«6 июня 1862 года.

Янгстаун, штат Огайо

О Эмили! Даже по прошествии тридцати лет горе мое не утихло, и я по-прежнему вглядываюсь в лица всех без исключения встречных мужчин. Вдруг это мой сын? Наверное, я буду тосковать по нему до последнего вздоха».

Из письма Августины Хадсон миссис Эмили Лэсситер (Оглторп)

Все позади.

Десять лет работы закончились здесь, в этом гостиничном номере, ничем не отличавшемся от десятков других, в которых ей доводилось останавливаться. Завтра утром она со своим багажом поспешит в другой аэропорт и затеряется в море пассажиров. Да, жизнь вернется на круги своя.

Энни стояла у окна номера гостиницы, расположенной в шумном деловом районе Янгстауна. Долго смотрела она, как лучи заходящего солнца окутывают призрачным светом громады современных офисов и старинных элегантных зданий, как спешат куда-то пешеходы и автомобили, а потом зашторила окно.

Сегодня днем останки Льюиса были погребены со всеми воинскими почестями, его доброе имя восстановлено и обвинение в дезертирстве снято. Это согревало Энни душу. Хоть немного, но согревало.

– Я привезла его домой, Гасси, – прошептала она в тиши номера и подумала, как было бы хорошо, если бы Льюис знал, что погиб не напрасно.

Но призраков не существует. В противном случае эти непреходящие грусть и тоска покинули бы ее. Энни опустилась на кровать. Зная, что это бесполезно, тем не менее позвонила вниз, дежурной.

– Это Энни Бекетт из номера 432. Простите, не звонил ли мне в мое отсутствие Рик Магнуссон? А... понятно. Что ж, спасибо.

Естественно, Рик не звонил. Куда он будет звонить, если она никак не может собраться с духом и сообщить ему о месте своего пребывания.

Чувствуя себя так, словно на нее наваливаются стены, Энни встала с кровати и подошла к столу, где лежали папки с документами и стоял компьютер. Рядом с компьютером примостилась аккуратная стопка бумаги.

Ранним утром, так и не сумев уснуть, Энни напечатала последнюю фразу своей книги. Теперь единственное, что оставалось, – это ощутить чувство удовлетворения от отлично выполненной работы. Но оно никак не приходило, как не приходило и чувство триумфа, которое она должна была бы испытывать после того, как от издательства «Айдлуайлд-Пресс» поступило предложение купить ее книгу. Они посулили куда больше денег, чем Энни рассчитывала, и тем не менее она ответила лишь: «Мне потребуется время, чтобы подумать».

Она приняла решение, но все никак не могла заставить себя позвонить. Ведь это означало бы, что она навсегда расстается с Льюисом. Вздохнув, Энни облокотилась о крышку стола, взяла исписанный лист бумаги и прочитала:

«Злясь и стыдясь того, что эта война сделала с ним и с его людьми, Льюис пытается привести свои мысли в порядок в письме, которое так никогда и не отправит. Многие пили виски, в том числе и Сайрус, и сейчас, видя, как он, нарушив приказ, отправляется к утесу, Льюис идет за ним следом.

Там сидят две женщины, одна из них сильно избита. Льюис, не мешкая, встает между Сайрусом и женщинами. Следует поток бранных слов, короткая борьба, в руках Сайруса появляется ружье, и Льюис впервые чувствует страх.

Но он не отступает. Ведь он офицер и джентльмен, его обязанность поддержать тех, кто слабее его, даже если после этого можно будет ставить крест на дружбе.

– Лейтенант, отойдите!

– Нет!

– Лейтенант Бун, положите оружие на землю! Это приказ! Конец наступает быстро. Металл вонзается в тело, пробивает кость. Раздается крик, полный боли и недоумения.

Удар настолько силен, что Льюиса отбрасывает к стройной сосне, и два друга остаются лицом к лицу в темной безлунной ночи. Льюис живет достаточно долго, чтобы понять, что произошло, достаточно долго, чтобы Сайрус успел заметить боль и гнев в его глазах, прежде чем смерть закроет их. Достаточно долго для того, чтобы Сайрус осознал, что он натворил, и решил, что никто об этом не узнает».

Одни лишь догадки и предположения, ничего нельзя доказать. В ее книге будут перечислены лишь голые факты, и вскоре историки, занимающиеся исследованием Гражданской войны, будут горячо дискутировать, виновен Бун или нет. Сама-то она знает, что виновен, чувствует, но то, что напечатано на листе бумаге, предназначено лишь для ее глаз.

И тем не менее Энни понимала, что последние мгновения жизни Льюиса принадлежат только ему, что они слишком личные, чтобы делиться ими с кем бы то ни было. Преисполненная решимости, она разорвала этот лист.

