Стив в ответ также подал ему руку, смерив взглядом с ног до головы. Джо прислонилась к косяку, слишком удивленная, чтобы поверить своим глазам. Стив вел себя по-хозяйски и в то же время покровительственно. Он глядел на Адама так, словно хотел препроводить его вон отсюда, желательно в наручниках.

Адам — каким бы странным это не казалось — выглядел непростительно ревнивым.

То, что Адам вздумал ее ревновать к Стиву, было смешно. Стив… но это просто Стив. Они вместе выросли, вместе грызли одно и то же кольцо для зубов, спали в одной палатке. Он был самым настоящим братом.

Ну, а если ревнует Адам — здесь есть о чем задуматься. Прошлой ночью он вполне ясно ей сказал, что между ними ничего не может быть.

Итак, одинокий странник оказывается, не так уж страстно желает остаться один, подумала она, ощутив неожиданный взрыв радости. Не опомнившись еще от этой новости, она широко улыбнулась, хотя это было и неуместно.

Но неожиданно, как волна на пристань, на нее нахлынули ее собственные проблемы и вернули к действительности. Она нахмурила брови. Не только Адаму плохо. Несмотря на тщательно демонстрируемое отсутствие интереса и внешнюю недоброжелательность, она медленно и безнадежно влюблялась в Адама Дарски.

— Я слышал, что ты кого-то наняла себе в помощь, — как сквозь сон слышала она голос Стива. — Дарски, — повторил он. Не может быть, чтобы это имя было мне знакомо. Вы с Водопадов?

Адам покачал головой.

— Нет, из Детройта.

— Детройт? Это далеко отсюда.

— Да, — он повернулся к Джо. — Здесь нет больше гаечных ключей?

— Г-г-гаечных ключей? — еле выговорила она, все еще не до конца вернувшись к действительности. — Да, конечно, ключи. Они в сарае. Какие-то проблемы? — А разве есть какие-то проблемы? — спросила она сама себя, подавляя нервический смех. Небо голубое? Пол Маккартни разве не поет? Разве не каждую минуту рождается дурак? Боже мой, что же она сделала?

Адам, не замечая ее огорчения, с мрачным лицом прошел мимо к сараю:

— Для этих труб мне нужны ключи другого размера.

Стив молча хмурился, пока Адам рылся на полках. Наконец, он вышел, держа в руке то, что ему было необходимо.

Кивнув Миллеру, он зашагал по тропинке к домику.

Стив повернулся к Джо, и его темные глаза сузились.

— Ты, надеюсь, не влюблена?

— Нет, — пробормотала она, больше обращаясь сама к себе, чем к Стиву. — Надеюсь, нет.

Все еще потрясенная, она наблюдала, как Адам уходит и размышляла, понимает он или нет, что оказался втянут во все это больше, чем он сам бы хотел. Джо думала с нежностью о том, хочет ли она сама этого.

— Кто этот парень? — спросил Стив с недоверием. — Откуда он привалил?

Она вновь сосредоточила внимание на Стиве:

— Разве он только что тебе не все сказал?

— Джоанна, не пытайся хитрить со мной. Ты знаешь, что я имею в виду. К тому же мне не нравится, как он на тебя смотрит.

Взгляд его скользнул в сторону Адама — на его широкую спину, сужавшуюся к бедрам.

— Как он на меня… смотрит? — спросила она, жалея, что не может совладать с дыханием.

Стив потер рукой подбородок:

— Как если бы он хотел тебя иметь на завтрак, обед и ужин.

Она не могла согнать со своего лица улыбку, победную и в то же время совершенно не подходящую для рассудительной женщины. Корабль ее стремительно шел ко дну, и она сама тоже вот-вот утонет.

Стив почти простонал:

— Девочка, будь осторожна. Как же можно просто так взять и нанять на работу совершенно незнакомого человека? Тем более его? Джо, он похож на головореза.

Она молчала, и Стив вновь стал укорять ее:

— Ты хотя бы навела справки перед тем, как брать его на работу?

Она презрительно фыркнула:

— Если он хочет, чтобы я чего-то не знала, — разве он расскажет мне? Вот так встанет и объявит: — Да, кстати, вам, наверное, любопытно узнать — я бежал из тюрьмы. Ничего страшного — разбойное нападение, немного шума вокруг убийства… — Она покачала головой. — Хватит, Стив. Успокойся. С Адамом все в порядке.

Но ее нарочитое легкомыслие не могло никого обмануть:

— Она ничего о нем не знает, — произнес Стив, подняв голову к небу.

Джо, однако, знала столько, сколько ей было нужно, больше, чем хотелось бы, и это знание — вдохновляющее и безумно тяжелое тянуло ее за душу.

— Он друг моего отца, понятно? — сказала она. Джо не собиралась делиться своими недавно полученными новостями со Стивом и даже сама не хотела о них думать.

— Твоего отца? — повторил Стив. — Как это случилось?

Как можно быстрее и сжато она изложила ему историю появления здесь Адама и добавила:

— Больше я не хочу об этом говорить, — нутром чувствуя, что последуют вопросы уже насчет ее отца.

Очевидно, Стив прочел на ее лице решимость. Зная, что она умеет быть ужасно упрямой, он попросил:

— Пожалуйста, пообещай мне одну вещь. Позови меня. Если он причинит тебе беспокойство, позови меня. Понятно?

— Понятно. Но можешь не беспокоиться. Он не причиняет мне беспокойства.

Из-за угла показался Адам. Он посмотрел на нее — она сразу превратилась в лгунью. Потому что этот взгляд причинял ей больше беспокойства, чем когда-либо за всю ее жизнь. В груди как будто остановилось, затем бешено заколотилось, когда он прошел в сарай, бросив на нее какой-то странный взгляд.

Все, что она чувствовала к Адаму, — было неверно. Ничего между ними не может быть правильным. Но сейчас ей бы хотелось остаться с ним наедине и выяснить это до конца.

Она одарила Стива искусственной улыбкой. — Тебе не нужно спешить на тушение лесного пожара или куда-либо еще? Или ты собираешься целый день здесь проторчать и мешать мне?

Уголком глаз она заметила слабую усмешку Адама.

— Да, у меня на самом деле есть кое-какие новости, — сказал Стив, чувствуя себя неловко. — Тебе они, скорее всего, не понравятся.

Она насторожилась:

— Тогда говори, в чем дело.

Он поколебался, затем глубоко вздохнул:

— Джек Карлсон наводит разные справки о длине и разметке на твоей береговой линии.

Холодный страх объял ее и временно вытеснил мысли об Адаме. Суета Карлсона означала одно. Он заинтересован в том, чтобы купить пансион с аукциона.

— Карлсон, — повторила она, и сердце гулко забилось у нее в груди. — Это бессмысленно. У Джека ни капиталов, ни умения, чтобы владеть «Тенистым уголком». — Она обдумала свои аргументы и продолжила. — К тому же у него уже пенсионный возраст. Он не захочет покупать пансион. Здесь слишком много работы для человека его возраста.

Стив мрачно посмотрел на нее.

— Говорят, что он старается не для себя, а для какой-то строительной фирмы в Твин-Ситиз.

Страх уступил место панике, которая жирным клубочком ткнула ее в живот.

— Как называется фирма?

— Не уверен, но, кажется, что-то вроде «Дрим…» и так далее.

Узнав название компании, Джоанна повторила:

— «Дримзкейп». — Кровь стучала у нее в ушах, она даже не слышала мирного плеска волн о берег, шороха ветра в кустах. — Они специализируются на том, что возвращают к жизни и ремонтируют маленькие, далеко стоящие от больших дорог местечки в исключительные закрытые места отдыха для разных богатеев и их семей.

— Это слухи, Джо, — сказал Стив с надеждой в голосе.

— Да, конечно. — Она села на ступеньку, ощущая почти физически, как разлетаются в прах ее надежды, и чувствуя, что лишается последних сил. Она стала смотреть на озеро пустыми глазами. Купер возился рядом, как будто стараясь приободрить хозяйку.

— Эй, — произнес Стив, — мне жаль, что я рассказал тебе все. Но я бы не хотел, чтобы ты услышала это от кого-нибудь другого.

Она скрестила руки на коленях и положила на них голову.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Да, — не глядя на Стива, она махнула рукой. — Иди, работай. Со мной все в порядке.

Но чувствовала она себя прескверно. Мечта ее — восстановить «Тенистый уголок», стать его хозяйкой — развеялась в мгновение ока, как туман над озером под лучами утреннего солнца. Джо чувствовала себя очень плохо.

Главное, что она никак не могла на это повлиять. Ей нужно убираться. Как только Стив уехал, она поднялась, обошла лодочный сарай и вытащила свой каяк из-под тента. Адам последовал за ней на пристань, догадавшись о ее намерении.

— Неужели вы всегда пытаетесь преодолеть свои сложности, убегая от них?

Злая на весь мир, разочарованная, она сорвала злость на том, кто оказался под рукой:

— Заткнись, Дарски. Тебя это не касается.

Он наблюдал, оперевшись на здоровую ногу, как она садиться в каяк.

— Джоанна, я знаю, что ты огорчена, но не время убегать. Ты слышала прогноз погоды на сегодня?

— Да, слышала.

— Значит, ты должна знать, что на озере тебе сейчас делать нечего.

Джо не обратила внимание на его обеспокоенный вид, удерживая качающуюся на волнах лодчонку.

— Я вернусь задолго до того, как этот фронт надвинется на озеро. Просто хочу пару часов подышать воздухом.

Она перекинула косу через плечо и сделала движение, чтобы оттолкнуть лодку от пристани.

Адам ухватился за край суденышка и не дал ему двинуться.

Она сверкнула глазами:

— Слушай, Дарски. Мне не нужна твоя помощь.

— Тебе нужно, чтобы кто-нибудь вколошматил немного разума в твою задницу — потому что ты, оказывается, думаешь этой частью тела. Думай головой, девочка!

— Я уже большая девочка! — заметила она с горьким сарказмом. Мощным рывком Джо освободила лодку из его рук. — И вы — не мой содержатель.

— Это не означает, что тебе не нужен содержатель, — заметил он, хмурясь на небо, а затем оглядев огромное зелено-голубое водяное пространство.

Ей показалось, что она слышит бормотание о кирпичных стенах и тупых головах, но она уже была вне его досягаемости: он ничего не мог поделать.

— Эй, не беспокойся обо мне! — крикнула она, отплывая от берега широкими гребками и направляясь в середину бухты. — Со мной все будет в порядке!

Спустя несколько часов, когда опустилась ночь, а озеро закипело вокруг, как ведьминский котел, она все повторяла и повторяла, как заклинание, эти слова: «Со мной все будет в порядке».

Но если она и совершила в жизни ошибку, то эта стала ее самой большой ошибкой. Она может стоить ей жизни.

Рекламная брошюра, которую Джо подготовила для следующего сезона, описывала озеро Кабби как «уединенное озеро с ледяной водой». Но бурлящая вокруг каяка черная вода мало напоминала сейчас спокойный рай для отдыхающих, описанный в брошюре. Не успела она и оглянуться, как спокойные ледяные воды ожили и начали соответствовать тому названию, которое давным-давно дали озеру индейцы: Кабетогама — озеро бурлящих вод.

Она выросла на берегу Кабби и знала его темперамент. Джо знала все приметы. Она распознала опасные приметы и сегодня утром, но, расстроенная новостями полученными от Стива, не обратила на них внимания.

Буря налетела внезапно и застала ее далеко в открытом пространстве. У нее едва хватило времени вытащить из-под скамейки и натянуть на себя спасательный жилет, когда налетел первый ураганный порыв ветра. Поворачивать обратно было уже бессмысленно. Куда бы она ни решила плыть — к северному берегу, на восток ли — к Кувшинному острову и Голубому Плавниковому заливу, — расстояния казались одинаково непреодолимыми. Она определила направление ветра и решила плыть к Кувшинному острову. Затем она опустила голову и отчаянно начала грести, изо всех сил борясь за жизнь с возникшим вокруг адом.

Еще одна огромная волна захлестнула нос ее лодки, еще одна из сотни. Или, может быть, их было уже тысячи? Она потеряла им счет, да ее это и не интересовало больше. Инстинктивно сдвинувшись, чтобы выровнять лодку, она глубоко опустила весло и в который раз сумела вернуть суденышко в нужное положение.

В лицо ей ударил новый порыв ветра — Джо откинула с лица мокрую прядь волос, чтобы видеть… Ха! Что видеть? Видны были лишь черное небо и жадные бьющиеся о каяк воды. Ничего, кроме бушующих вокруг и пенящихся волн, ничего, кроме злобного, вырывающего из рук весло, ветра — все они пытаются опрокинуть каяк, сбить ее с курса.

Она выбилась из сил. Одного адреналина уже мало, чтобы помочь ей пробиться через новые и новые волны к спасительному берегу.

Если бы только она могла доплыть до Кувшина.

Эта мысль помогала ей. Она уже, наверное, близка к цели. Она должна быть близка к цели.

Джо подумала об Адаме, о том, как он посмотрел ей вслед сегодня утром. О том, что сказала ему, и о том, что, может быть, уже никогда не скажет. И вот посреди всего этого бушующего безумия все вдруг потеряло всякий смысл. И то, что, скорее всего, она упустит из рук пансион, и отчаяние и боль за отца. Лишь Адам имел значение.

— Ты не умрешь! — закричала она, пытаясь перекрыть вой бури. — Не здесь. Не так. Не одна.

Только успела она об этом подумать, как очередная чудовищных размеров волна накрыла лодку — и самым ее страстным желанием стало оказаться где угодно, только не на этом проклятом озере.

Слезы отчаяния текли по ее онемевшим от холода щекам, смешиваясь с водой и холодными струями дождя. Она продолжала бороться с охватившим ее ужасом, со слабостью, с желанием отказаться от борьбы. Паника не поможет. Только из-за своего упрямства оказалась она в этом дерьме. Это же упрямство должно помочь ей из него выбраться.

— Борись, Джо, черт бы тебя побрал, — кричала она сама себе, молясь мысленно, чтобы очередной взмах весел оказался последним, чтобы очередной удар о нос лодки оказался бы ударом о сушу.

И вдруг — совершенно неожиданно — озеро под ней перевернулось. Каяк захлестнуло волной, и он ушел под воду, тяжело обо что-то ударившись.

Удар застал ее врасплох, и вот она уже в воде. Она заработала руками и вынырнула на поверхность. Она выплевывала воду и тяжело дышала, а ночь вокруг нее завывала и трещала, как будто сразу много лодок разбились о скалы, каяк скользнул вперед, затем перевернулся на бок.

Джо кашляла и продолжала колотить руками по воде. Тело ее пронзила острая боль. Одновременно она почувствовала облегчение. Кажется, лодка налетела на скалу. Твердую, непотопляемую скалу. Она спасена!

Джо очутилась по грудь в воде, ноги ее увязли в скользком дне. Она с трудом вытащила ноги из ила, перелезла через скалы и тяжело упала на берег.

С трудом, едва чувствуя, как мокрый песок и острые камешки царапают ей лицо и голые ноги, она прижалась к земле, как потерявшийся ребенок, бросается на шею обретенной вновь матери.

Ветер завывал. Дождь хлестал вокруг. Но теперь сознание в ней поддерживали боль… и холод. Он вполз внутрь, растекаясь по жилам и засел глубоко внутри. Она лежала и дрожала, пока инстинкт самосохранения не поднял ее на колени. Она знала, что нужно найти укрытие, пока силы не оставят ее.

Дрожа от усталости и холода, она с трудом поднялась на ноги, скинула с себя спасательный жилет и вытащила на берег каяк. Когда буря уляжется, ей придется возвращаться домой. Сейчас она не стала бы держать пари в том, когда именно это произойдет.

Тяжело оперевшись о березу, она восстановила нормальное дыхание и прищурилась, всматриваясь в темноту. При свете дня Джо хорошо ориентировалась на Кувшинном острове. Ребенком она провела здесь немало веселых часов, бегая по острову. Это было ее особое, секретное место, и она знала его почти так же хорошо, как территорию вокруг пансионата на северном берегу. Но в непроглядной тьме среди бушующего дождя остров превратился в незнакомую землю.

Наконец, она решила, куда идти, и прошла в избранном направлении казалось, целый час. На самом деле прошло, может быть, не так уж много времени. Кувшин — сравнительно небольшой островок, но она могла и заблудиться. В темноте все скалы были похожи одна на другую, все деревья — тоже. Обескураженная, она уже была готова вернуться, когда впереди среди темноты забелел силуэт домика.

— Благодарю тебя, — сказала она, обращаясь к небесам, и вздохнула с облегчением.

Испытанный бурями и ветрами, несколько покосившийся домик со скрипящими ступенями из сосновой доски и кровельной крыши, покрытой мхом, приветствовал ее, как старый друг.

Мечтая о сухом укрытии, Джо ускорила шаг. Нетерпение и усталость сделали ее неосторожной. Она споткнулась о камень и упала. Острая боль пронзила ее правую руку, и Джо невольно вскрикнула.

Свернувшись в комочек, она прижала раненую руку к груди и подавила приступ тошноты. Ей не надо было смотреть, она знала — рука сломана.

Горячие слезы текли из глаз.

— Дура, дура, дура! — орала она, поддаваясь гневу, но не боли.

Эта злость заставила ее встать на ноги. Сбросив с лица мокрые листья, прутики, спутавшиеся волосы, она опять пошла. Она вся дрожала от холода, но стала осторожней, и без происшествий дошла по скользкой тропинке к домику. Тело ее закоченело, рука уже онемела и не ощущала боли, когда Джо, наконец, подошла к крыльцу.

Она взошла на верхнюю ступеньку и тяжело оперлась о перила. Девушка уже была не в состоянии на что-либо смотреть, а просто двинула плечом дверь и ввалилась внутрь.

Он полицейский. Он пережил войну. Он убивал людей… пусть и неохотно, пусть лишь выполняя свой долг. Но несмотря на это, ни разу в жизни он не поднял в гневе руку на женщину. Однако этой ночью, преодолевая бурю, Адам торжественно поклялся, что если только он не утонет и, наконец, найдет эту рыжую дрянь, то доставит себе удовольствие и разорвет ее на усыпанные веснушками кусочки.

Затем он вновь соберет ее воедино и возблагодарит Бога, что она жива и невредима.

Если она жива…

Она должна быть жива, говорил он сам себе, не допуская даже мысли об ином варианте. Она должна была выжить.

Ему была ненавистна мысль о собственной беспомощности. Он ненавидел эту протекающую лодку и ее мотор. Ледяные плети дождя и непроглядная тьма лишь усиливали отчаяние. Озера он не знал и это усиливало его страх, что он не сумеет ее найти. Вокруг были десятки островов и бесконечная береговая линия — она могла найти себе укрытие в любом месте. Но он держал курс на Кувшинный остров.

Он возложил все свои надежды на этот остров, вспоминая, как однажды вечером она грустно рассказывала ему о хижине на Кувшинном острове. Она успела тогда проговориться, что в детстве всегда находила там убежище, если что-нибудь ей угрожало.

Сегодня угроза была безусловная. И поэтому она сбежала. Прошли два названных ею часа, началась буря. Она не вернулась. Адам был не в состоянии оставаться в доме и ничего не делать. Он взял одну из ее протекающих посудин, побросал в непромокаемый вещевой мешок все, что оказалось под рукой: еду, теплую одежду, какие-то припасы, спальный мешок. Затем он сорвал со стены карту озера и, не обращая внимания на волны, ринулся к Кувшину.

Прекрасная возможность понять, как он ненавидит воду. То ли дождь, то ли волны озера били его по плащу, хлестали его по лицу, а маленькая моторная лодка безумно медленно переваливалась с волны на волну, пробиваясь к острову.

Не раз, когда новая волна захлестывала его, он думал, что, пожалуй, этим утром на берегу кто-нибудь обнаружит его бездыханное тело.

Адама охватил страх за Джоанну. Куда этот страх вел его, он точно не знал. Целый час не было ничего, кроме все поглощающей вокруг черноты. Уже давно Адам потерял всякое ощущение направления.

Он ругался и оглядывал окрестность и вдруг в какой-то короткий миг перед ним будто бы распахнулось окошко. На мгновение Адам увидел заросший деревьями берег. Заведя на максимальные обороты мотор, он сделал бешеный рывок к острову, впервые с той поры, как наступила ночь, завидев просвет.

Лодка шла еще несколько бесконечно длинных минут. Он уже начал думать, что потерял ориентир, когда неожиданно деревянное дно со стуком ударилось о сушу. Лодка с размаху въехала на берег, затем скользнула назад и замерла. От неожиданности он перелетел через носовую часть и упал на землю.

Дарски лежал на спине, пытаясь дышать ровно, чувствуя, как камни врезаются ему в спину, как дождь безжалостно бьет в лицо и ледяными струями бежит по шее. Он встал на четвереньки и нос к носу столкнулся с предметом, который сразу же заставил его забыть и гулкие удары сердца, и горящую боль в ноге — перед ним, спрятанный в подлеске, лежал ярко-красный каяк.

Он нашел ее.

Чувство облегчения чуть не поглотило его — так велико оно было. Он закрыл глаза и неистово возжелал, чтобы в нем опять закипела злость.

Он заставит ее заплатить за то, что ему пришлось пережить. Бурные воды, дождь и холод, опасность для собственной жизни — все из-за того, что ей взбрела в голову подобная чушь: — в одиночку прогуляться по озеру.

Она заплатит за то, что заставила его беспокоиться о ней. За то, что превратила его в наиболее уязвимое из всех слабых существ — в мужчину, который боится за жизнь женщины.

Он встал на онемевшие ноги, порылся в разбитых остатках лодки, вытащил мешок. Лицо его помрачнело, и он пошел вперед, перекинув мешок через плечо.

Вскоре Адам заметил домик. Не поднимая голову под беспрестанно хлещущим дождем, он поднялся, хромая, по шатким ступеням. Злость переполняла его, когда он распахнул дверь и вошел внутрь.

Внутри было темно, как в пещере, тишина настораживала, и он физически ощутил страх.

— Джоанна, — позвал он. Ветер бился о полы дождевика и ударял дверь о стену. Снова тишина… и потом тихий недоверчивый шепот:

— Адам?!

Он услышал шелест мокрой одежды в темноте и вздох облегчения, вырвавшийся из ее груди, когда она поняла, что Адам на самом деле здесь.

— Адам! — она возникла рядом из темноты и бросилась к нему на грудь. От неожиданного удара он чуть не потерял равновесие, пошатнулся и оперся спиной о стену — ее рука обхватила его шею, и девушка зарылась лицом в мокрый плащ.

Как бы защищая ее, он обнял Джоанну и почувствовал, что уже не испытывает такой большой потребности отхлестать ее маленькую задницу. Злость на какое-то время отошла на второй план. Главное же чувство, омывавшее его, — чувство великого облегчения. Она здесь. Она в безопасности.

Не отпуская ее из рук, он захлопнул дверь, через которую лил дождь.

— Ты в порядке? — спросил он серьезно, вновь прислоняясь к стене домика.

Дрожа, она еще крепче сжала его и кивнула молча головой.

Он словно утонул в ней, ощущая ее всю, живую, здесь, у него в руках. Адам закрыл глаза и тронул губами ее волосы.

— Я должен был бы исколошматить тебя.

Хотя на самом деле он этого вовсе не хотел. Потом провел рукой по спине, плечам, ища, есть ли раны. Под его пальцами вздымались и опускались маленькие ребрышки. Он ощутил даже, как под ладонью бешено колотится маленькое сердце.

Его собственное сердце глухо подпрыгнуло.

— Черт бы тебя побрал, Джоанна, — прорычал он, беря ее подбородок в руки и прижимаясь к ее лицу. Отведя назад мокрую прядь волос, он нашел в темноте ее глаза. Они горели и сверкали — но не от боли, а от неутоленного желания. И он вновь проклял ее. Затем он наклонился и жадно начал целовать ее губы.

