Игорь жил мысленными непрекращающимися спорами с Русаковым. Он не желал смириться с поражением. И, в сущности, он и не жил, потому что той большой жизни, которая была вокруг него, он не замечал. Школа обещала помочь заочникам? А ему-то какое дело до всяких там институтов? Тихую комнату оборудовали для занятий? А она ему не нужна. И даже трактор наскучил. То в день, то в ночь — сутки прочь! Рассвет, стук в окно — это Игнат зовет его в поле. Он шел за Игнатом. А в поле вел разговор о том, с какого конца начать пахоту, не лучше ли поперек делянки, ну, одним словом, разговоры трактористов известны — где по делу, где со смешком, а надо — и помолчать можно.

Поле было совсем близко от Больших Пустошей, и обедать ходили домой. Игорь шел, словно бы нехотя, ел лениво и вялым возвращался в поле. В конце концов, если Игнат не захочет работать с ним, придется уйти из звена. Куда? В мастерские, на ферму кормовозом. Теперь это слово уже не звучало оскорбительно. Молоковоз, лесовоз, кормовоз. Не все ли равно, кем работать, где работать, только бы одному. Неожиданно из проулка выскочил Володька Рюмахин.

— А я за тобой в поле бегал. Срочно к Ивану Трофимовичу.

— Некогда мне по правлениям ходить.

— Дело важное. Ты как комсорг должен. Да вон и Нинка. Пусть тоже идет. Мне срочно на электролинию.

Игорь не стал спорить и пошел в правление, искоса поглядывая на идущую рядом Богданову.

Русаков был чем-то встревожен.

— Звонили из района. Когда Игнашов получал комбикорма, то не передал доверенности. На складе из-за этого неразбериха какая-то.

— А я-то тут при чем? — спросил Игорь. — Да и чего смотрели на складе, когда выдавали комбикорма. Пусть кладовщики и отвечают.

— Не в них дело. Доверенность я выслал. Но если Юрий получил без доверенности, то где же тогда колхозный бланк? Зачем он ему понадобился, для какой цели?

— Может быть, потерял? — сказала Нинка.

— Возможно. Кладовщики, может, сунули бумажку куда-нибудь и забыли. Надо выяснить. Так что пойдем к нему. Он еще не уехал?

— Не знаю. Может быть, и уехал.

— Тогда плохие наши дела.

Их встретила мать Юрия. Увидев Русакова, она проговорила обрадованно, но с затаенной тревогой:

— Иван Трофимович, если бы вы знали, как мы вам благодарны. Еще несколько дней — и Юрочка опоздал бы подать бумаги в университет. Но, может быть, Юра остался должен колхозу? Мы брали молоко, яйца, привозили дрова. А заработано так мало. Скажите, сколько? Деньги немедленно будут уплачены.

— Я могу видеть Юрия? — спросил Русаков.

— Ну конечно. Юра, Юрочка! Смотри, кто к нам пришел. Ну, что ты там возишься? Успеешь, поезд уходит поздно вечером. Тебя ждут Иван Трофимович, Игорь и Ниночка. — В крайней комнате что-то упало. Игнашова испуганно прислушалась. — Еще не хватало, чтобы Юрий разбил баккара. Боже мой, ну как можно быть таким неуклюжим!

Наконец Юрий показался в сенях, и удивительно: в эту минуту он был очень похож на мать. Эту схожесть ему придавали не черты лица, а такая же улыбка и встревоженность, которые заметил Игорь на лице матери.

— Юрий, нам надо с тобой поговорить.

— Иван Трофимович, если он должен, я немедленно уплачу…

— Ничего он не должен, — сказал Игорь.

— А поговорить мы бы хотели без свидетелей, — продолжал Русаков. — Пойдем на крыльцо.

— Пожалуйста, — сказал Юрий.

— Но почему я не могу присутствовать? — запротестовала Игнашова. — Я мать, а Юрочка пока еще мой ребенок.

— Мама, опять ты за свое! Ребенок, сыночек. Честное слово, надоело.

— К тому же у нас интимный разговор, — пояснил Русаков.

— Ах, интимный, — успокоилась Игнашова. — Тогда пожалуйста. Наверное, какая-нибудь девочка влюбилась. Сколько раз я тебе, Юрий, говорила: будь осторожен.

Юрий вышел в сени. За ним Русаков, Игорь, Нина. Иван Трофимович остановился в дверях и спросил:

— Юрий, помнишь, ты ездил за комбикормами. Ты получил их по доверенности?

— Наверное, хотя, честное слово, не помню.

— А ты вспомни!

— Помнить о всяких бумажках?

— Мне позвонили с базы. Там нет доверенности.

— Странно. Но я могу подтвердить, что именно мной получены комбикорма.

— Я уже подтвердил.

— Тогда, значит, все в порядке?

— Нет бланка.

