Попались на глаза сетования журнального редактора на графоманов и плагиаторов, очень приставучих и раздражающих. Я – и редактор, и автор, так что смотрю с обеих сторон. Есть даровитые и честные сочинители, которые тем не менее выводят редакторов из себя. Почему?

Было дело, я написал научно-популярную брошюру. Причём издательство само ко мне обратилось, то есть выбрало того, кто знает предмет, я не с улицы пришёл. Но дальше – песня! Редакторша торопила, и я ценой бессонных ночей сдал рукопись в срок. Редакторша сунула её в стол… и уехала в отпуск. Вернувшись, прочитала и сказала, что я молодец, она сдаёт в набор. Только получив готовую брошюру, я обнаружил, сколько ляпов насовано без моего ведома! Например, в тексте упоминалась расшифрованная с клинописных табличек легенда о всемирном потопе, только Ной у ассирийцев носил другое имя – Зиусудра. Кухонная баба (извините, у меня и через годы не отгорело, к тому же баба и женщина – не одно и то же) вставила: «А у шумеров – Гильгамеш». Хоть бы меня спросила! У шумеров – Утнапиштим. А где шла речь о серебре, художница нарисовала слиток… и на нём химический знак золота. Потом редакторша обижалась, почему я не отблагодарил её каким-нибудь подарком. Да я видеть её не мог.

Случился в моей жизни странный период: куда ни ехал, попадал в отделение милиции. Народу полвагона, но если идёт наряд, то устремляется именно ко мне: «Предъявите документы». И просто на улице – то же самое. (Потом, правда, у них возникала проблема, как от меня избавиться, чтобы не поднял шума.) Причину я понял: им надо составлять протоколы, а кого задерживать? В милицию поступали, чтобы откосить от армии, то есть не самые сильные и храбрые, с пьяным амбалом таким не справиться. А по мне видно, что в драку не полезу (хотя раскинуть с дороги двоих малорослых – не вопрос, но это было бы нападением на представителей власти). К тому же на лбу написано высшее образование, и троечникам лестно показать, что хозяева жизни – они. Мне это надоело, я послал письмо в газету. Его опубликовали… но со вставкой, будто меня то и дело доставляют в вытрезвитель. Я в жизни там не бывал! И каково потом было ходить по городу, в котором каждая собака меня знает?

В издательстве, где я работал, повесть довольно известного писателя зарезали по политической причине. На заседании главной редакции мне было заявлено: «Почему же вы ему написали, что у повести есть научное обоснование, когда она политически неправильна?» Я удивился: «То наука, а то политика». Все засмеялись: какой же я младенец в идеологии, философии и прочем таком. Не меньше часа я доказывал, что дважды два – четыре при любом строе и что солнце – беспартийное. Вы не поверите, но там не поняли. И это был высший совет издательства!

В юмористическом стихотворении я написал – «Ван-Гоген». В редакции строго спросили: «Вы знаете, что Ван-Гог и Гоген – разные художники?» А в пародии у меня была строка: «Стал редок в морях крокодил». В голову не могло прийти, что кто-то заподозрит, будто мне неизвестно – крокодилы водятся в реках. Меня не раз поучали по поводу этой пародии и напечатали её, заменив «в морях» на «теперь». Тогда я сам внёс исправление: «Стал редок в тайге крокодил» – и то не уверен, что никто не сочтёт меня обалдуем.

Россия до революции была страной сплошной неграмотности, и не мной сказано, что стала страной сплошной полуграмотности, тем более теперь, когда «аффтар жжот». Откуда же редактору знать, что пришедший к нему автор – не такой же недоучка, как многие и как он сам? И начинается «работа над ошибками».

В газете я опубликовал заметку о том, как устроить настольный фонтан (одно из применений моего же изобретения). Меня, наверно, прокляли тысячи пионеров, потому что сделали, а фонтан не бьёт: заведующий отделом переписал за меня, как считал правильнее. Потом устройство было кем-то описано в журнале, теперь статья висит в Сети. Этот сочинитель ещё добавил глупости: не только фонтана не будет, но и вообще невозможно в установку налить воду. Поэтому крыть меня на все корки продолжат до скончания веков. Правда, я там оставил комментарий, так что отчасти сами окажутся виноваты, если не прочитают.

Все издания и издательства, в которых происходили описанные выше истории, – из самых-самых известных, и могу продолжить. А что уж говорить о сегодняшних расплодившихся редакциях, когда книги и газеты выпускают все кому не лень. Малограмотность воинствует, уже преподавая себя как норму. Один из лучших, самых серьёзных телеканалов показывает в паузах свой «результат поиска»: якобы название фильма «ТАСС уполномочен заявить» не соответствует правилам, должно быть «уполномоченО», потому что агентство. Я ехидно послал туда свои «результаты поиска»: «Наше знаменитое вуз (заведение) послало студентов в ваше отсталое колхоз (хозяйство), а ССУЗ (среднее специальное) не захотело». Не поняли, так и крутят глупость.

