Форсистов вернулся из МТС под вечер. Алешка увидел его в хвосте поезда, побежал навстречу. По лицу своего неожиданного покровителя он старался угадать, — что тот привез ему из МТС? Но первым спросить о своей судьбе не решился. Только после того, как Форсистов получил на станции багаж и они вышли на дорогу, чтобы сесть на попутку, Алешка догадался, что и на этот раз беда миновала его.

— Ну как там, в МТС?

— Все в порядке! Будешь при мне младшим трактористом-стажировщиком. А так как колхоз за рекой, да и не ахти как велик, мы сами себе хозяева. Я да ты, да мы с тобой — вся и бригада!

Алешка почувствовал себя счастливым. Все устроилось! Вот уж не думал, что Форсистов спасет его. Из такой беды выручил!

Они сидели у обочины дороги; Алешка выспрашивал у Форсистова все подробности его пребывания на усадьбе МТС. Здорово получилось! Ох, смекалист Форсистов! И надо же было придумать такое: тракторист Николай Лопатин заболел в дороге, он свез его к себе домой и будет заботиться о нем. Так что МТС может не беспокоиться. Парень через день-другой выздоровеет, сядет за руль, и все будет в порядке. И сразу провели приказом. А больше ничего ему не надо. Только бы о нем в МТС не беспокоились. Но тут же у Алешки возникло новое опасение.

— А если приедет директор МТС, Георгий Петрович Черешков?

— В Черепановку начальство редко заглядывает. Оно все больше на машине разъезжает, а к нам на машине раньше июля не попасть. А и приедет — тоже не страшно. Раз — и в кусты! А нет, — так грязной рукой по морде провести! Раз — и черным-черно. Мать родная и та не признает! А мы с тобой сработаемся, Алешка. Только попрошу, чтобы с уважением. Как взявший на себя самое высокое обязательство, я теперь не просто Форсистов, а Харитон Дорофеевич Форсистов! Согласен?

— Согласен, Харитон Дорофеевич…

— Ишь, как сразу вышло у тебя! А второе — при народе мое слово закон!

— Есть закон, Харитон Дорофеевич. Только уговор, — я свою смену полностью отрабатываю…

— Мне не жалко, — рассмеялся Форсистов. — Можешь и моей прихватить… Я не жадный.

Было уже темно, когда они приехали в Черепановку. Дом Харитона стоял на краю деревни, и в окнах светились огни. Алешка обратил внимание, что в доме есть и летний прируб и большой каменный двор с высоким сеновалом, а это означало, что жить ему будет где. На крыльце их встретила жена Харитона, Глаша, молодая, одетая в сарафан женщина. Она бросилась к мужу, засуетилась, не зная, что ей сначала делать: ввести ли хозяина в дом или внести туда его тяжелые вещи. Только после того, как багаж был водворен в горницу и были произнесены все охи и ахи, полагающиеся при встрече с мужем, она обратила внимание на стоящего у крыльца рыжего парня в запыленных сапогах, который в одной руке держал фуражку, а в другой тюк, из которого валились какие-то книги.

— Это мой сменщик, — сказал Форсистов. — В летней горнице поместим его.

— Пусть живет, — согласилась Глаша. — Мне что на нас двоих, то и на троих готовить.

— Я заплачу, — поспешил сказать Алешка.

— Ладно, ладно; ишь, нашелся богач, — рассмеялся Форсистов. — Нам с тобой еще заработать надо. А не заработаем, — обоих Глаша выгонит!

— Да ну тебя! — тихо ответила женщина. — Нашел выгонялыщицу. Как-нибудь проживем.

— Нет, не как-нибудь, Глаша, а так, чтобы лучше не надо. Не веришь?

— Верю, верю. — И стала накрывать на стол.

