Русаков обещал вернуться на третий день. Ребята встречали его на переправе. Игорь волновался: а вдруг ничего не вышло у Ивана Трофимовича? Вот если бы на вечерний, тогда другое дело. Пожалуйста, держи экзамен. Но он не может учиться на вечернем. Хорош вечерник, который живет за триста километров от института. Игнашов, может быть, в душе и завидовал ему, но внешне проявлял полное равнодушие ко всяким вузовским разговорам. А ну их к черту, эти вузы, если они напоминают о каких-то неприятных подробностях из биографии человека. Но в общем-то в Игоре не видели какого-то особого счастливца. Ведь сами они тоже скоро будут студентами. Пусть заочных факультетов. Но студенты. И скоро, очень скоро. С нового года. И еще утешали Рюмахина:

— Да привезет тебе Русаков и провода, и моторы, и лампочки.

А Володька сокрушался:

— Нет, ребята, оплошка вышла. Надо бы — прыг в машину и самому в город. А я на председателя понадеялся, халатность непростительная.

Русаков показался на дороге засветло. Андрей, увидев машину, первый раз за все лето нарушил расписание и дал отправление парому на три минуты раньше срока. Скорей, скорей, жми, ребята, тяни дружней! С другого берега Иван Трофимович, высоко подняв руки, приветствовал ребят. В мегафон Андрей пробасил с середины реки:

— Как дела, Иван Трофимович?

В ответ от берега до берега пронеслось и эхом откликнулось:

— Наша взяла!

Чем раньше паром причалил, тем больше ему пришлось стоять. Целых двадцать минут. На повторное нарушение расписания Андрей не пошел. А Русаков, окруженный ребятами, уже рассказывал о своем посещении института, где будет учиться Игорь:

— Вы думаете, приехал, остановился в гостинице, переоделся — и к ректору? Тут не до приличного вида, когда каждый час дорог. С дороги — прямо к институтскому подъезду. Там машин много, низкосидящие, чистенькие. Одна моя — сразу видно, из деревни: посадка высокая, вся в пыли. Ну, хлопнул дверцей — и сразу в приемную ректора. Секретарша ко мне: «Как доложить? Ваша фамилия?» — «Русаков, Иван Трофимович», — отвечаю. «А, Русаков! Член-корреспондент? Посидите несколько минут, сейчас там декан физико-механического, как только выйдет — сразу доложу!» — «А он мне как раз и нужен. Так что доложите сейчас. Только не член-корреспондент Русаков Иван Трофимович, а председатель колхоза «Большие Пустоши». Ну, думаю, всплеснет руками — а она-то думала невесть кто. Не видать мне ректора. И не поверите, ребята, глазом не успел моргнуть, как она исчезла за ректорской дверью. Сижу, жду, думаю. Может, зря к ректору в обход декана или, скажем, приемной комиссии? Ну нет! По председательскому опыту знаю: если ты большое начальство, иди к маленькому чиновнику, а рядовой человек иди к большому начальству. Так вернее. Отказ — так отказ. Но без канители. И вижу — секретарша в дверях. Приглашает к ректору. Опыт, выходит, не подвел. Да и кто идет? Председатель! И чего председатель? Колхоза! Ректором оказался человек лет пятидесяти. Не старше. Высокого роста, физкультурной комплекции, а рядом с лысым седоусым деканом совсем молодой. И вижу, что вы думаете? Он по-мальчишески озорно улыбается мне.

— Так я вас слушаю, — говорит. — Садитесь, рассказывайте.

И рассказал: «Есть у нас один физик. Парню надо учиться. Помогите». А он мне:

— Позвольте, Иван Трофимович, так что же вы спохватились так поздно? Завтра последние экзамены.

Тут я, ребята, должен покаяться перед вами. Всю вину на вас свалил. Комсомольцы припоздали, известно, мальчишки, никакой ответственности. Обдумали, поговорили и решили: не дело, если физик-теоретик на тракторе ездит. Так сказать, и поругал и похвалил вас за чуткость. А ректор уже к декану:

— Аттестат весьма!

А декан ему:

— Но ведь таких у нас немало.

— Немало, — говорит и на меня метнул глазом. — А может, наш-то будущее светило?

А декан на своем стоит:

— Не слишком ли — светило?

Ректор уступил, не стал спорить. Ну, конечно, перехватил.

— Но зачем нам рисковать? Ну зачем? — и эдак подмигнул мне. — Подумаешь, опоздал! Приедет, сдаст экзамен — его счастье, не сдаст — пусть винит себя. Но зато мы спать будем спокойно. Душа не будет болеть. А вдруг верно — светило?

Как будто все решено, а декан упирается.

— То, что вы сделали, категорически запрещено министерством.

— Знаю, знаю, — отмахнулся ректор.

А декан свое:

— На этот счет имеется даже специальное предупреждение.

И это ректору известно.

— Давайте хоть раз в жизни перешагнем через инструкцию, если этого требует доброе дело.

— Просто невероятно, — всплеснул руками декан. — Никто не поверит! — И кивнул: — Ладно, везите, — говорит, — своего колхозного физика! Через пять дней у вечерников начинаются экзамены. С ними будет держать. А зачислен будет на дневной.

Все были так увлечены рассказом Ивана Трофимовича, что даже не заметили, откуда вдруг появился на пароме Игнат Романович. Но он все слыхал, и, подсев к Русакову в машину, спросил с лукавым недоверием:

— Неужто все так и было у ректора?

— Да нет, — откровенно признался Русаков. — Все проще было. Заехал и все рассказал. А нельзя ли сделать исключение для колхозного паренька? Ну ясно, ответили — можно!