В этот поцелуй он вложил всю свою страсть, весь свой страх, и с трудом сдерживаемую злость, которая и привела его сюда. Они двигались, тесно прижавшись друг к другу, пока она не ощутила за спиной стену. Адам плотнее прижался к ней. Губы его стали требовательнее. Руки ласкали ее тело, а она стонала, не отрывая губ от его рта и не только требуя новых ласк, но и даря ему свои.

Он коснулся рукой по ее шее, по груди, взял в ладонь ее маленькую женственную грудь. Она была такая маленькая, но столь страстная… Джоанна все время что-то шептала, выгибаясь под его рукой. Ее тело, словно раскаленная печка, горело сквозь мокрую одежду, а твердый сосок упирался ему в ладонь.

Адам застонал и глубже проник в ее рот, он не помнил себя, метаясь между рассудком и яростью.

Но ее податливость, ее полное доверие и желание отдаться, наконец, вернули ему разум. Голос рассудка зазвучал громче, предупреждая, что в таком состоянии, если он не отойдет в сторону, то овладеет ею прямо здесь, сейчас же. И хотя она стонала и бормотала, желая отдаться ему, он не мог сделать этого.

Тяжело дыша, он оттолкнул ее от себя. Единственное, что он мог противопоставить ее взгляду, — злость. Злость и сказала свое веское слово.

Когда Адам отошел, Джо опять стало холодно и она съежилась, прислушиваясь к тому, как он ходил в темноте.

Стекло скрипело о металл. Чиркнула спичка, затем загорелось пламя. Острый запах серы, перемешанный с запахом керосина и запах ее собственной тревоги — наполнили комнату, когда он зажег фитиль. Лампа на столе посреди комнаты загорелась. Ее желто-голубое пламя осветило комнату расплывчатым светом… отбрасывая на Адама неясные мечущиеся тени.

Еще минуту назад он был полон нежности, его сильный торс прижимался к ее телу. Он был полон дикого, непреодолимого желания. Но его недавнее напряжение было столь же очевидным, как и нынешняя злость. По спине пробежала дрожь, когда Адам сменив колпак на лампе повернулся к ней и взглянул серо-стальными глазами. Лицо его было столь же каменным, как и профиль, освещенный лампой.

Не зная, чем вызвана перемена, происшедшая в нем, Джо подпрыгнула от неожиданности, когда он швырнул к ее ногам вещевой мешок.

— Я принес сухую одежду, — сказал он так нежно, как неясно тюремщик обращается к узнику. — Переоденься.

Холодная, смущенная, она стояла, пытаясь разобраться в своих мыслях, чтобы понять его побуждения.

Он скрестил руки на груди и смотрел на нее, как на ребенка, которому требуется помощь, пока взгляд его не упал на ее мокрую рубашку с короткими рукавами. Она была смята его руками и, казалось, все еще хранила жар его страсти.

— Адам…

Взгляд его глаз остановил ее, когда, сделав усилие, он перевел взгляд на лицо девушки.

— Переодевайся, малышка. — Скрежещущий звук его голоса заставил ее сердце биться сильнее. — После этой увеселительной прогулки, я не желаю еще нянчиться с маленькой дрянью, которая не в состоянии вовремя вернуться домой и предпочитает промокнуть насквозь.

Устав от столь резкой смены в его настроении, она произнесла с вызовом:

— Вам не нужно ни с кем нянчиться. Я уже сказала вам, что сама могу о себе позаботиться.

— Ну, почему, почему, всякий раз, когда я появляюсь, у тебя все вверх тормашками? Нет, — прорычал он, прежде чем она успела сказать хоть слово, — не желаю ничего слушать. Ничего! — Ярость, грубость сквозили в его словах. — Снимай эту одежду немедленно и не беспокойся. — Улыбка, появившаяся на его губах, была насмешливой. — Твоя добродетель под моей охраной. Я предпочитаю не иметь дело с женщинами. — Пренебрежительно взглянув на нее, он повернулся к огню, забыв о ее существовании.

Но после того, как он ее поцеловал, она уже не собиралась отступать.

— Значит, минуту назад вы прижимали к стене не женщину?

Лишь легкое движение его плеч говорило о том, что он услышал ее слова. Этого было недостаточно:

— Или, — продолжила она, — у вас какое-либо иное объяснение тому, что только что между нами произошло?

Он повернулся к ней лицом. Их взгляды встретились. Керосиновая лампа шипела, пламя из оранжевого становилось белым, а порывы ветра проникали в домик через щели в сосновых стенах.

— Адреналин, — заявил он убежденно, отметая ее слова. — Адреналин — вот что произошло между нами. И не принимай это за что-либо иное.

Это уже было слишком для дня, переполненного несчастьями. Ей было холодно, она дрожала, а боль в руке вновь стала напоминать о себе, ведя ее к обмороку. Она устала от этих скачков в его настроении.

— Ты делаешь ошибку, Дарски. — Затем, используя набор самых вульгарных известных ей слов, она высказала, что ему следовало бы делать с адреналином.

Адам не моргнул глазом на это предложение:

— Ты права в одном, девочка, — произнес он, поднимая светлую бровь, — ни одна из известных мне маленьких девочек не употребляет такого грязного слова.

— В последний раз тебе говорю, я не маленькая девочка. И вы больше, чем кто-либо, знаете это. — Из глаз ее хлынули слезы.

— Что я точно знаю, — начал он, выделяя каждое слово, — это то, что я продрог и устал, в основном устал из-за того, что искал тебя. И перед тем, как вновь задрать вверх свой упрямый подбородок, советую, подумай дважды. Со мной не стоит шутить. Я в неподходящем настроении, так что лучше не трогай меня, рыженькая. Иначе я просто разложу тебя на коленях и отшлепаю как следует. Он взял мешок, открыл его и вытряхнул содержимое на пол.

— Если ты не разденешься и не наденешь на себя сухую одежду, пока я развожу огонь, я сам тебя раздену, обещаю.

На какую-то секунду она поймала себя на мысли, что, пожалуй, именно этого она и хочет попросить его сделать. Он развесил свой мокрый плащ и повернулся к очагу. Но вместо этого она наблюдала, как он склонился к очагу и начал разводить огонь.

Тихо, с гордостью в тоне, она произнесла:

— Я — женщина, Адам. Если вы наконец поймете это и согласитесь, что именно женщину во мне видите и желаете, вероятно, нам обоим станет спокойнее.

— Настоящая женщина не убежала бы во все лопатки сегодня утром. — Голос его стал опасно мягким. Она вспомнила холодную, гладкую и шелковистую, но с острыми краями сталь. — Она бы повернулась лицом к появившейся проблеме и решила, что с ней делать. А спокойнее мне станет, когда я наконец выберусь из этого забытого богом островка, когда расстанусь с тобой и вернусь к своей обычной жизни.

Эти слова ранили ее. Джо знала, что именно подобной реакции он и добивался.

Она знала и еще кое-что. Не только она убегала от своих проблем. Он уже убежал от чего-то, что его напугало. Она его напугала. Ее чувства напугали его.

— А где ваша обычная жизнь?

Он долго молчал.

— Где угодно, только не здесь.

Сглотнув боль, она тихо спросила:

— Зачем же тогда вы здесь? Зачем вы захотели сюда прийти? За мной?

Он повернулся к ней, и взгляд его был холодным и тяжелым.

— Черт побери, Джоанна! Неужели ты никак не можешь понять, что из-за своей упрямой рыжей головы ты вполне могла бы и погибнуть?

В голосе Адама звучала мука, которая выдавала то, что он боялся высказать словами.

— И вам не было бы это безразлично, — добавила она смело, не сводя с него глаз. Она сделала еще шаг в его сторону. — Вам не нравится это, но вам было бы не все равно.

Он вытянул руки, словно пытаясь отбросить ее от себя, отступая от нее и желая уйти прочь — от нее, от этих слов, от своих чувств.

— Да, — произнес он. Голос Адама звучал так, будто ему пришлось побывать в аду и вернуться, чтобы понять это. — Мне было бы не все равно.

Затем он решительно повернулся к ней спиной, будто бы закрывая и запирая за собой дверь.

 

Глава 5

Адам начал разводить огонь. Он подкладывал гнилушки медленно и методично в очаг, пока не убедился, что вновь владеет собой. И затем услышал звук расстегиваемой молнии. Следующее полено он положил трясущимися руками. Звук падающей на пол мокрой одежды заставил его поднять голову, а сердце забиться сильнее.

На мгновение Адам вновь представил ее тонкое тело, зажатое между ним и стеной. Хотя девушка была насквозь мокрой и продрогшей, тем не менее это маленькое тело разожгло его. Женское тело возбудило его. Женскую грудь он ласкал.

Эта женщина стояла совсем рядом — протяни руки и возьми ее. Он сделал усилие и представил ее маленькое личико. Женщина, которая выглядела столь юной и невинной, наверняка еще не знала мужчину. Тем более такого, как он. Предчувствуя тщетность своих усилий, он все же попытался поместить ее в ту нишу своего мозга, где находились куклы и дети. Она, конечно, не была ни куклой, ни ребенком. И с каждой минутой он все больше это осознавал.

Адам подумал с тоской, что именно ее и не хватало в его жизни. Но он сам в ее жизни совершенно неуместен.

Она станет презирать его, но единственно добрым делом, которое он ей может сделать — это оттолкнуть ее. Если он этого не сделает, она, возможно, его даже возненавидит.

Адам резко повернулся, чтобы посмотреть на нее, и с облегчением увидел, что с ног до головы она укутана в его теплый свитер и теплые брюки. Стараясь не видеть ее огромных, полных боли глаз, он отыскал в куче на полу свои носки, и бросил ей, а затем вытащил термос и еду.

— Ешь, — приказал он.

Он повернул фитиль, и огонь загорелся ярче, осветив всю комнату, которая была совершенно чистой, но, безусловно, знавала и лучшие дни. Выцветшие занавески, когда-то бывшие синими, слегка двигались, потому что порывы ветра все еще проникали в дом через щели в окнах. Стены были обшиты грубо обработанными досками. Потолок тоже был обшит досками. Это была единственная комната в доме — она служила и кухней, и спальной, и гостиной. Потрепанный ковер лежал на полу. Слава Богу, каменный очаг действовал. Комната постепенно отогревалась.

Он пошел в угол и стащил покрывало с кучи постельных принадлежностей. С мрачной решимостью он подтащил к очагу два обнаруженных матраса, положил их рядом и накрыл одеялами, а сверху бросил еще спальный мешок.

Только затем он повернулся к ней, чтобы решить самую срочную проблему. Джо была в шоке, руки ее тряслись, что кофе в кружке расплескался.

Он осторожно взял кружку из ее рук, подвел к постели, приготовленной на полу, и уложил. Затем подбросил дров в огонь. В полной тишине он снял с себя мокрую одежду. Зная, что ей необходимо согреться, он лег рядом, тесно прижал ее к себе, стараясь не думать о своих чувствах.

— Адд-дам, — мне тт-т-ак сс-стыдно. Я впутала вас в это дд-дерьмо.

— Тихо. Тихо… — прошептал он, чувствуя слезы в ее голосе и сухость в своем. — Спи, маленькая девочка. Мы поговорим об этом утром.

Дрожа и доверяя ему, она прижалась к его груди и через несколько минут заснула.

Прошло несколько часов, прежде чем Адам осмелился закрыть глаза. Это были длинные часы, когда он ощущал, как она постепенно оттаивает, как шевелится и вздрагивает рядом с его теплым телом. Это были долгие часы нескончаемой муки — когда он лежал рядом с ней, затвердев, как камень и пытаясь не думать о бархатистой нежности ее кожи под свитером, о совершенной форме грудей и коричневых сосках.

Ветер стучал в окна. Женщина вздыхала во сне. А Адам Дарски боролся с бурей своих чувств.

Утро было серым и печальным. Дождь прекратился, но ветер усилился. Как кулаком, он молотил в стены и дверь домика. Когда Адам отдернул занавеску и выглянул наружу, то увидел, что ровная поверхность озера была взбаламучена даже больше, чем прошедшей ночью.

Шорох на постели сообщил ему о том, что девушка проснулась. Он повернулся, чувствуя, что она, не отрываясь, смотрит на него. Как много дней, думал он, сумеет он провести, не дотрагиваясь до нее?

Она уселась, взъерошенная и смятая, ее волосы, как дикая грива, разлеталась вокруг головы. Она была немного больна и слишком уязвима. И безумно сексуальна.

Мышцы у него на животе сжались. Ее живот заурчал. Смутившись, она прикрыла его руками, затем вздрогнула от боли.

— Похоже вы не откажетесь от завтрака, — сказал он.

— Я хорошо себя чувствую.

Он хмыкнул:

— А я еще лучше.

Она отвела глаза, нервно взглянув на спальный мешок.

— Когда вы собирались сказать мне о вашей руке?

Взгляд ее, полный протеста, сверкнул в его сторону. Но предупреждение, которое она прочла в его глазах, остановило ее. Наконец, она просто пожала плечами:

— Я и не собиралась вовсе.

Наблюдая за ней, он принял решение:

— О прошлой ночи… — Он замолчал, ощутив, что она готова выслушать еще одну лекцию. — Я не знал — увижу ли я сегодняшнее утро. А пока я не нашел вас здесь, я не думал, что и вы живы. Извините, если я слишком груб и прямолинеен. Я просто был выбит из колеи. Я говорю… все, что было, — выброс адреналина, ничего больше. Ты просто разбудила во мне дьявола, рыженькая. Она прищурила и отвела глаза.

— Но мне не стоило все равно так по-свински себя вести.

Присев рядом с ней на корточки, Адам задумчиво погладил ее щеку костяшками пальцев. Жар пробежал по его руке, стоило лишь коснуться ее мягкой кожи. Он быстро отдернул руку. — Мы пока не выбрались из этой истории. Ветер стал еще сильнее, так что нам какое-то время придется проторчать здесь. — Затем, смягчившись, он сказал: — Если мы хотим вместе отсюда поскорее выбраться, придется заключить перемирие.

Джо крепче прижала к груди спальный мешок:

— Я не знала, что мы ведем войну.

Мышца на его лице заметно дрогнула. Он стоял и внимательно смотрел на девушку.

— Никакой войны. Просто одна-другая небольшая перестрелка.

Эта реплика вызвала улыбку у нее на лице. Слабую. Он уже не удивился, что ему так безумно хочется защитить этого маленького мальчишку, завернутого в теплую одежду. Но он чуть не охрип в одно мгновение, только вообразив, что с удовольствием залез бы с этим мальчишкой под одеяло и предался удовольствиям любви.

— Давайте руку!

Не колеблясь, она протянула ему руку, предлагая мир.

С некоторым колебанием он взял ее руку. Война, правда, была бы более удачным выбором для него. Тревога заслонила сомнение, когда он осознал, насколько повреждена ее рука.

Он тихо выругался:

— Черт побери, Джо! Рука сломана.

— Да, я тоже это подозревала, — сказала она, стиснув зубы.

Как осторожно он ни действовал, но ощутил, что она напрягла всю свою волю, чтобы не закричать, когда он тронул ее ладонь. Она сломала кость как у основания большого пальца. Он внимательно поглядел на нее: — Почему ты ничего не сказала о боли?

— Что же тут говорить? Рука болит. Если я буду ныть, она все равно не заживет.

Девушка была упряма, как осина, сгибающаяся, но не ломающаяся под порывами ветра. Она как будто пятками вцепилась в землю, как деревья впиваются в нее корнями. Адам всегда считал, что тверд, как скала, — по крайней мере, в том, что касается эмоций. Но оказалось, ей есть чему научить Адама Дарски.

— Посмотри, можешь ли ты пошевелить пальцем?

Девушка прерывисто задышала, и только это показывало, что она сделала попытку.

— Хорошо, ну, а теперь спокойно. Не шевели им. — Адам сел на корточки, провел рукой по губам, и его бросило в холодный пот от одной мысли, что он сейчас сделает. Ждать не стоило. — Отлично, рыженькая. Теперь самое время показать мне все свои знания нецензурных слов. Я собираюсь тебе вправить палец, и это будет очень больно. — Он резко дернул ее палец, при этом ни он, ни она даже не успели ничего больше сказать.

Джо издала удивленный, полный муки крик, затем смертельно побледнела. Плотно прижав подбородок к груди, она стала медленно выдыхать, постанывая.

— Все отлично. Теперь все отлично, — говорил он, как будто напевая песенку, ощущая ее боль как свою собственную. — Все позади. Держись, пока я не наложу лубок. Я слегка забинтую перелом, и боль уменьшиться. Ты слышишь меня, рыженькая?

Она резко кивнула.

— Ты хорошая девочка. — Он сжал ее плечо, затем быстро сделал шину из куска дерева и бинта из аптечки первой помощи. Аккуратно и умело он забинтовал ее руку.

— У вас хорошо получается.

Он был рад услышать, что ее голос опять звучит ровно, и ответил, не думая:

— Многие мои друзья были ранены во Вьетнаме. Врачей не хватало. А под огнем очень быстро можно научиться обрабатывать самые различные… — он остановился посреди фразы, поняв, что именно он говорит. Их глаза встретились над соединенными вместе руками. — Давай лучше думать, что я вообще многое что умею.

В глазах Джо читалась масса вопросов, но к ее чести — она не задала ни одного.

Адам завязал бинт и проверил работу.

— Каковы ощущения?

— Хорошо, все хорошо.

— Я думаю, боль адская, но скоро пройдет, — он еще раз проверил повязку. — Не слишком туго?

Она покачала головой.

— Где-то здесь я видел аспирин, — сказал Адам, роясь в аптечке, пока не нашел то, что искал. — Почему бы тебе не принять таблетку, чтобы ослабить боль?

— Нет, спасибо, все в порядке.

— Тебе так хорошо, что ты дрожишь, как лист на ветру. Давай, давай парень. Доктор Дарски прописывает тебе аспирин. К тому же лекарство снимет опухоль. Возможно, снимет и отеки от царапин, которые ты получила, выбираясь из воды.

Она нехотя протянула ему левую руку.

— Спасибо, я не привык, чтобы кто-нибудь суетился вокруг меня.

Да, он тоже не привык вокруг кого-либо суетиться. Ему не хотелось бы к этому привыкать. Это было слишком уж хорошо. Поднявшись, он налил ей холодного кофе и смотрел, как она глотает аспирин.

— Сколько тебе лет? — спросил он и сразу же пожалел об этом. Он вспомнил, как однажды уже задавал ей этот вопрос. Тогда он не ожидал ответа, а она не ожидала поцелуя.

— Мне достаточно лет, — ответила Джо, сдержанно улыбаясь. — Но раньше в аду наступят морозы, чем я прощу вам то, что вы называли меня «маленькой девочкой» и «малышкой». В августе мне исполнилось двадцать шесть лет.

Ей понравилось его изумление. Адам был доволен, что к ней вернулся ее боевой дух.

— Твои двадцать шесть против моих сорока одного — все равно ты еще ребенок, для меня — это типичная выходка невоспитанного подростка.

Прикрыв глаза, она стала рассматривать кофе в чашке.

— Я думаю о единственном моем доме в этой жизни, Адам. Мне больно думать, что я его скоро потеряю.

Он попытался не обращать внимание на опустошенность, слышимую в ее голосе, на комок, появившийся в груди.

— Возможно, просто не судьба.

Джо глубоко вдохнула, затем собралась:

— Да, возможно.

Он знал, что нужно побыстрее уйти от нее, пока он не совершил что-либо глупое — например, схватил ее в свои объятия и заглушил любовью ее боль. Он накинул дождевик и открыл дверь.

— Пойду проверю твой каяк и лодку — достаточно ли осталось кусков, чтобы из них сделать что-либо одно, способное плыть.

— Адам…

Ее тихий голос остановил его. Он не повернулся, пока она не повторила его имя, а когда повернулся, в горле у него застрял комок величиной с Аляску.

— Благодарю тебя.

Это было похоже на болезнь, подумала Джо, когда он захлопнул за собой дверь, — это чувство, которое подчинило ее себе. Оно захватило ее сердце, ее душу и стало уже угрозой всей жизни. Чувство это захватило даже мысли. Имя болезни — Адам. И, кажется… неизлечимо…

Джо медленно поднялась с постели, встала на пол, сильнее, чем раньше, чувствуя боль от синяков, полученных во время бури. Она неловко подошла к окну и стала глядеть вслед Адаму, который втянув плечи, медленно шел против ветра к берегу. Оказавшись лицом к лицу со стихией, он оказался несгибаемым. Он совершенно ясно дал ей понять: вчера — грубыми словами, сегодня — ласковыми, что у них нет никакого будущего. Одна, преодолевая боль, она поняла это и поняла мудрость его решения. Он появился здесь на время. Джо знала об этом, но вдруг почему-то забыла об этом факте.

Все еще дрожа, она прижалась лбом к холодному окну. Слова Стива напомнили ей о непостоянстве судьбы. Судьба привела к ней Адама. Она же и уведет его обратно… как она уже забирала у нее все, что ей было дорого. Мать, отца, «Тенистый уголок».

Ладно, ее проблемы не имеют к нему никакого отношения, и она не решит их, если станет хандрить. Джо отвернулась от окна, решив облегчить существование им обоим. Адам прав. Пока не утихнет ветер, они будут торчать здесь. Даже если лодку удастся починить, а каяк сможет плыть, перебираться через бурное озеро — глупый риск. Можно держать пари, что никто иной не появится на озере тоже. Пройдут дни, пока кто-либо их хватится. Когда же их хватятся и вычислят, что они потерялись где-то на озере — десятки островов и длинное побережье — вряд ли кто-нибудь сумеет их быстро отыскать. То, что Адам так неожиданно нашел ее — просто улыбка судьбы.

Вот и снова это слово — судьба. Она поблагодарила Бога за еще одну заботу.

Почувствовав усталость, Джо полезла в сумку с едой, нашла и съела пирог, затем легла в постель и заснула.

Джо проснулась от запаха свежесваренного кофе — ее ожидало новое испытание. Волнение поднялось у нее в груди, когда она открыла глаза и увидела, как Адам Дарски умывается. Может быть, приличие и заставило бы ее отвести глаза, но приличие не устояло перед восхищением. Она лежала, не шевелясь, следя за ним взглядом и радуясь, что он об этом не знает.

Раздетый по пояс, джинсы приспущены на бедра — Адам стоял перед маленьким зеркальцем, прибитом над жестяным умывальником. Он, как всегда, опирался на здоровую ногу. Белокурые волосы были мокрыми и растрепанными после недавнего мытья. Маленькая капелька, выползшая из-под полотенца, обмотанного вокруг шеи, медленно скатывалась между лопаток.

Джо старалась не дышать, наблюдая, как капелька сползла по спине и исчезла под пояс джинсов.

То, что было плохо различимо прошлой ночью при бледном свете лампы, было великолепно видно при ярком дневном свете, струящемся через окна. Он был мужчиной с ног до головы. Каждое спокойное движение мускулистой руки, каждый как будто вылепленный участок его торса говорил о силе и уверенности.

Она медленно сглотнула и восхитилась силой, скрывавшейся под его гладкой кожей… она заметила шрам, пересекавший ребра прямо над талией и исчезавший впереди.

Она ощутила возбуждение, но подглядывать было бы непристойно. Она заставила себя перевести глаза на зеркальце и отражение в нем. Адам все еще не знал, что она наблюдает за ним, когда достал бритву — Бог знает, где он ее раздобыл, — и начал бриться.

Сухожилия на шее напряглись, когда он вытянул шею и провел бритвой от впадины у основания горла до конца подбородка. Выбрив щеки и верхнюю губу, Адам ополоснул бритву и отложил ее в сторону. Взяв полотенце за оба конца, он обтер оставшееся мыло, а потом появившиеся после бриться порезы.

Наблюдая за ним, Джо думала о тех великолепных фотомоделях в журналах, предлагавших вниманию потенциальных покупателей от крема после бритья до лучших сортов виски и мест в брокерских конторах. Адам по сравнению с их лощеной внешностью явно выигрывал — в нем было нечто более существенное, нечто более честное.