С появлением Интернета открылись и журналы в нём. Начав сотрудничать в одном из них, я первое время был вне себя от восторга. Свою первую книжку я когда-то пробивал в печать лет восемь, а тут – едва только сочту своё сочинение готовым, и через минуту его будут читать бог знает сколько человек! Среди них непременно найдутся такие, кто подскажет что-нибудь, поправит. Автор не может знать всего на свете, редактор тоже не может, а так получается общественная редколлегия, множество рецензентов, причём все работают не по обязанности, спустя рукава, а от души, потому что интересно. О лучшей подготовке рукописи не приходится мечтать.

Но вскоре пришло разочарование. Вот в эту самую статью модераторша насовала около сотни ошибок вроде запятых после «но» и «между тем». Я возмутился. А ей казалось, будто у неё врождённая грамотность, потому взбеленилась. К дальнейшим моим текстам предъявлялись всё более идиотские придирки. Например, написал познавательную статью о том, как с малышом-попутчиком поговорил о собачках, кошечках, о Колобке. Читатели поставили высшую оценку. Но мнение модераторши – я педофил и пособник маньяков. Притом разговор происходил в наполненной маршрутке, мальчик сидел на коленях у мамы.

И как подобные цензоры не попались на пути сказок и мультфильмов, в которых Печкин? Обязательно заявили бы, будто он стал почтальоном, чтобы ходить по деревням и высматривать безнадзорных детей понятно для каких утех. Известен также мужчина в самом расцвете сил, унёсший Малыша (да ещё с его же вареньем и конфетами) в домик на крыше. Вот сластолюбец!..

Ну, охота мне тратить время на войну с дурой? В обсуждении статьи ей было высказано – не мной, – подозрение в шизофрении. А у меня нет, что ли, других выходов к читателям? Больше я для того журнала не пишу.

Так и создаётся впечатление, что редактор – малообразованный и равнодушный лодырь, который только и хочет отмахнуться от работы и презирает авторов со своей высоты. Конечно, равнодушных надо теребить, надо с ними бороться. Не в том ли одна из причин, почему авторы иногда так докучают редактору?

По себе знаю: ко мне тоже порой приходили авторы, заранее взяв штыки наперевес. Один писатель (он был также сценаристом, некоторые его фильмы всех нас переживут) побежал от меня к начальству с криком: «Избавьте от дурака редактора!». Я только на первых 40 страницах его рукописи сделал полторы сотни замечаний, а страниц было 240. Потом, прочитав дома, что я понаписал карандашом на полях, писатель прибежал обратно и полез обниматься.

Как же противостоять произволу? Закон гласит, что редакция не имеет права что-либо менять без согласия автора. Но гласит-то гласит, а если не показывают свою правку, то попробуй напомнить… Скажут: «Ах, не доверяет! Умнее нас? Мы его осчастливить хотели, а он… Да пусть катится! Других полно, сговорчивых». Отправлять изуродованную рукопись автору – это усилия и расходы, и потом ещё надо тратить время на споры с ним. А номер журнала или тем более газеты не ждёт. Проще гордо напечатать со своими «усовершенствованиями», а дальше: «Чего уж теперь, после драки… Тираж, что ли, пускать под нож из-за какого-то Утнапиштима? Да и докажи, что у тебя было не так». Не станешь же каждую заметку заранее заверять у нотариуса. Можно, конечно, подать в суд. Я хотел было за приписанный мне вытрезвитель, но как прикинул, сколько понадобится времени, поездок, денег, справок (из каждого вытрезвителя России, что я там не бывал)… А знакомый сказал: «Да ладно, народ пьяниц любит». Я и плюнул.

Так что от закона мало толку. Тем более тому, кто пишет: если даже он выиграет дело, то путь в эту редакцию будет навсегда закрыт. Кроме того, авторы – чаще всего не юристы.

Поэтому подойдём с более привычной, с человеческой стороны. Представим себе среднего редактора, который попал на своё место в общем-то случайно (нередко потому, что не получилось самому стать писателем), а мог бы, скажем, учительствовать или стоять за прилавком. Но там строгий режим работы и должности такие, что ниже только малыши или пьяные грузчики, с теми и другими морока. Совсем иное в редакции, когда ты чуть не вседержитель. Режим довольно свободный. Не забудем также, что у редактора – всё как у всех: дети-обормоты, жена толкает подрабатывать, пёс изгрыз диван (был случай, у одного собака разодрала и частью съела мою рукопись, он извинялся).