После этого, преисполненная этой новой решимости, Энни подошла к телефону, сняла трубку и набрала номер.

Рик был на сто процентов прав. Жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать ее на страхи. Либо он захочет, чтобы она, Энни, вернулась, либо нет. Либо у нее хватит сил любить его так, как он того заслуживает, либо нет, но отмахиваться от того шанса, который посылает ей судьба, она больше не вправе.

Послышались долгие гудки, включился автоответчик. Каким зловещим кажется собственный голос.

– Привет, Рик. Это Энни. Я просто позвонила, чтобы с тобой поговорить... – Голос ее прервался. Несколько секунд помолчав в нерешительности, Энни продолжила: – Я попытаюсь позвонить еще раз, поскольку завтра уезжаю из Янгстауна. Надеюсь, у тебя все в порядке. Перезвони мне на номер... – Энни бросила взгляд на телефон и продиктовала номер. – Береги себя. Надеюсь скоро встретиться с тобой.

Задернув шторы и предупредив консьержку, чтобы ее ни с кем не соединяли, за исключением Рика Магнуссона, Энни прямо в одежде забралась в кровать, надеясь хоть немного поспать. Она так устала и так нуждалась в отдыхе! Но сна не было ни в одном глазу.

Проворочавшись с боку на бок в течение нескольких часов, Энни отказалась от попытки заснуть. Сварив себе маленькую чашечку кофе, она включила телевизор и начала переключать каналы.

– ... история лейтенанта Льюиса Хадсона, – привлек ее внимание торжественный голос репортера, – до глубины души тронула жителей Янгстауна.

Энни выпрямилась и бросила взгляд на часы. Неужели уже десять? Она снова посмотрела на экран. На нем группа людей стояла у витиеватой железной калитки кладбища. Камера вернулась к репортеру.

– И тронула не только потому, что повествует о злостном преступлении, произошедшем сто шестьдесят лет назад и приведшем к тому, что честный, порядочный молодой человек был оклеветан, а его доброе имя смешано с грязью, но оттого, что вселила в нас уверенность...

Камера выхватила высокого, стройного молодого военнослужащего примерно такого же возраста, как Льюис, несшего задрапированную флагом урну. Энни на секунду закрыла глаза, и в памяти всплыло воспоминание, которое она никогда не забудет: скромные каменные надгробия, запах свежескошенной травы, размеренное, четкое и ритмичное цоканье каблуков почетного эскорта по бетонному покрытию.

– ... уверенность в том, что добро всегда побеждает зло, – продолжал репортер, – независимо от того, сколько прошло лет или даже столетий. И хотя, быть может, нам не суждено узнать всю правду о том, что произошло той давней ночью, нам открылась другая ценная и неоспоримая правда: никогда не поздно вернуть домой тех, кто отдал свою жизнь за родину.

Камера выхватила из толпы уже немолодых ветеранов вьетнамской войны, которые стояли по стойке «смирно» и отдавали честь почетному эскорту, а по щекам их текли слезы, которых они не стыдились.

И Энни вновь почувствовала, что вот-вот заплачет. По крайней мере одно поколение знает, что такое война. Эти ветераны пришли сюда, чтобы почтить память не только Льюиса, но и своих верных друзей, погибших или без вести пропавших в джунглях, в чужой стране. Может быть, кто-то из них еще вернется домой.

– ... но нашлась женщина, которая много лет посвятила поискам без вести пропавшего лейтенанта Льюиса Хадсона, – продолжал голос репортера, и Энни увидела себя у урны.

Репортер продолжал монотонно бубнить, но Энни его больше не слушала. Она смотрела на экран, где показывали величественную старую гробницу семейства Хадсон, которую в последний раз открывали в 1919 году, чтобы опустить в нее самую младшую сестру Льюиса. Сегодня старший брат Шарлотты присоединился к ней.

Энни не могла не признать, что репортаж был сделан со вкусом и преисполнен духом уважения. Она выключила телевизор, и взгляд ее упал на сложенный треугольником государственный флаг, лежавший на прикроватной тумбочке. Ей подарили его скорее в знак признательности, чем потому, что она являлась дальней родственницей Льюиса. Сколько звезд было на этом флаге, когда Льюис погиб за свою страну? Намного меньше пятидесяти. – С флага взгляд Энни переместился на телефон. Почему не звонит Рик? Даже если он был в конюшне, когда она диктовала автоответчику сообщение, он уже давно должен был вернуться в дом.

В полночь, когда Рик так и не позвонил, Энни набрала номер дежурной отеля и спросила, не звонил ли ей кто-нибудь. Было несколько звонков, подтвердила та, но от Рика Магнуссона ни одного. Недоумевающая и взволнованная, Энни снова позвонила на ферму. И снова ей ответил автоответчик. Либо Рика нет дома, либо он не отвечает на ее звонки.