Весь он был смугл и грубоват — вылитый портрет строительного рабочего. У него были узкие бедра и длинные ноги, тугие мышцы. А в пронзительных глазах светился ум. И эта часть Адама Дарски была не менее привлекательна, чем его мужественная красота.

Джо нервно заерзала под одеялами, и этот шум привлек его внимание. Он бросил взгляд в ее сторону.

— Ну, привет, — сказал он и последний раз вытер лицо полотенцем. Стоя к ней спиной, Адам надел легкую фланелевую рубаху.

— Хи, — только и смогла она сказать, почувствовав легкий аромат мыла и запах смолы из очага.

Джо медленно села, наблюдая, как одним, чисто мужским жестом он расстегнул брюки и засунул в джинсы рубаху. Она задрожала при мысли, как она собирается жить здесь еще несколько дней.

— Кто бы здесь ни остановился в последний раз, но он был достаточно любезен и оставил несколько полезных вещиц: мыло, бритву. А нарубленных дров здесь столько, что можно пережить целую зиму. Кроме того, я обнаружил кофе и еще немного еды. — Он оторвался от своего туалета и налил ей чашку кофе из старого чайника на печке. — В подвале есть фрукты, не то, чтобы большое разнообразие, но кое-что найдется. Не хотите ли, например, персиков?

— Хочу!

— Я надеялся, что вы так и скажете, — усмехнулся он.

Его резковатый голос заставил ее вспомнить, каким он был прошлой ночью. Грубый и жесткий, как наждачная бумага, затем нежный, как весенний дождь, когда он держал ее в своих объятиях.

Отделавшись от воспоминаний, она сбросила покрывало. Он был уже рядом, помогая ей встать и поддерживая ее.

— Спокойно, у тебя может немного кружиться голова.

Он не предполагал и половины того, что она чувствовала.

— Адам, со мной все в порядке, — возразила она. — Хватит суетиться вокруг меня, как будто я инвалид. В конце концов, теперь я знаю, что глупость излечима.

Он опять улыбнулся:

— Ты не была глупа. Ты была напугана.

— О, да. Но конечный результат — тот же самый. — Она подошла к огню. — Можно посмотреть, что в тех банках на полке. Мне кажется, что там есть крекеры и сухие супы. Хотя Ларсоны уже не приезжают так часто на озеро, как в дни моего детства. Но их сын приезжает. Он обычно делает все необходимые запасы и появляется здесь каждый год в конце октября на выходные дни.

— Хозяйственный малый, — заметил Адам. На полках он обнаружил все — от крекеров до суповых наборов, порошкового молока и яичного порошка. Он нашел даже немного муки для бисквита. — Надо будет как-то отблагодарить сына Ларсонов. Конечно, это не «Макдональдс», но голодать нам не придется. А эти старые мокасины, которые я обнаружил в ящиках, гораздо удобнее моих сырых ботинок.

Пришла ее очередь улыбаться. Оказалось, это очень просто.

— А как поживают лодка и каяк? — спросила она, стараясь не думать о его привлекательности, о свежести, исходившей от него.

— Неважно. Лодка потеряна. Каяк в лучшем состоянии, но корпус пробит. Боюсь, здесь потребуется кто-то значительно более умелый, чем я, чтобы починить его.

В наступившей тишине они переваривали полученную информацию. Это означало лишь одно — они должны здесь находиться, пока кто-либо их не хватится.

— Джоанна.

Она подняла голову.

— Не переживай из-за этого. Мы выкарабкаемся. Все будет в порядке.

— Ага, — сказала она, поворачиваясь к огню. — Мы выкарабкаемся. — Но как же они станут жить, подумала она, если только ветер и огонь смогут развлечь их?

— Как вы и говорили, Дарски. Вы многое умеете, — сказала она спустя час или чуть больше, почуяв аппетитный запах овощного супа над печкой. — Вы, оказывается, умеете и готовить.

— Бросаете высушенные… как они называются?

— Овощи.

— Да, овощи, в том числе и картофель, в кипящую воду — вряд ли можно назвать это умением готовить.

— Мне нравится. Прекрасно пахнет.

— Узнаем, когда попробуем. Но, чтобы суп сварился, потребуется еще пара часов.

Ну, что ж, так, значит так, — подумала Джо. Они прекрасно играли в придуманную ими же игру. Мы лишь хорошие друзья, и между нами ничего нет. Хотя правилам этой игры все труднее становилось следовать. Адам уже несколько раз выскальзывал прочь, подальше от нее — то нарубить дров, то еще под каким-нибудь предлогом.

Но горячие, выразительные взгляды, то, как они уклонялись от любого, даже мимолетного касания друг друга, — все это становилось уже невозможно игнорировать.

Для Джо самое худшее было еще впереди. Как раз перед тем, как он пришел сварить суп, она скользнула в сухие джинсы, рубашку и легкие тапочки и совершила вынужденную прогулку наружу. Но, к несчастью, она не могла ходить целый день в расстегнутых джинсах и расшнурованных тапочках.

— Мне очень не хочется вас просить, — она сглотнула, затем поглядела на потолок и закрыла глаза. — Черт. — Она застонала и посмотрела в сторону своей перебинтованной руки. — Вы не могли бы?

Ее раздраженная просьба сняла маску безразличия, которую он так тщательно надевал на лицо. Адам покачал головой, почесал подбородок и улыбнулся.

— Иди сюда, маленькая девочка. Большой плохой дядя застегнет молнию на твоих штанишках.

Джо подняла рубашку, он смеялся, но руки его, она заметила, слегка дрожат, когда он неловко застегивал молнию.

Он глядел вниз:

— И туфли тоже? Хотя не знаю, позволит ли ваша гордость принять подобную услугу.

Она улыбнулась в ответ, поглядела на него страдальческим взглядом, пробормотала про себя проклятие и вытянула ногу.

Когда все было улажено, Джо решила не попадаться лишний раз на глаза Адаму. Он выглядел вполне дружелюбным, и в качестве ответной любезности она старалась сделать так, чтобы он не натыкался на нее всякий раз, когда куда-то идет.

Прогулка будет ей только полезна, решила Джо, и направилась в свой любимый уголок на Кувшине. После бури воздух острова был напоен ароматом палой листвы, лесной почвы и осеннего воздуха.

Идя через лес, она размышляла о своем пансионе. Угроза потерять это место не давала ей покоя. Она думала и об Адаме. Что было у него на душе, почему он так противился своим чувствам к ней? Он упомянул Вьетнам, наверное, воспоминание о нем оставили в его душе глубокую рану. Джо прочла это в его глазах. Не говоря ни слова, он сказал ей больше, чем понимал сам. Он был одинок и не просил ничьей помощи, ничьего сочувствия. Все, что она могла для него сделать, — уважать его внутренний мир. Но чем больше она узнавала о нем, тем труднее ей становилось противиться своим чувствам.

Несмотря на резкий порывистый ветер, она прошла обычный маршрут за рекордное время. Выдающийся в озеро мыс из белых скал поднимался к самой высокой точке острова. Она увидела залив и гнездо орла высоко в соснах, через бухту. Когда Джо подошла туда, небо очистилось от облаков и стало голубым. Скала уже нагревалась под солнцем, и девушка села на землю. Она подтянула колени к подбородку и обняла их руками.

Орлов в гнезде, похоже, не было. Но она знала, что они находятся скорее всего, где-то рядом, бороздят небо, как грациозные планеры, в поисках еды для своего потомства. Гордые птицы будут охотиться над озером до середины ноября, затем улетят в более теплые края. Их возвращение в апреле всегда означало конец зимы и сырое весеннее тепло.

Погруженная в размышления о том, что принесет ей весна, она не услышала шагов Адама.

— Здесь очень красиво.

Его голос был приятной неожиданностью. Очень приятной. Она прикрыла глаза рукой от солнца и улыбнулась ему. — Для человека с больной ногой вы весьма недурно ходите по лесу.

Адам присел рядом с ней и устремил свой взгляд на синие воды залива.

— Это благодаря мокасинам.

Она поглядела сначала на мягкие кожаные мокасины, облегавшие его ноги, затем на его золотистые волосы. Она улыбнулась:

— Если вы хотите меня убедить в том, что в вас течет индейская кровь, бросьте эту затею. Ни один уважающий себя воин индейского племени не оказался бы пойманным на все эти белокурые прелести.

Адам сделал большие глаза и покачал головой.

Джо усмехнулась.

Они сидели рядом в тишине и наслаждались неожиданным покоем. Солнце согревало их спины и головы.

— Как рука? — спросил он.

Она протянула свою забинтованную руку Адаму.

— Хорошо. В самом деле, я чувствую себя значительно лучше. Спасибо.

Джо хотела задать ему такой же вопрос о ноге, но не решилась, хотя этого требовала простая вежливость, очень хотелось узнать. Она не могла забыть, как он склонился и завязал ей шнурки на туфлях: большие руки были такими нежными. Не могла она отделаться и от теплого чувства к этому сильному и гордому человеку, который не хотел позволить ей в одиночку сражаться со своими проблемами.

Адам читал все ее вопросы на ее тонком лице. Он чувствовал, как хочется ей получить на них ответы и был восхищен сдержанностью девушки.

Она совершенно непритязательна, не заваливала его вопросами, держалась скромно, когда разговор заходил о ней, и всячески пыталась не попадаться ему на глаза слишком часто. Ему нравилась эта ее черта. Он проникся уважением и к тому, как она приспособилась к их вынужденному изгнанию. Как и он, Джо предпочитала одиночество и умела быть наедине сама с собой.

Он понял также и то, как напугана была она, когда убежала в тот день прочь.

Он глядел на нее, на ее переливающиеся под солнцем локоны, ее кремовую кожу — она сидела, закрыв глаза и подставив лицо солнцу. Он не хотел ее тревожить, но причина была веской.

— Не могла бы ты мне помочь в одном деле?

Глаза ее открылись:

— Конечно.

Тепло и благодарность наполнили его грудь.

Ее полное доверие, сиюминутная отзывчивость на вопрос — все это пробудило в нем чувства, которых он не знал уже очень давно. Годы. С тех пор, как они были с Энни.

Он медленно поднялся, затем протянул руку и помог ей встать. Была ли она реальна, эта женщина, с лицом невинного ребенка и чувством доверия, которое вызывает лишь очень давний друг.

Адам очень долго смотрел в эти ярко-зеленые глаза, любуясь тем, как солнечный свет играл на янтарно-золотых густых ресницах. Слишком долго держал он в своей грубой ладони эту маленькую хрупкую руку и восхищался нежной близостью ее пальцев.

В какую-то долю секунды что-то пришло в движение, что-то неизбежное, что-то совершенно неправильное. Он желал ее так, как никогда и никого не желал все эти годы. Он стоял рядом и думал лишь о белом гибком теле, обернутом в мешковатую рубаху и тесные джинсы. Он думал, как давно не испытывал такого сильного желания.

Он не знал, почему это началось, но был уверен, что должен бороться с этим чувством.

Наконец, Джо первая вернулась к действительности, чтобы порвать нечто, охватившее их так, что время замерло.

— Может быть, сначала вы меня накормите? — спросила она, нарушая слишком красноречивое молчание. — Я все время пытаюсь держаться подальше, а в результате проголодалась.

Он обвел глазами ее лицо, затем ответил хрипловато:

— Да, некоторые виды голода необходимо утолять, да?

— Лишь некоторые? — спросила она смело.

Адам пришел в себя, услышав ее вопрос и отпустил руку, как будто только что понял, что все еще держит ее:

— Ну, а остальные виды голода — их вообще игнорировать. Давайте-ка поначалу утолим ваш голод, — произнес он мрачно.

 

Глава 6

Ступеньки домика необходимо было отремонтировать, и он обнаружил в сарае нужные инструменты. Адам рассудил, что физический труд даст ему определенный выход энергии, он чем-то займет свои руки. К тому же он таким образом хоть как-то отблагодарит людей, в чьем доме нашел приют.

Он накормил Джо, затем они взялись за дело. Это казалось ему самым безопасным видом деятельности. Но время шло, и он начал задавать себе вопрос — достаточно ли мудро он поступил?

Адам повернулся за очередным гвоздем и пришел в восхищение от игры света в ее волосах. И тут он понял, что ему грозит опасность.

Янтарно-золотые под солнцем и коричнево-красноватые при свете огня, тяжелые волосы спали мягкими волнами до самого пояса. Он уставился на игру солнечных бликов в этой роскошной золотой массе волос и не мог произнести ни слова.

Он помнил их мокрыми. По ощущению и по тонкости они напоминали нежную шелковую нить. Он представил себе, как играет ими — сухими, пушистыми, блестящими под солнцем, пропускает их через пальцы. Но в этот момент резким движением головы она отбросила всю массу волос через плечо, чтобы они не мешали. Но прядь за прядью, как песок в песочных часах, они свободно перетекали назад и вновь заслонили ее глаза.

Вопросительный взгляд Джо заставил его понять, что он слишком пристально смотрит на нее… что он загипнотизирован тем, что видит.

Это нужно заканчивать, сказал Адам сам себе. Эта тревога, эта юношеская восторженность становится просто одержимостью. Она, возможно, и не ребенок, но он ей все-таки годится в отцы. Да и не нужна ему эта головная боль, которую она наверняка принесет в его жизнь.

— Понятно? — спросил он, ставя ступеньку на место.

— Понятно.

Джо сумела удержать доску в устойчивом положении, уперевшись бедром в косяк и держа здоровую руку под доской.

— Мой отец обычно делал скамейки для пристани из кедра, — сказала она, поймав себя на том, что воспоминание ей было приятно. — Где вы научились работать с деревом?

— Испытания судьбы научили меня этому. К тому же Джон и я частенько вместе проводили время в его магазинчике.

Она ничего не сказала. Волосы вновь рассыпались по ее лицу, и он увидел, как она прореагировала на эти слова. Он ощутил растерянность и попытался скрыть его под раздражением.

— Ну, разве это не досадно? — спросил Адам, кивая головой на ее волосы. — Как вы вообще умудряетесь что-либо делать, все время они висят у вас на лице.

Она слегка пожала плечами.

— Достаточно заплести их в косу.

Испытывая отвращение к себе за эту вспышку, Адам заставил себя дышать спокойно.

— Держи вторую.

Он бросил молоток на землю и неловко поднялся. Он слишком долго пробыл согнувшись на земле. Потом захромал к дереву, где висела его куртка, и одним движением отвязал веревку, которая была натянута через оконную створку.

— Это нам поможет.

Джо выпрямилась и повернулась к нему спиной. Он медленно подошел и собрал ее тяжелую гриву в руки… и опять началось наваждение.

Волосы ее не походили ни на что, что он когда-либо трогал. Мягкие, как заря, душистые, как осеннее утро, казалось, они жили своей собственной жизнью. Адам не мог этого вынести. Он пропустил их через пальцы, отвел их с шеи гребнем, держа тяжелую золотую массу в своих больших руках. Это был самый неожиданный соблазн, который он когда-либо переживал, чувственный медленный, которому невозможно сопротивляться.

— Как они красивы, — бормотал он, точно в беспамятстве, испытывая искушение зарыться в это рассыпавшееся перед ним золото.

Она стояла очень спокойно, ее хрупкие плечи были напряжены.

— Вы были правы. Это большое неудобство.

— Хорошо, — произнес он так близко, что дыхание его шевелило волосы у нее на шее. — Это должно помочь.

Не столько умело, сколько решительно, он собрал тяжелые волосы на затылке, легко положил руки ей на плечи, рассматривая свою неуклюжую работу. — Ну, как?

— Значительно лучше. Спасибо, — пробормотала она, затем повернулась: — Становится жарко.

Тем не менее она ощутила, как дрожит. Тело его ответило горячим теплом. Слишком хорошо зная, чем это может закончиться, он отвел взгляд от девушки, но невольно залюбовался тонкой шеей, где легкая испарина высыпала, как роса.

Кожа ее была тонкой. Но его руки — нет. Однако ему очень хотелось дотронуться до нее. Он нежно прикоснулся к сухожилиям на ее шее своими длинными, загрубелыми от работы пальцами и вытер блестевшую влагу, затем стал рассматривать то место, которое только что ласкал. Адам сглотнул комок в горле, завороженный слабым биением пульса на шее. Он хотел прижаться губами к этому месту, попробовать соль, пот и сладость ее тела.

Но голос рассудка одернул его, предупреждая, что он ведет себя, как дурак, и опустил руки.

— Вернемся к работе, — сказал он хриплым голосом.

Хотя глаза ее были мягкими и вопрошающими, она снова вернулась к своему делу.

Они молча стали работать, сводя к минимуму обмен репликами, нарочно не обращая внимания на друг друга. Адам чувствовал, что девушка так же настойчиво борется за то, чтобы контролировать себя, как и он. По настороженному взгляду, молчанию, которое свидетельствовало о ее неуверенности, было видно, что она напряжена.

Когда он, наконец, заколотил последний гвоздь, то был в исключительно хорошем настроении, разогретом его разочарованием. Теперь ему необходимо установить между ними определенную дистанцию, пока они не совершили чего-то такого, о чем позже пожалеют.

Собрав инструменты, Адам пробормотал какие-то незначащие слова благодарности, а затем решил эту проблему самым простым и незатейливым способом. Он отошел в сторону. Не говоря ни слова, не бросив даже прощального взгляда, Адам пошел в лес.

Джо поднялась и посмотрела ему вслед. Комок застрял в ее горле. Тяжесть в груди стала еще больше, когда она вспомнила, как он пытался связать ее волосы своими длинными и сильными пальцами, делая это так же нежно, как нежно он ласкал ее.

С самого начала она слишком ощутила его физическую привлекательность. Его неожиданное бегство говорило ей о том, что он тоже ее желает. Вдруг ее осенило. Она была ошеломлена. Она стояла, облитая осенним солнцем, осознавая, что этот человек хочет ее. Почему — это уже не имело значения.

Джо знала, что Кувшинный остров она покинет иным человеком, чем приплыла на него.

Медленно войдя в домик, Джо увидела его постель, задвинутую глубоко в угол. Девушка поглядела на свою кровать, которую он поставил перед огнем и подумала, сколько еще ночей пройдет, прежде чем он придет к ней… или она придет к нему.

Приближаясь к домику два часа спустя, Адам был преисполнен новой решимости и прежних сожалений. Только жесткий самоконтроль позволит ему начать очередной день, который, скорее всего, завершится болью. Джо была невинна и чиста. Он был развращен опытом, и на нем лежали грехи его профессии. Он постарается держаться от нее как можно дальше.

Затем Адам увидел ее, и вся его решимость хрустнула, как прутик под ногой.

Она сидела на ступеньках и выглядела, как девчонка не более шестнадцати лет. Стройная фигурка купалась в лучах заходящего солнца. Ноги стояли на ступеньках, а руки были скрещены на коленях.

Он не может дать ей ничего хорошего, но очень многое хочет забрать. Адам вновь поклялся, что не тронет ее и пальцем. Но, заметив на ее губах нерешительную улыбку, почувствовал, что его убежденность пошатнулась.

— Хи, — произнесла она мягко, и глаза ее засияли лукавым простодушием — он сомневался, видел ли он подобное простодушие когда-либо.

— Хи, — произнес он и заставил себя пройти мимо в домик.

— Если ты голоден, я разогрела суп.

— Отлично. — Он закрыл дверь и оперся о нее, пытаясь осознать выражение озадаченности, блеснувшее в ее глазах. Он выругался про себя. Наверное, лучше оставить ее озадаченной, чем невольно ранить. А это может произойти, если он тронет ее хотя бы пальцем.

— И это говорит человек, всегда гордившийся умением контролировать свои чувства, — пробормотал Адам с отвращением, хлопая дверцей шкафа, где он пытался найти какую-нибудь плошку.

Взяв миску, он наполнил ее. Потом, поставив локти на стол, склонился над обеденным столом, как голодный медведь, охраняющий свой последний горшочек с медом. Адам уже съел две полные ложки супа, но вдруг тяжело вздохнул и бросил ложку в сторону.

Адам вытянул руки на столе и поглядел на дверь. Из-за кого он так бесился? Из-за нее? Но это нечестно, Дарски.

Он прошел через комнату и открыл дверь.

— Вы ели? — спросил он, опираясь рукой о косяк.

Она не обернулась. Она просто обняла колени руками и склонила голову.

— Недавно.

Адам поглядел на ее затылок, и желваки на лице задвигались. Вздохнув, он вышел на крыльцо.

— Вы не будете против, если я присоединюсь к вам?

Джо посмотрела на него через плечо, пытаясь понять, какое у него настроение.

— Я могу уйти в комнату, если вы хотите остаться один на крыльце.

Девушка поднялась… Но Адам остановил ее, положив руку на плечо.

— Нет, оставайтесь. Мне нравится ваше общество.

Но он сразу же отнял руку, чтобы не погрузиться в ее тепло.

Адам уселся на нижнюю ступеньку и вытянул свои натруженные ноги. Опершись локтями на ступеньку, он тоже стал смотреть на залив. Первая вечерняя звезда, как булавочная головка, светилась в розовых сумерках. Они молча наблюдали, как сумерки медленно отдавали последний дневной свет металлически-синему темнеющему небу. Тишину нарушал лишь неустанный плеск воды.

— Вы уже привыкли к этому? — спросил он, не глядя на Джо. — Тишина. Одиночество.

Он почувствовал, как девушка шевельнулась на ступеньке. — А как вы привыкли к серым и выхлопным газам города? Я думаю, что это лишь вопрос о том, что считать естественным.

Если вы вырастаете в уединении, оно вам кажется естественным. Я никогда не сумела привыкнуть к жизни в Миннеаполисе. Я все время чувствовала себя не на месте.

Он повернулся, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Вам должно быть, было тяжело.

Джо поглядела в темноту, поглощенная тем, что только что видела. Когда она встретила его взгляд, лицо ее было взволнованным.

— Я ненавидела это. Но я оставалась там, потому что мне больше некуда было идти. Тетушка Грейс и я вместе приняли это решение. Никто из нас не хотел, чтобы я оставалась. Это, наверное, единственный вопрос, по которому мы достигли взаимопонимания.

Джо резко остановилась, чувствуя себя неуютно под его внимательным взглядом.

— Похоже, вас не встретили с распростертыми объятиями. — Думаю, для нее это тоже был шок, — произнесла она великодушно.

Слишком великодушно, подумал он, безотчетно злясь на эту неизвестную ему старую ведьму, которая вместо крова над головой предложила девочке убраться восвояси.

— В любом случае, — продолжила Джо, — она одела меня, предложила мне кров. Затем сделала вид, что меня не существует. Я облегчила эту задачу, стараясь не попадаться ей на глаза. В тот же день, когда закончила среднюю школу, я уехала оттуда. Закончила колледж, затем получила работу в рекламном агентстве в Сен-Поле.

— А затем?

Она пожала плечами:

— Затем я накопила денег и этой весной приехала сюда.

Наверняка, она не знает об этом, подумал он, но когда девушка произнесла слово «дом», голос ее смягчился и все напряжение исчезло. И одновременно по его телу тоже разлилось тепло, и оно поглотило его решимость не обращать на нее внимания. Он не должен становиться ни ее любовником, ни ее другом.

— Я думаю, вы знали, о чем говорили все это время, — произнес он задумчиво.

— Извините?

— Вы на самом деле знаете, как о себе позаботиться.

Она стала говорить с его интонацией, но в ее глазах поблескивала безрадостность:

— Именно поэтому я чуть не утонула.

Адам улыбнулся, получая удовольствие от ее улыбки тоже:

— Итак, — сказал он задумчиво, отчетливо проговаривая слова, — вы уехали от одиночества или от отсутствия одиночества?

— Я приехала сюда главным образом из-за «Тенистого уголка». Стив сообщал мне регулярно, что происходит с пансионом, весной я приехала, полагая, что это самый верный момент.