За ужином больше всех говорил Форсистов. Он рассказывал, на каких полях им придется работать, уверял, что они легко смогут выполнить по две нормы, и готов был поклясться, что Алешку ждет самое лучшее будущее, на которое может только рассчитывать молодой начинающий тракторист. Алёшка слушал и не мог понять одного: почему так жалостливо смотрит на мужа Глаша? В ее глазах была какая-то боязливость, она словно просила его не гнаться за хорошей жизнью; и когда в азарте он стал уверять Алешку, что через год-другой он, Форсистов, будет ездить на своей «Победе», она перебила его: «Ну зачем, Харитоша, какая-то «Победа», когда есть дом, корова, овечки в хлеву». Форсистов сначала разозлился, а потом рассмеялся: «Ну, что поделаешь с бабой! Отсталость, некультурность!» Алешка, конечно, был на стороне Форсистова, но поведение Глаши вызывало у него какое-то недоверие к словоохотливому хозяину дома. Уж больно много сулит!

После ужина Форсистов повел Алешку в летнюю горницу. Электрическая лампочка, спрятанная в прядях бумажных лент, осветила бревенчатые стены и полог, за которым стояла деревянная кровать. Летняя горница понравилась Алешке. Чисто, светло, окна в сад. Он по-хозяйски огляделся, отдернул полог и, присаживаясь на кровать, спросил:

— Харитон Дорофеевич, вы Шугая не видели?

— Как же. Я только тебя оформил, а он тут как тут. Про тебя спросил.

— Про меня? — испуганно переспросил Алешка.

— Спрашивал, не видал ли я тебя в городе. Был, говорит, тракторист, да весь вышел…

— Значит, он про меня ничего не знает…

— Ясно, не знает. И смотри, парень, из деревни да с колхозного поля ни шагу. И никому не писать. Только себя подведешь. Я завсегда отговорюсь: ведать ничего не ведаю, знать не знаю такого Алексея Левшина! В школе учился с Лопатиным, в сменщики взял Лопатина! Ну да ты парень умный, сам понимаешь. Отдыхай, высыпайся, — скоро нам с тобой придется крепко вкалывать.

Форсистов вышел; Алешка еще раз оглядел свое новое жилье, прошелся по горнице, остановился у раскрытого окна. Из сада доносился запах прелого листа, не то от земли, не то от воды — может, где близко была река, — веяло холодком. Вот, Алешка, ты и самостоятельный человек. А давно ли, совсем близко от этих мест, вот под таким же весенним небом ты лишь мечтал об этом. И где-то очень близко бабушка Степанида. Как заработает он, через Кольку пошлет ей деньги. Он думал о своем будущем, но не мог представить себе его. Что ждет его завтра?

Алешка сел за стол, достал бумагу. Он напишет Тане. Кому же еще он может рассказать о себе и своих думах? Так вот, Таня, пишет это письмо известный тебе человек, который работает у Форсистова в черепановской бригаде. А в МТС записано так: старший тракторист Форсистов, стажер Лопатин. Понятно? Подробно будет рассказано, когда сама приедешь в Серебрянку. А когда приедешь, — напиши. Наверное, после экзаменов. Адрес для писем такой. И подписался: «Л». Тане понятно: Леша Левшин. А другие, если прочтут, подумают — Лопатин.

Алешка услышал, как скрипнула дверь. Увидел Форсистова, незаметно прикрыл книгой письмо.

— Вы, Харитон Дорофеевич?

— Забыл, брат, одну вещь тебе сказать. Завтра чуть свет мне опять в МТС. Договор соревнования буду подписывать. Только должен я тебя предупредить — бороться придется, знаешь с кем? С Шугаем! Согласен?

— Соревноваться так соревноваться! — задорно ответил Алешка.

— Люблю отчаянных, — одобрил Форсистов. — А я это к тому завел разговор, что я договор и за себя и за тебя подпишу. Согласен?

— Могу и сам написать вызов. А вы свезите.

Алешка написал вызов. «Не взял Шугай к себе, так

заставил идти против себя». А Форсистов, словно почувствовав злость Алешки, сказал ободряюще:

— Драться, так засучив рукава!