— Постойте, верно, я получил без доверенности. Но потом выслал ее, — сказал, словно вспоминая, Игнашов и, видя по лицу Русакова, что тот ему не очень-то верит, развел руками. — А может быть, только хотел выслать, да забыл. Нет, нет, Иван Трофимович, вы меня не спрашивайте. Может, послал, может, забыл.

— Юрий, бланк должен быть найден.

— Боитесь, что кто-нибудь воспользуется им? Если колхоз пострадает хоть на копейку, я отвечаю. Беру заранее все убытки на себя.

— Есть убытки, Юрий, которые нельзя возместить. — Русаков внимательно посмотрел на Игнашова и положил руку ему на плечо. — Послушай, Юрий, единственно за что я боюсь — это за твою честь, за твое имя.

— Я не понимаю вас, Иван Трофимович. Потеря бланка, конечно, большая оплошность. Но при чем тут моя честь? Что вы хотите этим сказать?

— Верни бланк.

— У меня его нет.

— Нет, есть, — уверенно сказал Русаков. — Где твои документы для поступления в вуз, покажи.

Юрий вышел и через минуту вернулся.

— Вот, смотрите.

Русаков перелистал скрепленные бумаги. Заявление, аттестат об окончании школы, анкета.

— Тут не все документы. Ты изъял характеристику колхоза, которую сам написал для себя.

— Никакой характеристики я не писал! — закричал Игнашов.

— Юрий, — спокойно сказал Русаков, — эта характеристика у тебя в кармане.

— А я говорю, что никакой характеристики на себя я не писал.

— Но думал написать после подачи бумаг. Только решил сначала посмотреть, как написана характеристика у других поступающих в вуз. Верни бланк!

— Я ничего не писал, — повторил Юрий. И вдруг запальчиво бросил: — В конце концов, откуда вы все это взяли?

— Из твоего заявления. Смотри, что тут написано: «При сем прилагаю характеристику колхоза «Большие Пустоши». Теперь все тебе ясно?

— Возьмите, — устало проговорил Игнашов и, достав из кармана чистый бланк, протянул его Русакову.

— Не знал, как написать?

— Не мог, все откладывал, — ответил Юрий.

— Ну что ж, тогда придется мне, — сказал Русаков. И тут же на крыльце, подложив под бланк записную книжку, начал писать: «Дана характеристика Игнашову Юрию… — Как твое отчество? Вспомнил: — Петровичу в том, что он работал в течение всего сезона в колхозе «Большие Пустоши» в качестве слесаря-ремонтника. Свои обязанности выполнял добросовестно. Дана для поступления в университет на филологический факультет». — Пожалуй, и все. Подпись давно есть. Печать тоже. Еще надо, чтобы Шеломов как комсорг подписал. Давай, Игорь.

— Я не подпишу.

— А почему?

— Он хотел смошенничать.

— Видишь, Юрий, комсомол не хочет подписывать. А Игорь — твой товарищ. Так что делать будем? Возьми характеристику за одной моей подписью. Там все правильно. Работал? Работал! И все в порядке.

— Не надо мне характеристики, не возьму я ее.

— Твоя воля. Тогда что же делать с этой бумажкой? Доверенностью не стала, характеристикой не вышла. — И Русаков, прежде чем Игорь успел предупредить его, разорвал бланк.

— Что вы сделали? За подлог отдают по суд! — крикнул Игорь.

— Если под суд отдавать, то нам с тобой не надо было и приходить сюда. Дождались бы, когда в университет документы сдаст, а потом и накрыли его, что птичку в западне. Не для того мы Юрия из-под суда спасали, чтобы под суд отдавать. Понятно, комсорг? И без нас тут кое-кто насчет суда старался. В школе ему мозги набекрень сбивали: одна у тебя, Юрий, дорога — филологическая. Мамаша его в суд толкала — все сделать, только бы в университет попасть. Папаша видел, чем дело может кончиться, молчал. Ну вот, теперь мы можем спокойно уйти. Не дали человеку под суд попасть. Бывай здоров, Юрий. На нас не обижайся. Прощай!

Они были уже на улице, когда сзади послышались чьи-то быстрые шаги, и следом женский голос, по которому не трудно было узнать Игнашову, закричал истошно на всю деревню:

— Юрочка! Остановись!

— Ты куда? — спросил Юрия Русаков, когда тот догнал их.

— Я с вами. Пусть ребята судят. Комсомольским судом.

— Не понимаю, о чем ты? — Русаков повернулся к Игорю. — Доказательства есть? Нет. Игнашов просто был в кратковременном отпуске по причине болезни матери. Согласен?

— Он согласен, — сказала за Игоря Нинка.

— И я тоже.

— Вот и хорошо.

— И к черту филологический, — облегченно вздохнул Юрий.

— А при чем тут филологический? — спросил Русаков. — Он-то в чем виноват? Факультет очень хороший. — Русаков негромко рассмеялся. — И, между прочим, по секрету: Ломоносов, когда в ученье собрался, тоже что-то там такое скомбинировал. Но больше об этом ни слова.