— Жизнь не была для вас спокойным плаванием? — спросил он, глядя в ночь.

— Она все время бросала мне вызов.

— И что теперь, Джо?

Она пожала плечами и подняла подбородок.

— Что-нибудь появится. Я справлюсь.

— Я уверен, что вы справитесь, — сказал он тихо, затем улыбнулся и повернулся лицом к озеру. — И пусть Бог пожалеет простого мужчину, который может вам помочь.

— Я слышала это, — сказала она, пытаясь, как и он, перевести разговор на шутливый тон. — Я, возможно и упряма, но не тупа. Если мне на самом деле требуется помощь, я принимаю ее.

— Но вам это не нравится? — Адам поднялся, отряхнул штаны и ответил на ее молчание мягкой улыбкой. — Бьюсь об заклад, я знаю еще кое-что, что может не нравиться и доставлять боль.

Она с вызовом подняла подбородок.

— Эта борьба, которая развернулась прошлой ночью между вами и озером, можно сравнить с оттаскиванием грузовика с дороги.

— Я в порядке.

Он засмеялся.

— Видите? Вы скорее проглотите несколько гвоздей, чем признаете, что вам больно. Рука сломана. Вас изрядно потрепала буря, а вы сидите здесь на своей побитой гордости и покрытой синяками заднице и отрицаете явные факты.

— Откуда вам знать, как выглядит моя… задница?

Адам усмехнулся, поймав улыбку в ее голосе.

— Я догадался об этом, наблюдая, как вы передвигаетесь целый день. — Он по-новому посмотрел на нее. — Ты слишком непреклонна, рыженькая, но это к твоему благу. Думаю, тебе еще стоит надеяться. Если ты научишься принимать помощь, которую тебе предлагают. Говорю об этом, потому что я приготовил для тебя небольшой сюрприз и, вероятно, ты станешь чувствовать себя лучше.

— Сюрприз?

— Угу. А пока тебя мучают сомнения, что это такое, попробуй сказать только два слова: «Спасибо, Адам».

Оставив ее в недоумении, он быстро прошел за домик.

Этим утром, роясь в поисках инструментов, он обнаружил в углу медную ванну. Пока она дремала, он вымыл ванну и поставил сушиться на солнце.

— О, Дарски, — завопила она в восторге, когда он подтащил ванну к крыльцу.

— Терпение, малышка! — приказал он. Когда, наконец, ванна была наполнена горячей водой, а в печке горел огонь, Адам позволил ей войти внутрь.

Она перевела взгляд от дымящейся ванны на его лицо.

— Для маленькой леди с раздутой гордостью и красной задницей, — произнес он мягко.

Глаза ее горели. Казалось, в них вот-вот появятся слезы.

— Спасибо тебе, Адам.

— Ты сказала это очень хорошо, — произнес он серьезным шепотом. Не обращая внимания на внутренний голос, он поднял руку к ее волосам. — Купайся, сколько захочешь. Я уйду.

В ту ночь луна над озером стояла полная и яркая. Адам долго сидел на берегу, рассчитывая время, чтобы не помешать Джоанне.

Потом он снова сидел и смотрел на луну.

Наконец, он тихо вошел в домик. Девушка свернулась калачиком в кровати и спала. Она доела его суп, а миску вымыла, но кастрюля с супом все еще стояла на печке и дымилась. На столе были разложены чистая тарелка и ложка. Что-то теплое, но забытое защемило у него в груди от ее предусмотрительности.

Он не был голоден, однако сел за стол и поел еще супа, не отрывая глаз от ее по-детски маленького тела, свернувшегося калачиком под одеялом. Затем он разделся и скользнул в теплую воду, которая пахла мылом и Джоанной.

Адам мылся медленно, представляя, как ее маленькое тело занимает это же самое пространство, как вода омывает ее грудь, почти видя, как намыленными руками она проводит по телу так, как он сам мечтал бы по нему провести.

Тихо выругавшись, он вылез из ванной: ты просто старый козел, эта девочка не для тебя создана. Так что, ради всего святого, держись подальше.

Но никогда еще в жизни он не желал так женщину. И никогда он желал такую женщину как она. Он хотел женщин быстро и не чувствовал к ним ничего. Он хотел их только для себя и не испытывал потом угрызений совести.

Но Джоанну он желал томительно, он желал ее так сильно, как сильно могли бы обнять его ее ноги. Он хотел ее, чтобы спрятать в ней свое чувство вины.

Он вытерся насухо и откинул покрывало на постели. Сомкнув пальцы за головой, он уставился в потолок и попытался расслабиться. Но одна и та же мысль стучала и стучала у него в голове. Как много еще пройдет ночей, прежде, чем он… или она… придут друг к другу? И откуда тогда взять силы и сказать «нет»?

Джо проснулась неожиданно, сердце ее тяжело билось. Она уселась на кровати, откинула назад копну волос, пытаясь соединить сон и звук, разбудивший ее.

Мучительные стенания раздавались из угла, где лежал Адам.

— Адам, — прошептала она, вставая на коленях рядом с его кроватью. Она положила руку на горячий, покрытый испариной лоб. Он был весь в поту, одеяло сбилось вокруг бедер, а кулаки неистово сжимали матрас.

Джоанна схватила его здоровой рукой за плечо.

— Адам, — затрясла она его. — Адам, пожалуйста, проснись.

Его серые глаза раскрылись. Застывший взгляд дико метался по темной комнате. Он схватил ее запястье, скатился с кровати и бросил девушку на пол, прижал своим теплом, крепко держа в руках ее руки, распростертые над головой.

— А… черт… — закричала она, борясь с ним, но он плотно прижал ее к полу своим весом.

— Адам, мне больно. Адам, пожалуйста. Проснись! Это я, Джо.

Он горячо дышал ей в лицо, так что волосы на висках шевелились. Страх и боль, которыми были проникнуты ее слова, привели его в сознание.

— Джо. — Он тяжело вздохнул, дыхание его все еще было прерывистым. — Джоанна. О, Боже мой. Я не ранил тебя?

Она покачала головой, и сердце ее бешено забилось в груди.

— Бог мой, Джо, — он медленно отпустил ее запястья.

Поднявшись на локтях, он взял ее лицо в свои руки. Слеза скользнула по ее виску к уху. Он застонал, поймал ее пальцем и прижался губами к коже, увлажненной слезами. — Рыженькая, прости меня.

— У тебя был кошмар.

Он прижался лбом к ее лбу и закрыл глаза.

— Да, — он задержал дыхание. Успокоенный ее близостью, свежим ароматом ее кожи, он ощутил, как постепенно становится ровнее его дыхание и спокойнее пульс.

Он напугал ее, вероятно, сделал ей больно, но, подняв голову, Адам прочел в ее глазах тревогу. Он уже годы не видел такого выражения в женских глазах. И в этот момент он понял, что может доверять ей. Самые свои глубокие секреты, самые ужасные факты своей жизни.

Благодаря судьбу или какие-то иные силы, которые свели их вместе в этом месте и в это время, он улыбнулся и откинул волосы с ее висков.

— Тебе, по-моему, нравится, когда я за тобой ухаживаю.

Она улыбнулась и расслабилась.

— Ты единственный мужчина, которому я могу позволить заниматься этим, — проговорила она, и голос ее зазвучал суше, а в нем появились хрипловатые нотки, которых он не слышал раньше.

Взгляды их встретились, а ее мягкая улыбка исчезла. Она шевельнулась. Ощущение было быстрым и подобным взрыву. Единственное, что их отделяло друг от друга, — его испарина, покрывшая все тело, и тонкая рубашка, которую Джо надела на ночь. Он застонал и ощутил мгновенное возбуждение.

— О, Джо, — он зарылся в ее прохладную кожу у горла и потерялся среди ее тепла. — С тобой так хорошо. — Он поцеловал ее, хотя знал, что должен отпустить ее. — Так безумно хорошо… — он притянул ее к себе. — А я так давно не обнимал что-нибудь, кроме плохого сна.

Маленькие теплые ручки, как будто сомневаясь, легли на его руки. Медленно, как будто пытаясь запомнить каждую мышцу, каждый кусочек его тела, они поднялись к нему на плечи. Он вздрогнул и тронул небольшое углубление в ключице. — Отошли меня обратно в постель, — потребовал он, — пока у меня еще есть силы уйти от тебя.

Она изогнула шею, чтобы ему было удобнее целовать ее:

— Твоя постель вся в поту, — прошептала она. — Ты не сможешь туда вернуться. Иди в мою постель.

Сердце его остановилось и потом забилось в удвоенном ритме. Кровь запульсировала в его чреслах. Он заставил себя поглядеть ей в глаза. Они широко открыты, полны обещания и страсти, но невинность в них требовала, чтобы он остановился.

— Это безумие, Джо.

— Я знаю.

Он поцеловал ее скулы. Ресницы мягко коснулись его губ.

— В этом нет никакого будущего, ни для кого из нас. — Он покрывал ее поцелуями, как будто моля: уходи, но не отпускай.

— Я не прошу у тебя будущее.

— Проклятие, Джоанна, — он оторвал свой рот от притягивающего вкуса ее кожи. — Это неправильно. Я достаточно стар, чтобы быть твоим отцом. А ты…

Она дрожащими пальцами коснулась его губ.

— Я достаточно взрослая, чтобы знать: это не имеет никакого значения.

Глаза его загорелись:

— Ты уверена?

— Я уверена, что хочу тебя, что ты нужен мне.

— Ты уверена сегодня, ночью. А завтра?

Она убрала с его лба влажную прядь волос.

— Я не прошу о завтрашнем дне.

Взяв ее здоровую руку, он прижал ее к полу над головой.

— Но ты должна просить! И я должен дать тебе завтра! Ты стоишь значительно большего. — Он закрыл глаза и стиснул зубы. — Но мне нечего тебе дать.

— Ты дал мне свою честность. Этого достаточно.

Она покачала головой, борясь с необходимостью сделать то, что правильно, и до боли желая сделать то, что неправильно.

— Джоанна. — Он выдохнул ее имя. — У тебя… когда-нибудь…

— Я не девушка, если это тебя страшит. Как хочешь. — Она слегка пожала плечами, и страсть ее внезапно превратилась в сомнение: — Я не собираюсь вынуждать тебя.

Он слышал боль в ее голосе. Каждое слово жгло его.

— Я думала, мы оба хотим одного и того же, — продолжила она. — Если ты хочешь найти предлог для того, чтобы сказать мне, что я тебе не нужна, — можешь не беспокоиться.

Она зашевелилась под ним пытаясь скинуть его. Он быстро схватил ее крепче. Она невероятна. Соблазнительна в своей невинности, смела в своих заявлениях. Но как бы девушка ни была уверена в себе, она все же не представляет всей меры своего воздействия на него. Он хотел ее до боли. Он хотел положить ладони ей на попку, он хотел заполнить свой рот ее грудью. Он хотел ласкать ее, хотел заставить ее кричать. Он так страстно желал ее, что боялся повредить ей, физически или эмоционально.

— Ты ведь не знаешь, разве не так? Ты даже не знаешь как ты желанна.

— Я реалистка. Я живу с этим лицом уже двадцать шесть лет. Обычно ребята глядели мимо этого лица на более симпатичных девочек. Это лицо заставляло моих друзей не приглашать меня на свои вечеринки. Мое лицо не заставляет сильнее биться пульс и не учащает дыхания.

Он прижал ее руку к своей груди, чтобы она услышала, как бьется его сердце.

— Послушай это, — сказал он серьезно. — Если мое сердце забьется еще сильнее, то ты станешь виновницей сердечного приступа. И все из-за тебя.

Под ресницами не стало видно глаз, в которых немо бился вопрос.

— Тогда зачем же ты меня отвергаешь? — спросила она.

Ее уязвимость разбивала ему сердце. Ему стало тяжело дышать. Разозленный, что не в состоянии остановить это безумие, он приподнялся и предложил ей еще один повод послать его в собственную постель.

— Ты ведь даже не представляешь, во что втягиваешь себя. Ведь если я не остановлюсь сейчас, то уже завладею тобой целиком.

Он прижался ртом к ее губам, стремясь доказать свою правоту. Держа ее лицо в руках, он раскрыл ее губы пальцами. Язык его метался внутри, стремясь напугать ее. Но из них двоих напуган был только он, напуган той настойчивостью, с которой он испытывал потребность завладеть ею. Той податливостью, которую встретил с ее стороны.

Он слегка отпрянул и поглядел ей глубоко в глаза. Они блестели возбуждением и страхом, который она не могла до конца скрыть. Губы ее были раскрыты и уже слегка распухли от его поцелуя. Сердце ее учащенно билось.

— Теперь ты понимаешь? — он прижал ее бедра к своим, передавая Джо свое возбуждение, как последнее предупреждение об опасности. — Ты понимаешь, что мне от тебя нужно, рыженькая?

Она облизнула губы кончиком языка.

— Да.

— Моя маленькая, — простонал он. — Думаю, ты не знаешь. Ты так наивна, так доверчива, и не представляешь себе аппетитов такого мужчины, как я. Я слишком много видел и слишком много испытал. Я хочу все. Это не просто сладкое похлопывание и пощипывание. Это не длительная ночная увертюра. Я хочу тебя всеми возможными способами, о каких ты даже не догадываешься.

— Никогда ты не сделаешь мне больно, Адам. Всю жизнь я думала о завтрашнем дне и последствиях того, что я делаю сегодня. И вот однажды я хочу сделать то, что чувствую сегодня — сегодня, не думая о завтра.

Он наклонил голову к ее шее:

— Всю свою жизнь я брал то, что идет в руки. А последствия пусть катятся к черту…

Она повернулась к нему.

— И не меняйся сейчас, Дарски, пожалуйста, не меняйся.

Вот так быстро завершилась битва.

Но сдался, безусловно, он. Если это было поражение — оно было сладким.

Доверие в ее глазах было удивительным, полным — он пообещал себе, что она права. Он никогда не сделает ей больно. Если он только ощутит напряжение, то станет действовать медленнее.

Он нежно поцеловал ее в лоб, затем отодвинулся в сторону. Потом поднялся на ноги и притянул ее к себе, обхватив руками, и держал так бесконечно длинный миг.

Затем он подвел девушку к ее постели на полу.

Несмотря на ее браваду, Адам почувствовал, как к ней вернулись застенчивость и сомнение. Он вытянулся рядом с ней во всю длину и, положив голову на руку, провел пальцем по ее подбородку.

— Мальчик может пройти мимо этого лица, но мужчина — никогда.

Губы ее раскрылись. Он легко дотронулся до них. Губы ее слегка дрожали и были прохладными.

— У тебя прекрасный запах, — сказал он. Она застенчиво приподнялась к нему, чтобы продлить поцелуй.

Улыбнувшись, Адам углубил поцелуй, пробежав языком по ее губам и лишь затем проникнув внутрь.

— У тебя, наверное, были очень глупые друзья… или они были слепы.

Теперь пришла ее очередь улыбнуться:

— Ты очень тактичен, Дарски.

— Вы — такая вкусняшка, мисс Тейлор. — Он опять начал целовать ее, более настойчиво, так что дыхание его участилось.

Он пробежал рукой по ее телу и остановился там, где сквозь тонкую рубашку поднимался сосок. Она задвигалась, когда он опустил руку и коснулся шелковистой поверхности между бедрами. Дрожащими руками он поднял край ее рубашки и коснулся живота.

— Джоанна, — простонал он, — и погрузился в ее влажное тепло, которое давно ожидало его.

Она прижалась к нему, слегка постанывая. Он уже лежал на ней и шептал на ухо:

— Я хочу, чтобы все было медленно.

Но на это не стоило надеяться. Его желание было безгранично. Его аппетит, до сих пор утоляемый лишь скромными порциями безымянных встреч, требовал все больше и больше, искал подлинной страсти. Имя этой женщины он никогда не сможет забыть. Адам боялся, что она станет слишком много значить в его жизни, что ее лицо будет преследовать его до конца жизни.

— Джоанна, — пробормотал он, погружаясь целиком в ее горячую плоть. Она двигалась в такт его движениям. Их ласки были бесконечны, как плеск воды о берег, а любовь переполняла их тела, души и сердца.

 

Глава 7

Осторожно, чтобы не разбудить Адама, Джо высвободилась из его объятий. Она уселась на одеяла, подтянув колени к груди и удобно положив на них голову. С каким-то всепоглощающим восхищением она смотрела на своего возлюбленного.

Адам был пленителен, когда занимался своим утренним туалетом. Когда он спал — от него просто невозможно было оторвать глаз. Подбородок, прекрасно очерченный, не был напряжен, выражение лица спокойное и удовлетворенное. Она ощутила в себе неожиданную, переполнявшую все существо радость. Благодаря ей он был так спокоен, благодаря ей так великолепно были расслаблены его ноги и руки.

Она обвела взглядом его золотистое от загара тело. Как смогла вся эта мощь раствориться в столь глубоком сне? Как могла вся эта сила превратиться в столь нежную любовь? Хотя она и не обладала большим опытом любви, но понимала, что очень давно он не был близок с женщиной. Тот порыв, который охватил его, говорил сам за себя. Он предупредил, что может причинить ей боль.

Именно в эту секунду, когда он предупреждал ее, она ощутила всю глубину его любви. Теперь она смотрела на него и знала уже всю глубину своей необычной любви и лишний раз в ней убеждалась. Она на самом деле любила его. Полностью, безвозвратно. Так глубоко, что хотела убедиться, — ведь он не давал ей никаких обязательств оставаться.

Она предложила ему себя и свою любовь, потому что он был нужен ей. Но теперь, после того, как они занимались любовью, она не ощущала этой потребности, не чувствовала этого всеохватывающего желания. Это была взаимодополняемость. Это было духовное подчинение, хотя она думала раньше, что ни один мужчина не сумеет этого добиться. Но вот пришел этот замкнутый и уязвимый человек, и разбил барьер, который она полагала нерушимым. Он проник глубоко в нее, потому что сам ощущал эту потребность, открыл в ней чувства, без которых она собиралась жить всю свою жизнь.

Он желал ее физической любви и честно сказал ей об этом, не обещая вечных чувств, желая лишь сегодня и сейчас. Она с охотой приняла эти условия.

Джо поднялась и пошла к огню, натянув на бедра рубашку, которая хранила аромат Адама. Она подбросила кедровые поленья в тлеющую золу и смотрела, как язычки пламени охватили их. Как грустно, думала она, что все только-только начинающееся между ними, должно так же неожиданно завершиться. Только несколько драгоценных дней отделяли действительность от фантазии.

Но это была жизнь, это была ее жизнь, и она уже давно научилась не ожидать слишком многого. Все, кто любили ее когда-либо, покинули ее. Адам не станет исключением. Он не принадлежал ей, чтобы хранить его, как сокровище. Это был чудесный подарок судьбы, ради которого она страдала, но подарок дан ей ненадолго. Надо воспринимать это как должное и наслаждаться каждым мгновением.

Много или мало времени будет в их распоряжении, Джо не знала, но она возьмет это время с жаром. Не станет задавать вопросов, не станет брать обещаний. Она постарается дать Адаму все, что он хочет от женщины. Она возьмет от него все, что хочет получить от мужчины. Жизнь каждого из них сделается от этого богаче, а одиночество, ожидающее их впереди, можно будет легче вынести.

Она смахнула со щеки слезу, решив не давать волю чувствам. Она смотрела на огонь, решив не думать о завтрашнем дне, о следующей неделе, о следующем годе.

Адам проснулся, как после снотворного, так повлияла на него ночь, проведенная с Джоанной. Так повлияло на него то, что он любил Джо.

Он глубоко вздохнул и понял, что именно этим он вновь хотел бы заниматься. Ему до боли уже не хватало тепла ее тела. Открыв глаза, он увидел ее силуэт на фоне вновь разожженного огня.

Блеск пламени обрамлял ее небольшое тело и, казалось, ласкал ее волосы, озаряя нимбом длинные блестящие пряди медно-осеннего золота. Он, как зачарованный, наблюдал за ней, пока его собственный жар не дошел до вспышки.

Джо была так спокойна. Ему хотелось увидеть ее лицо. Была ли она напугана? Сожалела ли она о происшедшем? Было ли ей стыдно? Или она вновь желала его? Так же, как он вновь желает ее?

Джо, что я сделал с тобой? Плечи ее были слегка опущены. Узкие бедра, просвечивающие сквозь тонкую ткань рубашки, вспыхивали заманчиво и соблазнительно. Из-под рубашки виднелись розовые, как детские щечки, ягодицы. Он хотел бы взять каждую в рот, любить каждую языком и медленно путешествовать по ее стройному и щедрому телу.

Он хотел доставлять ей наслаждение, пока она не начнет кричать его имя. И затем он вновь станет заниматься с ней любовью.

Джо, что ты сделала со мной? Первый раз, когда он заглянул Джоанне в глаза, он понял, что она обладает способностью заставить заботиться о ней. Но он не мог позволить себе это чувство. Он не мог заботиться, чувствовать, просить у жизни больше — все равно у него останется меньше, чем он хочет.

Посмотрев на нее сейчас, он испытал желание. Он хотел вновь потеряться в сладком чуде ее тела, в открытости ее сердца.

Глядя на ее спину, он осознал, насколько пустым человеком становится. Время и обстоятельства лишили его и чувства цели, как ветер разрушает необрабатываемые земли. Долгие годы он не испытывал таких переживаний.

Джоанна изменила все. Она переполнила его своей щедростью, исцелила своим доверием. Он ощущал себя холодным ветром, который разбужен теплом приближающейся весенней оттепели. Как будто тень обратилась в плоть. Он хотел вернуть все, так щедро ей отданное.

На этот раз он станет любить ее медленно и одарит тем же теплом, которое она подарила ему.

Приподнявшись на локоть, он коснулся ее волос. Вновь зажегшаяся плоть ожила, когда он дотронулся до своей возлюбленной. Янтарный шелк струился сквозь нежные пальцы.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

Она кивнула.

— Не жалеешь?

Джо поглядела на него через плечо. Встретив его глаза, она покачала головой.

— Нет.

Если бы чувство облегчения было еще слаще, он, наверное, просто умер бы.

Только несколько дней назад он видел в ней лишь маленькую девочку — девчонку, которой необходима защита. Но обладая ею, он ощутил женщину. Глаза женщины увлажнились страстью. Женское тело напряглось от желания, когда он вошел в него. Он обращался сейчас с женщиной и ревновал ее к огню, который невзначай ее ласкал и согревал.

Адам встал на колени и прикоснулся губами к ее волосам, потом взял ее за плечи и притянул к себе. Она задрожала.

— Я не пугаю тебя? — Широко расставив колени, он сел сзади. Лопатки ее прижались к его груди. Волосы, как прохладный шелк, ласкали его кожу, когда он сомкнул свои бедра вокруг ее бедер и зарыл лицо у нее на шее.

— Нет. — Она вздохнула, а Адам откинул волосы с плеча и начал целовать ее.

Он прильнул к восхитительно тонкой шее и медленно опускал руки вдоль ее рук.

— Ты дрожишь, — прошептал он, ловя ее тонкие запястья. — Тебе не холодно?

— Нет, — пробормотала она, едва дыша. Она прижалась к нему, и пальцы здоровой руки с силой впились в его бедро.

Он губами прикусил ей шею:

— Жарко?

— Да… Адам… Что ты со мной делаешь?

Он опять усмехнулся, ощутив под губами ее тонкую кожу, и почувствовал, как она дрогнула, вытянулась, превратилась в желание — и все одним чувственным и страстным движением.

— Я соблазняю тебя, рыженькая. И на этот раз я буду соблазнять тебя медленно.

Стоя на коленях у огня, прижав ее к своей груди, он любил ее так медленно, как обещал, так умело, как учил его опыт, и так осторожно, как будто хотел превратить это занятие в цель своей жизни. Его руки, умелые и уверенные, ласкали ее талию, затем упали, чтобы обежать изгибы ее бедер.

