Всю дорогу от Больших Пустошей и до речной отмели, где едва не произошло столкновение между Русаковым и браконьерами, Игорь даже не вспомнил о том, что его мучило и наполняло тревогой все эти последние дни. И все-таки где-то внутри его продолжало жить чувство какой-то вины перед ребятами. «Не сказал им, почему пошел работать в колхоз? Не сказал. Обманул? Обманул! Они тебя считают инициатором, выбрали вожаком, а какой ты инициатор и вожак?»

Его отвлекла от невеселых мыслей очередная остановка. Теперь покинули машину Рюмахин и Игнашов. Они пошли к ремонтной летучке. Скоро и его очередь. Но нет, у первого трактора Русаков вызвал Тесова. Игорю пришлось спасать Даньку.

— Иван Трофимович, Тесов, когда проходили практику, болел. Нельзя ли его на другую работу?

— Тогда придется возить зеленку, — сказал Русаков. — Ступай на скотный, спроси возчика Емельяна, будешь ему помогать…

Вместо Даньки в помощники тракториста пошел Илька Поляков. И тут вдруг председатель колхоза обнаружил, что в машине остались лишь Игорь и Андрей Кочергин.

— Постойте, ребята, а где же Богданова? Неужели я ее отправил с другими девчатами?

— Она не ездила с нами, — сказал Андрей.

— Дома осталась? И это в первый же день?

— Чуть свет на птицеферму побежала. Сама себе наряд дала.

Русаков что-то пробурчал себе под нос и крикнул шоферу:

— Давай на птицеферму! — Но еще издали он увидел, что во дворе птицефермы творится что-то неладное. У сетки куриного загона, там, где горою высилась яичная тара, на опрокинутом ящике сидел заведующий птицефермой Еремеев, а около, словно наскакивая на него, кружилась Нина Богданова.

Когда Русаков зашел на птичий выгон, Еремеев вскочил с ящика и запричитал умоляюще:

— Пощади, Иван Трофимович! Умучила девка, ей-ей, умучила. Знаешь что говорит? Много кур держим! А как не держать? План-то по яйцу надо выполнять.

— Вот плохие несушки и объедают хороших, — запальчиво ответила Богданова. — И хорошие становятся плохими. У нас в школе плохих кур не держали.

— Слыхал, Иван Трофимович? — снова запричитал Еремеев. — Сколько лет работал — и все было хорошо. А тут, на тебе, какая-то девчонка учит. Ну что ж, раз так, то прощайте.

— Постой, Еремей Еремеевич. Богданова тебе в помощь.

— Нет, увольте! — категорически отказался Еремеев. — Она меня за одночасье умучила, а ежели так каждый день будет, то что ж от меня останется — кожа да кости.

— Пусть будет по-твоему. Ты сам по себе, а она сама по себе. Твое дело куры, а ее — цыплята. Под твоим контролем, конечно.

— Разве что так.

— Вот и хорошо, — поспешил сказать Русаков. — А теперь, Нина, пройдем в цыплятник, есть разговор. — И, отойдя от Еремеева, рассмеялся: — Ну и напугала ты его.

— Иван Трофимович, так я же правильно говорю.

— Значит, много кур у нас? И те, что мало несутся, объедают несушек?

— Конечно. Пока несушки в гнезде, дармоедки у кормушек.

Цыплятник ничем не отличался от обычного сарая, с отгороженным сеткой выгоном. Когда они вошли туда, цыплята вдруг умолкли и в наступившей тишине с любопытством и удивлением рассматривали неожиданных пришельцев. Казалось, они спрашивали: а кто это пожаловал в неурочное время, когда кормежка кончилась и людям тут делать нечего? Потом тишину сорвало многоголосое «ко-ко-ко», что, наверное, означало: да стоит ли на пришельцев обращать внимание — постоят, постоят и уйдут. Нина Богданова улыбнулась чему-то своему и едва заметно покачала головой. Но Русаков все же заметил это и спросил:

— Не нравятся цыплята? Настоящей русской белой породы.

— Цыплята очень хорошие.

— А чем же ты, вроде, недовольна?

— Как они вас встретили.

— Тихо было, молчание, — рассмеялся Рудаков. — Как и полагается встречать начальство.

— Которое в цыплятнике ни разу не было.

— И это они тебе сказали? — с неподдельным удивлением спросил Русаков. — Ну, знаешь ли, Нина, теперь я понимаю Еремеева. Ты опасный человек. Сегодня цыплята на меня нажалуются, потом коровы, овцы. Ты, может быть, их тоже понимаешь?

— А как же: только больше цыплят и кур.

Когда Русаков вернулся к машине, Кочергин спросил:

— Нашли Богданову?

— В цыплятнике будет работать. Понимающая девка. — Русаков громко рассмеялся… — Да я таких храбрых еще не видел. Сама, правда, невеличка, но дела не боится. Она, погодите, всем вам нос утрет.

— А меня куда пошлете? — спросил Андрей.

— Для тебя, брат, у меня много должностей. Выбирай любую. Счетоводом в бухгалтерию хочешь? Вижу по лицу — не хочешь. Ну, а если весовщиком на молотилку? Тоже не хочешь? Слушай, Андрей, может, пойдешь сменщиком Ферапонта на паром? Он ведь какой, Ферапонт? Выпьет — не дозовешься, заснет — не добудишься. Согласен? Там сила должна быть в руках, а ходить много не надо. Но зато как приобретем к парому моторку, место машиниста твое.

— Бери, Андрюшка, — посоветовал Игорь.

— Летом у мотора на пароме, а зимой на току, — добавил Русаков. — Очень хорошо.

Они отвезли Кочергина к переправе, а оттуда взяли напрямик в поле.

Вышли из машины, присели на край дороги. Русаков вздохнул облегченно.

— Как будто всех распределил. Остался ты, Игорь. Жди тут. Будешь работать пахарем с Игнатом Романовым. Конечно, лучше бы с весны. Припоздали вы немного. Ну да ничего. Все лето впереди. Первое лето без каникул.

Да, без каникул. И видно было — Русаков доволен этим утром, ребятами, поездкой по бригадам. И сказал, подмигнув Игорю:

— А здорово вы меня защитили. Спасибо, конечно… Но не посмели бы браконьеры. Вот ежели бы их было человек сто, да кругом потемки — тогда растоптали бы… Браконьер — он труслив.

— А Васька Про́цент особенно, — добавил Игорь.

— Взошел на деревенской закваске в городской теткиной квартире. — Русаков прищурился, посмотрел вдаль и неожиданно проговорил: — А знаешь, Игорь, о чем я часто думаю? Когда же, наконец, настанет время тяги к земле? Чтобы каждый про себя думал: ничто так не накормит, как земля. Будет хлеб — будет все! Эх, разучились люди ценить то, что имеет самую большую цену в жизни. И так скажу: все, кто ушел из деревни, наши должники. А как же иначе? Ушел-то из колхоза ушел, а ведь хлеб есть не перестал. А сколько ты за хлеб платишь? По твоим заработкам ты два пуда хлеба в день потребляешь. Вот и поплачивай! Время пришло такое. Пора платежей!

Русаков поднялся. Всякая околесица в голову лезет. Хватит, отдохнул, пора в правление. Он хотел сказать Игорю, что Игнат, видно, задержался, но ничего не сказал, увидев, что Игорь дремлет. Сморился мальчонка.