— Так чего же ты, Иван Трофимович, целую историю выдумал?

— А для того, чтобы запомнили, чтобы оценили, что значит колхоз и какой у него авторитет. Когда все просто, в одно ухо вошло, а в другое — вышло.

Русаков попросил Игната Романовича поставить его машину в гараж, а сам пошел в деревню вместе с ребятами. Он всем привез хорошие вести. В Большие Пустоши приедет специальный консультант по математике и физике.

— А где Богданова? Ты тут? Так вот, хоть ты и не медалистка, а сдавать экзамены будешь только по одному предмету. По биологии. Выходит, производственный стаж ценится не меньше медали. — И улыбнулся. — Если, конечно, в аттестате хорошие отметки. А сколько у нас гуманитаров? Андрей, Игнашов, будем считать и Полякова, раз мечется, еще не знает, куда поступить. Временный гуманитар. Так после сдачи экзаменов…

Игорь не слыхал, что будет дальше. Он поднимался по речному взвозу и видел себя не в Больших Пустошах, а в городе. И все же всеми своими чувствами он был здесь, в Больших Пустошах, где живут отец, мать, сестры. И Андрей, и Нина. Товарищи. Разве не им он обязан всем тем, что дала ему жизнь? А город снова наплывал на него, врывался в его сознание своим шумом, суетой улиц, колеблющимся светом фонарей. Он чувствовал себя счастливым и вместе с тем очень одиноким. Как же он будет без родных и близких ему людей? А кем он станет? В конце концов, разве это важно? Кем бы он ни стал, где бы ни был, он будет всегда с Большими Пустошами.

— Игорь! — окликает его Иван Трофимович. — Зайдем на минутку к тебе. Хоть поздравлю Наталью Захаровну. — И первый вошел в калитку.

— Гости к вам, Наталья Захаровна!

Игорь крикнул в окно весело, громко:

— Мама, допустили к экзаменам! Завтра ехать. — И смолк.

Мать вышла на крыльцо строгая, суровая.

— Войдите, Иван Трофимович.

Русаков почувствовал неладное. Что с ней? Чем обижена, на кого сердита? И сказал сдержанно:

— По ходатайству колхоза Игорь допущен к экзаменам, а что касается вас, Наталья Захаровна, то думаю вас устроить работать в молокопункте.

Она стояла на крыльце, по-прежнему никак не проявляя своего отношения к тому, что ей сказал Русаков. Игорь с досадой отвернулся. Ну что она такая? И, почувствовав неловкость за мать, пригласил Русакова в дом:

— Проходите, Иван Трофимович.

Даже бросился ставить самовар. Ведь Русаков с дороги. Но мать остановила его.

— Подойди-ка, Игорь, сюда. И слушай, что я тебе хочу сказать. Вы, Иван Трофимович, сделали для Игоря много. Отец того не сделал. Вы думаете, я ничего не знаю, как он петухом на вас налетал? Все знаю. А вы терпеливо из него настоящего человека делали. Чтобы не заносился, не зазнавался, понимал, как с людьми жить. Все знаю, Иван Трофимович. И теперь бы мне вам низко поклониться за то, что его к экзаменам допустили. А вот не поклонюсь. И не встретила как гостя. Не до гостей мне сейчас, Иван Трофимович, не до гостей, потому как судьба сына решается, может быть, самый строгий час в его жизни наступил.

— Да о чем ты, мама? Все ведь хорошо.

— А, по-моему, так ничего хорошего, сынок! Сам ты не чуешь, какая беда ждет тебя. Ну, да ты мальчишка, что с тебя взять. А как же вы, Иван Трофимович, такое не видите? Может, вам ни к чему? Может, неважно, каким войдет в жизнь парень? Не верю. Не такой вы человек. Иначе бы давным-давно сбросили эту докуку с плеч, сказали бы ему: «Ступай, брат, на все четыре стороны».

— Мама, ну зачем ты об этом?

— А затем, что я мать и должна подумать о тебе. Ну хорошо, Игорь, сдашь ты в свой институт, будешь учиться, наперед скажу — хорошо будешь учиться. Только пройдет несколько лет, повзрослеешь и со стыдом оглянешься назад. Сбежал, оставил своих товарищей. Позор-то какой! Совесть тебя замучает так, что даже не захочешь приехать сюда. Все тут будет напоминать о бегстве, вот об этом самом нынешнем дне. Думается тебе: вот как повезло в жизни. А вся жизнь твоя из-за этого самого везения пойдет на перекос. Понимаешь ты меня, Игорь? А вы, Иван Трофимович, простите. Спасибо вам за добро. Только принять его не могу. Сын мне Игорь. Вы по-своему рассудили, а я по-своему. А теперь пусть Игорь скажет. Ему жить, ему решать.

Во двор вошел Игнат Романович.

— Игорь, где сумка с инструментами? Дай-ка ее сюда?

— Зачем?

— В ночь выйду.

— Но вы же днем работали.

— Мало ли что работал! Ты же ведь уезжаешь.

Он уезжает? Нет, подождите, Игнат Романович.

Через несколько минут Игорь вышел на крыльцо в своем обычном рабочем комбинезоне с сумкой через плечо. Игнат рассердился:

— Ночь в поле, потом день в дороге. Да ты провалишься на первом же экзамене.

Игорь ничего не ответил. Да и что он мог сказать? Как раз первый экзамен ему уже не страшен. Он выдержал его. А сколько их впереди — покажет будущее. И через огород тяжелой походкой тракториста пошел в поле.