— Ты такая мягкая, — шептал он, — здесь, и здесь, и здесь. — Он снял через голову ее рубашку. — Я хочу чувствовать тебя всю. — Обхватив ее, он взял нежные маленькие груди в ладони и притянул к себе сильнее.

Ее соски, как жемчужинки, перекатывались под его пальцами. — Такая чувственная, такая отзывчивая. Обними меня за шею.

Она подчинилась, не размышляя, подняла руки и сомкнула их вокруг его шеи. От этого движения груди еще больше погрузились в его ладони. Он чувствовал и слышал, каким прерывистым стало ее дыхание, когда он начал ласкать, играть и касаться ее кожи.

— О, Джо, — с трудом выговорил он, прижимая ее к себе одной рукой и опуская все ниже другую.

Легким движением он запустил пальцы в ее вьющиеся волосы и постепенно стал возбуждать ее, дразня ее тело, пока оно не наполнилось ненасытным голодом. Он будил желание, которое давно ждало его, поощряя лишь страсть, которая рвалась наружу. Она вся была страсть, неистово желая познать радость его прикосновения, утопая в обещаниях его хрипловатого шепота.

— Спокойно, — прошептал он, покусывая ее плечо. — Спокойно. Просто следуй своим чувствам. Пусть они захватят тебя целиком.

— Адам! — вырвалось у нее, когда он наполнил ее женское естество непередаваемым восторгом. Она вся напряглась, прислонив голову к его плечу и не в состоянии оторваться от него, что-то невнятно выкрикивая, когда он ласкал ее. Тело Джоанны содрогалось, когда он, чуткий к каждой немой просьбе, медленно, любовно довел ее до вершины наслаждения.

— Сладость, сама сладость… — шептал он, вдыхая аромат ее кожи, не желая знать, была ли влага на этих плечах оставлена его поцелуями — или это испарина выступила от переживаемого восторга.

Он повернул ее к себе лицом и прижал к груди. Она вся дрожала.

— Адам… я никогда….

Он улыбнулся и прижал ее крепче.

— Никогда?

Она покачала головой.

— Значит, нам нужно нагнать упущенное.

Его нежный смех заставил ее поднять голову. Он поцелуем смыл ее смущение.

— Ты так прекрасна!

— Я слишком громко вела себя, — пробормотала она, в отчаянии прижимаясь к нему.

— Шумная, щедрая и… — он провел пальцем по щеке и с неутолимой страстью взглянул в ее глаза, — а я уже не могу больше ждать и хочу вновь услышать голос твоей любви. Ляг рядом со мной. Я хочу видеть тебя.

Огонь в его глазах заставил ее в мгновение ока забыть свое смущение. Она откинулась назад и увидела, как глаза его стали темными, цвета серебристого дыма. Он подложил ей под плечи подушку и помог получше устроиться.

Свет огня освещал его нарастающее желание. Он встал на колени и поднес ее перевязанную руку к своему рту, нежно поцеловал и положил на подушку. Затем он поднес к губам ее здоровую руку легко поцеловал в ладонь, увлажнив ее прикосновением языка.

Скрытая страсть вновь вернулась к жизни, когда он начал легко касаться языком ее пальцев и между ними, затем мягко прильнул к ее запястью и тоже положил руку на подушку.

Она была совершенно беззащитна и открыла его нарастающей и отражающейся в глазах страсти, никогда еще не чувствовала она себя в такой безопасности. Джо была уверена, что он не причинит ей боли.

Глаза его обежали ее тело и передали женщине жар его собственной страсти. Она собиралась, ощутив, как языки пламени спускаются от грудей к животу и вниз. Совсем недавно Джо была полностью удовлетворена. Но вот она вновь полна желания, которое не объясняется разумом, испытывает к нему страсть, которая выходит за рамки обычного понимания.

— Как тебе это нравится? — спросил он, и тон его был полон восторга. Смуглая рука легла ей на грудь. Слегка сжав груди в ладонях, он обвел пальцем вокруг сосков.

Джо закрыла глаза и задрожала, ощутив, как они поднялись.

— Ты такая маленькая, и — само совершенство. Мне очень нравится, как ты реагируешь на мои ласки. Ты прекрасна. Согнувшись, он нашел ее губы и поцеловал.

— Прекрасная… — повторял он, постанывая.

Он покрыл поцелуями ее ключицы и осушил их дыханием. Затем продолжил ласкать ее поцелуями. Опершись на обе руки, он лежал, не опускаясь на ее тело.

— Открой глаза, Джоанна. Открой глаза и посмотри, как ты прекрасна, когда я ласкаю тебя.

Она встретила его взгляд, ошеломленная вновь тем что увидела в них. Полный силой разделенной страсти и смягченный тем, как она отдавалась ему, Адам был исцелен, он был преисполнен доверия, в глазах его светилась любовь.

Сердце ее радостно подпрыгнуло, но к сладости открытия прибавилась горечь реальности. Только в его глазах прочтет она ту любовь, которая может сравниться с ее чувством к нему. Только в его глазах она прочтет всю глубину его чувства.

— Я могу дать тебе это только сегодня, — сказал он прошлой ночью. Она знала, что он говорит правду. Какие бы призраки ни преследовали его, они имели над ним власть, а не она. Адам не был свободен, чтобы любить ее. И он не останется здесь.

Затуманенным взором она видела, как он опустил ей голову на грудь. Сердце ее болело, она видела, насколько щедро он любил ее, — пока наконец страсть, которую он пил из ее тела, не стала похожей на боль.

Она тихо произнесла его имя, когда он положил свою белокурую голову ей на грудь. Язык его был смел и ненасытен, губы мягкими, но все время напоминали о себе. А жажда его, казалось, столь жестока, что он пил и не мог напиться из каждого розового бутона ее груди, пытался насытиться и не мог.

Но его голод насытил ее. Она тесно прижала грудь к его губам, держа любимую голову в руках и показывая своими ласками, насколько нужна ей была его страсть.

Чувственное наслаждение смешалось с нежностью, которую она никогда не связывала с физической любовью. Но его поцелуи — то, что она ощущала, когда он целовал ее грудь, — были неотъемлемой частью их любви. Она чувствовала желание почти материнской любви, держа его голову в руках, пока бушующая страсть переполняла их обоих.

Джо притянула его голову к своим губам. И когда он лег на нее, она уже его ждала. Когда же наконец, наполнил ее, она кричала в восторге от того, что он владеет ею. Он был сама мужественность и страсть. Она была — тепло и жажда. Вместе они сотворили чудо.

— Джоанна, — прошептал он, уже засыпая. — Как же я буду жить без тебя?

Она глубже зарылась ему в руки.

— Неужели же я когда-нибудь отпущу тебя?

Они спали сном праведников и проснулись оттого, что еще не слились в одно целое. Проснулись с ощущением, что совсем скоро им придется расстаться, и вновь занимались любовью.

Покров темноты, нарушаемый лишь неясными бликами огня, позволил им полностью отдаться своим чувствам. Ночь помогла любовникам разбудить все лучшее в своем сознании. Они прятались в темноте, играя бликами пламени. Чувствуя отдаленность от остального мира, они не думали о завтра.

Не стало правил, которые бы сдерживали бы их. Никаких правил, которые ограничивали бы их или вызывали чувство вины. Они полностью отдались своему восторгу. Не говоря ни слова друг другу, они поняли, какая пустота была в их жизни, и заполняли пустоту друг другом.

Когда Джоанна снова проснулась, заря лишь занималась, а небо было окрашено фиолетовыми, розовыми и перламутрово-серыми цветами. Она с любовью посмотрела на голову, которая лежала у нее на животе, на широкие плечи, которые закрывали ее бедра.

Адам!

Она стала играть его белокурыми волосами, лениво улыбаясь, когда он проснулся и крепче сжал руки вокруг нее.

Он стал ей ближе, чем кто-либо другой в этом мире. Джо никогда не ощущала подобной близости ни с одной человеческой душой. Познать радости физической любви с ним — это дар, чье значение она еще не полностью поняла. И она еще не была готова расстаться с этим даром судьбы. Пока не готова.

— Ты уже не спишь? — спросил он сонным голосом.

Адам уткнулся лицом ей в живот и мягко обвел его носом. Погруженная в его тепло и в еще памятную страсть, она постаралась не уступать сдержанности, которая неизбежно ею завладеет.

— Да, я проснулась. — Я, правда, не уверена, жива я или нет.

Он усмехнулся, затем обвил руку вокруг нее, чтобы ощутить напряженность ее соска.

— Ты жива, — произнес он, и голос его звучал самодовольно и удовлетворенно.

Она застонала, так необычна была его способность возбуждать ее одним прикосновением.

— Я жива, — согласилась она, едва сдерживая дыхание, стараясь не обращать внимания на те чувства, которые вызывает его язык, погруженный в ее пупок, как будто голодный медведь хочет поскорее съесть весь мед. — Но хорошо ли мне?

Обняв ее бедра, он приподнялся и лениво улыбнулся, глядя ей в глаза.

— Тебе хорошо. На самом деле… — Он опустил голову и прильнул губами к ее соску, подарив ему первый утренний поцелуй. — Тебе хорошо… очень хорошо… — Язык его очертил круг вокруг соска, затем начал легко его касаться. — Тебе очень, очень хорошо.

— А ты очень, очень сильный.

Он поднял голову. В глазах его показалась тревога.

— Тебе больно?

На этот раз улыбка ее была самодовольной.

— Я чувствую себя божественно.

— Извини.

Она встретила его напряженный взгляд и взяла его подбородок в руку.

— Нет, мне не больно. Прошлой ночью… — Она сделала паузу и отвела взгляд, чтобы он не увидел слез, которые взялись ниоткуда и, кажется, готовы были хлынуть потоком. — Прошлая ночь была великолепна. Я никогда не испытывала ничего подобного. Я не знала, что так может быть. — Вновь голос ее сорвался, на этот раз от смущения.

— Как может быть, Джо? Так упоительно?

Опустив глаза, она кивнула.

— Эй, — он тронул ее за подбородок. — А какое я испытал наслаждение!

То, что скрывала ночь, открыла заря. Несмотря на то, что Джо всеми силами пыталась побороть в себе неуверенность, она появилась вместе с приходом дня.

— Жаль, что я не могу быть более… — Она сглотнула, не в состоянии выразить свои чувства словами.

— Более, Джо? Более красивой? Это невозможно. Более отзывчивой? Тоже невозможно.

— Более опытной, — наконец, выговорила она, ненавидя себя за детские нотки вызова, появившиеся в ее голосе.

Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, затем так внимательно поглядел на нее, что сердце ее почти остановилось.

— Мне не нужна твоя опытность, Джоанна. Мне нужна ты. А теперь я ненавижу всеми силами души тех сукиных детей, которые были близки с тобой и уходили, оставляя тебя, не зная, что именно они оставляют.

Энергичность его слов поразила их обоих.

Адам отодвинулся от нее. Он взял и подбросил полено в огонь. Он оказался в сетях, в сетях необходимости спасти ее и защитить. У него не было на это прав. Да, он ничуть не лучше любого другого мужчины, которого она знала. Он не чувствовал на себе греха лишь потому, что с самого начала предупредил ее, что останется ненадолго.

Комнатой как будто завладела тишина, которая бросила тень на чистоту ночи, проведенной ими вместе. Адам не смог бы сказать, как долго смотрел на огонь, когда она произнесла:

— У меня был лишь один.

Он обернулся, бросив на нее озадаченный взгляд.

— Один — что?

Джо поняла, что сейчас он находится за миллионы миль отсюда, что он полон мыслей, в которые она никогда не будет посвящена. Возможно, он вспоминает прежние обиды, которые никогда не сумеет простить. Ей было больно, что он так легко отдалился.

В гневе на жизнь, которая так не щедро дает и с таким злобным удовольствием отбирает, Джоанна ответила раздельно:

— Один сукин сын.

Последовавшая реакция была для нее совершенно неожиданной. Его медленная улыбка, преисполненная удовлетворенности, убрала колючки из ее уязвленного самолюбия и наполнила ее новым желанием. Тепло его глаз удалило боль.

— У тебя на самом деле грязный ротик для такой маленькой девочки, ты это знаешь?

Раздразненная его улыбкой и голосом, она откинулась назад в таком же легком настроении, какое она испытала, когда проснулась утром после ночи любви.

— Ты на самом деле так думаешь? — спросила она радостно, как если бы только что он наградил ее комплиментом.

— Да. — Он угрожающе надвинулся на нее. — И если ты что-либо не сделаешь, придется мне заняться твоим воспитанием.

Он наклонился к ней и взял ее лицо в ладони.

— Ты сейчас же собираешься помыть мылом мне рот?

Он усмехнулся:

— Нет, мэм. У меня другие планы на ваш ротик. Я намерен перевоспитать вас и показать, как это делается.

— Адам…

— Замолчи! — сказал он повелительно, прижимаясь к ее губам нежно и мягко. Когда шутка переросла в страсть, он попытался открыть ей рот языком.

— Больно? — спросил он, когда Джо не ответила на его движение.

— По-моему, ты приказал мне держать рот закрытым.

— А… я ошибся.

Она обвила руками его шею и поудобнее устроилась.

— Взрослому человеку нелегко признавать свои ошибки.

— Но женщина должна указывать ему на эти ошибки. Открой ротик, рыженькая. Все, что я хочу от тебя в течение ближайшего часа, — это стоны любви.

— Ванна уже стала холодной, — сказал Адам значительно позже, тем же утром, когда она потягивалась и зевая, лежала на постели, пытаясь сбросить остатки сна. Расслабленность, которая сопровождает любовь, разлилась по ногам и рукам, повергла ее в ленивое состояние, совершенно чуждое натуре девушки. Очарование от предстоящей горячей ванны, однако, разбудило ее.

Она села и улыбнулась, глядя в глаза единственному мужчине, который когда-либо желал ей доброго утра.

— Ты уже оделся, — сказала она огорченно и получила в ответ обворожительную улыбку.

Адам присел на корточки, лаская взглядом ее тело:

— А ты еще нет, — ответил он, жалея, что страсть в ее глазах не могла заставить его забыть вину — вину лишения ее невинности.

Простыня соскользнула вниз, оставив прикрытыми лишь бедра. Волосы, спутанные и растрепанные, лежали на спине. Один локон лежал на груди, почти скрывая розовый сосок. Груди ее слегка распухли и были напряжены, бледная, цвета слоновой кости кожа еще розовела от его страсти. Он заставил себя подняться.

— Если ты все же хочешь одеться, то делай это быстро, иначе я нырну между простыней так, что голова пойдет кругом от моей скорости.

— Моя голова и так уже кружится.

Она не кокетничала. Это и так было очевидно. Но этим утром, будучи полностью уверена в его страсти, она, как оказалось, могла и кокетничать. Прошлой ночью он разбудил в ней женщину, и теперь с удовольствием наблюдал, как она сама наслаждается своим вторым рождением.

Она встретила его взгляд, неясно приглашая его к любви.

— О, женщина, пощади меня, — рассмеялся Адам, поднимая ее на ноги. — Я уже старый человек.

— Обыкновенный старый чудак, — заметила она, залезая в ванну.

В ее присутствии он становился молодым козленком. Бог мой!

Ведь он вновь желает ее! Но когда горячая вода коснулась ее заветного уголка, она не смогла скрыть гримасу боли. Он сдержал свой новый порыв.

Он не станет смущать ее, принося извинения или объясняя. Вместо этого он собрал ее волосы и распустил их по обе стороны ванны, куда она опустилась со вздохом облегчения. Адам присел рядом, намылил руки и начал ее мыть.

— У тебя красивая кожа, — сказал он, когда Джо закрыла глаза, расслабившись под мягкими движениями его рук.

— У меня веснушки, — ответила она, еле двигая губами.

Он улыбнулся и намылил каждую ее руку, спину, взволнованный и зачарованный тонкой нежностью запястий.

— Красивая кожа, — повторил он, стараясь не тревожить забинтованную руку.

— Белая, как мел, все время обгорает под солнцем и раздражается от непогоды.

Он оглядел ее намыленное плечо, осторожно прошел рукой по бархатистой коже и вновь вспомнил самые разнообразные «если», о которых он начал размышлять еще ночью. Эти «если» множились, пока он готовил ванну и смотрел, как она спит. Что, если бы все было по-другому? Что, если бы ему было пятнадцать лет? Даже просто на десять лет моложе? Что, если бы ему не надо было возвращаться в Детройт, чтобы столкнуться со своими демонами и свести некоторые счеты? Что, если бы они просто навсегда могли остаться на этом острове. Что, если бы у него не было той проблемы, которую она вправе ненавидеть?

Сожаления не могут изменить фактов. Ничто невозможно поделать с тем, что уже произошло между ними и что произошло до их встречи.

Когда он покинет ее — а он ее покинет, заставил он себя признать с решительностью, которую ослабило новое желание. — Но, по крайней мере, он сумел ее убедить, что она желанная женщина.

Адаму в этом себя убеждать не приходилось. Он весь напрягся, когда опустил руку в воду, ища мыло. Она слегка зашевелилась, и вода вокруг ее грудей заколыхалась, лишь слегка прикрывая ее похожие на розовые бутончики соски.

Он медленно поднял руки и покрыл ее грудь мыльной пеной. Глаза ее открылись в одно мгновение с тем, как заострились ее соски от прикосновения его пальцев.

Не в состоянии сдерживаться, он наклонился над ней. Кончиком языка он поймал струйку воды, стекавшую с груди, слизнул и проглотил ее.

Она так громко застонала, что он поднял голову.

— Хорошо, — произнес он, откидываясь назад. — Думаю, достаточно всего этого. Адам провел кончиками пальцев по ее щекам.

— Не уверен, что когда-нибудь я сумею сказать так же. — Смущение отразилось на ее лице. Отводя взгляд, она глубоко спряталась в ванне.

Джо была такой маленькой и беззащитной, что опять напомнила ему ребенка.

— Когда ты потеряла мать?

Она секунду колебалась, затем глубоко вздохнула и согнула ногу так, что коленка показалась над водой.

— Она погибла в автомобильной катастрофе.

Адам внимательно наблюдал за ней, ища следы прежней замкнутости. Когда ничего подобного не произошло, он молча попросил ее продолжать.

— Мама была значительно моложе папы. Ей было двадцать пять, а ему сорок, когда они поженились. До этого у него просто не хватало времени найти себе жену. Он был «женат» на «Тенистом уголке». Это владение забрало все его силы и время. Но однажды летом сюда приехала мама. Она была нью-йоркской художницей и влюбилась в это озеро, прочитав о нем несколько статей. Она хотела нарисовать здесь несколько картин. Но когда она приехала…

Ее смутная улыбка дала возможность Адаму понять:

— …то она влюбилась в твоего отца.

Джо кивнула:

— Она добиралась провести здесь месяц. Но так и не уехала отсюда. Они сразу же поженились, а через девять месяцев и пятнадцать минут после бракосочетания родилась я, — любил шутить мой отец.

— Они не стали терять времени.

Она опять улыбнулась:

— Ни минуты.

Оба замолчали, погрузившись в свои мысли.

— В тот день, когда погибла мама… она возвращалась с водопадов. Она ехала в город за покупками. По дороге домой вышел из строя тормоз, и она разбилась насмерть.

Адам нежно поглаживал розовое колено, показавшееся из воды.

— Я лежала в постели. Пришел папа и сказал мне об этом. Было очень темно и очень тихо, когда он разбудил меня. Даже сейчас помню, что комната была залита ночными тенями, на мою кровать через дверь падал свет. Удивительно… как сон может отделить человека от реальности. Он плакал, а я думала: папа шутит. Представляешь, так бывает, когда родители шутят над детьми, которые не хотят что-то съесть или еще какую-нибудь чепуху не делают. Но я еще подумала — мне уже тринадцать лет, я не маленькая, чтобы со мной так шутить… В общем, так. — Она как будто задохнулась, и в груди Адама что-то сжалось. — Он плакал, но это казалось чем-то нереальным. Он лег рядом, обнял меня и сказал, что мама умерла. Что она никогда больше не придет домой. — Девочка, — сказал он мне, — боюсь, я не смогу жить без нее.

Адам тяжело вздохнул:

— Он очень ее любил.

— Да, — произнесла она, — водя рукой по воде. — Очень. Он так и не оправился после ее смерти.

— Но потом он ушел и от тебя.

Адам закрыл глаза и долго их не открывал. Джон слишком любил свою жену, чтобы жить без нее. Он стал пить, оставив Джоанну самой справляться со своими проблемами. Неудивительно, что она такая резкая. Она слишком рано поняла, что такое бодро держаться.

Бедная маленькая девочка, думал он, молча помогая ей выбираться из ванны. Он нежно завернул ее в теплое одеяло и отнес на стул перед огнем. Он прижался губами к ее волосам и, тесно прижав к себе, баюкал на руках, как дитя.

 

Глава 8

После этого разговора Адам тоже понемногу стал оттаивать. Сначала он просто о чем-нибудь рассказывал ей ни с того ни с сего. Иногда эти слова были ответом на ее вопрос или реакцией на то, что она делала. Слова лились легко, необычно, удивительно легко. Он просто дал им возможность излиться. Впервые в жизни он выпустил наружу то, что держал глубоко в себе, взаперти. Поделиться с ней самым заветным казалось таким же естественным, как дышать.

После завтрака он помог Джоанне одеться, и дав ей свой свитер, пошел следом за ней из дома.

В любое время года озеро Кабетогама было прекрасно — оно как будто все время праздновало свое величие, доставляя радость всем пяти чувствам человека. В этот день солнце заявило о скором приходе осени. Оно покрыло верхушки деревьев золотом и посеребрило поверхность озера. Аромат вечнозеленых деревьев и терпкий запах палой листвы наполнили морозный воздух.

С озера дул слабый ветер. Он издавал шелестящий музыкальный звук, пролетая по лесу и гоня листья берез по острову. Медленно падая на землю, желтые кружки украшали скалистую тропу, по которой они шли.

День был окутан той же непостижимой магией, что и их ночь. Иллюзия продолжалась. Зная, что они будут оставаться совершенно одни, пока кто-нибудь не хватится их, Джо и Адам решили извлечь все возможное удовольствие из этого временного выпадения из обычной жизни. Они не обращали внимания на то, что реальность вернется в любой момент, и находили радость друг в друге.

Решив взять все от солнечной погоды и спокойной воды, Джо вместе с Адамом порылись в сарае и нашли там удильные принадлежности. Хотя удилище было не новым, Джо заявила, что оно вполне пригодно для ловли рыбы. Порывшись еще немного в хламе она нашла и леску.

Джо стала убеждать Адама наловить рыбы на ужин с таким пылом, который вовсе не был нужен.

— Только подумай! — воскликнула она радостно, — сегодня вечером нам больше не нужно будет есть сухие овощи…

Когда они наконец уселись на выдающийся в залив камень, Адам неохотно признался, что совершенно не представляет, как нужно приступать к делу.

— Чего еще можно ожидать от мальчишки с улиц Детройта? — проворчал он добродушно. — Почему бы тебе самой все не сделать.

Она помахала забинтованной рукой.

— Это занятие для двух рук, парень. К тому же для разнообразия теперь я исполню роль учителя.

Вспомнив о том, чему научил ее Адам прошлой ночью и этим утром, заставило ее покраснеть.

Он крепко обнял ее и поцеловал.

— Боже мой, как тебе идет розовый цвет!

— Не пытайся отвлечь меня. — Она захохотала, вырываясь из его рук. Затем стала терпеливо объяснять, что и в какой последовательности необходимо сделать.

Его большие руки, такие искусные и точные, в одно мгновение стали неуклюжими и неуверенными, когда он попытался совладать с леской и спиннингом.

— Я вдруг поняла, что значит выражение «у него руки не тем концом пришиты», — сказала Джо, поддразнивая его, когда он неловко попытался закинуть леску в глубокую воду.

— Видишь ли, — произнес Адам, поднимая бровь. — По-моему, легче самому прыгнуть в воду, чем бросить туда леску. Возможно, мне это тоже понравилось бы, малышка, так что стой и не толкайся.