Давным-давно я заметил: если написать что-нибудь обыкновенное, чего и читать-то, может, не будут (какой-нибудь отчёт о мероприятии), то никто его не тронет. Если же удалось что-то интересное, с мыслями, каких сам от себя не ожидал, – тут все просыпаются, каждый хочет либо сделать «ещё более лучше», либо вычеркнуть то, чего раньше не говорили. Даже корректоры – туда же, творить. В одной моей статье (у неё потом были такие последствия, что хвастаться неловко) типография вместо «подвиг» набрала «повиг», корректорам это оказалось «по фиг», зато на остальной текст будто высыпали знаки препинания из мешка – куда какой попадёт. А сотрудник редакции кое-что вычеркнул и хотел выбросить ещё две-три строки. Так и вижу, как он ходил вокруг них, точно кот возле горячей плошки. Но я там схитрил: построил абзац таким образом, что без этих строк его надо было бы переписывать целиком и связь с окружающим текстом пропадала. Сотрудник махнул рукой: авось пронесёт. Но уже в день выхода газеты хвалился мне, что на планёрке его отметили в первую очередь за эти строки, и рвал на себе волосы, зачем он другие-то выкинул. Волос у него оставалось немного.

Один писатель, чью книгу я готовил, потом признался: «Меня ведь никогда раньше не редактировали. Зыбин спросит: тебе за свою книгу не стыдно? И подписывает, не читая». У другого я много чего подчеркнул: «мемориальный памятник» (всё равно что «гидроводяная жидкость»), «килограмм помидор», потом «ветви абрикос» (я написал на полях: «Эта абрикоса похожа на ту помидору») и прочее. Отправил рукопись за тысячу вёрст и, когда она вернулась, обнаружил проведённую автором «работу»: он стёр замечания, даже не полюбопытствовав ознакомиться. Опытный был, понимал, что редактор не станет читать толстую кипу второй раз. Откуда он мог знать, что попал на ненормального…

Итак, посредственный редактор предпочитает рукописи, с которыми нет хлопот. Он пугается непривычных мыслей и слов, а то, чего не постигает, переписывает по своему разумению. Тут ещё и национальный характер: у нас ведь страна советов – попробуй у всех на виду начать что-нибудь делать, и каждый прохожий будет учить и поправлять. Значит, цель автора – создать у редактора впечатление, будто в рукописи – ничего особенного. Но в то же время надо дать ему возможность показать, что он работает.

Один способ упомянут выше: сколотить текст так крепко, чтобы из него было слова не выкинуть. Другой – самые необходимые мысли излагать как бы мимоходом. Можно даже предварять формулировками типа «Понятно, что…» – раз понятно, то кто же признается, что ему непонятно? А рядом сделать какую-нибудь явную ошибку, которая отвлечёт внимание. Редактор ведь порой вообще не разумеет, что читает. Одна такая сказала мне с удивлением, когда уж тираж напечатали: «Я думала, это о физике, а оказывается, о литературе». Она обманулась названием, потом ей кто-то объяснил. Если готовится сборник, то в рукопись надо включать и неудачные сочинения. Редактор их выкинет и будет доволен.

Сошлюсь на классиков. Чернышевский начал роман «Что делать?» с загадочного преступления, и цензор, лениво полистав, решил: сидит человек в крепости, от скуки сочинил детектив, отчего ж не дозволить. Только потом уразумели, в чём смысл. Гениальный ход применил Гайдай, приклеив в конце фильма «Бриллиантовая рука» атомный гриб. Чиновники на просмотре записывали: проститутку вырезать, скандал в ресторане тоже, но как увидели взрыв, который там ни к селу ни к городу, про всё забыли. Дня три уговаривали отрезать, наконец Гайдай «скрипя сердцем» согласился.

А вообще-то никогда ведь не угадаешь, на кого попадёшь. Хитрости могут даже повредить: изложишь мысли поглуше, а редактор окажется такой, что пропустил бы и в настоящем виде. Но редактор от бога – редкость: как и любым творческим человеком, редактором надо родиться. Между тем профессия крайне нужная, прилавки не были бы завалены макулатурой, если бы всякая дребедень не выпускалась зачастую не глядя – как автор настрочил, так со всеми опечатками и отшлёпали. Эта вот часть статьи – как избежать произвола – появилась благодаря редактору: я ведь хотел только написать, от чего авторы срываются в штопор, но последовала подсказка о продолжении.

Вот только безошибочного способа не знаю. Самый надёжный – иметь свою, знакомую редакцию – и тот даёт осечки. В две редакции, в которых я даже работал и не раз тыкал носом в малограмотность, я давно зарёкся ходить: обязательно придумают что-нибудь новенькое, вроде запятой в «так что», потому как «перед "что" всегда запятая». Слава богу, век бумажных изданий истекает, а в электронных очень просто ознакомить автора с правкой, и если всё же проскочила ошибка, то поправить задним числом. Будем надеяться, в новых изданиях дело будет так и поставлено.