А если не отвечает, то почему? Ведь в своей последней записке, которую она ему оставила, она прощалась с ним не навсегда. В ней она ясно дала понять, что им нужно какое-то время побыть вдали друг от друга и хорошенько подумать. И внезапно Энни как громом поразило: Рик ни разу не сказал ей, что любит ее, что она ему нужна. А что, если он не испытывает к ней глубоких чувств? Что, если она их себе вообразила? Она практически ничего не знает о любви. Только из писем Льюиса к Эмили. Но Рик – не Льюис, а она – не Эмили.

А может быть, нужно было признаться ему? Сказать прямо в лицо, что любит его, а не тихим шепотом, когда он спал. Но она так боялась...

Так что же теперь делать?

Можно загрузить себя работой, начать новый проект. У нее полно дел. Нужно обдумать, продавать ли ей книгу, несколько недель уйдет на подготовку к поездке в Монреаль... Энни печально вздохнула: любое будущее без Рика казалось холодным, пустым, лишенным какого-либо смысла.

Откинувшись на мягкие подушки, Энни снова включила телевизор, чтобы разогнать гнетущую тишину, и уменьшила громкость, опасаясь разбудить постояльцев в соседних номерах. Было уже далеко за полночь, когда она наконец заснула.

Ей снилась ферма.

Она сидит на крыльце в кресле-качалке, прислушиваясь к веселому пению скворцов, козодоев и малиновок. Воздух напоен сладким ароматом сена, терпким – земли и свежим – дождя. Ласковый ветерок овевает лицо, а она все качается, качается, а полозья все поскрипывают...

Внезапно скрип превратился в громкий стук.

Ничего не соображая спросонья, Энни села и помотала головой, стряхивая с себя остатки сна. Снова послышался нетерпеливый стук в дверь.

Энни вскочила с кровати, бросила быстрый взгляд на часы – ого, нет еще и пяти! – и крикнула:

– Одну минутку!

Подойдя к двери, она взглянула в глазок и сразу отпрянула, чувствуя, как перехватило дыхание.

У двери стоял Рик!

Дрожащими руками Энни сняла цепочку и открыла дверь. Несколько секунд она была не в состоянии произнести ни слова, лишь молча смотрела на него. Вид у него был усталый. И злой.

– Привет, – наконец произнесла Энни.

Больше она никак не могла придумать, что сказать или сделать. Так и стояла, не в силах оторвать от Рика глаз, наслаждаясь созерцанием его облика, такого милого и родного: грубые рабочие башмаки, выцветшие, но чистенькие джинсы, красная хлопковая рубашка, мрачное лицо с однодневной щетиной и налитыми кровью глазами.

О Господи! Приехал! Как же она по нему соскучилась! Хотелось кинуться ему на шею, крепко прижаться и поцелуями снять следы усталости.

– Я тебя разбудил, – заметил Рик.

Голос его прозвучал хрипло, и Эйни почувствовала, как от жалости к нему сжалось сердце.

– Ничего страшного. Просто... я не ожидала тебя увидеть.

Он протянул ей лист бумаги. Энни узнала записку, которую она ему написала перед отъездом.

– А... – Она вздохнула. – Заходи.

Рик проследовал за ней в комнату, и Знни даже поежилась под его холодным пристальным взглядом. Стремясь нарушить мрачное молчание, она обернулась и спросила:

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше.

– У тебя хриплый голос. Но выглядишь ты хорошо. Ожоги...

– Пустяки, – перебил ее Рик. – Они меня не беспокоят.

– Ты приехал за мной, – прошептала Энни, облекая наконец чудо произошедшего в слова.

За ней еще никто и никогда не приезжал.

– Ты же знала, что я это сделаю.

Энни нахмурилась, открыла рот, чтобы возразить, но вместо этого спросила:

– Как ты меня нашел?

– Позвонил в газету и на телевидение. – Скомкав записку в кулаке, Рик швырнул ее на кровать. – Энни, я ехал всю ночь и слишком устал, чтобы ходить вокруг да около. Я приехал отвезти тебя домой. – И, помолчав, добавил: – И я это сделаю, даже если мне придется всю дорогу нести тебя на плече.

– Ты что, злишься на меня? – недоуменно спросила Энни.

– Ты совершенно права, черт побери! Злюсь!

– Так, значит... ты приехал затем, чтобы меня отругать, – заметила Энни, с беспокойством глядя на него и в то же время чувствуя, как в душе взметнулась отчаянная радость, – а не затем, чтобы сделать мне предложение?