Жалея, она стала его поощрять:

— Просто нужно немного практики. Нужна ловкость. А она приходит с практикой.

— Я много практиковался в вытаскивании кошелька из чьего-либо кармана, неплохо у меня получалась и работа по смене колеса машины в полной темноте. Здесь за мной числится уйма практики. Но не в рыбной ловле.

— Я подозревала о твоем темном прошлом.

Он засмеялся.

— Очень темное. Но тем не менее твое маленькое сердечко может не трепетать: в более надежных руках ты еще никогда не была.

— Я об этом тоже всегда знала, — сказала она, затем добавила с сомнением: — но ты разжег мое любопытство. Чем ты занимаешься в Детройте?

Он стал серьезным. В жизни появилась реальность:

— Я полицейский.

Джо поглядела на залив:

— Полицейский, — повторила она, как будто все сразу встало на свои места.

— Ты, кажется, удивлена?

— Нет, скорее заинтригована. Кроме того, это все сразу объясняет.

— Например?

— Например, тот ужасный шрам на бедре. В тебя стреляли, да? А время у тебя сейчас свободное, потому что ты должен поправиться, да?

Тревога заставила потемнеть ее глаза.

Он поглядел в сторону, зная, что ей можно рассказать всю историю, но пока не готовый к тому, чтобы выпустить ее наружу. Она, должно быть, почувствовала трудность, с которой он столкнулся, потому что побыстрее постаралась переменить тему разговора.

— Значит, ты начал с того, что вытаскивал бумажники из карманов и снимал колеса в Детройте? А стал одним из уважаемых граждан города? На самом деле, в какой полиции еще могут похвастаться тем, что у них работает бывший воришка.

Он криво улыбнулся:

— Да, уж!

— Но ведь на самом деле ты ничего такого не делал?

— И этим занимался, и кое-чем похуже. Перед собой ты видишь человека, на чье образование не было потрачено слишком много денег. Я в молодости был сущим козлом. Только став постарше, я понял, что так жить нельзя. И довольно быстро исправился, — добавил он с унылой улыбкой. — В возрасте двенадцати лет меня впервые поймали.

— И на этом все закончилось?

Он ответил:

— Это было лишь начало. Я отбыл свой небольшой срок, восприняв его как награду. А затем сразу же вернулся на улицы. Тогда мне нравилось то, чем я занимался. Такое волнение! Это были отбросы общества, которым наплевать было на мою жизнь. Среди них я и рос. Благодаря этому я всегда бывал сыт.

— А твои родители? — спросила она, поколебавшись. Ему казалось, что она уже знает ответ.

Лицо его помрачнело, затем он пожал плечами.

— Я никогда не знал своего отца. В пятнадцать лет моя мать обнаружила, что беременна. Она никогда не напоминала мне, что пожертвовала своей юностью ради моего воспитания. Мы жили от одного благотворительного чека до описи имущества постоянно. В конце концов, это ей надоело, потому что однажды ночью я вернулся домой, а ее не было.

— Она ушла?

— Ее убили. За неделю до этого она привела домой какого-то бродягу. Видимо, он пообещал ей денег… Но что это? — он протянул руку и смахнул с ее щеки слезу. — Джо…

Он посадил ее на колени, прижал крепче к груди. Никто никогда еще не плакал об Адаме Дарски. Из-за него плакали, но не о нем. Итак, эта маленькая девочка, которая не плакала из-за своих бед, сейчас плачет о нем.

— О, Джо. Не нужно обо мне плакать. Ведь мне в жизни еще повезло.

Она поудобнее уселась на его коленях.

— Как это?

— Я нашел Джека Клейпула. Вернее, он нашел меня. Мне исполнилось восемнадцать. Одной жаркой июльской ночью он застал меня, когда я пытался угнать «Шеви-67».

Она почувствовала у себя на щеке его пальцы:

— Это забавно?

— Да, злой Джек — это смешно. Он, как старый бык, который вдруг видит красный цвет. Но он мог бы меня засадить в каталажку, провести меня как взрослого. Но он отпустил меня после недолгого разговора. Этот человек повернул мою жизнь в иное русло. Он направил меня в морскую пехоту и, как говорится «сделал из меня человека».

— Ты был во Вьетнаме. — Она застенчиво запустила руку под рубашку и провела пальцами по шраму, пересекавшему его ребра. — Это там тебя ранили? — она уже знала этот шрам очень хорошо. Этот шрам и еще один, в опасной близости от мошонки, так радостно откликавшейся на каждое ее прикосновение. Ответом на этот вопрос стало легкое напряжение тела. Когда он не сразу ответил, Джо откинулась, улыбнувшись:

— Хорошо, мне не стоило тебя спрашивать.

Адам был ошеломлен ее жестом. Он не успел сказать, что все в порядке, что готов рассказать ей об этом, как тишину нарушило какое-то жужжание.

— О, Боже мой! — она спрыгнула с колен Адама и едва успела схватить леску, пока та не исчезла в озере. — Адам, ты поймал рыбу! Не сиди! Держи удочку!

Увидев, как она мгновенно потеряла свое хладнокровие, Адам пришел в равновесие. Да и было на что посмотреть — Джо кричала, прыгала, волосы ее летали вокруг лица. Возбуждение девушки было заразительным. Наконец, вопреки ее поспешным приказам и его неумелости, рыба в конце концов, оказалась на земле.

По редкой случайности тонкая леска не лопнула под весом огромной рыбины.

— О, Адам! — закричала она, прыгая вокруг добычи, — какая красивая, а какая вкусная — уверяю тебя!

Всеми силами стремясь спрятать свою гордость и думая, почему такая малость, как рыба, пойманная для Джо на ужин, переполняет его такой радостью, он взял рыбу и понес к домику.

— Ты уж постарайся и не сожги ее, — сказал он, ковыляя по тропинке.

— Я? Никогда! — она смеялась, обнимая его за шею. — Ты ловишь. Ты чистишь. Ты готовишь. Таков закон диких лесов.

Он пробормотал что-то невразумительное и поднял рыбину выше:

— Ты, вероятно, забыла, кто истинный представитель закона в этих краях, рыженькая. Будем надеяться, что ты изменишь свое мнение, когда мы вернемся в дом.

Много часов спустя, сытый и довольный, Адам лежал и удовлетворенно глядел на женщину, которая вытянулась рядом с ним.

— Я не верю, что ты сумела меня уговорить это сделать. Здесь так холодно.

— Но посмотри на небо… и подожди. Представление начнется в любой момент.

Они лежали под небом, под звездами, тесно обнявшись в спальном мешке, как два щенка.

Съев пойманную ими рыбу, Джо подумала и после некоторых вычислений поняла, что этой ночи она ждала с самого начала лета. Мягкостью и уговорами она сумела убедить его, что не стоит пропускать ту красоту, которую готовит им эта ночь.

Обняв ее крепче, он погладил ее по красно-рыжим кудрям и прижался подбородком к ее голове. Он почувствовал, как она улыбнулась.

— Разве ты когда-либо видел что-либо подобное? — спросила она спустя некоторое время, поднимая глаза вверх, на усыпанное звездами черное небо. — А свет звезд так чист.

Ее шепот при этом никак не нарушил царящую вокруг тишину. Казалось, он тоже стал лишь частью звездной ночи. Не думая о том, понравится или нет то, что он скажет, Адам поглядел в небо и заговорил:

— Я вспоминаю одну ночь, целую жизнь тому назад, под темным полуночным небом — совсем, как сейчас. Мы легли, зарывшись в землю на краю леса, под дождем в ожидании атаки вьетконгонцев. Помню, тогда я задал себе вопрос, — как может такая красота быть частью ужасного кошмара — частью войны.

На какое-то мгновение он вновь оказался там, в норе, на краю джунглей. В голосе его послышался страх девятнадцатилетнего солдата, на тысячи миль отброшенного от всего, что ему было близко и дорого:

— Я был городским мальчишкой. Я ни разу не видел ночного неба, чтобы на нем не было смога, а искусственный свет всегда закрывал блеск звезд. Я никогда не видел такой черной ночи. И никогда в жизни так не боялся. Оставался двадцать один день до моей демобилизации. Однако до сих пор я не получил ни одной царапины. И глубоко внутри был уверен, что просто так они меня не выпустят.

Он слышал, как учащенно забилось ее сердце, и прижал ее к себе ближе.

— У нас были непрекращающиеся бои, потери были большими. Постоянный огонь снайперов и удаленность наших позиций превратили взвод в перепуганных мальчишек и обезумевших мужчин. Еды и патронов выдавали в обрез. О моральном духе говорить не приходилось.

Они появились прямо перед рассветом. Сотни. Визжа, как сирены, и роясь, как мухи.

Ночь была холодная, но у него на лбу выступил пот.

— Я до сих пор не уверен, почему именно я остался жив. Может быть, они решили, что я мертв? Я расстрелял все патроны еще во время первой атаки и когда пытался перезарядить винтовку, то магазин заклинило. Первый же вьетнамец, прыгнувший в окоп, нанес мне удар штыком и оглушил прикладом. Следующее воспоминание — я лежу на койке в госпитале близ Да Нанга. В кишках — дыра размером с Мичиган, голова болит. И я еще считался счастливчиком.

Он содрогнулся, вспоминая стоны раненых, запахи умиравших и мертвых. Он никогда ни с кем не разговаривал о жестокостях войны, о том, как он убивал. Даже с Энни. Вспоминать об этом было так же тяжело, как бередить зажившую рану. Но закрывая глаза на кошмар происшедшего, проговаривая те события, он чувствовал, как что-то неуловимо менялось от слов. Образы становились менее живыми и яркими, более отдаленными. Адам расслабился и начал вспоминать: сцены из прошлого проходили перед его мысленным взором, как кадры киноленты.

Молчание Джо было ему приятнее, чем слова. Ее присутствие являлось более мощным наркотиком, чем выпивка. А вернувшись в Штаты, он хотел только напиться. Адам сделал многое, в чем раскаивался. Но лежа в объятиях этой маленькой щедрой женщины, он убеждался, как мир воцаряется в его душе, освобождаясь от цепей прошлого. С ней его объединяло необыкновенное родство душ, она примиряла его с самим собой.

Джо крепче обняла его, и Адам понял, что уже очень давно молчит. Она провела рукой вдоль его шрама, потом ее рука спустилась ниже.

— Тебе еще больно? — спросила она так искренне, как могла спросить только Джоанна.

— Нет, боли нет, но…

— Но? — спросила она, когда он заколебался.

— Но заключение таково, что инфекция сделала свое черное дело.

Она прижалась к нему лицом. Адам отбросил волосы с ее лба и ответил на немой вопрос:

— Боже мой, девочка, неужели ты не поняла? Мы так много занимаемся любовью, а я ни разу не принял мер предосторожности. — В его голосе слышалась пустота. — Я никогда не смогу иметь собственных детей, Джоанна. Неужели ты думаешь, я оставил бы тебя беременной, уйдя отсюда, быть может, навсегда?

Джо знала от чего именно ей сделалось больно. То, что он сказал о неизбежности своего ухода, или немая печаль о ни чем невосполнимой потере? Но она не стала задаваться никакими вопросами. Девушка просто приняла их любовь, как она есть, не думая о последствиях.

— Мне очень жаль, — прошептала она и прильнула к его груди. — Тебе нужно было бы стать отцом. Ты стал бы хорошим отцом.

Тысячи самых разных чувств охватили его. Он хотел бы держать ее в своих руках всегда, хотел бы пить целительный бальзам ее души и восстановить те руины, в которые обратилась его жизнь. Он никогда не чувствовал себя таким цельным, как в обществе этой женщины. Жизнь никогда не казалась ему столь мрачной, как возможность жизни без нее.

— Адам! — ее возбужденный шепот вернул его к действительности. — Начинается!

Блестящая полоса белого света пролегла на цвета индиго небе. За ней появились новые и новые блестящие полосы, огибающие небесный свод. Затем огромное количество огненных шаров рассыпалось по небу, за ними вились такие же блестящие хвосты. Звезды носились по небу, как фейерверк в день Четвертого Июля. Метеоритный дождь был ошеломительным и великолепным зрелищем, как она и обещала.

— Скажи, тебе когда-нибудь приходилось видеть что-либо более красивое? — спросила она, завороженная зрелищем.

Адам перевел взгляд на ее лицо. Блеск звезд отражался в ее глазах — в них словно сквозило восхищение тем чудом, которое они оба видели.

— Нет… пока не встретил тебя.

Адам медленно предавался любви с ней с необычным ощущением, какое удовольствие она переживает, с мучительным осознанием того, что уход вызовет ее боль. Дни, проведенные вместе с ней, можно будет сосчитать по пальцам, но он решил извлечь из них все самое лучшее.

Она, кажется, приняла точно такое же решение.

— Давай, — сказала она игриво, присаживаясь рядом на следующее утро, протягивая ему чашку кофе. — Прекрасный день. Пойдем погуляем по острову?

Он зевнул и приподнялся на локти, посмотрев ей в лицо. Вся она была — огромные зеленые глаза и вызывающая, дразнящая улыбка. Он наклонился, чтобы запечатлеть на ее устах утренний поцелуй.

Адаму нравилась ее игривость, и он принял ее тон:

— Думаю, я и так могу тебе обо всем рассказать, рыженькая, — произнес он с ленивой улыбкой. Слева от тебя — вода, скалы и сосны. Справа — вода, скалы и березы. А прямо перед тобой — мужчина, слишком уставший, чтобы делать что-либо. Он может только глядеть на тебя.

Она выслушала его сонную речь и улыбнулась с несчастным видом:

— Что же может оживить эти старые кости? — спросила она, играя верхней пуговицей своей рубашки.

— О, нет, — он уселся смеясь, когда пуговица оказалась расстегнутой. — Еще немного подобных упражнений, и тебе придется кормить меня внутривенно в течение целого месяца.

Ее наигранная попытка казаться огорченной заставила Адама улыбнуться шире. Та застенчивая девочка, пришедшая к нему в первую ночь, никогда не стала бы пускаться в подобные любовные игры. Перед ним была женщина, само женское совершенство. Он ощутил необходимость ответить на призыв своей необузданной и дикой любовницы.

— Ну, ладно, — произнесла она, делая новую попытку. — А что, если попробовать иной род возбуждения?

— Я повторяю, — сказал он, намеренно не понимая, — еще немного такого рода упражнений…

Ее заливистый смех оборвал его:

— Я думала заинтриговать тебя, открыть тебе некоторые тайны этих мест.

Он подозрительно взглянул на нее через край чашки:

— На Кувшинном острове?

— Особенно на Кувшинном острове. Наверняка, тебя заинтересует, откуда взялось такое название.

— Меня скорее интересует, как я сам здесь очутился. Я интересовался тем, как ты сумела выжить и добраться до острова. А еще меня интересует маленькая родинка на твоем левом бедре. — Он улыбнулся, наслаждаясь ее смущением. — Но если говорить начистоту, рыженькая, меня никогда не интересовало, откуда у острова такое название. Да и зачем мне это знать?

— Конечно. Местные легенды говорят о том, что на Кувшине всегда происходили какие-то незаконные вещи. — Порочная улыбка, появившаяся на губах Адама, говорила о том, что его, может быть, и заинтересует история острова, по крайней мере, часть ее, посвященная недозволенным вещам. Положив руку на поднятое колено, он отдал ей пустую кофейную чашку.

— Например? — спросил он, играя прядью рыжих волос, которые ему всегда хотелось трогать.

— Например, переправка контрабанды по ночам. Особенно спиртного.

Он поднял бровь:

— В Миннесоте?

— Конечно, в Миннесоте, и особенно здесь. Запомни, ведь мы в нескольких минутах от адской границы. Туда доплыть ничего не стоит. Кабетогама впадает в озеро Намакан, а Намакан — это уже Канада. Это самый короткий путь для контрабандистов. Кувшин и то, скрытое от глаз устье Голубого залива — идеальное место для хранения товаров.

— Хранение товаров? Спиртные напитки? — он посадил ее на колени. — Рыженькая, ты, наверное, зимами смотришь слишком много фильмов с участием Богарта?

— Давай-давай, посмейся надо мной! Но я знаю, что сам Капоне ходил по берегам Кувшина.

— В поисках своей выпивки, конечно же. — Он изогнул брови, как Гручо Маркс, затем сделал соответствующее ее рассерженному лицу выражение. — Отлично, извини меня. Расскажи еще что-нибудь. Что же привело Капоне на остров?

— Он приехал сюда проверить место для возможной высадки.

— Он собирался здесь затеять еще одно дельце?

Глаза ее сузились, а подбородок задрался:

— У тебя чересчур остроумные мысли для человека с больной ногой и чашкой горячего кофе, зажатого между ног.

Он откинул голову и засмеялся:

— А у тебя безудержная фантазия для столь маленькой девочки, — сказал он, обнимая ее крепче: — Нет… нет… не кофе. Я буду хорошо себя вести. Обещаю. Пожалуйста, продолжай.

За завтраком, когда они доедали рыбу, Джо убедила его, оживляя свой рассказ жестами и широко раскрытыми глазами, что Кувшин на самом деле был перевалочным пунктом для контрабанды спиртного в грохочущие двадцатые годы.

— Где-то на острове, — продолжила она, хотя никто точно не знает, где, есть пещера. И там — партия невывезенной выпивки, все еще бродящей в каменных «кувшинах».

— Отсюда и название — Кувшинный остров? — заключил он, слегка заинтригованный. Он задумчиво поглядел на нее, вилка с куском рыбы осталась на тарелке. — Есть и еще иные истории, да?

Она кивнула и встала, чтобы наполнить чашки кофе.

— Говорят, в пещере есть и деньги. Деньги Капоне, золотые слитки, оставленные им на черный день. Он собирался вернуться за ними.

— Не могу поверить, чтобы пещеру никто еще не нашел. Насколько я понял, остров не так уж и велик.

— Да, но в скалах столько расселин, что если бутлегеры были умны, они легко могли замаскировать входы в пещеру. А за долгие годы растительность закрыла даже следы этих входов.

— И ты думаешь, что сегодня мы можем найти пещеру?

Она пожала плечами, обошла стол и села ему на колени.

— Мы могли бы попытаться. — Она застенчиво улыбнулась и как-то по-особому взмахнула ресницами. — Если, конечно, ты не придумаешь какое-нибудь более интересное занятие.

Он грустно покачал головой.

— Ты была такая милая маленькая девочка, когда я тебя встретил. — Он крепко поцеловал ее и снял с колен. — Я могу придумать сотни разных занятий. Но тело мое запрещает мне даже думать об этом… пока. — Он закончил свои слова радостной улыбкой, снял куртку с гвоздя у двери и бросил ей свитер. — Пойдем к пещере?

— Кто из нас любитель старых фильмов? — спросила она с вызовом и юркнула в дверь под его рукой.

Они не нашли золота. Они не нашли никакой пещеры. И лишь когда Адам начал добродушно ворчать, как он с самого начала подозревал, что она все врала о сокровищах, Джо призналась. Да, она дала волю своей фантазии…, но только в части, касающейся Капоне… а также золота… а может быть, партии спиртного тоже. Она, только наверняка знала, что человек по имени Дженсен прятал от своей жены «кувшин» с выпивкой.

Да разве не приятно было Адаму прогуляться и размять ноги?

Затем она бросилась бежать и Адам пустился вдогонку. Они не нашли золота, но они нашли залитую солнцем тропинку. Укрытая от ветра зарослями кедра и сосен, устланная травой и мхом, их постель была теплой и надежно укрытой.

Они долго и страстно предавались на ней любви. И только один-единственный орел, парящий высоко в синем небе, мог их видеть.

 

Глава 9

Джо раскинулась на вздымающейся груди Адама, их сердца гулко бились в унисон, они лежали, обессиленные страстью. Руки его были погружены в ее волосы, а дыхание стало тяжелым и медленным. Переполненная пережитыми наслаждениями, она расслабилась и унеслась куда-то далеко в мыслях.

Солнце припекало ее голую спину. Легкий ветерок дружески ласкал ее. Ей приятно было ощущать мужскую силу Адама. И вдруг совершенно неожиданно спросила:

— Ты когда-нибудь был женат?

Вопрос удивил их обоих, разрушая очарование уединения, врываясь в настоящее, как гул приближающегося поезда.

Он глубже запустил руки в ее волосы и теснее прижал Джоанну к себе. Прошло какое-то время — оба они успели задать себе один и тот же вопрос: как много он расскажет?

— Ты уверена, что хочешь это знать?

— Только, если ты сам захочешь рассказать.

Она ощутила, как напряглись и расслабились мышцы его груди.

— Когда меня перевезли из Вьетнама, я очутился в реабилитационном госпитале в Вирджинии.

Ее руки медленно двигались вдоль шрама:

— И как долго ты там находился?

— Слишком долго. Несколько месяцев. Дело было не в штыковом ранении и не в контузии, а в заражении, которое держало меня прикованным к постели. Моя кровь, когда меня вынесли из окопа, была полна яда. Я пролежал там сорок восемь часов, пока не пришла саперная команда и не откопала меня.

Адам не стал ей говорить главного: ведь все думали, что он мертв. Они вытащили его из кучи тел, из этого кровавого месива — и только легкий стон спас его от мешка для трупов. Но она содрогнулась, как будто ее воображение дорисовало ужасную картину. Взяв свитер, Адам протянул его Джо, чтобы она укрылась от холода.

Девушка прижалась ближе к нему.

— В госпитале я встретил Энни. Она добровольно приходила дежурить в мою палату.

Адам замолчал. Казалось, он колебался, стоит ли продолжать рассказ. Затем снова заговорил, осторожно выбирая слова.

— В Энни было все то, чего не хватало в моей жизни. Она была добра, заботлива, и, видимо, беззащитна. Я же был «раненым воином». Наверное, она увидала во мне что-то и подумала, что любит. Вскоре после моей выписки она убедила меня, что нам необходимо пожениться.

Теперь, когда он уже начал рассказ, Джо не была уверена, что очень хочет услышать продолжение. Но она чувствовала, что ей так же важно все узнать, как ему важно все рассказать.

— У Джека для меня было место в полиции. Когда я убедился, что никаких иных перспектив мне не открывается, я решил принять его предложение.

— Ты не хотел этим заниматься?

— Я не знаю, чем именно я хотел бы тогда заниматься. Я был сломлен. Мне нужна была работа, а я вернулся в страну, где всем было наплевать, что я убивал во имя этой страны… что меня самого чуть не убили. Короче, ничто не изменилось.

— Но у тебя появилась Энни.

Он поднял глаза на голубое небо, решив, что необъятность над ним можно сравнить с важностью происшедшего с ним в жизни.

— Да, у меня была Энни. Энни и Джек. Они стали самыми важными людьми в моей жизни. Я был обязан Джеку, поэтому я согласился на предложенную им работу. Я приспособился к ней. Но Энни не сумела приспособиться, Она была слишком мягкой и хрупкой. Она не могла привыкнуть к жизни жены помощника полицейского. К тому же она хотела того, что я просто не мог ей дать. Дети. Через семь лет после нашей женитьбы, стало очевидным, что слова врача в госпитале для морских пехотинцев о моем бесплодии не были пустыми. А потом, — произнес он после долгой паузы, — я начал пить.

Бессознательно он проводил рукой по ее спине — вверх и вниз, прижимая ее все теснее к себе со все возрастающей нежностью.

— Она никогда не знала, вернусь ли я пьяным или трезвым. Я тоже не знал. Однажды ночью я вернулся избитым после одной стычки. Энни пришла в ужас. Она предъявила мне ультиматум. Или я ухожу из полиции, или она уходит от меня. Она сказала, что не желает наблюдать, как я занимаюсь саморазрушением — напиваясь или выполняя свои служебные обязанности.

— И что случилось?

Рука его замерла.

— Я назвал ее дешевкой. Я видел, что у меня нет выбора. У нее, наверное, тоже. Она хотела уйти и… ушла. А я отпустил ее.

— Ты любил ее, — сказала Джо тихо.

— Да.

— А сейчас? — голос ее стал еще тише.

— А сейчас… — Вздох его длился, кажется, целую вечность. — Теперь это не имеет значения. Все, что произошло у нас с Энни, — произошло очень давно — пятнадцать лет назад. Я уже давно не тот человек, которым был тогда. Черт, я даже не тот человек, которым был два месяца назад. По правде я и не хочу быть прежним… да и не смогу.

Джо приподнялась, опершись на здоровую руку. В глазах ее он прочел безграничную любовь, и в груди у него что-то сжалось.

— Я не знаю каким ты был, — произнесла она. — Но я знаю, какой ты есть.

Он покачал головой. Неожиданно в нем прорвалось отвращение к самому себе, долго таившееся глубоко внутри. Оно возникло так же неожиданно, как злость, — на себя, за то, что он так много рассказал о себе, на нее, что она так верит ему. Он не заработал такого доверия и не стоил его.

— Нет, — сказал он решительно. Схватив ее за плечи, он отстранил ее:

— Ты ничего не знаешь обо мне. Ничего.

— Тогда расскажи мне. — В глазах ее он прочел вызов, который не был готов принять. — Расскажи то, что, по-твоему, я еще не знаю.

В тягостной тишине он отстранился от нее. Поднявшись, он натянул джинсы. Она тоже встала, молча оделась, ожидая, когда пройдет этот гнев, вбитый точно клин, между ними.

Не говоря ни слова, он застегнул ее джинсы. Молчание становилось мучительным — оно не вязалось с его нежным вниманием. Адам опустился на колени и завязал ей туфли.

Они продолжали молчать, идя по лесу к своему домику. Ветер шелестел в соснах. Эта мелодия была музыкой, с которой Джо выросла. Когда-то она была чужой Адаму, но теперь стала частью его сознания. Мягкость и нежность мелодии ветра заставили его забыть о недавнем гневе и вернули к действительности. Джо любила его. Эта уверенность в ее любви переполнили Адама восторгом… и чувством вины. Если ему предстоит сделать в своей жизни какой-нибудь честный и порядочный поступок — так это убедить ее в том, что он ее недостоин. Она страстная женщина. Ей нужен мужчина, который разделит с ней эту страсть, — целостный человек.

Он нагнулся и поднял с земли кусок березовой коры. Пока они шли домой Адам целенаправленно отрывал один тонкий слой за другим. За последние несколько дней он раскрыл перед Джоанной стороны своей жизни. Пора рассказать ей еще об одной подробности. Пусть она знает, какой он на самом деле человек.

— Фрэнк Келлер был моим напарником пятнадцать лет из двадцати, которые я проработал в полиции, — начал он без предисловий. — Ни разу за все это время он меня не подвел. Ни разу не бросил меня. Я был вместе с ним в ту ночь, когда его убили. Потому что я струсил. Теперь Шарон Келлер каждую ночь ложится в постель одна и пытается прожить на пенсию вдовы полицейского. Вот что ты должна обо мне знать, рыженькая. Теперь, наверное, поймешь смысл моих слов: я не тот человек, на которого ты можешь положиться.

Какое-то время она молчала, а когда заговорила, голос ее был пронзительным от неуверенности. — Я никогда не была там, где был ты, Адам. Поэтому я не могу оценивать то, что произошло. Но насколько я тебя узнала, милый, смерть твоего напарника не может быть твоей виной. Ты слишком заботишься о других. Ты слишком много себя вкладываешь в то, что делаешь.

Казалось, она приняла решение. — Вот почему ты оказался здесь? Тебе нужно было дать себе время пережить то, что произошло с ним. Мальчик мой, какая грустная трата времени!

— О чем ты говоришь?

— Вместо того, чтобы помогать мне, тебе стоило бы дать оценку происходящему и решить, что ты не виноват.

— Но я виноват.

— Нет, Адам, не виноват. И ты должен расстаться с этим чувством вины.

— Просто так — как отпустить маленькую рыбку, которая не нужна? — огрызнулся он.

— Да, — ответила она спокойно, не реагируя на его сарказм. — Просто так — обрежь это. Если ты будешь есть сам себя, твой напарник все равно не оживет. Ты борешься с тем, что никогда не принесет тебе победы. И пока ты этого не поймешь, ты не сумеешь нормально жить.

— Боже, если бы все было так просто!

— Но на самом деле очень просто, — настаивала она.

— Так же просто, как тебе простить своего отца за то, что он бросил тебя, простить себя. Ты хорошо говоришь, но ты не сумеешь одурачить меня, Джоанна. Ты до сих пор винишь себя за то, что он ушел, как ты винила себя в этом, будучи ребенком. Ты винишь себя за то, что он ушел из-за тебя.

В ее глазах он прочел печаль, потому что он тронул ее больную струну. Но он продолжал: — Но между нами есть различие. Ты не права, возлагая на себя эту вину. В моем же случае, только я и виноват.

Как обычно, она отбросила в сторону свои беды и бросилась помогать ему преодолеть его беды.

— Я не собираюсь настаивать, что знаю, как там все было. Но я знаю, что ты за человек. Я знаю тебя. Ты проявил себя делами. Ты сказал мне об этом своей заботой. Я знаю, где правда, а где ложь. Я не сомневаюсь, что всякий раз, выходя на улицы, ты подвергался не меньшему риску, чем твой напарник, могли ведь убить и тебя.

— Нет, не могли. Я струсил, и поэтому он мертв.

Она остановила его, положив руку на его плечо.

— Я убеждена, что ты виновен настолько, насколько сам себя в этом убедил. — Выражение ее глаз стало настойчивым: — Расскажи мне, что же произошло.

Он бросил на нее сердитый взгляд.

— Ты хочешь скетч или правду? — спросил он горько. Затем принял решение.

Адам решительно пошел по тропе и начал, как бы говоря сам с собой:

— Торговцы Старого города осуществили серию налетов. Мы вышли на главного организатора. Это была уличная банда. Как говорили, она стояла за несколькими крупными кражами и убийствами в этой части города. Мы искали что-нибудь конкретное, за что можно было бы уцепиться в течение нескольких месяцев. Наконец, мы нашли человека, разработали план операции, думая, что наконец-то покончим со всем этим.

Он остановился и стал глядеть вдаль на что-то, видимое лишь ему одному, переживая заново давние события. Он беспомощно покачал головой. — Все должно было произойти очень просто. Фрэнк прикрывал вход в винный магазин, а я держался сзади, ожидая развязки. Когда я услышал выстрелы, то бросился через заднюю дверь внутрь.

Фрэнк держал на прицеле одного из парней. Я проверил его карманы. — Адам остановился, вспоминая подробности. — Но тут появился этот мальчишка, Хуан Гомес. Я не раз тренировался вместе с ним в гимнастическом зале. Я не мог поверить, что это Хуан, не хотел в это верить. Сотой доли секунды оказалось достаточным, чтобы он застрелил Фрэнка и повернул пушку на меня. Фрэнк погиб, а у меня в бедре оказалась пуля, и лишь потом я сумел выстрелить.

Он обхватил шею рукой и остановился, моля, чтобы, наконец, утихла боль в груди, которая никак не хочет его покидать.

— Ему было пятнадцать лет. Пятнадцать лет! Он убил моего напарника и сделал инвалидом меня. Начав стрелять, я не остановился, пока не разрядил всю обойму. — Он выдохнул ругательство через стиснутые зубы, жалея, что рядом нет стены, по которой можно было бы ударить кулаком. — Я увидел в этом мальчике самого себя и я хотел стать для него тем, чем Джек был для меня. Я хотел дать ему шанс. Он был трудный парень, но уже начинал что-то понимать.

Глаза его с жаром смотрели на нее, задавая тысячу вопросов и каясь в тысяче грехов.

— Как же мне оправдать свой поступок? Как же мне забыть всю эту историю и сказать: эй, я не виноват. Как же мне жить после того, как я убил ребенка и оставил вдовой женщину? И где мне взять храбрость, чтобы снова выйти на улицы?

Он задавал эти вопросы ей, но сам отвечал на них. Адам уже два месяца искал ответы на эти вопросы.

— Я потерял не только своего напарника, но и силы. — Он повернулся к ней с искаженным от ярости лицом. — Поэтому откажись видеть во мне героя, рыженькая. Перед тобой всего-навсего старый, ни на что не годный человек. Ни на что не годный полицейский. Трус. Меня прошибает холодный пот от одной мысли, что мне придется одному выйти на эти темные аллеи, где меня может поджидать какой-то панк с бритвой или пушкой. Нет ничего, чтобы я хотел делать, кроме своей работы. Но иногда я больше всего хочу просто напиться. — Он отвернулся, вновь уставившись в пространство.

— Ты знаешь, — продолжил он задумчиво через минуту, — ты ведь тогда точно угодила в цель, когда спросила меня — не бегу ли я от какой-нибудь беды. Ты была совершенно права. Себе-то я говорил, что не бегу. Но я бежал. Я и сейчас бегу. Я до беспамятства боюсь возвращаться в Детройт.

— Но ты вернешься.

Он покачал головой и посмотрел на небеса, как будто там надеялся найти облегчение.

— Я уйду… потому что, какой бы малоценной ни была моя жизнь, но я должен ее прожить. Я должен каждое утро смотреть в это лицо. Я должен привыкнуть к тому, что совершил. И я должен научиться вновь выходить на эти улицы, иначе я никогда в жизни не обрету покоя.

— А где же ты обретаешь свой покой, Адам? — спросила она осторожно. — В пелене собственной вины, которой ты себя окутал? Неужели ты сумеешь вернуть к жизни Фрэнка или этого мальчика тем, что вновь и вновь будешь обвинять себя? Или ты считаешь себя настолько самонадеянным, что в состоянии взвалить на себя ответственность за жизни других, но не за свою собственную?

Она задумчиво нахмурилась.

— Фрэнк прекрасно представлял риск, на который вы шли. И мальчик мог бы только выиграть, избери он дружбу с тобой. Но он сделал свой выбор, как и ты принял дружбу Джека и сделал свой выбор. Так же и сейчас ты должен понять, что не можешь нести ответственность за жизни Фрэнка и мальчика. Тебе не в чем себя винить. Ты не трус. Ты сильный и смелый человек.

Он повернулся к ней, и в его глазах была целая буря. Вся боль, вся ярость за его прошлые неудачи смешались с тем, что он сделал этой женщине:

— Сильный? Честный? — выкрикнул он. Адам хотел убедить ее, что из-за него не стоит терять сон, он хотел убедить себя, что должен покинуть ее, хотя одна мысль о подобном решении заставляла кипеть кровь. — Ты обманываешь себя, Джоанна, если видишь у меня эти качества. Разве я не сознавал, что тебе будет больно, когда я уйду.

— О, нет. — Она энергично покачала головой. — Нет, не надо прибавлять и меня к списку твоих неудач. Я не принадлежу к ним.

— Но я собираюсь тебя покинуть. Ты ведь знаешь это?

Опять наступила тишина, наполненная яростью, сомнением и сожалением.

— Но кто же просит тебя оставаться? — заметила она гордо.

Она пошла прочь, обхватив себя за плечи.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Дарски? — бросила она через плечо. Джо остановилась и повернулась к нему, переполненная злостью и болью. — Ты ничуть не отличаешься от других мужчин в этом созданном мужчинами обществе. Ты никогда не согласишься с тем, что не в твоей власти нести ответственность за весь мир на своих плечах, какими бы широкими они ни были. Ты не отвечаешь за общество, которое создает преступность на улицах Детройта или любого другого города. Ты не можешь сдвинуть горы и не можешь переделать плохое в хорошее.

Она распрямилась. Не боясь его недовольства, она расправила плечи:

— И не стоит так уж убиваться из-за каждого своего греха и каждой своей слабости. Тебе не приходит в голову, что все остальные тоже не без греха? Мои демоны, может быть, не так велики, как твои, но они тоже есть. Не только ты скрываешься. Я тоже скрываюсь, прячусь за небольшой метой о том, что мне нужно было вернуться домой, чтобы перестроить «Тенистый уголок»? Хочешь ли знать всю правду? — спросила она со злостью, откидывая волосы с глаз. — Я просто думала, что, может быть, если я все хорошо устрою, мой отец, может быть, полюбит меня и вернется домой.

— Вот видишь, — продолжала она, не обращая внимание на его удивление, — не ты один слаб. Но ты не отвечаешь за меня. Я не буду жить или умирать по твоей милости. У меня есть свой ум. Я прекрасно понимала, на что иду, когда взяла тебя к себе в постель. И тебе не стоит об этом помнить. Я взяла тебя к себе в постель. Не ты взял меня к себе. Это было мое решение. Мой выбор. И будь я проклята, если позволю тебе отвечать за то, что произошло между нами. Если бы я не хотела тебя, этого бы не случилось. И если бы я хотела, чтобы ты остался, я бы попросила тебя об этом.

Глаза ее вспыхнули, когда она нанесла окончательный удар:

— Поэтому ты можешь уходить и совесть твоя будет чиста, Дарски! Тебе придется хорошенько поискать, чтобы обнаружить еще пригоршню вины за все твои якобы прегрешения. Я не помощница тебе в этом предприятии. Единственная твоя вина в том, что ты уменьшил значение наших отношений, смешав их с чувством собственной вины. — Глаза ее жгли слезы. Она подавила их и встретила его взгляд с высоко поднятой головой. — Но я уже взрослая девочка и справлюсь с этим. Я тебе не раз говорила, что я могу позаботиться о себе. — Она отвернулась и пошла, а он стоял и смотрел ей вслед.

Адам не последовал за ней в дом. Он взял топор и пошел за дровами.

Час спустя боль в спине стала сильнее боли в животе. Он положил последнее полено в поленницу и вытер пот на лице и на шее рубашкой, которую снял.

Ей нужен молодой человек, который мог бы разделить ее мировоззрение. Не старый человек, чья вера в жизнь разбита, который может лишь возложить на нее бремя собственных ошибок. Ей нужен мужчина, от которого у нее будут дети, а не бесплодный циник, барахтающийся в несправедливостях, которыми обидела его жизнь, что утянет и ее за собой.

Ругаясь, он вонзил с размаху топор в полено. Ее страстная речь не обманула его. Она согласилась с тем, что он уходит, и таким образом решила увеличить дистанцию между ними. И сделала это так быстро и решительно, как быстро и решительно он вонзил топор в полено. Все, чем он сейчас может ей помочь, так это держаться от нее подальше. Тени стали длинными и потом слились с темнотой, когда он наконец вернулся домой. В окне светился неясный огонь. Адам смотрел на него, казалось, целую вечность. Наконец, он надел рубаху, не потрудившись застегнуть ее, взял дрова, не обращая внимания на острые края, которые царапали кожу. Потом медленно взошел по ступенькам. И с каждым шагом он проникался решимостью, что устоит от желания заключить ее в объятия и любить так долго, пока правильное и неправильное не перестанут что-либо значить вообще. Открыв дверь, он почувствовал тепло только что разведенного огня.

— Иди к огню — там тепло, — сказала она.

Он замер на месте, с дровами в руках, в груди его бушевало желание, он был поражен ее способностью дарить. Джо стояла рядом с очагом, красивая и чарующая, на ней не было ничего, кроме старой фланелевой рубашки, накинутой на только что вымытое тело.

Он с трудом отвел от нее глаза и прошел через комнату, бросив дрова рядом с очагом. Адам понял, что в очередной раз проиграл, и повернулся к ней. Она подняла незабинтованную руку и отбросила волосы с лица. Расстегнутая рубашка распахнулась. Он сжал зубы и, не отрываясь, смотрел на белую податливую плоть, открывшуюся его глазам.

Она не стала притворяться и ясно показала ему, чему она хочет посвятить оставшееся в их распоряжении время.

— Не каждому выпадет на долю такой подарок судьбы, как нам, — сказала она. — Мы с самого начала знали, что время это не будет длиться долго. Я согласна. Давай же не будем тратить драгоценной минуты на сожаления и взаимные упреки. — Она сделала шаг ему навстречу и вытянула руки: — иди ко мне и люби меня, Адам.

Как за такой короткий отрезок времени два человека сумели создать столько тупиков — это было загадкой для Адама. Она восхищалась им, но не признавала ни его вины, ни его сожалений. И теперь она предлагает ему свою любовь. Сжатый кулак напряжения, державший его, ослаб, когда появилась любовь.

— Хотя бы раз, — прошептал он, приближаясь к ней. — Мог ли я противиться тебе?

Она с радостью позволила ему обнять себя.

— Как жаль, хотя бы раз могла ли я явиться перед тобой в шелке и атласе. Ее пальцы пробежали по царапинам, оставленным дровами.

Он прижал ее к себе, как умирающий человек обнимает свой последний закат солнца. Лаская ее волосы, он взял голову Джоанны и прижал к своему лицу.

— Ты сама как из атласа, — пробормотал он, вдыхая аромат локонов на висках. Дрожащими пальцами он скинул с ее плеч рубашку.

Она стояла перед ним нагая. Адам встал на одно колено и прижался ртом к ее животу, проводя языком по ее нежной коже. Жадными прикосновениями он пытался запомнить изгибы ее бедер, легкий трепет грудей, твердость сосков.

— Ты вся как из шелка…

Адам взял ее на руки и, тихо нашептывая слова нежности, положил рядом с очагом.

— Ты могла бы прийти и в мешковине, — произнес он, касаясь губами страстно жаждущей его плоти.

До этой ночи их любовь затенялась его виной, сожалениями, отчаянием, что, волею судьбы оказавшись вместе, они скоро расстанутся. Теперь же он знал, что любит ее, что, уходя от нее, даст ей возможность построить для себя более счастливую жизнь, — их скорое расставание уже становилось не столь болезненным.

Он не в силах обещать ей вечность, но мог подарить ночь. То, что нельзя выразить словами, он мог передать прикосновением. То, что нельзя загладить извинениями, он мог смягчить нежностью губ. Его любовь была нежной и страстной. Если раньше во время любовных утех, они все же отгораживались друг от друга, то теперь Адам довел ее до конца и вернул назад.

Лицо Джо пылало от глубины его страсти, глаза заволокли слезы, когда она склонилась над ним после только что пережитого экстаза. Волосы ее закрывали грудь и бедра, и он стонал, когда ее рот и маленькие, волнующие руки заставили пережить эти сладчайшие мгновения в жизни.

На следующее утро, когда она склонилась к нему, с чашкой кофе в руках, — от ее тела исходил его запах, смешанный с тонким ароматом ее тела. Волосы были спутаны и растрепаны. Ему казалось, что он никогда не сможет оторвать от нее глаз.

— Иди ко мне, Джоанна.

Он взял ее за руку и подвел к креслу-качалке перед очагом. Она устроилась у него на коленях.

Кресло слегка поскрипывало, они смотрели на огонь и думали о чем-то.

— Ты спрашивал меня, как я привыкла к одиночеству, — произнесла она, касаясь губами его груди. — Я все думала о том, что это может означать для тебя, горожанина. Наверное, это сложно. Я привыкла к длинным зимам, во дворе холодно, а снег так глубок, что целыми неделями не выходишь наружу и не видишь других людей.

— Там, откуда я пришел, — сказал он, — одиночество — понятие не столько географическое, сколько душевное. Я уже давно изолировал себя от всего, что мне когда-то было важно. Я провел месяц в госпитале и залечил рану, еще месяц я сидел дома и упивался «Димом Бимом», превращая жизнь всех в полицейском участке в ад. Они отложили мое дело до того времени, когда я «полностью излечусь». Как говорит мой сержант, когда я не сосал бутылку, как медведь лапу во время спячки, то сидел и смотрел в пространство тупым взглядом. — Грудь его поднялась, когда он глубоко вздохнул. — Короче, для работы я стал столь же бесполезен, как и для самого себя.

Она пробежала рукой по его плечам, успокаивая и лаская одновременно. — Он мудрый человек, что дал тебе время излечиться.

Адам отрывисто рассмеялся и прижал ее теснее к себе. — Когда он дал мне возможность отойти на время от дел и попросил отдать амуницию, я никогда не испытывал такого страха. Он позволил мне самому бороться со своими демонами. Никакой работы, никаких буферов между мной и моей тягой к бутылке.

— Но ты отказался от этой тяги.

— Да, — сказал он удивленно. — Так оно и было. — Адам прижал голову Джо к подбородку и стал гладить ее по волосам. Их невысказанные мысли бежали рядом. Они думали о Джоне.

— Ты нужна ему, Джо. И если подумаешь, то поймешь, что и ты ему нужна.

— Он знает, где меня найти.

Адам вздохнул:

— Он стал бы заботиться о тебе, если бы ты позволила ему это делать.

— Никто не заботиться обо мне, Дарски. Пора бы уже это понять.

— Напомни мне об этом, когда я снова стану завязывать тебе шнурки. — Он почувствовал, как она улыбнулась. — Что ты станешь делать, если потеряешь пансион?

Она молчала, затем пожала плечами:

— У меня было неплохое положение в престижном рекламном агентстве в Сен-Поле. Когда я уходила, они сказали, что для меня всегда найдется место. Я не знаю. Возможно, я вернусь туда. А может быть, возьму на аукцион ружье и под угрозой смерти заставлю всех отказаться от своих притязаний.

Она придвинулась ближе, наслаждаясь, возможно, последними минутами близости с Адамом. Озеро в последние дни совсем затихло. Недолго ждать, когда кто-нибудь, вероятно, Стив, приедет за ними.

Она не станет цепляться за Адама, пообещала Джо себе. Когда придет время, она отпустит его, позволит жить ему с чистой совестью. Она даст ему уйти без объяснений, без слов «Я люблю тебя».

Не задавая никаких вопросов, она знала, что Адам ее любит. В его отсутствие это знание поможет ей преодолеть боль одиночества.

Быстро стряхнув слезу, она уже приготовила очередной вопрос и хотела задать его, но тут услышала мотор лодки.

Их взгляды встретились. Его глаза сказали все. Она ощутила парализующую потерю. Все кончено. Наступает реальная жизнь.

 

Глава 10

Оглядываясь назад она ощущала, что за несколько дней вместе с Адамом на Кувшинном острове, она прожила целую жизнь. Теперь же три месяца спустя, ей казалось, что это было давным-давно. Все превратилось в воспоминания. Она хранила память о каждом из этих дней, и сердце ее болезненно замирало при воспоминании о том, как Адам любил ее.

Он ушел. Этот факт напоминал о себе ежедневно.

У нее было много важных дел, времени скучать о нем оставалось немного. Были счета для оплаты, чтобы пережить очередную зиму. Она не жаловалась. Как это она сохранила «Тенистый уголок» и ее пансион не отошел в руки «Дримзкейп Корпорейшнл», оставалось для нее просто чудом. В день, когда был назначен аукцион, она была готова расстаться со своими мечтами. Но угроза миновала. Джо ушла с аукциона, полная радости, жалея, что нет рядом Адама, чтобы порадоваться вместе с ней.

Но его рядом не было. И не будет.

В тот день, когда на лодке за ними приплыл Стив с изнывающим от одиночества Купером, Адам сложил мешок и вернулся в Детройт.

Заставив себя сконцентрироваться на работе, Джо взяла брошюру, подготовленную для рекламы «Тенистого уголка». Она работала над текстом с часу дня. После Рождества брошюра будет отпечатана.

Рождество. Джо грустно смотрела на маленькое дерево, которое она поставила в углу комнаты. Рождество наступит через неделю. Запретив себе думать о том, что еще один праздник она будет встречать в одиночестве, Джо вернулась к тексту.

Брошюра получилась хорошей, она помассировала занемевшую шею и выключила лампу. Скоро стемнеет.

Медленно поднявшись из-за стола, Джо включила гирлянду, затем подошла к замороженному окну и посмотрела на озеро. Мать Природа довела до совершенства зиму в северной Миннесоте. Озеро Кабетогама покрылось льдом толщиной два фута. Еще двенадцать дюймов снега плотной пеленой покрывали лед. И только следы вездеходов разрисовывали белоснежные берега озера. Красота была захватывающей и изолирующей. Девушка закрыла глаза и прижалась лбом к стеклу. Она подумала о весне. Когда наступит май, озеро зарыдает и застонет — лед начнет ломаться и разбиваться на куски. Стенающие звуки наполнят весь северный край — плач об уходе зимы, как она плакала об уходе своего возлюбленного.

Адам не вернется — но как же без него тоскливо! Как никогда прежде, она поняла отцовскую боль.

Она понимала и желание Адама побыстрее уехать. Разрыв был окончательным. Боль от него ощущалась и поныне.

В дверь заколотили, Купер с предупреждающим рычанием вскочил и бросился к двери. Джо отвлеклась от своих мыслей. Смахнув слезу, она успокоила собаку и подошла к двери, думая, кто это может прийти к ней в такой поздний час, в такой холод.

— Стив!

— Чертовски холодно! — объявил он, но ворвавшийся следом пронзительный ветер делал ненужными его слова. Он, наконец, сумел захлопнуть дверь. Отряхнув снег с сапог, он стянул перчатки, затем отбросил капюшон, отороченный мехом, и расстегнул парку. Щеки его раскраснелись от мороза, черные волосы были перепутаны, он отряхнул снег с одежды.

— Не найдется ли у тебя чашки горячего кофе для продрогшего и умирающего от жажды человека? — спросил он дрожа. Стив провел окоченевшими пальцами по волосам и направился к очагу.

— Что ты делаешь здесь в такую погоду? — спросила Джо. — По радио только что объявили о понижении температуры и усилении ветра.

Он подышал на пальцы, согревая их, затем почесал у Купера за ухом.

— Приятно видеть тебя. — Улыбка его была приветливой и сладкой.

Она принесла ему кофе и извинилась:

— Извини, просто я беспокоюсь о тебе.

— Может быть, я о тебе тоже беспокоюсь, — возразил он мягко. — Тебе не стоит оставаться здесь одной, особенно теперь.

Она повернулась к нему спиной и вновь подошла к окну.

— Я отлично себя чувствую.

— Уверен в этом… А вот я истосковался по человеческому теплу. Поговори со мной. Убеди меня, что не стоит волноваться.

— Но что может случиться? — Она обошла вокруг него, неожиданно разозлившись, что он слишком хорошо знает ее, еще больше злясь на себя, что разоткровенничалась с ним месяц назад одним долгим вечером.

Опять слезы готовы были хлынуть из глаз. Стив поглядел в сторону, чувствуя неловкость, наконец, он сел на заваленную хламом тахту.

Он поглядел на кружку кофе, которую держал между коленями, и глубоко вздохнул:

— Джо, мое предложение остается в силе.

Она ничего не ответила.

— Я знаю — ты все еще любишь его, — добавил он. — Но я знаю, что я тебе тоже небезразличен. Этого вполне достаточно, Джо. У нас с тобой так много общего, что немногие люди начинают или заканчивают совместную жизнь с таким багажом. Мы друзья. Мы сумеем поладить.

— Ты этого хочешь для себя? Тоски?

Она покачала головой, грустно улыбнулась. У них за плечами было много общего. Однажды летом, когда Стиву было двенадцать лет, он сломал ногу. Джо тогда вела моторную лодку, Стив решил выскочить на сушу на водных лыжах. Но он ошибся в расчетах и налетел на пристань. Она была первой, кто пришел к нему на помощь. Когда Джо потеряла мать, Стив утешал ее. Особая нить, которая часто рвется, когда кончается беззаботное детство и начинается сложная взрослая жизнь, по-прежнему соединяла их. Но сейчас, когда он уселся на диван и предложил ей заботиться о ней, она больше его не любила.

— Я не стану этого для тебя делать. Ты прав. Ты хороший друг. И ты заслуживаешь значительно большего, чем то, что я могу тебе предложить.

Когда он внимательно заглянул ей в лицо, она расправила плечи и произнесла:

— Со мной все будет в порядке.

— Это нелегко.

— Я справлюсь.

— Я могу хотя бы помочь тебе?

Она подошла к нему, села рядом и позволила обнять себя.

— Конечно.

Он крепко сжал ее плечи, и голос его зазвучал подозрительно хрипловато:

— Мне, пожалуй, пора уходить, а то уже темнеет. У тебя достаточно дров?

Она кивнула.

— Телефон работает?

— Да, мамочка. У меня есть коротковолновый передатчик, если произойдет авария на линии. Не беспокойся, если будет нужно, я позову тебя.

Он одевался молча и не сводил с нее глаз.

— Джо… ты уверена, что все будет в порядке?

— Эй, разве ты не помнишь — я мисс Независимость, помнишь?

Он обнял ее на прощание.

— Да, я помню. Будь осторожна, малыш. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — она улыбнулась, закрывая за ним дверь. Джо прислушивалась некоторое время к мотору его вездехода.

Когда она вернулась на кухню, сумерки совсем сгустились. Девушка стала глядеть в окно, наблюдая, как закат окрашивает белоснежный покров синими размытыми бликами. Она ждала, пока разогреется суп на печке. Джо не была голодна, но все равно ела. Она не могла думать только о себе. Ей приходилось думать еще и о ребенке.

Ночь была лучшим и худшим временем для Джоанны. В темноте она больше всего тосковала по Адаму. Когда она вспоминала его, все обретало реальные черты, как будто он сам возвращался к ней на краткие мгновения.

Каждую ночь, лежа под простынями, она прижимала ладонь к животу и думала о ребенке Адама, который там внутри. И она улыбалась. Понравилась бы Адаму эта новая жизнь, созданная их любовью? Взволновало бы его это событие, как взволновало ее? Она никогда не узнает, и Адам тоже. Она не заставит его вернуться из чувства долга. Она не станет для него еще одной ношей.

Джо натянула на подбородок одеяло и уставилась в холодную тьму спальной вспоминая тот день, когда они обнаружили, что могут вполне вдвоем помещаться в старой ванне. Они сразу же попробовали, как действует вода на холодную кожу. Смеясь, они плескались в воде, забрызгав весь пол вокруг. Позже, ночью, они обнаружили книгу для гостей в ящике шкафа и, улыбаясь, читали их записи, как, вероятно, улыбались и сами Ларсоны, читая отзывы, накопившиеся за долгие годы. С чувством того, что они сохраняют то, что им выпало разделить вдвоем, Джо и Адам сочинили вдвоем свое послание, записали его на пожелтевшей странице, а потом долго и старательно предавались любви.

Джо заснула, согретая воспоминаниями. Она спала чутко и сразу же услышала осторожное рычание Купера. Глаза ее раскрылись. Сердце застучало. Она поняла, что кто-то находиться в доме.

Девушка лежала, не шевелясь, пытаясь вспомнить, заперла ли входную дверь за Стивом.

Уговаривая себя не нервничать и стараясь не скрипеть пружинами, она быстро поднялась с постели, неслышно скользнула на пол. Она полезла под кровать и вытащила ружье с заряженной обоймой. Поднявшись и дрожа от страха, Джо на цыпочках подошла к открытой двери в свою спальню. Пальцы ее дрожали, когда она запахнула ворот ночной рубашки. Она смело шагнула в соседнюю комнату.

Высокая фигура с неясными очертаниями поднялась в темноте.

Она подняла ружье и прицелилась туда, где, как она полагала, находилось его сердце.

— Не двигайтесь! Пристрелю на месте, — предупредила она непреклонно. — Не сомневайся!

Кровь прихлынула к ее голове. Она чуть не теряла сознание от страха, глядя на высящуюся перед ней фигуру мужчины.

— Ты опять смотрела эти старые гангстерские фильмы, рыженькая? — знакомый хриплый голос наполнил комнату.

Изумление, сменяясь надеждой, вспыхнуло в ее сердце. Пытаясь побороть неожиданную слабость в коленках, она оперлась о стену и включила свет. Перед ней стоял Адам Дарски, с красным носом и серыми смеющимися глазами. На нем была парка.

Он откинул назад капюшон.

— Привет, девочка.

Взгляд его жадно скользнул по ее лицу, затем остановился на ружье.

— Сделай что-нибудь, — попросил он, — ну сделай. Пристрели меня или поцелуй, вышвырни на мороз — но сделай что-нибудь. — Эта потуга на шутливость, казалось, была проникнута отчаянием.

Она не знала, смеяться ей или плакать. Она сделала и то, и другое, когда опустила ружье и бросилась к нему на грудь.

— Адам!

Он зарылся лицом в ее волосы и крепко прижал к себе. Но этого было недостаточно. Отняв ее руки от шеи, он расстегнул куртку и снова обнял. Он откинул ее голову и заглянул в глаза:

— Бог мой, как я по тебе истосковался!

— Не говори! — сказала она, закрывая ему рот рукой. — Не говори, просто обними меня.

К ее ужасу, она начала плакать, сначала тихо, потом сильнее, вся сотрясаясь от рыданий. Они забрали все ее силы и отключили самоконтроль.

— Я так тосковала… так тосковала, — только и могла она выговорить между рыданиями.

— Я знаю, малыш, знаю. — Он обнял ее так, как будто никогда в жизни не собирался отпускать. Он долго успокаивал ее, пока она не перестала плакать, потом поднял на руки и отнес к огню.

Сбросив куртку, Адам усадил ее к себе на колени и отвел пряди волос с мокрых от слез щек.

— Тебе лучше? — спросил он, подтыкая ночную сорочку под голые ноги, а затем согревая их в своих руках.

Она кивнула:

— Извини, я не знаю, откуда это, — рассмеялась она. — Я не знаю, откуда ты явился. Как ты сюда добрался?

Он глубже уселся на тахту. В первый раз она заметила следы усталости на его лице. Хотя он и был изнурен, но никогда не казался ей таким прекрасным.

— Первые восемьсот миль я проехал на автобусе, а последние тридцать — на заднице. Я нанял кого-то с пикапом, когда доехал до водопадов. Мы ехали сначала на четырех колесах, пока дорога не кончилась. Затем поехали на полозьях.

Три месяца она тосковала по нему. И то, что он на самом деле сидел в ее комнате, разговаривал с ней, — было слишком невероятным.

— Почему ты здесь?

Адам нежно взял ее лицо в ладони.

— Я здесь, потому что слишком много ночей был вынужден довольствоваться мечтами о зеленых глазах — цвета весенней зелени, когда они счастливы, цвета изумрудов — когда нет. — Он любовно смотрел на нее. — Потому что слишком долго я пытался вспомнить, как мягка эта кожа, — он провел пальцами по ее щекам. Затем, как будто не в состоянии больше ждать, запустил пальцы в ее волосы. — Я здесь, потому что я не мог больше жить ни дня, если не подержу это пушистое золото в своих руках.

Она взяла его за руки и прижала к щекам.

— Я и не знала, что ты поэт, — произнесла она, потрясенная, и глаза ее были полны изумления.

Адам робко улыбнулся:

— Я тоже этого не знал. Но я не знал многого другого, пока не встретился с тобой… и пока тебя не потерял. — Он глубоко заглянул ей в глаза. — Чтобы ты поняла, что это на самом деле, будем считать так. — Он остановился, и на губах его заиграла обворожительная и возбужденная улыбка. — Я здесь, потому что привык получать приказы от маленькой, рыжеголовой хозяйки, потому что я скучаю по твоему отвратительно грязному ротику. Из-за того, что ты была восхитительна в моей рубашке. — Голос его понизился. — Потому, что ты была восхитительна, оставшись и в одних моих носках.

Она опустила глаза.

Он поднял ее подбородок ласковым движением.

— И к тому же меня любит твой пес, — добавил он, наблюдая, как Купер безуспешно пытается забраться на софу рядом с ними. Но в следующее мгновение в его словах уже не было шутливости. — Я не мог ни есть, ни спать, ни думать о чем-либо другом, кроме тебя, рыженькая.

Она утонула в любви, которую излучали его глаза.

— Я здесь, потому что без тебя в жизни мне не за что бороться. Потому что рядом с тобой я хочу попытаться сделать все на свете.

— Джо, — он прошептал это имя с такой нежностью, что сердце ее заныло от боли. — Я пытался остаться один. Клянусь тебе, я хотел оставить тебя.

— Почему? — изумление в ее вопросе было горьким. — Я люблю тебя.

— Ты думаешь, я не знаю этого?

Вся боль, скопившаяся за три месяца, выплеснулась наружу.

— Мне было так больно, когда ты уехал.

Он застонал и привлек ее к себе.

— Я хотел дать тебе шанс. Я хотел совершить верный поступок в жизни. Я попытался, но не смог. Чем дольше я оставался в городе, тем больше я осознавал, что именно потерял здесь. Я пришел сюда, чтобы попытаться придать своей жизни какой-то смысл. А потом, как дурак, я растерял все ответы… с тобой…

— Твои ответы всегда были внутри тебя.

Он закрыл глаза и обнял ее.

— Но ты заставила меня пожелать того, что я никогда бы не пожелал.

Она видела, что он не договаривает:

— Но что заставило тебя подумать, что желаемое сбудется?

— Я не уверен в этом.

— Значит, мы на исходной позиции. Почему ты здесь?

— Ты хочешь довести дело до конца, да?

— Да, я собираюсь довести дело до конца, я собираюсь царапаться и рычать, если таким образом можно оставить тебя здесь. Я хочу, чтобы ты был рядом, не волнуясь, что вдруг ты снова захочешь уйти. Я хочу знать, что ты нашел согласие с самим собой. И я не хочу, чтобы ты расплатился за тот ад, в который вверг меня, который я пережила за эти три месяца. Зачем ты здесь?

Он поцеловал ее с нежностью. Она ощутила, что растворяется в его объятиях. Опустив голову ему на грудь, Джо с тревогой ждала ответа.

— Я здесь потому, что люблю тебя, что ты нужна мне, и потому, что я нужен тебе. Хотя этого ты, может быть, и не признаешь. Я хочу быть с тобой, Джоанна, всю оставшуюся жизнь.

То были самые прекрасные слова в ее жизни. Адам нуждается в ней и прямо говорит ей об этом — вот что стало заключительным аккордом новой встречи. Он был прав. Он ей тоже нужен. Навсегда. Весь.

— О чем ты думаешь, рыженькая? — спросил он, улыбаясь. — Нравится тебе бывший полицейский и доморощенный поэт, который, бросив все, хочет провести остаток дней своих под каблуком упрямой независимой маленькой женщины, у которой не хватает здравого смысла, чтобы в дождь оставаться дома? Нужен ли тебе битый ветеран, который не умеет грести и управляться с рыболовными снастями?

— Да, нужен, — прошептала она, поднимаясь с колен. — Он мне нужен прямо сейчас. — Она повела его в спальню.

— Подожди, — он ушел и вернулся с пакетом, завернутым в яркую бумагу. — Я не хочу, чтобы ты ждала. Открой и помни, что я купил это тебе, а не себе.

Он поцеловал ее изумленное лицо и мягко подтолкнул к дверям в спальню.

— Иди.

Руки ее дрожали, когда она разворачивала пакет. Она развязала и развернула бумажный сверток, сняла крышку с коробки и откинула тонкую шуршащую бумагу, уже зная, что именно обнаружит внутри. Тонкое кружево слоновой кости обрамляли глубокий вырез ночной сорочки из чистого шелка. Джоанна слегка дотронулась до нее, затем на секунду прижала к щеке нежную ткань, сняла свою старую теплую сорочку через голову и надела подарок.

Дорогой шелк струился по ее телу, как теплая вода. Она поглядела на себя в зеркало. Заметит ли он легкую округлость ее пупка и полноту грудей? Проглотив комок, подступивший к горлу, Джо повернулась и пошла к двери.

Он стоял у очага и смотрел на языки пламени. Адам снял носки и туфли. Рубаха его была расстегнута и он вытащил ее из джинсов. Он поднял голову, когда Джо появилась в комнате. Она услышала его вздох, увидела его взгляд и ощутила тянущее чувство в животе.

Адам посмотрел на ее сияющие волосы, обежал взглядом фигуру и лицо:

— Ты очень красивая.

— Ты тоже. Твоя нога выздоровела?

Он кивнул головой и сбросил рубашку с плеч.

— И у тебя теперь две здоровые руки, чтобы любить меня. — Он бросил рубашку на стул, затем поднял плед, который был сложен на ручке кресла. — Я буду скучать, однако, по застежке на твоих джинсах.

Она улыбнулась и застеснялась.

— В первый раз я любил тебя при свете огня, — сказал он, расстилая толстое одеяло рядом с очагом. Он присел на колени и протянул к ней руки. — Подойди ко мне и позволь мне любить тебя. Это все было так давно.

Джоанна подошла к нему. Его большие руки обняли ее и прижали к себе. Рот его был горячим и жадным, когда коснулся ее живота. Она наклонилась к нему, укутывая волной своих волос. Сильные мышцы на его плечах были, как сталь, согретая солнечной массой ее волос.

— Подумать только, — прошептал он. — Я чуть не отказался от целой жизни.

Она провела рукой по его волосам и крепко обняла его.

— Подумать только, я чуть не отказалась от любви.

Он простонал и взял шелк зубами.

— Можно теперь снять эту чертову вещицу?

Она засмеялась смехом женщины, уверенной в себе, села рядом на колени. Легким, полным чувственности движением она сбросила с плеч тонкие бретельки. Он опустил рубашку и склонил голову ей на грудь.

— Ничто в мире не может сравниться с этим вкусом, — проговорил он, водя губами по соскам, пока они не стали твердыми и не набухли от проникшего в них желания. Он увлажнил их языком, слегка прикусил зубами, затем начал посасывать. Этого было недостаточно. Взяв всю грудь в ладонь, он захватил ее ртом.

— Девочка, сладкая моя девочка, — шептал он, и дыхание его было похоже на летний ветерок. Она дрожала и изгибалась, давая ему насладиться собой, предчувствуя сама наслаждение.

— Скажи, что я нужен тебе, — требовал он, привлекая ее к себе. — Скажи мне!

— Ты мне очень нужен, Адам, — сказала она, такая же нетерпеливая, как и он. — Здесь, — она подняла его руку к губам и поцеловала в ладонь. — Здесь, — она дотронулась его рукой до груди и прижала ее, скользя ладонью по ласкающей ее руке. — Здесь, — произнесла она, уже задыхаясь и опуская его руку на влажное от желания лоно. — Войди в меня, Адам, я так истосковалась по тебе.

Он опустил ее на спину и лег, обхватывая ее ногами. Целовал ее, погружаясь в шелковистый жар ее губ, потом отодвинулся и заглянул ей в глаза:

— Ты даже слаще, лучше, чем я тебя помню.

Непередаваемая любовь в его голосе сделали ее смелее.

— Я лучше. — Она взяла его лицо в свои руки и произнесла: — Меня стало больше, потому что внутри меня — часть тебя, Адам… твои врачи были неправы.

Жар в его глазах превратился в вопрос, вопрос — в недоверие, недоверие — в изумление.

Он отпрянул, оперевшись на локоть. Взгляд его скользнул по ее телу от грудей до живота. С осторожностью художника, который рассматривает драгоценный сосуд, он взял ее грудь и стал рассматривать ее, вспоминая и сравнивая. С обожанием он провел рукой по ее телу, по слегка выдающемуся животу. Он измерил ее талию ладонями и положил руку ей на животик.

Когда он вновь поглядел на нее, она слегка закусила губу.

Глаза ее затуманились слезами, как солнце на рассвете, когда, испытующе глядя на нее, не веря самому себе, Адам произнес:

— Это… невозможно! — надежда и неверие смешались в его голосе.

Джо взяла его подбородок в руку:

— Тогда мой гинеколог будет очень и очень разочарован. Он считает, что через шесть месяцев будет принимать роды.

Она будет помнить его взгляд всю оставшуюся жизнь. Он нежно поцеловал ее, закрыл глаза и прижался своей щекой к ее щеке.

Казалось, целую вечность он не отрывался от нее, сердце его гулко отдавалось в груди, наконец, он склонился и прижался к ее животу. Он поцеловал ее долгим, восхищенным поцелуем, затем положил голову на теплую плоть, в которой рос его ребенок. Она ощутила влагу его беззвучных слез и радовалась тому счастью, которым одарила его.

— Представься своему ребенку, Адам, — сказала она мягко. — Нам обоим предстоит с тобой заново познакомиться.

Он осторожно проник в нее, как будто боясь, что умрет, если причинит ей боль, так, как если бы она составляла свет, суть его существования. Он и любил ее потому, что она была светом и сутью его жизни. И больше.

Когда он проснулся, она сидела на тахте, согнув колени и зарыв ноги в подушках. Перевернувшись на бок, он подпер рукой и сонно посмотрел на Джо.

— Что ты делаешь?

Она улыбнулась:

— Смотрю, как ты спишь.

— Почему же ты не смотришь на меня оттуда, куда я могу дотянуться.

— Просто тогда я окажусь лицом к лицу с тобой, а я хочу смотреть на тебя издали. Хочу видеть тебя всего.

— Я тоже хочу видеть тебя всю… но на тебе снова эта чертова сорочка.

— Эта чертова сорочка подарена мне одним необычным человеком. К тому же… — она улыбнулась. — Мне она нравится.

Он протянул руку и, взяв ступню в руку, потянул ее к себе.

— А мне нравится снимать ее. Иди ко мне.

Наконец, он, отбросив влажные пряди золотых волос с висков, принялся любоваться фарфоровым совершенством ее лица.

— Но если бы я не вернулся, ты бы сказала мне о ребенке?

Джо поняла его страдания и ответила искренне:

— Я сама себе сказала, что нет. Я пообещала себе, что не стану использовать ребенка, чтобы вернуть тебя. К тому же я не задумывала так далеко. Это было потрясение. Не пойми меня неверно. Я была взволнована. Я и сейчас взволнована. Я думала, что если я не могу быть вместе с тобой, то могу иметь хотя бы часть тебя. Больше я уже не была одинока.

Но я испугалась, Адам. Я не знала, как ты среагируешь, когда я тебе обо всем расскажу. Он тихо выругался:

— Какая же ты глупая — преглупая девочка. Что бы ты сама смогла сделать?

— Я бы стала делать то, что всегда делала. Я бы стала жить и бороться. К тому же мне сделали предложение. Стив сделал мне предложение.

— Стив, — пробормотал он задумчиво. — Он знал о ребенке?

— Надо же мне было кому-то рассказать.

Адам поцеловал ее в лоб.

— Я восхищен им, но будь я проклят, если забуду, как он пытался увести мою женщину.

И только утром он передал ей письмо от отца.

Он наблюдал, как она читает письмо и слезы закипают в нее на глазах.

— Да, это он.

Адам кивнул.

— Но как?

— Тебе что-либо говорит имя Роберта Ходжеса?

— Да, он был одним из наших знакомых, когда папа потерял пансион.

— Мне кажется, он входит в совет директоров «Дримзкейпа». Когда я рассказал Джону, что ты можешь потерять пансион в аукционном сражении, он позвонил Ходжесу.

Джо с недоверием уставилась на Адама.

— Ему стоило больших усилий позвонить Ходжесу. Но он сделал это. И что он там сказал Ходжесу, я не знаю, но это были, должно быть, верные слова, потому что «Дримзкейп» не стал участвовать в аукционе.

— Я обожаю его!

— Он, думаю, тоже обожает тебя.

Джо долго молчала, затем вернулась к столу, взяла ручку и бумагу.

— Мне кажется, — произнесла она, — пора бы ему уже возвращаться домой.

Радость и нежность вспыхнули в его глазах, и Джо увидела, как он взволнован.

— Ему это понравится, — сдержанно заявил Адам.

Она улыбнулась и произнесла:

— Да, мне тоже все это нравится.

Джоанна смотрела, не отрываясь, на озеро, повернувшись спиной к мужчине, который был достаточно силен и честен и который доказал ей, что любое препятствие можно преодолеть.

КОНЕЦ

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.